Эшенберг Кэтлин. В свете луны

   Должно быть, кто-то услышал, что они подъезжают, потому что входная дверь открылась, пропустив наружу луч желтого света, а потом в галерею вышли мужчины. Аннабель узнала Пейтона по серебристому отливу его волос и гордой поступи Кинкейда. Ройс взял Аннабель за руку, сжал ее, и они молча проехали остаток пути.
   Пейтон спустился по ступеням встретить их.
   – Энни-детка, – произнес он, помогая ей спешиться.
   Он выглядел таким усталым, таким постаревшим с тех пор, как она видела его в последний раз. В волосах прибавилось седины, в уголках глаз залегли глубокие морщины.
   – Здравствуйте, отец, – произнесла Аннабель, стараясь не выдать своего волнения.
   Пейтон обнял ее, и Аннабель спрятала лицо у него на груди. Потом она услышала голос Ройса и подняла голову.
   – Спасибо, но моя жена устала, – сказал Ройс джентльмену, в котором Аннабель узнала мистера Девитта. – Если можно, я хотел бы, чтобы Аннабель проводили в ее комнату и накормили ужином.
   – Мы подумали, что это ваша последняя ночь вместе… – Мистер Девитт откашлялся. – Мы приготовили для вас пристройку. Я распоряжусь, чтобы о ваших лошадях позаботились и прислали вам ужин.
   Ройс сдвинул шляпу, повернулся к Пейтону, и на его губах появилась слабая улыбка. Аннабель попыталась запечатлеть в памяти изгиб его губ, каждую морщинку в уголках глаз.
   – Я привезу ее к вам на рассвете, – сказал Ройс отцу. – А сегодня она моя.
   – Так и должно быть, сын.
   Ройс взял жену за руку и повел по лужайке. Холодный ветер трепал ее юбки, но Ройс открыл дверь небольшого кирпичного домика, где весело потрескивал в камине огонь. Аннабель стояла перед очагом, пока Ройс отдавал дозорным последние распоряжения. Чернокожая женщина принесла поднос с едой. Аннабель поблагодарила ее и снова стала смотреть на огонь. Ройс подошел к ней сзади, и она обернулась. Он закрыл дверь и прислонился к косяку.
   – Ты голодна? – спросил он, но Аннабель лишь покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. – Иди ко мне, милая Энни.
   Он заключил ее в объятия, и она подставила губы для поцелуя. Ройс поцеловал ее и понес в постель.
   Ночь была сладкой и одновременно печальной, наполненная любовью и ожиданием разлуки. А потом наступил рассвет.

* * *

   Пейтон стоял на нижней ступеньке крыльца рядом с Девиттом, в окружении бойцов, сопровождавших его сына и невестку. Дешилдс прибыл только сегодня утром и привез неутешительные новости.
   Дверь пристройки открылась, появились Ройс и Аннабель. Держась за руки, они медленно пошли по покрытой инеем траве.
   Тусклая луна отбрасывала на лицо девушки серебристый свет, и Пейтон подумал, что она очень похожа на ангела. Глаза Пейтона затуманились слезами, когда он посмотрел на приближающуюся к нему пару.
   Они остановились в круге света, проникающего из открытой двери, и казалось, что головы их окружены сиянием.
   Лошадь заржала и поднялась на дыбы. Ройс взял руки жены и крепко прижал к груди. Ветер подхватил ее мантилью, и она развевалась у нее за спиной, словно голубое облако. Аннабель посмотрела в глаза мужу. Ройс отер слезы с ее щек и заботливо надел ей на голову капюшон.
   – Ты готов, отец? – спросил Ройс, не отрывая взгляда от жены.
   – Готов, сын, – ответил Пейтон.
   Кто-то вздохнул. Миссис Девитт шагнула вперед с корзинкой еды, которую приготовила в дорогу. Пейтон остановил ее, потому что эти двое не хотели видеть рядом с собой никого. Он взял корзинку у женщины, поблагодарил и отнес к экипажу. Ройс подвел Аннабель к отцу.
   – Иногда она забывает поплакать, – сказал он Пейтону. – Если такое случится снова, ущипни ее.
   – Ущипну, когда будет необходимо.
   Аннабель провела рукой по волосам мужа, погладила его щеку. – Я люблю тебя, Ройс. Этих слов недостаточно, но других я не знаю… – Ее голос дрогнул.
   – Я тоже люблю тебя, Энни. – Ройс накрыл ее руку своей. – Не оглядывайся назад.
   Аннабель кивнула и закусила губу. Медленно обойдя экипаж, Пейтон остановился у места возницы. Он с трудом сдерживал слезы. К тому времени как он взобрался на козлы, Ройс уже усадил Аннабель в экипаж и укутал ее ноги одеялом.
   – Если родится сын, Энни, назови его Пейтон Томас в честь наших отцов.
   – Я сделаю это, полковник Кинкейд. Это прекрасное имя..
   Пейтон прикрыл глаза, сердце его учащенно билось. Он был тронут до глубины души. Пейтон посмотрел в глаза Ройсу и, поняв, что тот простил его, не сдержал слез.
   Но это его нисколько не заботило. Пусть Ройс увидит его слезы.
   Ройс стоял на дороге, глядя вслед экипажу, увозившему от него жену. Аннабель приподнялась на сиденье, чтобы обернуться, но в этот момент Пейтон обнял ее за талию. Девушка положила голову ему на плечо. Ройс был благодарен отцу за то, что не дал Аннабель обернуться. Она достаточно настрадалась из-за любви к нему и еще настрадается в будущем.
   Экипаж скрылся из виду, стук лошадиных копыт стих. Ройс сделал глубокий вдох, наполняя разрывающуюся от боли грудь холодным утренним воздухом.
   Вскоре он услышал позади тяжелые шаги и увидел поравнявшегося с ним Дешилдса, который достал из кармана шинели пакет и протянул Ройсу. Тот вскрыл его, прочел и сунул в собственный карман.
   Какова цена чести? Какова цена долга? Он знал ответ – смерть в одиночестве. Ройс сделал еще один вдох.
   – Ну, полковник Дешилдс. Придется покончить с этой грязной войной.
   – Как скажете, генерал Кинкейд.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

   Позвольте нам переправиться через реку и обрести покой в тени деревьев…

Последние слова генерала Томаса Джексона («Джексон Каменная стена»)

Глава 32

    12 апреля 1865 года
   Горячие лучи солнца припекали спину, но в душе по-прежнему царил холод, который усиливался с каждым днем. Ройс осадил коня на вершине горы и оглядел раскинувшийся впереди лесок. Скоро деревья покроются листвой.
   Под одним из старых дубов скрывался дозор северян в ту ужасную зимнюю ночь, когда Аннабель была ранена и чуть не умерла. Ройс старался не думать о том, какому риску подвергалась жена.
   Господи, как ему хотелось оказаться рядом с ней!..
   Иногда Ройс удивлялся, почему ему удавалось так долго оставаться в живых, когда столько хороших людей полегло в этой войне. Где-то в глубине души тлела надежда, что его не убьют и победители последуют завету Линкольна: «Никакой злобы, только милосердие».
   Ложная надежда. Ведь уже существовала награда за поимку генерала Кинкейда – преступника и предателя. За его голову была обещана цена хорошего кузнеца в предвоенные годы. Ирония судьбы. Очень хотелось обсудить это с Кларенсом.
   Он никогда больше не увидит Кларенса, равно как и свою Энни. Но ведь ему удавалось избегать смертей достаточно долго, и теперь он хотел только одного – узнать, кто у него родился и живы ли мать и дитя.
   Он молился за них. Приехав к пещере в горе Хоуп, он вспомнил Аннабель, их любовь и снова подумал об их ребенке. Ройс только здесь разговаривал с Богом, ощущая его присутствие. Иногда он позволял себе мечтать.
   О дочери. Крошечной девочке с большими карими глазами и темными, отливающими золотом волосами. И если ему удастся стать ее отцом, она обязательно будет чувствовать себя самой красивой, потому что он непременно будет говорить ей, какой красивой она была, когда он каждое утро целовал ее в кончик носа, а по ночам баюкал…
   Гнедой заржал, возвращая Ройса в реальность, и он, пустив коня рысью, поскакал по лугу в направлении «Веселого Шервуда».
   Вскоре он увидел во дворе Оливию, которая ждала, пока он остановит коня. Она была ослепительной красавицей, высокой, с красивой фигурой. Длинные ресницы окаймляли зеленые, цвета мха, глаза, а длинные волосы были уложены на затылке и отливали золотом, словно лучи яркого весеннего солнца.
   Но ее красота меркла по сравнению с утонченной красотой его жены.
   Ройс спешился.
   – Дешилдс уже здесь? – спросил он.
   – Нет. Когда он был здесь в последний раз, привез немного кофе и сахара, который мы храним до особого случая. Проходите в дом. Пообедаем.
   – Я не могу остаться, Ливви. Не могу подвергать вас риску.
   Оливия фыркнула:
   – Янки не заглядывали сюда с тех пор, как был пожар.
   Взгляд Ройса скользнул по обуглившимся бревнам, которые когда-то были амбаром. Конюшни тоже сгорели. Сгорело все, кроме особняка. Ройс похолодел, а Ливви улыбалась. И откуда только эти женщины черпают силы? Ему хотелось позаимствовать у них немного, чтобы выдержать последние дни войны.
   – Кое-кто гостит у нас, – сказала Оливия. – Заходите в дом.
   Ройс перекинул поводья через руку и присоединился к девушке.
   – Есть новости от Энни?
   – Нет. Я получила всего лишь одно письмо. – Оливия легонько сжала руку Ройса. – Вы же ее знаете.
   Если даже случится что-нибудь неприятное, она все равно не сообщит.
   Ливви права, но от этого Ройсу было не легче. Он привязал коня к ограде и последовал за Оливией на кухню.
   – Черт возьми! – Он сорвал с головы шляпу. – Черт возьми, а ты что тут делаешь?
   Боганнон провел рукой по своим соломенным волосам и улыбнулся так широко, что кончики губ едва не достали до ушей.
   – Как думаешь, он рад меня видеть? – спросил мальчик, переведя взгляд на Оливию.
   – Похоже, что да, – улыбаясь, ответила девушка.
   Она высыпала кофейные зерна в кофемолку, а когда повернула ручку, по кухне распространился густой аромат.
   – Ричмонд пал, – сказал Бо.
   – Я знаю, мистер Холстон. Но если ты больше не в Ричмонде, то почему не воспользовался паролем и не отправился в «Излучину»? Ты нужен своей сестре.
   Бо пожал плечами:
   – У нее есть Пейтон и Пэтси.
   – Ей нужен ты.
   – Нет, это ты ей нужен.
   Ройс так устал, что даже не мог рассердиться, сел и бросил шляпу на стол.
   Он нужен Энни, а Энни – ему. Но сейчас они не могут быть вместе.
   За его спиной Оливия звенела посудой, что-то готовила. Бо сел напротив Ройса, вытянув свои длинные ноги. Ройс старался найти нужные слова, чтобы уговорить мальчика вернуться в «Излучину».
   – Бо…
   – Бо останется с нами, пока не сможет сообщить нашей Аннабель какие-нибудь новости о вас.
   Ройс узнал голос Хетти. Он поднял голову и расплылся в улыбке. Мужчинам следовало остаться дома и позволить женщинам вести войну. Возможно, тогда результаты были бы совсем другими.
   Он хотел встать, но Гарриет Шервуд остановила его, положив ему на плечи свои пухленькие ручки и запечатлев на его макушке материнский поцелуй.
   – Жаль, что вы так редко к нам приезжаете. Мы не видели здесь ни одного янки с момента пожара.
   Ройс хотел напомнить ей, что янки пришли сюда с намерением сжечь ее дом именно потому, что он здесь бывает, но не успел.
   – Ливви, джентльмены приехали. Думаю, полковнику Дешилдсу будет гораздо приятнее, если его встретишь ты, а не я.
   Ройс проводил взглядом выходящую из кухни Оливию. Он слышал, как открылась дверь, и вслед за робким голосом Оливии раздался раскатистый бас Джона. Хетти поставила перед Ройсом дымящуюся чашку и потрепала его по плечу. Он зажал чашку в ладонях, чтобы согреться.
   – Ройс!
   Он посмотрел на Джона и поднялся со стула. Как же он устал! Эта война его измотала. Она преследовала его повсюду, даже на этом островке мира и спокойствия, который он не навещал слишком часто из страха навлечь несчастье на головы живущих здесь невинных людей.
   – Мы с Чанси столкнулись близ Кулпепера, и я привез его сюда, – сказал Джон.
   Его лоб прорезала глубокая складка, и Ройс понял, что известия из штаба Ли неутешительны.
   Он кивнул:
   – Чанси!
   Молодой человек вошел в комнату и подал Ройсу пакет. Тот помедлил с минуту и сломал печать. Пробежал глазами донесение и громко вздохнул.
   – Вы знаете, что здесь написано? – обратился он к Чанси.
   – Президент выразился предельно ясно, генерал.
   – Президент глупец.
   Ройс перевел взгляд на Джона. Солнечный свет, проникающий сквозь окна, падал на его лицо с резкими чертами. Под глазами пролегли тени.
   – Что сказал Ли?
   Джон сдвинул шляпу на затылок, а потом бросил ее на стол рядом со шляпой Ройса.
   – Ли сдался у Аппоматокса, – тихо ответил Джон.
   Он слышал, как охнула Оливия, как кашлянул Бо, но не оторвал взгляда от измученного лица Джона. У них могло оставаться еще несколько армий, но Ли сдался, и последняя надежда умерла.
   Ройс ощутил глубокую печаль. Ему жаль было этих двух отважных офицеров и других солдат, которые сражались, выжили и теперь вынуждены были стать свидетелями полного краха их надежд. Сам он ничего не чувствовал, как если бы уже умер. Ведь огонь жизни в его душе погас в тот ноябрьский день, когда Аннабель уехала от него навсегда.
   «Энни, милая Энни, если бы только я мог все изменить…» Ройс посмотрел на донесение, которое держал в руке, – новый приказ президента Дэвиса. Ройс принял решение и смял бумагу.
   – Капитан Петтигру, вы доставили мне эти приказы, а теперь забудьте о них. Я беру всю ответственность на себя.
   Он подошел к камину и бросил донесение в огонь.
   Когда бумага догорела, он закрыл глаза и попытался представить себе лицо Энни.
   Он бы отдал оставшиеся дни жизни, чтобы еще раз увидеть ее, зарыться пальцами в ее волосы, поцеловать, почувствовать вкус ее губ.
   Он обернулся, поймав на себе взгляд Чанси, и молодой человек печально улыбнулся. Ройс перевел взгляд на Джона. Выражение его лица было таким же невозмутимым, как у него самого.
   – Что там в приказе? – Джон едва сдерживал гнев.
   – Мы должны встретиться с Джонстоном в Северной Каролине, – ответил Ройс.
   – Ты хочешь сказать – сдаться, не так ли?
   – Война закончена, но, возможно, Дэвис не понимает этого. Поезжай завтра в штаб Хэнкока и предложи перемирие. Я готов встретиться с ними и обсудить условия капитуляции.
   – Они арестуют тебя, черт возьми. А потом повесят.
   – По крайней мере, на мне не будет лежать ответственность за смерть солдат.
   Джон вцепился в спинку стула с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
   – А я не хочу быть ответственным за твою смерть. – Джон приподнял стул и с громким стуком поставил его. – Подумай об Аннабель.
   – Я думаю об Аннабель. Возможно, это единственное, что я могу для нее сделать, и о чем она когда-либо просила меня.
   В его душе затеплился огонек. Он никогда больше не обнимет ее и никогда не увидит своего ребенка, но он сможет сделать ей прощальный подарок.
   – Я закончу эту войну для нее. И когда наш ребенок появится на свет, в Виргинии воцарится мир.

Глава 33

   Сгущались сумерки. Пэтси сидела на трехногом стуле у двери хижины, в которой жила с Кларенсом и их сыновьями. Она провела пальцами по бумагам, которые держала в руках, глядя на Пейтона, поднявшегося из кресла-качалки в галерее большого дома.
   Все перевернулось с ног на голову, и, несмотря на удовлетворение, Пэтси не чувствовала ожидаемого ликования по поводу освобождения ее народа от рабства. Ведь мистер Линкольн отдал жизнь за то, чтобы рабы получили свободу. Впрочем, были и другие причины.
   Так много смертей вокруг. Слишком много. Это нагоняло тоску.
   За последние четыре года Пэтси довелось поближе узнать белых людей, и она не чувствовала к ним ненависти. Возможно, это и было сущностью свободы – жить без ненависти в душе, которая лишает человека гордого звания сына Бога.
   Пэтси задумчиво прихлопнула москита, севшего на руку. Она увидела, как Пейтон коснулся губами затылка Аннабель, занятой вязанием, после чего исчез за дверью большого дома. Пэтси услышала за спиной тяжелые шаги Кларенса и обернулась, когда его темная массивная фигура загородила дверной проем. Кларенс глубоко вздохнул.
   – Она сейчас одна, – сказала Пэтси. – Может, пойдешь вместе со мной?
   – Я не знаю, что ей сказать.
   – Думаешь, я знаю?
   – Да, любовь моя. Тебе тоже знакома печаль. По крайней мере ты не скажешь ничего лишнего.
   Конечно, он лгал. Как лгала она, убеждая себя в том, что в один прекрасный день найдет своего потерянного мальчика. Иногда человеку нужно лгать, пусть даже самому себе. Чтобы справиться с тяготами, которые несет день грядущий. Возможно, и Аннабель так поступала, надеясь, что, если будет все время молиться и писать письма, ее молитвы будут услышаны и мужа не повесят.
   Возможно, так оно и будет.
   Пэтси глубоко вздохнула и направилась к дому по протоптанной дорожке, по которой ходила бесчисленное количество раз за долгие четыре года. Когда она подошла к галерее, Аннабель подняла голову от вязанья.
   – Ничего не случилось с детьми?
   – Нет. Они спят.
   Пэтси села на верхнюю ступеньку, держа в руках сложенные бумаги. Над лужайкой порхали светлячки.
   – Слышала, вы получили еще одно письмо от этой монахини насчет массы Гордона.
   «Масса». Ей не нужно больше называть его так, но это слово по привычке сорвалось с ее языка. Теперь ей нужно научиться обращаться к людям по-другому. Уважительно. Не потому, что они требуют к себе уважения, а потому, что заслуживают его. Белые господа обращаются друг к другу «мистер», и Пэтси попыталась мысленно произнести это слово.
   Аннабель вязала крошечную кофточку, постукивая спицами.
   – Сестра Бернадетт, – устало начала Аннабель, – забрала Гордона в свой дом в Филадельфии. Он пробудет там, пока… пока мы не найдем возможность забрать его домой.
   – Он стал хромым?
   – Он… – Спицы застыли в руках Аннабель, и она судорожно вздохнула. – По словам сестры Бернадетт, у него отнялись ноги.
   – Мне очень жаль.
   – Спасибо, Пэтси. Я тронута твоим сочувствием.
   Пэтси прислонилась плечом к белой колонне с облупившейся краской, вдохнула сладкий аромат цветущей магнолии на поросшей сорняками лужайке и посмотрела вдаль на пустые пастбища и невозделанные поля.
   – Мы с Кларенсом скоро уезжаем.
   – Кларенс сможет работать кузнецом. Но я буду скучать по вам обоим.
   Вот так просто. Внезапно Пэтси поняла, что тоже будет скучать по этой добросердечной молодой женщине, которая никогда не понимала, почему белая леди и чернокожая рабыня не могут быть друзьями. Но может быть, теперь…
   – Мы хотели бы еще некоторое время пожить здесь, накопить денег на землю, постройку дома и кузню. Мистер Пейтон не будет возражать? Я бы продолжала работать в доме, да и Кларенс тоже.
   – Пейтон не будет возражать, Пэтси. Я с ним поговорю. – Аннабель печально улыбнулась. – Пейтон всегда чувствовал себя ответственным за тебя и Кларенса. За всех вас. И желает вам только добра.
   – Все негры должны зарегистрироваться в городе, чтобы наши браки и семьи стали законными.
   – Вам нужно имя.
   – Да, фамилия.
   – Я почту за честь называть тебя миссис Кинкейд.
   У Пэтси отлегло от сердца. Она улыбнулась белой женщине, которая теперь могла быть ее подругой. Теперь они обе свободны и у обеих одни и те же женские заботы.
   – Видите ли, мы с Кларенсом решили по-другому. Он сказал, что ваше девичье имя Холстон, и он почел бы за честь дать нашей семье это имя.
   Помолчав, Аннабель произнесла:
   – Для меня это тоже большая честь. – Она улыбнулась. – Очень большая.
   Пэтси кивнула, улыбнувшись в ответ. Все оказалось не так сложно, как она ожидала.
   – Но это еще не все. – Аннабель удивленно приподняла бровь, когда Пэтси протянула ей какие-то бумаги. – Прочтите сначала это.
   Аннабель опустила вязанье на колени. Их пальцы соединились, когда она брала бумаги из рук Пэтси.
   – Что это? А, купчая, – догадалась она, посмотрев на первый документ, и взглянула на служанку – Это когда Ройс купил тебя?
   – Да Особенно важна дата, которая на ней стоит. А теперь прочитайте другой документ.
   Аннабель наморщила лоб, пытаясь прочесть написанное в сгущающихся сумерках.
   – Вольная, – наконец вымолвила она и тихонько засмеялась. – Подписана в тот же самый день. Он купил тебя и дал свободу в один и тот же день.
   – Я чуть не ушла от Кларенса, когда узнала, что это за бумага, – призналась Пэтси. – А потом он объяснил мне закон, касающийся освобожденных рабов. Ну, то, что они должны уйти на Север.
   – Я рада. Потому что никогда не хотела владеть другой женщиной.
   – Думаю, я всегда это знала, Энни. А вы знали, что не сможете владеть мной, пока я не позволю вам этого.
   Взгляды женщин встретились, и Аннабель кивнула и улыбнулась. Она положила клубок шерсти на маленький столик рядом с креслом-качалкой, прошла в дальний конец галереи и посмотрела на лужайку.
   В Библии Кларенса было изображение непорочной Девы Марии, и Пэтси вспомнила о нем, глядя на Аннабель. В мире много страданий, но каждая женщина, независимо от цвета кожи и возраста, перенесла больше горя, чем ей суждено.
   – Вы правильно делаете, что уезжаете, – тихо произнесла Аннабель. – Постройте дом, растите детей. И пусть они гордятся своими родителями.
   Комок подступил к горлу Пэтси. Она взяла у Аннабель документы и стала спускаться по лестнице, но на нижней ступеньке остановилась и обернулась.
   Судорожно сглотнув, она произнесла:
   – И еще одно. Вообще-то это была моя идея, но Кларенс ее поддержал. Мы накопили достаточно денег, чтобы купить землю и билеты на поезд. Поговорите с мистером Пейтоном. Вы могли бы взять их, поехать в Филадельфию и забрать мистера Гордона домой. А на обратном пути сделать остановку в Вашингтоне и поговорить с кем-нибудь – может, с генералом Грантом – о вашем муже.
   Аннабель прислонилась к колонне, а Пэтси подняла руку с зажатыми в ней бумагами – теперь бесполезными, нужными лишь для того, чтобы показывать их своим детям и внукам. – Многие белые мужчины заслуживают того, чтобы их повесили, – сказала она. – Но мистер Кинкейд не из их числа.
   – Я… я не знаю, что сказать.
   – Думаю, у вас все получится.
   Аннабель медленно спустилась по ступенькам и, подойдя к Пэтси, заключила ее в объятия. Негритянка ощутила нежный аромат лаванды и дрожь маленькой женщины, боровшейся со слезами.
   Жена генерала Кинкейда. Такая же смелая, как и ее муж.
   – Поплачьте, дитя мое. Вам станет легче.
   Она чувствовала жалость и какое-то еще более глубокое чувство, волной поднявшееся в ее сердце. Это была надежда на светлое завтра.

Глава 34

   – Миссис Кинкейд, генерал встретится с вами через минуту.
   Пейтон взял Аннабель под локоть и помог подняться со стула. Она чувствовала себя громоздкой и неуклюжей. Запахнула полы пальто, в надежде скрыть огромный живот, и посмотрела в озабоченные серые глаза Пейтона.
   – Молитесь, чтобы я не сделала хуже.
   – Если кому-то и суждено это сделать, то только тебе, Энни.
   Аннабель вовсе не была в этом уверена, но знала, что должна попытаться. Она последовала за лейтенантом по узкому коридору. Он остановился перед обитой панелями дверью, открыл ее и отошел в сторону. Аннабель вошла в кабинет.
   Генерал Грант сидел за деревянным столом и писал что-то на большом листе бумаги. Аннабель попыталась припомнить, когда в последний раз она видела белую писчую бумагу. Похоже, еще до Ченселлорсвилла. Она молча стояла, ожидая, пока генерал закончит, и разглядывала его.
   На нем был простой мундир рядового солдата, только петлицы на сюртуке говорили о его высоком звании. Генерал был невысок, с покатыми круглыми плечами и рыжеватой, коротко подстриженной бородой.
   Генерал отложил ручку, посмотрел на Аннабель, поднялся и жестом указал на бархатное кресло:
   – Миссис Кинкейд, пожалуйста…
   – Боюсь, если сяду в это кресло, то уже никогда из него не выберусь.
   – В таком случае…
   Он пододвинул Аннабель деревянный стул, а сам сел в кресло.
   – Насколько я понимаю, вы пришли умолять об освобождении своего мужа.
   – Не думаю, что мольбы так уж необходимы. Из всех заключенных в Форт-Монро он – единственный генерал, и мы с вами знаем, что виноват он не больше, чем любой офицер-южанин.
   – Ваш муж был партизаном, предателем.
   – Мой муж служил в регулярной армии. Да, он партизан, но не преступник.
   – Он знал, на что шел.
   – Совершенно верно. Мой муж вел благородную, честную войну, и целью его нападений оказывались лишь военные объекты – отряды солдат, обозы с продовольствием, линии связи. Но он никогда не причинял вреда гражданскому населению и не позволял этого своим бойцам. Ваш генерал Бернсайд разграбил Фредериксберг, а генерал Шерман уничтожил целых два штата. По вашему приказу Шеридан опустошил почти все без исключения фермы в долине Шенандоа. Господи, даже фермы Пенсильвании были сожжены. Вы считаете себя преступником за то, что отдали такой приказ?
   – Этот приказ дался мне труднее всех приказов, которые я когда-либо отдавал, но он был необходим, потому что привел к окончанию войны.
   – Он привел к голоду.
   Уголок рта генерала дрогнул.
   – Я жду, пока вы обратитесь ко мне с просьбой, миссис Кинкейд, ради чего, собственно, и пришли.
   Аннабель судорожно стиснула лежащие на коленях руки. Сердце болезненно сжалось. Если она ничего не добьется, Ройса повесят. А если не перестанет обвинять генерала Гранта, то он сам сыграет роль палача.
   – Хорошо, я буду просить. Упаду на колени, если это поможет.
   – В этом нет необходимости.
   В голосе генерала послышались веселые нотки, и в душе Аннабель мелькнул слабый проблеск надежды. Генерал широко улыбнулся: