Когда Шилов подошел к машине, до него, наконец, дозвонился Егоров: «Арнаутов твоих ребят вызывал и заставил написать заявление…»
   - Сам Арнаутов приезжал? А Краснов тоже написал? Нет? Ну, ты береги его… Давай!
   Сев за руль, Шилов посмотрел на фигурку Будды, висящую перед лобовым стеклом. Выругался, отобрал у Будды автоматный патрон, который он обнимал толстыми ручками. Вот ведь, хватило ума приехать в УСБ с готовой уликой. За один патрон, конечно, не посадят, но… Надо будет его выбросить где-нибудь в реку. Надо же, в квартире подчистил, а на самом видном месте забыл.
   - А ты чего не напомнил? - Шилов слегка качнул Будду и начал разворачиваться.
   В то же самое время Виноградов по телефону разговаривал с Громовым:
   - Юрий Сергеич, я тебя не понимаю. Твой Шилов - тварь конченая, уже лет пять лишних на свободе гуляет. Да не убеждай ты меня! Ты что, не знаешь главную линию Министерства? Там, между прочим, и к тебе вопросы могут найтись. Вот тебе когда на генерала послали? Вот и не спорь со мной, а лучше разоружи-ка этого бандита…
   Нервно постучав, в кабинет вошел Федоров:
   - Можно?
   - Заходи. Приехал уже? Значит, пиши быстренько сопроводиловку и все материалы - в прокуратуру. И посмотри, что там нового по прослушке. Что у тебя?
   - У меня…э-э-э… Ничего. Они там все повязаны!
   Кивком головы отпустив подчиненного, и напевая «Ничего, ничего, ничего», Виноградов позвонил Арнаутову:
   - Привет, это я. Ну что: материал пошел. Организуй встречу…
   * * *
   Шилов с Иванычем сидели в небольшой забегаловке. Карташов с аппетитом уплетал какое-то несъедобное блюдо из мяса и гречки, Шилов пил остывший кофе. По случаю обеденного времени в заведении было не протолкнуться.
   - Да, ну и муравейник тут, - Шилов немного подвинулся, чтобы торопящаяся по проходу группа студентов с подносами не отдавила ему ноги.
   Иваныч усмехнулся:
   - Что ты хотел? У меня твоих нетрудовых доходов нет, приходится здесь язву зарабатывать.
   - Слушай, хоть ты не подначивай!
   - Ладно, ладно, извини. Значит, ты теперь оборотень?
   - Ну, да, типа того, - Шилов отломал от пластмассовой вилки два зубчика, вставил их под верхнюю губу, чтобы они торчали наискосок, как клыки у вампира, и тонко завыл вслед прошедшей мимо девушки.
   Девушка обернулась, покрутила пальцем у виска и, сказав: «Ненормальный!», продолжила путь.
   - Ты еще, оказывается, и хулиган, - покачал головой Карташов, закидывая в рот очередную порцию месива из тарелки. - Что-то резво за тебя взялись…
   - Так и я о чем? Я говорю, за Чибисом стоит кто-то из наших. У тебя нет информации?
   - Нет. А может, это Виноградов?
   - А, может, Арнаутов?
   - Смело!
   - Зато реально.
   - Он же прямой, как лом, - Иваныч руками изобразил нечто длинное, тонкое и прямое. - Комиссар Каттани хренов…
   - Чем не маскировка? Он мне методично переходит дорогу. Это уже не похоже на глупость.
   - М-да… Тогда, получается, попытка прямо перед задержанием замочить Чибиса - его работа? У него сын в СОБРе…
   - Который был на обоих задержаниях.
   - И бежал Чибис тогда в последнюю минуту. Да-а-а…
   - Все привыкли, что Арнаутов - смелый, честный, бедный правдоруб. Железный дровосек, который немного категоричен, но всегда вне подозрений.
   - Это уж точно! - Иваныч отодвинул опустевшую тарелку, посидел молча, что-то припоминая, вздохнул: - Трудно будет что-то доказать. Что думаешь делать?
   - Не знаю, пойду сейчас к Громову, попробую как-то обезопасить себя, пока инициатива в их руках.
   - Чем помочь?
   - В худшем случае - передачами в «Кресты».
   Иваныч посмотрел Роману в глаза:
   - Боюсь, это еще не самый худший вариант.
   12
   В кабинете «четверки» Егоров разговаривал с осведомителем.
   Это был здоровенный, типично бандитской наружности парень в спортивном костюме, прозванный Гошей. На воле он выбил бы все зубы тому, кто предположил бы, что он станет работать с ментами. Но, подсев за разбой, он быстро сменил убеждения и теперь сотрудничал с Егоровым не за страх, а за совесть.
   - Галянов в Колпино игровые автоматы бомбил. Вчера вспоминал об этом, когда косячка дунул. Пашинин заточку из супинатора точит. Да и смурной какой-то последние дни.
   - Это, Гоша, все хорошо и замечательно, но ты мне про Чибиса что-нибудь расскажи.
   - Что про Чибиса? В хату зашел по-хозяйски, шконку занял правильно. И не скажешь, что бывший мент. Бояться его все… Кстати, чего его не в ментовскую хату определили, а к нам?
   - Он сам отказался.
   - Так разве можно?
   - Можно. Написал заявление - и вперед. Он ведь уже давно из ментовки уволился. Боится, наверное, что бывшие коллеги могут за его подвиги спрос учинить… С сегодняшнего дня Чибис - твой главный объект. Только ты поосторожнее, он все-таки опер, хоть и сгнивший. Нюх имеет.
   - Да ладно, Виктор Петрович, меня тоже не пальцем делали.
   Егоров достал из ящика стола несколько упаковок таблеток:
   - На тебе эфедринчику на коллектив. Скажешь, адвокат подгон сделал.
   - Ха, благодарствую! Все будет ёлочкой, начальник!
   Начальник Следственного изолятора № 4 полковник внутренней службы Поярков сидел в своем кабинете и разговаривал по сотовому телефону, то и дело перенося его от одного уха к другому и вертясь в кожаном кресле так, как будто это было не кресло, а раскаленная сковорода. Лицо Ивана Игоревича покрывали красные пятна; воротник форменной рубашки душил: отглаженный китель с рядами наградных колодок давил на грудь. Если бы сейчас кто-нибудь заглянул в кабинет, то он бы ни за что не поверил, что от этого человека может зависеть судьба двух тысяч зэков.
   - Да нет, Реваз! Ну, накладочка вышла, - оправдывался Поярков, свободной рукой оттягивая жесткий ворот рубашки. - Я обещаю, завтра все решим. Ну, обещаю. Мы ведь друзья!
   Закончив разговор, Иван Игоревич залпом выпил стакан холодной воды и нажал кнопку селектора.
   - Голиков слушает, - донеслось из динамика.
   - Срочно зайди.
   Голиков явился через минуту:
   - Иван Игоревич, вызывали?
   Не предлагая присесть, Поярков спросил тем голосом, который привыкли слышать сотрудники и заключенные:
   - Ты что, охренел? Почему Далидзе не на больничке? Он должен был уехать еще утром!
   - Так его Егоров снял с этапа. Вы на совещании были, а с ним разве поспоришь?
   - Опять, блин, Егоров?!
   На селекторе загорелась лампочка, раздался голос дежурного:
   - Иван Игоревич, вас начальник Управления собственной безопасности. Соединить?
   Поярков посмотрел на селектор, посмотрел на Голикова. Махнул Голикову на ряд стульев вдоль правой стены и пробормотав: «Час от часу не легче», распорядился:
   - Давай.
   В динамике щелкнуло, и послышался голос Виноградова:
   - Иван Игоревич?
   - Слушаю, Олег Евгеньевич.
   - Мы тут разрабатываем группу сотрудников бандитской направленности. У них там связью проходит твой опер. Сегодня он, например, предупредил, что потерпевшие подали заявления. Ну и вообще, информирует их постоянно. Егоров такой…
   - Есть такой! - бодро подхватил Иван Игоревич. - Скользкий тип.
   - Ты подбери материал, если на него что-то есть, а я с вашей безопасностью свяжусь.
   - Решили! Олег Евгеньевич, я давно сам от него хочу избавиться.
   - Ну и отлично. Заезжай в гости.
   - Обязательно. К нам уж не приглашаю, - Поярков захихикал и, все продолжая хихикать, отвернулся от селектора и посмотрел на Голикова: - Все слыхал? Давай, решай вопрос. Задействуй этих, из сто пятой. Хватит им так просто жировать, пусть отрабатывают. Давай!
   - Понял.
   Разговор с Громовым тоже происходил за едой, только теперь это была не уличная забегаловка, а вполне цивильного вида кафе на третьем этаже главка. Кроме них, посетителей в кафе не было. Обеденное время давно прошло, кассир считала выручку, уборщица, взгромоздив стулья ножками вверх на столы, терла пол мокрой тряпкой.
   Громов взял полный обед, Шилов опять ограничился чашкой кофе.
   - Вечно тебя угораздит куда-нибудь влезть, - говорил Громов, в основном глядя в тарелку и лишь изредка поднимая глаза на Шилова.
   - Да куда я влез! Принял оперативную информацию, реализовал ее, посадил троих опасных бандитов… Сами же говорили: раскрывай резонансные убийства. Может, через начальника главка можно подействовать? Надо же этого Арнаутова как-то в стойло поставить, пока он совсем не сдурел…
   - Ты не понимаешь, не видишь общей картины. Ты работаешь по одной группе, а у Арнаутова другая масштабная задача. И ее выполнение курирует Министерство.
   - Очистить город от криминальных авторитетов. Кто против-то? Ну, помог нам Моцарт - так зачем его давить? Зарыл бы он этих ребят в землю, жил бы спокойно. Так с нами вообще никто общаться не будет!
   - Опять ты за свое! Ну кого это там, - Громов указал вилкой в потолок, - интересует?
   - Они - там, но вы-то - здесь. Сделайте так, чтобы к нам два месяца вообще никто не совался. Мы такую банду поднимем, пять крутых заказух минимум.
   - Поднял уже! - Громов мысленно выругался. - Ладно… Я попробую организовать завтра производственное совещание у начальника главка. А пока сдай пистолет в оружейку.
   Шилов прищурился:
   - Может, мне еще и рапорт на увольнение написать?
   - Что ты джигитуешь? Сдай свой табельный «ПМ», понял?
   - Понял.
   Не допив кофе, Шилов встал, пошел к выходу.
   - Ты сегодня хоть ел? - спросил Громов, провожая его взглядом.
   - Аппетита нет. Как-то противно все.
   Когда Шилов вышел, Громов пробормотал:
   - Можно подумать, я кайф ловлю.
   Голиков общался с двумя реальными пацанами из сто пятой хаты.
   Один из них был стрижен наголо, второй носил стильную прическу с бачками и щеголял многочисленными татуировками, в которых воровские мотивы сочетались с готической темой.
   Они сидели в одном из полуподвальных следственных кабинетов «четверки», и перед каждым из реальных пацанов лежало по чистому листу бумаги и авторучке.
   - Чо писать?
   Голиков почесал затылок:
   - Напишите, что Егоров предлагал пронести за деньги в камеру мобильник. Что торгует водкой и сигаретами.
   - Ха! Может, написать, что он педераст и предлагал чего-как? - предложил первый пацан.
   Второй рассмеялся:
   - Щас за это не уволят, а повысят!
   - Хватит ржать, пишите быстро, - строго поторопил Голиков, но пацаны, лениво взявшись за авторучки, не спешили пачкать бумагу.
   Переглянувшись, они предложили:
   - Слушай, начальник, в двести третью один жирный коммерс заехал за кидалово. Перекинь его к нам. Мы его выдоим, чего-как, в долгу не останемся.
   - Тихо ты, дурак! - Голиков многозначительно показал на сводчатые стены из щербатого кирпича, предупреждая, что их могут прослушивать, и, навалившись на стол, прошептал: - Только не так, как в прошлый раз. Мне не нужны проблемы с санчастью.
   * * *
   Перед окончанием рабочего дня Арнаутов приехал в прокуратуру и зашел к Кожуриной:
   - Привет.
   Кожурина, одетая в синюю форму, сидела за столом и заполняла какие-то документы, быстро, почти не задумываясь, водя ручкой по графам.
   - Глазам своим не верю. Решил подбросить меня до дома?
   - Ты против?
   - Я счастлива. Ты подожди, я сейчас заканчиваю уже. Чайник еще горячий.
   Арнаутов начал заваривать растворимый кофе. Размешивая ложечкой воду, спросил:
   - Дело Чибиса кому дали?
   - Пока еще никому. Думаю, шеф Голицына припашет.
   - Он что, с ума сошел? Он же приятель Шилова!
   - При чем тут Шилов?
   - УСБ взяло Шилова в разработку. Он окончательно спелся с братками. Похоже, они вместе с Моцартом решили Чибиса опустить.
   - Мотив? - спросила Кожурина, не отрываясь от писанины.
   - Моцарт присмотрел помещение под казино. А Чибис его перехватил для каких-то москвичей.
   - Не мелко?
   - Там одна реконструкция на миллион баксов потянет.
   Кожурина, продолжая писать, кивнула вроде бы с пониманием, но было не ясно, принимает она аргументы или считает их малозначительными.
   Арнаутов поставил перед ней чашку кофе:
   - Мне заявление на Шилова написали. Если дело возбудят, возьми себе. Я только тебе верю.
   - Так ты за этим приехал? - Кожурина прервала работу и посмотрела на Арнаутова. - Я думала, соскучился.
   - Одно другому не мешает, - Арнаутов обошел вокруг стола, встал позади Кожуриной, обнял ее за плечи.
   Она прижалась к его рукам затылком, закрыла глаза.
   Он опустил руки ниже, сжал грудь. - Дверь запри, - сказала она.
   - Все плохо? - грустно спросил Серега.
   - Да нет. Непросто все… Где Стас?
   - Уехал, матери хуже стало. Что делать будем?
   - Ждать. Завтра совещание у генерала.
   - Понятно…
   - Рома, у нас изобретение на Нобелевскую премию. - В кабинет вошли Василевский и Джексон. Джексон нес большое мутное зеркало, держа его двумя руками перед собой. - Антиоборотневская сигнализация. Джексон, давай!
   Джексон встал перед Шиловым. Василевский продолжал пояснения:
   - Действует так: гражданин подходит к милиционеру и резко показывает ему зеркало. Если тот отражается, значит, мент честный. А если нет, значит, оборотень.
   Шилов посмотрел в зеркало. Отражение было.
   Он вздохнул:
   - Поехал я домой. Пока, ребята!
   Василевский, с лица которого пропало веселье, спросил:
   - Что, совсем худо?
   - Не, нормально. - Шилов вышел.
   - Значит, худо, - вздохнул Леня. - Будем помирать молодыми…
   …Приехав к дому, Шилов долго сидел в машине напротив подъезда, вызывая этим недоумение групп наружного наблюдения, уже настроившихся на окончание смены.
   В окно «Альфы» постучала вышедшая из дома Юля. Шилов опустил стекло. Юля наклонилась, просунула голову в салон:
   - Привет! Ты почему не поднимаешься? Что-то случилось?
   - Не стой так, за проститутку примут.
   Юля поморщилась:
   - Пошли домой. Я тебя пожалею…
   - Жалость унижает мужчину.
   - Идиотская формула. Жалость мужчину лечит.
   - Ты модельер или философ?
   - Я? Я - женщина.
   Шилов невесело усмехнулся:
   - Сложно спорить. Пошли.
   В эфире пронеслось:
   - «Шестой» - «Первому»: объект вошел в адрес. С ним связь. Половая.
   - «Шестой», не расслабляйся. Окна держи.
   «Шестой» контролировал квартиру Шилова, расположившись на лестнице противоположного дома. Окна были незашторены, и он видел, как Шилов и Юля обнимаются, стоя посреди комнаты.
   Потом свет в окнах погас.
   - «Шестой» - «Первому». Снимаемся.
   * * *
   Часы показывали половину одиннадцатого утра, когда Егоров зашел на проходную «четверки», чтобы выйти на улицу. В руках у него был большой пакет с личными вещами, которые он забрал из кабинета.
   - Света, открой! - Он постучал в окно пикета, привлекая внимание девушки-контролера.
   - Ты куда это с самого утра?
   - Домой.
   - Заболел, что ли?
   - Отстранен от служебных обязанностей до конца служебной проверки.
   - За что?
   - Водку зэкам продавал. И сигареты «мальборо».
   - Ты?!
   - Угу. Вот такая я курва!
   Прижимая к животу пакет, Егоров с независимым видом вышел на улицу и сел в свои старенькие «Жигули». Позвонил Шилову:
   - Это я. Меня отстранили от работы, даже в изоляторе появляться запретили. Подробности потом расскажу. Я думаю, телефон твой - очень громкий. Ты понял?
   - Понял. - Шилов убрал «трубку».
   Он стоял в приемной начальника ГУВД, ожидая начала производственного совещания. Кроме него, в приемной были Громов, начальник УБОП и Арнаутов, Виноградов и Федоров.
   По такому случаю Шилов надел черный костюм и белоснежную сорочку со строгим галстуком.
   Референт начальника ГУВД - молодой крепкий майор со спортивной прической, - открыл дверь кабинета и предложил всем войти.
   Генерал сидел в расстегнутом кителе, вид у него был довольно добродушный. Перед ним лежали какие-то документы, в руках он держал остро заточенный карандаш.
   Все уселись за длинный приставной стол. Начальник УБОП и Арнаутов - с одной стороны, остальные - с другой. Шилов оказался рядом с Виноградовым. Виноградов благодушно улыбнулся, дожидаясь, пока Шилов устроится, и только после этого положил перед собой толстую кожаную папку с блестящим замком.
   Генерал оглядел всех и нацелил острие карандаша на Романа:
   - Начнем с вас. Докладывайте, Роман… э-э-э, Георгиевич.
   Юля собирала вещи в своей бывшей квартире.
   На кровати стояли раскрытый чемодан и спортивная сумка, которую Юля когда-то купила, чтобы ездить на занятия шейпингом. Они с Вадимом тогда твердо решили поддерживать форму, и взяли абонементы в дорогой клуб: она - на шейпинг, он - в тренажерный зал. Купили красивую форму, сумки, еще множество нужных вещей, а со спортом не получилось. Как и со всем остальным.
   Вещей оказалось больше, чем Юля думала. Но все равно не так много, как могло бы скопиться за несколько лет семейной жизни.
   Подруга Наташа перед зеркалом примеряла сережки. Хотя мужчин рядом не было, она все равно принимала такие позы, как будто за ней подсматривают поклонники.
   - Натуся, положи на место. Я не буду брать украшения, - Юля положила в чемодан джинсы и несколько блузок.
   - Ты с ума-то не сходи…
   - Это он дарил. Пусть у него все и остается.
   - Ну, если тебе так не нравится, отдай мне, - Наташа покрутилась, оценивая, как сережки смотрятся сбоку.
   - Я тебе говорю: возьму только свои вещи и свои книжки.
   - Ну, как знаешь, - Наташа бросила сережки на столик и взяла колье: - А может, хотя бы вот это…
   - Нет.
   Юля начала закрывать крышку чемодана, и тут пришел Вадим.
   Стоя в комнате, они с Наташей смотрели, как он неторопливо снимает и вешает куртку, приглаживает волосы, смотрит в зеркало на стене коридора… Видит в зеркале их отражение и оборачивается.
   - А что, по-человечески нельзя было? - спросил Вадим с болью в голосе.
   - Здравствуй, Вадим, - с сочувствием сказала Наташа, сцепляя пальцы в хрупкий замок на животе, а Юля постаралась заглушить растерянность грубостью:
   - У тебя какие-то претензии?
   Вадим вошел в комнату. Он был трезв, одет в костюм, и выглядел так, как должен выглядеть хороший муж, брошенный стервой-женой: немного потерянным и благородным.
   - Может, поговорим? - предложил он. - Я ведь тоже живой человек, могу ошибаться.
   - Вадик, я не хочу разговаривать. Все твои подарки я оставила: вещи, золото…
   - Ну, зачем же так?
   - Ребята, я пойду, а вы поговорите, - Наталья выскользнула из комнаты, схватила с вешалки плащ и хлопнула дверью квартиры.
   Юля села в кресло, обхватила себя за плечи:
   - Ну, говори.
   Вадим присел на кровать:
   - Я все равно люблю тебя, несмотря ни на что. Ты нужна мне. Останься! Ты ведь еще не забыла… Ты ведь помнишь, как нам хорошо было!
   - Вадик, не надо!
   - Не уходи!
   После Шилова заслушали Арнаутова. Он был, как всегда, категоричен и немногословен.
   По лицу генерала невозможно было понять, как он воспринимает услышанное. Впрочем, когда докладывал Шилов, реакция начальника главка была такой же: иногда он кивал или задавал уточняющие вопросы, а в остальное время сидел, постукивая карандашом по столешнице, и смотрел сквозь выступающего. Ничего не поймешь: то ли одобрит доклад, то ли рассмеется, то ли затопает ногами и выматерится. Что ж, наверное, так и должно быть. Должность начальника ГУВД - политическая, и генералу, если он хочет сохранить кресло, даже в мелочах нужно быть гибким политиком.
   - Теперь - УСБ, - сказал генерал.
   Виноградов поднялся, одернул пиджак. Сказал:
   - Я уже вам докладывал. Мне пока нечего добавить, - и сел.
   - Ну, что же… - Генерал помолчал. - А я вообще не вижу никаких проблем. Разработка управления розыска хорошая, и идет она интенсивно. Но это не отменяет работу УБОПа по лидерам организованной преступной среды. В УСБ уже имеются заявления по фактам нарушения законности, которые требуют всесторонней проверки.
   Перечисляя названия служб, генерал смотрел на руководителей, и Громов, и начальник УБОП, и Виноградов поочередно кивали. Громов - хмуро и глядя в стол, убоповец - коротко и по-деловому, а Виноградов - сверкая очками и с легкой иезуитской улыбкой.
   Генерал вздохнул и нацелил карандаш в потолок:
   - Я хочу понять, в чем глобальный вопрос? В чем?
   - Разрешите? - Шилов поднялся. - Проблема в том, что УБОП пытается посадить Дробышева за действия, благодаря которым сидит группа Чибисова. Туда же хотят привлечь и меня.
   - Минуточку. Группа Чибиса уже арестована, и если мы на этом эпизоде закроем еще и Дробышева, это будет идеальный расклад. Что вам здесь не нравится?
   - Мне не нравится этическая сторона вопроса. Если бы Дробышев не отдал нам этих людей, то на нас бы висел десяток глухарей, а у него бы никаких проблем не было.
   - Послушайте, да бросьте вы это! Мы еще об этике отношений с бандитами переживать будем. Я уже действительно начинаю думать, что Управление собственной безопасности не ошибается в отношении вас. - Генерал выдержал паузу, потом рассмеялся: - Шутка!
   Смех генерала поддержал только Федоров. Остальные даже не улыбнулись. Оборвав смех, Федоров прокашлялся и поправил галстук.
   - Ну, все вопросы исчерпаны? Тогда свободны! - Генерал бросил карандаш.
   Все вышли из кабинета, только Громов остался.
   - А у тебя что?
   - Вы фактически приняли их сторону, - сказал Громов. - Хотя сами требовали все раскрыть.
   - Значит, так: только желваками играть не надо. Много ты понимаешь! Ты же общей картины не видишь, - начальник главка говорил почти те же слова, которые сутки назад сам Громов говорил Шилову. - Виноградов в Москву докладывает напрямую, а ты сам знаешь, там чистка рядов. Так что если твой парень выкарабкается - честь ему и хвала. Нет - хрен с ним.
   13
   Голиков открыл дверь камеры, встал на пороге, поигрывая связкой ключей:
   - Краснов! С вещами на выход.
   Миша лежал на шконке и читал журнал. Услышав команду, встал, начал собираться. Предчувствия были плохими. Его переводят? Куда, почему?
   Поигрывая четками, к Голикову подошел Айдар:
   - Куда это его?
   Благодаря значительной разнице в росте, Голиков смотрел на Айдара сверху вниз. Но со стороны казалось, что это ему приходится тянуться и вставать на цыпочки, чтобы быть вровень с зэком.
   - В другую хату.
   - В сто пятую?
   К разговаривающим приблизился голый по пояс зэк в толстых очках, с внешностью интеллигентного штангиста-тяжеловеса. Он делал разминочные упражнения: боковые наклоны, взмахи руками, повороты туловища, и вроде бы был поглощен своим делом и не прислушивался, о чем они говорят, но его подход можно было воспринять как легкий намек: начальник, ты не прав; а если надумаешь решить вопрос силой, то поимеешь такой геморрой, что неизвестно еще, кому будет хуже.
   Голиков посмотрел на «штангиста» и спросил у Айдара:
   - Тебе-то что?
   - А Егоров где?
   - Уволен.
   Сжимая под мышкой тощий пакет с вещами, подошел Краснов.
   - Подожди, - распорядился Айдар, - сядь на место.
   - Ты чего? - высокий Голиков навис над Айдаром. - Да ты оборзел, Шамангалиев! Я тебя…
   - Я тут про сто пятую один оч-чень интересный звон слышал, - приобняв Голикова за плечо, Айдар вывел его из камеры, и что-то принялся говорить, перебирая четки пальцами правой руки. Айдар говорил тихо, и Голиков наклонял голову, чтобы расслышать. До оставшихся в камере долетело только несколько слов - «беспредел», «пресс», «барыга», «развели», «опустили»…
   Голиков слушал и Айдара не перебивал.
   - Вот такие дела, - закончил Айдар и, перестав обнимать Голикова, зашел в хату.
   Голиков поправил фуражку и несколько секунд смотрел на Айдара, потом задиристо, но без внутренней уверенности, спросил:
   - Ну и что?
   - Да ничего, - с улыбкой пожал плечами Айдар.
   - Один хрен, не я здесь все решаю. - Голиков захлопнул дверь; лязгнули наружные запоры.
   Айдар, перестав улыбаться, прошел к своей шконке и достал из-под матраса сотовый телефон. Набирая номер, задумчиво посмотрел на Краснова:
   - Плохо дело, парень. - Потом сказал в трубку: - Чингиз, салям! Найди мне телефон Шилова из убойного.
   Все ребята ждали возвращения Шилова с совещания в одном кабинете.
   - Ну что?
   - Подчистить все, - Шилов оглядел свою команду. - Столы, сейфы и дома.
   - Думаешь, будут обыски? - Спросил Соловьев.
   - Не исключено.
   - Надо было нам все-таки этим уэсбэшникам рыло начистить, - вздохнул Джексон.
   - Не думаю, что это решило бы вопрос, - Шилов достал из кармана звонящий мобильник. - Да! Айдар? Рад, что ты звонишь на этот громкий телефон. Понял… Спасибо. Я помню твой вопрос.
   - Кто это? - Спросил Скрябин.
   - Да так, еще одна моя коррупционная связь. Проблемы продолжаются, надо ехать к Юрке в прокуратуру.
   * * *
   Юра Голицын зашел к Кожуриной отдать шило, которое он одалживал, чтобы сшить уголовное дело, готовое к передаче в суд.
   Кожурина сидела за столом и красила ногти. Сегодня на ней была не форма, а клетчатый пиджак и нарядная блузка.
   - Спасибо. С меня причитается.
   - Можно натурой, - глядя на Голицына сквозь раздвинутые, чтобы не смазать подсыхающий лак, пальцами, ответила Кожурина.
   - Танюша, я вообще-то женат, но в принципе…
   - Размечтался! Сшей мне тоже, вон, дело лежит… А то рука болит.
   - И ногти жалко.
   - И ногти, и себя. Что я здесь делаю в расцвете лет, за что пропадаю?
   - За любовь к искусству.
   - Это я давно отлюбила, мне бы что-нибудь посвежее.
   Голицын взял папку с делом, взял специальный станок, в котором закреплялись бумаги, чтобы в них можно было проколоть шилом ровные дырки, а потом продеть в дырки нитку. Сел за небольшой столик, на котором стояли электрический чайник, сахарница и чашки, расчистил место для работы. Прочитав на обложке дела фамилию обвиняемого, удивился: