Страница:
— Разве у меня есть выбор, кирнари? — грустно ответил Ниал. — Клянусь тебе, Серегил, Светом Ауры, что я хотел только защитить вас. Я был уверен, что вы не уехали бы без очень веской причины. Надеюсь, мои поступки помогут тебе начать мне доверять. — Ниал коснулся своего сенгаи. — Мои поспешные действия могут мне дорого обойтись.
— Ты не рассказал ничего об этом Мориэль-а-Мориэль? — спросила Адриэль.
— Нет, кирнари. Я надеялся, что, может быть, и не придется. Но лгать ей я не буду.
Серегил искоса бросил взгляд на Теро, который, пока Ниал говорил, рискнул прошептать запретное заклинание. Маг слегка кивнул:
— рабазиец говорил правду.
— Мне придется забрать обратно кое-что из того, что я о тебе говорил, друг, — обратился к Ниалу Серегил, положив руку на плечо рабазийца, и незаметно подмигнул Беке. — Капитан, пока все не кончится, поручаю тебе обеспечить его безопасность.
— Будет исполнено, господин, — заверила его Бека.
Оставшись снова наедине с Ниалом, Бека обнаружила, что не может найти нужных слов. Неуютное молчание все длилось; девушка так и осталась стоять у окна.
Долг или нет, а ошибку она совершила. Ниал так сильно рисковал, чтобы остаться ей другом и возлюбленным, — гораздо больше, чем она подозревала. Чем же отплатила ему она? Она была слепа и подозрительна, проявила полную готовность верить самому плохому. Беке очень хотелось что-нибудь сказать, как-то объяснить свое поведение, но слова все не шли. Наконец она заставила себя взглянуть на Ниала и обнаружила, что тот мрачно смотрит на свои стиснутые руки.
— Думаю, Серегил прав насчет Амали, — прервал он молчание. — Она всегда использовала меня, а я позволял, чтобы она меня использовала. — Ниал поднял глаза на Беку и покраснел. — Может быть, мне не следует говорить с тобой о ней…
— Нет, все в порядке. Продолжай. Ниал вздохнул.
— Мы собирались пожениться, но Амали передумала. Ради блага клана, говорила она тогда: в ней нуждался кирнари. — Рабазиец горько усмехнулся. — Ее семья, конечно, была этому рада. Им такое замужество нравилось гораздо больше, чем перспектива породниться с бродягой вроде меня. Ведь здесь важнее всего долг, семья, честь.
Последние слова Ниал произнес со смесью сожаления и печали; Бека удивилась:
— Судя по твоему тону, ты не разделяешь таких взглядов.
Он пожал плечами.
— Я путешествовал больше, чем другие ауренфэйе, и теперь мне кажется, что иногда нужно переступить через закон ради того, что ты считаешь правильным.
Бека спрятала улыбку.
— Это не очень хорошо тебя характеризует, не так ли? Ниал бросил на нее оскорбленный взгляд.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я поговорила со своими солдатами и кое-кем из боктерсийцев. Похоже, никто ни о чем не знал до середины дня, а ты только что признался, что наша цель была тебе известна с самого начала. Значит, ты молчал, чтобы дать нам фору, а потом еще и показал Серегилу дорогу, когда нашел их с Алеком.
Бека подошла к Ниалу и остановилась перед ним, уперев руки в бедра. Рабазиец откинулся в кресле, с сомнением и растерянностью глядя на девушку.
— И к тому же, — прорычала Бека, — как выяснилось, ты много лет был другом женщине, которая разбила твое сердце, и позволял ей вить из себя веревки вместо того, чтобы посоветовать пойти и утопиться. Совершенно непонятное поведение, как ни посмотреть! Уж я знала бы, как с тобой поступить, окажись ты под моей командой!
— И как же? — гневно спросил Ниал. Усевшись верхом ему на колени, Бека схватила Ниала за уши и прильнула к его губам.
На мгновение ей показалось, что она ошиблась: рабазиец отшатнулся и не ответил на ее поцелуй. Потом сильные руки крепко обняли ее, и Бека, отпустив уши Ниала, стала гладить его темные волосы.
Когда они наконец разомкнули объятия, рабазиец скептически поднял бровь:
— Вот, значит, каким способом ты поддерживаешь дисциплину среди своих солдат? Бека ухмыльнулась.
— Ну, не совсем. По правде говоря, если бы кто-то из них оказался таким обманщиком, я бы привязала его к ближайшему дереву и всыпала десятка два плетей. То же самое полагается, кстати, за любовные шашни. Но я, пожалуй, не стала бы возражать, чтобы на моей стороне оказался человек с твоими талантами.
— Ты предлагаешь мне отправиться с тобой в Скалу?
— Я уже просила тебя об этом, тогда, на пиру у вирессийцев, — напомнила ему Бека. — Ты так ничего и не ответил.
— Это означало бы покинуть Ауренен и участвовать с тобой вместе в войне.
— Да.
Ниал стиснул руки Беки.
— Когда я вернулся и узнал, что ты попала в засаду… Ты ведь знаешь, я хороший следопыт. Следы, по которым я шел, говорили мне об одном: вскоре где-нибудь у дороги я найду твое мертвое тело. У меня было несколько минут на то, чтобы свыкнуться с этой мыслью, пока я не добрался до места, где тебе удалось сбежать. Ты поразительная женщина, Бека Кавиш, и очень везучая. Я даже думаю, что тебе, может быть, удастся остаться в живых на этой вашей войне.
— Я именно это и планирую сделать.
— Решив, что ты погибла, я понял, что люблю тебя, — сказал Ниал так, словно это все объясняло.
— Я обычно стараюсь получить как можно больше комплиментов, но не уверена, что это — тоже комплимент.
Ниал на мгновение зажмурился и еще крепче сжал руки Беки.
— Ах, тали, до чего же трудно объяснить… Если бы ты была, как Алек…
— Мужчиной?
Карие глаза широко раскрылись.
— Нет, яшелом. Мы называем скаланцев тирфэйе. Ты знаешь, что это слово значит?
— Конечно. «Люди с короткой…» — От ужаса слова застряли в горле Беки.
— Я люблю тебя, тали, — сказал Ниал, беря лицо Беки в ладони. — Ты единственная женщина, кроме Амали, которую я в жизни любил. В первый же раз, когда я увидел тебя тем утром в Гедре, с этими великолепными волосами, сияющими на солнце… — Он вздохнул. — Однако браки между нашими расами — нелегкая вещь. Сможешь ли ты вынести, что я остаюсь молодым, когда ты стареешь?
— Сможешь ли вынести это ты, хочешь ты сказать? — Бека встала с колен Ниала и снова отошла к окну. Там, где только что было ее сердце, разверзлась черная, полная боли бездна. — Я поняла тебя. Тебе не захочется быть связанным с морщинистой старой развалиной.
— Перестань!
Как не раз в прошлом, Ниал подошел к ней совершенно неслышно. Бека вздрогнула и обернулась. Ниал схватил ее за плечи, лицо его было так близко, в глазах стояли слезы…
— Я готов рискнуть, — выдохнул он. — Я просто не хочу никогда больше видеть ненависть и недоверие, когда ты смотришь на меня. Мне нелегко дались последние несколько дней — и твоя враждебность, и мысли о том, что я могу найти тебя мертвой. Мне предстоит потерять тебя, но пока мы вместе, я нуждаюсь в твоем доверии. Мне нужно, чтобы ты верила: я люблю ту женщину, которую увидел в тот первый день в Гедре, независимо от того, что сделает с тобой время. Ауренфэйе и тирфэйе случалось любить друг друга и раньше; это возможно, но лишь при условии доверия и терпения.
Бека смотрела в чистые карие глаза и ощущала тот же жар, что и при их встрече в Гедре.
— Я готова стараться ради этого, тали, — ответила она Ниалу. — Но если ты последуешь за мной, к следующей весне ты или я можем погибнуть. Ты готов пойти на такой риск?
— Готов, моя прекрасная воительница. — Ниал прижал к губам прядь рыжих волос.
«Прекрасная?» — подумала Бека, снова прижимаясь к нему. Когда она начала верить в то, что это так и есть?
— Твоя кирнари отпустит тебя?
— Она, пожалуй, будет рада от меня избавиться после всего, что узнает сегодня вечером. В противном случае… — Ухмылка Ниала могла поспорить с кривой усмешкой Серегила. — Мне кажется, теперь уже немного поздно спрашивать разрешения, правда?
— Ты не рассказал ничего об этом Мориэль-а-Мориэль? — спросила Адриэль.
— Нет, кирнари. Я надеялся, что, может быть, и не придется. Но лгать ей я не буду.
Серегил искоса бросил взгляд на Теро, который, пока Ниал говорил, рискнул прошептать запретное заклинание. Маг слегка кивнул:
— рабазиец говорил правду.
— Мне придется забрать обратно кое-что из того, что я о тебе говорил, друг, — обратился к Ниалу Серегил, положив руку на плечо рабазийца, и незаметно подмигнул Беке. — Капитан, пока все не кончится, поручаю тебе обеспечить его безопасность.
— Будет исполнено, господин, — заверила его Бека.
Оставшись снова наедине с Ниалом, Бека обнаружила, что не может найти нужных слов. Неуютное молчание все длилось; девушка так и осталась стоять у окна.
Долг или нет, а ошибку она совершила. Ниал так сильно рисковал, чтобы остаться ей другом и возлюбленным, — гораздо больше, чем она подозревала. Чем же отплатила ему она? Она была слепа и подозрительна, проявила полную готовность верить самому плохому. Беке очень хотелось что-нибудь сказать, как-то объяснить свое поведение, но слова все не шли. Наконец она заставила себя взглянуть на Ниала и обнаружила, что тот мрачно смотрит на свои стиснутые руки.
— Думаю, Серегил прав насчет Амали, — прервал он молчание. — Она всегда использовала меня, а я позволял, чтобы она меня использовала. — Ниал поднял глаза на Беку и покраснел. — Может быть, мне не следует говорить с тобой о ней…
— Нет, все в порядке. Продолжай. Ниал вздохнул.
— Мы собирались пожениться, но Амали передумала. Ради блага клана, говорила она тогда: в ней нуждался кирнари. — Рабазиец горько усмехнулся. — Ее семья, конечно, была этому рада. Им такое замужество нравилось гораздо больше, чем перспектива породниться с бродягой вроде меня. Ведь здесь важнее всего долг, семья, честь.
Последние слова Ниал произнес со смесью сожаления и печали; Бека удивилась:
— Судя по твоему тону, ты не разделяешь таких взглядов.
Он пожал плечами.
— Я путешествовал больше, чем другие ауренфэйе, и теперь мне кажется, что иногда нужно переступить через закон ради того, что ты считаешь правильным.
Бека спрятала улыбку.
— Это не очень хорошо тебя характеризует, не так ли? Ниал бросил на нее оскорбленный взгляд.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я поговорила со своими солдатами и кое-кем из боктерсийцев. Похоже, никто ни о чем не знал до середины дня, а ты только что признался, что наша цель была тебе известна с самого начала. Значит, ты молчал, чтобы дать нам фору, а потом еще и показал Серегилу дорогу, когда нашел их с Алеком.
Бека подошла к Ниалу и остановилась перед ним, уперев руки в бедра. Рабазиец откинулся в кресле, с сомнением и растерянностью глядя на девушку.
— И к тому же, — прорычала Бека, — как выяснилось, ты много лет был другом женщине, которая разбила твое сердце, и позволял ей вить из себя веревки вместо того, чтобы посоветовать пойти и утопиться. Совершенно непонятное поведение, как ни посмотреть! Уж я знала бы, как с тобой поступить, окажись ты под моей командой!
— И как же? — гневно спросил Ниал. Усевшись верхом ему на колени, Бека схватила Ниала за уши и прильнула к его губам.
На мгновение ей показалось, что она ошиблась: рабазиец отшатнулся и не ответил на ее поцелуй. Потом сильные руки крепко обняли ее, и Бека, отпустив уши Ниала, стала гладить его темные волосы.
Когда они наконец разомкнули объятия, рабазиец скептически поднял бровь:
— Вот, значит, каким способом ты поддерживаешь дисциплину среди своих солдат? Бека ухмыльнулась.
— Ну, не совсем. По правде говоря, если бы кто-то из них оказался таким обманщиком, я бы привязала его к ближайшему дереву и всыпала десятка два плетей. То же самое полагается, кстати, за любовные шашни. Но я, пожалуй, не стала бы возражать, чтобы на моей стороне оказался человек с твоими талантами.
— Ты предлагаешь мне отправиться с тобой в Скалу?
— Я уже просила тебя об этом, тогда, на пиру у вирессийцев, — напомнила ему Бека. — Ты так ничего и не ответил.
— Это означало бы покинуть Ауренен и участвовать с тобой вместе в войне.
— Да.
Ниал стиснул руки Беки.
— Когда я вернулся и узнал, что ты попала в засаду… Ты ведь знаешь, я хороший следопыт. Следы, по которым я шел, говорили мне об одном: вскоре где-нибудь у дороги я найду твое мертвое тело. У меня было несколько минут на то, чтобы свыкнуться с этой мыслью, пока я не добрался до места, где тебе удалось сбежать. Ты поразительная женщина, Бека Кавиш, и очень везучая. Я даже думаю, что тебе, может быть, удастся остаться в живых на этой вашей войне.
— Я именно это и планирую сделать.
— Решив, что ты погибла, я понял, что люблю тебя, — сказал Ниал так, словно это все объясняло.
— Я обычно стараюсь получить как можно больше комплиментов, но не уверена, что это — тоже комплимент.
Ниал на мгновение зажмурился и еще крепче сжал руки Беки.
— Ах, тали, до чего же трудно объяснить… Если бы ты была, как Алек…
— Мужчиной?
Карие глаза широко раскрылись.
— Нет, яшелом. Мы называем скаланцев тирфэйе. Ты знаешь, что это слово значит?
— Конечно. «Люди с короткой…» — От ужаса слова застряли в горле Беки.
— Я люблю тебя, тали, — сказал Ниал, беря лицо Беки в ладони. — Ты единственная женщина, кроме Амали, которую я в жизни любил. В первый же раз, когда я увидел тебя тем утром в Гедре, с этими великолепными волосами, сияющими на солнце… — Он вздохнул. — Однако браки между нашими расами — нелегкая вещь. Сможешь ли ты вынести, что я остаюсь молодым, когда ты стареешь?
— Сможешь ли вынести это ты, хочешь ты сказать? — Бека встала с колен Ниала и снова отошла к окну. Там, где только что было ее сердце, разверзлась черная, полная боли бездна. — Я поняла тебя. Тебе не захочется быть связанным с морщинистой старой развалиной.
— Перестань!
Как не раз в прошлом, Ниал подошел к ней совершенно неслышно. Бека вздрогнула и обернулась. Ниал схватил ее за плечи, лицо его было так близко, в глазах стояли слезы…
— Я готов рискнуть, — выдохнул он. — Я просто не хочу никогда больше видеть ненависть и недоверие, когда ты смотришь на меня. Мне нелегко дались последние несколько дней — и твоя враждебность, и мысли о том, что я могу найти тебя мертвой. Мне предстоит потерять тебя, но пока мы вместе, я нуждаюсь в твоем доверии. Мне нужно, чтобы ты верила: я люблю ту женщину, которую увидел в тот первый день в Гедре, независимо от того, что сделает с тобой время. Ауренфэйе и тирфэйе случалось любить друг друга и раньше; это возможно, но лишь при условии доверия и терпения.
Бека смотрела в чистые карие глаза и ощущала тот же жар, что и при их встрече в Гедре.
— Я готова стараться ради этого, тали, — ответила она Ниалу. — Но если ты последуешь за мной, к следующей весне ты или я можем погибнуть. Ты готов пойти на такой риск?
— Готов, моя прекрасная воительница. — Ниал прижал к губам прядь рыжих волос.
«Прекрасная?» — подумала Бека, снова прижимаясь к нему. Когда она начала верить в то, что это так и есть?
— Твоя кирнари отпустит тебя?
— Она, пожалуй, будет рада от меня избавиться после всего, что узнает сегодня вечером. В противном случае… — Ухмылка Ниала могла поспорить с кривой усмешкой Серегила. — Мне кажется, теперь уже немного поздно спрашивать разрешения, правда?
Глава 53. Обвинения
— Мы ведь совсем не собирались возвращаться. Что мы будем отвечать, когда нас будут расспрашивать, почему мы уехали? — обеспокоенно спросил Алек, когда они с Серегилом переодевались перед вечерней встречей. — Мне не нравится перспектива лгать лиасидра.
— Так не лги, — ответил Серегил, перерывавший сундук в поисках нужного кафтана. — Просто стой со мной рядом и выгляди искренним. Это твое качество было первым, что я заметил, когда мы повстречались.
— Какое? Что я не умею лгать? — Алек с усмешкой запустил руку в сундук и выудил оттуда свой любимый голубой кафтан.
— Да, и еще что у тебя честное лицо. Такие качества бывают очень полезны. — Серегил помедлил, разглядывая скромный черный кафтан, потом отбросил его — слишком он был мрачен для теперешних обстоятельств. Темно-зеленый тоже оказался отвергнут: его оттенок слишком напоминал цвет клана Боктерса и мог быть воспринят как неуклюжая попытка казаться своим.
Наконец Серегил остановился на одном из кафтанов Алека — красновато— коричневом: уж этот-то цвет не мог вызвать никаких нежелательных ассоциаций.
«Никому нет дела до того, что будет на мне надето… Да, но все же лучше думать об одежде, чем о том, куда я отправляюсь», — решил Серегил.
Натянув кафтан, он застегнул резные пуговицы, поправил пряжку широкого пояса и принялся рассматривать в зеркале синяки на лице. Те, что поставил ему Эмиэль, начали желтеть, но след удара акхендийца, напавшего из засады, все еще оставался воспаленным. Вид в целом был ужасным.
— Синяки будут виднее, если ты завяжешь волосы сзади, — предложил Алек, догадавшийся о мыслях друга.
— Удачная идея.
В дверь постучали, и вошел Теро.
— Коратан ждет. Вы готовы?
— Как на твой взгляд, все в порядке? — пожал плечами Серегил. Теро критически оглядел друзей, потом подошел к Алеку и подергал его за темную прядь.
— Ни к чему объяснять, почему ты вдруг стал темноволосым. Стой смирно.
Волшебник на секунду закрыл глаза, сосредоточиваясь, потом медленно провел пальцами по волосам юноши от лба к затылку. Волосы обрели свой естественный цвет.
— Спасибо, Теро. Я всегда предпочитал блондинов, — сказал магу Серегил.
— Это и раньше служило мне большим утешением, — не остался в долгу Теро и показал на плащи. — Надвиньте капюшоны пониже, пока не придет время для вашего торжественного появления. Я буду с Клиа.
— Мне начинает казаться, что я — один из актеров в театре Тирари, — сказал Алек.
— Мне тоже, — ответил Серегил. — Будем надеяться, что сегодняшнее представление не окажется трагедией.
Остальные обитатели дома уже собрались в главном зале. Адриэль и ее свита окружили Коратана и задрапированные бархатом носилки Клиа. Все, что смог разглядеть сквозь толпу Серегил, были обутые в сапоги ноги принцессы, прикрытые подолом шелкового платья. Бека и ее солдаты находились рядом, но держались отдельно от охраны Коратана. Ниал тихо разговаривал с кем-то из подчиненных Меркаль.
Мидри встретилась глазами с Серегилом, подошла к брату и крепко сжала его руки.
— Как ты думаешь, что сделает со мной лиасидра, когда узнает, что я вернулся? — спросил он ее.
— Не знаю. Кирнари очень разгневаны. Хаман требует на этот раз смертного приговора.
Серегил улыбнулся Мидри своей кривой улыбкой.
— Посмотрим, что они будут говорить после того, как я с ними разделаюсь сегодня вечером.
С Коратаном и Адриэль впереди процессия двинулась в путь. Солдаты Бракнила несли носилки Клиа, по обеим сторонам от принцессы шли волшебники Орески и остальные воины турмы Ургажи. Клиа откинулась на подушки, бледная, но полная решимости. Изуродованная рука, с которой сняли повязки, лежала у нее на груди.
Серегил и Алек опять постарались затеряться среди охранников Коратана, используя последние остающиеся им моменты анонимности.
— Смотри, луна уже здорово выросла, — прошептал Алек. «И мы могли бы уже быть в Скале», — мысленно закончил за него Серегил.
Окружающий Вхадасоори хоровод каменных великанов был погружен в темноту и безлюден, но вокруг здания лиасидра сияли огни.
У входа собралась толпа; лица казались черно-белыми масками в свете факелов и волшебных огней.
Скаланцы прибыли последними. Круглый зал и галереи были уже набиты битком. Серегил и Алек остались вместе с охраной в вестибюле; оттуда им было видно, как остальные занимают места. Адриэль и Теро проводили Коратана в ложу Боктерсы. Судя по сосредоточенному лицу молодого мага, он, насколько мог, вливал в Клиа свою жизненную силу.
Серегил следил за Райшем-и-Арлисандином, когда меньше чем в двадцати футах от того места, где сидел кирнари Акхенди, поставили носилки Клиа. Однако лицо акхендийца не выражало ничего, кроме сочувствия.
— Что, если мы ошибаемся? — прошептал Алек.
— Мы не ошибаемся. — Пальцы его друга стиснули запечатанную бутылочку. «Если виновен не он, то она», — подумал Серегил.
Раздался ритуальный звон серебряного жезла, прозвучали традиционные слова. Кирнари Силмаи вступил в центральный круг и протянул руки к Клиа.
— Коратан-и-Мальтеус Ромеран Балтус из Римини, брат царицы Фории и принцессы Клиа-а-Идрилейн, родич Адриэль-аИллии из Боктерсы, требует воздаяния за преступления, совершенные против его сестры и посла Скалы, Торсина-и-Ксандуса. Поскольку преступления были совершены на нашей священной земле, лиасидра объявляет тетсаг против виновных. Адриэль-а— Иллия, будешь ли ты говорить от лица своих родичей?
— Буду, достопочтенный. В жилах детей Идрилейн, как и в моих, течет кровь Коррута.
Удовлетворенный ответом, Бритир поднял руку.
— Введите обвиняемых.
Серегил не мог их видеть, но по движению толпы догадался, что Эмиэль и Юлан вошли в зал.
— Эмиэль-и-Моранти, ты призван на суд лиасидра по обвинению в насилии против Клиа-а-Идрилейн, совершенном, когда она была гостьей твоего клана, — объявил Бритир. — Если это будет доказано, позор падет на весь клан Хаман. Что можешь ты сказать?
— Ради себя самого и ради чести клана я отвергаю обвинение, — громко заявил Эмиэль.
Бритир кивнул и повернулся к другому обвиняемому.
— Юлан-и-Сатхил, кирнари Вирессы, ты отвечаешь за свой клан по обвинению в том, что под твоей кровлей на священной земле совершено святотатство — убийство гостя. Что можешь ты сказать?
Ровный голос кирнари Вирессы легко разнесся по всему залу.
— Если будет доказано, что преступления совершены в тупе Вирессы, я возьму на себя и свой клан ответственность за них и приму позор, который падет на мое имя. До этого момента, однако, ради себя самого и ради чести клана я отвергаю обвинение.
— Он еще пожалеет об этих словах, — проворчал Алек.
— Ну, пари я держать бы не стал, — предостерег его Серегил. Коратан и Адриэль склонились над носилками Клиа, совещаясь о чем-то, потом повернулись к членам совета. Адриэль сделала шаг вперед.
— Скаланцы ищут справедливости и наказания преступников, но не этих обвиняемых.
По залу пробежал шумок; Серегил не отрываясь смотрел на Райша. Акхендиец сидел неподвижно, положив руки на колени.
— Но ведь наверняка Коратану-и-Мальтеусу сообщили о доказательствах их вины? — спросил Бритир.
— У меня имеются собственные доказательства, — ответил Коратан. — Ты позволишь, старейшина?
Силмаец занял свое место в ложе и знаком предложил Коратану продолжать.
— Ну вот и до нас дошла очередь, тали, — прошептал Серегил, у которого внезапно пересохло горло. Сбросив плащи, они с Алеком вышли на середину круга.
По всему залу раздался возбужденный шепот; те, кто знал их в лицо, называли имена свидетелей сидевшим вокруг и передавали новость в задние ряды и на галерею.
Бросив искоса взгляд на Райша, Серегил увидел, что тот кажется не более изумленным, чем все вокруг.
— Серегил из Римини! — наконец воскликнул Бритир, словно не веря собственным глазам.
Серегил поклонился, широко раскинув руки в традиционном жесте покорности.
— Да, кирнари. Я вернулся, чтобы просить о прощении, хотя и знаю, что не заслуживаю снисхождения.
— Этот человек нарушил условия тетсага, мои братья и сестры, — объявила Адриэль. — Поэтому его клан, Боктерса, требует его себе для свершения правосудия. Однако свое преступление он совершил, служа народу, к которому был изгнан, чтобы доказать свою верность Клиа и ее родичам, так же как и его спутники, Бека-а-Кари и Алек-и-Амаса. Прошу вас, кирнари, позвольте им свидетельствовать перед вами ради того, чтобы восторжествовала справедливость.
— Это оскорбление всему Ауренену! — возразила Лхаар-а-Ириэль, в гневе вскочив на ноги. — Кто этот тирфэйе Коратан, чтобы явиться незваным в нашу землю и требовать нарушения наших законов ради его удобства? Изгнанник показал себя тем, кто он есть, — предателем и нарушителем клятвы. Как смеет он явиться сюда за чем-либо, кроме наказания?
— Посмотри на метку, которую оставил на изгнаннике дракон! — крикнул со своего места Риагил. — Вы, катмийцы, гордитесь своим знанием повадок и мыслей драконов. Так осмотри метку и расшифруй ее для нас.
— Какую метку?
Серегил сорвал повязку и поднял руку. Катмийка подозрительно прищурилась, рассматривая отметины драконьих зубов.
— Я знаю, кто ты такой, — прошипела она слишком тихо, чтобы кто— нибудь, кроме Серегила, мог ее услышать. — Это какая-то скаланская уловка.
— Присмотрись внимательно, кирнари. Как бы ты меня не ненавидела, честь помешает тебе солгать.
Лхаар бросила на него испепеляющий взгляд, потом взяла протянутую руку так, словно та была покрыта нечистотами. Катмийка совсем не старалась быть осторожной, но Серегил охотно вытерпел боль, когда та стала ощупывать пораненное место. Он с радостью вытерпел бы и большее ради удовольствия увидеть, как на лице старой сварливой женщины против воли отразилось благоговение.
— Он и правда отмечен драконом, — наконец объявила Лхаар. — На изгнаннике знаменательная метка: знак милости Светоносного, хотя почему это так, я не могу сказать.
— Благодарю тебя, — сказал ей Бритир. — Изгнанник ответит за свои поступки, но сейчас мы должны проголосовать: даем ли мы ему и его спутникам разрешение говорить? Что скажете вы, мои братья и сестры?
Кирнари один за другим выразили согласие.
— Сначала я хочу выступить в защиту Эмиэля-и-Моранти, — сказал Серегил, поворачиваясь к хаманцу.
Эмиэль стоял рядом с креслом Назиена; он подозрительно взглянул на Серегила, как будто расценил его слова как жестокую шутку. На лице кирнари отразилось напряженное внимание.
— Почтенные члены лиасидра, — продолжал Серегил, — как вы знаете, есть доказательства того, что Эмиэль-и-Моранти причинил вред принцессе Клиа — или напал на нее, или отравил. Однако с самого начала у меня появились сомнения. Теперь я могу представить вам новые свидетельства, которые докажут его невиновность.
Клиа привезли с охоты умирающей, со следами пальцев на горле. Алек-и— Амаса и другие видели, как принцесса боролась с Эмиэлем, и подумали, что он напал на нее.
Серегил протянул руку в сторону Клиа.
— Вы все знаете, что Клиа-а-Идрилейн — искусный дипломат. Однако она также и воительница и при нападении оказала бы сопротивление. Она и боролась: под ногтями у нее оказалась кровь, однако это была ее собственная кровь. На Эмиэле не оказалось никаких следов борьбы. Клиа задыхалась, она была за несколько часов до того отравлена ядом апакинаг и в панике царапала собственное горло. Многие из вас знают, как действует этот яд:
посмотрите на Клиа теперь, поговорите с Мидри-а-Иллией и Ниалом-и— Некаи, которые ее лечили. Я полагаю, хаманец говорит правду, когда утверждает, что просто хотел помочь принцессе, когда той стало плохо.
— Но как насчет акхендийского амулета, который носила Клиа? — спросила кирнари Рабази. — Не можешь же ты отрицать этого свидетельства!
— Амулет доказывает насилие Эмиэля, но совершенное не против Клиа и не в тот день. — Серегил открыл бутылочку и передал Алеку браслет, бросив при этом взгляд на Райша-и-Арлисандина. Лицо акхендийца по-прежнему ничего не выражало.
Алек поднял браслет так, чтобы всем было видно.
— Плетеная лента принадлежит Клиа, и сделала ее Амали-аЯссара из Акхенди. Однако сам талисман — резная фигурка — был заменен. Я знаю это, потому что амулет принадлежал мне. Насилие Эмиэля было направлено против меня, вскоре после нашего прибытия в Сарикали. Это могут подтвердить те его родичи, кто был рядом в тот день, а также Ниал-и-Некаи, Кита-и-Бранин и Бека Кавиш.
— Это абсурдно! — возразил Элос-и-Ориан. — Как могла Амали не увидеть, что с ее собственной работой что-то сделали!
— Ниал передал мой талисман Амали-а-Яссаре из Акхенди, чтобы она его восстановила. Я больше амулета не видел до тех пор, пока не присмотрелся к браслету Клиа уже после того, как мы покинули Сарикали.
— Амали наверняка увидела бы различия, — снова заговорил Серегил. — Мы думаем, что она ничего не сказала потому, что именно она и подменила фигурки, чтобы опозорить Хаман и лишить его права участвовать в голосовании.
Все взгляды обратились на кирнари Акхенди и пустое кресло Амали с ним рядом.
— Я отвергаю обвинение, — сказал Райш ровным голосом. — Моя жена была нездорова. Может быть, она ошиблась. Она предложила еще раз прочесть то, что сохранилось в талисмане, но изгнанник уже увез его с собой. Может быть, он и подменил фигурки, и сделал это с той же самой целью: опозорить Хаман.
— О Иллиор! — простонал Алек, однако прежде чем Серегил успел ответить, опять вмешалась кирнари Катме.
— Если бы это было так, зачем бы он стал опровергать свидетельства против Хамана сейчас? — бросила Лхаар. — И зачем ему обвинять акхендийцев, которые все время поддерживали Скалу? И к тому же кто, кроме акхендийца, смог бы поменять амулеты, не нарушив магии? — Она повернулась к Алеку. — Ты знаешь еще что-нибудь?
— Мне… мне так кажется, кирнари, — заикаясь, ответил тот. — Я думаю, что видел, как Амали произвела подмену утром в день охоты. Позднее, когда я нашел браслет и привез его в город, Райши-Арлисандин настоял, чтобы его обследовала именно Амали, хотя он сам или любой акхендиец мог сделать это так же легко. В то время я не обратил внимание на такую странность, поскольку амулет сделала Амали.
— И ты утверждаешь, что ничего об этом не знал? — спросил Бритир Райша.
— Ничего, — ответил тот.
— Сначала могло так и быть, — вмешался Серегил. — Амали не стала бы рассказывать тебе о талисмане, потому что тогда ты мог догадаться, как она его получила, и разгневаться.
Райш сердито нахмурился и покраснел.
— Что ты хочешь сказать?
— Что твоя ревность к прежнему возлюбленному твоей жены, Ниалу-и— Некаи, известна и что ты не одобрял их дружбу. Поэтому ты мог не знать, что она сделала, пока не оказалось слишком поздно, так же как Амали не знала о твоих действиях, иначе не стала бы вмешиваться, не так ли? Между вами явно возникло недоразумение из-за взаимного непонимания.
— Объясни, — сурово потребовал Бритир.
— Я могу лишь предполагать, достопочтенный, — ответил Серегил. — Когда Торсин умер, а Клиа была отравлена, я стал гадать, кто может быть виноват в этом. Такие злодеяния редки здесь, но я, как тебе известно, провел большую часть жизни в Скале, где они — обычное дело. Я много лет имел возможность изучать пути бесчестья. Я даже научился использовать эти свои знания, хотя и не так, как некоторые из вас считают. Я не убийца, но мне известно, как думают убийцы, насильники, предатели, Я не рассчитывал столкнуться с ними здесь, в Ауренене, в Сарикали. Мои детские воспоминания слишком долго туманили мой взгляд и мешали задавать правильные вопросы. Я продолжал гадать, кому было больше всех выгодно устранение Клиа, вместо того чтобы поинтересоваться, кто больше всего от этого потеряет.
— И ты утверждаешь, что убийца — акхендиец?
— Да, кирнари. Когда мы с Алеком и Бекой покинули Сарикали, мы старательно путали следы. И все же все мы стали жертвами нападения акхендийцев, стремившихся убить, а не захватить нас в плен. Мы с Алеком попали в засаду; вооруженный отряд ждал нас как раз у того перевала, который я выбрал. Кто-то сообщил этим людям, где нас искать, кто-то, в чьих силах было нас выследить, поскольку я никому не говорил, по какой дороге поеду. После схватки мы нашли среди вещей нападавших вот это.
Серегил вытащил акхендийский сенгаи и показал всем собравшимся.
— Нам это становится известно только с твоих слов, — сказал Руэн-и-Ури, кирнари Дации.
— Я подтверждаю сказанное Серегилом, — сказал Ниал, выступая вперед. — Я выслеживал изгнанника и его тали и догнал их как раз в тот момент, когда на них напали. С помощью Алека мне удалось спасти Серегила: его хотели убить. Все вместе мы отогнали врагов. Тела тех, кого мы убили, все еще лежат там, насколько мне известно. Потом, когда я вернулся, чтобы найти Беку Кавиш, я обнаружил, что на нее и на моих людей тоже напали. Я отправился следом и увидел, как ее пытались убить снова — на этот раз воины, открыто носившие сенгаи Акхенди.
— Ты помог изгнаннику бежать? — спросил Бритир, подняв брови.
Ниал спокойно встретил его гневный взгляд.
— Да, кирнари.
Силмаец покачал головой, потом снова перевел глаза на Серегила.
— Я до сих пор не вижу доказательств того, что отравителем был акхендиец.
— С помощью руиауро я понял, кирнари, что мы с Алеком на пиру в тупе Вирессы своими собственными глазами видели, как действовал отравитель. Райш-и-Арлисандин сам носил то кольцо и убил благородного Торсина, дружески пожав ему руку. Позже кто-то вложил кисточку от вирессийского сенгаи в руку Торсина, чтобы выставить виновником кирнари Вирессы. Таков был сигнал, которым Юлан-и-Сатхил и Торсин вызывали друг друга на секретные встречи. Только та кисточка была не от сенгаи Юлана, и тем вечером никто не посылал ее Торсину.
— Так не лги, — ответил Серегил, перерывавший сундук в поисках нужного кафтана. — Просто стой со мной рядом и выгляди искренним. Это твое качество было первым, что я заметил, когда мы повстречались.
— Какое? Что я не умею лгать? — Алек с усмешкой запустил руку в сундук и выудил оттуда свой любимый голубой кафтан.
— Да, и еще что у тебя честное лицо. Такие качества бывают очень полезны. — Серегил помедлил, разглядывая скромный черный кафтан, потом отбросил его — слишком он был мрачен для теперешних обстоятельств. Темно-зеленый тоже оказался отвергнут: его оттенок слишком напоминал цвет клана Боктерса и мог быть воспринят как неуклюжая попытка казаться своим.
Наконец Серегил остановился на одном из кафтанов Алека — красновато— коричневом: уж этот-то цвет не мог вызвать никаких нежелательных ассоциаций.
«Никому нет дела до того, что будет на мне надето… Да, но все же лучше думать об одежде, чем о том, куда я отправляюсь», — решил Серегил.
Натянув кафтан, он застегнул резные пуговицы, поправил пряжку широкого пояса и принялся рассматривать в зеркале синяки на лице. Те, что поставил ему Эмиэль, начали желтеть, но след удара акхендийца, напавшего из засады, все еще оставался воспаленным. Вид в целом был ужасным.
— Синяки будут виднее, если ты завяжешь волосы сзади, — предложил Алек, догадавшийся о мыслях друга.
— Удачная идея.
В дверь постучали, и вошел Теро.
— Коратан ждет. Вы готовы?
— Как на твой взгляд, все в порядке? — пожал плечами Серегил. Теро критически оглядел друзей, потом подошел к Алеку и подергал его за темную прядь.
— Ни к чему объяснять, почему ты вдруг стал темноволосым. Стой смирно.
Волшебник на секунду закрыл глаза, сосредоточиваясь, потом медленно провел пальцами по волосам юноши от лба к затылку. Волосы обрели свой естественный цвет.
— Спасибо, Теро. Я всегда предпочитал блондинов, — сказал магу Серегил.
— Это и раньше служило мне большим утешением, — не остался в долгу Теро и показал на плащи. — Надвиньте капюшоны пониже, пока не придет время для вашего торжественного появления. Я буду с Клиа.
— Мне начинает казаться, что я — один из актеров в театре Тирари, — сказал Алек.
— Мне тоже, — ответил Серегил. — Будем надеяться, что сегодняшнее представление не окажется трагедией.
Остальные обитатели дома уже собрались в главном зале. Адриэль и ее свита окружили Коратана и задрапированные бархатом носилки Клиа. Все, что смог разглядеть сквозь толпу Серегил, были обутые в сапоги ноги принцессы, прикрытые подолом шелкового платья. Бека и ее солдаты находились рядом, но держались отдельно от охраны Коратана. Ниал тихо разговаривал с кем-то из подчиненных Меркаль.
Мидри встретилась глазами с Серегилом, подошла к брату и крепко сжала его руки.
— Как ты думаешь, что сделает со мной лиасидра, когда узнает, что я вернулся? — спросил он ее.
— Не знаю. Кирнари очень разгневаны. Хаман требует на этот раз смертного приговора.
Серегил улыбнулся Мидри своей кривой улыбкой.
— Посмотрим, что они будут говорить после того, как я с ними разделаюсь сегодня вечером.
С Коратаном и Адриэль впереди процессия двинулась в путь. Солдаты Бракнила несли носилки Клиа, по обеим сторонам от принцессы шли волшебники Орески и остальные воины турмы Ургажи. Клиа откинулась на подушки, бледная, но полная решимости. Изуродованная рука, с которой сняли повязки, лежала у нее на груди.
Серегил и Алек опять постарались затеряться среди охранников Коратана, используя последние остающиеся им моменты анонимности.
— Смотри, луна уже здорово выросла, — прошептал Алек. «И мы могли бы уже быть в Скале», — мысленно закончил за него Серегил.
Окружающий Вхадасоори хоровод каменных великанов был погружен в темноту и безлюден, но вокруг здания лиасидра сияли огни.
У входа собралась толпа; лица казались черно-белыми масками в свете факелов и волшебных огней.
Скаланцы прибыли последними. Круглый зал и галереи были уже набиты битком. Серегил и Алек остались вместе с охраной в вестибюле; оттуда им было видно, как остальные занимают места. Адриэль и Теро проводили Коратана в ложу Боктерсы. Судя по сосредоточенному лицу молодого мага, он, насколько мог, вливал в Клиа свою жизненную силу.
Серегил следил за Райшем-и-Арлисандином, когда меньше чем в двадцати футах от того места, где сидел кирнари Акхенди, поставили носилки Клиа. Однако лицо акхендийца не выражало ничего, кроме сочувствия.
— Что, если мы ошибаемся? — прошептал Алек.
— Мы не ошибаемся. — Пальцы его друга стиснули запечатанную бутылочку. «Если виновен не он, то она», — подумал Серегил.
Раздался ритуальный звон серебряного жезла, прозвучали традиционные слова. Кирнари Силмаи вступил в центральный круг и протянул руки к Клиа.
— Коратан-и-Мальтеус Ромеран Балтус из Римини, брат царицы Фории и принцессы Клиа-а-Идрилейн, родич Адриэль-аИллии из Боктерсы, требует воздаяния за преступления, совершенные против его сестры и посла Скалы, Торсина-и-Ксандуса. Поскольку преступления были совершены на нашей священной земле, лиасидра объявляет тетсаг против виновных. Адриэль-а— Иллия, будешь ли ты говорить от лица своих родичей?
— Буду, достопочтенный. В жилах детей Идрилейн, как и в моих, течет кровь Коррута.
Удовлетворенный ответом, Бритир поднял руку.
— Введите обвиняемых.
Серегил не мог их видеть, но по движению толпы догадался, что Эмиэль и Юлан вошли в зал.
— Эмиэль-и-Моранти, ты призван на суд лиасидра по обвинению в насилии против Клиа-а-Идрилейн, совершенном, когда она была гостьей твоего клана, — объявил Бритир. — Если это будет доказано, позор падет на весь клан Хаман. Что можешь ты сказать?
— Ради себя самого и ради чести клана я отвергаю обвинение, — громко заявил Эмиэль.
Бритир кивнул и повернулся к другому обвиняемому.
— Юлан-и-Сатхил, кирнари Вирессы, ты отвечаешь за свой клан по обвинению в том, что под твоей кровлей на священной земле совершено святотатство — убийство гостя. Что можешь ты сказать?
Ровный голос кирнари Вирессы легко разнесся по всему залу.
— Если будет доказано, что преступления совершены в тупе Вирессы, я возьму на себя и свой клан ответственность за них и приму позор, который падет на мое имя. До этого момента, однако, ради себя самого и ради чести клана я отвергаю обвинение.
— Он еще пожалеет об этих словах, — проворчал Алек.
— Ну, пари я держать бы не стал, — предостерег его Серегил. Коратан и Адриэль склонились над носилками Клиа, совещаясь о чем-то, потом повернулись к членам совета. Адриэль сделала шаг вперед.
— Скаланцы ищут справедливости и наказания преступников, но не этих обвиняемых.
По залу пробежал шумок; Серегил не отрываясь смотрел на Райша. Акхендиец сидел неподвижно, положив руки на колени.
— Но ведь наверняка Коратану-и-Мальтеусу сообщили о доказательствах их вины? — спросил Бритир.
— У меня имеются собственные доказательства, — ответил Коратан. — Ты позволишь, старейшина?
Силмаец занял свое место в ложе и знаком предложил Коратану продолжать.
— Ну вот и до нас дошла очередь, тали, — прошептал Серегил, у которого внезапно пересохло горло. Сбросив плащи, они с Алеком вышли на середину круга.
По всему залу раздался возбужденный шепот; те, кто знал их в лицо, называли имена свидетелей сидевшим вокруг и передавали новость в задние ряды и на галерею.
Бросив искоса взгляд на Райша, Серегил увидел, что тот кажется не более изумленным, чем все вокруг.
— Серегил из Римини! — наконец воскликнул Бритир, словно не веря собственным глазам.
Серегил поклонился, широко раскинув руки в традиционном жесте покорности.
— Да, кирнари. Я вернулся, чтобы просить о прощении, хотя и знаю, что не заслуживаю снисхождения.
— Этот человек нарушил условия тетсага, мои братья и сестры, — объявила Адриэль. — Поэтому его клан, Боктерса, требует его себе для свершения правосудия. Однако свое преступление он совершил, служа народу, к которому был изгнан, чтобы доказать свою верность Клиа и ее родичам, так же как и его спутники, Бека-а-Кари и Алек-и-Амаса. Прошу вас, кирнари, позвольте им свидетельствовать перед вами ради того, чтобы восторжествовала справедливость.
— Это оскорбление всему Ауренену! — возразила Лхаар-а-Ириэль, в гневе вскочив на ноги. — Кто этот тирфэйе Коратан, чтобы явиться незваным в нашу землю и требовать нарушения наших законов ради его удобства? Изгнанник показал себя тем, кто он есть, — предателем и нарушителем клятвы. Как смеет он явиться сюда за чем-либо, кроме наказания?
— Посмотри на метку, которую оставил на изгнаннике дракон! — крикнул со своего места Риагил. — Вы, катмийцы, гордитесь своим знанием повадок и мыслей драконов. Так осмотри метку и расшифруй ее для нас.
— Какую метку?
Серегил сорвал повязку и поднял руку. Катмийка подозрительно прищурилась, рассматривая отметины драконьих зубов.
— Я знаю, кто ты такой, — прошипела она слишком тихо, чтобы кто— нибудь, кроме Серегила, мог ее услышать. — Это какая-то скаланская уловка.
— Присмотрись внимательно, кирнари. Как бы ты меня не ненавидела, честь помешает тебе солгать.
Лхаар бросила на него испепеляющий взгляд, потом взяла протянутую руку так, словно та была покрыта нечистотами. Катмийка совсем не старалась быть осторожной, но Серегил охотно вытерпел боль, когда та стала ощупывать пораненное место. Он с радостью вытерпел бы и большее ради удовольствия увидеть, как на лице старой сварливой женщины против воли отразилось благоговение.
— Он и правда отмечен драконом, — наконец объявила Лхаар. — На изгнаннике знаменательная метка: знак милости Светоносного, хотя почему это так, я не могу сказать.
— Благодарю тебя, — сказал ей Бритир. — Изгнанник ответит за свои поступки, но сейчас мы должны проголосовать: даем ли мы ему и его спутникам разрешение говорить? Что скажете вы, мои братья и сестры?
Кирнари один за другим выразили согласие.
— Сначала я хочу выступить в защиту Эмиэля-и-Моранти, — сказал Серегил, поворачиваясь к хаманцу.
Эмиэль стоял рядом с креслом Назиена; он подозрительно взглянул на Серегила, как будто расценил его слова как жестокую шутку. На лице кирнари отразилось напряженное внимание.
— Почтенные члены лиасидра, — продолжал Серегил, — как вы знаете, есть доказательства того, что Эмиэль-и-Моранти причинил вред принцессе Клиа — или напал на нее, или отравил. Однако с самого начала у меня появились сомнения. Теперь я могу представить вам новые свидетельства, которые докажут его невиновность.
Клиа привезли с охоты умирающей, со следами пальцев на горле. Алек-и— Амаса и другие видели, как принцесса боролась с Эмиэлем, и подумали, что он напал на нее.
Серегил протянул руку в сторону Клиа.
— Вы все знаете, что Клиа-а-Идрилейн — искусный дипломат. Однако она также и воительница и при нападении оказала бы сопротивление. Она и боролась: под ногтями у нее оказалась кровь, однако это была ее собственная кровь. На Эмиэле не оказалось никаких следов борьбы. Клиа задыхалась, она была за несколько часов до того отравлена ядом апакинаг и в панике царапала собственное горло. Многие из вас знают, как действует этот яд:
посмотрите на Клиа теперь, поговорите с Мидри-а-Иллией и Ниалом-и— Некаи, которые ее лечили. Я полагаю, хаманец говорит правду, когда утверждает, что просто хотел помочь принцессе, когда той стало плохо.
— Но как насчет акхендийского амулета, который носила Клиа? — спросила кирнари Рабази. — Не можешь же ты отрицать этого свидетельства!
— Амулет доказывает насилие Эмиэля, но совершенное не против Клиа и не в тот день. — Серегил открыл бутылочку и передал Алеку браслет, бросив при этом взгляд на Райша-и-Арлисандина. Лицо акхендийца по-прежнему ничего не выражало.
Алек поднял браслет так, чтобы всем было видно.
— Плетеная лента принадлежит Клиа, и сделала ее Амали-аЯссара из Акхенди. Однако сам талисман — резная фигурка — был заменен. Я знаю это, потому что амулет принадлежал мне. Насилие Эмиэля было направлено против меня, вскоре после нашего прибытия в Сарикали. Это могут подтвердить те его родичи, кто был рядом в тот день, а также Ниал-и-Некаи, Кита-и-Бранин и Бека Кавиш.
— Это абсурдно! — возразил Элос-и-Ориан. — Как могла Амали не увидеть, что с ее собственной работой что-то сделали!
— Ниал передал мой талисман Амали-а-Яссаре из Акхенди, чтобы она его восстановила. Я больше амулета не видел до тех пор, пока не присмотрелся к браслету Клиа уже после того, как мы покинули Сарикали.
— Амали наверняка увидела бы различия, — снова заговорил Серегил. — Мы думаем, что она ничего не сказала потому, что именно она и подменила фигурки, чтобы опозорить Хаман и лишить его права участвовать в голосовании.
Все взгляды обратились на кирнари Акхенди и пустое кресло Амали с ним рядом.
— Я отвергаю обвинение, — сказал Райш ровным голосом. — Моя жена была нездорова. Может быть, она ошиблась. Она предложила еще раз прочесть то, что сохранилось в талисмане, но изгнанник уже увез его с собой. Может быть, он и подменил фигурки, и сделал это с той же самой целью: опозорить Хаман.
— О Иллиор! — простонал Алек, однако прежде чем Серегил успел ответить, опять вмешалась кирнари Катме.
— Если бы это было так, зачем бы он стал опровергать свидетельства против Хамана сейчас? — бросила Лхаар. — И зачем ему обвинять акхендийцев, которые все время поддерживали Скалу? И к тому же кто, кроме акхендийца, смог бы поменять амулеты, не нарушив магии? — Она повернулась к Алеку. — Ты знаешь еще что-нибудь?
— Мне… мне так кажется, кирнари, — заикаясь, ответил тот. — Я думаю, что видел, как Амали произвела подмену утром в день охоты. Позднее, когда я нашел браслет и привез его в город, Райши-Арлисандин настоял, чтобы его обследовала именно Амали, хотя он сам или любой акхендиец мог сделать это так же легко. В то время я не обратил внимание на такую странность, поскольку амулет сделала Амали.
— И ты утверждаешь, что ничего об этом не знал? — спросил Бритир Райша.
— Ничего, — ответил тот.
— Сначала могло так и быть, — вмешался Серегил. — Амали не стала бы рассказывать тебе о талисмане, потому что тогда ты мог догадаться, как она его получила, и разгневаться.
Райш сердито нахмурился и покраснел.
— Что ты хочешь сказать?
— Что твоя ревность к прежнему возлюбленному твоей жены, Ниалу-и— Некаи, известна и что ты не одобрял их дружбу. Поэтому ты мог не знать, что она сделала, пока не оказалось слишком поздно, так же как Амали не знала о твоих действиях, иначе не стала бы вмешиваться, не так ли? Между вами явно возникло недоразумение из-за взаимного непонимания.
— Объясни, — сурово потребовал Бритир.
— Я могу лишь предполагать, достопочтенный, — ответил Серегил. — Когда Торсин умер, а Клиа была отравлена, я стал гадать, кто может быть виноват в этом. Такие злодеяния редки здесь, но я, как тебе известно, провел большую часть жизни в Скале, где они — обычное дело. Я много лет имел возможность изучать пути бесчестья. Я даже научился использовать эти свои знания, хотя и не так, как некоторые из вас считают. Я не убийца, но мне известно, как думают убийцы, насильники, предатели, Я не рассчитывал столкнуться с ними здесь, в Ауренене, в Сарикали. Мои детские воспоминания слишком долго туманили мой взгляд и мешали задавать правильные вопросы. Я продолжал гадать, кому было больше всех выгодно устранение Клиа, вместо того чтобы поинтересоваться, кто больше всего от этого потеряет.
— И ты утверждаешь, что убийца — акхендиец?
— Да, кирнари. Когда мы с Алеком и Бекой покинули Сарикали, мы старательно путали следы. И все же все мы стали жертвами нападения акхендийцев, стремившихся убить, а не захватить нас в плен. Мы с Алеком попали в засаду; вооруженный отряд ждал нас как раз у того перевала, который я выбрал. Кто-то сообщил этим людям, где нас искать, кто-то, в чьих силах было нас выследить, поскольку я никому не говорил, по какой дороге поеду. После схватки мы нашли среди вещей нападавших вот это.
Серегил вытащил акхендийский сенгаи и показал всем собравшимся.
— Нам это становится известно только с твоих слов, — сказал Руэн-и-Ури, кирнари Дации.
— Я подтверждаю сказанное Серегилом, — сказал Ниал, выступая вперед. — Я выслеживал изгнанника и его тали и догнал их как раз в тот момент, когда на них напали. С помощью Алека мне удалось спасти Серегила: его хотели убить. Все вместе мы отогнали врагов. Тела тех, кого мы убили, все еще лежат там, насколько мне известно. Потом, когда я вернулся, чтобы найти Беку Кавиш, я обнаружил, что на нее и на моих людей тоже напали. Я отправился следом и увидел, как ее пытались убить снова — на этот раз воины, открыто носившие сенгаи Акхенди.
— Ты помог изгнаннику бежать? — спросил Бритир, подняв брови.
Ниал спокойно встретил его гневный взгляд.
— Да, кирнари.
Силмаец покачал головой, потом снова перевел глаза на Серегила.
— Я до сих пор не вижу доказательств того, что отравителем был акхендиец.
— С помощью руиауро я понял, кирнари, что мы с Алеком на пиру в тупе Вирессы своими собственными глазами видели, как действовал отравитель. Райш-и-Арлисандин сам носил то кольцо и убил благородного Торсина, дружески пожав ему руку. Позже кто-то вложил кисточку от вирессийского сенгаи в руку Торсина, чтобы выставить виновником кирнари Вирессы. Таков был сигнал, которым Юлан-и-Сатхил и Торсин вызывали друг друга на секретные встречи. Только та кисточка была не от сенгаи Юлана, и тем вечером никто не посылал ее Торсину.