Страница:
Каждый сделал по глотку из круговой чаши, символа храбрости и силы, и все бросились по местам. Остались капитан Лавастина, «орел» и личные слуги графа. Вся прислуга при оружии, у каждого за спиной щит, а в руке копье.
— Алан, — граф поднес чашу к губам и передал сыну, — я вернусь к тебе через всех Эйка и встречусь с тобой здесь. Бог тебе в помощь, сын. Капитан поддержит тебя, он будет с тобой. Доверяй собственным инстинктам. Ты — прирожденный воин.
Он наклонился и поцеловал Алана в лоб. Пораженный, Алан упал на колени и схватил руку графа, чтобы поцеловать ее.
— Не становись на колени передо мной. — Граф раздраженно поднял Алана. — Ты мой наследник и не должен склонять колени ни перед кем, кроме Бога.
— Я не подведу тебя, отец, — промолвил Алан, удивившись, что вообще может говорить.
— Конечно не подведешь! «Орел», за мной!
Лиат обернулась и взглянула через плечо, но уже через мгновение она спешила за графом. Собаки лаяли и махали хвостами, прыгая вокруг Алана, смотревшего вслед уходящим.
Кавалерия сосредоточилась на западном склоне холма, скрывшись от наступающих Эйка, — так, во всяком случае, хотелось думать Лиат, и об этом она молилась. Она попыталась оценить число всадников — получилось около трех сотен. Засевшей за валом и рвом на склоне холма пехоты было вдвое больше. По пути вниз со склона холма граф задавал ей множество вопросов, на которые она должна была незамедлительно давать исчерпывающие его ответы.
— Устье реки перекрыто. Одно судно Эйка уже уничтожено. Мы нашли туннель.
Лавастин наблюдал за построением отрядов, каждый вставал под свой штандарт. Черные собаки Лаваса позади него, красный орел Фесса — за леди Амалией, лорд Уичман и его люди под золотым львом Саонии, лорд Деди с вороньей башней Отуна и гивром Арконии.
— Далеко ли отсюда до туннеля?
— Я увидела оттуда, как Эйка выходят из ворот города, и все же успела раньше, чем они. — Лиат слышала бой барабанов и гулкий рев. — Это как раз за вон тем утесом. — Она показала рукой.
— Хорошая работа, «орел». Спасибо.
Все глаза устремлены на Лавастина. Он поднимает руку.
О боже, если бы граф остался в Стелесхейме, может быть, подошел бы Генрих. Но у графа, видите ли, был план, хотя планы, как известно, иной раз… М-да. Вот и теперь. Он собирался встретить Эйка на равнине. Он выманил бы их, выдвинув осадные машины, и, пока кавалерия отражала бы их атаку, пехота через туннель вошла бы в город. Но получилось как раз наоборот. Его пехота прикована к лагерю, взять кавалерию и пешком вести ее в город через туннель значило бы обречь лагерь на холме и его защитников на смерть. Но сейчас в городе почти нет Эйка! Неожиданная атака изнутри могла бы позволить им овладеть городом и, возможно, удержать его, отразив натиск оставленной снаружи армии. Но к тому времени эта армия уничтожит лагерь Лавастина. Лагерь, оборону которого возглавляет его единственный сын.
Его люди ждут, готовые следовать за ним. Ждут и три сотни всадников, их лошади топчутся на месте, вздымаются направленные вверх копья, а за ними возвышается холм.
Лавастин опустил руку. В молчании, нарушаемом топотом копыт, широко развернувшись, чтобы иметь свободу маневра, кавалерия двинулась за графом. Над ними, на холме, раздался рев и звон оружия.
Крики приблизившихся Эйка заглушили даже бешеный грохот их барабанов. Алан стоял на вершине холма, откуда были видны все укрепления.
— Что это? — ахнул он, глядя в сторону Гента. Ему казалось, что огненный купол вздулся над гордом и поглотил его. Но этого не могло быть, просто солнце слепило его глаза.
Снизу раздалась команда стрелять, но поднявшаяся в воздух туча стрел не возымела почти никакого действия. Стрелы вонзались в громадные круглые щиты Эйка и отскакивали от них. Было убито лишь несколько воинов и собак. Стрелы впивались в руки и шеи, в плетеные кольчужные пояса-«юбки» Эйка.
В ответ из наступающей массы Эйка полетел град копий, топоров и камней. Люди прижимались к земле, прятались за щиты.
Передние Эйка преодолели ров, взобрались на вал и врезались в бревна частокола. Некоторые пытались протиснуться между кольев, поворачивая щиты боком, но в их шеи и животы втыкались копья защитников, и они погибали, застряв между кольями или корчась на земле. Левее группа Эйка атаковала ограждение, тесня защитников длинными копьями. Оборонявшиеся тоже орудовали копьями, сзади группа лучников осыпала Эйка стрелами.
Эйка напирали, стараясь использовать численный перевес. Южный склон холма был крут, неудобен для маневра Эйка и для их подступа к стене. Со своей платформы, вне пределов досягаемости стрел и копий, Алан видел, как защитники швыряли в Эйка булыжники, скатывали на них валуны и бревна. Северный склон более полог, здесь Эйка особенно сильно напирали на «ворота», сделанные из телег, вплотную забитых в проход вала. Воин Эйка, с утыканной каменными шипами дубиной, вскочил на телегу, запирающую проход, и нанес своему противнику страшный удар, раздробивший его щит и поваливший того на колени. Две стрелы уже торчали из груди Эйка, он был ранен ударами мечей и задет копьем, но он снова прыгнул, размахнувшись, — и попал на подставленное копье. Копье прошло сквозь грудную клетку Эйка и вышло из спины, державший его солдат-копейщик рухнул под весом мертвого воина-Эйка. За погибшим с криками карабкались на телеги новые атакующие.
— Туда! — крикнул Алан, заметив прорыв на востоке, но капитан уже посылал резерв для усиления обороны. Алану оставалось лишь смотреть, как другие дрались, проливали кровь и умирали.
С севера вал защищали остатки пехоты лорда Уичмана, которыми командовал бравый сержант с длинным копьем, все время державшийся вплотную к «воротам». Его знаменосец беспрерывно выкрикивал ободряющие цитаты из Писания и размахивал штандартом. Вот он особенно удачно взмахнул им и накрыл голову здоровенного Эйка, позволив другому солдату подскочить с мечом вплотную к нему и сразить гиганта.
Алану казалось, что он торчит здесь, наверху, целую вечность. Отец велел действовать, когда придет время. Если он поспешит, у него не будет резервов, когда они действительно понадобятся. Тяжело было праздно стоять и смотреть на битву. Если бы люди, которые сражались и умирали, чтобы защитить его, узнали, что он не может ударить, что он трус, стали бы они так охотно жертвовать собой? Заслуживал ли он их уважение и доверие?
Послышавшийся с востока треск дерева возвестил о прорыве венчающего вал частокола. Бревна, ослабленные ударами топоров и мечей, не выдержали натиска атакующих. На юге оборонительная линия еще держалась, но на северном склоне Эйка разнесли в щепки телега, запиравшие проходы в заграждениях. Стая собак бросилась на людей, делавших заслон из щитов, чтобы спасти положение.
Две собаки напали на штандарт золотого льва Саонии. Знаменосец отбивался древком штандарта, затем замахнулся булавой, но собака ловко увернулась и сбила его с ног. Вторая собака вцепилась зубами в знамя, яростно трепля его. Лежащий знаменосец не выпускал древко из левой руки и неуклюже отбивался зажатой в правой булавой.
— Лорд Алан! — подбежал к помосту капитан. Лошадь Алана, его любимая Серая Грива графа, уже стояла возле помоста. — Ведите людей к северным воротам. Я иду к восточному валу.
Наконец-то он действует. Алан вскочил в седло и поднял руку: единственный способ общаться в гуле сражения. За ним следовало пара дюжин человек и семь собак.
У северных ворот противник смял стену щитов. Люди отпрянули, за ними хлынули Эйка и их собаки. Оскалив украшенные самоцветами зубы, на Алана бросился белогривый Эйка. Алан навел на него копье, но происходящее казалось ему нереальным. Он не ощущал боевого порыва.
Алана вело лишь чувство долга перед людьми, которые сражались и умирали, сдерживая Эйка.
Его противник в последний момент отбил направленное на него оружие и попытался пронзить шею лошади Алана каменным наконечником своего копья.
Алан резко отвернул лошадь. Копье Эйка скользнуло по гриве животного и ударило Алана в плечо, защищенное металлической броней. Древко копья треснуло. Сила удара выкинула Алана из седла. При падении его щит врезался в лицо Эйка. Алан гулко ударился оземь, несколько собак кинулись на него, кусая щит, прыгая на грудь. Если бы не кольчуга, они разорвали бы его в клочья. Меч был прижат к земле его весом, освободить его не удавалось из-за давивших сверху собак, одна из которых, жарко дохнув ему в лицо, нацелилась на горло.
Первой успела Тоска, своим весом отбросившая собаку Эйка, кусая и разрывая ее когтями. Почти сразу же подоспела Ярость, стремительная и смертоносная.
Собака Эйка рухнула, жизнь покидала ее.
Тоска уже вонзила зубы в горло другой собаки. Она крутила своей массивной головой, сжимая зубы, пока ее жертва не затихла.
Другие псы навалились массой черной шерсти и хищной энергии. Алан сумел подняться на ноги и выхватил меч. По его лицу текли скрытые шлемом слезы.
— Владычица Битв, молю, не оставь меня.
Никогда еще не ощущал он такого страха. Ужас тревожно гавкнул, и Алан, еще поднимаясь, обернулся как раз вовремя, чтобы отразить щитом удар топора Эйка. Из-за его спины вылетело копье, пронзившее голову Эйка, пройдя сквозь разукрашенные драгоценностями зубы. Алана окружили скакавшие следом за ним всадники. Они что-то кричали друг другу, кричали на Эйка, кричали ему, призывая отступить назад. Один из них ударом боевого топора отрубил нападавшему Эйка кисть руки. Раненый, вопя, стал отступать, но натиск атакующих собратьев толкал его вперед, на Алана.
Алан машинально опустил меч. О Владычица, дикарь был беспомощен, безоружен, из раны хлестала зеленоватая кровь. В него снова попало копье и избавило от дальнейших страданий. Эйка упал, оросив ноги Алана кровью, но его сменили двое других. Алан мог лишь пассивно обороняться, отражать удары, боевой ущерб противнику наносили лишь его люди своими копьями и топорами.
— Назад, лорд Алан! — кричали они. — Назад, за нас!
Плача от стыда, он отступил, собаки последовали за ним.
Стена щитов расступилась, пропуская его.
Весь северный фронт отступал от вала к центру. Люди Лавастина отступали, держась плечом к плечу и сдерживая напор Эйка.
— Господи, скорее пошли к нам отца! — молился Алан.
Штандарт Лавастина повел кавалерию на Эйка. Копья столкнулись, пробивая щиты и головы, пронзив толпу Эйка в сотне мест. Стальной меч самого графа сверкал на солнце, то и дело поднимаясь для нового удара. Второй и третий ряды накатились за ним, круша смятых первым ударом Эйка. Лиат следовала за Лавастином и, когда его атака замедлилась, вложила меч в ножны и взяла в руки лук. Сначала кавалерия не несла потерь, но теперь Эйка скопом наваливались на каждого отколовшегося кавалериста. Уже не один из них, выбитый из седла, исчез в когтях ревущих дикарей.
Лорд Уичман давно уже научился избегать таких ситуаций, его люди пробивались сквозь Эйка группами, знамя Саонии неуклонно продвигалось вперед, пока не взвилось над восточным склоном холма. Леди Амалия под своим фесским штандартом тоже яростно врезалась в массы Эйка, но, встретив свирепый отпор, ее люди остановились и казались одиноким островком в море Эйка.
Вот они. Лиат видела красный штандарт Фесса, видела отчаянные усилия людей леди Амалии, кони которых один за другим спотыкались и падали или же лишались выбитых из седел седоков. Черный боевой конь леди Амалии бил Эйка и их собак копытами, сама она как будто слилась в единое целое с благородным животным. Амалия уже лишилась копья и щита и так яростно рубила направо и налево, что ее атака сама была надежным щитом.
Знамя с красным орлом зашаталось и рухнуло под оглушительный ликующий вопль Эйка. Поодаль золотой лев Саонии, ни на миг не задерживаясь, продвигался сквозь гущу врага, выискивая прорывы и слабости обороны, круша на своем пути живую силу противника. Вот он, не останавливаясь, повернул и направился на выручку к красному орлу.
Лавастин провел своих всадников сквозь массу Эйка и перегруппировал их. Неподалеку лорд Деди, в черной накидке, под знаменем с черными воронами и башней, направил удар своих людей на тех Эйка, которые пытались образовать резервную группу. Он крушил их и давил лошадьми.
Поскольку брони у Лиат не было, она все время оставалась под прикрытием всадников или вне гущи боя. Некоторые Эйка бросались на нее, считая лучника легкой добычей, но падали, сраженные ее меткими стрелами.
К востоку безмолвствовал Гент. Она ощущала внимательный взгляд непримиримого врага, Кровавого Сердца, бдительно следящего за боем. Его штандарта нигде не было видно. Он не вышел на это кровавое поле, она знала это. Он выжидал, следя за боем при помощи магии. Зачем ему нужно было испытывать свои силы? Он уже убил принца Сангланта, лучшего среди них. Эти, остальные, были всего лишь досадной помехой, крысами, которых он легко раздавит в ожидании своей главной добычи — короля.
Движение справа. Она отгоняет от себя эти мрачные мысли, стрела ложится на лук, тетива натягивается, и простреленный Эйка падает замертво. Может быть, это тоже его магия — внушать противнику пораженческое настроение, мысль о своем неизбежном триумфе. Иллюзия, заставляющая видеть то, что ему нужно.
Основная масса Эйка сосредоточилась на холме. Алана и его охраны видно не было, но штандарт пехоты Лавастина по-прежнему реял над вершиной. Эйка сгрудились на валах. Кавалерии не удалось сломать хребет нападающим. Даже когда Лавастин дал сигнал к повторной атаке, она понимала, что кавалерия не сможет помочь запертым на холме.
Конница поскакала вперед, атака набирала скорость. Впереди Лавастина наступал лорд Деди, оставлявший за собою как бы просеку, к которой и устремилась конница графа Лавастина.
Знамя Фесса скрылось в кипящей массе Эйка. Под золотым львом Саонии люди перестроились, атаковали Эйка, но им пришлось отступить, перегруппироваться и снова атаковать, медленно продвигаясь вперед, пока знамя Саонии не оказалось между Эйка и городом.
Лавастин, с которым были лорд Жоффрей и Лиат, пробивался к свободному пространству, ничьей земле, когда у Лиат вдруг замерло сердце. Она увидела, что граф, то ли по неосторожности, то ли вынужденный к этому натиском Эйка, с полудюжиной своих людей отделился от основной массы кавалерии. Они бешено сопротивлялись, но силы были слишком неравны. Лорд Жоффрей невольно вскрикнул, но услышали его лишь те, кто был совсем рядом. Как журчание ручейка в грохоте водопада, его голос потонул в гуле сражения.
Пес дикарей нырнул под брюхо лошади Лавастина, и от дикой боли животное взвилось на дыбы. Тут же в его грудь вонзились три копья. Лавастин исчез.
Более не раздумывая, лорд Жоффрей и ближайшие к нему всадники рванулись к графу, в неудержимом порыве сбивая с ног и топча отворачивающихся по дороге Эйка. Сгрудившиеся над Лавастином дикари были моментально изрублены и разбросаны.
Лиат, держа в руке заряженный лук, увидела, как Жоффрей протянул руку Лавастину. Вот граф уже сидит верхом за спиной лорда Жоффрея, пытаясь застегнуть свой разбитый вдребезги шлем. Они уже вернулись к своей кавалерии, к относительной безопасности общего строя. Граф кашляет, восстанавливая ритм дыхания. Левая щека его, там, где ее прикрывала кольчужная сетка шлема, разбита мощным ударом, по ней струится кровь.
Графу подводят оставшуюся без всадника лошадь, и он снова в седле.
Лорд Деди, вновь перестроившись, проезжает рядом.
— Граф Лавастин, милость Господня с нами, я уже опасался худшего…
Два отряда Эйка строятся под своими ужасными вымпелами и рысцой устремляются вдогонку отступающей кавалерии.
Лавастин осматривает поле боя.
— Где Кровавое Сердце? — спрашивает он. В этом вопросе слышится недовольство и гнев, переходящие в напряженную сосредоточенность. Он продолжает осмотр места сражения. В поле царит хаос. От кавалерии остались две группы возле него, и вдалеке реет знамя Саонии. — Мой штандарт все еще держится на холме.
Все поворачиваются к вершине холма, Лавастин последним. И как раз в этот миг его знамя, возвышавшееся над шатром на вершине холма, скрывается в толпе атакующих Эйка.
Лорд Жоффрей подается вперед:
— Кузен, сегодня победил Кровавое Сердце. Велите отступить для соединения с королем Генрихом. Мы еще можем спасти от уничтожения тех, кто остался на холме, и прикрыть их отход. Нужно зайти с запада.
— Где Кровавое Сердце? — снова спросил Лавастин, глядя на Лиат.
Она показала на Гент.
— Наше поражение — иллюзия. Магия Кровавого Сердца, видимость. — Голова графа была в крови, пропитавшей спутанные волосы. Из раны на руке текла кровь. — Надо иметь силы верить.
— Верить! — воскликнул Жоффрей. — Мне кажется, нам лучше послужит благоразумие. Нужно было ждать короля в Стелесхейме.
— И сколько бы мы его прождали? И на каких припасах? Страна опустошена Эйка и небрежением. Нет, Жоффрей, я принял решение, которое тогда казалось мне самым правильным. А теперь мы должны сделать единственное, что нам остается, у нас нет выбора. Нужно ударить сзади, или мы потеряем все, в том числе и то, чем я более всего дорожу. — Он посмотрел на холм, где бушевала схватка, но его знамени не было видно, и он с усилием отвел глаза, как бы заставляя себя отвлечься. По его лицу Лиат поняла, как дорог был ему сын. Лорд Жоффрей вздрогнул, как будто его обругали.
— Лорд Деди, — спокойно продолжал Лавастин. В голосе слышались уверенность и отрешенность от забот этого мира, а также намек на отсутствие лишнего времени. — Объединитесь с отрядом из Саонии. Не позволяйте Эйка вернуться в Гент. Жоффрей, берите половину людей Лаваса и тех солдат из Фесса, которых сможете собрать, и присоединяйтесь к лорду Деди. Остальные со мной. — Его взгляд, напряженный, как натянутая тетива лука, встретился с глазами Лиат. — «Орел», как долго нужно сдерживать Эйка, чтобы мы могли подобраться к воротам изнутри?
Она взглянула на небо, оценивая высоту солнца:
— По меньшей мере до полудня.
— Пусть так. Следите за воротами. Если мы не появимся, спасайте, кого сможете, и присоединяйтесь к Генриху. Бог вам в помощь.
Войско перестраивалось.
— «Орел»! — обратился Лавастин к Лиат. Кровь запеклась в его волосах и на лице. Сзади гремели барабаны, раздавались крики людей и Эйка, шум битвы. Граф поднял руку, подавая сигнал идущим с ним войскам, но не сводил глаз с Лиат. — Ведите нас. От вас зависит наша победа.
— Эгей! — крикнул гонец, любимый «орел» короля. Хатуи остановилась возле повозки с пожитками и имуществом клириков. Ее сильный голос далеко разнесся над повозками, возницы которых придержали быков, чтобы не пропустить важную новость королевского вестника, и приложили ладони к ушам. Слуга Росвиты, ведший ее мула, остановился и положил руку на нос животного. Задержались и другие, ехавшие на осликах и идущие пешком клирики.
— Разведка сообщает, что под Гентом идет бой. Обозу продвинуться до темноты как можно дальше, армии велено идти без остановок.
— «Орел»! — задержала ее Росвита, прежде чем Хатуи поскакала дальше. — Как далеко до Гента?
Острый взгляд «орла» смерил Росвиту, Хатуи мрачно ухмыльнулась:
— Боюсь, что слишком далеко. Разведчик, который принес новость, сменил двух лошадей, и они обе были еле живы, когда он доскакал до нас. Битва началась поутру, в час Терции, и все это время он скакал во весь дух.
Хатуи задумчиво взглянула на небо, Росвита присоединилась к ней. Около полудня, Секста уже прошла, хотя они и не останавливались на молитву.
— Около трех часов назад, — пробормотала она. Летний час долог.
В юности я здорово дралась посохом, — вдруг заявила сестра Амабилия и, взмахнув своей палкой, сделала уверенный выпад, неожиданный для ученого клирика с десятилетним стажем.
— Что ж, хорошо, что вы в конце обоза, — сказала Хатуи, уже глядя вперед и пытаясь высмотреть резерв, шедший позади задержавшихся повозок. — Если Эйка случайно прорвутся сквозь нашу оборону и нападут на обоз, инфанте Ипполите потребуется сильная рука. Я должна продолжать путь, сестра. — Она кивнула Росвите и ускакала.
Раздался гул голосов. Возчики, слуги, охранники обсуждали новость. Разговоры не смолкли и когда повозки снова пришли в движение. Вскоре «орел» опять промчался мимо, на этот раз к голове колонны. Туда же почти сразу проследовали Виллам и кавалерия резерва. Возле Росвиты маркграф задержался, и слуга снова остановил мула, чтобы они могли побеседовать.
— Пехоту, около ста человек, я оставляю для вашей охраны, — сообщил Виллам, — Если дотемна не доберетесь до Гента, поставьте повозки кольцом. Вашей заботе я поручаю принцессу Ипполиту.
— Следуйте с богом, милорд, — Росвита осенила его знаком Единства, благословляя Виллама и его солдат. — Да даруют Господь и Владычица вам победу еще до заката солнца.
— Добраться б туда до заката, — пробормотал маркграф, сделав знак своему капитану, и они поскакали к голове резервной колонны. Скоро всадники скрылись из виду, цокот копыт замер в лесу. Сзади подтянулась пехота резерва, ее капитан распределил людей вдоль повозок. Они напомнили Росвите погонщиков скота, охраняющих стадо от волков.
Скоро возникло жутковатое, тревожное ощущение одиночества. За два дня пути из Стелесхейма Росвита перестала замечать постоянно доносящийся спереди шум войска. Сейчас, когда он исчез, ей стало страшно от повисшей впереди тишины…
Раздался крик передового дозора, который заметил группу людей.
Их поджидали в основном слуги принцессы Сапиентии и герцогини Лютгард. Эти штатские люди по разным причинам следовали ранее впереди, с войсками. Больше всего было личной прислуги Сапиентии, которая теперь отстала с ее личным шатром и ребенком — драгоценной инфантой, существование которой давало Сапиентии право управлять королевством после Генриха.
Отца Хью с ними не было.
Росвита сразу же нашла одного из его людей, монаха по имени Симпликус, прибывшего с ним из Фирсбарга. Он стоял чуть поодаль от остальных, прислонившись к дереву, и нервно расчесывал пятерней свои редкие волосы. У его ног стоял небольшой, украшенный чудесной резьбой сундучок, один угол которого опирался на камень, чтобы удобнее было подхватить его с земли, когда понадобится.
— Брат, — позвала она, поманив его рукой. Он вздрогнул, удивленный ее вниманием. Симпликусу пришлось постараться, чтобы дойти до нее. Он не был здоров и крепок и смотрел на мир кроличьими глазами, как человек, на которого все время сваливаются мелкие неприятности.
— Где отец Хью? — ласково спросила она.
Он с пыхтением поставил сундучок, подперши его ногой.
— Ушел с армией. — (Из носа монаха лилось, он огляделся и вытер нос рукавом, чувствуя себя неловко под ее взглядом.) — Я умолял его не ходить, добрая сестра. Я говорил ему, что человек Церкви должен идти мирной стезей, но… — Он заколебался, видимо поняв, что она не собирается ругать его за то, что он не смог удержать своего благородного господина от опрометчивого поступка. — Он облачился в кольчугу и шлем, взял меч и отправился вместе с принцессой.
— Не сомневаюсь, отец Хью умеет обращаться с оружием, — сказала Росвита, чтобы его утешить. Ей приходилось сдерживаться, чтобы не смотреть на сундучок.
— Даже в бою его присутствие может оказаться полезным принцессе. Может быть, ей понадобится его совет. Бывало ведь, что люди Церкви, мужчины и женщины, брались за оружие, когда это было необходимо. — Однако ее мысли были сейчас не о битве. По странной ассоциации Росвита вспомнила слова сестры Амабилии: «Оперение может меняться, но под ним остается та же утка». Она улыбнулась: — Брат Симпликус, можете следовать с нами. Сундучок можете поставить на телегу, вам легче будет идти. Кажется, он тяжел.
Ох, какое искушение! Она пронзила сундучок взглядом. Росвита чуть не вздрогнула, когда брат Симпликус сменил позу и сундучок глубже врезался углом в почву.
Монах провел рукой по лысеющей голове, нервно поскреб бритый подбородок. Глаза его беспокойно осматривали лес. Потом, все еще не решаясь открыть рот, он схватился за две тонкие золотые цепочки, висящие на его шее.
— Да, из-за этих деревьев за нами могут наблюдать разведчики Эйка, — заметила Росвита, проследив за его взглядом. — Я тоже не могу подавить в себе такого чувства, что они вот-вот выпрыгнут на нас оттуда.
Он вздрогнул, почти смешной в своем страхе, но Росвита тут же устыдилась своего презрения к бедному монаху. Страхи его были не безосновательны. Симпликус наконец заговорил:
— Нет, благодарю вас, сестра. Отец Хью велел мне не выпускать эту вещицу из рук.
— Ну, как пожелаете.
Вновь прибывшие влились наконец в обоз, капитан доложил об этом Росвите и получил от нее разрешение продолжить движение.
Но, конечно же, он очень скоро устал. Брат Симпликус не был ни сильным, ни выносливым. Служба у Хью не способствовала развитию этих качеств, скорее наоборот. Он начал спотыкаться, озираться по сторонам, на лице его усиливалось выражение испуганного беспокойства. Конечно же, он представлял, как отстанет от обоза и попадет в руки ужасных Эйка, бандитов или ночных существ, шныряющих в чаще. И когда она еще раз предложила поставить сундучок на телегу, он не заставил себя упрашивать. Теперь он шагал рядом и мог к тому же с полным правом придерживаться за борт телеги, перенося на нее часть своего веса. Но влезть в телегу или сесть на одного из свободных пони она ему не предложила, хотя в обозе они еще были.
— Алан, — граф поднес чашу к губам и передал сыну, — я вернусь к тебе через всех Эйка и встречусь с тобой здесь. Бог тебе в помощь, сын. Капитан поддержит тебя, он будет с тобой. Доверяй собственным инстинктам. Ты — прирожденный воин.
Он наклонился и поцеловал Алана в лоб. Пораженный, Алан упал на колени и схватил руку графа, чтобы поцеловать ее.
— Не становись на колени передо мной. — Граф раздраженно поднял Алана. — Ты мой наследник и не должен склонять колени ни перед кем, кроме Бога.
— Я не подведу тебя, отец, — промолвил Алан, удивившись, что вообще может говорить.
— Конечно не подведешь! «Орел», за мной!
Лиат обернулась и взглянула через плечо, но уже через мгновение она спешила за графом. Собаки лаяли и махали хвостами, прыгая вокруг Алана, смотревшего вслед уходящим.
Кавалерия сосредоточилась на западном склоне холма, скрывшись от наступающих Эйка, — так, во всяком случае, хотелось думать Лиат, и об этом она молилась. Она попыталась оценить число всадников — получилось около трех сотен. Засевшей за валом и рвом на склоне холма пехоты было вдвое больше. По пути вниз со склона холма граф задавал ей множество вопросов, на которые она должна была незамедлительно давать исчерпывающие его ответы.
— Устье реки перекрыто. Одно судно Эйка уже уничтожено. Мы нашли туннель.
Лавастин наблюдал за построением отрядов, каждый вставал под свой штандарт. Черные собаки Лаваса позади него, красный орел Фесса — за леди Амалией, лорд Уичман и его люди под золотым львом Саонии, лорд Деди с вороньей башней Отуна и гивром Арконии.
— Далеко ли отсюда до туннеля?
— Я увидела оттуда, как Эйка выходят из ворот города, и все же успела раньше, чем они. — Лиат слышала бой барабанов и гулкий рев. — Это как раз за вон тем утесом. — Она показала рукой.
— Хорошая работа, «орел». Спасибо.
Все глаза устремлены на Лавастина. Он поднимает руку.
О боже, если бы граф остался в Стелесхейме, может быть, подошел бы Генрих. Но у графа, видите ли, был план, хотя планы, как известно, иной раз… М-да. Вот и теперь. Он собирался встретить Эйка на равнине. Он выманил бы их, выдвинув осадные машины, и, пока кавалерия отражала бы их атаку, пехота через туннель вошла бы в город. Но получилось как раз наоборот. Его пехота прикована к лагерю, взять кавалерию и пешком вести ее в город через туннель значило бы обречь лагерь на холме и его защитников на смерть. Но сейчас в городе почти нет Эйка! Неожиданная атака изнутри могла бы позволить им овладеть городом и, возможно, удержать его, отразив натиск оставленной снаружи армии. Но к тому времени эта армия уничтожит лагерь Лавастина. Лагерь, оборону которого возглавляет его единственный сын.
Его люди ждут, готовые следовать за ним. Ждут и три сотни всадников, их лошади топчутся на месте, вздымаются направленные вверх копья, а за ними возвышается холм.
Лавастин опустил руку. В молчании, нарушаемом топотом копыт, широко развернувшись, чтобы иметь свободу маневра, кавалерия двинулась за графом. Над ними, на холме, раздался рев и звон оружия.
Крики приблизившихся Эйка заглушили даже бешеный грохот их барабанов. Алан стоял на вершине холма, откуда были видны все укрепления.
— Что это? — ахнул он, глядя в сторону Гента. Ему казалось, что огненный купол вздулся над гордом и поглотил его. Но этого не могло быть, просто солнце слепило его глаза.
Снизу раздалась команда стрелять, но поднявшаяся в воздух туча стрел не возымела почти никакого действия. Стрелы вонзались в громадные круглые щиты Эйка и отскакивали от них. Было убито лишь несколько воинов и собак. Стрелы впивались в руки и шеи, в плетеные кольчужные пояса-«юбки» Эйка.
В ответ из наступающей массы Эйка полетел град копий, топоров и камней. Люди прижимались к земле, прятались за щиты.
Передние Эйка преодолели ров, взобрались на вал и врезались в бревна частокола. Некоторые пытались протиснуться между кольев, поворачивая щиты боком, но в их шеи и животы втыкались копья защитников, и они погибали, застряв между кольями или корчась на земле. Левее группа Эйка атаковала ограждение, тесня защитников длинными копьями. Оборонявшиеся тоже орудовали копьями, сзади группа лучников осыпала Эйка стрелами.
Эйка напирали, стараясь использовать численный перевес. Южный склон холма был крут, неудобен для маневра Эйка и для их подступа к стене. Со своей платформы, вне пределов досягаемости стрел и копий, Алан видел, как защитники швыряли в Эйка булыжники, скатывали на них валуны и бревна. Северный склон более полог, здесь Эйка особенно сильно напирали на «ворота», сделанные из телег, вплотную забитых в проход вала. Воин Эйка, с утыканной каменными шипами дубиной, вскочил на телегу, запирающую проход, и нанес своему противнику страшный удар, раздробивший его щит и поваливший того на колени. Две стрелы уже торчали из груди Эйка, он был ранен ударами мечей и задет копьем, но он снова прыгнул, размахнувшись, — и попал на подставленное копье. Копье прошло сквозь грудную клетку Эйка и вышло из спины, державший его солдат-копейщик рухнул под весом мертвого воина-Эйка. За погибшим с криками карабкались на телеги новые атакующие.
— Туда! — крикнул Алан, заметив прорыв на востоке, но капитан уже посылал резерв для усиления обороны. Алану оставалось лишь смотреть, как другие дрались, проливали кровь и умирали.
С севера вал защищали остатки пехоты лорда Уичмана, которыми командовал бравый сержант с длинным копьем, все время державшийся вплотную к «воротам». Его знаменосец беспрерывно выкрикивал ободряющие цитаты из Писания и размахивал штандартом. Вот он особенно удачно взмахнул им и накрыл голову здоровенного Эйка, позволив другому солдату подскочить с мечом вплотную к нему и сразить гиганта.
Алану казалось, что он торчит здесь, наверху, целую вечность. Отец велел действовать, когда придет время. Если он поспешит, у него не будет резервов, когда они действительно понадобятся. Тяжело было праздно стоять и смотреть на битву. Если бы люди, которые сражались и умирали, чтобы защитить его, узнали, что он не может ударить, что он трус, стали бы они так охотно жертвовать собой? Заслуживал ли он их уважение и доверие?
Послышавшийся с востока треск дерева возвестил о прорыве венчающего вал частокола. Бревна, ослабленные ударами топоров и мечей, не выдержали натиска атакующих. На юге оборонительная линия еще держалась, но на северном склоне Эйка разнесли в щепки телега, запиравшие проходы в заграждениях. Стая собак бросилась на людей, делавших заслон из щитов, чтобы спасти положение.
Две собаки напали на штандарт золотого льва Саонии. Знаменосец отбивался древком штандарта, затем замахнулся булавой, но собака ловко увернулась и сбила его с ног. Вторая собака вцепилась зубами в знамя, яростно трепля его. Лежащий знаменосец не выпускал древко из левой руки и неуклюже отбивался зажатой в правой булавой.
— Лорд Алан! — подбежал к помосту капитан. Лошадь Алана, его любимая Серая Грива графа, уже стояла возле помоста. — Ведите людей к северным воротам. Я иду к восточному валу.
Наконец-то он действует. Алан вскочил в седло и поднял руку: единственный способ общаться в гуле сражения. За ним следовало пара дюжин человек и семь собак.
У северных ворот противник смял стену щитов. Люди отпрянули, за ними хлынули Эйка и их собаки. Оскалив украшенные самоцветами зубы, на Алана бросился белогривый Эйка. Алан навел на него копье, но происходящее казалось ему нереальным. Он не ощущал боевого порыва.
Алана вело лишь чувство долга перед людьми, которые сражались и умирали, сдерживая Эйка.
Его противник в последний момент отбил направленное на него оружие и попытался пронзить шею лошади Алана каменным наконечником своего копья.
Алан резко отвернул лошадь. Копье Эйка скользнуло по гриве животного и ударило Алана в плечо, защищенное металлической броней. Древко копья треснуло. Сила удара выкинула Алана из седла. При падении его щит врезался в лицо Эйка. Алан гулко ударился оземь, несколько собак кинулись на него, кусая щит, прыгая на грудь. Если бы не кольчуга, они разорвали бы его в клочья. Меч был прижат к земле его весом, освободить его не удавалось из-за давивших сверху собак, одна из которых, жарко дохнув ему в лицо, нацелилась на горло.
Первой успела Тоска, своим весом отбросившая собаку Эйка, кусая и разрывая ее когтями. Почти сразу же подоспела Ярость, стремительная и смертоносная.
Собака Эйка рухнула, жизнь покидала ее.
Тоска уже вонзила зубы в горло другой собаки. Она крутила своей массивной головой, сжимая зубы, пока ее жертва не затихла.
Другие псы навалились массой черной шерсти и хищной энергии. Алан сумел подняться на ноги и выхватил меч. По его лицу текли скрытые шлемом слезы.
— Владычица Битв, молю, не оставь меня.
Никогда еще не ощущал он такого страха. Ужас тревожно гавкнул, и Алан, еще поднимаясь, обернулся как раз вовремя, чтобы отразить щитом удар топора Эйка. Из-за его спины вылетело копье, пронзившее голову Эйка, пройдя сквозь разукрашенные драгоценностями зубы. Алана окружили скакавшие следом за ним всадники. Они что-то кричали друг другу, кричали на Эйка, кричали ему, призывая отступить назад. Один из них ударом боевого топора отрубил нападавшему Эйка кисть руки. Раненый, вопя, стал отступать, но натиск атакующих собратьев толкал его вперед, на Алана.
Алан машинально опустил меч. О Владычица, дикарь был беспомощен, безоружен, из раны хлестала зеленоватая кровь. В него снова попало копье и избавило от дальнейших страданий. Эйка упал, оросив ноги Алана кровью, но его сменили двое других. Алан мог лишь пассивно обороняться, отражать удары, боевой ущерб противнику наносили лишь его люди своими копьями и топорами.
— Назад, лорд Алан! — кричали они. — Назад, за нас!
Плача от стыда, он отступил, собаки последовали за ним.
Стена щитов расступилась, пропуская его.
Весь северный фронт отступал от вала к центру. Люди Лавастина отступали, держась плечом к плечу и сдерживая напор Эйка.
— Господи, скорее пошли к нам отца! — молился Алан.
2
Тяжелая кавалерия выстроилась в три ряда с интервалом в двадцать шагов. Лавастин под своим штандартом стоял в центре первого ряда. Лиат следовала за Лавастином. Сначала они рысью ехали вдоль северного склона холма. Завидев врага, первая линия пошла в атаку. За ней поскакали остальные.Штандарт Лавастина повел кавалерию на Эйка. Копья столкнулись, пробивая щиты и головы, пронзив толпу Эйка в сотне мест. Стальной меч самого графа сверкал на солнце, то и дело поднимаясь для нового удара. Второй и третий ряды накатились за ним, круша смятых первым ударом Эйка. Лиат следовала за Лавастином и, когда его атака замедлилась, вложила меч в ножны и взяла в руки лук. Сначала кавалерия не несла потерь, но теперь Эйка скопом наваливались на каждого отколовшегося кавалериста. Уже не один из них, выбитый из седла, исчез в когтях ревущих дикарей.
Лорд Уичман давно уже научился избегать таких ситуаций, его люди пробивались сквозь Эйка группами, знамя Саонии неуклонно продвигалось вперед, пока не взвилось над восточным склоном холма. Леди Амалия под своим фесским штандартом тоже яростно врезалась в массы Эйка, но, встретив свирепый отпор, ее люди остановились и казались одиноким островком в море Эйка.
Вот они. Лиат видела красный штандарт Фесса, видела отчаянные усилия людей леди Амалии, кони которых один за другим спотыкались и падали или же лишались выбитых из седел седоков. Черный боевой конь леди Амалии бил Эйка и их собак копытами, сама она как будто слилась в единое целое с благородным животным. Амалия уже лишилась копья и щита и так яростно рубила направо и налево, что ее атака сама была надежным щитом.
Знамя с красным орлом зашаталось и рухнуло под оглушительный ликующий вопль Эйка. Поодаль золотой лев Саонии, ни на миг не задерживаясь, продвигался сквозь гущу врага, выискивая прорывы и слабости обороны, круша на своем пути живую силу противника. Вот он, не останавливаясь, повернул и направился на выручку к красному орлу.
Лавастин провел своих всадников сквозь массу Эйка и перегруппировал их. Неподалеку лорд Деди, в черной накидке, под знаменем с черными воронами и башней, направил удар своих людей на тех Эйка, которые пытались образовать резервную группу. Он крушил их и давил лошадьми.
Поскольку брони у Лиат не было, она все время оставалась под прикрытием всадников или вне гущи боя. Некоторые Эйка бросались на нее, считая лучника легкой добычей, но падали, сраженные ее меткими стрелами.
К востоку безмолвствовал Гент. Она ощущала внимательный взгляд непримиримого врага, Кровавого Сердца, бдительно следящего за боем. Его штандарта нигде не было видно. Он не вышел на это кровавое поле, она знала это. Он выжидал, следя за боем при помощи магии. Зачем ему нужно было испытывать свои силы? Он уже убил принца Сангланта, лучшего среди них. Эти, остальные, были всего лишь досадной помехой, крысами, которых он легко раздавит в ожидании своей главной добычи — короля.
Движение справа. Она отгоняет от себя эти мрачные мысли, стрела ложится на лук, тетива натягивается, и простреленный Эйка падает замертво. Может быть, это тоже его магия — внушать противнику пораженческое настроение, мысль о своем неизбежном триумфе. Иллюзия, заставляющая видеть то, что ему нужно.
Основная масса Эйка сосредоточилась на холме. Алана и его охраны видно не было, но штандарт пехоты Лавастина по-прежнему реял над вершиной. Эйка сгрудились на валах. Кавалерии не удалось сломать хребет нападающим. Даже когда Лавастин дал сигнал к повторной атаке, она понимала, что кавалерия не сможет помочь запертым на холме.
Конница поскакала вперед, атака набирала скорость. Впереди Лавастина наступал лорд Деди, оставлявший за собою как бы просеку, к которой и устремилась конница графа Лавастина.
Знамя Фесса скрылось в кипящей массе Эйка. Под золотым львом Саонии люди перестроились, атаковали Эйка, но им пришлось отступить, перегруппироваться и снова атаковать, медленно продвигаясь вперед, пока знамя Саонии не оказалось между Эйка и городом.
Лавастин, с которым были лорд Жоффрей и Лиат, пробивался к свободному пространству, ничьей земле, когда у Лиат вдруг замерло сердце. Она увидела, что граф, то ли по неосторожности, то ли вынужденный к этому натиском Эйка, с полудюжиной своих людей отделился от основной массы кавалерии. Они бешено сопротивлялись, но силы были слишком неравны. Лорд Жоффрей невольно вскрикнул, но услышали его лишь те, кто был совсем рядом. Как журчание ручейка в грохоте водопада, его голос потонул в гуле сражения.
Пес дикарей нырнул под брюхо лошади Лавастина, и от дикой боли животное взвилось на дыбы. Тут же в его грудь вонзились три копья. Лавастин исчез.
Более не раздумывая, лорд Жоффрей и ближайшие к нему всадники рванулись к графу, в неудержимом порыве сбивая с ног и топча отворачивающихся по дороге Эйка. Сгрудившиеся над Лавастином дикари были моментально изрублены и разбросаны.
Лиат, держа в руке заряженный лук, увидела, как Жоффрей протянул руку Лавастину. Вот граф уже сидит верхом за спиной лорда Жоффрея, пытаясь застегнуть свой разбитый вдребезги шлем. Они уже вернулись к своей кавалерии, к относительной безопасности общего строя. Граф кашляет, восстанавливая ритм дыхания. Левая щека его, там, где ее прикрывала кольчужная сетка шлема, разбита мощным ударом, по ней струится кровь.
Графу подводят оставшуюся без всадника лошадь, и он снова в седле.
Лорд Деди, вновь перестроившись, проезжает рядом.
— Граф Лавастин, милость Господня с нами, я уже опасался худшего…
Два отряда Эйка строятся под своими ужасными вымпелами и рысцой устремляются вдогонку отступающей кавалерии.
Лавастин осматривает поле боя.
— Где Кровавое Сердце? — спрашивает он. В этом вопросе слышится недовольство и гнев, переходящие в напряженную сосредоточенность. Он продолжает осмотр места сражения. В поле царит хаос. От кавалерии остались две группы возле него, и вдалеке реет знамя Саонии. — Мой штандарт все еще держится на холме.
Все поворачиваются к вершине холма, Лавастин последним. И как раз в этот миг его знамя, возвышавшееся над шатром на вершине холма, скрывается в толпе атакующих Эйка.
Лорд Жоффрей подается вперед:
— Кузен, сегодня победил Кровавое Сердце. Велите отступить для соединения с королем Генрихом. Мы еще можем спасти от уничтожения тех, кто остался на холме, и прикрыть их отход. Нужно зайти с запада.
— Где Кровавое Сердце? — снова спросил Лавастин, глядя на Лиат.
Она показала на Гент.
— Наше поражение — иллюзия. Магия Кровавого Сердца, видимость. — Голова графа была в крови, пропитавшей спутанные волосы. Из раны на руке текла кровь. — Надо иметь силы верить.
— Верить! — воскликнул Жоффрей. — Мне кажется, нам лучше послужит благоразумие. Нужно было ждать короля в Стелесхейме.
— И сколько бы мы его прождали? И на каких припасах? Страна опустошена Эйка и небрежением. Нет, Жоффрей, я принял решение, которое тогда казалось мне самым правильным. А теперь мы должны сделать единственное, что нам остается, у нас нет выбора. Нужно ударить сзади, или мы потеряем все, в том числе и то, чем я более всего дорожу. — Он посмотрел на холм, где бушевала схватка, но его знамени не было видно, и он с усилием отвел глаза, как бы заставляя себя отвлечься. По его лицу Лиат поняла, как дорог был ему сын. Лорд Жоффрей вздрогнул, как будто его обругали.
— Лорд Деди, — спокойно продолжал Лавастин. В голосе слышались уверенность и отрешенность от забот этого мира, а также намек на отсутствие лишнего времени. — Объединитесь с отрядом из Саонии. Не позволяйте Эйка вернуться в Гент. Жоффрей, берите половину людей Лаваса и тех солдат из Фесса, которых сможете собрать, и присоединяйтесь к лорду Деди. Остальные со мной. — Его взгляд, напряженный, как натянутая тетива лука, встретился с глазами Лиат. — «Орел», как долго нужно сдерживать Эйка, чтобы мы могли подобраться к воротам изнутри?
Она взглянула на небо, оценивая высоту солнца:
— По меньшей мере до полудня.
— Пусть так. Следите за воротами. Если мы не появимся, спасайте, кого сможете, и присоединяйтесь к Генриху. Бог вам в помощь.
Войско перестраивалось.
— «Орел»! — обратился Лавастин к Лиат. Кровь запеклась в его волосах и на лице. Сзади гремели барабаны, раздавались крики людей и Эйка, шум битвы. Граф поднял руку, подавая сигнал идущим с ним войскам, но не сводил глаз с Лиат. — Ведите нас. От вас зависит наша победа.
3
Вскоре после полудня по колонне армии Генриха прокатилась новость, которую сопровождало всеобщее возбуждение и ужас.— Эгей! — крикнул гонец, любимый «орел» короля. Хатуи остановилась возле повозки с пожитками и имуществом клириков. Ее сильный голос далеко разнесся над повозками, возницы которых придержали быков, чтобы не пропустить важную новость королевского вестника, и приложили ладони к ушам. Слуга Росвиты, ведший ее мула, остановился и положил руку на нос животного. Задержались и другие, ехавшие на осликах и идущие пешком клирики.
— Разведка сообщает, что под Гентом идет бой. Обозу продвинуться до темноты как можно дальше, армии велено идти без остановок.
— «Орел»! — задержала ее Росвита, прежде чем Хатуи поскакала дальше. — Как далеко до Гента?
Острый взгляд «орла» смерил Росвиту, Хатуи мрачно ухмыльнулась:
— Боюсь, что слишком далеко. Разведчик, который принес новость, сменил двух лошадей, и они обе были еле живы, когда он доскакал до нас. Битва началась поутру, в час Терции, и все это время он скакал во весь дух.
Хатуи задумчиво взглянула на небо, Росвита присоединилась к ней. Около полудня, Секста уже прошла, хотя они и не останавливались на молитву.
— Около трех часов назад, — пробормотала она. Летний час долог.
В юности я здорово дралась посохом, — вдруг заявила сестра Амабилия и, взмахнув своей палкой, сделала уверенный выпад, неожиданный для ученого клирика с десятилетним стажем.
— Что ж, хорошо, что вы в конце обоза, — сказала Хатуи, уже глядя вперед и пытаясь высмотреть резерв, шедший позади задержавшихся повозок. — Если Эйка случайно прорвутся сквозь нашу оборону и нападут на обоз, инфанте Ипполите потребуется сильная рука. Я должна продолжать путь, сестра. — Она кивнула Росвите и ускакала.
Раздался гул голосов. Возчики, слуги, охранники обсуждали новость. Разговоры не смолкли и когда повозки снова пришли в движение. Вскоре «орел» опять промчался мимо, на этот раз к голове колонны. Туда же почти сразу проследовали Виллам и кавалерия резерва. Возле Росвиты маркграф задержался, и слуга снова остановил мула, чтобы они могли побеседовать.
— Пехоту, около ста человек, я оставляю для вашей охраны, — сообщил Виллам, — Если дотемна не доберетесь до Гента, поставьте повозки кольцом. Вашей заботе я поручаю принцессу Ипполиту.
— Следуйте с богом, милорд, — Росвита осенила его знаком Единства, благословляя Виллама и его солдат. — Да даруют Господь и Владычица вам победу еще до заката солнца.
— Добраться б туда до заката, — пробормотал маркграф, сделав знак своему капитану, и они поскакали к голове резервной колонны. Скоро всадники скрылись из виду, цокот копыт замер в лесу. Сзади подтянулась пехота резерва, ее капитан распределил людей вдоль повозок. Они напомнили Росвите погонщиков скота, охраняющих стадо от волков.
Скоро возникло жутковатое, тревожное ощущение одиночества. За два дня пути из Стелесхейма Росвита перестала замечать постоянно доносящийся спереди шум войска. Сейчас, когда он исчез, ей стало страшно от повисшей впереди тишины…
Раздался крик передового дозора, который заметил группу людей.
Их поджидали в основном слуги принцессы Сапиентии и герцогини Лютгард. Эти штатские люди по разным причинам следовали ранее впереди, с войсками. Больше всего было личной прислуги Сапиентии, которая теперь отстала с ее личным шатром и ребенком — драгоценной инфантой, существование которой давало Сапиентии право управлять королевством после Генриха.
Отца Хью с ними не было.
Росвита сразу же нашла одного из его людей, монаха по имени Симпликус, прибывшего с ним из Фирсбарга. Он стоял чуть поодаль от остальных, прислонившись к дереву, и нервно расчесывал пятерней свои редкие волосы. У его ног стоял небольшой, украшенный чудесной резьбой сундучок, один угол которого опирался на камень, чтобы удобнее было подхватить его с земли, когда понадобится.
— Брат, — позвала она, поманив его рукой. Он вздрогнул, удивленный ее вниманием. Симпликусу пришлось постараться, чтобы дойти до нее. Он не был здоров и крепок и смотрел на мир кроличьими глазами, как человек, на которого все время сваливаются мелкие неприятности.
— Где отец Хью? — ласково спросила она.
Он с пыхтением поставил сундучок, подперши его ногой.
— Ушел с армией. — (Из носа монаха лилось, он огляделся и вытер нос рукавом, чувствуя себя неловко под ее взглядом.) — Я умолял его не ходить, добрая сестра. Я говорил ему, что человек Церкви должен идти мирной стезей, но… — Он заколебался, видимо поняв, что она не собирается ругать его за то, что он не смог удержать своего благородного господина от опрометчивого поступка. — Он облачился в кольчугу и шлем, взял меч и отправился вместе с принцессой.
— Не сомневаюсь, отец Хью умеет обращаться с оружием, — сказала Росвита, чтобы его утешить. Ей приходилось сдерживаться, чтобы не смотреть на сундучок.
— Даже в бою его присутствие может оказаться полезным принцессе. Может быть, ей понадобится его совет. Бывало ведь, что люди Церкви, мужчины и женщины, брались за оружие, когда это было необходимо. — Однако ее мысли были сейчас не о битве. По странной ассоциации Росвита вспомнила слова сестры Амабилии: «Оперение может меняться, но под ним остается та же утка». Она улыбнулась: — Брат Симпликус, можете следовать с нами. Сундучок можете поставить на телегу, вам легче будет идти. Кажется, он тяжел.
Ох, какое искушение! Она пронзила сундучок взглядом. Росвита чуть не вздрогнула, когда брат Симпликус сменил позу и сундучок глубже врезался углом в почву.
Монах провел рукой по лысеющей голове, нервно поскреб бритый подбородок. Глаза его беспокойно осматривали лес. Потом, все еще не решаясь открыть рот, он схватился за две тонкие золотые цепочки, висящие на его шее.
— Да, из-за этих деревьев за нами могут наблюдать разведчики Эйка, — заметила Росвита, проследив за его взглядом. — Я тоже не могу подавить в себе такого чувства, что они вот-вот выпрыгнут на нас оттуда.
Он вздрогнул, почти смешной в своем страхе, но Росвита тут же устыдилась своего презрения к бедному монаху. Страхи его были не безосновательны. Симпликус наконец заговорил:
— Нет, благодарю вас, сестра. Отец Хью велел мне не выпускать эту вещицу из рук.
— Ну, как пожелаете.
Вновь прибывшие влились наконец в обоз, капитан доложил об этом Росвите и получил от нее разрешение продолжить движение.
Но, конечно же, он очень скоро устал. Брат Симпликус не был ни сильным, ни выносливым. Служба у Хью не способствовала развитию этих качеств, скорее наоборот. Он начал спотыкаться, озираться по сторонам, на лице его усиливалось выражение испуганного беспокойства. Конечно же, он представлял, как отстанет от обоза и попадет в руки ужасных Эйка, бандитов или ночных существ, шныряющих в чаще. И когда она еще раз предложила поставить сундучок на телегу, он не заставил себя упрашивать. Теперь он шагал рядом и мог к тому же с полным правом придерживаться за борт телеги, перенося на нее часть своего веса. Но влезть в телегу или сесть на одного из свободных пони она ему не предложила, хотя в обозе они еще были.