Страница:
Содержание.
часть первая. ДРЕВНЕЙШАЯ ЭПОХА СУЩЕСТВОВАНИЯ МИРА.
Глава 1. СОТВОРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА.
Глава 2. ГРЕХОПАДЕНИЕ.
Глава 3. "КАИНОВА ПЕЧАТЬ".
Глава 4. ВЕЛИКИЙ ПОТОП.
Глава 5. ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ.
часть вторая. ЭПОХА ПАТРИАРХОВ.
Глава 1. ДОГОВОР МЕЖДУ БОГОМ И АВРААМОМ.
Глава 2. НАСЛЕДИЕ ИАКОВА, ИЛИ МИНОРАТ.
Глава 3. ИАКОВ И КОЗЬИ ШКУРЫ, ИЛИ "ВТОРИЧНОЕ РОЖДЕНИЕ".
Глава 4. ИАКОВ В ВЕФИЛЕ.
Глава 5. ИАКОВ У КОЛОДЦА.
Глава 6. ДОГОВОР В ГАЛААДЕ.
Глава 7. ИАКОВ У ПЕРЕПРАВЫ ЧЕРЕЗ ИАВОК.
Глава 8. ЧАША ИОСИФА.
часть третья. ЭПОХА СУДЕЙ И ЦАРЕЙ.
Глава 1. МОИСЕЙ В ТРОСТНИКОВОЙ КОРЗИНЕ.
Глава 2. САМСОН И ДАЛИДА.
Глава 3. "УЗЕЛ ЖИЗНИ".
Глава 4. АЭНДОРСКАЯ ВОЛШЕБНИЦА.
Глава 5. ГРЕХ НАРОДНОЙ ПЕРЕПИСИ.
Глава 6. СТРАЖИ ПОРОГА.
Глава 7. СВЯЩЕННЫЕ ДУБЫ И ТЕРПЕНТИННЫЕ ДЕРЕВЬЯ.
Глава 8. ИЗРАИЛЬСКИЕ "ВЫСОТЫ".
Глава 9. МОЛЧАНИЕ ВДОВ.
часть четвертая. ЗАКОН.
Глава 1. ЗАКОН И ЕГО МЕСТО В ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ.
Глава 2. НЕ ВАРИ КОЗЛЕНКА В МОЛОКЕ МАТЕРИ ЕГО.
Глава 3. САМОИСТЯЗАНИЯ В ЗНАК ТРАУРА ПО УМЕРШИМ.
Глава 4. БОДЛИВЫЙ БЫК.
Глава 5. ЗОЛОТЫЕ КОЛОКОЛЬЧИКИ.
Вряд ли найдется в истории письменности другой такой памятник, о
котором бы столько писали, столько бы спорили, как Библия. И вряд ли
давались одной книге столь различные оценки - от религиозного преклонения
перед ней ("Библия - священное писание") до юмористической перелицовки
библейских сюжетов ("Занимательная Библия" Лео Таксиля). В религиоведческой
литературе мы также находим множество сочинений, авторы которых обращались к
Библии.
Несколько поколений ученых разных специальностей, применяя исторический
метод, бились над решением проблем происхождения и истории книг Ветхого и
Нового заветов. Многое сделано, ряд вопросов прояснился. После работ Ж.
Астрюка, В. Де Ветте, Г. К. Графа, Ю. Вельхаузена и других классиков
библейской критики никто уже не оспаривает их основных выводов: главная
часть Ветхого завета (Новый завет оставим здесь в стороне) - а именно
Пятикнижие Моисея - составилась из нескольких друг другу противоречащих
текстов, условно названных Яхвист, Элохист, Второзаконие, Жреческий кодекс;
были предположительно установлены хронологические даты написания отдельных
источников, время их сложения в единый памятник; проведено текстуальное
сопоставление библейских текстов с мотивами религиозно-мифологической
литературы Вавилона, Египта, античного мира, определены пути их взаимного
соприкосновения и заимствования...
Но многое в критическом изучении библейских книг, содержащихся в них
сюжетов и мотивов долгое время оставалось еще неясным. Привлечь в более
широких масштабах этнографический и фольклорный материал - аналогичные
библейским мотивы и сюжеты в верованиях и обрядах древних и новых народов,
чтобы на нем построить объяснение темных мест в ветхозаветных текстах, -
такую задачу принял на себя автор сочинения "Фольклор в Ветхом завете"
английский (точнее, шотландский) ученый Джеймс Джордж Фрэзер.
Прославивший свое имя целым рядом блестящих этнографических,
религиоведческих и других сочинений, начиная с первого издания классической
"Золотой ветви" (1-е изд. в 2-х кн., 1890 г.), за которой последовали
"Описание Греции" Павсания" (6 томов, 1898 г.), "Тотемизм и экзогамия" (4
тома, 1910 г.), "Вера в бессмертие" (3 тома, 1913 г.), "Почитание природы"
(1926 г.), "Мифы о происхождении огня" (1930 г.), "Страх смерти в
примитивной религии" (1933 г.) и другие, Фрэзер постепенно усовершенствовал
свой чисто эволюционистский метод, применяя его к исследованию общих
фольклорно-этнографических и религиоведческих проблем. Его "Золотая ветвь"
постепенно развернулась в 12 капитальных томов (1911-1915 гг.). Первый
перевод на русский язык "Золотой ветви" с английского сокращенного издания,
подготовленного самим автором, осуществлен в 1980 году. Попутно, по мере
изучения очередных проблем, ученый касался вопросов древнееврейской религии,
и ему показалось полезным собрать в одно целое "ветхозаветные" факты и
проблемы, осветив их сравнительно-этнографическими данными. Так родилось
объемистое трехтомное сочинение- "Фольклор в Ветхом завете" (1918 г.),
вскоре сжатое самим автором до однотомного (1923 г.).
Разумеется, читая книгу, современный читатель должен помнить о том,
когда она написана, учитывать своеобразие научных позиций автора и
особенности его литературного стиля. Со времени ее выхода в свет прошло
почти семь десятилетий. Естественно, кое-что в ней просто устарело. Не
всегда для нас приемлема терминология Фрэзера. Надо помнить и о том, что
примеры, приводимые им, порой почерпнуты из записок христианских миссионеров
и колониальных служащих, и относиться к ним следует с известной скидкой на
сам их характер.
Бурные события нашей эпохи внесли немало изменений в жизнь народов, чьи
нравы и обычаи нашли отражение в труде Фрэзера. Многие из этих народов
вступили на путь национально-освободительной борьбы. Рухнула колониальная
система империализма. В процессе прогрессивного развития обретших свободу
стран преодолевается их вековая отсталость, уходят в прошлое традиции,
покоившиеся на невежестве людей, на смену им приходят новые. И это тоже надо
иметь в виду читателю. За время, прошедшее с момента написания книги,
изменились и многие географические названия. Поэтому представляется вполне
оправданным снабдить данное издание специальной географической справкой.
Думается, что столь же оправдан указатель этнических наименований,
помещенный в конце книги.
Кое-кого может удивить манера ученого приводить примеры без ссылок на
первоисточники. Видимо, в какой-то мере она была продиктована его
стремлением максимально сократить объем издания, которое, как уже
отмечалось, было доведено им до одного тома. Настоящий перевод сделан именно
с однотомника, вышедшего на английском языке. И в данном случае все
претензии следует относить к оригиналу.
И еще одна оговорка. У Фрэзера почти все библейские персонажи
представлены как исторические личности, хотя в действительности, как это
ныне убедительно доказано, многие из них носят явно мифический характер.
Анализируя Библию, Фрэзер воспринимает ее такой, как она написана, не
останавливаясь на вопросе об историчности ее героев. И это понятно, если
помнить, что его в первую очередь интересовали определенные аспекты духовной
культуры человека. Поэтому нужно критически относиться к тем текстам, в
которых те или иные персонажи характеризуются в качестве реально
существовавших. Во всех случаях надо исходить из того, что труд Фрэзера
принадлежит своему времени. И его следует соотносить с этим временем, как и
любое научное исследование прошлого, к которому мы обращаемся в наши дни.
"Фольклор в Ветхом завете", по существу, сборник печатавшихся раньше
статей, но Фрэзер постарался придать ему вид обобщающей монографии, поставив
во главу угла самую сложную и спорную проблему - вопрос о составе и
источниках Пятикнижия Моисея.
Эволюционистский метод вполне оправдал себя, особенно в уразумении
первых страниц Библии, повествующих о "сотворении" первых людей и о жизни их
в раю. Фрэзеру удалось убедительно показать широкую распространенность у
народов разных стран мифологических мотивов, которые не привлекали к себе
внимания, но которые, видимо, лежали в основе библейской повести о первых
людях. В частности, прекрасно разъяснена мифологема смерти: мотив омоложения
через сбрасывание кожи (отсюда змея в рассказе о грехопадении) и мотив
ложной вести (змея обманула первых людей). Сочетание этих двух мотивов и
составило канву библейского рассказа о грехопадении и об утрате бессмертия.
Жаль, однако, что Фрэзер не дошел здесь до конца. Он не уделил
достаточного внимания самому существенному, быть может, мотиву в этом
библейском рассказе - мотиву "древа познания добра и зла". Что представляло
собой это древо и почему всякий, кто съедал его плоды, подвергался
неминуемой смерти? Фрэзер лишь слегка коснулся этого вопроса, а он
представляет едва ли не самую важную часть всей проблемы. Ведь мифология
всех времен и народов знает не меньше пяти видов мифологических деревьев (не
считая реальных деревьев, ставших предметом религиозного почитания): это
"мировое древо" (мифологическая модель мира), "древо жизни" и "древо смерти"
(типа анчара), "шаманское дерево" (место подготовки или посвящения шамана)
и, наконец, "древо познания добра и зла". Генезис первых четырех видов этих
мифологических деревьев более или менее ясен, реальная основа каждого из них
легко поддается расшифровке. Но что такое "древо познания", которое бог
посадил "посередине рая", то есть в самом легкодоступном месте, и тем не
менее наложил на него столь строгое табу?
Самое же главное: почему нарушение первыми людьми божьего запрета
("грехопадение") привело к "открытию глаз" у них? Что именно узнали они,
вкусив запретные плоды? Казалось бы, если следовать логике рассказа книги
Бытие, перед открывшимися глазами Евы и Адама развернулся весь огромный и
только что созданный мир, вся вселенная, земля и небо! Но нет. Оказывается,
узнали они только одно- они наги. Мало того, даже не всю наготу свою увидели
Ева и Адам, а только ту часть ее, которую можно закрыть "опоясаниями" из
листьев! В чем же еще заключалось то "добро и зло", познавать которое
человеку запрещалось? Этот вопрос остается без ответа, Фрэзер его даже не
ставит... Да и немудрено: для полного и убедительного решения проблемы нужно
было бы подвергнуть исследованию все известные формы культа деревьев, а
заодно и культа священных рощ - вероятного истока мифологизации деревьев;
только таким путем удастся, быть может, понять происхождение такого редкого
поверья, как "древо познания".
Для полной убедительности концепции Фрэзера не хватает еще одного: надо
бы объяснить, каким образом библейский "змей" постепенно превратился в
дьявола-соблазнителя, сатану и злого духа - эволюция, для которой рассказ
книги Бытие не дает, в сущности, никакой опорной точки.
Таков первый, наиболее общий круг проблем, касающихся истории всего
человечества, истории "грехопадения" прародителей и его последствий. Первый,
но, быть может, не самый показательный в смысле применяемого Фрэзером
метода. Вслед за первыми двумя главами, посвященными "древнейшей эпохе
существования мира", идет целая серия глав (первоначально это были
самостоятельные статьи), хотя и не всегда связанных одна с другой, но
подчиненных единой исторической схеме- "Великий потоп", "Эпоха патриархов",
"Эпоха судей и царей", "Закон" - схеме, достаточно выдержанной.
Главы эти, как читатель сам может легко заметить, весьма неравновелики
и, добавим, неравноценны. Четвертая глава, посвященная "Великому потопу", -
самая большая, занимает сто страниц; "небесной лестнице" уделено всего лишь
три страницы, а "культу высот" - пять страниц. Поэтому и весьма различна
степень информативности глав. Прочтя, например, ту же главу о потопе,
читатель может считать себя более или менее осведомленным в вопросе о
влиянии стихийных катастроф на исторические судьбы людей: эти вопросы
трактуются с должной обстоятельностью, на высоком научном уровне. Наоборот,
известный эпизод с мнимым похищением чаши в рассказе об Иосифе дал повод
Фрэзеру лишь к поверхностной заметке о способах гадания по сосуду с водой.
История Иакова (отца Иосифа), обманом отнявшего первородство у своего брата
Исава, послужила автору предлогом для интереснейшего обзора обычаев минората
(система наследования имущества младшим в семье) в разных странах и в разные
эпохи. А сложнейшие исторические проблемы, связанные с личностью
законодателя Моисея, обойдены в книге почти полным молчанием.
Таким образом, содержание предлагаемой книги очень пестро. Надо,
кстати, добавить, что в первоначальном трехтомном издании этой книги
содержание ее выглядело еще пестрее. Там были главы очень содержательные,
посвященные самым разным предметам. Например, обширный обзор обычаев так
называемого кросскузенного брака (предпочтительный брак с дочерью брата
матери) с попыткой выяснить корни этого обычая и др. В однотомном издании
сам автор изъял их, видимо стремясь достигнуть большей монолитности
содержания. Монолитности, правда, особой не получилось, и даже можно
пожалеть об исключении автором некоторых интересных глав: переход через
Красное море, Соломон и царица Савская, Иона и кит и др.
Не будем, впрочем, упрекать автора за эти пропуски. Скажем ему спасибо
за то, что он дал - пусть не в строгой системе, зато в фактографическом
изобилии.
Подчеркнем здесь одну важную сторону научного творчества Джеймса
Фрэзера - его идейную направленность. Как в этой книге, так и в других
Фрэзер выступает как либеральный, свободомыслящий ученый, поднимающийся
порой до понимания исторических связей фактов, которыми так богата книга. В
то же время Фрэзер избегает резких оценок, предпочитая выступать с
"объективистских", "нейтральных" позиций. Но материал его книги говорит сам
за себя, особенно где дело идет о религиозно-магических обрядах.
Тенденция смягчать оценку различных мифологических персонажей доводит
порой Фрэзера до прямого их искажения. Яркий пример - характеристика
центрального образа библейской религии - бога Яхве, к которому он не раз
возвращается в своей книге. Яхве у него - не грозный каратель, не жадный
потребитель человеческой и животной крови, а "вспыльчивое, но, в сущности,
добродушное божество", которое великодушно предоставило первым людям
свободный выбор - жизнь или смерть; и не его вина, если люди почему-то
выбрали смерть, отказавшись от вечной жизни.
Эта наивная апологетика, впрочем, не слишком портит научную ценность
книги с ее свободомыслящим в целом стилем. А налет романтического любования,
которым отмечены у Фрэзера описания природы - арены действий мифологических
персонажей, - скорее ее украшает. Блестящий поэтический талант Фрэзера (он
даже писал стихи!) сочетался с умением проникнуть в дух эпохи, со
стремлением оживить памятники древности, отнеся их к определенному
ландшафту. Эти страницы книги читаются как художественная проза.
С. А. Токарев
часть первая.
Глава 1.
Для внимательного читателя Библии едва ли останется незамеченным резкое
противоречие между двумя рассказами о сотворении человека, которые изложены
в первой и второй главах книги Бытие. В первой главе мы узнаем, как в пятый
день творения бог создал рыб и птиц, вообще всякую тварь, живущую в воде и
воздухе, как в шестой день он сотворил сперва всех земных животных, а потом
людей и что люди были представлены мужчиной и женщиной. Таким образом, из
этого рассказа мы заключаем, что человек был последним по времени созданием
из всех существ, живущих на земле, а также, между прочим, что различие
полов, как существенный признак человеческого рода, присуще также и
божеству; но как примирить такое различие с единством божества, это вопрос,
на который автор не удостоил нас ответом. Оставляя, однако, в стороне эту
теологическую проблему, как слишком, быть может, глубокую для человеческого
понимания, обратимся к более простому вопросу - о последовательности событий
и остановим наше внимание на том утверждении, что бог сотворил сперва низших
животных, а потом человеческие существа и что эти последние (мужчина и
женщина) были созданы, по всей видимости, одновременно, причем оба в равной
мере отражали величие их божественного оригинала. Так мы читаем в первой
главе. Но когда мы переходим ко второй главе, то, к немалому нашему
смущению, мы находим здесь уже другой, прямо противоположный рассказ о том
же самом акте столь большой важности. Здесь мы совершенно неожиданно узнаем,
что бог сотворил сперва человека в образе мужчины, потом низших животных и
после них, уже по позднее возникшему замыслу, женщину, создав ее из ребра,
которое он взял у мужчины, пока тот спал. Порядок расположения творений по
их рангу в обоих рассказах явно противоположный. В первом рассказе бог
начинает с рыб и продолжает творить по восходящей линии, переходя от рыб к
птицам и зверям, а от них к мужчине и женщине. Во втором рассказе его
созидательная работа идет по нисходящей линии - от мужчины к низшим животным
и от них к женщине, которая, очевидно, знаменует собой самую низшую ступень
божественного творчества. И в этой второй версии ни слова не говорится о
том, что мужчина и женщина созданы по образу бога, а просто сказано, что
"создал господь бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание
жизни, и стал человек душею живою". Впоследствии, чтобы облегчить
одиночество человека, который, не имея спутника, слонялся по устроенному для
него прекрасному саду, бог сотворил всех птиц и зверей и дал их человеку;
очевидно, для того, чтобы те развлекали его и составили ему компанию.
Человек посмотрел на них и дал им всем имена, но эти товарищи ему все-таки
не понравились, и тогда только бог как бы с отчаяния создал наконец женщину
из незначительной части мужского скелета и дал ее в жены человеку.
Резкое противоречие между обоими рассказами объясняется весьма просто,
тем обстоятельством, что они происходят из двух различных и первоначально
самостоятельных источников, впоследствии включенных в одну книгу редактором,
который механически связал оба рассказа, не удосужившись даже смягчить или
сгладить противоречия.
Рассказ о сотворении мира в первой главе восходит к так называемому
Жреческому кодексу, составленному жрецами во время вавилонского пленения или
после него. Рассказ о сотворении человека и животных во второй главе
восходит к так называемому Яхвисту, написанному на несколько столетий ранее
первого, вероятно в IX в. до новой эры. Различие религиозных установок обоих
авторов бросается в глаза. Более поздний автор Кодекса имеет абстрактное
представление о боге как о существе, которое недоступно человеческому глазу
и творит мир простым велением. Более ранний автор Яхвиста представляет себе
бога в конкретной форме, как существо, которое говорит и действует подобно
человеку, которое лепит человека из глины, разводит сад, гуляет в этом саду
в часы дневной прохлады, призывает к себе Адама и Еву, спрятавшихся за
деревьями, делает им одежду из кожи вместо слишком легких опоясаний из
фиговых листьев, которыми наши прародители стыдливо прикрывали свою наготу.
Очаровательная наивность, почти веселый тон более раннего рассказа
составляет прямой контраст с важной серьезностью позднейшего, хотя в то же
время нас поражает некоторый налет грусти и пессимизма, пробивающийся сквозь
яркие краски, которыми яхвистский художник рисует нам жизнь того невинного
века. В особенности же он почти не пытается скрыть своего глубокого
презрения к женщине. Появление на свет женщины в последнюю очередь и самый
способ ее сотворения - необычный и унизительный - из ребра ее господина и
владыки, тогда как все низшие животные сотворены нормальным и приличным
способом, в достаточной степени обнаруживают его невысокое мнение о женской
природе; впоследствии это его, прямо сказать, женоненавистничество принимает
еще более мрачный оттенок, когда он все несчастья и горести человеческого
рода приписывает легковерной глупости и неуемному аппетиту его праматери.
Первые пять книг Ветхого завета - Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие
- называются Пятикнижием; в иудаизме они именуются Законом или Торой, то
есть учением. Богословы иудаизма и христианства выдают Пятикнижие за цельное
произведение, записанное Моисеем непосредственно со слов бога Яхве. В
действительности библейской критикой установлено, что текст Пятикнижия
комплектовался на протяжении более чем 500 лет одновременно с текстом шестой
книги Ветхого завета - Иисуса Навина, в связи с чем говорят о Шестикнижии. В
Пятикнижии рассказ ведется от бога, именуемого то Эпоха (во множественном
числе Элохим), то Яхве. В русском синодальном переводе Библии Элохим обычно
передается словом "бог", а Яхве - словом "господь". Если разделить тексты,
связанные с Яхве и Элохим, то получится два отдельных повествования, каждое
из которых само по себе последовательно и цельно. Их условно называют Яхвист
и Элохист. Создание Яхвиста относят к Х-IX в, до нашей эры, Элохиста - к
тому же времени или несколькими десятилетиями позже. В 621 г. до нашей эры
возник третий документ, вошедший впоследствии в Пятикнижие - Второзаконие. В
период вавилонского плена (VI в. до нашей эры) или сразу после него
иудейские жрецы составили так называемый Жреческий кодекс.
Из этих двух рассказов более ранний, то есть яхвистский, не только
живописнее, но и богаче фольклором, ибо в нем сохранилось обаяние
примитивного простодушия, которое тщательно затушевано позднейшим автором. В
соответствии с этим первый рассказ дает больше материала для сравнения с
теми по-детски наивными рассказами, с помощью которых люди в разные века и в
разных странах пытались объяснить великую тайну появления жизни на земле.
Некоторые из этих бесхитростных преданий я и приведу на следующих страницах.
По-видимому, яхвистский автор представлял себе, что бог вылепил первого
человека из глины совершенно так же, как это сделал бы гончар или как
ребенок лепит куклу из глины, и что, вымесив глину и придав ей надлежащую
форму, бог оживил вылепленную фигуру своим дыханием в ее рот и ноздри, то
есть тем же способом, каким пророк Елисей, по библейскому рассказу,
возвратил к жизни мертвого ребенка сонамитянки: он лег на его тело, приложил
свои глаза к глазам ребенка и свой рот ко рту ребенка, без сомнения, для
того, чтобы передать телу свое дыхание; после этого ребенок чихнул семь раз
и открыл глаза. Происхождение человеческого рода из праха земного
представлялось евреям еще более естественным потому, что на их языке слово
"земля" ("адама") грамматически есть женский род от слова "человек"
("адам"). На основании многочисленных свидетельств, обнаруживаемых в
вавилонской литературе, можно полагать, что и вавилоняне представляли себе
человека созданным из глины. По словам вавилонского священника Бероса,
рассказ которого о сотворении человека сохранился в греческом переводе, бог
Бел отрезал собственную голову, а другие боги собрали кровь, смешали ее с
землею и из этого кровавого теста вылепили людей. Вот почему, говорят
вавилоняне, люди так умны: их смертная глина смешана с божественной кровью.
В египетской мифологии Хнум, отец богов, вылепил людей из глины на гончарном
круге.
По греческому преданию, мудрый Прометей также вылепил из глины первых
людей в фокидском городе Панопее. Когда он окончил свою работу, то часть
глины осталась на месте, ее можно было видеть еще долгое время спустя в
форме двух больших глыб, лежащих на краю оврага. Греческий путешественник,
посетивший это место во II в. нашей эры, утверждал, что эти глыбы имели цвет
глины и распространяли сильный запах человеческого мяса. Я тоже побывал там
спустя почти 1750 лет. Это место - небольшая заброшенная долина или, вернее,
ложбина на южном склоне Панопейского холма, над которой тянется длинная
линия разрушенных, но все еще величественных стен и башен, увенчивающих
скалистую вершину холма. Был жаркий осенний день (1 ноября), и после долгого
греческого лета без дождя вся маленькая долина была совершенно суха, вода не
струилась по ее покрытым кустарником склонам, но на дне долины я увидел
красноватую рассыпавшуюся землю, быть может, остаток той самой глины, из
которой Прометей слепил некогда наших прародителей. Местность имела
пустынный и печальный вид, ни одного человеческого существа, ни какого-либо
признака человеческого жилья не было видно кругом; только высоко над головой
ряд развалившихся башен и зубцов на холме говорил о деятельной жизни давно
минувших веков. Весь ландшафт, столь обычный в Греции, будил в душе мысли о
скоротечности и суетности нашего жалкого существования на земле в сравнении
с неизменной и, по крайней мере внешне, мирной, спокойной жизнью природы.
Впечатление еще более усилилось, когда я, скрываясь от жары, уселся на
вершине холма, под тенью прекрасных падубов, и, вдыхая душистый аромат
полевого тмина, стал обозревать далекий горизонт этого уголка земли, столь
богатого воспоминаниями о прошлом. К югу вырисовывались красивые очертания
вершины Геликона, выступающей над низким кряжем гор. На западе виднелась
громада Парнаса с темным сосновым лесом, покрывающим, точно облачные тени,
середину его склонов, а у подножия горы приютились поросшие плющом стены
Давлиса, висящие над глубокой долиной, романтическая красота которой так
гармонирует с историей о любви и страданиях Прокны и Филомелы, связанной, по
греческому преданию, с этим местом. На севере, за широкой равниной, на
которую Панопейский холм спускается крутым и голым обрывом, глаз
останавливается на горном ущелье, через которое пробился в своем извилистом
течении Кефис; отсюда река несет свои мутные воды далее под серыми ивами,
часть первая. ДРЕВНЕЙШАЯ ЭПОХА СУЩЕСТВОВАНИЯ МИРА.
Глава 1. СОТВОРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА.
Глава 2. ГРЕХОПАДЕНИЕ.
Глава 3. "КАИНОВА ПЕЧАТЬ".
Глава 4. ВЕЛИКИЙ ПОТОП.
Глава 5. ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ.
часть вторая. ЭПОХА ПАТРИАРХОВ.
Глава 1. ДОГОВОР МЕЖДУ БОГОМ И АВРААМОМ.
Глава 2. НАСЛЕДИЕ ИАКОВА, ИЛИ МИНОРАТ.
Глава 3. ИАКОВ И КОЗЬИ ШКУРЫ, ИЛИ "ВТОРИЧНОЕ РОЖДЕНИЕ".
Глава 4. ИАКОВ В ВЕФИЛЕ.
Глава 5. ИАКОВ У КОЛОДЦА.
Глава 6. ДОГОВОР В ГАЛААДЕ.
Глава 7. ИАКОВ У ПЕРЕПРАВЫ ЧЕРЕЗ ИАВОК.
Глава 8. ЧАША ИОСИФА.
часть третья. ЭПОХА СУДЕЙ И ЦАРЕЙ.
Глава 1. МОИСЕЙ В ТРОСТНИКОВОЙ КОРЗИНЕ.
Глава 2. САМСОН И ДАЛИДА.
Глава 3. "УЗЕЛ ЖИЗНИ".
Глава 4. АЭНДОРСКАЯ ВОЛШЕБНИЦА.
Глава 5. ГРЕХ НАРОДНОЙ ПЕРЕПИСИ.
Глава 6. СТРАЖИ ПОРОГА.
Глава 7. СВЯЩЕННЫЕ ДУБЫ И ТЕРПЕНТИННЫЕ ДЕРЕВЬЯ.
Глава 8. ИЗРАИЛЬСКИЕ "ВЫСОТЫ".
Глава 9. МОЛЧАНИЕ ВДОВ.
часть четвертая. ЗАКОН.
Глава 1. ЗАКОН И ЕГО МЕСТО В ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ.
Глава 2. НЕ ВАРИ КОЗЛЕНКА В МОЛОКЕ МАТЕРИ ЕГО.
Глава 3. САМОИСТЯЗАНИЯ В ЗНАК ТРАУРА ПО УМЕРШИМ.
Глава 4. БОДЛИВЫЙ БЫК.
Глава 5. ЗОЛОТЫЕ КОЛОКОЛЬЧИКИ.
Вряд ли найдется в истории письменности другой такой памятник, о
котором бы столько писали, столько бы спорили, как Библия. И вряд ли
давались одной книге столь различные оценки - от религиозного преклонения
перед ней ("Библия - священное писание") до юмористической перелицовки
библейских сюжетов ("Занимательная Библия" Лео Таксиля). В религиоведческой
литературе мы также находим множество сочинений, авторы которых обращались к
Библии.
Несколько поколений ученых разных специальностей, применяя исторический
метод, бились над решением проблем происхождения и истории книг Ветхого и
Нового заветов. Многое сделано, ряд вопросов прояснился. После работ Ж.
Астрюка, В. Де Ветте, Г. К. Графа, Ю. Вельхаузена и других классиков
библейской критики никто уже не оспаривает их основных выводов: главная
часть Ветхого завета (Новый завет оставим здесь в стороне) - а именно
Пятикнижие Моисея - составилась из нескольких друг другу противоречащих
текстов, условно названных Яхвист, Элохист, Второзаконие, Жреческий кодекс;
были предположительно установлены хронологические даты написания отдельных
источников, время их сложения в единый памятник; проведено текстуальное
сопоставление библейских текстов с мотивами религиозно-мифологической
литературы Вавилона, Египта, античного мира, определены пути их взаимного
соприкосновения и заимствования...
Но многое в критическом изучении библейских книг, содержащихся в них
сюжетов и мотивов долгое время оставалось еще неясным. Привлечь в более
широких масштабах этнографический и фольклорный материал - аналогичные
библейским мотивы и сюжеты в верованиях и обрядах древних и новых народов,
чтобы на нем построить объяснение темных мест в ветхозаветных текстах, -
такую задачу принял на себя автор сочинения "Фольклор в Ветхом завете"
английский (точнее, шотландский) ученый Джеймс Джордж Фрэзер.
Прославивший свое имя целым рядом блестящих этнографических,
религиоведческих и других сочинений, начиная с первого издания классической
"Золотой ветви" (1-е изд. в 2-х кн., 1890 г.), за которой последовали
"Описание Греции" Павсания" (6 томов, 1898 г.), "Тотемизм и экзогамия" (4
тома, 1910 г.), "Вера в бессмертие" (3 тома, 1913 г.), "Почитание природы"
(1926 г.), "Мифы о происхождении огня" (1930 г.), "Страх смерти в
примитивной религии" (1933 г.) и другие, Фрэзер постепенно усовершенствовал
свой чисто эволюционистский метод, применяя его к исследованию общих
фольклорно-этнографических и религиоведческих проблем. Его "Золотая ветвь"
постепенно развернулась в 12 капитальных томов (1911-1915 гг.). Первый
перевод на русский язык "Золотой ветви" с английского сокращенного издания,
подготовленного самим автором, осуществлен в 1980 году. Попутно, по мере
изучения очередных проблем, ученый касался вопросов древнееврейской религии,
и ему показалось полезным собрать в одно целое "ветхозаветные" факты и
проблемы, осветив их сравнительно-этнографическими данными. Так родилось
объемистое трехтомное сочинение- "Фольклор в Ветхом завете" (1918 г.),
вскоре сжатое самим автором до однотомного (1923 г.).
Разумеется, читая книгу, современный читатель должен помнить о том,
когда она написана, учитывать своеобразие научных позиций автора и
особенности его литературного стиля. Со времени ее выхода в свет прошло
почти семь десятилетий. Естественно, кое-что в ней просто устарело. Не
всегда для нас приемлема терминология Фрэзера. Надо помнить и о том, что
примеры, приводимые им, порой почерпнуты из записок христианских миссионеров
и колониальных служащих, и относиться к ним следует с известной скидкой на
сам их характер.
Бурные события нашей эпохи внесли немало изменений в жизнь народов, чьи
нравы и обычаи нашли отражение в труде Фрэзера. Многие из этих народов
вступили на путь национально-освободительной борьбы. Рухнула колониальная
система империализма. В процессе прогрессивного развития обретших свободу
стран преодолевается их вековая отсталость, уходят в прошлое традиции,
покоившиеся на невежестве людей, на смену им приходят новые. И это тоже надо
иметь в виду читателю. За время, прошедшее с момента написания книги,
изменились и многие географические названия. Поэтому представляется вполне
оправданным снабдить данное издание специальной географической справкой.
Думается, что столь же оправдан указатель этнических наименований,
помещенный в конце книги.
Кое-кого может удивить манера ученого приводить примеры без ссылок на
первоисточники. Видимо, в какой-то мере она была продиктована его
стремлением максимально сократить объем издания, которое, как уже
отмечалось, было доведено им до одного тома. Настоящий перевод сделан именно
с однотомника, вышедшего на английском языке. И в данном случае все
претензии следует относить к оригиналу.
И еще одна оговорка. У Фрэзера почти все библейские персонажи
представлены как исторические личности, хотя в действительности, как это
ныне убедительно доказано, многие из них носят явно мифический характер.
Анализируя Библию, Фрэзер воспринимает ее такой, как она написана, не
останавливаясь на вопросе об историчности ее героев. И это понятно, если
помнить, что его в первую очередь интересовали определенные аспекты духовной
культуры человека. Поэтому нужно критически относиться к тем текстам, в
которых те или иные персонажи характеризуются в качестве реально
существовавших. Во всех случаях надо исходить из того, что труд Фрэзера
принадлежит своему времени. И его следует соотносить с этим временем, как и
любое научное исследование прошлого, к которому мы обращаемся в наши дни.
"Фольклор в Ветхом завете", по существу, сборник печатавшихся раньше
статей, но Фрэзер постарался придать ему вид обобщающей монографии, поставив
во главу угла самую сложную и спорную проблему - вопрос о составе и
источниках Пятикнижия Моисея.
Эволюционистский метод вполне оправдал себя, особенно в уразумении
первых страниц Библии, повествующих о "сотворении" первых людей и о жизни их
в раю. Фрэзеру удалось убедительно показать широкую распространенность у
народов разных стран мифологических мотивов, которые не привлекали к себе
внимания, но которые, видимо, лежали в основе библейской повести о первых
людях. В частности, прекрасно разъяснена мифологема смерти: мотив омоложения
через сбрасывание кожи (отсюда змея в рассказе о грехопадении) и мотив
ложной вести (змея обманула первых людей). Сочетание этих двух мотивов и
составило канву библейского рассказа о грехопадении и об утрате бессмертия.
Жаль, однако, что Фрэзер не дошел здесь до конца. Он не уделил
достаточного внимания самому существенному, быть может, мотиву в этом
библейском рассказе - мотиву "древа познания добра и зла". Что представляло
собой это древо и почему всякий, кто съедал его плоды, подвергался
неминуемой смерти? Фрэзер лишь слегка коснулся этого вопроса, а он
представляет едва ли не самую важную часть всей проблемы. Ведь мифология
всех времен и народов знает не меньше пяти видов мифологических деревьев (не
считая реальных деревьев, ставших предметом религиозного почитания): это
"мировое древо" (мифологическая модель мира), "древо жизни" и "древо смерти"
(типа анчара), "шаманское дерево" (место подготовки или посвящения шамана)
и, наконец, "древо познания добра и зла". Генезис первых четырех видов этих
мифологических деревьев более или менее ясен, реальная основа каждого из них
легко поддается расшифровке. Но что такое "древо познания", которое бог
посадил "посередине рая", то есть в самом легкодоступном месте, и тем не
менее наложил на него столь строгое табу?
Самое же главное: почему нарушение первыми людьми божьего запрета
("грехопадение") привело к "открытию глаз" у них? Что именно узнали они,
вкусив запретные плоды? Казалось бы, если следовать логике рассказа книги
Бытие, перед открывшимися глазами Евы и Адама развернулся весь огромный и
только что созданный мир, вся вселенная, земля и небо! Но нет. Оказывается,
узнали они только одно- они наги. Мало того, даже не всю наготу свою увидели
Ева и Адам, а только ту часть ее, которую можно закрыть "опоясаниями" из
листьев! В чем же еще заключалось то "добро и зло", познавать которое
человеку запрещалось? Этот вопрос остается без ответа, Фрэзер его даже не
ставит... Да и немудрено: для полного и убедительного решения проблемы нужно
было бы подвергнуть исследованию все известные формы культа деревьев, а
заодно и культа священных рощ - вероятного истока мифологизации деревьев;
только таким путем удастся, быть может, понять происхождение такого редкого
поверья, как "древо познания".
Для полной убедительности концепции Фрэзера не хватает еще одного: надо
бы объяснить, каким образом библейский "змей" постепенно превратился в
дьявола-соблазнителя, сатану и злого духа - эволюция, для которой рассказ
книги Бытие не дает, в сущности, никакой опорной точки.
Таков первый, наиболее общий круг проблем, касающихся истории всего
человечества, истории "грехопадения" прародителей и его последствий. Первый,
но, быть может, не самый показательный в смысле применяемого Фрэзером
метода. Вслед за первыми двумя главами, посвященными "древнейшей эпохе
существования мира", идет целая серия глав (первоначально это были
самостоятельные статьи), хотя и не всегда связанных одна с другой, но
подчиненных единой исторической схеме- "Великий потоп", "Эпоха патриархов",
"Эпоха судей и царей", "Закон" - схеме, достаточно выдержанной.
Главы эти, как читатель сам может легко заметить, весьма неравновелики
и, добавим, неравноценны. Четвертая глава, посвященная "Великому потопу", -
самая большая, занимает сто страниц; "небесной лестнице" уделено всего лишь
три страницы, а "культу высот" - пять страниц. Поэтому и весьма различна
степень информативности глав. Прочтя, например, ту же главу о потопе,
читатель может считать себя более или менее осведомленным в вопросе о
влиянии стихийных катастроф на исторические судьбы людей: эти вопросы
трактуются с должной обстоятельностью, на высоком научном уровне. Наоборот,
известный эпизод с мнимым похищением чаши в рассказе об Иосифе дал повод
Фрэзеру лишь к поверхностной заметке о способах гадания по сосуду с водой.
История Иакова (отца Иосифа), обманом отнявшего первородство у своего брата
Исава, послужила автору предлогом для интереснейшего обзора обычаев минората
(система наследования имущества младшим в семье) в разных странах и в разные
эпохи. А сложнейшие исторические проблемы, связанные с личностью
законодателя Моисея, обойдены в книге почти полным молчанием.
Таким образом, содержание предлагаемой книги очень пестро. Надо,
кстати, добавить, что в первоначальном трехтомном издании этой книги
содержание ее выглядело еще пестрее. Там были главы очень содержательные,
посвященные самым разным предметам. Например, обширный обзор обычаев так
называемого кросскузенного брака (предпочтительный брак с дочерью брата
матери) с попыткой выяснить корни этого обычая и др. В однотомном издании
сам автор изъял их, видимо стремясь достигнуть большей монолитности
содержания. Монолитности, правда, особой не получилось, и даже можно
пожалеть об исключении автором некоторых интересных глав: переход через
Красное море, Соломон и царица Савская, Иона и кит и др.
Не будем, впрочем, упрекать автора за эти пропуски. Скажем ему спасибо
за то, что он дал - пусть не в строгой системе, зато в фактографическом
изобилии.
Подчеркнем здесь одну важную сторону научного творчества Джеймса
Фрэзера - его идейную направленность. Как в этой книге, так и в других
Фрэзер выступает как либеральный, свободомыслящий ученый, поднимающийся
порой до понимания исторических связей фактов, которыми так богата книга. В
то же время Фрэзер избегает резких оценок, предпочитая выступать с
"объективистских", "нейтральных" позиций. Но материал его книги говорит сам
за себя, особенно где дело идет о религиозно-магических обрядах.
Тенденция смягчать оценку различных мифологических персонажей доводит
порой Фрэзера до прямого их искажения. Яркий пример - характеристика
центрального образа библейской религии - бога Яхве, к которому он не раз
возвращается в своей книге. Яхве у него - не грозный каратель, не жадный
потребитель человеческой и животной крови, а "вспыльчивое, но, в сущности,
добродушное божество", которое великодушно предоставило первым людям
свободный выбор - жизнь или смерть; и не его вина, если люди почему-то
выбрали смерть, отказавшись от вечной жизни.
Эта наивная апологетика, впрочем, не слишком портит научную ценность
книги с ее свободомыслящим в целом стилем. А налет романтического любования,
которым отмечены у Фрэзера описания природы - арены действий мифологических
персонажей, - скорее ее украшает. Блестящий поэтический талант Фрэзера (он
даже писал стихи!) сочетался с умением проникнуть в дух эпохи, со
стремлением оживить памятники древности, отнеся их к определенному
ландшафту. Эти страницы книги читаются как художественная проза.
С. А. Токарев
часть первая.
Глава 1.
Для внимательного читателя Библии едва ли останется незамеченным резкое
противоречие между двумя рассказами о сотворении человека, которые изложены
в первой и второй главах книги Бытие. В первой главе мы узнаем, как в пятый
день творения бог создал рыб и птиц, вообще всякую тварь, живущую в воде и
воздухе, как в шестой день он сотворил сперва всех земных животных, а потом
людей и что люди были представлены мужчиной и женщиной. Таким образом, из
этого рассказа мы заключаем, что человек был последним по времени созданием
из всех существ, живущих на земле, а также, между прочим, что различие
полов, как существенный признак человеческого рода, присуще также и
божеству; но как примирить такое различие с единством божества, это вопрос,
на который автор не удостоил нас ответом. Оставляя, однако, в стороне эту
теологическую проблему, как слишком, быть может, глубокую для человеческого
понимания, обратимся к более простому вопросу - о последовательности событий
и остановим наше внимание на том утверждении, что бог сотворил сперва низших
животных, а потом человеческие существа и что эти последние (мужчина и
женщина) были созданы, по всей видимости, одновременно, причем оба в равной
мере отражали величие их божественного оригинала. Так мы читаем в первой
главе. Но когда мы переходим ко второй главе, то, к немалому нашему
смущению, мы находим здесь уже другой, прямо противоположный рассказ о том
же самом акте столь большой важности. Здесь мы совершенно неожиданно узнаем,
что бог сотворил сперва человека в образе мужчины, потом низших животных и
после них, уже по позднее возникшему замыслу, женщину, создав ее из ребра,
которое он взял у мужчины, пока тот спал. Порядок расположения творений по
их рангу в обоих рассказах явно противоположный. В первом рассказе бог
начинает с рыб и продолжает творить по восходящей линии, переходя от рыб к
птицам и зверям, а от них к мужчине и женщине. Во втором рассказе его
созидательная работа идет по нисходящей линии - от мужчины к низшим животным
и от них к женщине, которая, очевидно, знаменует собой самую низшую ступень
божественного творчества. И в этой второй версии ни слова не говорится о
том, что мужчина и женщина созданы по образу бога, а просто сказано, что
"создал господь бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание
жизни, и стал человек душею живою". Впоследствии, чтобы облегчить
одиночество человека, который, не имея спутника, слонялся по устроенному для
него прекрасному саду, бог сотворил всех птиц и зверей и дал их человеку;
очевидно, для того, чтобы те развлекали его и составили ему компанию.
Человек посмотрел на них и дал им всем имена, но эти товарищи ему все-таки
не понравились, и тогда только бог как бы с отчаяния создал наконец женщину
из незначительной части мужского скелета и дал ее в жены человеку.
Резкое противоречие между обоими рассказами объясняется весьма просто,
тем обстоятельством, что они происходят из двух различных и первоначально
самостоятельных источников, впоследствии включенных в одну книгу редактором,
который механически связал оба рассказа, не удосужившись даже смягчить или
сгладить противоречия.
Рассказ о сотворении мира в первой главе восходит к так называемому
Жреческому кодексу, составленному жрецами во время вавилонского пленения или
после него. Рассказ о сотворении человека и животных во второй главе
восходит к так называемому Яхвисту, написанному на несколько столетий ранее
первого, вероятно в IX в. до новой эры. Различие религиозных установок обоих
авторов бросается в глаза. Более поздний автор Кодекса имеет абстрактное
представление о боге как о существе, которое недоступно человеческому глазу
и творит мир простым велением. Более ранний автор Яхвиста представляет себе
бога в конкретной форме, как существо, которое говорит и действует подобно
человеку, которое лепит человека из глины, разводит сад, гуляет в этом саду
в часы дневной прохлады, призывает к себе Адама и Еву, спрятавшихся за
деревьями, делает им одежду из кожи вместо слишком легких опоясаний из
фиговых листьев, которыми наши прародители стыдливо прикрывали свою наготу.
Очаровательная наивность, почти веселый тон более раннего рассказа
составляет прямой контраст с важной серьезностью позднейшего, хотя в то же
время нас поражает некоторый налет грусти и пессимизма, пробивающийся сквозь
яркие краски, которыми яхвистский художник рисует нам жизнь того невинного
века. В особенности же он почти не пытается скрыть своего глубокого
презрения к женщине. Появление на свет женщины в последнюю очередь и самый
способ ее сотворения - необычный и унизительный - из ребра ее господина и
владыки, тогда как все низшие животные сотворены нормальным и приличным
способом, в достаточной степени обнаруживают его невысокое мнение о женской
природе; впоследствии это его, прямо сказать, женоненавистничество принимает
еще более мрачный оттенок, когда он все несчастья и горести человеческого
рода приписывает легковерной глупости и неуемному аппетиту его праматери.
Первые пять книг Ветхого завета - Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие
- называются Пятикнижием; в иудаизме они именуются Законом или Торой, то
есть учением. Богословы иудаизма и христианства выдают Пятикнижие за цельное
произведение, записанное Моисеем непосредственно со слов бога Яхве. В
действительности библейской критикой установлено, что текст Пятикнижия
комплектовался на протяжении более чем 500 лет одновременно с текстом шестой
книги Ветхого завета - Иисуса Навина, в связи с чем говорят о Шестикнижии. В
Пятикнижии рассказ ведется от бога, именуемого то Эпоха (во множественном
числе Элохим), то Яхве. В русском синодальном переводе Библии Элохим обычно
передается словом "бог", а Яхве - словом "господь". Если разделить тексты,
связанные с Яхве и Элохим, то получится два отдельных повествования, каждое
из которых само по себе последовательно и цельно. Их условно называют Яхвист
и Элохист. Создание Яхвиста относят к Х-IX в, до нашей эры, Элохиста - к
тому же времени или несколькими десятилетиями позже. В 621 г. до нашей эры
возник третий документ, вошедший впоследствии в Пятикнижие - Второзаконие. В
период вавилонского плена (VI в. до нашей эры) или сразу после него
иудейские жрецы составили так называемый Жреческий кодекс.
Из этих двух рассказов более ранний, то есть яхвистский, не только
живописнее, но и богаче фольклором, ибо в нем сохранилось обаяние
примитивного простодушия, которое тщательно затушевано позднейшим автором. В
соответствии с этим первый рассказ дает больше материала для сравнения с
теми по-детски наивными рассказами, с помощью которых люди в разные века и в
разных странах пытались объяснить великую тайну появления жизни на земле.
Некоторые из этих бесхитростных преданий я и приведу на следующих страницах.
По-видимому, яхвистский автор представлял себе, что бог вылепил первого
человека из глины совершенно так же, как это сделал бы гончар или как
ребенок лепит куклу из глины, и что, вымесив глину и придав ей надлежащую
форму, бог оживил вылепленную фигуру своим дыханием в ее рот и ноздри, то
есть тем же способом, каким пророк Елисей, по библейскому рассказу,
возвратил к жизни мертвого ребенка сонамитянки: он лег на его тело, приложил
свои глаза к глазам ребенка и свой рот ко рту ребенка, без сомнения, для
того, чтобы передать телу свое дыхание; после этого ребенок чихнул семь раз
и открыл глаза. Происхождение человеческого рода из праха земного
представлялось евреям еще более естественным потому, что на их языке слово
"земля" ("адама") грамматически есть женский род от слова "человек"
("адам"). На основании многочисленных свидетельств, обнаруживаемых в
вавилонской литературе, можно полагать, что и вавилоняне представляли себе
человека созданным из глины. По словам вавилонского священника Бероса,
рассказ которого о сотворении человека сохранился в греческом переводе, бог
Бел отрезал собственную голову, а другие боги собрали кровь, смешали ее с
землею и из этого кровавого теста вылепили людей. Вот почему, говорят
вавилоняне, люди так умны: их смертная глина смешана с божественной кровью.
В египетской мифологии Хнум, отец богов, вылепил людей из глины на гончарном
круге.
По греческому преданию, мудрый Прометей также вылепил из глины первых
людей в фокидском городе Панопее. Когда он окончил свою работу, то часть
глины осталась на месте, ее можно было видеть еще долгое время спустя в
форме двух больших глыб, лежащих на краю оврага. Греческий путешественник,
посетивший это место во II в. нашей эры, утверждал, что эти глыбы имели цвет
глины и распространяли сильный запах человеческого мяса. Я тоже побывал там
спустя почти 1750 лет. Это место - небольшая заброшенная долина или, вернее,
ложбина на южном склоне Панопейского холма, над которой тянется длинная
линия разрушенных, но все еще величественных стен и башен, увенчивающих
скалистую вершину холма. Был жаркий осенний день (1 ноября), и после долгого
греческого лета без дождя вся маленькая долина была совершенно суха, вода не
струилась по ее покрытым кустарником склонам, но на дне долины я увидел
красноватую рассыпавшуюся землю, быть может, остаток той самой глины, из
которой Прометей слепил некогда наших прародителей. Местность имела
пустынный и печальный вид, ни одного человеческого существа, ни какого-либо
признака человеческого жилья не было видно кругом; только высоко над головой
ряд развалившихся башен и зубцов на холме говорил о деятельной жизни давно
минувших веков. Весь ландшафт, столь обычный в Греции, будил в душе мысли о
скоротечности и суетности нашего жалкого существования на земле в сравнении
с неизменной и, по крайней мере внешне, мирной, спокойной жизнью природы.
Впечатление еще более усилилось, когда я, скрываясь от жары, уселся на
вершине холма, под тенью прекрасных падубов, и, вдыхая душистый аромат
полевого тмина, стал обозревать далекий горизонт этого уголка земли, столь
богатого воспоминаниями о прошлом. К югу вырисовывались красивые очертания
вершины Геликона, выступающей над низким кряжем гор. На западе виднелась
громада Парнаса с темным сосновым лесом, покрывающим, точно облачные тени,
середину его склонов, а у подножия горы приютились поросшие плющом стены
Давлиса, висящие над глубокой долиной, романтическая красота которой так
гармонирует с историей о любви и страданиях Прокны и Филомелы, связанной, по
греческому преданию, с этим местом. На севере, за широкой равниной, на
которую Панопейский холм спускается крутым и голым обрывом, глаз
останавливается на горном ущелье, через которое пробился в своем извилистом
течении Кефис; отсюда река несет свои мутные воды далее под серыми ивами,