Страница:
желали получить совет из загробного мира. Французский писатель, живший на
этом острове в первой половине XIX в., присутствовал при одной такой беседе
и описал ее. Церемония происходила в доме больного, и целью ее было узнать
исход болезни. Жрица играла роль медиума, и по ее указанию комнату погрузили
во мрак, погасив все огни. Вызываемый дух принадлежал женщине, умершей за
несколько лет до того и оставившей после себя не более и не менее как
двенадцать мужей, оплакивавших ее кончину. Больной был одним из этих
многочисленных вдовцов; он даже был ее любимым супругом, но тем не менее дух
совершенно недвусмысленно и без всяких обиняков заявил о близкой смерти
больного. Голос ее вначале звучал издалека, но постепенно все приближался и
наконец зазвучал над крышей дома.
Племя маринданим, на южном берегу Новой Гвинеи, во время ежегодных
обрядов посвящения вызывает души своих предков из подземного мира, сильно
стуча о землю в продолжение целого часа нижним концом листьев кокосовой
пальмы. Происходит это всегда ночью. Подобным же образом говорящие на языке
баре тораджа (Центральный Целебес) вызывают во время празднеств души умерших
вождей и героев, гениев - хранителей данной деревни, колотя об пол храма
длинной палкой.
Когда у каянов, на острове Борнео, возникает спор о дележе имущества
умершего человека, то они часто обращаются за помощью к профессиональному
чародею или колдунье, которые вызывают дух покойного, чтобы узнать его волю
относительно принадлежавшей ему собственности. Но вызывать дух можно лишь по
окончании первой жатвы после смерти владельца. Когда наступает время,
изготовляют маленькую модель дома для временного пребывания духа и ставят ее
на галерее настоящего дома перед дверью комнаты покойного. Для подкрепления
вызванной души в домике выставляют еду, питье и папиросы. Чародей
располагается у домика и поет свои заклинания, приглашая душу войти туда и
называя имена членов ее семьи. Время от времени он заглядывает внутрь и
наконец объявляет, что от пищи и питья уже ничего не осталось. Окружающие
верят, что теперь дух вступил в свой дом, а чародей то и дело привскакивает
с места и издает звуки, похожие на кудахтанье курицы, притворяясь, что
прислушивается к шепоту духа. Наконец он провозглашает волю покойного о
разделе его наследства, говоря в первом лице и подражая манере говорить и
другим особенностям умершего. Полученным таким образом указаниям обыкновенно
повинуются, и спор на этом кончается.
Батаки, в центральной части Суматры, полагают, что души умерших, будучи
сами бесплотными, могут сноситься с живыми людьми только через посредство
живого лица, и для этой цели выбирают подходящего медиума, который, служа
проводником воли духа, так верно подражает голосу, манере, походке и даже
одежде покойного, что сходство это часто вызывает слезы у его родственников.
Устами медиума дух называет свое имя, а также имена своих родственников и
рассказывает о том, что он делал на земле. Он раскрывает семейные тайны,
которые хранил в продолжение всей своей жизни, и это укрепляет в его
родственниках веру в то, что с ними разговаривает действительно их умерший
сородич. Когда кто-нибудь в семье болен, духа спрашивают, выживет ли больной
или умрет. Если разражается эпидемия, духа вызывают и приносят ему жертвы,
дабы он уберег людей от заразы. Если человек бездетен, он спрашивает через
посредство медиума у духа, как ему получить потомство. Если что-нибудь
утеряно или украдено, то вызывают духа, чтобы узнать, найдется ли пропавшая
вещь. Если кто-нибудь заблудился в лесу или в другом месте и не вернулся
домой, то встревоженные друзья опять-таки обращаются через медиума к духу за
советом, где им искать пропавшего путника. Когда медиума спрашивают, каким
образом дух вселяется в него, он отвечает, что видит приближение духа и
чувствует, что тело его словно уносится куда-то, ноги делаются легкими и
подпрыгивают сами собой; люди становятся в его глазах маленькими и
красноватого цвета, дома начинают как будто вертеться кругом. Но такая
одержимость не бывает непрерывной: в продолжение припадка дух время от
времени покидает медиума и бродит в стороне. Когда припадок кончается,
медиум часто заболевает, а иногда и умирает.
Некромантия была распространена не только в тропических лесах и
джунглях, но и среди полярных снегов. Так, мы читаем про одного шамана у
лабрадорских эскимосов, который, желая оказать услугу своим друзьям, вызывал
по их просьбе духов умерших, чтобы узнать от них об их судьбе в загробной
жизни, а также о местопребывании отправившихся в море родственников. При
этом он завязывал вопрошающему глаза и трижды ударял палкой по земле. После
третьего удара дух появлялся и отвечал на вопросы шамана. Получив все нужные
сведения, шаман отпускал духа восвояси тремя новыми ударами о землю. Этот
вид некромантии назывался "заклинанием палкой". К такому же способу
вызывания духов прибегают и эскимосы Аляски. Они считают, что духи
поднимаются из подземного мира и проходят через тело шамана, который во
всеуслышание с ними разговаривает и, узнав обо всем, что его интересует,
отсылает их назад в преисподнюю, топнув ногой. Скептики полагают, что ответы
духов получаются посредством чревовещания.
В Китае, где поклонение предкам является основным элементом
национальной религии, практика некромантии имеет, естественно, всеобщее
распространение, и занимаются ею в настоящее время, кажется, главным образом
старые женщины. Например, Кантон и Амой изобилуют такими некромантками.
Архидиакон Грей, проживая в Кантоне, был много раз свидетелем их ловких
проделок.
Как говорят, в Амое чрезвычайно распространен обычай вызывания духов
через посредство женщин-профессионалок. У мужского населения эти особы,
по-видимому, не пользуются высокой репутацией; сказать мужчине в обычном
разговоре, что он "вызывает мертвых", почти равнозначно тому, что назвать
его лгуном. Поэтому некромантки часто предпочитают ограничивать круг своей
деятельности своим собственным полом, дабы не выставлять свое таинственное
искусство на посмешище скептиков-мужчин. Свои сеансы они дают при закрытых
дверях на женской половине дома; когда же церемония происходит в главном
покое, у домашнего алтаря, на ней могут присутствовать все обитатели дома.
Многие семьи ставят себе за правило опрашивать через колдуний всех своих
покойных родственников или хотя бы только незадолго до того умерших, чтобы
убедиться, хорошо ли живется их душам на том свете и не может ли семья
чем-нибудь улучшить их положение. Выбрав благоприятный день, подметают и
вымывают все помещения, потому что духи питают отвращение к пыли и грязи.
Чтобы их привлечь, на алтаре расставляют яства и сладости вместе с
дымящимися курениями. Одна из женщин после прихода медиума должна подойти к
домашнему алтарю, где хранятся дощечки, в которых, по китайскому поверью,
обитают души умерших членов семьи. Зажегши у алтаря две свечи и три
курительные палочки, она приглашает дух покинуть свою дощечку и последовать
за ней. Затем, держа курения между пальцами, она медленно удаляется назад и
ставит курительные палочки в миску или чашу с сырым рисом. Теперь
некромантка приступает к работе и начинает петь заклинания, перебирая струны
или ударяя в барабан. Движения ее постепенно приобретают конвульсивный
характер; она раскачивается взад и вперед, и на теле появляется испарина.
Все это окружающие считают признаком появления духа. Две женщины берут
медиума под руки и сажают в кресло, где она, опустив руки на стол, впадает в
беспамятство или дремоту. Затем ей набрасывают на голову черное покрывало, и
она, находясь в таком состоянии гипноза, уже может отвечать на вопросы, все
время дрожа, раскачиваясь в своем кресле и нервно барабаня по столу руками
или палкой. Ее устами дух оповещает родных о своем положении на том свете и
говорит им, чем они могут облегчить или даже вовсе устранить его муки. Он
сообщает им, дошли ли принесенные ему жертвы по назначению, перечисляет свои
нужды, дает им советы по домашним делам, хотя нередко выражается
двусмысленным образом, и ответы его подчас не находятся ни в малейшей связи
с заданными вопросами. Время от времени медиум произносит шепотом монологи
или, вернее, ведет беседу с духом. Под конец некромантка неожиданно
вздрагивает, просыпается и, поднявшись, заявляет, что дух уже ушел. Забрав
чашу с рисом и курениями, она получает свою мзду и отправляется восвояси.
"Перемены в состоянии медиума принимаются зрителями за различные фазы ее
общения с потусторонним миром. Мы же оставляем за собой право смотреть на
них как на симптомы душевного помрачения и нервного расстройства. Ее спазмы
и конвульсии принимаются за одержимость духом, которого она сейчас вызвала,
или другим, с которым она находится в постоянном общении, благодаря чему
приобрела способность ясновидения и может созерцать духов. Ее припадки
гипнотического состояния объясняют тем, что на это время душа ее, покинув
свое тело, отправляется на тот свет беседовать с духом умершего. Ее шепчущие
губы обозначают разговор либо с ее постоянным духом, либо с духом, вызванным
по заказу. Можно спросить, почему, если дух обитает в дощечке на алтаре, она
должна отправляться к нему на тот свет. На этот вопрос мы не можем дать
ответа".
Из приведенной цитаты следует, что китайская волшебница вызывает иногда
душу умершего не непосредственно, а через повинующегося ей домашнего духа.
Архидиакон Грей также сообщает, что "в Китае, как и в других странах,
существуют лица - всегда старые женщины, - уверяющие, что у них есть
семейные духи и что они могут вызывать духов для беседы с живыми. В этом
отношении китайские прорицательницы сходны с древними еврейскими
волшебницами, которые, по-видимому, при вызывании душ прибегали к помощи
услужающих духов. Когда Саул пожелал вызвать дух Саму ила через аэндорскую
волшебницу, он ей сказал: "Прошу тебя, поворожи мне и выведи мне, о ком я
скажу тебе".
Все эти примеры показывают нам, насколько широко была распространена
практика некромантии среди различных народов.
Глава 5.
Из двух известных библейских рассказов - в книге Самуила (Первая книга
Царств) и в книге Хроник (Первая книга Паралипоменон) - мы узнаем, что Яхве
одно время питал глубокое отвращение к народной переписи и рассматривал ее
как грех, даже более тяжкий, чем кипячение молока или прыгание на порог. В
этих книгах мы читаем, что Яхве, или сатана (библейские авторы в этом пункте
расходятся между собой), внушил царю Давиду несчастную мысль пересчитать
свой народ, что привело к самым ужасным последствиям. Тотчас по окончании
подсчета разразилась великая моровая язва, в которой народ усмотрел
справедливое возмездие за грех переписи. Расстроенному воображению
пораженного мором населения представился в облаках ангел смерти, простерший
свой меч над Иерусалимом, совершенно так же, как в Лондоне, если верить
Дефо, во время великой чумы уличная толпа вообразила, что в воздухе реет
подобное же страшное видение. Лишь после того как раскаявшийся царь признал
свой грех и принес искупительную жертву, ангел смерти вложил в ножны свой
меч, и плакальщики перестали ходить по улицам Иерусалима.
Сопротивление переписи, оказанное Яхве или, вернее, евреями,
представляет собой, по-видимому, частный случай присущего многим
невежественным народам чувства отвращения к подсчету людей, их скота или
имущества. Это странное суеверие широко распространено среди племен Африки.
Так, племя бакота, располагающееся по нижнему течению реки Конго,
считает чрезвычайно гибельным для женщины пересчитывать своих детей -
один, два, три и так далее, потому что злые духи услышат ее и, наслав
смерть, отнимут у нее кого-нибудь из них. Да и вообще все население не
любит, чтобы его считали, из боязни, что это привлечет внимание злых духов и
приведет к смерти некоторых людей. В Свободном государстве Конго власти,
намереваясь в целях налогового обложения произвести подсчет населения,
поручили эту работу офицеру с солдатами. Туземцы, без сомнения, оказали бы
офицеру сопротивление, если бы у него не было так много солдат. Весьма
вероятно, что в других частях Африки столкновения между белыми и туземцами
происходили не на почве отказа туземцев от уплаты податей, а вследствие их
сопротивления переписи из страха, что духи могут услышать и убить их. Точно
так же среди племен балоко, или бангала, живущих в верховьях Конго, туземец
из предубеждения и суеверного чувства не считает своих детей: он думает, что
если станет это делать и назовет их точное число, то злые духи услышат и
кто-нибудь из его детей умрет. Поэтому, когда вы задаете ему такой, казалось
бы, простой вопрос: "Сколько у вас детей?" - в нем просыпается суеверный
страх, и он отвечает: "Я не знаю". Если вы станете настаивать, он вам
скажет: шестьдесят или сто детей - вообще любое число, какое ему
подвернется; при этом он будет иметь в виду всех детей, которых он с
туземной точки зрения на родство должен считать своими, и чтобы обмануть
вездесущих духов, он назовет преувеличенное число".
Племя масаи не считает ни людей, ни животных, полагая, что от этого
люди и животные могут умереть. Вот почему большое количество людей или
обширное стадо скота масаи считают в круглых числах; имея же дело с
небольшими группами людей или скота, они разрешают себе довольно точно
сосчитать общее количество, не перечисляя, однако, отдельных особей группы.
Что касается мертвых людей или животных, то их можно считать и поодиночке,
потому что нет никакого риска, что они вторично умрут. Ва-сена, в Восточной
Африке, "изо всех сил противятся попыткам пересчитать их, в полной
уверенности, что кто-нибудь из сосчитанных людей скоро после этого умрет".
Для акамба, другого племени в той же местности, благополучие их стад
имеет очень большое значение, и поэтому они соблюдают некоторые суеверные
правила, нарушение которых, по их мнению, навлекает на стада несчастье. Одно
из этих правил состоит в том, что скот нельзя пересчитывать; поэтому, когда
стадо возвращается в деревню, владелец лишь окидывает его взглядом, чтобы
удостовериться, все ли оно в целости. По убеждению этого племени, пагубность
счета не ограничивается стадом, а простирается на все живые существа, и в
особенности на девушек. Другой авторитетный знаток племени акамба уверяет,
что "у них, по-видимому, нет никакого суеверия, запрещающего им считать
скот; если у кого-нибудь из них имеется большое стадо, он не знает числа его
голов, но он или жены его во время доения тотчас же замечают, когда не
хватает какой-либо скотины с известным им признаком. Число детей своих он
знает, но никогда не называет его за пределами семьи. У них существует
предание, что человек по имени Мунда-ва-Нгола, живший в горах Ибети, имел
большое количество дочерей и сыновей и хвастался многочисленностью семьи,
говоря, что он и сыновья его могут противостоять любому нападению со стороны
масаев; но однажды ночью масаи неожиданно напали на него и убили его и всю
его семью; соседи решили, что он понес заслуженное наказание".
Относительно акикуйю, другого племени Восточной Африки, мы читаем:
"Трудно получить даже приблизительно верные цифры о составе их семей.
Обычный способ беседы с матерями о числе их детей скоро становится по
меньшей мере бестактным. Считается в высшей степени пагубным называть это
число, что напоминает, несомненно, то отвращение, которое в библейские
времена люди питали к счету населения. На заданный вопрос мать вежливо
отвечает: "Приди и посмотри". Галла, в Восточной Африке, полагают, что
считать скот - опасное дело; стадо от этого перестает размножаться. Подобным
же образом готтентоты верят, что пересчитать членов общины или какого-нибудь
собрания - значит навлечь на них большое несчастье, потому что кто-нибудь из
пересчитанных непременно умрет. Один миссионер, который, не зная об этом
суеверии, сосчитал своих работников, поплатился, как передают, за такую
оплошность своей жизнью.
В Северной Африке суеверное отвращение к счету людей является,
по-видимому, повсеместным. Полагают, что в Алжире все мероприятия
французского правительства, требующие подсчета населения, встречали
сопротивление со стороны туземцев главным образом из-за их нежелания
подвергаться такого рода подсчету. Антипатия эта обнаруживается не только в
случаях счета людей, она проявляется также при подсчете мер зерна -
операции, носящей у них священный характер. Так, например, в Оране лицо,
производящее счет мер зерна, должно находиться в состоянии ритуальной
чистоты, и вместо того чтобы считать, как обычно, - один, два, три и так
далее, оно говорит: "во имя бога" вместо "один", "два благословения" вместо
"два", "гостеприимство пророка" вместо "три", "нам удастся с божьей помощью"
вместо "четыре", "в глазах дьявола" вместо "пять", "в глазах его сына"
вместо "шесть", "бог посылает нам достаток" вместо "семь" и так далее до
"двенадцати" взамен чего говорится "совершенство ради бога". В Палестине
многие мусульмане, считая меры зерна, говорят при первой мере "бог один",
при второй - "ему нет равного", при третьей - просто "три", затем "четыре" и
так далее "Но существуют числа, приносящие несчастье, и первое из них - это
пять", которое заменяют словами "ваша рука", потому что на руке пять
пальцев; другое несчастливое число, как это ни странно, - семь; его либо
обходят молчанием, либо говорят вместо него - "благословение". Вместо
"девять" мусульманин часто говорит: "прошу во имя Мухаммеда"; "одиннадцать"
также часто опускается; после слов "здесь десять" прямо переходит к
двенадцати. Возможно, что с помощью этих подстановок рассчитывают обмануть
злых духов, которые, быть может, прячутся поблизости с намерением украсть
или попортить зерно, причем их считают слишком тупыми, чтобы понять эту
диковинную нумерацию.
На Шортлендских островах в западной части Тихого океана постройка дома
для вождя племени сопровождается рядом церемоний и обрядов. Скаты крыши
покрываются толстым слоем из листьев слоновой пальмы. Собирая эти листья,
строители не должны их считать, потому что это, по мнению туземцев, может
навлечь несчастье; и если собранных листьев оказывается недостаточно, то
дом, даже почти законченный, бросают недостроенным. Отсюда мы можем
заключить, насколько сильна должна быть у туземцев антипатия к счету, что
они готовы скорее потерять даром свой труд, чем подсчитать нужное им
количество листьев.
У индейцев-чироки в Северной Америке существует правило, по которому
дыни и тыквы не следует считать или смотреть на них чересчур пристально,
пока они еще на стебле, ибо от этого они не будут как следует дозревать.
Однажды комендант форта Симсон в Британской Колумбии произвел перепись
окрестных индейцев, и вскоре после этого многие из них умерли от кори.
Индейцы, конечно, приписали это бедствие влиянию переписи совершенно так же,
как евреи при царе Давиде приписали влиянию переписи чуму, разразившуюся над
ними. Индейцы из города Омага "не ведут счета своему возрасту; они полагают,
что, считая свои года, навлекут на себя несчастье".
Сходные суеверия можно найти в Европе и даже в нашей собственной стране
и в наше время. Лапландцы не подсчитывали, а может быть, и теперь еще не
считают свое население и не объявляют его численность, полагая, что это
вызывает среди народа большую смертность. В горной Шотландии "население
верит, что счет людей, принадлежащих к одной семье, и ее скота приносит
несчастье, в особенности если это делать в пятницу. Пастух знает каждое
животное, вверенное его попечению, по его масти, величине и другим
отличительным признакам, но не имеет, вероятно, никакого представления о
количестве животных в стаде. Рыбаки не любят сообщать, сколько они поймали
лососей или других рыб за один улов или в продолжение дня, воображая, что
такая откровенность повредит их удаче". Хотя приведенный отрывок принадлежит
писателю восемнадцатого века, известно, что подобные суеверия господствовали
в Шотландии еще в XIX в. и до сих пор, вероятно, не исчезли окончательно.
На Шетлендских островах, как рассказывают, "всегда полагали, что
подсчет количества овец, крупного скота, лошадей, рыб и вообще всякого
имущества, состоящего из одушевленных и неодушевленных предметов, влечет за
собой неудачу. Передают, будто одно время там существовало убеждение, что за
переписью населения всегда следует вспышка эпидемии оспы". Среди рыбаков
северо-восточного берега Шотландии ни в каком случае не разрешалось считать
лодки, находящиеся в море, а также мужчин, женщин или детей, собравшихся
вместе. Ничем нельзя было вызвать большей ярости рыбачек, бредущих толпой по
дороге продавать свою рыбу, как начав громко пересчитывать их, указывая при
этом на каждую пальцем:
Раз, два, три,
Что за рыбачки впереди?
Они идут по мосту через Ди.
Дьявол их жадные глаза побери!
В одной деревне на форфарширском берегу злые ребятишки обыкновенно
дразнили жен рыбаков, показывая на них указательным пальцем и распевая при
этом:
Раз, два, три,
Раз, два, три,
Кучу целую рыбачек
Вижу я.
Не менее пагубным казалось рыбакам подсчитывание пойманной рыбы или
числа лодок в рыбацкой флотилии, отправляющейся в море за сельдями.
В Линкольншире "ни один фермер не ведет точного счета приплода своих
овец в сезон, когда они ягнятся. Суеверие это, как можно догадаться,
основано на том, что благодаря точному счету злые силы получают сведения,
которые они могут использовать во вред сосчитанным предметам. "Brebis
comptees, le loup les mange". Французская поговорка - "считанных овец волк
поедает". Я видел одного пастуха, который находился в явном смущении: его
хозяин, во всем очень покладистый, так плохо разбирался в пастушьих делах,
что настаивал на ежедневном донесении о количестве приплода ягнят в его
стаде. По такой же причине, вероятно, некоторые люди на вопрос, сколько им
лет, отвечают: "Я одних лет с моим языком и чуть постарше моих зубов". Гедо
(Gaidoz) в своем издании "Melusine" (IX, 35) отмечает, что старые люди не
любили сообщать своих лет и в ответ на настойчивые приставания обыкновенно
говорили, что им столько же лет, сколько их мизинцу.
В Дании говорят, что никогда не следует считать яиц под наседкой: от
этого курица может наступить на яйца и раздавить цыплят. А когда цыплята
вылупились, их тоже не надо считать, иначе они легко могут сделаться добычей
ястреба или коршуна. Не годится также считать цветы и плоды, потому что
цветы от этого завянут, а плоды раньше времени упадут с ветвей. В Северной
Ютландии существует примета, что если вы станете считать мышей, которых
кошка изловила или которых вам самим удалось поймать, то количество мышей
увеличится; точно так же вши, блохи и другие паразиты, будучи сосчитаны
вами, размножатся. Рассказывают, что, по греческому и армянскому поверью,
бородавки, если их пересчитать, увеличиваются в числе.
С другой стороны, по распространенному в Германии суеверию, если вы
считаете свои деньги, то их у вас будет становиться все меньше. В баварском
округе Оберпфальц население думает, что нельзя считать хлебов в печи, иначе
они не зададутся, а в Верхней Франконии, другом округе Баварии, говорят, что
не нужно считать клецки в кастрюле, потому что иначе "маленькие лесные
женщины", которые очень любят эти клецки, не сумеют стащить себе ни одной
штуки и, лишенные любимой пищи, могут погибнуть, отчего леса непременно
засохнут и пропадут. Поэтому, если вы желаете предупредить окончательное
исчезновение лесов в стране, вы вынуждены отказаться от счета своих клецек.
Такое же правило соблюдается и в Северо-восточной Шотландии, но по несколько
иному поводу. "Когда в семье выпекли хлеб, не следует считать ковриг: феи
всегда едят считанный хлеб, и его не хватит на положенный срок".
Принимая во внимание все изложенное, мы с большей степенью вероятности
можем предположить, что антипатия, которую евреи времен царя Давида питали к
переписи населения, коренилась всецело в народном суеверии; возможно, что
последнее укрепилось вследствие вспышки чумы, последовавшей тотчас же за
переписью. Сирийские арабы по сей день, по-видимому, не любят ни считать, ни
подвергаться счету; как нам передают, араб крайне неохотно пересчитывает
шатры, скот и наездников своего племени, боясь, чтобы с ними не приключилось
беды.
В позднейшее время еврейский законодатель ослабил запрет переписи и
разрешил производить учет населения при условии, что каждый человек внесет
половину сикля для бога как выкуп за свою жизнь и в предотвращение грозящей
народу чумы. Получив столь скромную мзду, божество, по-видимому, решило
отбросить в сторону свое щепетильное отношение к греху переписи.
В этой главе Фрэзер касается интереснейшего и широко распространенного,
но не получившего еще достаточного объяснения факта: суеверного страха перед
счетом и точным числом. Этот страх отразился в Ветхом завете в двукратно
повторенном рассказе о всенародной переписи Израильского и Иудейского
царств. Перепись эта рассматривалась составителями библейских книг как
этом острове в первой половине XIX в., присутствовал при одной такой беседе
и описал ее. Церемония происходила в доме больного, и целью ее было узнать
исход болезни. Жрица играла роль медиума, и по ее указанию комнату погрузили
во мрак, погасив все огни. Вызываемый дух принадлежал женщине, умершей за
несколько лет до того и оставившей после себя не более и не менее как
двенадцать мужей, оплакивавших ее кончину. Больной был одним из этих
многочисленных вдовцов; он даже был ее любимым супругом, но тем не менее дух
совершенно недвусмысленно и без всяких обиняков заявил о близкой смерти
больного. Голос ее вначале звучал издалека, но постепенно все приближался и
наконец зазвучал над крышей дома.
Племя маринданим, на южном берегу Новой Гвинеи, во время ежегодных
обрядов посвящения вызывает души своих предков из подземного мира, сильно
стуча о землю в продолжение целого часа нижним концом листьев кокосовой
пальмы. Происходит это всегда ночью. Подобным же образом говорящие на языке
баре тораджа (Центральный Целебес) вызывают во время празднеств души умерших
вождей и героев, гениев - хранителей данной деревни, колотя об пол храма
длинной палкой.
Когда у каянов, на острове Борнео, возникает спор о дележе имущества
умершего человека, то они часто обращаются за помощью к профессиональному
чародею или колдунье, которые вызывают дух покойного, чтобы узнать его волю
относительно принадлежавшей ему собственности. Но вызывать дух можно лишь по
окончании первой жатвы после смерти владельца. Когда наступает время,
изготовляют маленькую модель дома для временного пребывания духа и ставят ее
на галерее настоящего дома перед дверью комнаты покойного. Для подкрепления
вызванной души в домике выставляют еду, питье и папиросы. Чародей
располагается у домика и поет свои заклинания, приглашая душу войти туда и
называя имена членов ее семьи. Время от времени он заглядывает внутрь и
наконец объявляет, что от пищи и питья уже ничего не осталось. Окружающие
верят, что теперь дух вступил в свой дом, а чародей то и дело привскакивает
с места и издает звуки, похожие на кудахтанье курицы, притворяясь, что
прислушивается к шепоту духа. Наконец он провозглашает волю покойного о
разделе его наследства, говоря в первом лице и подражая манере говорить и
другим особенностям умершего. Полученным таким образом указаниям обыкновенно
повинуются, и спор на этом кончается.
Батаки, в центральной части Суматры, полагают, что души умерших, будучи
сами бесплотными, могут сноситься с живыми людьми только через посредство
живого лица, и для этой цели выбирают подходящего медиума, который, служа
проводником воли духа, так верно подражает голосу, манере, походке и даже
одежде покойного, что сходство это часто вызывает слезы у его родственников.
Устами медиума дух называет свое имя, а также имена своих родственников и
рассказывает о том, что он делал на земле. Он раскрывает семейные тайны,
которые хранил в продолжение всей своей жизни, и это укрепляет в его
родственниках веру в то, что с ними разговаривает действительно их умерший
сородич. Когда кто-нибудь в семье болен, духа спрашивают, выживет ли больной
или умрет. Если разражается эпидемия, духа вызывают и приносят ему жертвы,
дабы он уберег людей от заразы. Если человек бездетен, он спрашивает через
посредство медиума у духа, как ему получить потомство. Если что-нибудь
утеряно или украдено, то вызывают духа, чтобы узнать, найдется ли пропавшая
вещь. Если кто-нибудь заблудился в лесу или в другом месте и не вернулся
домой, то встревоженные друзья опять-таки обращаются через медиума к духу за
советом, где им искать пропавшего путника. Когда медиума спрашивают, каким
образом дух вселяется в него, он отвечает, что видит приближение духа и
чувствует, что тело его словно уносится куда-то, ноги делаются легкими и
подпрыгивают сами собой; люди становятся в его глазах маленькими и
красноватого цвета, дома начинают как будто вертеться кругом. Но такая
одержимость не бывает непрерывной: в продолжение припадка дух время от
времени покидает медиума и бродит в стороне. Когда припадок кончается,
медиум часто заболевает, а иногда и умирает.
Некромантия была распространена не только в тропических лесах и
джунглях, но и среди полярных снегов. Так, мы читаем про одного шамана у
лабрадорских эскимосов, который, желая оказать услугу своим друзьям, вызывал
по их просьбе духов умерших, чтобы узнать от них об их судьбе в загробной
жизни, а также о местопребывании отправившихся в море родственников. При
этом он завязывал вопрошающему глаза и трижды ударял палкой по земле. После
третьего удара дух появлялся и отвечал на вопросы шамана. Получив все нужные
сведения, шаман отпускал духа восвояси тремя новыми ударами о землю. Этот
вид некромантии назывался "заклинанием палкой". К такому же способу
вызывания духов прибегают и эскимосы Аляски. Они считают, что духи
поднимаются из подземного мира и проходят через тело шамана, который во
всеуслышание с ними разговаривает и, узнав обо всем, что его интересует,
отсылает их назад в преисподнюю, топнув ногой. Скептики полагают, что ответы
духов получаются посредством чревовещания.
В Китае, где поклонение предкам является основным элементом
национальной религии, практика некромантии имеет, естественно, всеобщее
распространение, и занимаются ею в настоящее время, кажется, главным образом
старые женщины. Например, Кантон и Амой изобилуют такими некромантками.
Архидиакон Грей, проживая в Кантоне, был много раз свидетелем их ловких
проделок.
Как говорят, в Амое чрезвычайно распространен обычай вызывания духов
через посредство женщин-профессионалок. У мужского населения эти особы,
по-видимому, не пользуются высокой репутацией; сказать мужчине в обычном
разговоре, что он "вызывает мертвых", почти равнозначно тому, что назвать
его лгуном. Поэтому некромантки часто предпочитают ограничивать круг своей
деятельности своим собственным полом, дабы не выставлять свое таинственное
искусство на посмешище скептиков-мужчин. Свои сеансы они дают при закрытых
дверях на женской половине дома; когда же церемония происходит в главном
покое, у домашнего алтаря, на ней могут присутствовать все обитатели дома.
Многие семьи ставят себе за правило опрашивать через колдуний всех своих
покойных родственников или хотя бы только незадолго до того умерших, чтобы
убедиться, хорошо ли живется их душам на том свете и не может ли семья
чем-нибудь улучшить их положение. Выбрав благоприятный день, подметают и
вымывают все помещения, потому что духи питают отвращение к пыли и грязи.
Чтобы их привлечь, на алтаре расставляют яства и сладости вместе с
дымящимися курениями. Одна из женщин после прихода медиума должна подойти к
домашнему алтарю, где хранятся дощечки, в которых, по китайскому поверью,
обитают души умерших членов семьи. Зажегши у алтаря две свечи и три
курительные палочки, она приглашает дух покинуть свою дощечку и последовать
за ней. Затем, держа курения между пальцами, она медленно удаляется назад и
ставит курительные палочки в миску или чашу с сырым рисом. Теперь
некромантка приступает к работе и начинает петь заклинания, перебирая струны
или ударяя в барабан. Движения ее постепенно приобретают конвульсивный
характер; она раскачивается взад и вперед, и на теле появляется испарина.
Все это окружающие считают признаком появления духа. Две женщины берут
медиума под руки и сажают в кресло, где она, опустив руки на стол, впадает в
беспамятство или дремоту. Затем ей набрасывают на голову черное покрывало, и
она, находясь в таком состоянии гипноза, уже может отвечать на вопросы, все
время дрожа, раскачиваясь в своем кресле и нервно барабаня по столу руками
или палкой. Ее устами дух оповещает родных о своем положении на том свете и
говорит им, чем они могут облегчить или даже вовсе устранить его муки. Он
сообщает им, дошли ли принесенные ему жертвы по назначению, перечисляет свои
нужды, дает им советы по домашним делам, хотя нередко выражается
двусмысленным образом, и ответы его подчас не находятся ни в малейшей связи
с заданными вопросами. Время от времени медиум произносит шепотом монологи
или, вернее, ведет беседу с духом. Под конец некромантка неожиданно
вздрагивает, просыпается и, поднявшись, заявляет, что дух уже ушел. Забрав
чашу с рисом и курениями, она получает свою мзду и отправляется восвояси.
"Перемены в состоянии медиума принимаются зрителями за различные фазы ее
общения с потусторонним миром. Мы же оставляем за собой право смотреть на
них как на симптомы душевного помрачения и нервного расстройства. Ее спазмы
и конвульсии принимаются за одержимость духом, которого она сейчас вызвала,
или другим, с которым она находится в постоянном общении, благодаря чему
приобрела способность ясновидения и может созерцать духов. Ее припадки
гипнотического состояния объясняют тем, что на это время душа ее, покинув
свое тело, отправляется на тот свет беседовать с духом умершего. Ее шепчущие
губы обозначают разговор либо с ее постоянным духом, либо с духом, вызванным
по заказу. Можно спросить, почему, если дух обитает в дощечке на алтаре, она
должна отправляться к нему на тот свет. На этот вопрос мы не можем дать
ответа".
Из приведенной цитаты следует, что китайская волшебница вызывает иногда
душу умершего не непосредственно, а через повинующегося ей домашнего духа.
Архидиакон Грей также сообщает, что "в Китае, как и в других странах,
существуют лица - всегда старые женщины, - уверяющие, что у них есть
семейные духи и что они могут вызывать духов для беседы с живыми. В этом
отношении китайские прорицательницы сходны с древними еврейскими
волшебницами, которые, по-видимому, при вызывании душ прибегали к помощи
услужающих духов. Когда Саул пожелал вызвать дух Саму ила через аэндорскую
волшебницу, он ей сказал: "Прошу тебя, поворожи мне и выведи мне, о ком я
скажу тебе".
Все эти примеры показывают нам, насколько широко была распространена
практика некромантии среди различных народов.
Глава 5.
Из двух известных библейских рассказов - в книге Самуила (Первая книга
Царств) и в книге Хроник (Первая книга Паралипоменон) - мы узнаем, что Яхве
одно время питал глубокое отвращение к народной переписи и рассматривал ее
как грех, даже более тяжкий, чем кипячение молока или прыгание на порог. В
этих книгах мы читаем, что Яхве, или сатана (библейские авторы в этом пункте
расходятся между собой), внушил царю Давиду несчастную мысль пересчитать
свой народ, что привело к самым ужасным последствиям. Тотчас по окончании
подсчета разразилась великая моровая язва, в которой народ усмотрел
справедливое возмездие за грех переписи. Расстроенному воображению
пораженного мором населения представился в облаках ангел смерти, простерший
свой меч над Иерусалимом, совершенно так же, как в Лондоне, если верить
Дефо, во время великой чумы уличная толпа вообразила, что в воздухе реет
подобное же страшное видение. Лишь после того как раскаявшийся царь признал
свой грех и принес искупительную жертву, ангел смерти вложил в ножны свой
меч, и плакальщики перестали ходить по улицам Иерусалима.
Сопротивление переписи, оказанное Яхве или, вернее, евреями,
представляет собой, по-видимому, частный случай присущего многим
невежественным народам чувства отвращения к подсчету людей, их скота или
имущества. Это странное суеверие широко распространено среди племен Африки.
Так, племя бакота, располагающееся по нижнему течению реки Конго,
считает чрезвычайно гибельным для женщины пересчитывать своих детей -
один, два, три и так далее, потому что злые духи услышат ее и, наслав
смерть, отнимут у нее кого-нибудь из них. Да и вообще все население не
любит, чтобы его считали, из боязни, что это привлечет внимание злых духов и
приведет к смерти некоторых людей. В Свободном государстве Конго власти,
намереваясь в целях налогового обложения произвести подсчет населения,
поручили эту работу офицеру с солдатами. Туземцы, без сомнения, оказали бы
офицеру сопротивление, если бы у него не было так много солдат. Весьма
вероятно, что в других частях Африки столкновения между белыми и туземцами
происходили не на почве отказа туземцев от уплаты податей, а вследствие их
сопротивления переписи из страха, что духи могут услышать и убить их. Точно
так же среди племен балоко, или бангала, живущих в верховьях Конго, туземец
из предубеждения и суеверного чувства не считает своих детей: он думает, что
если станет это делать и назовет их точное число, то злые духи услышат и
кто-нибудь из его детей умрет. Поэтому, когда вы задаете ему такой, казалось
бы, простой вопрос: "Сколько у вас детей?" - в нем просыпается суеверный
страх, и он отвечает: "Я не знаю". Если вы станете настаивать, он вам
скажет: шестьдесят или сто детей - вообще любое число, какое ему
подвернется; при этом он будет иметь в виду всех детей, которых он с
туземной точки зрения на родство должен считать своими, и чтобы обмануть
вездесущих духов, он назовет преувеличенное число".
Племя масаи не считает ни людей, ни животных, полагая, что от этого
люди и животные могут умереть. Вот почему большое количество людей или
обширное стадо скота масаи считают в круглых числах; имея же дело с
небольшими группами людей или скота, они разрешают себе довольно точно
сосчитать общее количество, не перечисляя, однако, отдельных особей группы.
Что касается мертвых людей или животных, то их можно считать и поодиночке,
потому что нет никакого риска, что они вторично умрут. Ва-сена, в Восточной
Африке, "изо всех сил противятся попыткам пересчитать их, в полной
уверенности, что кто-нибудь из сосчитанных людей скоро после этого умрет".
Для акамба, другого племени в той же местности, благополучие их стад
имеет очень большое значение, и поэтому они соблюдают некоторые суеверные
правила, нарушение которых, по их мнению, навлекает на стада несчастье. Одно
из этих правил состоит в том, что скот нельзя пересчитывать; поэтому, когда
стадо возвращается в деревню, владелец лишь окидывает его взглядом, чтобы
удостовериться, все ли оно в целости. По убеждению этого племени, пагубность
счета не ограничивается стадом, а простирается на все живые существа, и в
особенности на девушек. Другой авторитетный знаток племени акамба уверяет,
что "у них, по-видимому, нет никакого суеверия, запрещающего им считать
скот; если у кого-нибудь из них имеется большое стадо, он не знает числа его
голов, но он или жены его во время доения тотчас же замечают, когда не
хватает какой-либо скотины с известным им признаком. Число детей своих он
знает, но никогда не называет его за пределами семьи. У них существует
предание, что человек по имени Мунда-ва-Нгола, живший в горах Ибети, имел
большое количество дочерей и сыновей и хвастался многочисленностью семьи,
говоря, что он и сыновья его могут противостоять любому нападению со стороны
масаев; но однажды ночью масаи неожиданно напали на него и убили его и всю
его семью; соседи решили, что он понес заслуженное наказание".
Относительно акикуйю, другого племени Восточной Африки, мы читаем:
"Трудно получить даже приблизительно верные цифры о составе их семей.
Обычный способ беседы с матерями о числе их детей скоро становится по
меньшей мере бестактным. Считается в высшей степени пагубным называть это
число, что напоминает, несомненно, то отвращение, которое в библейские
времена люди питали к счету населения. На заданный вопрос мать вежливо
отвечает: "Приди и посмотри". Галла, в Восточной Африке, полагают, что
считать скот - опасное дело; стадо от этого перестает размножаться. Подобным
же образом готтентоты верят, что пересчитать членов общины или какого-нибудь
собрания - значит навлечь на них большое несчастье, потому что кто-нибудь из
пересчитанных непременно умрет. Один миссионер, который, не зная об этом
суеверии, сосчитал своих работников, поплатился, как передают, за такую
оплошность своей жизнью.
В Северной Африке суеверное отвращение к счету людей является,
по-видимому, повсеместным. Полагают, что в Алжире все мероприятия
французского правительства, требующие подсчета населения, встречали
сопротивление со стороны туземцев главным образом из-за их нежелания
подвергаться такого рода подсчету. Антипатия эта обнаруживается не только в
случаях счета людей, она проявляется также при подсчете мер зерна -
операции, носящей у них священный характер. Так, например, в Оране лицо,
производящее счет мер зерна, должно находиться в состоянии ритуальной
чистоты, и вместо того чтобы считать, как обычно, - один, два, три и так
далее, оно говорит: "во имя бога" вместо "один", "два благословения" вместо
"два", "гостеприимство пророка" вместо "три", "нам удастся с божьей помощью"
вместо "четыре", "в глазах дьявола" вместо "пять", "в глазах его сына"
вместо "шесть", "бог посылает нам достаток" вместо "семь" и так далее до
"двенадцати" взамен чего говорится "совершенство ради бога". В Палестине
многие мусульмане, считая меры зерна, говорят при первой мере "бог один",
при второй - "ему нет равного", при третьей - просто "три", затем "четыре" и
так далее "Но существуют числа, приносящие несчастье, и первое из них - это
пять", которое заменяют словами "ваша рука", потому что на руке пять
пальцев; другое несчастливое число, как это ни странно, - семь; его либо
обходят молчанием, либо говорят вместо него - "благословение". Вместо
"девять" мусульманин часто говорит: "прошу во имя Мухаммеда"; "одиннадцать"
также часто опускается; после слов "здесь десять" прямо переходит к
двенадцати. Возможно, что с помощью этих подстановок рассчитывают обмануть
злых духов, которые, быть может, прячутся поблизости с намерением украсть
или попортить зерно, причем их считают слишком тупыми, чтобы понять эту
диковинную нумерацию.
На Шортлендских островах в западной части Тихого океана постройка дома
для вождя племени сопровождается рядом церемоний и обрядов. Скаты крыши
покрываются толстым слоем из листьев слоновой пальмы. Собирая эти листья,
строители не должны их считать, потому что это, по мнению туземцев, может
навлечь несчастье; и если собранных листьев оказывается недостаточно, то
дом, даже почти законченный, бросают недостроенным. Отсюда мы можем
заключить, насколько сильна должна быть у туземцев антипатия к счету, что
они готовы скорее потерять даром свой труд, чем подсчитать нужное им
количество листьев.
У индейцев-чироки в Северной Америке существует правило, по которому
дыни и тыквы не следует считать или смотреть на них чересчур пристально,
пока они еще на стебле, ибо от этого они не будут как следует дозревать.
Однажды комендант форта Симсон в Британской Колумбии произвел перепись
окрестных индейцев, и вскоре после этого многие из них умерли от кори.
Индейцы, конечно, приписали это бедствие влиянию переписи совершенно так же,
как евреи при царе Давиде приписали влиянию переписи чуму, разразившуюся над
ними. Индейцы из города Омага "не ведут счета своему возрасту; они полагают,
что, считая свои года, навлекут на себя несчастье".
Сходные суеверия можно найти в Европе и даже в нашей собственной стране
и в наше время. Лапландцы не подсчитывали, а может быть, и теперь еще не
считают свое население и не объявляют его численность, полагая, что это
вызывает среди народа большую смертность. В горной Шотландии "население
верит, что счет людей, принадлежащих к одной семье, и ее скота приносит
несчастье, в особенности если это делать в пятницу. Пастух знает каждое
животное, вверенное его попечению, по его масти, величине и другим
отличительным признакам, но не имеет, вероятно, никакого представления о
количестве животных в стаде. Рыбаки не любят сообщать, сколько они поймали
лососей или других рыб за один улов или в продолжение дня, воображая, что
такая откровенность повредит их удаче". Хотя приведенный отрывок принадлежит
писателю восемнадцатого века, известно, что подобные суеверия господствовали
в Шотландии еще в XIX в. и до сих пор, вероятно, не исчезли окончательно.
На Шетлендских островах, как рассказывают, "всегда полагали, что
подсчет количества овец, крупного скота, лошадей, рыб и вообще всякого
имущества, состоящего из одушевленных и неодушевленных предметов, влечет за
собой неудачу. Передают, будто одно время там существовало убеждение, что за
переписью населения всегда следует вспышка эпидемии оспы". Среди рыбаков
северо-восточного берега Шотландии ни в каком случае не разрешалось считать
лодки, находящиеся в море, а также мужчин, женщин или детей, собравшихся
вместе. Ничем нельзя было вызвать большей ярости рыбачек, бредущих толпой по
дороге продавать свою рыбу, как начав громко пересчитывать их, указывая при
этом на каждую пальцем:
Раз, два, три,
Что за рыбачки впереди?
Они идут по мосту через Ди.
Дьявол их жадные глаза побери!
В одной деревне на форфарширском берегу злые ребятишки обыкновенно
дразнили жен рыбаков, показывая на них указательным пальцем и распевая при
этом:
Раз, два, три,
Раз, два, три,
Кучу целую рыбачек
Вижу я.
Не менее пагубным казалось рыбакам подсчитывание пойманной рыбы или
числа лодок в рыбацкой флотилии, отправляющейся в море за сельдями.
В Линкольншире "ни один фермер не ведет точного счета приплода своих
овец в сезон, когда они ягнятся. Суеверие это, как можно догадаться,
основано на том, что благодаря точному счету злые силы получают сведения,
которые они могут использовать во вред сосчитанным предметам. "Brebis
comptees, le loup les mange". Французская поговорка - "считанных овец волк
поедает". Я видел одного пастуха, который находился в явном смущении: его
хозяин, во всем очень покладистый, так плохо разбирался в пастушьих делах,
что настаивал на ежедневном донесении о количестве приплода ягнят в его
стаде. По такой же причине, вероятно, некоторые люди на вопрос, сколько им
лет, отвечают: "Я одних лет с моим языком и чуть постарше моих зубов". Гедо
(Gaidoz) в своем издании "Melusine" (IX, 35) отмечает, что старые люди не
любили сообщать своих лет и в ответ на настойчивые приставания обыкновенно
говорили, что им столько же лет, сколько их мизинцу.
В Дании говорят, что никогда не следует считать яиц под наседкой: от
этого курица может наступить на яйца и раздавить цыплят. А когда цыплята
вылупились, их тоже не надо считать, иначе они легко могут сделаться добычей
ястреба или коршуна. Не годится также считать цветы и плоды, потому что
цветы от этого завянут, а плоды раньше времени упадут с ветвей. В Северной
Ютландии существует примета, что если вы станете считать мышей, которых
кошка изловила или которых вам самим удалось поймать, то количество мышей
увеличится; точно так же вши, блохи и другие паразиты, будучи сосчитаны
вами, размножатся. Рассказывают, что, по греческому и армянскому поверью,
бородавки, если их пересчитать, увеличиваются в числе.
С другой стороны, по распространенному в Германии суеверию, если вы
считаете свои деньги, то их у вас будет становиться все меньше. В баварском
округе Оберпфальц население думает, что нельзя считать хлебов в печи, иначе
они не зададутся, а в Верхней Франконии, другом округе Баварии, говорят, что
не нужно считать клецки в кастрюле, потому что иначе "маленькие лесные
женщины", которые очень любят эти клецки, не сумеют стащить себе ни одной
штуки и, лишенные любимой пищи, могут погибнуть, отчего леса непременно
засохнут и пропадут. Поэтому, если вы желаете предупредить окончательное
исчезновение лесов в стране, вы вынуждены отказаться от счета своих клецек.
Такое же правило соблюдается и в Северо-восточной Шотландии, но по несколько
иному поводу. "Когда в семье выпекли хлеб, не следует считать ковриг: феи
всегда едят считанный хлеб, и его не хватит на положенный срок".
Принимая во внимание все изложенное, мы с большей степенью вероятности
можем предположить, что антипатия, которую евреи времен царя Давида питали к
переписи населения, коренилась всецело в народном суеверии; возможно, что
последнее укрепилось вследствие вспышки чумы, последовавшей тотчас же за
переписью. Сирийские арабы по сей день, по-видимому, не любят ни считать, ни
подвергаться счету; как нам передают, араб крайне неохотно пересчитывает
шатры, скот и наездников своего племени, боясь, чтобы с ними не приключилось
беды.
В позднейшее время еврейский законодатель ослабил запрет переписи и
разрешил производить учет населения при условии, что каждый человек внесет
половину сикля для бога как выкуп за свою жизнь и в предотвращение грозящей
народу чумы. Получив столь скромную мзду, божество, по-видимому, решило
отбросить в сторону свое щепетильное отношение к греху переписи.
В этой главе Фрэзер касается интереснейшего и широко распространенного,
но не получившего еще достаточного объяснения факта: суеверного страха перед
счетом и точным числом. Этот страх отразился в Ветхом завете в двукратно
повторенном рассказе о всенародной переписи Израильского и Иудейского
царств. Перепись эта рассматривалась составителями библейских книг как