— Означает ли это «да»? — спросил Хью.
   — Да, — чуть слышно сказала она, но в ее голосе звучала гордость.
   — Э-э, хорошо. Какой древний труд я сейчас процитирую? «Замечено, что есть кусты и корни, влияющие не только на живые тела, но и на неживые».
   Она молчала. Придворные замерли. Некоторые, затаив дыхание, подались вперед. Была ли неуверенность в ее лице? Может быть, она боялась обнаружить свои знания? Где она взяла ту книгу и что это за книга?
   — Полагаю, вы не будете лгать перед лицом короля, — мягко предостерег Хью.
   — Это из «Исследования растений» Теофраста, — тихо ответила она.
   Придворные переглядывались между собой, некоторые устремили взоры к Гельмуту Вилламу. «Правда ли, что Виллам связался с этой молодой женщиной?» — подумала Росвита. Старый маркграф не отводил глаз от молодого «орла».
   — А откуда взято вот это высказывание: «Желающему понять, каким путем достичь совершенства, отвечу: „Познай себя“»?
   Ее как будто застигли врасплох.
   — Не знаю.
   Он кивнул, ожидая подобный ответ:
   — Так пишет Евстасия, повторяя слова оракула в Тальфах: «Гноси сеатон». Аретузского вы, конечно, не знаете.
   — Об этом может судить тот, кто меня ему учил, — сказала она с таким странным выражением, что Росвита заинтересовалась, кто учил ее аретузскому и с какой целью.
   Хью грациозно поднял руку, как бы допуская возможность повторения подобных ответов:
   — Говорят, вы знаете дарийский. Что говорит вам слово «Цикония»?
   — «Аист», — ответила она, не задумываясь.
   — Нет, дитя, я имею в виду Марцию Туллию Циконию, великого оратора древней Дарьи. Какие из ее трудов вы прочли?
   — Какие из трудов?..
   — «Де Оффициис»? «Де Амициция»? Можете ли вы мне процитировать что-нибудь?
   — Я не знаю ее работ. То есть я слышала о них, но… Он спокойно кивнул и покосился в сторону Сапиентии, как бы спрашивая: «Покончим с этим?» Однако тут же задал следующий вопрос:
   — Конечно же, вы знакомы с трудами матерей Церкви?
   — Я знаю «Деяния святой Теклы», — с вызовом в голосе ответила она.
   — Это очень неплохо. Ваше высочество, — обратился он к Сапиентии, — вы, конечно же, тоже знакомы с «Деяниями», не правда ли?
   — Как и каждый младенец, — недовольно фыркнула Сапиентия.
   — «Деяния», как и «Пастырь Гермаса», — работа, широко используемая для просвещения как благородного, так и простого народа. А знакомы ли вы с трудами, которые изучают клирики? «Диалоги с Господом» Макрины Нисской, ее «Житие Грегория»? Конечно, вы все это знаете.
   Она отрицательно покачала головой. Придворные перешептывались. Некоторые хихикали.
   — «Город Господа» святой Августины? Ее же «Де Доктрина Дайсанициа»? «Житие святой Полины Отшельницы» Джерома? «Диалог с Джинной Зурхаем» Юстина Мученика?
   Она молча трясла головой. В конце концов королю это надоело, он поднял руку, Хью повернулся к притихшей в ожидании аудитории. Лиат опустила глаза.
   — Рассказывают, — наставительно обратился Хью к Сапиентии и всем присутствующим, — что император Джинны держит птицу, которая произносит человеческие слова. А видели вы, как уличные фокусники заставляют собак ходить на двух ногах? Такое обучение не делает образованными ни птицу, ни собак. Если ребенка рано учить читать, он сможет узнавать слова и произносить их, не понимая значения. Я думаю, что перед нами как раз такой случай. — Он улыбнулся, как взрослый снисходительно улыбается лепету ребенка. — Она не так уж образованна, ваше высочество, не так ли? Как вы полагаете?
   В ответ Сапиентия только авторитетно кивнула:
   — Не могу с вами не согласиться, отец Хью. Бедному созданию будет спокойней под моим покровительством.
   Генрих поднялся, все сидевшие дамы и господа встали на ноги. Юный брат Константин чуть не расплескал красные чернила, стремясь не отстать от других и не выказать королю непочтение.
   — Пусть это послужит вам уроком, дитя мое. Мудрые советники оказывают нам неоценимые услуги.
   — Кому больше, кому меньше, — пробормотал Виллам, но так тихо, что его могли слышать лишь Росвита и король.
   Губы Генриха дрогнули, он подал знак слугам. В другом конце зала царило лихорадочное возбуждение. Двое слуг подняли кресло короля и понесли его к центру стола.
   — Пожалуй, пора к столу, — заметил Генрих, подавая пример собравшимся. Толпа устремилась за ним.
   Росвита задержалась, глядя на молодую женщину, все еще стоявшую на коленях. По ее щекам стекли две-три слезинки, но она не пошевелилась даже для того, чтобы стереть их. Она молча уставилась на холодный каменный пол.
   — «Орел»! — позвала Сапиентия, уже усевшаяся за центральный стол. — Ко мне!
   Она встала и, не проронив ни слова, взялась прислуживать своей новой хозяйке.

ОЛЕНЬ В ЧАЩЕ

1
   — А все-таки она мне не нравится, — сказала Сапиентия своей фрейлине леди Бриджиде, которой ее нынешнее положение фаворитки Сапиентии позволяло по вечерам расчесывать волосы принцессы перед ее отходом ко сну. — Ее кожа такая…
   — Грязная? Заставьте ее помыться.
   — Это не грязь. Не отходит. Я сама вчера оттирала. — Принцесса хихикнула.
   — Может быть, она — потерянная сестра Конрада Черного или его незаконная дочка.
   — Ну, для дочки она уже старовата. А может, и нет, если он завалил какую-нибудь девчонку в возрасте брата Константина. Может, она рабыня Джинна, убежавшая от хозяйки.
   — Как она тогда выучила вендарский?
   — Мать герцога Конрада не ушла в монастырь после смерти старшего Конрада, ведь так? Может быть, это ее второй ребенок от другого мужчины. — У леди Бриджиды была неприятная привычка, смеясь, фыркать, а смеялась она очень часто, унаследовав много земель, но мало ума и чувства. — Она должна была бы прятать ребенка, если с отцовством не все в порядке.
   — Мне кажется, она живет замкнуто. Но джиннская кровь в ней есть, ведь они все такие смуглые. Но и вендарская кровь имеется, иначе она не смогла бы так хорошо говорить по-вендарски.
   — Сказал же отец Хью, что и птицу можно обучить человеческой речи.
   Лиат не обращала на все это никакого внимания. Их глупость и спесь ничуть ее не трогали. Хью в комнате не было, а за три дня службы у Сапиентии она научилась дорожить этим.
   — Расчесывай, расчесывай, — напомнила Сапиентия. — За кого бы мне выйти замуж, Бриджида?
   — За лорда Амальфреда, — сразу же ответила Бриджида. — Он такой красавец, а на прошлой неделе своими руками убил медведя и дюжину, если не больше, оленей. Мне бы такой муж понравился. Когда я получу наследство от матери, мои земли будут простираться далеко на восток, рядом очень пригодился бы могучий воин.
   — Но он лишь сын салийской герцогини. Мне нужен принц крови.
   — Почему бы королю не послать за аретузским принцем — ведь ваша матушка была восточной принцессой.
   Сапиентия резко встряхнула головой, взволновав гладь волос, расчесываемых леди Бриджидой:
   — Даже мой «орел» знает почему. Правда, «орел»? Почему я не могу выйти замуж за аретузского принца?
   За эти три дня Лиат хорошо усвоила, что чем глупее она кажется хозяйке, тем для нее спокойнее.
   — Я не знаю, ваше высочество.
   Как раз это она знала. Воспоминания о перенесенном унижении были еще очень болезненны, не в последнюю очередь из-за того, что Хью был и прав, и не прав одновременно. Она действительно много читала, Па ее многому обучил, но, когда Хью, издеваясь, демонстрировал ее невежество, она поняла, что отец учил ее очень узко. Она знала намного больше, чем Хью и, пожалуй, кто угодно при дворе, в области математики, но не представляла, насколько образованным был ее Па.
   Она молода, она обучалась походя, схватывая все на лету. Конечно, она не знала многого из того, чему обучались в королевской школе и в монастырях. Но ее и не интересовали, по правде говоря, «Диалоги с Господом» Макрины или многочисленные жития святых. Ее влекла к себе мудрость древних, рассуждавших о небесах, колдовстве, естествознании, законах динамики. То, что отец научил ее строить «город памяти», и то, что в этом «городе» хранились сведения в том числе и об аретузской практике наследования, еще не означало, что она была образованным человеком в общепринятом смысле этого слова.
   — Бедняжка, — сказала принцесса. — Аретузским принцам не разрешено покидать дворец. Эти варвары разрешают наследовать престол только мужчинам. Правящим императором может стать лишь один из сыновей, племянников и других потомков, и если кто-нибудь из них вырвется прочь, он может заявить о своих притязаниях на престол, вернуться с армией и устроить гражданскую войну. Гражданских войн там не бывает только потому, что как только избирается новый император, все остальные принцы крови умирают, отравленные его матерью.
   Лиат подмывало поправить принцессу Сапиентию, так как, справедливо заметив, что в Аретузе именоваться императором мог лишь мужчина, принцесса совершенно ошибочно приписала аретузцам варварскую практику подлого джиннского «хшаятийя», где мать императора действительно травила всех претендентов на престол.
   — Вы собираетесь поступить так с Теофану? — легкомысленно пошутила Бриджида.
   Лиат напряженно смотрела на дверь. Руки вцепились в пояс. Дверь была полуоткрыта, в нее проникал дым освещавших коридор факелов. В сопровождении свиты к покоям Сапиентии приближался ОН. Свет факела разливал вокруг его золотых волос сияние. На Хью были длинные штаны, расшитая золотыми блестками голубая рубаха, через плечо перекинут длинный плащ, застегнутый золотой пряжкой с камнями в форме пантеры. Он был похож на благородного лорда, только что вернувшегося с охоты, и лишь бритый подбородок выдавал в нем священника.
   Находившиеся в комнате дамы и слуги устремили на него взоры. Сапиентия залилась краской, Бриджида жеманно заулыбалась.
   — Приношу свои извинения, не хотел вам мешать. — Хью был сама вежливость. Сапиентия сделала знак, Хью подали стул, чтобы он мог сесть рядом с ней. Слуги принесли воду и полотенце. На Лиат он не смотрел. Ему это было не нужно.
   — Вы нам не помешали. Мы не обсуждали ничего важного, — успокоила его Сапиентия.
   — Сущие пустяки, — подтвердила леди Бриджида. — Я слышала, мы отправимся во дворец моего дяди Бурхарда в Аугенсбурге, а потом — в королевский дворец в Экштатт. Там хорошая охота.
   — И можно набрать много солдат для битвы за Гент, — добавила Сапиентия, которая всегда возбуждалась, говоря о битвах.
   — Очень приятно это слышать, — улыбнулся Хью.
   Наступала пора ложиться спать. В этой комнате было четыре настоящие кровати и четыре походные койки. Лиат хорошо знала, что в это время во всех комнатах производились весьма схожие процедуры, напоминавшие странный танец. Такой же своеобразный ритуальный «танец» исполнялся и перед трапезами. Степень привилегированности определялась близостью сидения или лежания к наиболее важным персонам. Постель Сапиентии стояла в самом центре помещения. Рядом с ней — кровать для Хью. Его близость уже не вызывала никаких вопросов. Бриджида спала с другой стороны от Сапиентии, остальные дамы и наиболее приближенные клирики — на других кроватях. Лиат отошла к дверям, надеясь сбежать в конюшню или хотя бы, как две последние ночи, в коридор.
   — Очень холодная ночь, — отметил Хью. — Часть моих людей пошли и конюшню, чтобы помочь ее согреть. Все ваши люди могут остаться здесь, ваше высочество, чтобы не замерзнуть.
   — Конечно, — согласилась Сапиентия, не упускавшая возможности проявить великодушие, и отдала соответствующие распоряжения.
   — Эй, «орел», — продолжал Хью тем же тоном, — вот удобное местечко. — Он показал на пол рядом со своей кроватью.
   Возражать она не осмелилась, завернулась в плащ поплотнее и улеглась, натянув капюшон. Скоро погасли факелы, и она лежала в темноте, иногда улавливая слабые искорки золотых пряжек там, где в ожидании утра висели пояса и украшения. Она не могла заснуть, даже когда все двенадцать или четырнадцать человек стихли и их дыхание перешло в мягкое сопение и похрапывание. Его присутствие и его тихий, монотонный шепот мучили ее. Ей казалось, что она лежит на тысячах впивающихся в нее иголок. Грудь сдавило. И все же она не могла не смотреть на него. Хью сидел в кровати, согнувшись над ладонями. Между пальцами мерцали золотые нити. Казалось, что он прядет.
   Он как будто почувствовал на себе ее взгляд, повернулся, спрятал руки.
   — Ваше высочество, — прошептал он, — вы еще не спите? Сапиентия зевнула:
   — Так много вещей мешают мне заснуть, любовь моя. За кого бы мне выйти замуж? Почему это не можешь быть ты?
   — Вы же знаете, что это невозможно, хотя я ничего не желал бы больше. Если бы я не был незаконн…
   — Только не для моего сердца!
   — Тише, вы разбудите людей.
   — Да пусть слышат! Какое мне дело? Они знают мое сердце так же, как и ты, знает весь двор, узнает и мой муж, какой бы он ни был бедный жалкий дурак. Я люблю тебя больше, чем…
   — Ваше высочество, — мягко перебил он, — ваш долг как наследницы — выйти замуж, мой долг незаконнорожденного сына и клирика — остаться неженатым. Мы должны покорно и с благодарностью принимать то, что сулит нам Господь. Вы со временем почувствуете привязанность и симпатию к своему мужу…
   — Никогда!
   — На то Воля Всевышнего: женщина принадлежит мужчине, мужчина — женщине, кроме тех, кто посвятил себя Богу и извернулся от пустых мирских соблазнов и удовольствий.
   — Я для тебя ничего не значу!
   — Ваше высочество, прошу вас не обижать меня грубыми словами, я этого не заслужил. Что еще беспокоит вас?
   Лиат не отваживалась шевельнуться, хотя острый край камня впился ей в бедро. Все остальные спали, их дыхание было ровным.
   — Теофану.
   — Вам не надо бояться Теофану.
   Что-то в его тоне заставило Лиат вздрогнуть. Голос принцессы изменился, как будто она услышала легкий шорох плаща о твердый каменный пол.
   — Ты уверен, что все спят?
   — Те, кого стоит бояться, не могут услышать нас, ваше высочество. — Он сдвинулся на кровати, и Лиат услышала приглушенный звук страстных поцелуев.
   — Ах, — вздохнула наконец Сапиентия, — как я жду дня, когда наконец избавлюсь от этой ноши, дай-то Бог сохранив жизнь и здоровье, и тогда мы снова…
   — Тише. — Он отодвинулся от нее и снова, тайно от всех, кроме Лиат, начал вить сверкающие нити между пальцами. — Спите, ваше высочество.
   Дыхание принцессы стало легче и медленней, она заснула. Лиат лежала тихо и неподвижно, как камень, зато он подвинулся на кровати, перекатился в ее сторону и навис над нею, как валун на краю утеса угрожающе висит над растущими внизу хрупкими растениями. Она затаила дыхание.
   — Я знаю, что ты не спишь, Лиат. Не забывай: у меня было много ночей, чтобы изучать тебя, когда ты лежала рядом, а я смотрел на твое спокойное лицо, спящее или притворяющееся спящим. Я знаю, когда ты спишь, а когда нет. Сейчас ты не спишь, красавица моя. Все другие спят, кроме тебя. И кроме меня.
   Он мог говорить так, только если был уверен, что все спят, а откуда он мог это знать? Может быть, ему было наплевать? А что? Он — аббат крупного монастыря, сын могущественной маркграфини, образованный клирик, окончивший королевскую школу. Она в сравнении с ним — ничто, «Королевский орел», безродный беженец, родители которого убиты.
   — Скажи мне, Лиат, — продолжал он тем же мягким, убеждающим, прекрасным голосом, — почему ты меня так мучишь? Это нехорошо с твоей стороны. Я не могу понять, какая сила в тебе постоянно гложет меня. Ты делаешь это умышленно, по какому-то плану, имея какую-то цель. Какую?
   Он нагнулся. Она чуть не вскрикнула, но не могла шевельнуться, лежа в немом ужасе. Его пальцы скользнули по ее щеке, коснулись губ, пробежались по ним, затем по подбородку к беззащитному горлу. В ней, обжигая язык, вскипела желчь.
   — Иди сюда, — прошептал он, чертя пальцами узоры на ее горле.Если она послушается его сейчас, может быть, он прекратит эти издевательства. Если сделать его счастливым, повиноваться ему, он будет к ней добр.
   Эта мысль скользнула по ней, как вода соскальзывает с крыши. Она резко выгнулась и откатилась, врезавшись в спящую служанку. Та, не просыпаясь, охнула. Сапиентия забормотала, полупроснувшись, а в коридоре послышался мужской смех.
   — Чтоб тебя… — свирепо прошипел Хью. Она сжалась, ожидая удара, но он лишь отодвинулся прочь, и через некоторое время она услышала его медленное и глубокое дыхание. Все спали так мирно, так спокойно. Лишь она не могла заснуть.
2
   Ох, как нескоро забрезжило утро. Лиат выползла наружу, как только сквозь щели в ставнях засерел рассвет. Факелы горели у входа на кухню, где слуги уже начинали приготовления к очередному вечернему пиру. Дымка окутывала палисад, вилась на углах, покрывая двор густым одеялом холода. Капли ледяного дождя кололи щеки.
   Ворота были уже распахнуты, но никто еще не отваживался посетить находившиеся за ними отхожие места. Большинство слуг еще спали, а благородные господа использовали горшки, чтобы в такую рань не топать по морозу. Но Лиат отлично ориентировалась в утренней мгле и хотела глотнуть чистого воздуха. Облегчившись, она направилась обратно, но, когда впереди замаячили ворота, ее охватил такой ужас, что она замерла и бессильно опустилась на колени. Земля была холодной и мокрой, влага насквозь пропитала ткань, кожа покрылась мурашками.
   Они ее не заметили, но она видела их отлично. Укрывшись от случайного взгляда со двора, Хью поджидал принцессу Теофану. Принцесса, казалось, колеблется, будто борясь с собой, как полудикий изголодавшийся зверек, которого манят вид и запах пищи, предлагаемой чужими руками; зверек, боящийся западни, но отчаянно желающий насытиться.
   Он нежно прикоснулся к ее руке, их пальцы сплелись, но это было все, что он себе позволил. Хью говорил. Она отвечала. Затем он что-то передал ей. Предмет на мгновение сверкнул в луче восходящего солнца, пробившемся сквозь голые ветки: его пряжка-пантера.
   Теофану, втянув голову в плечи, заспешила обратно во двор. Он немного выждал, огляделся по сторонам. Он искал ее, но она надежно укрывалась в дымке, тенях и вспышках солнечных лучей. Он повернулся и направился к нужникам.
   Лиат вскочила, рванулась в ворота — и врезалась в Хельмута Виллама. Он мощной рукой подхватил ее, отпрянувшую и споткнувшуюся. Вторую руку до локтя он потерял в битве под Касселем, где Виллам защищал своего короля от незаконных притязаний сводной сестры Генриха Сабелы.
   — Извините, лорд Виллам.
   — Вы не ушиблись? Торопитесь по поручению принцессы? В такую рань?
   — Нет, я просто выходила… Прошу прощения, милорд.
   — Ничего, ничего. — Он все еще держал ее, у него в глазах мелькнул огонек.
   Лет на пятнадцать старше короля, он был все еще крепок. Крепок во всех отношениях, как не уставали шутить придворные. — Вам не надо ничего просить. Это я мог бы обратиться к вам с просьбой: ночи сейчас так холодны, и я дрожу, не могу согреться, покинутый и одинокий.
   В любой момент в воротах мог появиться Хью.
   — Милорд, прошу вас, вы слишком добры, но я ношу значок «орла».
   Он вздохнул:
   — «Орла»… Ну да. — Он отпустил ее и хлопнул себя по широкой груди: — Сердце мое страдает. Если вы сочтете возможным его исцелить…
   — Я очень польщена честью, которую вы мне оказываете, милорд, — сказала она, отступая, — но я принесла присягу.
   — Вот досада! — Он засмеялся. — Зря вы тратите свое время с «орлами», честное слово! — Но он все же позволил ей удалиться.
   Лиат не могла заставить себя вернуться в спальню Сапиентии. Надо было проверить еще кое-что.
   Хатуи сидела на деревянной скамье у входа в конюшню, разбирая и чистя сбрую. Она улыбнулась и пригласила Лиат присесть.
   — Здесь куча работы для тебя.
   Серебристый свет заливал теперь весь двор, хотя солнце еще не вышло из-за верхушек деревьев. Руки Хатуи, работавшей без рукавиц, покраснели от холода.
   — Мне надо обратно, — оправдывалась Лиат. — Ее высочество хватится меня, когда изволит проснуться. Я только хотела…
   — Понятно. — Хатуи взглянула вправо, где лежали их мешки: — Здесь, у меня.
   — Спасибо. Ты настоящий товарищ.
   — Я твой боевой товарищ. Мы оба «орлы». И я тоже надеюсь на твою помощь, если понадобится. Вот, например, мне пора подровнять прическу. — Ее коротко стриженные волосы по краям уже чуть отросли.
   Лиат вынула нож, проверила его и начала аккуратно подрезать волосы Хатуи.
   — У тебя такие приятные волосы, Хатуи. Мягкие, нежные, не то что мой чертополох. На ощупь, как дорогая ткань.
   — Мать говорила мне то же самое. — Хатуи плюнула в тряпку и стала полировать ею уздечку. — Поэтому я посвятила свои волосы святой Перпетуе.
   — Может, мне тоже состричь свою гриву? — спросила вдруг Лиат, вспомнив Виллама.
   — С чего это ты вдруг? — удивилась Хатуи.
   — Да просто… Видишь ли, когда я сюда шла, возвращаясь от выгребных ям, маркграф спросил меня… Ну, знаешь…
   — О, он рассказал тебе душераздирающую историю о том, что его покинула коварная дама сердца, ушла, жестокая, к лорду Амальфреду и что ему ужасно холодно по ночам!
   Лиат фыркнула и, не в силах сдержаться, рассмеялась:
   — Значит, он и к тебе приставал, Хатуи?
   — Нет, потому что я коротко стрижена, как ты считаешь. Но однажды, когда я только поступила в «орлы», Вулфер сказал мне, что Виллам очень похотливый старикашка. Как он выразился, в чреслах Виллама обосновалось много-много маленьких бесенят, которые пляшут там день и ночь. Он известен своей любовью к совсем молоденьким девушкам. Неудивительно, что у него было четыре жены. Будет и пятая.
   — Но если у него столько любовниц…
   — Да, он не очень утомляет своих жен физически, скорее расстраивает, потому что вечно таскается за другими женщинами. Он, конечно, хороший, добрый человек, храбрый и умный генерал, мудрый советник. Все это ценит король Генрих и, но счастью, не следует его примеру в отношении женщин.
   — Как мне от него спастись?
   — Спрятаться от кого-нибудь при дворе невозможно. Но Виллам много лучше большинства остальных. Если ты будешь вести себя скромно и почтительно, чтобы он видел, что ты соблюдаешь свои обеты «орла», то он от тебя отстанет. Что у тебя в мешке, Лиат?
   Она чуть не уколола шею Хатуи.
   — Ничего. Одна вещица. Книга.
   — Я знаю, что книга. Мы видели ее в Хартс-Рест. Что это за книга, которую надо так прятать, как будто это украденное из казны короля сокровище, за которое можно поплатиться жизнью?
   — Это моя книга! Она принадлежала отцу. О ней лучше не говорить, Хатуи, ни с тобой, ни с кем другим. Некоторых слов из нее вообще нельзя произносить вслух, они привлекают… Такая это книга.
   — Колдовство! — воскликнула Хатуи, и сразу же: — Ой!
   — Извини. — Лиат дула на шею Хатуи и осторожно промакивала порез своей рубахой. — Кровь почти не сочится.
   — Это в наказание за мое любопытство? — Но голос Хатуи был веселым, она не сердилась на Лиат за ее неловкость.
   — Я разволновалась.
   — Лиат! — Хатуи вздохнула, опустила уздечку и повернулась к подруге. За ее плечами были видны стены усадебных построек, еще затянутые дымкой. Слуга выводили из конюшни лошадей. Мужчины и женщины выходили из ворот, другие возвращались из нужников. От кухни поднимался дым, уже началось приготовление пищи для вечернего пира. Чумазые от дыма и сажи слуги тащили воду с реки. — В каждой деревне в соседних графствах есть знахарка или шаман. Мы внимательно прислушиваемся к тому, что они говорят, потому что надо уважать слова стариков. Некоторые из них рассказывают лишь истории о старых днях, бывших до того, как на окраины пришел Круг Единства. Истории эти иной раз так страшны и увлекательны, что дух захватывает. Иногда я их вижу во сне, хотя их герои и героини — язычники. Кыш! — Она отогнала собачонку, подбежавшую понюхать конскую сбрую. — Некоторые из этих стариков умели такое, о чем вслух лучше не говорить. И каждый из нас знал, что если произнести истинное имя существа, живущего вне стен и полей, то оно может появиться на зов. Там, где я жила, это называли колдовством.
   — О господи, — вырвалось у Лиат. Ей не нужно было поворачиваться, чтобы понять, кто к ним приближался.
   — О господи, вот уж действительно. — Глаза Хатуи сузились, она смотрела за спину Лиат. Она встала и наклонила голову. — Отец Хью.
   — Принцесса Сапиентия требует к себе своего «орла», — четко произнес Хью. Больше он ничего не сказал, но не сдвинулся с места, пока она не убрала нож и не повернулась, чтобы следовать за ним.
   — Книга у нее? — спросил он тихо, пересекая двор вместе с Лиат. — «Орлы» известны своею преданностью друг другу. С трудом верится, что простой народ способен на такую верность. Но как же ты можешь доверять ей, простой женщине из народа, и при этом не довериться мне, Лиат?
   Отвечать ей не пришлось, потому что Сапиентии уже не терпелось отправиться на охоту. Лиат хваталась за любую работу, хотя служанок у Сапиентии было предостаточно. Занимаясь чем-то, она освобождалась от необходимости быть рядом с Хью.
   Наконец длинная кавалькада благородных лордов и леди, сопровождаемая пешими слугами, собаками с псарями, королевскими лесничими и егерями, живущими круглый год в небольшой деревеньке при усадьбе, выехала из ворот. В этой шумной суматохе Лиат заметила настораживающую деталь: короткий верховой плащ Теофану был застегнут пряжкой в форме пантеры. Кажется, больше никто этого не заметил, в том числе и Сапиентия.