Страница:
— Почему Райш стал бы убивать Торсина-и-Ксандуса? — спросил явно озадаченный кирнари Брикхи.
— Потому что скаланский посол вел тайные переговоры с Вирессой об открытии Гедре лишь на время. Бритир повернулся к Клиа.
— Это правда?
Клиа что-то прошептала Адриэль, и кирнари Боктерсы передала ее слова:
— Клиа узнала об этом незадолго до смерти посла. Он действовал так по приказу Идрилейн на случай, если лиасидра отклонит ту просьбу, с которой прибыла Клиа. Тем временем она продолжала выполнять отданные ей приказания, надеясь, что удастся договориться об открытии Гедре навсегда.
Райш продолжал смотреть на них без всякого выражения и продолжал молчать.
Бритир поманил к себе остальных кирнари, за исключением Адриэль и Райша, и после нескольких минут взволнованного перешептывания, когда те вернулись на свои места, сказал Серегилу:
— Мы намерены выслушать все, что ты можешь сказать об этом предполагаемом отравлении.
— Как я уже говорил, в то время я не понял, что вижу; догадываться я начал лишь после нападения на нас в горах. Думаю, что только Райш и Амали знали о браслете и о том, как важно, чтобы подмена талисманов не была обнаружена. Кто-то из них воспользовался амулетом, чтобы выследить нас и устроить засаду.
Однако не только браслет Клиа указывал на них. Дело было еще и в исчезновении талисмана Торсина, и поэтому я думаю, что Клиа стала случайной жертвой.
Когда наутро после пира у Вирессы тело Торсина принесли в дом, где жили скаланцы, Алек обратил внимание на то, что предупреждающий об опасности амулет посла отсутствует. Если отравитель знал, что собой представляет такой талисман, он снял его, чтобы не оставлять следов.
Серегил повернулся лицом к Райшу.
— Ты снял амулет сразу же, как только отравил посла, кирнари, зная, что иначе он тебя выдаст. Ты притворился, что споткнулся, и воспользовался обычным заклинанием, чтобы развязать узел на завязке браслета. Притворная слабость помогла тебе незаметно совершить эту маленькую кражу, но тут вмешалась Клиа, по доброте своей схватив тебя за руку, чтобы поддержать.
— Но подожди! — воскликнул Элос-и-Ориан. — Если это так, то почему амулет Клиа не выдал его точно так же, как выдал бы амулет Торсина?
— Потому что тут не было злого умысла, кирнари. Магия амулета умеет только одно: предостеречь. Поскольку отравление Клиа было несчастным случаем, ничто не привело в действие волшебство. Может быть, Райш находил оправдания убийству Торсина: тот был стар и уже смертельно болен. Он был всего лишь тирфэйе. Он вступил в заговор с Юланом, чтобы лишить Райша единственной надежды на спасение клана. Но Клиа?
Серегил с жалостью посмотрел на старика.
— Я видел твое лицо, когда принцесса помогла тебе удержаться на ногах. Если бы ты замышлял злодейство против нее, талисман на ее браслете выдал бы тебя немедленно. Ты это знал и оставил его на месте. Ты никому не рассказал о том, что сделал, — даже Амали. Это тоже было ошибкой, учитывая, как беспокоилась о тебе жена.
Все знали, что на следующее утро Клиа едет на охоту с хаманцами. Амали решила, что ей представляется шанс опозорить тех, кто, как она считала, вредит интересам Акхенди. Ты ведь ни о чем не подозревал, пока не был найден браслет, правда? Ты хотел возложить вину на Вирессу, и вмешательство Амали только запутало дело. Как только я передал браслет тебе, ты догадался, что произошло, и попытался отобрать у меня амулет.
Серегил помолчал, качая головой.
— С самого начала доказательства не соответствовали предположительно случившемуся. Их было слишком много, они слишком легко находились. Ты наконец выдал себя, начав охоту за нами. — Он снова поднял сенгаи. — Ты не мог рисковать тем, что мы узнаем твой секрет, что возвращает меня снова к Ниалу.
Ниал вышел вперед и, не глядя на кирнари Акхенди, пересказал то, что уже говорил в гостиной Адриэль.
— Амали не могла назвать мне причину странного отчаяния своего мужа, и я ни о чем не догадывался, пока не отправился на поиски трех беглецов. Как и Серегил, я сам не понимал, что увидел, я только хотел защитить Беку, которую люблю. Я действительно помог Серегилу и Алеку отбиться от устроивших засаду. Эти люди хотели убить Серегила, и их замысел удался бы, не окажись там меня. Я расстался с беглецами, так еще ничего и не понимая. Я старался защитить Амали до тех пор, пока не убедился в ее двуличии. Даже любовь имеет свои пределы.
В зале стало тихо.
— Ты должен ответить на эти обвинения, Райш-и-Арлиеандин, — наконец сказал Бритир.
Акхендиец поднялся и горделиво выпрямился.
— Тетсаг не был объявлен. Я отвергаю обвинения.
— Что скажешь ты, Коратан-и-Мальтеус? — спросил силмаец.
— Я поддерживаю все, сказанное здесь, и настаиваю на том, чтобы правосудие свершилось, — проворчал принц.
— У тебя есть еще какие-нибудь доказательства, Серегил?
— Нет, достопочтенный.
Бритир покачал головой; он казался еще более старым, чем обычно.
— Перед нами трудное дело, братья и сестры. Лиасидра должна глубоко все обдумать. Райш, ты должен вызвать жену, чтобы она ответила на выдвинутые против нее обвинения. До того да пребудет все в руках Ауры…
— Что! — вскочил Коратан, но Адриэль положила руку ему на плечо и что— то горячо зашептала.
Алек в отчаянии бросил взгляд на Серегила, но тот лишь покачал головой и двинулся к местам, занятым скаланцами.
Старый силмаец снова поднял голос.
— Однако остается еще вопрос тетсага, объявленного Хаманом против изгнанника Серегила. Он нарушил клятву, данную и Хаману, и лиасидра насчет условий, на которых ему было позволено вернуться.
— Разве было нарушением клятвы исполнение приказов тех, кому он теперь служит? — спросила Ириэль-а-Касраи, кирнари Брикхи.
— Он ауренфэйе и должен подчиняться нашим законам, — заявил Гальмин— и-Немиус.
— Однако он был изгнан и служит скаланцам. Разве не избавляет это его от наказания по закону, так же как лишает поддержки его рода? Раз ему не позволено поступать как представителю нашего народа, то действуют ли в отношении Серегила наши законы? — сказал Юлан-и-Сатхил.
Серегил внимательно посмотрел на вирессийца, прекрасно понимая, что за этой неожиданной поддержкой скрываются какие-то собственные интересы Юлана.
— Так что же, ограничения, на которые согласились скаланцы и сам Серегил, ничего не значат? — фыркнула Лхаар-а-Ириэль. — Если так, то почему бы тирфэйе просто не взять у нас то, что им нужно, не спрашивая согласия? Ты создаешь опасный прецедент, Юлан. Были выдвинуты условия, на них было получено согласие. Скаланцы и изгнанник должны их выполнять.
— Скаланцам был причинен вред! — возразила Адриэль. Бритир поднял руки, призывая к порядку.
— Это все тоже нужно тщательно обсудить. Нам нужно время на размышления. Назиен-и-Хари, продолжаешь ли ты настаивать на тетсаге против этого человека, Серегила из Римини?
— Честь требует этого, — сурово ответил Назиен. — Он нарушил условие. Его кирнари должна взять на себя ответственность за него.
Алек так стиснул кулаки, что пальцы побелели. .
— Этот неблагодарный сукин сын…
— Нет, Алек, — поспешно прошептал Серегил. — У него нет выбора.
Адриэль поднялась и низко поклонилась.
— С глубокой грустью я признаю справедливость твоего требования, кирнари. Своей честью и честью своего клана клянусь держать изгнанника под стражей, пока не будет принято решение лиасидра.
— Хорошо, — сказал Бритир. — Мы снова соберемся завтра утром и продолжим обсуждение. Райш-и-Арлисандин, ты вызовешь Амали-а-Яссара. Коратан-и-Мальтеус, ты должен до следующей луны доказать свои обвинения.
Клиа встрепенулась и протянула к принцу здоровую руку. Он выслушал сестру и спросил:
— Что насчет голосования?
— Его придется отложить, пока не решатся другие дела, — ответил Бритир.
— Проклятие! — прошипел Алек.
Прозвучала заключительная молитва, и толпа медленно начала расходиться. Серегил наклонился к Алеку, словно желая утешить друга, и быстро прошептал ему на ухо:
— Потребуй, чтобы тебе разрешили остаться со мной. Устрой сцену.
Алек бросил на него удивленный взгляд.
— Что? Я не могу…
— Сделай, как я говорю!
— Пойдем, Серегил, — окликнула его Адриэль.
— Позволь мне пойти с ним! — выкрикнул Алек, хватая Серегила за руку. Он покраснел, когда Бека и Теро изумленно обернулись, но продолжал упорно цепляться за друга.
Адриэль сочувственно похлопала его по плечу.
— Мне очень жаль, дорогой мой, но такое совершенно невозможно.
— Это моя собственная вина, тали, — сказал Серегил, с оскорбленным видом отрывая от себя руки Алека. — Успокойся. Ты навлекаешь позор на нас обоих.
— Я не могу этого вынести, — простонал Алек, закрывая руками пылающее лицо. — После всех наших стараний вернуться сюда!
— Возьми себя в руки, мальчик. Не устраивай спектакля, — с отвращением бросил Коратан.
От Серегила потребовалась вся еще сохранившаяся сила воли, чтобы посмотреть в глаза сестре и лицемерно прошептать:
— Мне так жаль, Адриэль… Он ведь еще очень молод. Может быть, ты разрешишь мне занять на эту ночь мою прежнюю комнату? Тогда по крайней мере мы видели бы окна друг друга…
— Та комната ничем не хуже других, — согласилась Адриэль, не скрывая того, что шокирована поведением Алека.
— Ну вот, — выдохнул Серегил, обнимая Алека. Юноша тайком бросил на него вопросительный взгляд, и Серегил на языке знаков незаметно показал ему: «Сегодня ночью на разведку». — Старые секреты, — прошептал он вслух, целуя Алека на прощанье.
— Пусть повезет в сумерках, — пробормотал Алек в ответ, и Серегил с облегчением перевел дух.
Когда он повернулся, чтобы последовать за Адриэль, его схватил в неумелые объятия Теро, что было совершенно ему несвойственно.
— Удачи тебе, друг мой, — прошептал он и сунул ему какой-то маленький сверток. — Помни о своей природе и положись на нее.
— Непременно, — пообещал Серегил, пряча в карман загадочный подарок.
— Потому что скаланский посол вел тайные переговоры с Вирессой об открытии Гедре лишь на время. Бритир повернулся к Клиа.
— Это правда?
Клиа что-то прошептала Адриэль, и кирнари Боктерсы передала ее слова:
— Клиа узнала об этом незадолго до смерти посла. Он действовал так по приказу Идрилейн на случай, если лиасидра отклонит ту просьбу, с которой прибыла Клиа. Тем временем она продолжала выполнять отданные ей приказания, надеясь, что удастся договориться об открытии Гедре навсегда.
Райш продолжал смотреть на них без всякого выражения и продолжал молчать.
Бритир поманил к себе остальных кирнари, за исключением Адриэль и Райша, и после нескольких минут взволнованного перешептывания, когда те вернулись на свои места, сказал Серегилу:
— Мы намерены выслушать все, что ты можешь сказать об этом предполагаемом отравлении.
— Как я уже говорил, в то время я не понял, что вижу; догадываться я начал лишь после нападения на нас в горах. Думаю, что только Райш и Амали знали о браслете и о том, как важно, чтобы подмена талисманов не была обнаружена. Кто-то из них воспользовался амулетом, чтобы выследить нас и устроить засаду.
Однако не только браслет Клиа указывал на них. Дело было еще и в исчезновении талисмана Торсина, и поэтому я думаю, что Клиа стала случайной жертвой.
Когда наутро после пира у Вирессы тело Торсина принесли в дом, где жили скаланцы, Алек обратил внимание на то, что предупреждающий об опасности амулет посла отсутствует. Если отравитель знал, что собой представляет такой талисман, он снял его, чтобы не оставлять следов.
Серегил повернулся лицом к Райшу.
— Ты снял амулет сразу же, как только отравил посла, кирнари, зная, что иначе он тебя выдаст. Ты притворился, что споткнулся, и воспользовался обычным заклинанием, чтобы развязать узел на завязке браслета. Притворная слабость помогла тебе незаметно совершить эту маленькую кражу, но тут вмешалась Клиа, по доброте своей схватив тебя за руку, чтобы поддержать.
— Но подожди! — воскликнул Элос-и-Ориан. — Если это так, то почему амулет Клиа не выдал его точно так же, как выдал бы амулет Торсина?
— Потому что тут не было злого умысла, кирнари. Магия амулета умеет только одно: предостеречь. Поскольку отравление Клиа было несчастным случаем, ничто не привело в действие волшебство. Может быть, Райш находил оправдания убийству Торсина: тот был стар и уже смертельно болен. Он был всего лишь тирфэйе. Он вступил в заговор с Юланом, чтобы лишить Райша единственной надежды на спасение клана. Но Клиа?
Серегил с жалостью посмотрел на старика.
— Я видел твое лицо, когда принцесса помогла тебе удержаться на ногах. Если бы ты замышлял злодейство против нее, талисман на ее браслете выдал бы тебя немедленно. Ты это знал и оставил его на месте. Ты никому не рассказал о том, что сделал, — даже Амали. Это тоже было ошибкой, учитывая, как беспокоилась о тебе жена.
Все знали, что на следующее утро Клиа едет на охоту с хаманцами. Амали решила, что ей представляется шанс опозорить тех, кто, как она считала, вредит интересам Акхенди. Ты ведь ни о чем не подозревал, пока не был найден браслет, правда? Ты хотел возложить вину на Вирессу, и вмешательство Амали только запутало дело. Как только я передал браслет тебе, ты догадался, что произошло, и попытался отобрать у меня амулет.
Серегил помолчал, качая головой.
— С самого начала доказательства не соответствовали предположительно случившемуся. Их было слишком много, они слишком легко находились. Ты наконец выдал себя, начав охоту за нами. — Он снова поднял сенгаи. — Ты не мог рисковать тем, что мы узнаем твой секрет, что возвращает меня снова к Ниалу.
Ниал вышел вперед и, не глядя на кирнари Акхенди, пересказал то, что уже говорил в гостиной Адриэль.
— Амали не могла назвать мне причину странного отчаяния своего мужа, и я ни о чем не догадывался, пока не отправился на поиски трех беглецов. Как и Серегил, я сам не понимал, что увидел, я только хотел защитить Беку, которую люблю. Я действительно помог Серегилу и Алеку отбиться от устроивших засаду. Эти люди хотели убить Серегила, и их замысел удался бы, не окажись там меня. Я расстался с беглецами, так еще ничего и не понимая. Я старался защитить Амали до тех пор, пока не убедился в ее двуличии. Даже любовь имеет свои пределы.
В зале стало тихо.
— Ты должен ответить на эти обвинения, Райш-и-Арлиеандин, — наконец сказал Бритир.
Акхендиец поднялся и горделиво выпрямился.
— Тетсаг не был объявлен. Я отвергаю обвинения.
— Что скажешь ты, Коратан-и-Мальтеус? — спросил силмаец.
— Я поддерживаю все, сказанное здесь, и настаиваю на том, чтобы правосудие свершилось, — проворчал принц.
— У тебя есть еще какие-нибудь доказательства, Серегил?
— Нет, достопочтенный.
Бритир покачал головой; он казался еще более старым, чем обычно.
— Перед нами трудное дело, братья и сестры. Лиасидра должна глубоко все обдумать. Райш, ты должен вызвать жену, чтобы она ответила на выдвинутые против нее обвинения. До того да пребудет все в руках Ауры…
— Что! — вскочил Коратан, но Адриэль положила руку ему на плечо и что— то горячо зашептала.
Алек в отчаянии бросил взгляд на Серегила, но тот лишь покачал головой и двинулся к местам, занятым скаланцами.
Старый силмаец снова поднял голос.
— Однако остается еще вопрос тетсага, объявленного Хаманом против изгнанника Серегила. Он нарушил клятву, данную и Хаману, и лиасидра насчет условий, на которых ему было позволено вернуться.
— Разве было нарушением клятвы исполнение приказов тех, кому он теперь служит? — спросила Ириэль-а-Касраи, кирнари Брикхи.
— Он ауренфэйе и должен подчиняться нашим законам, — заявил Гальмин— и-Немиус.
— Однако он был изгнан и служит скаланцам. Разве не избавляет это его от наказания по закону, так же как лишает поддержки его рода? Раз ему не позволено поступать как представителю нашего народа, то действуют ли в отношении Серегила наши законы? — сказал Юлан-и-Сатхил.
Серегил внимательно посмотрел на вирессийца, прекрасно понимая, что за этой неожиданной поддержкой скрываются какие-то собственные интересы Юлана.
— Так что же, ограничения, на которые согласились скаланцы и сам Серегил, ничего не значат? — фыркнула Лхаар-а-Ириэль. — Если так, то почему бы тирфэйе просто не взять у нас то, что им нужно, не спрашивая согласия? Ты создаешь опасный прецедент, Юлан. Были выдвинуты условия, на них было получено согласие. Скаланцы и изгнанник должны их выполнять.
— Скаланцам был причинен вред! — возразила Адриэль. Бритир поднял руки, призывая к порядку.
— Это все тоже нужно тщательно обсудить. Нам нужно время на размышления. Назиен-и-Хари, продолжаешь ли ты настаивать на тетсаге против этого человека, Серегила из Римини?
— Честь требует этого, — сурово ответил Назиен. — Он нарушил условие. Его кирнари должна взять на себя ответственность за него.
Алек так стиснул кулаки, что пальцы побелели. .
— Этот неблагодарный сукин сын…
— Нет, Алек, — поспешно прошептал Серегил. — У него нет выбора.
Адриэль поднялась и низко поклонилась.
— С глубокой грустью я признаю справедливость твоего требования, кирнари. Своей честью и честью своего клана клянусь держать изгнанника под стражей, пока не будет принято решение лиасидра.
— Хорошо, — сказал Бритир. — Мы снова соберемся завтра утром и продолжим обсуждение. Райш-и-Арлисандин, ты вызовешь Амали-а-Яссара. Коратан-и-Мальтеус, ты должен до следующей луны доказать свои обвинения.
Клиа встрепенулась и протянула к принцу здоровую руку. Он выслушал сестру и спросил:
— Что насчет голосования?
— Его придется отложить, пока не решатся другие дела, — ответил Бритир.
— Проклятие! — прошипел Алек.
Прозвучала заключительная молитва, и толпа медленно начала расходиться. Серегил наклонился к Алеку, словно желая утешить друга, и быстро прошептал ему на ухо:
— Потребуй, чтобы тебе разрешили остаться со мной. Устрой сцену.
Алек бросил на него удивленный взгляд.
— Что? Я не могу…
— Сделай, как я говорю!
— Пойдем, Серегил, — окликнула его Адриэль.
— Позволь мне пойти с ним! — выкрикнул Алек, хватая Серегила за руку. Он покраснел, когда Бека и Теро изумленно обернулись, но продолжал упорно цепляться за друга.
Адриэль сочувственно похлопала его по плечу.
— Мне очень жаль, дорогой мой, но такое совершенно невозможно.
— Это моя собственная вина, тали, — сказал Серегил, с оскорбленным видом отрывая от себя руки Алека. — Успокойся. Ты навлекаешь позор на нас обоих.
— Я не могу этого вынести, — простонал Алек, закрывая руками пылающее лицо. — После всех наших стараний вернуться сюда!
— Возьми себя в руки, мальчик. Не устраивай спектакля, — с отвращением бросил Коратан.
От Серегила потребовалась вся еще сохранившаяся сила воли, чтобы посмотреть в глаза сестре и лицемерно прошептать:
— Мне так жаль, Адриэль… Он ведь еще очень молод. Может быть, ты разрешишь мне занять на эту ночь мою прежнюю комнату? Тогда по крайней мере мы видели бы окна друг друга…
— Та комната ничем не хуже других, — согласилась Адриэль, не скрывая того, что шокирована поведением Алека.
— Ну вот, — выдохнул Серегил, обнимая Алека. Юноша тайком бросил на него вопросительный взгляд, и Серегил на языке знаков незаметно показал ему: «Сегодня ночью на разведку». — Старые секреты, — прошептал он вслух, целуя Алека на прощанье.
— Пусть повезет в сумерках, — пробормотал Алек в ответ, и Серегил с облегчением перевел дух.
Когда он повернулся, чтобы последовать за Адриэль, его схватил в неумелые объятия Теро, что было совершенно ему несвойственно.
— Удачи тебе, друг мой, — прошептал он и сунул ему какой-то маленький сверток. — Помни о своей природе и положись на нее.
— Непременно, — пообещал Серегил, пряча в карман загадочный подарок.
Глава 54. Тетсаг
Серегил лежал на пыльной постели, глядя в темноту и стараясь не думать о всей той лжи, которая в конце концов привела его сюда, в заброшенную комнату его детства. Заставив себя не видеть боли и беспокойства на лицах близких, он теперь был отделен от них более непреодолимой пропастью, чем когда неделю назад покинул Сарикали.
«Разве мог бы я сидеть с ними, своими сестрами и друзьями, зная, что завтра меня ждет суд и что именно Адриэль придется привести в исполнение приговор?» — думал он.
Уж лучше лежать здесь в одиночестве, вызывать в воображении лицо Райша-и-Арлисандина и перебирать в памяти события дня. Уверенность в себе Райша казалась издевательской. Серегил всю жизнь имел дело с лжецами, да и сам довел искусство обмана до совершенства. Ни один честный человек не мог бы сохранять такое спокойствие.
Лиасидра может со временем разоблачить обман, но сколько еще скаланцев погибнет, не получив того, что Ауренен мог бы с такой легкостью им дать? Ради этой миссии он принес в жертву данные ему от рождения права, Клиа — руку, Торсин — жизнь. Что еще придется отдать, пока лиасидра будет неспешно, вслед за холодной луной, совершать свои круги?
Серегил рассеянно вертел в руках маленькую восковую фигурку, переданную ему Теро, и вспоминал прощальные слова мага:
«Помни о своей сущности и положись на нее». Не начал ли Теро говорить загадками, как руиауро? Или Серегил просто услышал в его словах то, что хотел услышать?
Нет, конечно, он все понял правильно. Восковая фигурка несла в себе заклинание, и требовалось лишь произнести тайное слово, чтобы магия начала действовать, — Нисандер много раз делал то же самое, поскольку сам Серегил был лишен способности к волшебству. Намекая на «сущность», Теро наверняка имел в виду истинную сущность. Серегил любил это заклинание еще со времен своего ученичества у Нисандера: оно превращало человека в животное и давало, как считалось, возможность заглянуть в собственное сердце.
Вскоре после того, как они с Алеком прибыли в Римини, Нисандер проделал это с юношей, и никто особенно не удивился, когда Алек превратился в великолепного молодого оленя.
Серегилу было не намного больше лет, чем Алеку, когда Нисандер в первый раз попробовал заклинание на нем. Очнувшись в гибком буром теле выдры, Серегил чуть не заплакал от разочарования. Он рассчитывал на что— то более впечатляющее — например, волка или хищную птицу; ему хотелось походить на учителя, который превращался в орла. Глядя на узкую усатую мордочку, отразившуюся в зеркале, которое специально поставил на пол Нисандер, Серегил чувствовал себя невероятно смешным.
— Выдра? — буркнул он и с отвращением услышал собственный тихий писклявый голосок. — На что она годится, кроме как на воротник?
— Выдры — сообразительные игривые животные. Насколько я знаю, они используют всякие инструменты. — Нисандер провел рукой по гладкой спинке зверька. — У них острые зубы, и они для своего размера прекрасные бойцы, если оказываются загнанными в угол.
— Совсем не то, что я выбрал бы, — фыркнул Серегил, все еще скептически глядя на свое отражение.
— А почему ты думаешь, что мог бы выбирать, милый мальчик? — рассмеялся Нисандер. Серегилу пришлось, переваливаясь и скользя, преодолеть бесконечную лестницу, чтобы спуститься в сады Орески и наконец добраться до одного из прудов; какой же ни с чем не сравнимой радостью оказалась вода!
Серегил стряхнул с себя подкравшуюся дремоту и сел на постели. Бесшумно подкравшись к двери, он прислушался к тихим голосам стороживших его троих родичей. Сестры Серегила и Кита предложили посидеть с ним, но он отказался, сославшись на усталость.
То, что они поверили и оставили его в покое, отозвалось в душе глухой болью.
Серегил придвинул кресло к балконной двери и приготовился к ожиданию, понимая, что для задуманного еще слишком рано.
Глядя на луну, он прикинул, на какой высоте она должна оказаться через час, и стал смотреть на дом напротив.
Алек посидел какое-то время с Бекой в коллосе, потом ушел в свою комнату. Серегил видел, как его фигура четко обрисовалась на фоне освещенного прямоугольника двери, и с трудом подавил желание помахать Алеку. Через некоторое время свет в окне погас, хотя Серегилу казалось, что он видит темный силуэт друга, разделяющего его ожидание.
Однако не только луна указывает время хорошему грабителю. Какое-то внутреннее чувство сказало Серегилу, что наступил нужный момент: словно в ночном воздухе разлился особый аромат или тишина обрела специфический оттенок.
Серегил отодвинул кровать и нащупал незакрепленную плитку пола. Доставая веревку с крюком, он задел куклу и почувствовал, как прядка древних волос обвилась вокруг пальца; до него донесся отзвук странной нежной мелодии.
— Вы прощаетесь со мной, друзья? — прошептал Серегил с благодарностью.
Он бросил веревку на кровать, вернул на место плитку и переоделся для ночной работы в темные штаны и тунику. Потом сунул восковую фигурку, переданную Теро, под одеяло и прошептал: «Выдра».
На постели появилась знакомая фигура, и Серегил обнаружил, что смотрит на посмертный слепок собственного лица. Не владея магией, он не мог придать этому манекену подобие жизни, поэтому ограничился тем, что повернул фигуру на бок и уложил в более естественной позе. Прикосновение к холодной восковой коже заставило его поежиться. Ощущение было такое, словно он забавляется с собственным трупом.
«Остается только молить богов, чтобы никто не пришел меня проведать», — подумал Серегил, выходя на балкон.
Когда он закинул крюк на крышу, скрежет металла по черепице прозвучал устрашающе громко; поврежденная рука заболела, когда Серегил стал карабкаться по веревке. Однако эта боль была ничем по сравнению с той смесью страха и возбуждения, которая охватила его на крыше. Он снова чувствовал себя ребенком, улизнувшим из дому, или Котом, отправляющимся на добычу по крышам вилл Римини. Так или иначе, он чувствовал себя самим собой, как не чувствовал уже месяцы, если не годы, и это было удивительно приятно.
Его ноги сами вспомнили тайный путь — вниз по заброшенной лестнице до площадки, которая выходила к стене сада.
Как только Серегил спрыгнул на землю, из глубокой тени справа появился Алек. Не говоря ни слова, они двинулись дальше: тени-близнецы в темноте.
— Ты устроил замечательное представление в лиасидра, — сказал Серегил, когда они оказались за пределами тупы Боктерсы. — Молодец!
Алек презрительно фыркнул.
— Ах, так, значит, тебе нравится, когда я веду себя, словно прилипчивый мальчишка-потаскун?
— Ты именно такое впечатление старался произвести?
— Потроха Билайри, Серегил, ты тогда застал меня врасплох, и я просто брякнул первое, что пришло в голову. — Плечи Алека печально поникли. — Мне теперь стыдно смотреть в глаза Коратану.
— Сомневаюсь, чтобы его мнение о тебе стало хуже, чем было, — хмыкнул Серегил.
Этой ночью тупа Акхенди была погружена в тишину. Выбирая самые темные проулки, Серегил и Алек стороной обошли несколько все еще открытых таверн и никем не замеченные добрались до дома кирнари.
С помощью крюка на веревке они влезли на крышу и осторожно заглянули сверху во внутренний двор с садом. Судя по темным окнам, все обитатели улеглись спать.
Друзья спустились в сад и двинулись по дорожке между клумбами. Миновав беседку, где в последний раз они видели Амали, Серегил и Алек обнаружили, что дверь, ведущая в спальню кирнари, открыта.
Алек направился к двери, но Серегил удержал его: где-то рядом раздался шелест шелка.
— Я так и думал, что ты можешь заглянуть, изгнанник. Серегил и Алек пригнулись, пытаясь спрятаться за кустами, однако в углу сада вспыхнул мягкий волшебный свет. Шар сиял в ладони Райша-и-Арлисандина; его света как раз хватало, чтобы стали видны морщинистое лицо кирнари и подлокотники кресла, в котором тот сидел. Когда Райш поднял другую руку, Серегил и Алек увидели, что он держит в ней глиняную чашу. Кирнари отхлебнул вина и поставил чашу на маленький столик рядом с креслом.
— Присоединяйтесь, — поманил он друзей. — Теперь вам нечего меня опасаться.
— Надеюсь, мы не заставили тебя ждать слишком долго, кирнари, — ответил Серегил, с подозрением осматривая сад. Шар светил прямо ему в лицо, и увидеть что-либо было трудно.
— Я провожу здесь почти все ночи, — сообщил Райш. — Сон перестал быть мне другом. Я следил за вами, когда вы обыскивали дом Юлана, и сегодня тоже, когда вы собирали по кусочкам то, что, по-вашему, я сделал. У тебя, Серегил, лицо твоей матери, но железную волю и упрямство ты унаследовал от отца.
Что-то в манерах Райша вызвало у Серегила озноб; его правая рука затосковала по рукояти рапиры. Однако кирнари не двинулся с места, не подал никакого сигнала, только снова взял чашу и пригубил вино.
— Я знаю, что ты совершил, — сказал Алек. — Я только не могу понять, как ты смог: Торсин ведь тебе доверял. Да и мы все доверяли.
— Ты хороший человек, юный Алек, но ты не ауренфэйе. Ты не знаешь, что значит носить сенгаи своих предков или смотреть, как земля, по которой ступали их ноги, умирает. Нет такой жертвы, которую я не принес бы ради ее спасения.
— Кроме Амали? — спросил Серегил. Старик скривился, потом хрипло прошептал:
— Она носит моего единственного сына, того, кто унаследует мое имя. То, что она совершила, она совершила по неведению. Виноват я, и на мне лежит позор. Может быть, тебе и удалось бы со временем убедить лиасидра, что Амали виновна, но в этом случае ты обманул бы их.
Райш сунул руку под одежду и вытащил простой плетеный браслет с почерневшей фигуркой. Руки его тряслись, и тени вокруг затанцевали.
— Этот амулет принадлежал Торсину-и-Ксандусу. Он послужит доказательством твоего обвинения против меня. Пусть все закончится и справедливость восторжествует.
По телу акхендийца прошла судорога, рука, державшая браслет, сжалась в кулак. Волшебный светящийся шар вспыхнул ярче, потом замигал.
— Ох, нет! — выдохнул Серегил.
Райш положил браслет на стол и переместил светящийся шар в другую руку; тени снова заплясали вокруг. Волшебный свет озарил другую чашу на столе, которой раньше не было видно, и маленький букетик рядом с ней.
Серегил услышал, как Алек со свистом втянул воздух: юноша узнал соцветия.
— Волчье лыко… — прошептал Алек, назвав их по-тирфэйски.
— Две чаши. Это дваи шоло, — сказал Серегил. — Признание вины.
— Да, — прохрипел Райш. — Я думал, не прибегнуть ли к яду апакинаг, но побоялся, что тогда все запутается. Я не хочу путаницы. — Его снова скрутила судорога. Стиснув зубы, акхендиец стянул с себя сенгаи и уронил его рядом с креслом. — Вина на мне, и только на мне.
— Клянешься ли ты в этом Светом Ауры? — спросил Серегил.
— Клянусь. Как мог бы я просить кого-то еще взять на себя такой позор, как бы это ни было необходимо? — Райш протянул руку Серегилу, и тот сжал ее, опустившись на колени перед умирающим.
— Ты заставишь их поверить? — прошептал Райш. — Пусть моя смерть очистит имя Акхенди, пусть весь позор ляжет на меня одного.
— Я сделаю это, кирнари, — тихо ответил Серегил. Пальцы, которые он сжимал, стали уже ледяными. Наклонившись ближе, Серегил быстро спросил: — Я не ошибся, Клиа была отравлена случайно?
Райш кивнул.
— Я не желал зла и хаманцам. Глупая девочка, моя тали… Хотя я хотел бы… — Он захрипел, потом с трудом втянул воздух. Светящийся шар, все еще лежавший у него на ладони, начал гаснуть. — Я хотел бы обыграть Юлана, этого старого интригана, хоть раз победить его в его собственной игре. Да простит мне Аура…
Изо рта старика хлынула желчь, покрыв его мантию пятнами, которые в лунном свете казались черными. Райш дернулся и поник в своем кресле. Волшебный огонь погас.
Серегил ощутил дуновение отлетевшего кхи, холодная рука разжалась.
— Бедный старый глупец… — Тишина в саду, казалось, сгустилась и стала угрожающей. Серегил понизил голос до еле слышного шепота. — Он слишком следовал атуи, чтобы стать хорошим убийцей.
— Атуи? — пробормотал Алек. — Несмотря на то, что он сделал?
— Я не оправдываю его, но понять могу.
Алек пожал плечами и протянул руку за браслетом.
— По крайней мере он дал нам то, в чем мы нуждаемся.
— Нет, не трогай его. Все это… — Серегил показал на браслет, две глиняные чаши, сброшенный сенгаи, — все это являет собой признание. Мы тут не нужны. Пошли, мы должны вернуться, пока нас не хватились.
Однако Алек не тронулся с места, глядя на скорчившуюся в кресле фигуру. Серегил не видел его лица, но услышал дрожь в голосе, когда юноша наконец заговорил:
— Это может случиться и с тобой, если Назиен настоит на своем.
— Я не собираюсь бежать, Алек. — Фаталистическая улыбка подняла уголок его губ. — По крайней мере до тех пор, пока не выяснится, что другого выхода нет.
Алек молчал, когда они возвращались в тупу Боктерсы, но Серегил чувствовал, что страх мучает юношу, как холодный клинок, прижатый к горлу. Серегилу хотелось обнять друга, утешить его, но утешить было нечем: им все еще двигала упрямая решимость, охватившая его в горах.
Он не обратится в бегство.
Добравшись до тупы Боктерсы, они остановились в тени дома Адриэль. Серегил искал слова, которые могли бы выразить его чувства, но Алек не дал ему ничего сказать: он порывисто обнял его за шею и прижался лбом к его лбу. Серегил притянул юношу к себе, стараясь всем телом впитать тепло и милый запах возлюбленного.
— Они не собираются меня убивать, — прошептал он, зарывшись лицом в мягкие волосы.
— Они могут. — Алек не проливал слез, но в голосе его было такое горе…
— Но не станут. — Серегил прижал свою пораненную руку к щеке Алека, дав тому почувствовать неровности шрамов. — Они не станут убивать меня.
Алек крепко прижался лицом к плечу Серегила, потом резко отстранился и полез через стену, отделяющую от улицы конюшенный двор, ни разу не оглянувшись.
«Разве мог бы я сидеть с ними, своими сестрами и друзьями, зная, что завтра меня ждет суд и что именно Адриэль придется привести в исполнение приговор?» — думал он.
Уж лучше лежать здесь в одиночестве, вызывать в воображении лицо Райша-и-Арлисандина и перебирать в памяти события дня. Уверенность в себе Райша казалась издевательской. Серегил всю жизнь имел дело с лжецами, да и сам довел искусство обмана до совершенства. Ни один честный человек не мог бы сохранять такое спокойствие.
Лиасидра может со временем разоблачить обман, но сколько еще скаланцев погибнет, не получив того, что Ауренен мог бы с такой легкостью им дать? Ради этой миссии он принес в жертву данные ему от рождения права, Клиа — руку, Торсин — жизнь. Что еще придется отдать, пока лиасидра будет неспешно, вслед за холодной луной, совершать свои круги?
Серегил рассеянно вертел в руках маленькую восковую фигурку, переданную ему Теро, и вспоминал прощальные слова мага:
«Помни о своей сущности и положись на нее». Не начал ли Теро говорить загадками, как руиауро? Или Серегил просто услышал в его словах то, что хотел услышать?
Нет, конечно, он все понял правильно. Восковая фигурка несла в себе заклинание, и требовалось лишь произнести тайное слово, чтобы магия начала действовать, — Нисандер много раз делал то же самое, поскольку сам Серегил был лишен способности к волшебству. Намекая на «сущность», Теро наверняка имел в виду истинную сущность. Серегил любил это заклинание еще со времен своего ученичества у Нисандера: оно превращало человека в животное и давало, как считалось, возможность заглянуть в собственное сердце.
Вскоре после того, как они с Алеком прибыли в Римини, Нисандер проделал это с юношей, и никто особенно не удивился, когда Алек превратился в великолепного молодого оленя.
Серегилу было не намного больше лет, чем Алеку, когда Нисандер в первый раз попробовал заклинание на нем. Очнувшись в гибком буром теле выдры, Серегил чуть не заплакал от разочарования. Он рассчитывал на что— то более впечатляющее — например, волка или хищную птицу; ему хотелось походить на учителя, который превращался в орла. Глядя на узкую усатую мордочку, отразившуюся в зеркале, которое специально поставил на пол Нисандер, Серегил чувствовал себя невероятно смешным.
— Выдра? — буркнул он и с отвращением услышал собственный тихий писклявый голосок. — На что она годится, кроме как на воротник?
— Выдры — сообразительные игривые животные. Насколько я знаю, они используют всякие инструменты. — Нисандер провел рукой по гладкой спинке зверька. — У них острые зубы, и они для своего размера прекрасные бойцы, если оказываются загнанными в угол.
— Совсем не то, что я выбрал бы, — фыркнул Серегил, все еще скептически глядя на свое отражение.
— А почему ты думаешь, что мог бы выбирать, милый мальчик? — рассмеялся Нисандер. Серегилу пришлось, переваливаясь и скользя, преодолеть бесконечную лестницу, чтобы спуститься в сады Орески и наконец добраться до одного из прудов; какой же ни с чем не сравнимой радостью оказалась вода!
Серегил стряхнул с себя подкравшуюся дремоту и сел на постели. Бесшумно подкравшись к двери, он прислушался к тихим голосам стороживших его троих родичей. Сестры Серегила и Кита предложили посидеть с ним, но он отказался, сославшись на усталость.
То, что они поверили и оставили его в покое, отозвалось в душе глухой болью.
Серегил придвинул кресло к балконной двери и приготовился к ожиданию, понимая, что для задуманного еще слишком рано.
Глядя на луну, он прикинул, на какой высоте она должна оказаться через час, и стал смотреть на дом напротив.
Алек посидел какое-то время с Бекой в коллосе, потом ушел в свою комнату. Серегил видел, как его фигура четко обрисовалась на фоне освещенного прямоугольника двери, и с трудом подавил желание помахать Алеку. Через некоторое время свет в окне погас, хотя Серегилу казалось, что он видит темный силуэт друга, разделяющего его ожидание.
Однако не только луна указывает время хорошему грабителю. Какое-то внутреннее чувство сказало Серегилу, что наступил нужный момент: словно в ночном воздухе разлился особый аромат или тишина обрела специфический оттенок.
Серегил отодвинул кровать и нащупал незакрепленную плитку пола. Доставая веревку с крюком, он задел куклу и почувствовал, как прядка древних волос обвилась вокруг пальца; до него донесся отзвук странной нежной мелодии.
— Вы прощаетесь со мной, друзья? — прошептал Серегил с благодарностью.
Он бросил веревку на кровать, вернул на место плитку и переоделся для ночной работы в темные штаны и тунику. Потом сунул восковую фигурку, переданную Теро, под одеяло и прошептал: «Выдра».
На постели появилась знакомая фигура, и Серегил обнаружил, что смотрит на посмертный слепок собственного лица. Не владея магией, он не мог придать этому манекену подобие жизни, поэтому ограничился тем, что повернул фигуру на бок и уложил в более естественной позе. Прикосновение к холодной восковой коже заставило его поежиться. Ощущение было такое, словно он забавляется с собственным трупом.
«Остается только молить богов, чтобы никто не пришел меня проведать», — подумал Серегил, выходя на балкон.
Когда он закинул крюк на крышу, скрежет металла по черепице прозвучал устрашающе громко; поврежденная рука заболела, когда Серегил стал карабкаться по веревке. Однако эта боль была ничем по сравнению с той смесью страха и возбуждения, которая охватила его на крыше. Он снова чувствовал себя ребенком, улизнувшим из дому, или Котом, отправляющимся на добычу по крышам вилл Римини. Так или иначе, он чувствовал себя самим собой, как не чувствовал уже месяцы, если не годы, и это было удивительно приятно.
Его ноги сами вспомнили тайный путь — вниз по заброшенной лестнице до площадки, которая выходила к стене сада.
Как только Серегил спрыгнул на землю, из глубокой тени справа появился Алек. Не говоря ни слова, они двинулись дальше: тени-близнецы в темноте.
— Ты устроил замечательное представление в лиасидра, — сказал Серегил, когда они оказались за пределами тупы Боктерсы. — Молодец!
Алек презрительно фыркнул.
— Ах, так, значит, тебе нравится, когда я веду себя, словно прилипчивый мальчишка-потаскун?
— Ты именно такое впечатление старался произвести?
— Потроха Билайри, Серегил, ты тогда застал меня врасплох, и я просто брякнул первое, что пришло в голову. — Плечи Алека печально поникли. — Мне теперь стыдно смотреть в глаза Коратану.
— Сомневаюсь, чтобы его мнение о тебе стало хуже, чем было, — хмыкнул Серегил.
Этой ночью тупа Акхенди была погружена в тишину. Выбирая самые темные проулки, Серегил и Алек стороной обошли несколько все еще открытых таверн и никем не замеченные добрались до дома кирнари.
С помощью крюка на веревке они влезли на крышу и осторожно заглянули сверху во внутренний двор с садом. Судя по темным окнам, все обитатели улеглись спать.
Друзья спустились в сад и двинулись по дорожке между клумбами. Миновав беседку, где в последний раз они видели Амали, Серегил и Алек обнаружили, что дверь, ведущая в спальню кирнари, открыта.
Алек направился к двери, но Серегил удержал его: где-то рядом раздался шелест шелка.
— Я так и думал, что ты можешь заглянуть, изгнанник. Серегил и Алек пригнулись, пытаясь спрятаться за кустами, однако в углу сада вспыхнул мягкий волшебный свет. Шар сиял в ладони Райша-и-Арлисандина; его света как раз хватало, чтобы стали видны морщинистое лицо кирнари и подлокотники кресла, в котором тот сидел. Когда Райш поднял другую руку, Серегил и Алек увидели, что он держит в ней глиняную чашу. Кирнари отхлебнул вина и поставил чашу на маленький столик рядом с креслом.
— Присоединяйтесь, — поманил он друзей. — Теперь вам нечего меня опасаться.
— Надеюсь, мы не заставили тебя ждать слишком долго, кирнари, — ответил Серегил, с подозрением осматривая сад. Шар светил прямо ему в лицо, и увидеть что-либо было трудно.
— Я провожу здесь почти все ночи, — сообщил Райш. — Сон перестал быть мне другом. Я следил за вами, когда вы обыскивали дом Юлана, и сегодня тоже, когда вы собирали по кусочкам то, что, по-вашему, я сделал. У тебя, Серегил, лицо твоей матери, но железную волю и упрямство ты унаследовал от отца.
Что-то в манерах Райша вызвало у Серегила озноб; его правая рука затосковала по рукояти рапиры. Однако кирнари не двинулся с места, не подал никакого сигнала, только снова взял чашу и пригубил вино.
— Я знаю, что ты совершил, — сказал Алек. — Я только не могу понять, как ты смог: Торсин ведь тебе доверял. Да и мы все доверяли.
— Ты хороший человек, юный Алек, но ты не ауренфэйе. Ты не знаешь, что значит носить сенгаи своих предков или смотреть, как земля, по которой ступали их ноги, умирает. Нет такой жертвы, которую я не принес бы ради ее спасения.
— Кроме Амали? — спросил Серегил. Старик скривился, потом хрипло прошептал:
— Она носит моего единственного сына, того, кто унаследует мое имя. То, что она совершила, она совершила по неведению. Виноват я, и на мне лежит позор. Может быть, тебе и удалось бы со временем убедить лиасидра, что Амали виновна, но в этом случае ты обманул бы их.
Райш сунул руку под одежду и вытащил простой плетеный браслет с почерневшей фигуркой. Руки его тряслись, и тени вокруг затанцевали.
— Этот амулет принадлежал Торсину-и-Ксандусу. Он послужит доказательством твоего обвинения против меня. Пусть все закончится и справедливость восторжествует.
По телу акхендийца прошла судорога, рука, державшая браслет, сжалась в кулак. Волшебный светящийся шар вспыхнул ярче, потом замигал.
— Ох, нет! — выдохнул Серегил.
Райш положил браслет на стол и переместил светящийся шар в другую руку; тени снова заплясали вокруг. Волшебный свет озарил другую чашу на столе, которой раньше не было видно, и маленький букетик рядом с ней.
Серегил услышал, как Алек со свистом втянул воздух: юноша узнал соцветия.
— Волчье лыко… — прошептал Алек, назвав их по-тирфэйски.
— Две чаши. Это дваи шоло, — сказал Серегил. — Признание вины.
— Да, — прохрипел Райш. — Я думал, не прибегнуть ли к яду апакинаг, но побоялся, что тогда все запутается. Я не хочу путаницы. — Его снова скрутила судорога. Стиснув зубы, акхендиец стянул с себя сенгаи и уронил его рядом с креслом. — Вина на мне, и только на мне.
— Клянешься ли ты в этом Светом Ауры? — спросил Серегил.
— Клянусь. Как мог бы я просить кого-то еще взять на себя такой позор, как бы это ни было необходимо? — Райш протянул руку Серегилу, и тот сжал ее, опустившись на колени перед умирающим.
— Ты заставишь их поверить? — прошептал Райш. — Пусть моя смерть очистит имя Акхенди, пусть весь позор ляжет на меня одного.
— Я сделаю это, кирнари, — тихо ответил Серегил. Пальцы, которые он сжимал, стали уже ледяными. Наклонившись ближе, Серегил быстро спросил: — Я не ошибся, Клиа была отравлена случайно?
Райш кивнул.
— Я не желал зла и хаманцам. Глупая девочка, моя тали… Хотя я хотел бы… — Он захрипел, потом с трудом втянул воздух. Светящийся шар, все еще лежавший у него на ладони, начал гаснуть. — Я хотел бы обыграть Юлана, этого старого интригана, хоть раз победить его в его собственной игре. Да простит мне Аура…
Изо рта старика хлынула желчь, покрыв его мантию пятнами, которые в лунном свете казались черными. Райш дернулся и поник в своем кресле. Волшебный огонь погас.
Серегил ощутил дуновение отлетевшего кхи, холодная рука разжалась.
— Бедный старый глупец… — Тишина в саду, казалось, сгустилась и стала угрожающей. Серегил понизил голос до еле слышного шепота. — Он слишком следовал атуи, чтобы стать хорошим убийцей.
— Атуи? — пробормотал Алек. — Несмотря на то, что он сделал?
— Я не оправдываю его, но понять могу.
Алек пожал плечами и протянул руку за браслетом.
— По крайней мере он дал нам то, в чем мы нуждаемся.
— Нет, не трогай его. Все это… — Серегил показал на браслет, две глиняные чаши, сброшенный сенгаи, — все это являет собой признание. Мы тут не нужны. Пошли, мы должны вернуться, пока нас не хватились.
Однако Алек не тронулся с места, глядя на скорчившуюся в кресле фигуру. Серегил не видел его лица, но услышал дрожь в голосе, когда юноша наконец заговорил:
— Это может случиться и с тобой, если Назиен настоит на своем.
— Я не собираюсь бежать, Алек. — Фаталистическая улыбка подняла уголок его губ. — По крайней мере до тех пор, пока не выяснится, что другого выхода нет.
Алек молчал, когда они возвращались в тупу Боктерсы, но Серегил чувствовал, что страх мучает юношу, как холодный клинок, прижатый к горлу. Серегилу хотелось обнять друга, утешить его, но утешить было нечем: им все еще двигала упрямая решимость, охватившая его в горах.
Он не обратится в бегство.
Добравшись до тупы Боктерсы, они остановились в тени дома Адриэль. Серегил искал слова, которые могли бы выразить его чувства, но Алек не дал ему ничего сказать: он порывисто обнял его за шею и прижался лбом к его лбу. Серегил притянул юношу к себе, стараясь всем телом впитать тепло и милый запах возлюбленного.
— Они не собираются меня убивать, — прошептал он, зарывшись лицом в мягкие волосы.
— Они могут. — Алек не проливал слез, но в голосе его было такое горе…
— Но не станут. — Серегил прижал свою пораненную руку к щеке Алека, дав тому почувствовать неровности шрамов. — Они не станут убивать меня.
Алек крепко прижался лицом к плечу Серегила, потом резко отстранился и полез через стену, отделяющую от улицы конюшенный двор, ни разу не оглянувшись.
Глава 55. Приговор
Вернувшись в свою пустую комнату, Алек зажег все лампы, надеясь хоть этим разогнать зловещие тени, заполнявшие его мысли.
«Что угодно, лишь бы избавиться от воспоминания о той поникшей в кресле фигуре, о двух чашах…»
Разрываясь между страхом и гневом, Алек собрал два небольших дорожных мешка, готовясь к поспешному бегству; он надеялся уберечь Серегила от безрассудного шага, который означал бы его гибель. Снова и снова юноша выходил на балкон, но темное окно друга ничего ему не говорило.
«О чем он думает?» — в ярости вопрошал себя Алек, расхаживая из угла в угол.
Его собственные надежды и иллюзии казались ему теперь насмешкой судьбы. Он прибыл в Ауренен, чтобы открыть для себя свое прошлое и больше узнать о прошлом Серегила. И что же это ему принесло? Знание о самопожертвовании его матери, искалеченную руку Клиа, позор, обрушившийся на его друга; и вот теперь это необъяснимое решение Серегила явиться на суд лиасидра.
В дверь проскользнул Теро; похоже было, что этой ночью он тоже не ложился.
«Что угодно, лишь бы избавиться от воспоминания о той поникшей в кресле фигуре, о двух чашах…»
Разрываясь между страхом и гневом, Алек собрал два небольших дорожных мешка, готовясь к поспешному бегству; он надеялся уберечь Серегила от безрассудного шага, который означал бы его гибель. Снова и снова юноша выходил на балкон, но темное окно друга ничего ему не говорило.
«О чем он думает?» — в ярости вопрошал себя Алек, расхаживая из угла в угол.
Его собственные надежды и иллюзии казались ему теперь насмешкой судьбы. Он прибыл в Ауренен, чтобы открыть для себя свое прошлое и больше узнать о прошлом Серегила. И что же это ему принесло? Знание о самопожертвовании его матери, искалеченную руку Клиа, позор, обрушившийся на его друга; и вот теперь это необъяснимое решение Серегила явиться на суд лиасидра.
В дверь проскользнул Теро; похоже было, что этой ночью он тоже не ложился.