Эшуорт Адель. Герцог-обольститель

   – Я считаю, что в тебе все прекрасно – твое тело от макушки твоих душистых волос до самых кончиков пальцев на ногах, твой ум, твой смех, то, как ты отдаешься в любви. И я никогда – слышишь, никогда – тебя не отпущу.
   Его слова и то, с каким чувством он их произнес, тронули ее до глубины души. У нее перехватило дыхание, и она испугалась, что может расплакаться. Она наклонилась и поцеловала его со всей страстью, на какую была способна.
   Он тут же ответил ей таким же поцелуем.
   Она запустила пальцы в его волосы, заметив, как напряглись его мускулы и как от вновь вспыхнувшего желания затвердела его плоть, которая уже ее не пугала. Наоборот, она жаждала ощутить ее внутри себя.
   Он повернул ее к себе и начал осыпать поцелуями ее горло и грудь. Оливии казалось, что она может умереть от наслаждения. С каждым нежным прикосновением, с каждым поцелуем ее все больше охватывало желание.
   Оторвавшись наконец от нее, он посмотрел ей в лицо.
   – Я хочу опять заняться с тобой любовью, Оливия, – признался он.
   – Разрешаю, глупый ты мой. Тебе не придется заставлять меня.
   Он улыбнулся, а она провела пальцем по его прямому носу и твердым губам.
   – Но тебе будет больно после первого раза, поэтому мы сделаем это по-другому.
   Ее желание было таким сильным, кожа так горела от его прикосновений, что она не была уверена, что правильно его поняла.
   – А разве... – Она задохнулась, потому что его рука оказалась у нее между ног. – Разве можно по-другому?
   – Моя дорогая, невинная Оливия... – прошептал он у самых ее губ.
   Он быстро отодвинулся в конец кровати, и его голова оказалась там, где только что была его рука.
   Оливия испуганно подскочила, когда он приподнял ее колени и начал водить языком по нежным влажным складкам, прятавшимся под курчавыми волосами.
   Но шок был недолгим, потому что через секунду у нее голова пошла кругом от этого запретного прикосновения к пульсирующему бугорку. Он то замедлял, то ускорял темп, обводя этот бугорок языком до тех пор, пока она не расслабилась и, закрыв глаза, не отдалась неземному ощущению.
   Почти сразу она почувствовала, что приближается к вершине, потому что начала непроизвольно двигать бедрами в такт с его ритмом. Она тихо застонала, представив себе его рот, его язык внутри себя, его плоть, готовую заявить на нее свои права.
   – Сэм... – прошептала она, ожидая момента освобождения. Напряжение внутри ее все росло, словно туго закрученная пружина. – Сэм... О Господи, Сэм...
   Он нашел ее руку и стиснул ее в тот момент, когда она достигла пика наслаждения.
   Она вскрикнула, сжала бедрами его голову и, крепко зажмурившись, отдалась блаженству, которое волнами накатывало на нее.
   Как только Сэмсон почувствовал, что она начала затихать, он быстро приподнялся и, опершись локтями по обе стороны ее головы, навис над ней. Он не вошел в нее, а вместо этого стал раскачивать своими бедрами, так чтобы кончик его плоти слегка касался чувствительного бугорка.
   Острое ощущение заставило Оливию вздрогнуть и открыть глаза.
   Одной рукой он опирался на постель, а другой держал свою плоть и водил ею, сначала медленно, а потом все быстрее, приближаясь к собственному оргазму.
   Оливия и вообразить себе не могла ничего более эротического. Она смотрела на него, завороженная, страстно желая, как в первый раз, ощутить его внутри себя, но то, что она увидела, было еще более пьянящим и заразительным.
   Он застонал, мускулы его лица напряглись, дыхание стало хриплым. Он закрыл глаза, отдаваясь ощущениям.
   И вдруг что-то внутри Оливии словно перевернулось, и она почувствовала новый прилив вожделения.
   Она всхлипнула, и он, открыв глаза, удивленно на нее посмотрел.
   – Боже, Ливи. О Боже. Оливия...
   Его голос звучал напряженно. Его тело вдруг дернулось, он закрыл глаза, стиснул зубы и, откинув голову, стал тереться плотью о ее плоть.
   Постепенно его движения замедлились, и он опустился рядом с ней. Заключив ее в объятия, он прижал ее к себе.
 
   Оливия расслабилась, наслаждаясь его близостью, прислушиваясь к ровному биению его сердца.
   Она подумала, что этот день и все, что он дал ей испытать, останутся в ее памяти навсегда. Этот необыкновенный человек сделал ее мир более красочным, ее жизнь – стоящей. И причин тому было множество.
   В этот момент она поняла, что такое любовь.

Глава 20

   Оливия сидела напротив Сэмсона в самой дорогой и роскошной карете, в которой она когда-либо в своей жизни ездила.
   Сэмсон всю неделю был занят, но теперь она поняла, как он провел время без нее. Он, очевидно, купил этот экипаж специально для сегодняшнего бала. Его фамильный герб был изображен золотом на черных лакированных дверцах. Внутри стены кареты были обиты голубым бархатом, сиденья, занавески на окнах были из голубого бархата, пол устлан голубым ковром. О том, что сидеть в таком экипаже было необыкновенно удобно, и говорить не приходилось.
   Он также заказал у портного великолепный вечерний костюм. В сюртуке из черного итальянского шелка, белой шелковой рубашке с жабо и в двубортном черном жилете он выглядел потрясающе.
   Перед тем как одеться, они оба заказали по ванне с горячей водой. Оливия вымылась пахнувшим ванилью мылом, которое она заранее приобрела в магазине Гованс, а потом надушилась духами, в основе которых тоже была ваниль. Она выбрала именно этот аромат для сегодняшнего вечера.
   Когда волосы высохли, Оливия вплела в косу скрученные вместе золотую цепочку и нитку жемчуга, уложила ее кольцом на затылке, а потом вытащила несколько легких прядей на шею и над ушами, чтобы по тогдашней моде придать прическе слегка небрежный вид.
   Затянувшись в корсет так, что приподнимались ее груди, она надела то самое золотистое парчовое платье, какое было на ней в тот вечер, когда она познакомилась с Сэмсоном. Это было ее лучшее вечернее платье – переливающееся, облегающее и с большим декольте, позволявшим увидеть соблазнительную ложбинку. Сэмсон помог ей застегнуть пуговицы на спине. После того, что произошло между ними утром, она уже не смущалась оттого, что он поминутно целовал ее в шею.
   Они покинули отель в начале восьмого, так что у них оставалось достаточно времени до восьми, когда они планировали свое появление. К этому времени большинство гостей уже соберутся, и у Сэмсона будет возможность смешаться с толпой и оставаться незамеченным. Честно говоря, Оливия хотела, чтобы Эдмунд помучился, ожидая ее появления с ее так называемым мужем.
   А сейчас Сэмсон сидел в карете напротив нее, и таким красивым и столь изысканно одетым она его еще не видела. Он даже слегка надушился – не потому, что ему это нравилось, а лишь оттого, что это был аромат, составленный ею специально для него.
   Оливия начала волноваться уже с той минуты, как она увидела у отеля карету, и Сэмсон помог ей сесть. А теперь, когда они были уже совсем близко от поместья, она едва могла сдерживаться. Всю дорогу Сэмсон был погружен в свои мысли, но все же иногда отпускал шуточки по поводу того, как она все время открывает и закрывает веер.
   Наконец карета остановилась в хвосте длинной вереницы экипажей. Дом сверкал огнями и имел еще более праздничный вид – если это было возможно, – чем накануне.
   – Ты готова к этому? – нарушил Сэмсон молчание.
   – Еще никогда в своей жизни я с таким нетерпением не ждала бала, – усмехнулась она.
   – Ты выглядишь ослепительно, – пробормотал он.
   – Так же, как вы, ваша светлость, – растаяв от его комплимента, ответила она.
   – И мне нравится запах твоих духов.
   – Это новый аромат. Я купила их здесь в магазине.
   – У конкурентов? – поддразнил он ее.
   Она понизила голос до шепота и, подавшись к нему, спросила:
   – Хочешь знать секрет парфюма, которым можно соблазнить женщину?
   – Прямо здесь? – Он удивленно поднял брови.
   – Почему бы и нет? – пожала она плечами.
   – И правда. Почему бы и нет?
   – Во все века женщины, чтобы... соблазнить мужчину... и затащить его к себе в постель, использовали только возбуждающий, экзотический аромат мускуса.
   Он молча наблюдал за ней.
   А она, подвинувшись на самый край сиденья и широко улыбаясь, продолжала шепотом:
   – Они собирают пальцами интимную влагу у себя между ног и мажут ею у себя за ушами, шею, ложбинку между грудями – в тех местах, которые, как известно, особенно притягивают джентльменов. – Она выпрямилась. – Запах мускуса всегда был самым любимым у джентльменов. А мужьям он нравится еще и потому, что ничего не стоит.
   Он был явно шокирован.
   – Ливи, дорогая, ты совершенно изменила мое представление о мире.
   Карета остановилась, и лакей открыл дверцу. Она встала и, перед тем как выйти, быстро поцеловала его в губы.
   – На удачу, дорогой. – Взяв протянутую лакеем руку, она вышла из их роскошной кареты.
   Вместе они прошли по широкой гранитной лестнице к дубовым дверям входа. Оливия держала Сэмсона под руку крепче, чем того требовала ситуация. Он казался спокойным, но она так хорошо научилась чувствовать его настроение, что по выражению его лица поняла, что творится в его душе.
   Они вошли в холл и подошли к группе других гостей, но поскольку все ожидали прибытия жениха Брижитт, мало кто обратил на них внимание, хотя Оливия и Сэмсон в своих роскошных нарядах представляли собой заметную пару.
   Вместо того чтобы сразу свернуть в большую гостиную, как это накануне сделала Оливия, они медленно пошли по коридору в задние комнаты дома.
   Везде были зажженные свечи, масса свежесрезанных цветов в дорогих вазах. Воздух был наполнен смешанным ароматом цветов, духов, дорогих сигар и изысканных блюд.
   Сэмсон смотрел прямо перед собой, и перед самым входом в зал Оливия слегка сжала его локоть.
   Он посмотрел на нее и улыбнулся. Она ответила ему такой же понимающей улыбкой.
   Большой зал был освещен сотнями свечей, отражавшихся в высоких зеркалах в простенках между окнами и в золоченых лепных украшениях, покрывавших потолок. Лакеи в красных ливреях разносили подносы с шампанским в высоких бокалах и разнообразные закуски. Оркестр из шести человек сидел на невысоком подиуме, и под его музыку несколько пар танцевали гавот.
   – Мы будем танцевать? – спросила она, надеясь на положительный ответ. Ведь когда семья Маркотт их увидит, вечер будет окончен, и начнется драма.
   – Подождем, пока оркестр заиграет вальс. Я не люблю танцы и не танцую ничего, кроме вальса. – Он сказал это так тихо, что она едва расслышала.
   – Ты не любишь танцевать? – удивилась она.
   – Чего я не люблю еще больше, так это оперу, – усмехнулся он. – Точнее, ее безголосых певцов.
   – Тогда я не заставлю тебя слушать ни одну, кроме «Волшебной флейты», которую я обожаю.
   – Думаю, что мне удастся не заснуть на одном представлении Моцарта. Один акт я, возможно, выдержу.
   – Ах, какой же это будет восторг – заставить тебя страдать ради моего удовольствия!
   – Ради тебя я готов страдать сколько угодно, Оливия, – сказал он, настороженно оглядывая толпу.
   Он произнес эти слова небрежно, как бы походя, но их значение заставило ее сердце затрепетать от счастья. В эту же минуту зазвучал вальс, и Сэмсон пригласил ее танцевать.
   Этот вальс напомнил Оливии их танец в Лондоне, когда на ней было это же платье и она смотрела в его темно-карие глаза, но тогда она была на него зла, потому что думала, что он Эдмунд. Сейчас она видела только Сэма.
   – Я хочу сказать тебе что-то, чего еще ни разу не говорила, – призналась она.
   Он слегка нахмурился, но, против обыкновения, не усмехнулся, не стал ее дразнить и даже не удивился, а совершенно серьезно и пристально на нее посмотрел.
   – Говори. – Из-за музыки его почти не было слышно.
   – Я знаю тебя почти столько же времени, сколько я знала Эдмунда. – Ее голос слегка дрожал от напряжения. – И могу совершенно искренне сказать, что, если бы вы с Эдмундом стояли рядом, а я не могла бы вас видеть и была с завязанными глазами, я бы узнала тебя в тот же миг, даже не дотрагиваясь до тебя, – от тебя исходит нечто, что я чувствую на расстоянии. Какое-то излучение, что ли...
   Когда до него дошел смысл ее слов, лицо его преобразилось от эмоций, и он даже замедлил шаг.
   А потом сглотнул и, обхватив ее за талию, прижал к себе так крепко, как только мог, и прижался лбом к ее лбу.
   – Оливия...
   Этот тихий голос и сорвавшееся с его губ ее имя обволокли ее, словно теплый ветерок. Она закрыла глаза и прошептала:
   – Я люблю тебя.
   – Я тоже тебя люблю, – тихо произнес он, улыбнувшись.
   Оливия знала, что ничто в ее жизни не сравнится с этим волшебным мгновением, с той радостью, с какой отозвалось в ее душе его признание, вырвавшееся из глубины его сердца. Он обнимал ее в этом прекрасном зале, полном народу, кружил под музыку, казавшуюся ей пением ангелов, а в его глазах она читала обожание.
   Ей хотелось немедленно его поцеловать и убежать с ним в какую-нибудь экзотическую страну и никогда не возвращаться, никогда не оглядываться на прошлое, всегда быть только с ним.
   Но неожиданно его взгляд скользнул поверх ее головы, и она увидела, как изменилось выражение его лица – улыбка исчезла, челюсти сжались, глаза сузились.
   Она тут же поняла, что все вокруг них изменилось. Оркестр продолжал играть, но это уже был не вальс, а те, кто кружился рядом с ними, отступили, сбившись в круг, смотрели на них и перешептывались.
   Оливия вдруг представила себе, как они выглядят – неприлично близко, словно двое любовников в своем собственном маленьком мирке.
   Она почувствовала, как Сэмсон отпустил ее, даже немного оттолкнул. Его лицо вспыхнуло от смущения и замешательства.
   А потом он прошептал:
   – Время настало. – И она поняла, что все их заметили.
   Драма началась.

Глава 21

   Сэмсон почувствовал, как кровь забурлила в венах. Все его чувства мгновенно обострились. Он понял, что настало время для разоблачения.
   Он подтолкнул Оливию в сторону, сжав ей напоследок руку.
   Он еще не увидел Эдмунда, но заметил, как окружившие его гости смотрят на него, и не потому, что они с Оливией обнимались во время танца.
   Наступила тишина, а с ней из толпы выплыла в пышных розовых юбках самая главная злодейка в той ужасной жизни Сэмсона, какой она была до Оливии, – Клодетт. Странно, но Сэмсон ничуть не был удивлен. Она явилась сюда ради удовольствия разоблачить его на глазах у всего общества.
   – Сэмсон, – сказала она с улыбкой, но ее глаза светились бешенством.
   Он не знал, что сказать ей после всех этих лет, особенно в присутствии толпы гостей. Оливия, однако, спасла его от ответа. Она встала перед ним, словно защищая его, и в упор посмотрела на графиню:
   – Тетя Клодетт, что ты здесь делаешь?
   Прежде чем та успела ответить, какой-то неизвестный Сэмсону пожилой джентльмен, откашлявшись, вышел из-за спин гостей. Глаза его метали молнии.
   Сэмсон сразу догадался, что это дед Брижитт и ее опекун. Он был в ярости, увидев Сэмсона, и явно не понимал, что может произойти на балу по случаю помолвки его внучки.
   – Месье, – вежливо сказал он, – не будете ли вы так добры пройти с Оливией ко мне в кабинет?
   – Разумеется, дедушка, – ответила за Сэмсона Оливия.
   Они пошли за ним через расступавшуюся толпу, и Сэмсон чувствовал на своей спине враждебный взгляд Клодетт.
   Пока они шли к выходу из зала, их все еще сопровождали приглушенный шепот и недоуменные взгляды. Но потом музыка возобновилась, танцующие пары снова вышли на паркет, а остальные гости вернулись к прерванным разговорам и выпивке.
   Они прошли по коридору и повернули к гостиной. Сэмсон услышал голос Эдмунда еще до того, как они вошли.
   Наступил момент истины, и хотя у него от напряжения заболела голова, а мысли все еще были заняты признанием Оливии, он чувствовал себя относительно спокойно.
   Маркотт вошел в гостиную первым, за ним Оливия, Сэмсон и последней – Клодетт.
   – Вон, – коротко приказал старик служанке.
   Эдмунд стоял в дальнем углу возле холодного камина и разговаривал с молодой блондинкой, которая, вероятно, была наследницей Дома Гованс и очередной жертвой его брата. Но, услышав резкий голос Маркотта, Эдмунд поднял голову и впервые за десять лет посмотрел на Сэмсона.
   Наступила зловещая тишина. В течение нескольких долгих напряженных секунд все молчали. Потом Маркотт вышел на середину комнаты и произнес громовым голосом:
   – Кто-нибудь скажет мне, что здесь происходит, дьявол побери?
   Сэмсон инстинктивно схватил Оливию за руку, при этом ни на минуту не спуская глаз с брата.
   Эдмунд побледнел. Пот выступил у него на лбу. Его глаза забегали.
   Ошеломленная Брижитт смотрела то на Эдмунда, то на Сэмсона.
   Первой, конечно, пришла в себя Клодетт. Она подошла к Маркотту.
   – Месье Маркотт, – высокомерно сказала она, – по-видимому, произошло недоразумение...
   – Недоразумение? – прорычал старик.
   Резкий тон старика заставил Клодетт остановиться.
   – Кто вы такой? – Его вопрос относился к Сэмсону.
   – Брат-близнец Эдмунда, – пояснила Клодетт таким тоном, будто она была центром внимания.
   – Полагаю, что все уже это поняли, мадам графиня. Это же очевидно.
   Клодетт смутилась. Даже под румянами было заметно, что она покраснела.
   Маркотт скептически посмотрел на Сэмсона.
   – Я снова вас спрашиваю. Кто вы?
   – Я Сэмсон Карлайл, герцог Дарем. Приехал во Францию, чтобы встретиться со своим братом Эдмундом, которого не видел десять лет.
   Пока этого достаточно, решил он. Снова наступила тишина.
   – Дедушка, – наконец сказала Оливия, – мне кажется, мы должны вам кое-что сообщить, касающееся жениха вашей внучки.
   Сэмсон заметил, что Эдмунд только сейчас обратил свой взгляд на Оливию, при этом его лицо из мертвенно-бледного в одну секунду стало багрово-красным.
   Маркотт скрестил руки на груди.
   – Я жду.
   Оливия сделала глубокий вдох.
   – Я познакомилась с Эдмундом прошлым летом в Париже. Нас представила моя тетя Клодетт.
   Все посмотрели на графиню Ренье, лицо которой стало таким же розовым, как ее юбки.
   – Я... Это не совсем так...
   – Именно так. Перестань лгать, тетя Клодетт, – приказала Оливия, полностью овладев собой.
   – Я не лгу.
   – Ты лгала с самого начала, – фыркнула Оливия.
   Маркотт провел ладонью по лицу. Он, видимо, начал понимать сложность родственных отношений и явно опасался того, чем это может закончиться.
   До Брижитт тоже что-то начало доходить, потому что она отпустила руку Эдмунда и отступила от него.
   – Он... он твой муж? – робко спросила она Оливию. Клодетт воздела руки в драматическом жесте и воскликнула:
   – Нет, конечно! Это же смешно!
   – На самом деле муж – я, – раздраженно ответил Сэмсон.
   Все молчали, а Эдмунд расправил плечи и разгладил лацканы, стремясь вновь обрести свою поставленную под вопрос честь.
   – Она не замужем за ним, Ив-Франсуа, – сказал он. – Она лжет, он лжет, и, насколько я знаю своего брата, он приехал в Грасс с единственной целью – помешать моей свадьбе с вашей внучкой. И затеял всю эту чепуху для того, чтобы всех запутать. – Он посмотрел на Сэмсона с враждебностью, которую не мог скрыть. – Это в его характере.
   Сэмсон смотрел на брата, и его ярость становилась сильнее с каждым ударом сердца.
   – Почему бы тебе не объяснить своей невесте и ее деду, каким образом ты познакомился с моей женой, братец? – сурово спросил Сэмсон. – Просвети их.
   – Да, просвети, – поддержала его Оливия. – Мне страшно хочется услышать твою версию событий.
   – Эдмунд? – подтолкнул его Маркотт.
   Эдмунд посмотрел на Сэмсона с нескрываемой злобой.
   – Не делай этого, Сэмсон.
   Это был решающий момент для всех.
   – На этом ложь кончается, Эдмунд. Вся твоя ложь, – с нескрываемым презрением сказал Сэмсон.
   Лицо Эдмунда побагровело от злости и разочарования.
   – Я женюсь на Брижитт Маркотт, – шепотом произнес Эдмунд, сжав кулаки и раздув ноздри. – И это единственная правда.
   Оливия вспыхнула, и Сэмсон положил ей руку на плечо, чтобы успокоить.
   – Дедушка Маркотт, – удивительно ровным голосом сказала она, – ваш будущий зять лгал мне с того момента, как мы познакомились. Он говорил, что любит меня, он ухаживал за мной и устроил фальшивую свадьбу...
   – Оливия! – вскричал Эдмунд.
   – ...а в ночь после этой так называемой свадьбы, – решительно продолжила Оливия, – когда я ожидала осуществления брачных отношений, он оставил меня. С поддельным свидетельством о браке он отправился к моему банкиру, как законный супруг снял со счета все мои деньги и, покинув город, приехал сюда, по-видимому, для того, чтобы начать все сначала, и стал ухаживать за наследницей Дома Гованс.
   Брижитт вскрикнула в шоке. Казалось, что она вот-вот упадет в обморок. Нетвердой походкой она отошла от Эдмунда и рухнула на кушетку.
   Маркотт был так поражен, что потерял дар речи. Эдмунд понял, что обман раскрылся. Клодетт с высокомерным видом обмахивалась веером.
   Оливия ни на кого не обращала внимания.
   – Как только я поняла, что он меня бросил, – с горечью в голосе продолжала она, – прихватив с собой деньги, предназначенные для Дома Ниван, я стала искать его, полагая, что он вернулся в Англию, где он смог бы вести беззаботную жизнь на мои деньги. Там я познакомилась с его братом Сэмсоном, который оказался близнецом Эдмунда.
   Она обернулась к человеку, который ее унизил.
   – Вообрази мое удивление, Эдмунд, когда я подумала, что он – это ты, потому что я не знала, что у тебя есть брат-близнец. – Она передернула плечами. – Но он повел себя как джентльмен, предложил помочь мне найти тебя и разоблачить твой обман.
   Она обращалась только к Эдмунду, словно никого другого в комнате не было.
   – Ты меня использовал, – обвинила она его сквозь стиснутые зубы. – Использовал, лгал и обманывал, и я просто не могу позволить тебе поступить так же с другой наивной девушкой, особенно стой, которую я знаю лично и люблю. – Сделав паузу, Оливия повернулась к Клодетт: – Единственное, что мне еще надо узнать, был ли этот гнусный план задуман тобой или моей тетей...
   Клодетт вспыхнула.
   – ...женщиной, которую я любила как свою родственницу. А она, как я недавно узнала, была уже многие годы твоей любовницей, Эдмунд. Вы с ней два сапога пара, – добавила она с отвращением.
   Стало тихо, но воздух был наэлектризован до невероятной степени.
   – Ах ты, сучка, – выпалила Клодетт, бросив в Оливию веером, но он задел лишь подол ее платья.
   Сэмсон схватил ее за плечи и хорошенько встряхнул:
   – Только посмейте еще раз обозвать ее, мадам, и я сотру с вашего лица эту подлую ухмылку вместе с вашей косметикой.
   Его тон был таким ледяным, а взгляд таким пугающим, что она попятилась и замолчала.
   Маркотт грозно посмотрел на Эдмунда.
   – Это правда?
   – Конечно, правда, – в отчаянии вставила Оливия. Маркотт бросил на нее взгляд.
   – Я хочу услышать это от Эдмунда, Оливия.
   – Я люблю Брижитт, – процедил он сквозь зубы.
   – Я понимаю, что ты пытаешься быть убедительным, но это не ответ, – заметил Сэмсон.
   Эдмунд медленно покачал головой:
   – Тебе всегда удавалось испортить то, чем я дорожил в своей жизни. Зачем ты это делаешь, брат? Потому что я умею обращаться с женщинами? Потому что они всегда предпочитали меня тебе?
   – Во всем, что с тобой в жизни случилось, виноват ты сам, Эдмунд. – Он посмотрел на Клодетт. – Ты и она.
   – Я? – вырвалось у той.
   – Да, и ты, – подхватила Оливия. – Расскажи мне, тетя Клодетт, зачем ты здесь? Почему ты решила приехать в Грасс именно на этой неделе, а не в какое-нибудь другое время?
   Клодетт на минуту смутилась, а потом отмела вопрос Оливии.
   – Я пошла навестить тебя в Дом Ниван, но тебя не оказалось, и Норман предположил, куда ты могла сбежать.
   – Норман?
   Клодетт пожала плечами:
   – Он просто упомянул это мимоходом.
   – Что ж, значит, Норман больше у меня не работает. А твоей ноги, дорогая тетушка, больше не будет в моем магазине.
   Это снова разозлило Клодетт, хотя Сэмсон не мог сказать с уверенностью, было ли это связано с запретом приходить в Дом Ниван или с быстрой переменой отношения к ней Оливии.
   Клодетт начала медленно к ним приближаться. Ее глаза превратились в щелочки, ноздри раздувались, рот некрасиво скривился.
   – Скажи мне, дорогой Сэмсон, ты рассказал Оливии о нашей любовной связи?
   Это было как гром среди ясного неба. Все, кроме Эдмунда, который иронически фыркнул, были поражены.
   – Ты просто жалкая пародия на аристократку, Клодетт, – ледяным тоном прошептал Сэмсон.
   Она ничуть не смутилась.
   – Разве? Я считаю, что она должна знать правду. – Раскинув руки, она обвела всех взглядом. – Ведь мы сегодня раскрываем секреты, не так ли? А тебе есть чем поделиться, дорогой.
   «О Господи!» Сердце Сэмсона было готово выскочить из груди.
   – Прекрати молоть чушь. Он, конечно, рассказал мне всю эту гнусную историю, – неровным голосом вмешалась Оливия, стараясь выглядеть искушенной, выгораживая его, хотя он почувствовал, как она дрожит под его рукой.
   «Держись, моя маленькая Ливи». Маркотт сразу же понял, что Клодетт перешла все границы приличий, и твердо заявил:
   – Я хочу, чтобы вы немедленно ушли, графиня.
   – Я никуда не уйду, пока моя племянница не услышит о ребенке.
   Тут Брижитт, о которой все забыли, вскрикнула.
   – О каком ребенке? – побледнел Маркотт.