Страница:
В ответ на курс Вильсона популярный лидер социалистов Юджин Дебс проповедовал «гражданскую войну вместо войны народов». Профсоюз «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ), созданный Ю. Дебсом и У. Хейвудом, в деятельности которого принимали участие как социалисты, так и анархо-синдикалисты, заявлял о готовности прибегать к крайним мерам в борьбе против участия США в войне. Лидер ИРМ У. Хейвуд провозглашал: «Саботаж – это способ нанести удар капитализму, вырвать с корнем его клыки или сломать их». В это время Троцкий познакомился с лидерами ИРМ. На него сильное впечатление произвел Юджин Дебс, хотя Троцкий счел марксизм лидера американских социалистов «недостаточно глубоким». Большую роль в организации связей Троцкого, Бухарина и других с Социалистической партией, ИРМ и другими левыми организациями США играл член редакции «Нового мира» Л.М. Володарский (Гольдштейн), который, хотя и был уроженцем Волыни, эмигрировав в США в 1913 году, называл себя «американским рабочим по происхождению и образу жизни». Володарский был членом Американской социалистической партии и Интернационального профсоюза портных. Не исключено, что если бы Троцкий прибыл в США раньше, то он также мог объявить себя «американцем», заняв к этому времени какую-нибудь руководящую должность в политической или профсоюзной организации.
Особую активность Троцкий развил в своих выступлениях в Нью-Йорке, Филадельфии и других городах перед выходцами из России. Троцкий все активнее участвовал в работе газеты «Форвертс». Он вспоминал: «Мы все успешнее проникали в могущественную еврейскую федерацию с ее четырнадцатиэтажным дворцом, откуда ежедневно извергалось двести тысяч экземпляров газеты «Форвертс». Четыре статьи Троцкого, опубликованные в этой газете, были наполнены резкими нападками на патриотизм и соответствовали духу той антивоенной кампании, которую вела ИРМ. Троцкий отвергал «капиталистического бога, именуемого родиной» и доказывал, что американскому пролетариату нужно сделать выбор между интернационализмом и патриотизмом: «Необходимо сознательно выбрать одно из этих двух направлений, несовместимых для американцев, особенно для тех еврейских американских рабочих, кто еще не сделал выбора».
Запланированная Троцким пятая статья не была опубликована, так как газета поддержала разоблачения Государственным департаментом США германского заговора с целью развязать новую американо-мексиканскую войну. «Спустя несколько часов после опубликования этого заявления Троцкий ворвался в кабинет А. Кагана, редактора «Форвертса», и между ними, обоими социалистами, произошел резкий обмен мнениями. В результате Троцкий порвал все отношения с этим органом еврейского рабочего движения и с его редактором». Хотел того Троцкий или нет, но его действия объективно совпадали с интересами Германии и, как и во Франции, он вызывал подозрения американских властей в том, что является агентом этой страны.
Именно в это время германская разведка предпринимала усилия, направленные на срыв военных поставок и недопущение вступления США в войну на стороне Антанты. Германские агенты организовывали акты саботажа и взрывы на складах оружия, предназначенного к отправке в Европу, и грузовых судах. Одновременно германский разведчик Франц фон Ринтелен и будущий рейхсканцлер Германии, расчистивший путь Гитлеру, военный атташе фон Папен финансировали создание «Рабочего национального совета мира», который использовался для антивоенной пропаганды. При этом профсоюзные руководители и политические деятели даже не догадывались, кто финансировал этот совет и его многочисленные антивоенные мероприятия. Фон Ринтелен провел работу так изящно, что, когда он сидел на митинге, организованном «Рабочим национальным советом мира», и слушал выступления членов Конгресса США, бывшего посла США в Испании, лидеров профсоюзов, он мог потом записать: «Ни у кого из ораторов не было ни малейшего подозрения в том, что они находятся «на службе» у немецкого офицера, который сидит среди слушателей».
Разоблачение агентами Бюро расследований (предшественника ФБР) связей «Рабочего национального совета мира» с Германией вызвало обвинения «Индустриальных рабочих мира», других профсоюзных, антивоенных, социалистических и анархистских организаций в шпионаже в пользу Германии. Хотя Бюро имело подозрения в отношении ряда профсоюзных активистов, оно сосредоточило внимание на бывших выходцах из России – участниках антивоенного движения. По мнению руководства Бюро, именно эти люди стояли во главе «антиамериканской деятельности». Позже, после террористических взрывов, у дома заместителя военно-морского министра США Ф.Д. Рузвельта и миллиардера Д. Моргана, 250 деятелей из Федерации русских рабочих были высланы специальным судном 21 декабря 1919 года в Советскую Россию. Руководители Бюро Эдгар Гувер и другие утверждали, что уже с 1916 года «Лига социалистической пропаганды» через эмигрантов из России готовила свержение государственного строя в США. Не исключено, что если бы пребывание в США Троцкого, Бухарина, Володарского, Коллонтай и других членов редакции «Нового мира» продолжилось, то их имена упоминали бы наряду с лидерами ИРМ, анархистами и социалистами, обвинявшимися в деятельности в пользу Германии. Возможно, что в этом случае они оказались бы в компании 250 лиц, высланных из США в декабре 1919 года.
Но этого не произошло, так как их недолгое пребывание в США было внезапно прервано событиями в России. В начале марта 1917 года в США пришли сообщения о «хлебных бунтах» в Петрограде. 13 марта (28 февраля по российскому календарю) Троцкий писал в «Новом мире»: «Мы – свидетели начала второй российской революции. Будем надеяться, что многие из нас станут ее участниками».
Вновь, как и в 1905 году, Троцкий не стал свидетелем начала революции. Забастовки в годовщину кровавых событий 1905 года открыли выступления в Петербурге, увенчавшиеся свержением монархии. Позже Троцкий мог в своих исторических исследованиях сопоставить ход Февральской революции 1917 года со своим «планом действия» 1904 года. Февральские события во многом соответствовали той модели, когда невооруженные демонстранты противостоят вооруженным силам порядка. В 1917 году в отличие от 1905 года казаки не проявляли рвения в борьбе с демонстрантами. За 12 лет поведение сил порядка изменилось кардинальным образом, и для этого были веские причины.
Глубокие общественные противоречия, породившие первую русскую революцию 1905—1907 годов, не были разрешены ни в ходе ее подавления, ни в результате политических и социально-экономических реформ, предпринятых царскими правительствами. Столыпинская реформа, которая была задумана как путь преодоления наиболее острых противоречий в деревне, зашла в тупик. Либеральная буржуазия, воспользовавшись свободами после 1905 года, постоянно вела через печать и Государственную думу активную политическую пропаганду против царского строя. Поражения России в ходе Первой мировой войны, гибель миллионов плохо вооруженных солдат на полях сражений, хозяйственные трудности, порожденные мобилизацией в армию миллионов крестьян, спекуляция и рост цен в тылу, коррупция в высших эшелонах власти, особенно проявившаяся в ходе «распутинщины», стали благодатной почвой для дискредитации царской власти. Обвинения в разложении, хищениях и измене высших деятелей страны с возмущением воспринимались в самых различных слоях населения, в том числе и тех, кто должен был служить опорой строя. Требование отстранения царя от власти поддержали все командующие фронтов.
Свержение монархии в России потрясло всю страну. Очевидец этих событий Питирим Сорокин писал: «Вся страна ликовала… И в Москве, и в Петербурге народ гулял, как на Пасху». Супруга видного политического деятеля Винавера Роза Георгиевна вспоминала: «Событие это совпало с празднованием еврейской Пасхи. Казалось, что был второй Исход из Египта». Адвокат О.О. Грузенберг в своей публичной речи заявлял: «Если дореволюционная российская государственность была чудовищно-громадной тюрьмою… то самая зловонная, жестокая камера, камера-застенок была отведена для нас шестимиллионного еврейского народа… Словно каторжные в пути все евреи были скованы общей цепью презрительного отчуждения… Брызги крови наших отцов и матерей, брызги крови наших сестер и братьев пали на нашу душу, зажигая и раздувая в ней неугасимый революционный пламень».
Те, кто, подобно Троцкому, считал, что свергнутый самодержец лично организовывал погромы и выражал сожаление по поводу малого количества, испытывали в эти дни не только радость, но и страстное желание жестоко отомстить Николаю II. По словам поэта И. Уткина, пострадавшие от кишиневского погрома так откликнулись на весть о свержении царя:
9 марта 1917 года один из участников торжественной церемонии монархов, собравшихся в Лондоне на похороны Эдуарда VII, Николай II вместе со своей семьей был взят под домашний арест в Царском Селе.
В дни, когда династия Романовых сходила с исторической сцены, в Петроград спешили те, кто был готов возглавить страну. В начале марта Фюрстенберг предложил Ленину обеспечить его проезд через Германию с помощью Парвуса. В ответ Ленин писал о тех трудностях, которые возникли у него, когда он попытался выехать в Россию через Францию и Англию. В то же время Ленин решительно отклонил предложение Фюрстенберга: «Я от всей души благодарю вас за беспокойство и помощь. Разумеется, я не могу воспользоваться услугами людей, имеющих доступ к издателю «Die Glocke» (то есть Парвусу. – Прим. авт.). Я уже телеграфировал вам сегодня, что единственная моя надежда выбраться отсюда – с помощью обмена швейцарских эмигрантов на интернированных немцев».
Именно на таких условиях член швейцарского парламента Р. Гримм, а затем секретарь Швейцарской социалистической партии Фриц Платтен вели переговоры о выезде российских эмигрантов из Швейцарии. На основе соглашения 27 марта (9 апреля) 1917 года из Швейцарии выехали В.И. Ленин, Н.К. Крупская и еще 32 эмигранта, в том числе 19 большевиков, 6 бундовцев. В конце марта пароходом через Тихий океан отправился в Россию Н.И. Бухарин.
Собирался в Россию и Троцкий. Казалось бы, что могло тянуть его из Америки, в которую он влюбился с первого взгляда, и вскоре после того, как он послал свое последнее проклятие Европе? Почему Троцкий пожелал вдруг вернуться в Россию, которую он считал олицетворением варварства и дикости?
Не исключено, что он решил временно отложить свои планы осесть в США. Теория же перманентной революции, от которой он никогда не отрекался, исходила из того, что Россия может стать стартовой площадкой грандиозных мировых потрясений. Он отдавал себе отчет в том, что его политический опыт и обретенные им международные связи позволят ему сыграть важную роль в этих событиях мирового значения. Возможно, что Троцкий не был самостоятелен в своих решениях и лишь выполнял приказы тех, от кого он зависел.
Хотя Троцкий жаловался на проволочки в генеральном консульстве России в Нью-Йорке, он сумел за пару дней получить въездную визу. По словам автора книги «Уолл-стрит и большевистская революция» Э. Саттона, приводимым И. Фрояновым, Троцкий отправился из США в Россию «с 10 000 долларами (якобы немецкого происхождения)… и американским паспортом, который был выдан ему благодаря указанию самого президента США Вудро Вильсона». 13 (26) марта, выступая на собрании американских социалистов перед своим отъездом из Нью-Йорка, Троцкий произнес обычные для революционера дежурные проклятия капитализму: «Я хотел бы, чтобы вы все более и более укрепляли свою организацию – и в конце концов опрокинули ваше проклятое прогнившее капиталистическое правительство». На следующий день вместе с семьей и группой эмигрантов он на борту норвежского парохода «Христианиафиорд» покинул Нью-Йорк. Позже он писал: «Я уезжал в Европу с чувством человека, который только одним глазом заглянул внутрь кузницы, где будет выковываться судьба человечества. Я утешал себя тем, что когда-нибудь вернусь. И сейчас я еще не оставил этой надежды». Пока же «гражданин мира» снова направлялся «туда», в Россию.
МЕТАМОРФОЗЫ В ГОД ВЕЛИКИХ ПЕРЕМЕН
Особую активность Троцкий развил в своих выступлениях в Нью-Йорке, Филадельфии и других городах перед выходцами из России. Троцкий все активнее участвовал в работе газеты «Форвертс». Он вспоминал: «Мы все успешнее проникали в могущественную еврейскую федерацию с ее четырнадцатиэтажным дворцом, откуда ежедневно извергалось двести тысяч экземпляров газеты «Форвертс». Четыре статьи Троцкого, опубликованные в этой газете, были наполнены резкими нападками на патриотизм и соответствовали духу той антивоенной кампании, которую вела ИРМ. Троцкий отвергал «капиталистического бога, именуемого родиной» и доказывал, что американскому пролетариату нужно сделать выбор между интернационализмом и патриотизмом: «Необходимо сознательно выбрать одно из этих двух направлений, несовместимых для американцев, особенно для тех еврейских американских рабочих, кто еще не сделал выбора».
Запланированная Троцким пятая статья не была опубликована, так как газета поддержала разоблачения Государственным департаментом США германского заговора с целью развязать новую американо-мексиканскую войну. «Спустя несколько часов после опубликования этого заявления Троцкий ворвался в кабинет А. Кагана, редактора «Форвертса», и между ними, обоими социалистами, произошел резкий обмен мнениями. В результате Троцкий порвал все отношения с этим органом еврейского рабочего движения и с его редактором». Хотел того Троцкий или нет, но его действия объективно совпадали с интересами Германии и, как и во Франции, он вызывал подозрения американских властей в том, что является агентом этой страны.
Именно в это время германская разведка предпринимала усилия, направленные на срыв военных поставок и недопущение вступления США в войну на стороне Антанты. Германские агенты организовывали акты саботажа и взрывы на складах оружия, предназначенного к отправке в Европу, и грузовых судах. Одновременно германский разведчик Франц фон Ринтелен и будущий рейхсканцлер Германии, расчистивший путь Гитлеру, военный атташе фон Папен финансировали создание «Рабочего национального совета мира», который использовался для антивоенной пропаганды. При этом профсоюзные руководители и политические деятели даже не догадывались, кто финансировал этот совет и его многочисленные антивоенные мероприятия. Фон Ринтелен провел работу так изящно, что, когда он сидел на митинге, организованном «Рабочим национальным советом мира», и слушал выступления членов Конгресса США, бывшего посла США в Испании, лидеров профсоюзов, он мог потом записать: «Ни у кого из ораторов не было ни малейшего подозрения в том, что они находятся «на службе» у немецкого офицера, который сидит среди слушателей».
Разоблачение агентами Бюро расследований (предшественника ФБР) связей «Рабочего национального совета мира» с Германией вызвало обвинения «Индустриальных рабочих мира», других профсоюзных, антивоенных, социалистических и анархистских организаций в шпионаже в пользу Германии. Хотя Бюро имело подозрения в отношении ряда профсоюзных активистов, оно сосредоточило внимание на бывших выходцах из России – участниках антивоенного движения. По мнению руководства Бюро, именно эти люди стояли во главе «антиамериканской деятельности». Позже, после террористических взрывов, у дома заместителя военно-морского министра США Ф.Д. Рузвельта и миллиардера Д. Моргана, 250 деятелей из Федерации русских рабочих были высланы специальным судном 21 декабря 1919 года в Советскую Россию. Руководители Бюро Эдгар Гувер и другие утверждали, что уже с 1916 года «Лига социалистической пропаганды» через эмигрантов из России готовила свержение государственного строя в США. Не исключено, что если бы пребывание в США Троцкого, Бухарина, Володарского, Коллонтай и других членов редакции «Нового мира» продолжилось, то их имена упоминали бы наряду с лидерами ИРМ, анархистами и социалистами, обвинявшимися в деятельности в пользу Германии. Возможно, что в этом случае они оказались бы в компании 250 лиц, высланных из США в декабре 1919 года.
Но этого не произошло, так как их недолгое пребывание в США было внезапно прервано событиями в России. В начале марта 1917 года в США пришли сообщения о «хлебных бунтах» в Петрограде. 13 марта (28 февраля по российскому календарю) Троцкий писал в «Новом мире»: «Мы – свидетели начала второй российской революции. Будем надеяться, что многие из нас станут ее участниками».
Вновь, как и в 1905 году, Троцкий не стал свидетелем начала революции. Забастовки в годовщину кровавых событий 1905 года открыли выступления в Петербурге, увенчавшиеся свержением монархии. Позже Троцкий мог в своих исторических исследованиях сопоставить ход Февральской революции 1917 года со своим «планом действия» 1904 года. Февральские события во многом соответствовали той модели, когда невооруженные демонстранты противостоят вооруженным силам порядка. В 1917 году в отличие от 1905 года казаки не проявляли рвения в борьбе с демонстрантами. За 12 лет поведение сил порядка изменилось кардинальным образом, и для этого были веские причины.
Глубокие общественные противоречия, породившие первую русскую революцию 1905—1907 годов, не были разрешены ни в ходе ее подавления, ни в результате политических и социально-экономических реформ, предпринятых царскими правительствами. Столыпинская реформа, которая была задумана как путь преодоления наиболее острых противоречий в деревне, зашла в тупик. Либеральная буржуазия, воспользовавшись свободами после 1905 года, постоянно вела через печать и Государственную думу активную политическую пропаганду против царского строя. Поражения России в ходе Первой мировой войны, гибель миллионов плохо вооруженных солдат на полях сражений, хозяйственные трудности, порожденные мобилизацией в армию миллионов крестьян, спекуляция и рост цен в тылу, коррупция в высших эшелонах власти, особенно проявившаяся в ходе «распутинщины», стали благодатной почвой для дискредитации царской власти. Обвинения в разложении, хищениях и измене высших деятелей страны с возмущением воспринимались в самых различных слоях населения, в том числе и тех, кто должен был служить опорой строя. Требование отстранения царя от власти поддержали все командующие фронтов.
Свержение монархии в России потрясло всю страну. Очевидец этих событий Питирим Сорокин писал: «Вся страна ликовала… И в Москве, и в Петербурге народ гулял, как на Пасху». Супруга видного политического деятеля Винавера Роза Георгиевна вспоминала: «Событие это совпало с празднованием еврейской Пасхи. Казалось, что был второй Исход из Египта». Адвокат О.О. Грузенберг в своей публичной речи заявлял: «Если дореволюционная российская государственность была чудовищно-громадной тюрьмою… то самая зловонная, жестокая камера, камера-застенок была отведена для нас шестимиллионного еврейского народа… Словно каторжные в пути все евреи были скованы общей цепью презрительного отчуждения… Брызги крови наших отцов и матерей, брызги крови наших сестер и братьев пали на нашу душу, зажигая и раздувая в ней неугасимый революционный пламень».
Те, кто, подобно Троцкому, считал, что свергнутый самодержец лично организовывал погромы и выражал сожаление по поводу малого количества, испытывали в эти дни не только радость, но и страстное желание жестоко отомстить Николаю II. По словам поэта И. Уткина, пострадавшие от кишиневского погрома так откликнулись на весть о свержении царя:
Приветствуя свержение царского самодержавия, газета «Форвертс», с которой сотрудничал Троцкий, писала: «Конец еврейскому горю, полноправие всем угнетенным народам, новый свет над Россией». Радостно приветствовал революцию и Яков Шифф. Он заявил: «Я всегда был врагом русского самодержавия, безжалостно преследовавшего моих единоверцев. Теперь позвольте мне приветствовать… русский народ с великим делом, которое он так чудесно совершил».
Этот день был таким новым,
Молодым, как заря!
Первый раз тогда в Кишиневе
Пели не про царя…
И в сонной, скупой тиши
Пес кроворотый лаял.
И кто-то крепко сшил
Тахрихим[2] Николаю!
9 марта 1917 года один из участников торжественной церемонии монархов, собравшихся в Лондоне на похороны Эдуарда VII, Николай II вместе со своей семьей был взят под домашний арест в Царском Селе.
В дни, когда династия Романовых сходила с исторической сцены, в Петроград спешили те, кто был готов возглавить страну. В начале марта Фюрстенберг предложил Ленину обеспечить его проезд через Германию с помощью Парвуса. В ответ Ленин писал о тех трудностях, которые возникли у него, когда он попытался выехать в Россию через Францию и Англию. В то же время Ленин решительно отклонил предложение Фюрстенберга: «Я от всей души благодарю вас за беспокойство и помощь. Разумеется, я не могу воспользоваться услугами людей, имеющих доступ к издателю «Die Glocke» (то есть Парвусу. – Прим. авт.). Я уже телеграфировал вам сегодня, что единственная моя надежда выбраться отсюда – с помощью обмена швейцарских эмигрантов на интернированных немцев».
Именно на таких условиях член швейцарского парламента Р. Гримм, а затем секретарь Швейцарской социалистической партии Фриц Платтен вели переговоры о выезде российских эмигрантов из Швейцарии. На основе соглашения 27 марта (9 апреля) 1917 года из Швейцарии выехали В.И. Ленин, Н.К. Крупская и еще 32 эмигранта, в том числе 19 большевиков, 6 бундовцев. В конце марта пароходом через Тихий океан отправился в Россию Н.И. Бухарин.
Собирался в Россию и Троцкий. Казалось бы, что могло тянуть его из Америки, в которую он влюбился с первого взгляда, и вскоре после того, как он послал свое последнее проклятие Европе? Почему Троцкий пожелал вдруг вернуться в Россию, которую он считал олицетворением варварства и дикости?
Не исключено, что он решил временно отложить свои планы осесть в США. Теория же перманентной революции, от которой он никогда не отрекался, исходила из того, что Россия может стать стартовой площадкой грандиозных мировых потрясений. Он отдавал себе отчет в том, что его политический опыт и обретенные им международные связи позволят ему сыграть важную роль в этих событиях мирового значения. Возможно, что Троцкий не был самостоятелен в своих решениях и лишь выполнял приказы тех, от кого он зависел.
Хотя Троцкий жаловался на проволочки в генеральном консульстве России в Нью-Йорке, он сумел за пару дней получить въездную визу. По словам автора книги «Уолл-стрит и большевистская революция» Э. Саттона, приводимым И. Фрояновым, Троцкий отправился из США в Россию «с 10 000 долларами (якобы немецкого происхождения)… и американским паспортом, который был выдан ему благодаря указанию самого президента США Вудро Вильсона». 13 (26) марта, выступая на собрании американских социалистов перед своим отъездом из Нью-Йорка, Троцкий произнес обычные для революционера дежурные проклятия капитализму: «Я хотел бы, чтобы вы все более и более укрепляли свою организацию – и в конце концов опрокинули ваше проклятое прогнившее капиталистическое правительство». На следующий день вместе с семьей и группой эмигрантов он на борту норвежского парохода «Христианиафиорд» покинул Нью-Йорк. Позже он писал: «Я уезжал в Европу с чувством человека, который только одним глазом заглянул внутрь кузницы, где будет выковываться судьба человечества. Я утешал себя тем, что когда-нибудь вернусь. И сейчас я еще не оставил этой надежды». Пока же «гражданин мира» снова направлялся «туда», в Россию.
МЕТАМОРФОЗЫ В ГОД ВЕЛИКИХ ПЕРЕМЕН
В отличие от революции 1905 года Троцкий опоздал не только к ее началу, но и к ее победе. Пока Троцкий добирался до России, там было сформировано Временное правительство, а почти во всех городах России по примеру первой русской революции были созданы Советы. Хотя во Временном правительстве были представлены различные партии, это правительство сразу вступило в конфронтацию с Советами, на всех ключевых постах и во Временном правительстве и в самом влиятельном Совете – Петроградском находились члены одной и той же тайной масонской организации. Из 11 членов Временного правительства 9 (кроме Гучкова и Милюкова) были масонами. Все члены президиума ЦИК Петроградского Совета (А.Ф. Керенский, М.И. Скобелев, Н.С. Чхеидзе), а также два из четырех членов секретариата Совета были также масонами. Это было неудивительным, так как из многочисленных исторических исследований и мемуаров, в том числе воспоминаний самого Керенского, следует, что главную роль в организации Февральской революции сыграл заговор масонской организации России. Таким образом, обретенная Троцким еще во время изучения им в одесской тюрьме истории и практики масонства убежденность в том, что эта тайная организация является «живой пружиной исторического процесса», нашла в событиях Февральской революции яркое подтверждение.
Однако, несмотря на свои обширные связи с масонами (например, с Чхеидзе) и возможное членство в этой организации, несмотря на его обширные связи с влиятельными политическими деятелями разных стран, Троцкий оказался не у дел. Он не был представлен ни в одном из органов революционной власти. Поэтому он так остро прореагировал на задержку в своем возвращении в Россию.
Через шесть дней морского пути из Нью-Йорка во время остановки в канадском порту Галифакс ему, членам его семьи и еще шестерым его попутчикам было предложено сойти на берег. Троцкий отказался выполнить приказ и его на руках снесли с судна представители канадских властей. Семья была взята под наблюдение полиции, а поскольку Троцкий был заподозрен в тайных связях с Германией, то его направили в лагерь для немецких военнопленных в городе Амхерст. Здесь содержались главным образом члены команд военных судов, потопленных союзниками, а также лица, заподозренные в связях с Германией. Начальник лагеря полковник Моррис разъяснил Троцкому: «Вы опасны для нынешнего русского правительства… Вы опасны для союзников вообще». В ответ на протесты Троцкого этот бывший участник англо-бурской войны буркнул: «Попался бы он мне на южноафриканском побережье».
После нью-йоркской комфортабельной квартиры Троцкий был вынужден жить «в старом, до последней степени запущенном здании чугунолитейного завода… Нары для спанья расположены в три ряда вверх и в два ряда вглубь с каждой стороны помещения. В этих условиях нас жило 800 человек. Нетрудно себе представить, какая атмосфера царила в этой спальне по ночам». Ко всему прочему среди заключенных было пятеро сумасшедших.
Троцкий постарался вести политическую пропаганду среди солдат и матросов, но немецкие офицеры в лагере стали протестовать и требовали удаления его из лагеря. Чтобы добиться расположения солдат, Троцкий старался наравне с ними выполнять лагерные повинности: мести полы, чистить картошку, мыть посуду, приводить в порядок туалет и т. д.
Из лагеря Троцкий направлял бесчисленные телеграммы протеста во все адреса, в том числе премьер-министру Англии и Временному правительству России. С требованием освободить Троцкого выступил Петроградский Совет. В течение апреля Ленин также не раз выражал свое возмущение арестом Троцкого: «Англия арестовывает заведомых интернационалистов, противников войны, вроде Троцкого». «Англичане держат в тюрьме… нашего товарища Троцкого, бывшего председателем Совета рабочих депутатов в 1905 году». Арест Троцкого помогал Ленину объяснить правильность своего выбора пути в Россию через Германию. В случае, если бы социал-демократы России поехали через Англию, их ждала бы «судьба Троцкого», подчеркивал он.
Лишь 29 апреля Троцкий был выпущен из лагеря в Амхерсте, и 5 мая 1917 года он прибыл в Петроград. В стране повсюду совершалось ниспровержение властей различных уровней. Как вспоминал А.Ф. Керенский, «непопулярное начальство вышвыривали в буквальном смысле этого слова, и многие были убиты или ранены. Рабочие прекращали работать и избавлялись от непопулярных администраторов, вывозя их с заводов на тачках. В некоторых местах крестьяне, вспоминая 1905—1906 годы, начали решать аграрный вопрос по-своему, изгоняя помещиков и захватывая их землю. В городах самозваные «защитники свободы» начали арестовывать «контрреволюционеров» или же просто занялись грабежами. После трех лет войны солдаты на фронте были совершенно усталыми. Они больше не желали выполнять приказы своих офицеров и продолжать сражаться с врагом». Падение уважения к закону и власть митинговой стихии повышали значение людей, обладавших способностью управлять настроением толп, возбужденных и жаждавших немедленной реализации своих требований.
Стихия страстей нелегко поддавалась контролю, и трудовой ритм работ в стране был безнадежно нарушен. Начавшиеся с первых дней войны экономические трудности усилились вследствие распада системы управления, активизации различных деструктивных сил. Кризисные явления в обществе, породившие революцию, во многом обострились. Обстановка требовала настоятельных усилий по стабилизации общества.
Большевистская партия предлагала выход из кризисной ситуации путем дальнейшего углубления революционных преобразований. За месяц до возвращения Троцкого в столицу революционной России 3 апреля 1917 года прибыл Ленин. На Финляндском вокзале он был встречен восторженными толпами своих сторонников. Выступая с броневика, Ленин впервые провозгласил лозунг: «Вся власть Советам!». На следующий день он изложил программу «О задачах пролетариата в данной революции», получившую название «Апрельских тезисов».
Ленин объявлял, что война «и при новом правительстве Львова и К° безусловно остается грабительской империалистской войной в силу капиталистического характера этого правительства». Раскритиковав позицию Сталина, Каменева и других большевиков в отношении войны, Ленин объявил недопустимость малейших уступок «революционному оборончеству».
Ленин поставил цель перейти «от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, – ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства». На этом этапе власть должна была перейти в руки Советов рабочих депутатов. Ленин исходил из того, что пока «в большинстве Советов рабочих депутатов наша партия в меньшинстве», но он рассчитывал на то, что массы смогут избавиться «от своих ошибок». Позиция Ленина получила поддержку руководства большевистской партии, а сама партия быстро обретала популярность среди рабочих столицы и других крупных городов страны.
Хотя Троцкого на Финляндском вокзале тепло встретили Урицкий и другие его друзья, эта встреча не имела ничего похожего на триумфальный приезд Ленина в Петроград. Судя по воспоминаниям очевидцев, Троцкий был вне себя от ярости, узнав, насколько он отстал от революционных событий. Как утверждала Анжелика Балабанова, Троцкий обвинял руководителей партии в том, что они не старались освободить его из английского плена, «потому что они не желали видеть его на сцене». Троцкий считал, что «меньшевики и большевики смотрели на него со злобой и недоверием», опасаясь конкуренции с его стороны. «Политическая звезда» думала не о судьбах страны и революции, а прежде всего о том, что труппы укомплектованы без него и все выигрышные роли уже заняты. Взирая на политическую сцену глазами Троцкого, Дейчер писал: «В 1905 году Троцкий был первым из тех эмигрантов, которые вернулись. Теперь он был последним. Кажется, что для человека его дарований и амбиций подходящих вакансий не было открыто».
Прежде всего Троцкий стал перебирать в уме имена влиятельных людей в революционных органах власти (министров правительства, руководителей Петроградского Совета), прикидывая, могут ли они оказать ему протекцию. Он писал: «Церетели я знал мало, Керенского не знал совсем. Чхеидзе знал ближе, Скобелев был моим учеником, с Черновым я не раз сражался на заграничных докладах, Гоца видел впервые. Это была правящая советская группа демократии».
Не теряя ни минуты, Троцкий прямо с вокзала направился на заседание Петроградского Совета. К его разочарованию, человек, который был наиболее близок к Троцкому, председатель Петроградского Совета «Чхеидзе, неизменный председатель того времени, сухо приветствовал меня». Все же Троцкого, как бывшего председателя Петросовета 1905 года, было решено включить в Исполком Совета с совещательным голосом. Троцкий замечал: «Я получил свой членский билет и свой стакан чаю с черным хлебом». Троцкий с семьей смог устроиться в «каких-то «Киевских номерах», в одной комнате, да и той добились не сразу».
Первое выступление Троцкого в Петроградском Совете было совсем не похожим на те пламенные речи, которые он произносил в Технологическом институте в 1905 году. По словам очевидца этого выступления Н.Н. Суханова (Гиммера), Троцкий «явно нервничал, переживая по поводу своего дебюта и ощущая… взоры незнакомой массы людей и враждебные взгляды «социал-предателей». Дейчер отмечал, что Троцкий начал речь с осторожных замечаний, «превознося величие революции». Это помогло ему обойти вопрос, который стоял в повестке дня: отношение Совета к министрам-социалистам из Временного правительства. Вместо этого Троцкий рисовал панораму апокалиптических баталий, провозглашая, что Россия «открыла новую эпоху, эпоху крови и железа, уже не борьбы народа против народа, а страдающих и угнетенных классов против их правителей». Это выступление, состоявшее из общих фраз, свидетельствовало о том, что Троцкий еще не обрел уверенности в том, какое положение он занимает в революции и какой курс он будет проводить.
Через 20 дней после этой речи Троцкий выпустил брошюру «Программа мира», в которой изложил свое представление о задачах, стоявших перед российской революцией. В брошюре подтверждалась верность Троцкого теории перманентной революции. Троцкий вновь утверждал, что революционное движение, начавшись в одной из европейских стран, «сможет успешно развиваться и прийти к победе только как общеевропейское. Оставаясь изолированным в национальных рамках, оно оказалось бы обречено на гибель… Спасение русской революции – в перенесении ее на всю Европу… Рассматривать перспективы социальной революции в национальных рамках значило бы становиться жертвой той самой национальной ограниченности, которая составляет сущность социал-патриотизма».
Говоря об общеевропейской революции, Троцкий, видимо, не считал ее возможным итогом мировой войны. Хотя он объявлял реализацию ленинского лозунга о перерастании империалистической войны в Гражданскую наиболее благоприятным завершением мирового конфликта, Троцкий сомневался в такой концовке. Он полагал, что «наиболее вероятный исход войны– вничью… без победителей и побежденных». Именно такому итогу войны, по мнению Троцкого, соответствовал лозунг «мир без аннексий». Однако Троцкий замечал, что осуществление такого лозунга лишь закрепило бы несправедливость границ 1914 года.
С точки зрения Троцкого, более справедливым было бы изменение границ с учетом права наций на самоопределение. Однако Ленин не случайно обвинял Троцкого в лицемерном принятии им этого лозунга: формальное признание Троцким значения национальной культуры и национального языка снижалось его заявлением о наличии «прогрессивной» тенденции «окончательно вырваться из идиотизма национальной ограниченности», которую он уподоблял «идиотизму ограниченности деревенской и областной». «Гражданину мира» были глубоко чужды потребности людей в сохранении национальной культуры и этнической самобытности. Принцип национального самоопределения Троцкий принимал с большими оговорками: «Право на национальное самоопределение не может быть устранено из пролетарской программы мира; но оно не может претендовать на абсолютное значение: наоборот, оно ограничено для нас встречными и глубоко прогрессивными тенденциями исторического развития».
Однако, несмотря на свои обширные связи с масонами (например, с Чхеидзе) и возможное членство в этой организации, несмотря на его обширные связи с влиятельными политическими деятелями разных стран, Троцкий оказался не у дел. Он не был представлен ни в одном из органов революционной власти. Поэтому он так остро прореагировал на задержку в своем возвращении в Россию.
Через шесть дней морского пути из Нью-Йорка во время остановки в канадском порту Галифакс ему, членам его семьи и еще шестерым его попутчикам было предложено сойти на берег. Троцкий отказался выполнить приказ и его на руках снесли с судна представители канадских властей. Семья была взята под наблюдение полиции, а поскольку Троцкий был заподозрен в тайных связях с Германией, то его направили в лагерь для немецких военнопленных в городе Амхерст. Здесь содержались главным образом члены команд военных судов, потопленных союзниками, а также лица, заподозренные в связях с Германией. Начальник лагеря полковник Моррис разъяснил Троцкому: «Вы опасны для нынешнего русского правительства… Вы опасны для союзников вообще». В ответ на протесты Троцкого этот бывший участник англо-бурской войны буркнул: «Попался бы он мне на южноафриканском побережье».
После нью-йоркской комфортабельной квартиры Троцкий был вынужден жить «в старом, до последней степени запущенном здании чугунолитейного завода… Нары для спанья расположены в три ряда вверх и в два ряда вглубь с каждой стороны помещения. В этих условиях нас жило 800 человек. Нетрудно себе представить, какая атмосфера царила в этой спальне по ночам». Ко всему прочему среди заключенных было пятеро сумасшедших.
Троцкий постарался вести политическую пропаганду среди солдат и матросов, но немецкие офицеры в лагере стали протестовать и требовали удаления его из лагеря. Чтобы добиться расположения солдат, Троцкий старался наравне с ними выполнять лагерные повинности: мести полы, чистить картошку, мыть посуду, приводить в порядок туалет и т. д.
Из лагеря Троцкий направлял бесчисленные телеграммы протеста во все адреса, в том числе премьер-министру Англии и Временному правительству России. С требованием освободить Троцкого выступил Петроградский Совет. В течение апреля Ленин также не раз выражал свое возмущение арестом Троцкого: «Англия арестовывает заведомых интернационалистов, противников войны, вроде Троцкого». «Англичане держат в тюрьме… нашего товарища Троцкого, бывшего председателем Совета рабочих депутатов в 1905 году». Арест Троцкого помогал Ленину объяснить правильность своего выбора пути в Россию через Германию. В случае, если бы социал-демократы России поехали через Англию, их ждала бы «судьба Троцкого», подчеркивал он.
Лишь 29 апреля Троцкий был выпущен из лагеря в Амхерсте, и 5 мая 1917 года он прибыл в Петроград. В стране повсюду совершалось ниспровержение властей различных уровней. Как вспоминал А.Ф. Керенский, «непопулярное начальство вышвыривали в буквальном смысле этого слова, и многие были убиты или ранены. Рабочие прекращали работать и избавлялись от непопулярных администраторов, вывозя их с заводов на тачках. В некоторых местах крестьяне, вспоминая 1905—1906 годы, начали решать аграрный вопрос по-своему, изгоняя помещиков и захватывая их землю. В городах самозваные «защитники свободы» начали арестовывать «контрреволюционеров» или же просто занялись грабежами. После трех лет войны солдаты на фронте были совершенно усталыми. Они больше не желали выполнять приказы своих офицеров и продолжать сражаться с врагом». Падение уважения к закону и власть митинговой стихии повышали значение людей, обладавших способностью управлять настроением толп, возбужденных и жаждавших немедленной реализации своих требований.
Стихия страстей нелегко поддавалась контролю, и трудовой ритм работ в стране был безнадежно нарушен. Начавшиеся с первых дней войны экономические трудности усилились вследствие распада системы управления, активизации различных деструктивных сил. Кризисные явления в обществе, породившие революцию, во многом обострились. Обстановка требовала настоятельных усилий по стабилизации общества.
Большевистская партия предлагала выход из кризисной ситуации путем дальнейшего углубления революционных преобразований. За месяц до возвращения Троцкого в столицу революционной России 3 апреля 1917 года прибыл Ленин. На Финляндском вокзале он был встречен восторженными толпами своих сторонников. Выступая с броневика, Ленин впервые провозгласил лозунг: «Вся власть Советам!». На следующий день он изложил программу «О задачах пролетариата в данной революции», получившую название «Апрельских тезисов».
Ленин объявлял, что война «и при новом правительстве Львова и К° безусловно остается грабительской империалистской войной в силу капиталистического характера этого правительства». Раскритиковав позицию Сталина, Каменева и других большевиков в отношении войны, Ленин объявил недопустимость малейших уступок «революционному оборончеству».
Ленин поставил цель перейти «от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, – ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства». На этом этапе власть должна была перейти в руки Советов рабочих депутатов. Ленин исходил из того, что пока «в большинстве Советов рабочих депутатов наша партия в меньшинстве», но он рассчитывал на то, что массы смогут избавиться «от своих ошибок». Позиция Ленина получила поддержку руководства большевистской партии, а сама партия быстро обретала популярность среди рабочих столицы и других крупных городов страны.
Хотя Троцкого на Финляндском вокзале тепло встретили Урицкий и другие его друзья, эта встреча не имела ничего похожего на триумфальный приезд Ленина в Петроград. Судя по воспоминаниям очевидцев, Троцкий был вне себя от ярости, узнав, насколько он отстал от революционных событий. Как утверждала Анжелика Балабанова, Троцкий обвинял руководителей партии в том, что они не старались освободить его из английского плена, «потому что они не желали видеть его на сцене». Троцкий считал, что «меньшевики и большевики смотрели на него со злобой и недоверием», опасаясь конкуренции с его стороны. «Политическая звезда» думала не о судьбах страны и революции, а прежде всего о том, что труппы укомплектованы без него и все выигрышные роли уже заняты. Взирая на политическую сцену глазами Троцкого, Дейчер писал: «В 1905 году Троцкий был первым из тех эмигрантов, которые вернулись. Теперь он был последним. Кажется, что для человека его дарований и амбиций подходящих вакансий не было открыто».
Прежде всего Троцкий стал перебирать в уме имена влиятельных людей в революционных органах власти (министров правительства, руководителей Петроградского Совета), прикидывая, могут ли они оказать ему протекцию. Он писал: «Церетели я знал мало, Керенского не знал совсем. Чхеидзе знал ближе, Скобелев был моим учеником, с Черновым я не раз сражался на заграничных докладах, Гоца видел впервые. Это была правящая советская группа демократии».
Не теряя ни минуты, Троцкий прямо с вокзала направился на заседание Петроградского Совета. К его разочарованию, человек, который был наиболее близок к Троцкому, председатель Петроградского Совета «Чхеидзе, неизменный председатель того времени, сухо приветствовал меня». Все же Троцкого, как бывшего председателя Петросовета 1905 года, было решено включить в Исполком Совета с совещательным голосом. Троцкий замечал: «Я получил свой членский билет и свой стакан чаю с черным хлебом». Троцкий с семьей смог устроиться в «каких-то «Киевских номерах», в одной комнате, да и той добились не сразу».
Первое выступление Троцкого в Петроградском Совете было совсем не похожим на те пламенные речи, которые он произносил в Технологическом институте в 1905 году. По словам очевидца этого выступления Н.Н. Суханова (Гиммера), Троцкий «явно нервничал, переживая по поводу своего дебюта и ощущая… взоры незнакомой массы людей и враждебные взгляды «социал-предателей». Дейчер отмечал, что Троцкий начал речь с осторожных замечаний, «превознося величие революции». Это помогло ему обойти вопрос, который стоял в повестке дня: отношение Совета к министрам-социалистам из Временного правительства. Вместо этого Троцкий рисовал панораму апокалиптических баталий, провозглашая, что Россия «открыла новую эпоху, эпоху крови и железа, уже не борьбы народа против народа, а страдающих и угнетенных классов против их правителей». Это выступление, состоявшее из общих фраз, свидетельствовало о том, что Троцкий еще не обрел уверенности в том, какое положение он занимает в революции и какой курс он будет проводить.
Через 20 дней после этой речи Троцкий выпустил брошюру «Программа мира», в которой изложил свое представление о задачах, стоявших перед российской революцией. В брошюре подтверждалась верность Троцкого теории перманентной революции. Троцкий вновь утверждал, что революционное движение, начавшись в одной из европейских стран, «сможет успешно развиваться и прийти к победе только как общеевропейское. Оставаясь изолированным в национальных рамках, оно оказалось бы обречено на гибель… Спасение русской революции – в перенесении ее на всю Европу… Рассматривать перспективы социальной революции в национальных рамках значило бы становиться жертвой той самой национальной ограниченности, которая составляет сущность социал-патриотизма».
Говоря об общеевропейской революции, Троцкий, видимо, не считал ее возможным итогом мировой войны. Хотя он объявлял реализацию ленинского лозунга о перерастании империалистической войны в Гражданскую наиболее благоприятным завершением мирового конфликта, Троцкий сомневался в такой концовке. Он полагал, что «наиболее вероятный исход войны– вничью… без победителей и побежденных». Именно такому итогу войны, по мнению Троцкого, соответствовал лозунг «мир без аннексий». Однако Троцкий замечал, что осуществление такого лозунга лишь закрепило бы несправедливость границ 1914 года.
С точки зрения Троцкого, более справедливым было бы изменение границ с учетом права наций на самоопределение. Однако Ленин не случайно обвинял Троцкого в лицемерном принятии им этого лозунга: формальное признание Троцким значения национальной культуры и национального языка снижалось его заявлением о наличии «прогрессивной» тенденции «окончательно вырваться из идиотизма национальной ограниченности», которую он уподоблял «идиотизму ограниченности деревенской и областной». «Гражданину мира» были глубоко чужды потребности людей в сохранении национальной культуры и этнической самобытности. Принцип национального самоопределения Троцкий принимал с большими оговорками: «Право на национальное самоопределение не может быть устранено из пролетарской программы мира; но оно не может претендовать на абсолютное значение: наоборот, оно ограничено для нас встречными и глубоко прогрессивными тенденциями исторического развития».