Эллиот Джеймс. Холодное, холодное сердце

   — Будь благоразумен, Майк.
   Калли покачал головой и с тихим смешком проговорил:
   — Благоразумен? А ну-ка объясни: если ты можешь так легко вытащить меня отсюда, где ты был все эти четырнадцать месяцев?
   — Понадобилось время, чтобы добыть то, что нужно. — Грегус улыбнулся с непроницаемым видом: ни дать ни взять Чеширский кот из «Алисы в Стране Чудес». — Несколько часов назад я мило побеседовал с твоим судьей. И, скажем так, убедил его разумнее отнестись к действительности. Он готов скостить тебе срок.
   — В самом деле? Ты раздобыл какой-то материал на него?
   — Забудь о нем, Майк. Он просто собачье дерьмо. Ну, соглашайся же.
   После долгого молчания Калли попросил:
   — Купи мне пепси.
   Пока Грегус нес из автомата холодную банку, Калли сидел, пристально разглядывая охранников и заключенных. За эти четырнадцать месяцев он ни разу не пил пепси.
   — О чем ты умолчал? — спросил он, когда Грегус сел.
   — Я сказал тебе все.
   — Все на самом деле или все, что велел передать заместитель директора?
   — Помоги нам, Майк. Выйди отсюда. Попробуй как-нибудь наладить свою жизнь.
   Калли молчал. Прошедшие четырнадцать месяцев были худшим испытанием в его жизни. Он чувствовал себя как посаженный в клетку зверь. Ненавидел тюрьму. Ненавидел себя за то, что погубил свою семью и все, ради чего работал. И надо было подумать о Дженни. Здесь, в тюрьме, он ничего не может для нее сделать.
   Он все молчал, и Грегусу казалось, что он молчит целую вечность.
   — А ну-ка объясни все как следует, — наконец произнес он.
   — Как я уже говорил, я могу вытащить тебя завтра утром, — начал Грегус — На автостоянке для посетителей тебя будет ждать машина. Ключи найдешь в «бардачке», вместе с телефонным номером оперативного центра и сведениями о жизни Малика после его адаптации: адрес его дома и принадлежащего ему магазина, всю информацию о его поездках, контактах, подробности о печатании фальшивых денег и так далее. В багажнике — кейс с двадцатью пятью тысячами, наличными. Купюры мелкие, для удобства. Можешь тратить их по своему усмотрению, отчитываться не надо.
   — Давно ли исчез Малик?
   — Курирующий его агент ездил к нему два дня назад. И не нашел. Он, видимо, смылся еще до этого, но мы полагаем, что он все еще в Шарлоттсвиле, Вирджиния, где был адаптирован.
   — Почему ты думаешь, что он все еще там?
   — Так мне подсказывает интуиция, — осторожно сказал Грегус. — ЦОПП держит под контролем его паспорт, поэтому он не мог выехать из страны.
   — Кому ты пудришь мозги? Ему ничего не стоило купить фальшивый паспорт у своих дружков из русской мафии. Он был с ними повязан еще в Москве, а они бегут в Нью-Йорк, как крысы с тонущего корабля.
   — Чтобы выправить фальшивые документы, требуется время. К тому же ты льешь воду на мою мельницу; поэтому-то мы и должны его отыскать.
   — Я не могу выйти против Малика с голыми руками, — сказал Калли. — Мне нужна девятимиллиметровая пушка и наплечная кобура.
   — Она будет лежать в кейсе, вместе с деньгами, — пообещал Грегус. Виновато посмотрел в глаза Калли и добавил: — Мы с тобой заключаем контракт на одну операцию, Майк. Как бы некоторые из нас ни хотели, чтобы ты вернулся в Управление, к сожалению, это невозможно.
   — Да у меня и в мыслях такого не может быть — вернуться, — усмехнулся Калли. — Я берусь за это не ради себя.
   — Стало быть, заметано?
   Калли кивнул.
   — А как насчет дома? Мой адвокат прилагал все усилия, чтобы он остался за мной, пока я не выйду и не стану вновь на ноги. Но он выдохся, как только у меня кончились деньги. Уже пару месяцев этот чертов крючкотвор не дает о себе знать.
   Грегус опустил глаза.
   — Извини. Прежде чем прийти к тебе, я проверил. Налоговая служба опечатала дом. Через несколько дней его продадут с аукциона.
   — А вся обстановка... мой автомобиль, мотоцикл?
   — Они наложили лапу на все.
   Калли кивнул головой, показывая, что смиряется с этим.
   — Если ты хоть в чем-нибудь лжешь, Лу, считай, что наша сделка расторгнута.
   — Договорились.
   — Значит, завтра утром?
   — Завтра утром, — подтвердил Грегус, протягивая через стол руку.
   Калли поколебался, но все же пожал ее.
   Внимание Грегуса привлек здоровенный, могучего сложения заключенный, только что вошедший в комнату. Его закатанные рукава открывали сплошь покрытые тюремной татуировкой предплечья. По обеим сторонам его шеи красовались небольшие свастики.
   — Страшное место — тюрьма.
   — А знаешь, что самое страшное? — спросил Калли. — Что рано или поздно большинство этих людей очутятся на свободе.
   — Утешительная мысль, — сказал Грегус, вставая. Перед тем как уйти, он повернулся к Калли. — Извини за непрошенное вмешательство, но я иногда ездил посмотреть на Дженни.
   Калли весь напрягся, нахмурился.
   — Не беспокойся, она меня не видела, — сказал Грегус. — Последний семестр она снова училась в школе. Способная девочка. Вполне заслуживает стипендии. Она совмещает учебу с работой в двух местах — и справляется.
   Грегус увидел, как на лице его старого друга появилось и тут же исчезло выражение любви и гордости.
   — Звони мне по крайней мере два раза в день, чтобы мы могли обменяться свежей информацией. Если меня не будет на месте, у них есть приказ соединять тебя со мной, где бы я ни был и в любое время. Удачи, Майк.
   — Угу, — пробурчал Калли. После того, как Грегус ушел, он еще долго сидел за столом, попивая пепси. Наконец пришел охранник и увел его в камеру.

Глава 5

   Едва пошел восьмой час вечера, как принадлежащий ЦРУ реактивный «Лирджет» поднялся со взлетной полосы в аэропорту Пен-Вэлли и, сделав крутой вираж, взял курс на юго-восток, к военной базе Эндрюс. Через несколько минут после взлета в чемоданчике Грегуса запищал защищенный от подслушивания сотовый телефон.
   — Ну что, согласился? — спросил Уильям Чайлдс, заместитель директора ЦРУ по операциям.
   — Да, — ответил Грегус.
   — Хорошо. Надо провернуть это как можно быстрее, Лу.
   — Машина уже запущена. Завтра утром он будет на свободе.
   ЗДО уловил какие-то неуверенные нотки в голосе Грегуса.
   — Тебя что-то беспокоит?
   — Да, сэр. Я хотел бы установить за ним наблюдение. Хотя бы на несколько первых дней.
   — Установить наблюдение за Калли? Зачем?
   — Что-то меня настораживает, — сказал Грегус. — В его поведении. В глазах. Не знаю, во всяком случае, он держался отчужденно. А один раз даже взорвался. В прежние времена у него был не такой взрывчатый характер. Это не тот Майк Калли, которого я знал.
   — Разумеется, не тот. Он просидел в клетке больше года, и мы за это отчасти ответственны, — сказал ЗДО. — Или ты ожидал, что он закружится в вальсе, напевая: «Не беспокойся. Будь счастлив», и нежно тебя обнимет?
   — Нет, сэр. Но все же я хотел бы понаблюдать за ним, пока к нему не вернется душевное равновесие.
   — Это твое право, но смотри не перестарайся. Он и так не слишком-то нам доверяет, а если заметит, что мы сидим у него на хвосте, это вряд ли улучшит его отношение к нам.
   — Да, сэр. Я установлю радиомаячок на автомобиле, который мы предоставим в его распоряжение. Мы сможем следовать за ним на расстоянии. Это всего в трех часах езды от Лэнгли.
   — Держи меня в курсе, — сказал ЗДО, кладя трубку.
   Грегус набрал номер явочной квартиры в Александрии, где был размещен оперативный центр. На его звонок тотчас же ответил человек, отобранный им для работы на компьютерах и для управления системой связи.
   — Каковы последние сообщения из Шарлоттсвиля? — спросил Грегус.
   — Эфбээровцы нашли на теле записку, ее содержание они хранят в тайне. Они также обнаружили темно-зеленый сколок краски «металлик»; предполагают, что убийца оставил его нарочно. Джек Мэттьюз, эфбээровец, руководящий особой группой, жаловался, что сообщение о куске краски просочилось в прессу. Он еще не знает, что это такое, но я знаю.
   — И что же это такое?
   — Я посмотрел досье Малика в ЦОПП. У него «джип-чероки». Темно-зеленый, с металлическим отливом. Непонятно, зачем ему оставлять улику, которая может привести к его поимке.
   — Не применяй обычных логических критериев к психу, который кромсает женщин.
   — Вы правы. Как бы там ни было, сообщение о найденном сегодня утром трупе произвело настоящий переполох в прессе. Среди вечерних новостей эта была главная. Какой-то бесчувственный идиот окрестил его «Трупосоставителем», по тому, как он составляет части тела...
   — У меня есть фотография, — сухо перебил его Грегус.
   — Я подключил мониторы для записи важнейших новостей, которые передают Си-эн-эн и местные телевизионные станции.
   — Есть еще что-нибудь такое, что мне следует знать?
   — Пожалуй, да. Си-эн-эн взяло интервью у репортера «Вашингтон пост», — сказал помощник, заглядывая в свои записи. — Джули Хаузер. Она опубликовала серию статей о пропавших студентках, начиная с самой первой. Думаю, нам надо ее проверить.
   — Почему?
   — Она узнала о сколке краски, когда об этом знали только полицейские. У нее, должно быть, хорошие источники информации. Может, стоит выяснить, что еще ей известно. Так мы узнаем, близко ли подобралось ФБР к Малику.
   — Ни в коем случае не подключайтесь к компьютерам «Вашингтон пост», — властно приказал Грегус. — Если они об этом пронюхают, мы окажемся по уши в говне.
   — Никаких проблем, — ответил помощник. — Вероятно, как и большинство репортеров, она держит все нужное в своем домашнем компьютере. Можно взять то, что нам нужно, оттуда.
   — Пусть этим займется Симмонс, — распорядился Грегус и посмотрел на часы. — Через полчаса я приземлюсь на базе Эндрюз. Так что буду у вас не позже восьми пятнадцати.
   Грегус убрал телефон в кейс и откинул спинку сиденья. Он хотел вздремнуть перед посадкой, но его память вновь и вновь проигрывала сцену встречи с Калли. Калли ожесточен и обозлен. Но ЗДО прав. Кто не был бы зол на его месте?
   В свое время Грегус читал донесение о самоубийстве жены Калли, и когда закрыл глаза, слушая приглушенный рев реактивных двигателей, снова вспомнил его во всех подробностях. Это случилось через две недели после того, как Калли оказался за решеткой. Вечером в субботу, отправив дочь в Нью-Йорк, где она должна была начать новый учебный год в колледже, Джэнет Калли написала короткие письма мужу и дочери, прося у них прошения. Затем отправилась в гараж, надела резиновый шланг на выхлопную трубу, сунув другой его конец в переднее окно автомобиля, закрепила шланг, села за руль и завела двигатель. Она умерла, слушая магнитофон. Всего три месяца назад, на двадцатой годовщине их свадьбы, муж пел для нее, подыгрывая на гитаре. Эту-то запись она и включила. Их небольшая ферма, в которую они вложили все свои свободные деньги, с любовью приводя ее в порядок, находится довольно далеко от дороги. Близких соседей нет. Только в конце следующего дня, когда приехала ее подруга, было обнаружено тело Джэнет Калли, отравившейся угарным газом.
   Отбросив гнетущие мысли, Грегус поглядел через иллюминатор на ночное небо. Внизу под ним, слева тянулась длинная цепь сверкающих огней. Он задумчиво посмотрел на них. Калли — самый подходящий человек, чтобы быстро поймать Малика; есть все основания полагать, что его выбор не окажется ошибкой. Игра началась, как любит повторять ЗДО, и в скором времени они все узнают.

Глава 6

   Оказавшись в тюрьме, Майк Калли держался один, не примыкая ни к каким группам. Когда заключенные узнали, кто он такой и за что посажен, к нему стали относиться с некоторым уважением. В тюремном сообществе высоко ценят тех, кто бросает вызов властям предержащим и отказывается продавать друзей.
   После того, как Калли отклонил предложение группы расистов стать оберфюрером Восточного побережья, его оставили в покое. Он знал имена очень немногих заключенных, но было два исключения: «Бешеный» Джек Харли и «Звездолет» Смит. По каким-то своим соображениям они обхаживали его, бегали вместе с ним на гимнастическом дворе, стояли рядом, когда он поднимал штангу и гири, незванные, присоединялись к нему в столовой или в комнате отдыха по вечерам. Они потешали Калли, и он молча терпел их навязчивое присутствие.
   «Звездолет» Смит утверждал, что за последние шесть лет пришельцы восемь раз похищали его из тюремной камеры. И это ему вот так надоело. Он надеялся, что Калли, с его контактами в ЦРУ, сможет пристроить его в какое-нибудь научное учреждение, где его хорошенько обследуют. У него есть что рассказать, заверил он Калли, который, в свою очередь, заверил его, что Управление вряд ли заинтересуется им, пока он не отбудет свой срок в двести пятнадцать лет, назначенный ему за торговлю наркотиками и за тройное убийство.
   «Бешеный» Джек укокошил двух агентов ФБР, которые хотели его арестовать за ограбление небольшого провинциального банка, откуда он забрал меньше восьмисот долларов. В тюрьме он должен был оставаться пожизненно, но жаждал совершенствоваться, невзирая на промахи, допущенные им в его долгой и бесцветной жизни уголовника. Он сказал Калли, что любит общаться с такими, как он, людьми, которые знают больше его. Через пять минут после знакомства с ним Калли понял, что в это число входят почти все, а может быть, и все население земного шара.
   Калли отстоял очередь в столовой и искал себе столик, когда увидел, что к нему направляется «Бешеный» Джек. Ну что ж, подумал он, в последний раз.
   «Бешеный» Джек ел точно шакал из заповедника Серенгети. У него за щеками было полно еды, глаза беспокойно бегали по сторонам, а руки крепко обнимали поднос, как будто кто-то собирался его вырвать.
   — Дай соль.
   Калли передал соль. Слова «спасибо» и «пожалуйста» никогда не употреблялись в тюрьме. Любое проявление вежливости расценивалось как слабость.
   — Говорят, ты будешь завтра топать по улицам, Майк. К тебе приходил какой-то фраер, верно?
   «Бешеный» Джек был осведомлен о тюремных делах через своих дружков, которые работали в конторе. Что бы ни произошло, через несколько минут он бывал уже в курсе случившегося.
   — Похоже, что так, — подтвердил Калли.
   — Везет некоторым, — сказал «Бешеный» Джек и похлопал его по спине. — Я буду скучать по тебе, кореш. Я у тебя многому научился.
   — И я тоже у тебя кое-чему научился, — отвечал Калли.
   — Да?
   — Да, — проговорил Калли, надеясь, что «Бешеный» Джек не попросит его уточнить, чему именно.
   — Послушай, — сказал «Бешеный» Джек. — Ты лучше держись подальше от «Звездолета». Он тоже слышал, что к тебе приходил какой-то хмырь. Он думает, что ты можешь помочь ему выбраться отсюда, готов даже, чтобы ему вживили электроды в голову и все такое.
   — Хорошо, я буду за ним следить, — проговорил Калли.
   — Обязательно следи. Удачи тебе, Майк. А сейчас мне пора. Мы там составили партию в покер. Эта «задница» уже задолжала мне десять баков. Не знаю, какого хера я с ним играю. От него ничего полезного не узнаешь.
   — Верно, — сказал Калли.
   «Бешеный» Джек поднялся, чтобы идти, потом наклонился к самому уху Калли.
   — Послушай, ты ведь завтра будешь на воле, так? — сказал он заговорщицким шепотом. — Я никому не настучу. Скажи, это правда, что Кеннеди убило ЦРУ?
   Калли посмотрел на него и подмигнул. Зачем портить прощальный день?
   — Так я и знал. Так я и знал, едрит твою мать. — Лавируя между столиками, «Бешеный» Джек быстро направился в коридор. Его лицо светилось торжествующей улыбкой.
   Глаза Калли медленно оглядывали три сотни заключенных, набившихся в столовку: тут были черные парни, которые считали себя мусульманами, белые парни, которые считали себя нацистами; широкий выбор злобствующих, социально опасных психопатов и стукачей, внимательно наблюдающих друг за другом. Все разбивались на полные ненависти тайные группы и обдумывали, что будут делать, когда очутятся на свободе. Он провел больше года в обществе мошенников, лжецов, воров, убийц и насильников, ни одному слову которых нельзя было верить. Но они никогда не корчили из себя благородных людей, как те, с кем он работал двадцать лет и на кого привык полагаться.
   Тюремная жизнь была регламентирована, упорядочена и предсказуема; все решения принимались за него. Калли уже приготовился провести два следующих года в этом аду, где ему не надо было напрягать свой ум.
   И перспектива внезапно обрести свободу тревожила его. Немного поев, он поднялся и заметил, что в столовку вошел «Звездолет» Смит; его глаза с любопытством обшаривали зал.
   Отказавшись от вечерней пробежки, Калли направился прямо к себе в камеру. Он лежал на койке, уставившись в потолок, пока не закончилась семичасовая поверка, и остался в камере, даже когда открыли двери, чтобы заключенные смогли пойти в комнату отдыха. Его раздирали противоречивые чувства. Попробуй как-нибудь наладить свою жизнь, посоветовал Грегус. Легко сказать. Ведь не будет ни пенсии, ни приглашений от частных сыскных агентств. Он бывший зэк, а таких ждет только черная работа и косые взгляды.
   Его карьера офицера разведки, единственная профессия, привлекавшая его, навсегда закончена. Он был не хуже любого из них; во всяком случае, лучше, чем большинство. Побывал в таких передрягах, которые многим из них и не снились, и выдержал все испытания. На темных, заснеженных улицах Москвы. В закопченных переулках Праги и Восточного Берлина. Он подчищал за ними их дерьмо, помогал им в их грязных делишках. Он был верен и предан делу. Получил за свои заслуги Медаль Разведки, высшую награду в Управлении. Но в конце концов они сочли, что им вполне можно пожертвовать, и предали его.
   Он слез с кровати и подошел к маленькому зарешеченному окошку, откуда была видна узкая полоска травы между центральным корпусом, тюремным лазаретом и крылом строгого заключения. Усилием воли он переключил мысли на Малика и на те шесть лет, что он курировал этого наглого сукина сына. Он никогда не питал к нему ни симпатии, ни доверия. Много раз уведомлял московского резидента о том, что достоверность информации Малика вызывает сомнения, что вместе с русской мафией он занимается валютными операциями на черном рынке, используя доллары и швейцарские франки, которые он требует — и получает от Управления. Он давно уже подозревал, что Малик продает англичанам и западным немцам ту же информацию, что и ЦРУ, но не смог раздобыть никаких доказательств этого. Не удивительно, что он занялся печатанием фальшивых денег. Чего еще, черт побери, от него ожидать?
   Невзирая на заверения Грегуса, Калли был уверен, что ему сказали далеко не все. Версия о том, что он связан с фальшивомонетчиками, отнюдь не казалась исчерпывающей. Он слишком долго играл в такие игры, чтобы его можно было легко провести. Но ведь они всегда так действуют. И какая, в конце концов, разница? Он сдержит свое слово и выследит Малика. И это будет его последнее общее с ними дело.
   Его по-прежнему душили едва не погубившие его гнев и ненависть, горькое отчаяние. Особенно по ночам. В те недолгие предрассветные часы, когда, словно желчь, со дна души всплывают воспоминания. Захлестывая его яростью. Он приучил себя скрывать свои чувства, подавлять их. Всякий взрыв был чреват потерей дней, которые засчитываются за «хорошее поведение», продлением и без того невыносимого срока. И все же были два случая, когда ему с величайшим трудом удалось справиться с собой.
   И эта ночь тоже была для него трудной. Напрасно он тихо твердил себе: «Все уже кончено, все кончено». И все же постепенно ярость улеглась. Они причинили ему сильную боль. Глубоко ранили. Но не сломали его. Через несколько часов он выйдет из тюремных ворот свободным человеком. Постарается вычеркнуть из памяти все пережитое и найти какую-нибудь опору, чтобы создать хоть видимость жизни для себя и для Дженни.

Глава 7

   Питер Дэвидсон, главный редактор «Вашингтон пост», посмотрел на стеклянную перегородку, отделявшую его кабинет от общей комнаты, где работали репортеры, и увидел, что к его двери направляется Джули Хаузер. Она хотела постучать, но он махнул рукой, приглашая ее войти.
   — Я хочу поехать в Шарлоттсвиль, — заявила она, закрыв за собой дверь.
   — Там что-нибудь наклевывается?
   — У меня такое чувство, что да. Убийца недаром выставил тело напоказ. Интуиция говорит мне, что он собирается поступить точно так же с остальными тремя. Я хотела бы быть там, когда это произойдет.
   — Ты что-нибудь узнала о содержании оставленной им записки?
   — Пытаюсь, но думаю, что дело пойдет быстрее, если я буду на месте; там у меня будет больше возможностей, я смогу с глазу на глаз разговаривать с местными полицейскими. Смогу копать более глубоко. Воочию видеть, как все это отражается на университете и студентах.
   Дэвидсон кивнул в знак согласия.
   — Я хочу, чтобы ты извещала меня о том, что там происходит. Каждый Божий день.
   — У меня портативный компьютер с модемом, — сказала Хаузер. — Я буду сообщать все новости по телефону.
   Открыв дверь, она вдруг остановилась.
   — Еще кое-что. Я думаю, что вчера вечером кто-то побывал у меня в квартире.
   — Думаешь, или?..
   — Почти уверена.
   — Что-нибудь украли?
   — Нет. Или я в маразме, или кто-то действительно копался в моих компьютерных файлах, — сказала Хаузер. — Моя наборная программа предусматривает, что каждый раз, при просмотре какого-нибудь файла, там проставляется точная дата и время. Вчера я вернулась домой около одиннадцати вечера. И решила поработать перед сном. Уже закончив, я вдруг заметила, что на файле с данными о пропавших студентках проставлено точное время.
   — Ну и что?
   — С отменой летнего времени часы были переведены на один час, я не переставила компьютерный таймер, но держала это в уме.
   — Ты могла переставить его и забыть.
   — Могла. Но я уверена, что не забыла. Тот, кто просматривал мои компьютерные файлы, закончив свою работу, поставил правильное время и не обратил перед этим внимания на разницу в один час.
   — Указаны ли были в досье твои источники информации?
   — Нет. Они записаны моим личным кодом в записной книжке, которую я все время ношу с собой.
   — Остались ли какие-нибудь следы взлома?
   — Нет. Работал профессионал. Никаких следов на двери или замках. Ничто не тронуто.
   — И кто это был, по-твоему?
   — Похоже на почерк ФБР. Они были не слишком довольны тем, что я узнала о сколке краски. Может, они хотели выяснить, что еще я знаю и кто поставляет мне информацию.
   — Не знаю, — сказал Дэвидсон. — Недавно ФБР крепко досталось в прессе. Не могу себе представить, чтобы они обыскивали твой дом без ордера на обыск, а у них нет никаких оснований получить его. Я склонен полагать, что ты сама перевела время, но забыла об этом.
   — Но это еще не все. Я не хочу, чтобы ты думал, будто у меня мания преследования, но уверена, что сегодня утром, когда я ехала на работу, за мной был хвост.
   Дэвидсон скептически вздернул бровь.
   — Не смотри на меня так. Ты забываешь, что я бывший полицейский, — сказала Хаузер. — Отъезжая от своего дома, я заметила темно-голубой седан «меркьюри» с двумя пассажирами. Они держались позади, через три-четыре машины от меня. Я несколько раз перестроилась, прибавила газу, затем поехала медленнее. Они следовали за мной. И отстали лишь за несколько кварталов от работы. Конечно, это могло быть простое совпадение. Может, ФБР или криминальная секретная служба расследуют какое-нибудь дело. Но по долгому опыту я знаю, что, приписывая подобные случаи простому совпадению, обычно ошибаешься.
   — Если это повторится, запиши номер.
   — Ах, шеф, а я об этом и не подумала. — Хаузер улыбнулась, подмигнула и вышла с прощальным жестом.
   Дэвидсон наблюдал, как она вернулась к своему столу, схватила наплечную сумку и направилась к лифту. Она поступила к нему на работу два года назад, приехав из Нью-Йорка. Ее анкетные данные не слишком впечатляли: два года в Нью-Йоркском университете, какие-то журналистские курсы; в тридцать один год она не имела никакого практического опыта и была чуть-чуть старовата, чтобы начинать заново. Но интуиция подсказала ему дать ей возможность испытать свои силы. И интуиция не подвела.
   У нее был прирожденный дар репортера, она каким-то нюхом чуяла, где искать интересный материал. Умела верно истолковывать то, что видела, и использовать любую зацепку. Она любила работу, никогда не выходила за пределы разумного и писала гораздо лучше, чем большинство ее коллег. К тому же она привлекала внимание мужчин, потому что была очень недурна собой: фигура модельерши, рекламирующей купальные костюмы, и лицо под стать фигуре.
   На первый год он назначил ее судебным репортером и только потом узнал то, чего она не указала в своих анкетных данных. Она служила десять лет в нью-йоркской полиции. Спросив, почему она умолчала об этом, он услышал: «Но ведь то было когда-то, а теперь другое». В то время ему позарез был нужен репортер, который вел бы отдел уголовной хроники. Она отказалась от этой должности, считая ее понижением. Он объяснил, что в ее случае это совсем не понижение. Она нехотя согласилась.
   Через несколько месяцев, во время застольной беседы со старым другом, заместителем начальника вашингтонской полиции, Дэвидсон узнал подробности о ее службе в полиции. Когда Хаузер начала вести отдел уголовной хроники, местные полицейские, удивленные тем, как много она знает об их работе, проверили ее.