Страница:
И вот уже кажется, будто центр Куритибы перенесен в сердце штата Парана из другого мира. Здесь сосредоточена вся роскошь, богатство и комфорт с тех 148 тысяч квадратных километров, откуда все это течет, минуя руки людей, обреченных на суровую жизнь первопоселенцев.
Над шоссе поднимается шлагбаум; полицейский, бегло просмотрев паспорта и записав номер «татры», охотно постоял перед фотоаппаратом и с улыбкой ответил на вопросы о состоянии дороги. Мы выезжаем из столицы штата Парана на север и берем курс к нашей следующей цели — Сан-Паулу.
Глубокие сдавленные ущелья, лесистые склоны по обеим сторонам дороги, лабиринт хребтов приморского нагорья Серра-ду-Мар. Эти хребты не походили на горные цепи в глубине штата Парана, покрытые до самых вершин непроходимым девственным лесом, который закрывал окружающий вид. Не похожи они были и на покатые, поросшие травой холмы плоскогорья около Понта-Гросы, где мы проводили старый год. Серра-ду-Мар отличалось от всех тех десятков горных массивов, по которым за время своего долгого путешествия прокладывала дорогу наша «татра». Это было нечто совершенно новое.
В Южной Африке есть своя Valley of Thousand Hills — Долина тысячи холмов, одно из самых излюбленных туристами мест к западу от Дурбана. Но по сравнению с приморскими горами юго-восточной Бразилии эта приманка для туристов кажется всего лишь сереньким суррогатом. Тысячи обрывистых горных хребтов сливаются здесь в живописный массив. Из глубоких ущелий, теснясь, ползут к небу тысячеметровые кручи; то обрываясь, то громоздясь друг на друга, они открывают все новые и новые виды. Бесчисленное множество цветущих деревьев, их зелень теряется в гроздьях желтых, фиолетовых и красных цветов. Голые пастбища чередуются с поясами первобытного леса, пастбища уступают место торжественно-спокойным сумрачным дебрям; вдоль дороги то и дело пробегают аллеи древовидных папоротников и стройных пальм.
Ранним утром мы достигли высоты 1100 метров над уровнем моря, а теперь, с наступлением жары, спускаемся в долину реки Рибейры, которая образует границу между штатами Парана и Сан-Паулу. Мы находимся на высоте 270 метров над океаном, который омывает бразильские берега 10 километрами дальше к востоку, за гребнем Серра-ду-Мар. Термометр остановился на 42 градусах, но недвижный воздух закрытой долины усиливает ощущение жары.
Небольшой постоялый дворик; водители грузовиков, выстроившихся у дороги, шумно выбегают навстречу незнакомой машине и дружески приглашают нас зайти.
Снова нам вспомнилась Аргентина, где нас предупреждали о бразильской кухне.
— Там на всем пути вам не удастся поесть досыта. Бразильцы не умеют готовить, — сыпались нам на голову пророчества.
Не раз вспоминали мы этих патриотов и жалели их желудки, привыкшие к тому, что их ежедневно набивают жесткой говядиной.
На постоялом дворе у реки Рибейры мы, наконец, отведали национальное бразильское кушанье feijao — фасоль. Фасоль — всего лишь гарнир, необходимая составная часть целой серии вкусно приготовленных блюд, общее название которых «feijoada» (фейжоада). За несколько крузейро ее можно получить и в любой распивочной на окраине Рио-де-Жанейро и в роскошных ресторанах на центральной авениде Риу-Бранку. Иностранцу, впервые попавшему в Бразилию, не нужно ломать голову над меню с длинным перечнем неизвестных названий, если он знает одно-единственное заклинание: feijoada.
Когда наш бразильский хозяин стал расставлять перед нами миски и тарелки, мы почувствовали себя в кругу водителей у реки Рибейры так же, как за столом у Сайида Мухаммеда Халифы Шерифа в Омдурмане. Временами он казался нам фокусником, который вытаскивает из рукава кролика за кроликом. Миска с вареной фасолью в коричневом соусе, миска риса, миска макарон, жаркое из говядины, ростбиф, жареные голуби, копчености, салат из помидоров и лука, жареный картофель, вареная курица. На тарелку кладется порция вареной фасоли в соусе. А затем к этой основной субстанции добавляется содержимое остальных мисок по вкусу и по личному умению комбинировать. Если, вопреки ожиданиям, случится так, что вы опустошите все тарелки, за вашей спиной в тот же момент окажется хозяин, который с улыбкой спросит, что еще принести.
А после обеда, после знаменитой бразильской фейжоады, наступает черед обязательного dulce — кубика повидла — и кофе.
Только одни аргентинцы утверждают, что их бразильские соседи не умеют готовить.
То ли преувеличенный патриотизм, то ли зависть…
Небольшой переговорный пункт частной компании, треск и шум в телефонной трубке и, наконец, чешская речь из Сан-Паулу: «Мы вас ждем целую неделю и уже думали, что вы застряли где-нибудь в лесу. Выезжаете сейчас из Пьедаде? Прекрасно, в таком случае остановитесь в Котии перед храмом и ждите. Это на полдороге. Пан Светлик и пан Выборный выедут вам навстречу…»
Это было почти по Гашеку: «После войны в шесть часов «У чаши». С той лишь разницей, что где-то там, за неизвестной нам Котией, был такой же неизвестный Сан-Паулу, крупнейший промышленный центр всей Южной Америки.
Исчезли пастбища, и больше стало попадаться автомобилей.
«Se vende uvas» — «Продажа винограда» — с перевернутым «n» в слове «vende». Изборожденный морщинами старик раскладывает виноград по кулечкам и желает нам счастливого пути.
— Я живу здесь двадцать восемь лет и все еще не привык, — пожаловался он на прощанье. — Разве можно сравнивать Бразилию и нашу Сицилию…
Перед храмом в Котии стоит… нет, не хочется верить глазам. На полуденном солнце сверкает черным лаком восьмицилиндровая «татра». Одна из тех, что с успехом служат в Бразилии.
— Первая «татра» после Каира, — говорим мы при встрече с друзьями из бразильского представительства «KOBУ».
— Наздар, ребята! А мы хотели приготовить вам сюрприз…
Две «татры» трогаются с места и едут к Сан-Паулу; черная — впереди, серебристая, запыленная — сзади.
Мимо нас проносится, как быстрые кадры фильма, Бразилия: кофейные плантации, итальянские виноградники, крикливые рекламы американских автомобилей, плантации хлопка, зеленщики-японцы с грузом помидоров, детишки с раскосыми глазами, маршрутный автобус Куритиба — Сан-Паулу.
И вот, наконец, впервые на этом материке на нас повеяло Америкой. Той самой Америкой, которая веками жила в романтическом воображении жителей Центральной Европы, скученных на перенаселенной земле Старого Света.
Десять километров нового асфальта, кварталы особняков и сады предместья, длинный тоннель с мерцающими под потолком лампами, потоки машин, мчащихся в обоих направлениях, словно табуны вспугнутых коней. А потом широкая авенида Нове-де-Жульо, коридор, сдавленный небоскребами. В эти минуты нам показалось, будто толпы людей превратились в живые колонны муравьев, а автомобили в крохотные детские игрушки, и все это засуетилось под гигантскими строениями из бетона, стали и стекла. Центральная авенида Аньянгабау с недостроенным небоскребом, под которым жмутся к траве королевские пальмы, их грациозность как бы оскорблена плитами бетона и холодом металлических балок. Изящные своды широких виадуков Эфижения и Ша, по которым проносятся над артерией города тысячи и тысячи машин.
После долгих дней одиночества и полумрака первобытных лесов все это кажется сном — фантастическим, бредовым, сумбурным сном о Новом Свете.
Так и в таком духе говорит о Рио-де-Жанейро большинство «патриотов» Сан-Паулу. Если же о паулистах заговорит кариока, житель Рио-де-Жанейро, то в его распоряжении будет столь же пестрый выбор «титулов» — от бунтарей и ренегатов вплоть до спесивых материалистов.
Вы скажете: обычный местный патриотизм, ничего нового.
Но дело в том, что борьба между этими двумя федеральными штатами Бразилии не ограничивается только ресторанными сплетнями и газетными нападками. В 1924 году было жестоко подавлено восстание Сан-Паулу, поднявшегося против Рио. Еще не изгладились в памяти общественности волнующие события первого восстания, как Сан-Паулу взбунтовался вторично. Спустя шесть лет. Результат был такой же, но обе стороны теперь все время начеку.
Взаимоотношения между обоими штатами и их столицами можно сравнить с отношением чешских земель к Австро-Венгерской монархии накануне первой мировой войны и с отношением Праги к Вене, куда уплывало все богатство, все плоды трудолюбивых рук и творческой мысли. Но мятежное недовольство Сан-Паулу обусловлено и кое-чем другим.
У объективного наблюдателя просто не может не создаться впечатления, что весь бразильский колосс почти всей своей тяжестью давит на штат Сан-Паулу, который примерно в два раза больше Чехословакии. Он занимает всего лишь 2.9 процента площади Бразилии. А проживает в нем целых 20 процентов бразильцев, как раз наиболее работоспособная часть населения.
Знакомство с заводскими районами этого самого промышленного города всей Южной Америки поразит каждого, кто ожидал увидеть крохотные фабрички, еще не выросшие из детских пеленок. Через предместья Сан-Каетану, Санту-Андре, Сан-Бернарду до отдаленных кварталов Лаппа протянулась сплошная полоса современных предприятий. Огромные заводские цехи, построенные с учетом последних достижений промышленного строительства, бесконечное дефиле текстильных, машиностроительных, металлургических, пивоваренных, мукомольных, резиновых, автомобильных, мебельных, фарфоровых и спичечных заводов и фабрик.
Точные цифры говорят еще больше. Штат Сан-Паулу дает Бразилии 70 процентов кофе всех сортов и покрывает с собственных плантаций 60 процентов бразильского экспорта. Здесь производится 70 процентов бразильского хлопка, половина бразильского риса, половина картофеля, половина идущих на экспорт фруктов и больше половины всего мороженого мяса. Пожалуй, можно было бы остановиться и на этом. Но у Сан-Паулу имеются еще более веские данные. Его экспорт занимает ровно 50 процентов общего бразильского экспорта. Сан-Паулу приносит Бразилии половину всего национального дохода. А в области торговли он может положить на чашу весов самую тяжелую гирю: 91 процент активного сальдо Бразилии.
Вот почему Сан-Паулу утверждает, что он кормит и экономически поддерживает всю страну. Вот почему его власти хотели добиться экономической и политической независимости, вот почему и ныне они прилагают все усилия к тому, чтобы заполучить большой пай в деле хозяйственного и политического управления страной, — разумеется, надеясь на то, что их промышленным и политическим боссам достанется и большая доля прибылей.
В самом деле, сверху открывается захватывающее зрелище. Южноамериканский Манхэттен с уходящими вдаль прямоугольниками и квадратами зданий, которые упираются в небо, как блестящие гиганты. Лес небоскребов. Во всех направлениях. Конца авениды Сан-Жуан не видно, он теряется где-то за километрами камня в легком утреннем тумане. Огромная реклама кока-колы, которая находится на крыше «Эдифисио Америка», всю ночь сверкая, крутится над городом, словно красная карусель, и кажется, что до нее рукой подать. По мелкой канаве Аньянгабау несколькими рядами, как на параде, катятся стада автомобилей, и вокруг них смешно ползут булавочные головки пешеходов. Если внизу Сан-Паулу производит впечатление бессмысленного нагромождения, то сверху он кажется погруженным в какую-то летаргию. Сумасшедший паноптикум улиц вдруг превращается в немой фильм; вертикальная перспектива приносит чувство успокоения. Что-то заставляет вас достать план города и разобраться в этом каменном море, превратившемся в рельефный макет города-гиганта.
Но вы сразу поймете, что статистика не преувеличивает, утверждая, будто Сан-Паулу с его 1 миллионом 800 тысячами жителей — это первый в Бразилии и третий в Южной Америке город, хотя в начале нашего века он едва вмещал четверть миллиона душ. Поверите вы и тому, чем любят похвалиться жители Сан-Паулу:
«Вы в городе, который растет быстрее всех в мире…»
Как бы странно ни звучало это, но они правы — по крайней мере, пока речь идет о западном полушарии. Неохотно признают это даже североамериканцы, привыкшие обо всем своем говорить в превосходной степени. Сан-Паулу растет быстрее, чем росли в свое время Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анжелес, Голливуд.
За каждый рабочий час в Сан-Паулу завершается строительство пяти новых зданий. В 1947 году их было возведено 14 тысяч, в большинстве солидных сооружений с железобетонной конструкцией. Сегодня Сан-Паулу — крупнейший промышленный центр южного полушария. В 1937 году в большом Сан-Паулу насчитывалось 3500 промышленных предприятий с 123 тысячами рабочих. Спустя десять лет число заводов выросло до 12 тысяч, а число занятых на них рабочих увеличилось вдвое.
Для полноты впечатлений каждый патриот этого города сообщит вам, что Сан-Паулу — единственный в мире город с более чем миллионным населением, расположенный на высоте свыше 800 метров над уровнем моря. Но в этом «патриоте» уже говорит американец с его извечной страстью к сенсациям.
И тот же самый американец гордо заявит, что нынешний Сан-Паулу — это живой символ современного американизма. При этом он будет иметь в виду стремительный рост города и золотую лихорадку конъюнктуры. Он покажет вам промышленные и банковские дворцы, небоскребы со всевозможным комфортом. Напомнит имена бразильских бизнесменов, начинавших двадцать лет назад без гроша в кармане и ставших теперь миллиардерами. Знакомая история о бедном мальчике, который прославился.
Этому «патриоту» хватает внешнего блеска. В бешеной погоне за прибылью у него не остается времени, чтобы задуматься над причинами этого бурного роста и увидеть его последствия. Он любит восхищаться лицевой стороной своей Америки. Но он забывает, что перед войной бразильская экономика переживала тяжелый период затяжных кризисов и экономических потрясений. Если вы возразите и скажете, что все это богатство выросло в результате военной конъюнктуры и военных капиталовложений в то время, когда Европа была в смятении и когда блокада отрезала ее экономику от международной торговли, бразильский предприниматель самоуверенно ответит, что Бразилия тоже заплатила за себя кровью. Какой же кровью? В конце второй мировой войны в Италии в двух сражениях приняло участие около 4 тысяч бразильских солдат. Кто же из них платил кровью за себя и за равных себе, за рабочих с заводов и плантаций, за тех, кто в годы кризисов тщетно искал работу?
И вдруг вы чувствуете, что перед вами открывается иной Сан-Паулу. Не украшенный богатством и удачами, не улыбающийся плакатной улыбкой преуспевающего бизнесмена, а город, на который нужно взглянуть другими глазами, чтобы понять всю правду.
БЛЕСК И ТЕНИ САН-ПАУЛУ
Пробыв несколько часов в центре Сан-Паулу, мы вынуждены были признать, что рекламные статьи и брошюры говорят правду. Нигде до сих пор мы не видели такого широкого размаха современного строительства, такого стремительного роста новых предприятий и жилых дворцов. В центре города все время слышалась дробь пневматических молотков, лязг металлических балок и скрип строительных подъемников и кранов, которые доставляли на высоту растущих этажей горы кирпича, песка, бетона и раствора. Каждый угол был затянут паутиной новых лесов.
Сан-Паулу мы проезжали еще раз, направляясь из Рио к южной границе Бразилии, в Уругвай. Спустя шесть недель мы снова очутились в вавилоне Сан-Паулу и на этот раз с трудом узнавали многие из его улиц. Там, где раньше рыли котлованы и бетонировали фундаменты, уже громоздились ряды новых этажей.
Ни в одном другом городе Южной Америки не бросались так в глаза признаки благоприятной экономической конъюнктуры, столь убедительные для поверхностного наблюдателя. Но и на его восторг и оптимизм падет первая тень, едва он окинет взглядом культурное строительство. Он найдет в Сан-Паулу бесчисленное множество кинотеатров, часть из которых отличается просто вызывающей роскошью… Вечерами на авениде Ипиранга сияют порталы крупнейших кинематографов, залитые сотнями тысяч ватт и морем неона. Но тщетными окажутся попытки найти концертный зал со взыскательными зрителями в городе, население которого составляет 1 миллион 800 тысяч жителей. Средства имеются, не хватает лишь заинтересованности. А там, где есть интерес, нет средств.
Любители драматического искусства находятся далеко не в лучшем положении. Только один из двух театров Сан-Паулу изредка выступает с программой, выдерживающей сравнение с европейскими. В другом, значительно более популярном театре зритель, у которого есть хоть капля вкуса, вряд ли досидит до конца представления.
«Нормального человека от этого тошнит…»
Такую оценку дали наши земляки из Сан-Паулу одному из очагов культуры в этом городе изобилия.
При виде всего этого не трудно понять, почему с такой поспешностью 13 февраля 1947 года государственный прокурор Альсеу Барбедо потребовал от верховного бразильского суда распустить Коммунистическую партию Бразилии как партию «неконституционную, недемократическую и небразильскую». Понятно также и то, почему несколькими месяцами позже президент Дутра решил распустить конфедерацию трудящихся Бразилии, насчитывавшую более 180 тысяч членов. Здесь, в рабочих кварталах Сан-Паулу, всегда тлеет огонек недовольства, который грозит вспыхнуть могучим пожаром. Спустя два года после окончания войны он был притушен. До поры до времени…
После первых впечатлении от ослепительного блеска Сан-Паулу и его потрясающей изнанки вы станете искать причину этих глубочайших контрастов. Искать ее заставит вас не оптимизм богатых, а ненависть униженного человеческого достоинства бедных. Вероятно, наименее читаемая книга в Бразилии — «Статистический ежегодник», регулярно издающийся в федеральном округе Рио-де-Жанейро. Туристов он не интересует. А другие, махнув рукой, отвергают его поразительные данные при помощи самого дешевого аргумента: «Как можно требовать от Бразилии настоящей статистики, если половина страны недоступна, где уж ее втиснуть в статистику».
И все же чтение бразильского «Статистического ежегодника» более чем поучительно.
На территории штата Сан-Паулу всего насчитывается 18.5 миллиона гектаров сельскохозяйственных угодий — плантаций, полей и пастбищ, которые принадлежат четверти миллиона хозяев. 74 гектара приходится в среднем на одного владельца. Но, разумеется, не на человека, занятого в сельском хозяйстве.
На собственных участках трудятся лишь владельцы небольших хозяйств. В штате Сан-Паулу 52 процента хозяев имеет участки до 20 гектаров, и все вместе они владеют лишь 6 процентами земли. Зато в этом же штате 0.88 процента «земледельцев» обладают латифундиями площадью от 1000 до 100 тысяч гектаров. Менее одного процента собственников держат в своей власти треть всей земли. Если к этому прибавить владельцев поместий размером от 200 до 1000 гектаров, то число помещиков возрастет на 6 процентов. Эти люди держат в руках 60 процентов земли в штате Сан-Паулу, хотя никогда не работали на ней. Всего их — 15 тысяч человек.
И в том же штате Сан-Паулу крестьянским трудом кормится во сто раз больше людей — 1 миллион 500 тысяч земледельцев, подавляющая часть из которых не имеет ни гектара собственной земли. Трудиться на клочке земли — для них жизненная необходимость. У них только одна цель: заставить землю дать свои плоды, чтобы отогнать от себя призрак голода.
Но землевладельцы в последнее время совершенно не думают о том, в каком состоянии находится их земля и вообще обрабатывается ли она. Их не интересует экономический эффект использования угодий, это для них дело второстепенное. Их не волнует тот факт, что без ввоза продовольствия Бразилия умерла бы с голоду. Ничто не интересует их так, как барыши от спекуляции землей,
Да, чтение бразильского «Статистического ежегодника» более чем поучительно. Официальная статистика обвиняет, пользуясь столь же вескими аргументами, что и представители рабочих организаций. Но ее обвинительные акты спрятаны в государственных библиотеках. Эта статистика не пишет листовок, не организует забастовок, не бунтует и не выходит на демонстрацию. Ее голос заглушён пылью архивов. Поэтому государственный прокурор Альсеу Барбедо и не утверждает, что «Статистический ежегодник» — неконституционный, недемократический и небразильский…
И вдруг вы узнаете, что сотни таких квартир на Руа Сан-Луис, на авениде Ипиранга, на Руа Ксавьер-де-Толедо и в целом ряде других роскошных авенид пустуют. Почему? Возможно ли такое в городе, куда непрерывно прибывают тысячи новых поселенцев из провинции и из-за моря? В городе, который украшен столькими эпитетами?
За двухкомнатную квартиру в новом доме съемщик должен платить 4 тысячи крузейро. Это не так много, скажете вы. У нас в Чехословакии квартирная плата ненамного ниже. Только эту сумму житель Сан-Паулу должен платить за месяц, а не за год. Рабочий современной текстильной фабрики в предместье Сан-Каетано зарабатывает 3 крузейро в час, то есть 600 крузейро в месяц. Рабочий металлического завода Алиперти получает на сотню больше. Следовательно, месячного заработка квалифицированному рабочему хватит только на пять дней жизни со всеми удобствами в двухкомнатной квартире, какие сотнями растут вокруг него. Потому-то жилые дворцы Сан-Паулу и пустуют, а тысячи рабочих ютятся в глинобитных и деревянных хибарках окраин.
Но в Сан-Паулу никто и не стремится доказать, что жилые дворцы строятся для того, чтобы в них жили люди. Строительство — это прежде всего хорошая прибыльная статья.
Самым ходовым товаром на территории большого города остается земельный участок. Долго мы копались в цифрах, от которых голова шла кругом. Квадратный метр земли под застройку в центре города на авениде Криспиану, которая перед площадью Ларго-Пайссанду впадает в главную магистраль Сан-Жуан, в 1930 году стоил 40 крузейро. К 1938 году цена его возросла до 65 крузейро, а за время войны и за четыре послевоенных года взлетела до 7 тысяч крузейро. Это значит 17400 процентов спекулятивного барыша за девятнадцать лет.
В юго-западном предместье Вилья-Мариана, в трех километрах от центра города, квадратный метр земли в 1930 году стоил два с половиной крузейро. В 1949 году этот же самый метр земли стоил 700 крузейро. Значит, за девятнадцать лет здешний владелец земельного участка получил 28 тысяч процентов спекулятивной прибыли.
Вот ключ к тяжелым социальным проблемам Сан-Паулу, вот объяснение того, почему в этом штате пустуют пахотные земли, тогда как человек мечтает возделать их; почему в Сан-Паулу тысячи людей без квартир и тысячи квартир без людей.
Здесь же и простой ответ на то, почему богатые, а следовательно, и влиятельные представители Сан-Паулу испытывают страх перед любой прогрессивной организацией рабочего класса, почему они душат ее всеми средствами, почему загоняют в подполье и почему не в силах воспрепятствовать росту этого подполья.
Матарассо — это бразильский Рокфеллер.
Feijoada
— Cuidado, devagar! — Осторожно, тихий ход!Над шоссе поднимается шлагбаум; полицейский, бегло просмотрев паспорта и записав номер «татры», охотно постоял перед фотоаппаратом и с улыбкой ответил на вопросы о состоянии дороги. Мы выезжаем из столицы штата Парана на север и берем курс к нашей следующей цели — Сан-Паулу.
Глубокие сдавленные ущелья, лесистые склоны по обеим сторонам дороги, лабиринт хребтов приморского нагорья Серра-ду-Мар. Эти хребты не походили на горные цепи в глубине штата Парана, покрытые до самых вершин непроходимым девственным лесом, который закрывал окружающий вид. Не похожи они были и на покатые, поросшие травой холмы плоскогорья около Понта-Гросы, где мы проводили старый год. Серра-ду-Мар отличалось от всех тех десятков горных массивов, по которым за время своего долгого путешествия прокладывала дорогу наша «татра». Это было нечто совершенно новое.
В Южной Африке есть своя Valley of Thousand Hills — Долина тысячи холмов, одно из самых излюбленных туристами мест к западу от Дурбана. Но по сравнению с приморскими горами юго-восточной Бразилии эта приманка для туристов кажется всего лишь сереньким суррогатом. Тысячи обрывистых горных хребтов сливаются здесь в живописный массив. Из глубоких ущелий, теснясь, ползут к небу тысячеметровые кручи; то обрываясь, то громоздясь друг на друга, они открывают все новые и новые виды. Бесчисленное множество цветущих деревьев, их зелень теряется в гроздьях желтых, фиолетовых и красных цветов. Голые пастбища чередуются с поясами первобытного леса, пастбища уступают место торжественно-спокойным сумрачным дебрям; вдоль дороги то и дело пробегают аллеи древовидных папоротников и стройных пальм.
Ранним утром мы достигли высоты 1100 метров над уровнем моря, а теперь, с наступлением жары, спускаемся в долину реки Рибейры, которая образует границу между штатами Парана и Сан-Паулу. Мы находимся на высоте 270 метров над океаном, который омывает бразильские берега 10 километрами дальше к востоку, за гребнем Серра-ду-Мар. Термометр остановился на 42 градусах, но недвижный воздух закрытой долины усиливает ощущение жары.
Небольшой постоялый дворик; водители грузовиков, выстроившихся у дороги, шумно выбегают навстречу незнакомой машине и дружески приглашают нас зайти.
Снова нам вспомнилась Аргентина, где нас предупреждали о бразильской кухне.
— Там на всем пути вам не удастся поесть досыта. Бразильцы не умеют готовить, — сыпались нам на голову пророчества.
Не раз вспоминали мы этих патриотов и жалели их желудки, привыкшие к тому, что их ежедневно набивают жесткой говядиной.
На постоялом дворе у реки Рибейры мы, наконец, отведали национальное бразильское кушанье feijao — фасоль. Фасоль — всего лишь гарнир, необходимая составная часть целой серии вкусно приготовленных блюд, общее название которых «feijoada» (фейжоада). За несколько крузейро ее можно получить и в любой распивочной на окраине Рио-де-Жанейро и в роскошных ресторанах на центральной авениде Риу-Бранку. Иностранцу, впервые попавшему в Бразилию, не нужно ломать голову над меню с длинным перечнем неизвестных названий, если он знает одно-единственное заклинание: feijoada.
Когда наш бразильский хозяин стал расставлять перед нами миски и тарелки, мы почувствовали себя в кругу водителей у реки Рибейры так же, как за столом у Сайида Мухаммеда Халифы Шерифа в Омдурмане. Временами он казался нам фокусником, который вытаскивает из рукава кролика за кроликом. Миска с вареной фасолью в коричневом соусе, миска риса, миска макарон, жаркое из говядины, ростбиф, жареные голуби, копчености, салат из помидоров и лука, жареный картофель, вареная курица. На тарелку кладется порция вареной фасоли в соусе. А затем к этой основной субстанции добавляется содержимое остальных мисок по вкусу и по личному умению комбинировать. Если, вопреки ожиданиям, случится так, что вы опустошите все тарелки, за вашей спиной в тот же момент окажется хозяин, который с улыбкой спросит, что еще принести.
А после обеда, после знаменитой бразильской фейжоады, наступает черед обязательного dulce — кубика повидла — и кофе.
Только одни аргентинцы утверждают, что их бразильские соседи не умеют готовить.
То ли преувеличенный патриотизм, то ли зависть…
Перед храмом в Котии
Пьедаде. До Сан-Паулу остается 100 километров.Небольшой переговорный пункт частной компании, треск и шум в телефонной трубке и, наконец, чешская речь из Сан-Паулу: «Мы вас ждем целую неделю и уже думали, что вы застряли где-нибудь в лесу. Выезжаете сейчас из Пьедаде? Прекрасно, в таком случае остановитесь в Котии перед храмом и ждите. Это на полдороге. Пан Светлик и пан Выборный выедут вам навстречу…»
Это было почти по Гашеку: «После войны в шесть часов «У чаши». С той лишь разницей, что где-то там, за неизвестной нам Котией, был такой же неизвестный Сан-Паулу, крупнейший промышленный центр всей Южной Америки.
Исчезли пастбища, и больше стало попадаться автомобилей.
«Se vende uvas» — «Продажа винограда» — с перевернутым «n» в слове «vende». Изборожденный морщинами старик раскладывает виноград по кулечкам и желает нам счастливого пути.
— Я живу здесь двадцать восемь лет и все еще не привык, — пожаловался он на прощанье. — Разве можно сравнивать Бразилию и нашу Сицилию…
Перед храмом в Котии стоит… нет, не хочется верить глазам. На полуденном солнце сверкает черным лаком восьмицилиндровая «татра». Одна из тех, что с успехом служат в Бразилии.
— Первая «татра» после Каира, — говорим мы при встрече с друзьями из бразильского представительства «KOBУ».
— Наздар, ребята! А мы хотели приготовить вам сюрприз…
Две «татры» трогаются с места и едут к Сан-Паулу; черная — впереди, серебристая, запыленная — сзади.
Мимо нас проносится, как быстрые кадры фильма, Бразилия: кофейные плантации, итальянские виноградники, крикливые рекламы американских автомобилей, плантации хлопка, зеленщики-японцы с грузом помидоров, детишки с раскосыми глазами, маршрутный автобус Куритиба — Сан-Паулу.
И вот, наконец, впервые на этом материке на нас повеяло Америкой. Той самой Америкой, которая веками жила в романтическом воображении жителей Центральной Европы, скученных на перенаселенной земле Старого Света.
Десять километров нового асфальта, кварталы особняков и сады предместья, длинный тоннель с мерцающими под потолком лампами, потоки машин, мчащихся в обоих направлениях, словно табуны вспугнутых коней. А потом широкая авенида Нове-де-Жульо, коридор, сдавленный небоскребами. В эти минуты нам показалось, будто толпы людей превратились в живые колонны муравьев, а автомобили в крохотные детские игрушки, и все это засуетилось под гигантскими строениями из бетона, стали и стекла. Центральная авенида Аньянгабау с недостроенным небоскребом, под которым жмутся к траве королевские пальмы, их грациозность как бы оскорблена плитами бетона и холодом металлических балок. Изящные своды широких виадуков Эфижения и Ша, по которым проносятся над артерией города тысячи и тысячи машин.
После долгих дней одиночества и полумрака первобытных лесов все это кажется сном — фантастическим, бредовым, сумбурным сном о Новом Свете.
Местный патриотизм?
— Когда будете в Рио, хорошенько посмотрите на эту роскошь! Все это кариоки выжали из нас, паулистов…Так и в таком духе говорит о Рио-де-Жанейро большинство «патриотов» Сан-Паулу. Если же о паулистах заговорит кариока, житель Рио-де-Жанейро, то в его распоряжении будет столь же пестрый выбор «титулов» — от бунтарей и ренегатов вплоть до спесивых материалистов.
Вы скажете: обычный местный патриотизм, ничего нового.
Но дело в том, что борьба между этими двумя федеральными штатами Бразилии не ограничивается только ресторанными сплетнями и газетными нападками. В 1924 году было жестоко подавлено восстание Сан-Паулу, поднявшегося против Рио. Еще не изгладились в памяти общественности волнующие события первого восстания, как Сан-Паулу взбунтовался вторично. Спустя шесть лет. Результат был такой же, но обе стороны теперь все время начеку.
Взаимоотношения между обоими штатами и их столицами можно сравнить с отношением чешских земель к Австро-Венгерской монархии накануне первой мировой войны и с отношением Праги к Вене, куда уплывало все богатство, все плоды трудолюбивых рук и творческой мысли. Но мятежное недовольство Сан-Паулу обусловлено и кое-чем другим.
У объективного наблюдателя просто не может не создаться впечатления, что весь бразильский колосс почти всей своей тяжестью давит на штат Сан-Паулу, который примерно в два раза больше Чехословакии. Он занимает всего лишь 2.9 процента площади Бразилии. А проживает в нем целых 20 процентов бразильцев, как раз наиболее работоспособная часть населения.
Знакомство с заводскими районами этого самого промышленного города всей Южной Америки поразит каждого, кто ожидал увидеть крохотные фабрички, еще не выросшие из детских пеленок. Через предместья Сан-Каетану, Санту-Андре, Сан-Бернарду до отдаленных кварталов Лаппа протянулась сплошная полоса современных предприятий. Огромные заводские цехи, построенные с учетом последних достижений промышленного строительства, бесконечное дефиле текстильных, машиностроительных, металлургических, пивоваренных, мукомольных, резиновых, автомобильных, мебельных, фарфоровых и спичечных заводов и фабрик.
Точные цифры говорят еще больше. Штат Сан-Паулу дает Бразилии 70 процентов кофе всех сортов и покрывает с собственных плантаций 60 процентов бразильского экспорта. Здесь производится 70 процентов бразильского хлопка, половина бразильского риса, половина картофеля, половина идущих на экспорт фруктов и больше половины всего мороженого мяса. Пожалуй, можно было бы остановиться и на этом. Но у Сан-Паулу имеются еще более веские данные. Его экспорт занимает ровно 50 процентов общего бразильского экспорта. Сан-Паулу приносит Бразилии половину всего национального дохода. А в области торговли он может положить на чашу весов самую тяжелую гирю: 91 процент активного сальдо Бразилии.
Вот почему Сан-Паулу утверждает, что он кормит и экономически поддерживает всю страну. Вот почему его власти хотели добиться экономической и политической независимости, вот почему и ныне они прилагают все усилия к тому, чтобы заполучить большой пай в деле хозяйственного и политического управления страной, — разумеется, надеясь на то, что их промышленным и политическим боссам достанется и большая доля прибылей.
Город, который растет быстрее всех городов в мире
В конце длинной авениды Сан-Жуан, за два квартала от перекрестка Аньянгабау, высится дворец государственного банка — Банко ду Эстаду. В нем 34 этажа, и до недавних пор это здание было самым высоким не только в Бразилии, но и во всей Южной Америке. Но недолго оно наслаждалось своим первенством, так как недалеко отсюда, над парком у виадука Ша, уже во время нашего путешествия по Бразилии рос его серьезный соперник — дворец; с каждым из 38 растущих его этажей по сырому еще бетону, едва внизу на улицах загорались первые неоновые огни, поднималась световая реклама. На крышу государственного банка с небольшим балкончиком вокруг куполообразной башенки сегодня пускают уже только журналистов, ибо каждый, кто приезжал в Сан-Паулу, хотел увидеть город с самой высокой точки.В самом деле, сверху открывается захватывающее зрелище. Южноамериканский Манхэттен с уходящими вдаль прямоугольниками и квадратами зданий, которые упираются в небо, как блестящие гиганты. Лес небоскребов. Во всех направлениях. Конца авениды Сан-Жуан не видно, он теряется где-то за километрами камня в легком утреннем тумане. Огромная реклама кока-колы, которая находится на крыше «Эдифисио Америка», всю ночь сверкая, крутится над городом, словно красная карусель, и кажется, что до нее рукой подать. По мелкой канаве Аньянгабау несколькими рядами, как на параде, катятся стада автомобилей, и вокруг них смешно ползут булавочные головки пешеходов. Если внизу Сан-Паулу производит впечатление бессмысленного нагромождения, то сверху он кажется погруженным в какую-то летаргию. Сумасшедший паноптикум улиц вдруг превращается в немой фильм; вертикальная перспектива приносит чувство успокоения. Что-то заставляет вас достать план города и разобраться в этом каменном море, превратившемся в рельефный макет города-гиганта.
Но вы сразу поймете, что статистика не преувеличивает, утверждая, будто Сан-Паулу с его 1 миллионом 800 тысячами жителей — это первый в Бразилии и третий в Южной Америке город, хотя в начале нашего века он едва вмещал четверть миллиона душ. Поверите вы и тому, чем любят похвалиться жители Сан-Паулу:
«Вы в городе, который растет быстрее всех в мире…»
Как бы странно ни звучало это, но они правы — по крайней мере, пока речь идет о западном полушарии. Неохотно признают это даже североамериканцы, привыкшие обо всем своем говорить в превосходной степени. Сан-Паулу растет быстрее, чем росли в свое время Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анжелес, Голливуд.
За каждый рабочий час в Сан-Паулу завершается строительство пяти новых зданий. В 1947 году их было возведено 14 тысяч, в большинстве солидных сооружений с железобетонной конструкцией. Сегодня Сан-Паулу — крупнейший промышленный центр южного полушария. В 1937 году в большом Сан-Паулу насчитывалось 3500 промышленных предприятий с 123 тысячами рабочих. Спустя десять лет число заводов выросло до 12 тысяч, а число занятых на них рабочих увеличилось вдвое.
Для полноты впечатлений каждый патриот этого города сообщит вам, что Сан-Паулу — единственный в мире город с более чем миллионным населением, расположенный на высоте свыше 800 метров над уровнем моря. Но в этом «патриоте» уже говорит американец с его извечной страстью к сенсациям.
И тот же самый американец гордо заявит, что нынешний Сан-Паулу — это живой символ современного американизма. При этом он будет иметь в виду стремительный рост города и золотую лихорадку конъюнктуры. Он покажет вам промышленные и банковские дворцы, небоскребы со всевозможным комфортом. Напомнит имена бразильских бизнесменов, начинавших двадцать лет назад без гроша в кармане и ставших теперь миллиардерами. Знакомая история о бедном мальчике, который прославился.
Этому «патриоту» хватает внешнего блеска. В бешеной погоне за прибылью у него не остается времени, чтобы задуматься над причинами этого бурного роста и увидеть его последствия. Он любит восхищаться лицевой стороной своей Америки. Но он забывает, что перед войной бразильская экономика переживала тяжелый период затяжных кризисов и экономических потрясений. Если вы возразите и скажете, что все это богатство выросло в результате военной конъюнктуры и военных капиталовложений в то время, когда Европа была в смятении и когда блокада отрезала ее экономику от международной торговли, бразильский предприниматель самоуверенно ответит, что Бразилия тоже заплатила за себя кровью. Какой же кровью? В конце второй мировой войны в Италии в двух сражениях приняло участие около 4 тысяч бразильских солдат. Кто же из них платил кровью за себя и за равных себе, за рабочих с заводов и плантаций, за тех, кто в годы кризисов тщетно искал работу?
И вдруг вы чувствуете, что перед вами открывается иной Сан-Паулу. Не украшенный богатством и удачами, не улыбающийся плакатной улыбкой преуспевающего бизнесмена, а город, на который нужно взглянуть другими глазами, чтобы понять всю правду.
БЛЕСК И ТЕНИ САН-ПАУЛУ
Пробыв несколько часов в центре Сан-Паулу, мы вынуждены были признать, что рекламные статьи и брошюры говорят правду. Нигде до сих пор мы не видели такого широкого размаха современного строительства, такого стремительного роста новых предприятий и жилых дворцов. В центре города все время слышалась дробь пневматических молотков, лязг металлических балок и скрип строительных подъемников и кранов, которые доставляли на высоту растущих этажей горы кирпича, песка, бетона и раствора. Каждый угол был затянут паутиной новых лесов.
Сан-Паулу мы проезжали еще раз, направляясь из Рио к южной границе Бразилии, в Уругвай. Спустя шесть недель мы снова очутились в вавилоне Сан-Паулу и на этот раз с трудом узнавали многие из его улиц. Там, где раньше рыли котлованы и бетонировали фундаменты, уже громоздились ряды новых этажей.
Ни в одном другом городе Южной Америки не бросались так в глаза признаки благоприятной экономической конъюнктуры, столь убедительные для поверхностного наблюдателя. Но и на его восторг и оптимизм падет первая тень, едва он окинет взглядом культурное строительство. Он найдет в Сан-Паулу бесчисленное множество кинотеатров, часть из которых отличается просто вызывающей роскошью… Вечерами на авениде Ипиранга сияют порталы крупнейших кинематографов, залитые сотнями тысяч ватт и морем неона. Но тщетными окажутся попытки найти концертный зал со взыскательными зрителями в городе, население которого составляет 1 миллион 800 тысяч жителей. Средства имеются, не хватает лишь заинтересованности. А там, где есть интерес, нет средств.
Любители драматического искусства находятся далеко не в лучшем положении. Только один из двух театров Сан-Паулу изредка выступает с программой, выдерживающей сравнение с европейскими. В другом, значительно более популярном театре зритель, у которого есть хоть капля вкуса, вряд ли досидит до конца представления.
«Нормального человека от этого тошнит…»
Такую оценку дали наши земляки из Сан-Паулу одному из очагов культуры в этом городе изобилия.
Цифры обвиняют
Восторги опрометчивого поклонника Сан-Паулу сразу все рассыплются, как воздушный замок, едва он забредет в рабочие кварталы. Здесь он встречается с уже знакомой ему Южной Америкой. Толпы бедных, обездоленных людей, живущих впроголодь, в нищете и грязи. Вас тотчас же окружат люди с изможденными лицами, тряпье и босые ноги, неграмотность, болезни и недовольство. Картина такая же, как и внутри страны, с той лишь разницей, что там противоречия бросаются в глаза не так сильно, как здесь, в тени дворцов и блеске витрин, заваленных товарами.При виде всего этого не трудно понять, почему с такой поспешностью 13 февраля 1947 года государственный прокурор Альсеу Барбедо потребовал от верховного бразильского суда распустить Коммунистическую партию Бразилии как партию «неконституционную, недемократическую и небразильскую». Понятно также и то, почему несколькими месяцами позже президент Дутра решил распустить конфедерацию трудящихся Бразилии, насчитывавшую более 180 тысяч членов. Здесь, в рабочих кварталах Сан-Паулу, всегда тлеет огонек недовольства, который грозит вспыхнуть могучим пожаром. Спустя два года после окончания войны он был притушен. До поры до времени…
После первых впечатлении от ослепительного блеска Сан-Паулу и его потрясающей изнанки вы станете искать причину этих глубочайших контрастов. Искать ее заставит вас не оптимизм богатых, а ненависть униженного человеческого достоинства бедных. Вероятно, наименее читаемая книга в Бразилии — «Статистический ежегодник», регулярно издающийся в федеральном округе Рио-де-Жанейро. Туристов он не интересует. А другие, махнув рукой, отвергают его поразительные данные при помощи самого дешевого аргумента: «Как можно требовать от Бразилии настоящей статистики, если половина страны недоступна, где уж ее втиснуть в статистику».
И все же чтение бразильского «Статистического ежегодника» более чем поучительно.
На территории штата Сан-Паулу всего насчитывается 18.5 миллиона гектаров сельскохозяйственных угодий — плантаций, полей и пастбищ, которые принадлежат четверти миллиона хозяев. 74 гектара приходится в среднем на одного владельца. Но, разумеется, не на человека, занятого в сельском хозяйстве.
На собственных участках трудятся лишь владельцы небольших хозяйств. В штате Сан-Паулу 52 процента хозяев имеет участки до 20 гектаров, и все вместе они владеют лишь 6 процентами земли. Зато в этом же штате 0.88 процента «земледельцев» обладают латифундиями площадью от 1000 до 100 тысяч гектаров. Менее одного процента собственников держат в своей власти треть всей земли. Если к этому прибавить владельцев поместий размером от 200 до 1000 гектаров, то число помещиков возрастет на 6 процентов. Эти люди держат в руках 60 процентов земли в штате Сан-Паулу, хотя никогда не работали на ней. Всего их — 15 тысяч человек.
И в том же штате Сан-Паулу крестьянским трудом кормится во сто раз больше людей — 1 миллион 500 тысяч земледельцев, подавляющая часть из которых не имеет ни гектара собственной земли. Трудиться на клочке земли — для них жизненная необходимость. У них только одна цель: заставить землю дать свои плоды, чтобы отогнать от себя призрак голода.
Но землевладельцы в последнее время совершенно не думают о том, в каком состоянии находится их земля и вообще обрабатывается ли она. Их не интересует экономический эффект использования угодий, это для них дело второстепенное. Их не волнует тот факт, что без ввоза продовольствия Бразилия умерла бы с голоду. Ничто не интересует их так, как барыши от спекуляции землей,
Да, чтение бразильского «Статистического ежегодника» более чем поучительно. Официальная статистика обвиняет, пользуясь столь же вескими аргументами, что и представители рабочих организаций. Но ее обвинительные акты спрятаны в государственных библиотеках. Эта статистика не пишет листовок, не организует забастовок, не бунтует и не выходит на демонстрацию. Ее голос заглушён пылью архивов. Поэтому государственный прокурор Альсеу Барбедо и не утверждает, что «Статистический ежегодник» — неконституционный, недемократический и небразильский…
28 тысяч процентов прибыли за девятнадцать лет.
Мы были еще в 100 километрах от Сан-Паулу, когда нам в руки попала первая бразильская газета. На первой странице — ослепительный снимок выстроившихся в ряд жилых небоскребов на Руа Сан-Луис, которые были только что построены. И в самом деле, впечатляет вид изящного двадцатичетырехэтажного фасада, сверкающего белизной, рядом со старыми домами с высокими крышами и узкими окнами. Сотни просторных, светлых квартир, из которых маляры только что вынесли стремянки.И вдруг вы узнаете, что сотни таких квартир на Руа Сан-Луис, на авениде Ипиранга, на Руа Ксавьер-де-Толедо и в целом ряде других роскошных авенид пустуют. Почему? Возможно ли такое в городе, куда непрерывно прибывают тысячи новых поселенцев из провинции и из-за моря? В городе, который украшен столькими эпитетами?
За двухкомнатную квартиру в новом доме съемщик должен платить 4 тысячи крузейро. Это не так много, скажете вы. У нас в Чехословакии квартирная плата ненамного ниже. Только эту сумму житель Сан-Паулу должен платить за месяц, а не за год. Рабочий современной текстильной фабрики в предместье Сан-Каетано зарабатывает 3 крузейро в час, то есть 600 крузейро в месяц. Рабочий металлического завода Алиперти получает на сотню больше. Следовательно, месячного заработка квалифицированному рабочему хватит только на пять дней жизни со всеми удобствами в двухкомнатной квартире, какие сотнями растут вокруг него. Потому-то жилые дворцы Сан-Паулу и пустуют, а тысячи рабочих ютятся в глинобитных и деревянных хибарках окраин.
Но в Сан-Паулу никто и не стремится доказать, что жилые дворцы строятся для того, чтобы в них жили люди. Строительство — это прежде всего хорошая прибыльная статья.
Самым ходовым товаром на территории большого города остается земельный участок. Долго мы копались в цифрах, от которых голова шла кругом. Квадратный метр земли под застройку в центре города на авениде Криспиану, которая перед площадью Ларго-Пайссанду впадает в главную магистраль Сан-Жуан, в 1930 году стоил 40 крузейро. К 1938 году цена его возросла до 65 крузейро, а за время войны и за четыре послевоенных года взлетела до 7 тысяч крузейро. Это значит 17400 процентов спекулятивного барыша за девятнадцать лет.
В юго-западном предместье Вилья-Мариана, в трех километрах от центра города, квадратный метр земли в 1930 году стоил два с половиной крузейро. В 1949 году этот же самый метр земли стоил 700 крузейро. Значит, за девятнадцать лет здешний владелец земельного участка получил 28 тысяч процентов спекулятивной прибыли.
Вот ключ к тяжелым социальным проблемам Сан-Паулу, вот объяснение того, почему в этом штате пустуют пахотные земли, тогда как человек мечтает возделать их; почему в Сан-Паулу тысячи людей без квартир и тысячи квартир без людей.
Здесь же и простой ответ на то, почему богатые, а следовательно, и влиятельные представители Сан-Паулу испытывают страх перед любой прогрессивной организацией рабочего класса, почему они душат ее всеми средствами, почему загоняют в подполье и почему не в силах воспрепятствовать росту этого подполья.
Большие и малые Матарассо.
Имя Матарассо в Сан-Паулу и во всей Бразилии звенит, как золотой дукат.Матарассо — это бразильский Рокфеллер.