Страница:
Словом, Новый мост был велик, как мир, и, чтобы встретить нужных тебе людей, достаточно было прогуляться там в течение какого-нибудь часа.
Бывали мы и на Рю де ла Пэ, где находились самые модные магазины платья и обуви, но вкус принца я никак похвалить не могла.
Граф научил меня играть на скачках – делать ставки и даже выигрывать. Лет десять назад он привез из Англии моду на эту забаву, начавшую тогда распространяться. Отныне меня часто можно было видеть на трибунах ипподрома – впрочем, как и королеву. Я любила лошадей и была приятно удивлена, когда принц подарил мне целые конюшни с тридцатью редчайшими рысаками, – при всем желании их нельзя было оценить меньше чем в шестьдесят тысяч ливров.
С ипподрома, уставшую от азарта и напряжения игры, граф увозил меня в Пале-Рояль, справедливо зовущийся сердцем Парижа. В противоположность Новому мосту здесь не было сутолоки. Тут можно было найти все, что требовал самый изысканный вкус: редчайшие ткани, костюмы, украшения, милые дамские мелочи, лучшие картины и статуэтки, тончайшие вина, кушанья. Жизнь в Пале-Рояле казалась волшебным сном. Чтобы я отдохнула, мы заходили на обед в один из дорогих ресторанов. Здесь не только обедали, выпивали чашку кофе или шоколада, но и играли в шашки, домино, шахматы. Последней игре меня тоже научил принц. О себе он говорил, что играет в шахматы не хуже Филидора или Майо.
Граф водил меня в кабинет восковых фигур, показывал механические биллиарды, марионеточные и бродячие театры, концерты – Пале-Рояле всего было вдоволь.
Шел мелкий снег, садясь мне на ресницы и осыпая мех капюшона, постепенно зажигались фонари и освещались витрины магазинов… Наступил вечер. Принц становился все более веселым и жадным до удовольствий, он шептал мне на ухо непристойности и скабрезности о тех наших знакомых, которых мы встречали в Пале-Рояле. Его рука легонько щипала меня за талию.
– Я открыл вам Париж, не так ли? – спрашивал он. – Так откройте же для меня свои прелести, дорогая!
Я мягко уклонялась.
– Ваше высочество, вечер еще не кончен.
В своей карете я ехала переодеваться, занимаясь своим туалетом очень тщательно. Принц ждал меня либо в театре, либо в Опере, где давали какое-то новое представление, либо на маскарадах, которые зимой устраивали с особым шиком. Я являлась туда в красивейших туалетах, с чуть подрумяненными щеками и глазами, томно сверкающими от белладонны, и лицо принца крови разительно менялось: он просто пожирал меня глазами. Это доставляло мне некоторое тщеславное удовольствие. Несмотря на то что многие аристократы знали о моей связи с этим человеком и остерегались слишком явно оказывать мне знаки внимания, ухаживаний все-таки было в избытке, и я много танцевала с самыми разными кавалерами, ничуть не опасаясь вызвать ревность графа д'Артуа.
И только потом, уже за полночь, уставшая и обессиленная от танцев и музыки, я вспоминала о том, кто мой хозяин, и возвращалась в его объятия. Принц в теплых санях вез меня в парижский замок Тампль, укромное любовное гнездышко, и там, в спальне, озаренной мягким светом, под треск дров в камине я позволяла графу делать со мной все, что захочется.
Об этих ночах, наполненных страстью, кипением крови и любовными стонами, я старалась не думать. При всем том, что граф, бывало, доставлял мне наслаждение, они вызывали у меня тягостное чувство. Я никогда не могла избавиться от мысли, что он считает меня игрушкой. Даже мое своеволие, дерзость, непредсказуемость его забавляли, как позабавила бы какая-нибудь дерзкая песенка райской птички, посаженной в клетку. Он никогда не заботился о том, что у меня в голове. Я не скучала с ним, все время веселилась, развлекалась, порхала по жизни, как легкокрылая бабочка, и все же в глубине души понемногу вырастал, поднимал голову мой маленький настойчивый критик, и я не могла не думать о том, что живу крайне глупо. Этой глупости, бесцельности, полнейшей нелепости жизни не заглушали даже старания моего любовника-эпикурейца, всецело направленные на развлечения. Иногда мне казалось, что все дело в том, что я не люблю его. И тогда я хотела его бросить.
Я полагала, что тогда сразу почувствую себя легко и свободно. Полагала и в то же время сомневалась в этом. Потом приходило время возвратиться в Версаль, побыть рядом с королевой, поприсутствовать на балах… Тягучесть, размеренность придворной жизни, от которых даже Мария Антуанетта хотела освободиться, угнетали меня. И мне снова казалось, что граф д'Артуа все-таки лучше, интереснее, веселее, чем все остальные. Другие вообще не заслуживали моего внимания.
И однажды произошло нечто ужасное. В самый разгар веселья, когда все гости только-только начали входить во вкус, к Опере явилась толпа рабочих из предместья Сент-Антуан. Они запрудили бульвар вплоть до заставы Сен-Мартен, громко кричали, забрасывали Оперу камнями и гасили иллюминацию.
Была вызвана полиция, которая разогнала это сборище и восстановила порядок. Правда, еще до этого друзья принца вывели меня через черный ход, посадили в карету и увезли из Парижа. Все в Версале находили, что этот город в последнее время становится слишком опасным.
Я шла из галереи в тронный зал; мне по дороге попался маркиз де Лафайет, знаменитый герой войны североамериканских штатов против Англии.
– Господин маркиз, – сказала я, обращаясь к нему, – вот-вот начнется заседание Королевского совета. Граф д'Артуа просил вас быть.
– Меня, мадемуазель?!
Я едва сдержала улыбку: Лафайету было прекрасно известно, что ни один из членов королевской семьи не испытывает к нему симпатии.
– Да, вас.
– Я тотчас буду, мадемуазель.
– Я предпочла бы, чтобы вы отправились со мной.
– С удовольствием.
Он предложил мне руку и любезно последовал за мной в тронный зал. Я не знала, зачем маркиз понадобился принцу крови. Снова какие-то интриги, заговоры в пользу Пруссии… Или, может быть, граф д'Артуа, приблизив к себе Лафайета, просто хочет насолить королеве, которая этого «героя двух миров» терпеть не могла.
Я заняла свое место за спиной королевы, как и подобает фрейлине. Мария Антуанетта еще до начала Совета начала скучать. Если бы не просьба короля, она бы предпочла этому собранию простую прогулку к пруду Швейцарцев.
– Его величество Людовик XVI, король Франции и Наварры!
Лакей в золоченой ливрее поспешно распахнул перед королем обе створки дверей.
– Прошу вас, сир.
Людовик XVI вошел, и тут же некоторые придворные тайком прыснули в кулак. Несмотря на то что чаще всего король вызывал к своей особе лишь симпатию, чего-то ему не хватало для настоящего королевского величия. Вот и сейчас – его парадный костюм был вроде бы и ладно сшит, и красив, и моден, к тому же над ним долго трудились камердинеры. Но все равно рубашка совсем некстати выглядывала из рукава, шелковые панталоны мешковато сидели на толстом заду, жабо нелепо торчало во все стороны. Да, король не умел носить одежду, и теперь, когда он, неуклюжий и смущенный, шел через весь зал к трону, это было всем заметно.
– Простите, сударь, что я заставил вас так долго ждать, – сказал он министру иностранных дел Монморену. – Начинайте, прошу вас.
– Голландия в опасности, государь, – произнес Монморен грустно.
– В чем дело, почему?
– Потому, что ей угрожает Пруссия, сир, – раздалась низкая октава министра, – которую поощряет Англия.
– О, эта Англия! Совсем недавно мы растоптали ее, [62]и вот гидра снова поднимает голову.
– Да, сир, – вдруг сказал Лафайет, – в политике Англии всегда было заметно стремление к деспотизму.
Все удивленно посмотрели на опального маркиза: он впервые решился подать голос в присутствии королевы. Мария Антуанетта нахмурилась. Принц мог торжествовать победу – удар попал точно в цель.
Людовик XVI вскочил с кресла и забегал по залу.
– Мы не позволим Пруссии и Англии попирать Голландию! Там правит Мария Кристина, сестра ее величества королевы!
– Они хотят восстановить там власть штатгальтера, сир.
– Нет! Мы защитим нашу союзную Голландию! – патетически воскликнул король. – В память о 1785 годе! [63]
Кажется, им снова обуяло желание заслужить у истории имя Справедливого. Король был так взволнован, что, если бы все зависело только от него, уже двинул бы полки в Голландию:
– Что же вы будете делать, сир, если прусские полки вступят в Голландию? – спросил граф д'Артуа недовольно.
– Мы объявим войну Пруссии, брат мой! Мои генералы не подведут меня. Правда, Буйе? Правда, Шуазель? – спрашивал он, обращаясь ко всем военным, присутствовавшим на Совете. – Взгляните, брат мой, какие у меня военачальники! Гогела! Граф де Дамас! Рожкур! Буйе-сын! Таких храбрецов не было и нет ни в одной армии мира!
Он остановился подле генерала Лафайета и промолчал.
– Вы хотите объявить войну Пруссии? – с яростью воскликнул граф д'Артуа. – Это безумие! И, хочу вам заметить, у прусского короля не менее талантливые полководцы!
Я удивленно взглянула на принца. Да, мне было известно, что он давно уже интригует с целью склонить короля к союзу с Пруссией. Но все-таки, этот неуважительный тон…
– Боже мой! – воскликнул всегда спокойный и флегматичный министр финансов. – У нас совершенно нет денег для ведения войны. Мы сделали шестьсот миллионов новых займов…
– Ничего, Калонн! – воскликнул король с воодушевлением. – Мы значительно сократим свои расходы.
– Крохи, сир, жалкие крохи! Долги – это бочка Данаид, – упрямо заявил министр. – Еще одна война – и нам конец.
– Воевать с Пруссией – это безумие! – сказал граф д'Артуа так же яростно. – Неужели это непонятно?
– Отчего же, брат мой? – вызывающе спросил король.
– Если мне позволено будет сказать свое слово, – раздался низкий голос Дианы де Полиньяк, – то я скажу, что его высочество прав.
Все замолчали и посмотрели в ее сторону. Она спокойно стояла за спиной королевы, перебирая пальцами жемчужные четки.
– Нам нужно искать союз с Пруссией, сир, – произнесла она, – но отнюдь не войны.
Я бросила на нее взгляд, и завидущий, и ревнивый одновременно. От герцогини исходили странные токи, внушающие робость. Подруга королевы, женщина непревзойденного ума и железной логики, она была очень некрасива – остроносая, с выступающими скулами, резкая, не особенно женственная. Это, впрочем, не мешало ей иметь огромное влияние на графа д'Артуа. Кроме того, герцогиня пользовалась уважением во всех сферах двора. Я замечала, что когда она начинала говорить, все сразу умолкали, и ее твердый голос был слышен во всех концах зала.
Кому как не мне было знать о том, кем приходилась эта женщина графу д'Артуа. Я не могла с ней соперничать. Несмотря на непривлекательность, она слыла женщиной, не знающей себе равных в любовном искусстве. Да и в интригах тоже.
– Сир, не слушайте их! – воскликнула королева. – В лице Австрии, императором которой является мой брат Иосиф, Франция всегда имела сильного и верного союзника. Наши страны связаны неразрывно – браком, сир.
– Австрия уже давно отступилась от нас, государыня, – сказала Диана де Полиньяк весьма холодным тоном. – Франция становится орудием династических интересов Габсбургов, и последние никогда не поддерживают ее в борьбе с Англией.
– Мадам! – высокомерно произнесла королева. – Вы, вероятно, забываете, что я сама из рода Габсбургов!
– Оттого вас так и не любят в Париже, ваше величество, – колко заметила герцогиня.
У королевы не доставало сил пойти на конфликт. Я невольно усмехнулась. Герцогиня де Полиньяк, оказывается, играет против Марии Антуанетты на стороне графа д'Артуа. Месяц назад я бы непременно сказала об этом королеве. Но теперь меня занимало лишь одно – возможность досмотреть развязку всей этой игры.
Король задумчиво покачал головой.
– Франция не будет ничьим орудием, – пробормотал он.
– Сир, – сказала королева, нежно протягивая ему руку, – неужели вы не верите Иосифу? Он родной брат вашей жены, вашей королевы. Поверьте ему, сир! Поверьте ему так, как верите мне.
– Франция будет другом Австрии до тех пор, пока жива моя вера в вас, мадам! – провозгласил король, сдерживая слезы.
Я увидела, что Луи XVI расчувствовался и полностью согласился с Марией Антуанеттой, и незаметно покинула зал.
Разъяренный граф д'Артуа выскочил из зала вслед за мной. Никогда раньше я не слышала такой брани.
– Ну, что? – сказала я. – Вы, кажется, проиграли.
– Еще бы, черт побери! Все дело в том, что толстяк все еще очень влюблен в Туанетту.
Толстяком он обычно называл короля.
– Глупец! Верить этой шлюхе! Жалкий рогоносец! Он один не знает того, что с красоткой Таунон спит весь Версаль!
Одним ударом кулака он сбросил на пол изящную танагрскую статуэтку. Испуганные лакеи бросились подбирать осколки. Граф брезгливо обошел их.
– Она забрала слишком много власти, – бормотал он, имея в виду королеву. – Потаскуха! Толстяк делает все, что она говорит, и никакие памфлеты на него не действуют…
Принц понемногу успокаивался.
– Надо выбить из-под ее ног опору, понимаете? Выбить во что бы то ни стало! И опора эта – Австрия!
– И как вы хотите это сделать?
– Стоит только рассорить короля с королевой… указать ему на рога на его голове…
Какая-то шальная мысль мелькнула в черных глазах принца. Он сразу повеселел, увлек меня в оконную нишу, нежно поцеловал в губы.
– О, вы с ума сошли! – воскликнула я недовольно. – Вокруг столько людей!
– Когда мы встретимся в полночь, нам никто не помешает. Не правда ли?
Он ушел, оставив меня в недоумении насчет своих планов.
Два дня спустя вечером весь двор развлекался на пруду Швейцарцев. Наступили морозы, и его ледяная поверхность отражала свет фонарей и факелов, как зеркало. Я была на коньках, поддерживаемая под руку каким-то любезным кавалером. Щеки у меня разрумянились от ветра, синие ленты шляпы, хорошо оттенявшие белокурые локоны, разлетались во время бега. Стоя на санях, запряженных тремя огромными собаками, ко мне подлетел герцог де Лозен, ловко обхватил за талию, и, несмотря на мое шутливое сопротивление, усадил на скамью, укрытую тигриными шкурами. Сани понеслись, как мне казалось, с бешеной скоростью. Я смеялась не переставая, жизнь казалась мне беззаботным сказочным вихрем, волшебной феерией. На одном из темных поворотов герцог быстро обернулся, сорвал с моих губ поцелуй и рассмеялся так заразительно, что мне не захотелось сердиться. Вокруг нас носились на большой скорости конькобежцы – дамы в меховых манто, лакеи, толкающие спинки саней, смеющиеся кавалеры.
Мария Антуанетта забыла обо всем в обществе графа де Ферзена. Да и мне хотелось обо всем забыть. Какое все-таки чудо Версаль…
Когда стало совсем темно, веселье начало затихать. Уставшая, я ускользнула от герцога, чтобы, чего доброго, не вызвать вспышку ревности у принца. Я боялась не так за себя, как за Лозена. Думая об этом, я быстро шла по аллее, густо усаженной обледенелыми липами, к дворцу. И тут услышала сзади чьи-то приближающиеся шаги. Обернувшись, я узнала в темном высоком силуэте герцогиню Диану де Полиньяк. Ее бархатные юбки отчаянно шелестели.
– Дорогая, – своим низким голосом сказала она, – вы уже несколько месяцев при дворе, а мы еще ни разу не поговорили.
Она, казалось, совсем не ревновала меня. Напротив, в ее голосе слышались странные дружелюбные нотки.
– Честно говоря, я слегка боялась вас, – сказала я напрямик.
Тонкие брови герцогини приподнялись. Больше она ничем не выдала своего удивления.
– Что ж. Надеюсь, сейчас этот страх прошел, – сказала она, обнимая меня за плечи, как, бывало, часто обнимала Марию Антуанетту. Герцогиня была значительно выше меня ростом.
– И вы не питаете ко мне неприязни?
Некрасивое остроносое лицо Дианы было спокойно и бесстрастно.
– К вам? Но, дорогое дитя, как вы могли подумать такое? Наоборот, я даже исполню ваше желание. Я сделаю то, что не сделала королева. Речь идет о герцоге де Кабри…
– Откуда вам это известно? – воскликнула я.
– У Туанетты есть камеристки, которые при виде золотого ливра становятся очень разговорчивыми…
– Вы следите за королевой и ее разговорами?
– Разумеется, иначе как бы я существовала при дворе?
– Слежка – не очень хорошее средство.
– Оставим это, мадемуазель… Итак, я знаю, что вы хотите отомстить герцогу де Кабри, с которым были обручены и который ныне находится в Лионе. Вы ненавидите его.
– Это правда, мадам.
– Вы хотели бы, чтобы его заключили в тюрьму?
– О да, хотела… Но королева отказала мне.
– Я вполне заменю вам королеву.
– Вы поможете мне? – воскликнула я, хватая герцогиню за руку. – Боже мой!
– Терпение. Ведите себя спокойно. Я, конечно, не в силах засадить герцога за решетку…
– А, – сказала я разочарованно…
– …Но я сделала кое-что другое, что наверняка вас удовлетворит. Вот, читайте.
Она протянула мне приказ принца Конде.
– Герцог де Кабри может оказаться сосланным в Вест-Индию во мгновение ока, – пояснила герцогиня, – и уж, конечно, не останется в неведении, по чьей милости его послали. Вы сможете упиваться местью, дорогая. Он пробудет там не меньше трех лет.
– Принц Конде подписал это по вашей просьбе?
– Да, моя дорогая, по первой же моей просьбе. И в моей власти дать этому документу ход. Но…
Герцогиня деликатно забрала у меня бумагу.
– Но только в том случае, если вы ответите на один мой вопрос – совершенно пустяковый, уверяю вас.
– Дорогая герцогиня, – вскричала я в волнении, – я отвечу хоть на сто вопросов!
– О, мне достаточно одного. – Она так и впилась глазами в мое лицо. – Вы на этой неделе дежурите у королевы?
– Да, и даже иногда сплю в ее комнате.
– Иногда – то есть в тех случаях, когда к ней не приходит любовник, граф де Ферзен?
– Да.
– Мне нужно время и день, когда они встречаются, – резко произнесла мадам де Полиньяк.
Я беспечно пожала плечами.
– О боже, с некоторых пор – почти каждый день. Хоть сегодня, хоть завтра. Он приходит обычно в час ночи. Я по условленному стуку открываю ему дверь, веду к королеве и ухожу. Это у них называется жизнь без предрассудков.
– И все? – испытующе сказала герцогиня.
– Конечно. Потом у меня находятся свои дела. Диана с нервным смехом пожала мою руку.
– Вы великолепны, мадемуазель. Можете быть уверены, ваш бывший жених будет тщетно проклинать вас с острова Сан-Доминго… Ах да, уже завтра он получит этот приказ. Помогайте нам и впредь, дорогая.
– Если только это не заденет моей части, мадам. Диана де Полиньяк глухо рассмеялась.
– Слово «честь», мадемуазель, каждый понимает по-своему. И это понятие меняется… с течением времени. Черт побери, – добавила она, – я склонна думать, что д'Артуа сделал неплохой выбор.
Она коснулась рукой моей щеки и, тотчас же отдернув руку, пошла навстречу мадам Жозефине.
Граф д'Артуа смотрел на меня полунасмешливо-полувосхищенно. Это был его обычный взгляд, я к нему привыкла, и поэтому спокойно, без тени смущения выслушивала все шутки и анекдоты, которыми он меня развлекал. Вообще-то – и я была вынуждена это признать – равных ему по умению вести себя с дамой не было. Он так брал меня за руку, так угадывал все мои желания, что у меня появлялось убеждение, что уж сейчас-то я куда выше королевы.
– Тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
Я отвечала ему легким лукавым движением век.
Да, он умел ухаживать и обольщать. Иногда мне становилось очень жаль, что между нами нет любви. Временами я даже хотела, чтобы это чувство появилось. Пока же все наши отношения строились на взаимном влечении. Граф д'Артуа казался мне лучше и интереснее всей остальной придворной камарильи.
Он, в свою очередь, находил меня необыкновенно красивой, юной и обаятельной; я была для него самой желанной из всех дам. Но любовь? Нет, романтики, сантиментов, сопутствующих ей, тут не было.
Я очнулась от своих мыслей, почувствовав ладонь графа на своей руке.
– Вот, взгляните, моя прелесть, Старина Рампоно достал это по моей просьбе для вас.
Я осторожно взяла из хрустальной вазочки что-то розово-белое, воздушное. Это что-то имело непередаваемо сладкий вкус и таяло во рту.
– Рахат-лукум, восточное лакомство, – самодовольно сказал Принц, – такое же аппетитное, как вы. А вот с вином…
Он налил мне бокал холодного шампанского. Я сделала один глоток, потом другой, и вдруг непереносимая дурнота подкатила к горлу. Я вскочила, зажимая рот салфеткой, и едва успела выбежать из зала, как меня стошнило. Ресторатор сразу же прислал мне на помощь служанку. Она помогла мне умыться и не испортить платье.
Встревоженная, я спустилась по лестнице. Граф уже ждал меня в вестибюле. Лакей накинул мне на плечи манто.
Я была немного смущена и не решалась заговорить первая. Уже на площади рука принца нашла мою руку и крепко сжала.
– У вас нет жара, моя красавица? Вы здоровы?
– Да, теперь вполне.
– Я раньше не замечал за вами такого. Полагаю, сегодня наши планы не отменяются?
– О, нет, – сказала я поспешно. – Я в порядке.
В комнате, где мы обычно встречались, уже под сенью Версаля, я сбросила манто, развязала ленты шляпы. Горничных, разумеется, не было. Стоя перед зеркалом, я сама распустила прическу, провела щеткой по золотистым локонам… Руки принца обняли меня сзади, губы долгим поцелуем прильнули к шее. Я обернулась, рот у меня был полуоткрыт… И вдруг, между поцелуями, он спросил – прямо и резко:
– Тебе не кажется, что ты беременна?
Я с ужасом посмотрела на него. Это было похоже на помешательство. Никогда раньше – я готова была в этом поклясться – подобная мысль не приходила мне в голову. Я еще слишком юна для этого… Нет, это просто чепуха!
– Как вам такое могло взбрести в голову? – сказала я возмущенно.
– А почему бы нет?
– Такого не может случиться, – сказала я упрямо, чувствуя внезапную злость. – Замолчите, я не хочу об этом говорить!
Я была раздражена, причем по-настоящему. Принц примиряющим жестом привлек меня к себе.
– Ну, успокойся! Мне не нравится, когда ты сердишься.
В его голосе было столько необычной нежности, что я легко успокоилась, снова отдалась во власть его рук…
И тут из галереи, ведущей в комнаты Марии Антуанетты, послышался вдруг ужасный гам, топот множества ног, возмущенные крики и… как мне показалось, истерические рыдания королевы.
– Боже мой! – вырвалось у меня. – Что же это? Сначала у меня мелькнула мысль, что совершено покушение на королеву… или на короля, потому что среди прочих голосов я слышала и его гневные крики.
Я рванулась к двери, но принц удержал меня за руку.
– Останься! Там обойдутся без тебя!
Я взглянула на него, и какое-то смутное подозрение мелькнуло у меня в голове при виде его спокойного лица.
Послышался громкий топот, словно по галерее бежала швейцарская стража.
– О, там, наверное, случилось что-то ужасное! Полураздетая, я выбежала в галерею. Подобно мне, многие придворные, не сняв даже ночных колпаков, бежали в апартаменты королевы. «Боже, – подумала я, – что за грандиозный скандал!»
Мне с трудом удалось пробиться сквозь толпу, и я с первого взгляда поняла, что ни о каком покушении и речи быть не может, что шум вызван простым адюльтером.
Королева полулежала в кресле и судорожно рыдала, отказываясь принять успокоительное; Людовик XVI в шелковом халате расхаживал взад-вперед с необычной для него живостью: лицо его было бледно от гнева.
Бывали мы и на Рю де ла Пэ, где находились самые модные магазины платья и обуви, но вкус принца я никак похвалить не могла.
Граф научил меня играть на скачках – делать ставки и даже выигрывать. Лет десять назад он привез из Англии моду на эту забаву, начавшую тогда распространяться. Отныне меня часто можно было видеть на трибунах ипподрома – впрочем, как и королеву. Я любила лошадей и была приятно удивлена, когда принц подарил мне целые конюшни с тридцатью редчайшими рысаками, – при всем желании их нельзя было оценить меньше чем в шестьдесят тысяч ливров.
С ипподрома, уставшую от азарта и напряжения игры, граф увозил меня в Пале-Рояль, справедливо зовущийся сердцем Парижа. В противоположность Новому мосту здесь не было сутолоки. Тут можно было найти все, что требовал самый изысканный вкус: редчайшие ткани, костюмы, украшения, милые дамские мелочи, лучшие картины и статуэтки, тончайшие вина, кушанья. Жизнь в Пале-Рояле казалась волшебным сном. Чтобы я отдохнула, мы заходили на обед в один из дорогих ресторанов. Здесь не только обедали, выпивали чашку кофе или шоколада, но и играли в шашки, домино, шахматы. Последней игре меня тоже научил принц. О себе он говорил, что играет в шахматы не хуже Филидора или Майо.
Граф водил меня в кабинет восковых фигур, показывал механические биллиарды, марионеточные и бродячие театры, концерты – Пале-Рояле всего было вдоволь.
Шел мелкий снег, садясь мне на ресницы и осыпая мех капюшона, постепенно зажигались фонари и освещались витрины магазинов… Наступил вечер. Принц становился все более веселым и жадным до удовольствий, он шептал мне на ухо непристойности и скабрезности о тех наших знакомых, которых мы встречали в Пале-Рояле. Его рука легонько щипала меня за талию.
– Я открыл вам Париж, не так ли? – спрашивал он. – Так откройте же для меня свои прелести, дорогая!
Я мягко уклонялась.
– Ваше высочество, вечер еще не кончен.
В своей карете я ехала переодеваться, занимаясь своим туалетом очень тщательно. Принц ждал меня либо в театре, либо в Опере, где давали какое-то новое представление, либо на маскарадах, которые зимой устраивали с особым шиком. Я являлась туда в красивейших туалетах, с чуть подрумяненными щеками и глазами, томно сверкающими от белладонны, и лицо принца крови разительно менялось: он просто пожирал меня глазами. Это доставляло мне некоторое тщеславное удовольствие. Несмотря на то что многие аристократы знали о моей связи с этим человеком и остерегались слишком явно оказывать мне знаки внимания, ухаживаний все-таки было в избытке, и я много танцевала с самыми разными кавалерами, ничуть не опасаясь вызвать ревность графа д'Артуа.
И только потом, уже за полночь, уставшая и обессиленная от танцев и музыки, я вспоминала о том, кто мой хозяин, и возвращалась в его объятия. Принц в теплых санях вез меня в парижский замок Тампль, укромное любовное гнездышко, и там, в спальне, озаренной мягким светом, под треск дров в камине я позволяла графу делать со мной все, что захочется.
Об этих ночах, наполненных страстью, кипением крови и любовными стонами, я старалась не думать. При всем том, что граф, бывало, доставлял мне наслаждение, они вызывали у меня тягостное чувство. Я никогда не могла избавиться от мысли, что он считает меня игрушкой. Даже мое своеволие, дерзость, непредсказуемость его забавляли, как позабавила бы какая-нибудь дерзкая песенка райской птички, посаженной в клетку. Он никогда не заботился о том, что у меня в голове. Я не скучала с ним, все время веселилась, развлекалась, порхала по жизни, как легкокрылая бабочка, и все же в глубине души понемногу вырастал, поднимал голову мой маленький настойчивый критик, и я не могла не думать о том, что живу крайне глупо. Этой глупости, бесцельности, полнейшей нелепости жизни не заглушали даже старания моего любовника-эпикурейца, всецело направленные на развлечения. Иногда мне казалось, что все дело в том, что я не люблю его. И тогда я хотела его бросить.
Я полагала, что тогда сразу почувствую себя легко и свободно. Полагала и в то же время сомневалась в этом. Потом приходило время возвратиться в Версаль, побыть рядом с королевой, поприсутствовать на балах… Тягучесть, размеренность придворной жизни, от которых даже Мария Антуанетта хотела освободиться, угнетали меня. И мне снова казалось, что граф д'Артуа все-таки лучше, интереснее, веселее, чем все остальные. Другие вообще не заслуживали моего внимания.
2
Была первая половина февраля 1787 года. Положение в стране становилось все тревожнее. Однако снег растаял, в стеклах Версаля отражалось солнце, и казалось, что началась весна. Сочтя это за добрый знак, директор Оперы увеличил количество развлекательных балов и маскарадов.И однажды произошло нечто ужасное. В самый разгар веселья, когда все гости только-только начали входить во вкус, к Опере явилась толпа рабочих из предместья Сент-Антуан. Они запрудили бульвар вплоть до заставы Сен-Мартен, громко кричали, забрасывали Оперу камнями и гасили иллюминацию.
Была вызвана полиция, которая разогнала это сборище и восстановила порядок. Правда, еще до этого друзья принца вывели меня через черный ход, посадили в карету и увезли из Парижа. Все в Версале находили, что этот город в последнее время становится слишком опасным.
Я шла из галереи в тронный зал; мне по дороге попался маркиз де Лафайет, знаменитый герой войны североамериканских штатов против Англии.
– Господин маркиз, – сказала я, обращаясь к нему, – вот-вот начнется заседание Королевского совета. Граф д'Артуа просил вас быть.
– Меня, мадемуазель?!
Я едва сдержала улыбку: Лафайету было прекрасно известно, что ни один из членов королевской семьи не испытывает к нему симпатии.
– Да, вас.
– Я тотчас буду, мадемуазель.
– Я предпочла бы, чтобы вы отправились со мной.
– С удовольствием.
Он предложил мне руку и любезно последовал за мной в тронный зал. Я не знала, зачем маркиз понадобился принцу крови. Снова какие-то интриги, заговоры в пользу Пруссии… Или, может быть, граф д'Артуа, приблизив к себе Лафайета, просто хочет насолить королеве, которая этого «героя двух миров» терпеть не могла.
Я заняла свое место за спиной королевы, как и подобает фрейлине. Мария Антуанетта еще до начала Совета начала скучать. Если бы не просьба короля, она бы предпочла этому собранию простую прогулку к пруду Швейцарцев.
– Его величество Людовик XVI, король Франции и Наварры!
Лакей в золоченой ливрее поспешно распахнул перед королем обе створки дверей.
– Прошу вас, сир.
Людовик XVI вошел, и тут же некоторые придворные тайком прыснули в кулак. Несмотря на то что чаще всего король вызывал к своей особе лишь симпатию, чего-то ему не хватало для настоящего королевского величия. Вот и сейчас – его парадный костюм был вроде бы и ладно сшит, и красив, и моден, к тому же над ним долго трудились камердинеры. Но все равно рубашка совсем некстати выглядывала из рукава, шелковые панталоны мешковато сидели на толстом заду, жабо нелепо торчало во все стороны. Да, король не умел носить одежду, и теперь, когда он, неуклюжий и смущенный, шел через весь зал к трону, это было всем заметно.
– Простите, сударь, что я заставил вас так долго ждать, – сказал он министру иностранных дел Монморену. – Начинайте, прошу вас.
– Голландия в опасности, государь, – произнес Монморен грустно.
– В чем дело, почему?
– Потому, что ей угрожает Пруссия, сир, – раздалась низкая октава министра, – которую поощряет Англия.
– О, эта Англия! Совсем недавно мы растоптали ее, [62]и вот гидра снова поднимает голову.
– Да, сир, – вдруг сказал Лафайет, – в политике Англии всегда было заметно стремление к деспотизму.
Все удивленно посмотрели на опального маркиза: он впервые решился подать голос в присутствии королевы. Мария Антуанетта нахмурилась. Принц мог торжествовать победу – удар попал точно в цель.
Людовик XVI вскочил с кресла и забегал по залу.
– Мы не позволим Пруссии и Англии попирать Голландию! Там правит Мария Кристина, сестра ее величества королевы!
– Они хотят восстановить там власть штатгальтера, сир.
– Нет! Мы защитим нашу союзную Голландию! – патетически воскликнул король. – В память о 1785 годе! [63]
Кажется, им снова обуяло желание заслужить у истории имя Справедливого. Король был так взволнован, что, если бы все зависело только от него, уже двинул бы полки в Голландию:
– Что же вы будете делать, сир, если прусские полки вступят в Голландию? – спросил граф д'Артуа недовольно.
– Мы объявим войну Пруссии, брат мой! Мои генералы не подведут меня. Правда, Буйе? Правда, Шуазель? – спрашивал он, обращаясь ко всем военным, присутствовавшим на Совете. – Взгляните, брат мой, какие у меня военачальники! Гогела! Граф де Дамас! Рожкур! Буйе-сын! Таких храбрецов не было и нет ни в одной армии мира!
Он остановился подле генерала Лафайета и промолчал.
– Вы хотите объявить войну Пруссии? – с яростью воскликнул граф д'Артуа. – Это безумие! И, хочу вам заметить, у прусского короля не менее талантливые полководцы!
Я удивленно взглянула на принца. Да, мне было известно, что он давно уже интригует с целью склонить короля к союзу с Пруссией. Но все-таки, этот неуважительный тон…
– Боже мой! – воскликнул всегда спокойный и флегматичный министр финансов. – У нас совершенно нет денег для ведения войны. Мы сделали шестьсот миллионов новых займов…
– Ничего, Калонн! – воскликнул король с воодушевлением. – Мы значительно сократим свои расходы.
– Крохи, сир, жалкие крохи! Долги – это бочка Данаид, – упрямо заявил министр. – Еще одна война – и нам конец.
– Воевать с Пруссией – это безумие! – сказал граф д'Артуа так же яростно. – Неужели это непонятно?
– Отчего же, брат мой? – вызывающе спросил король.
– Если мне позволено будет сказать свое слово, – раздался низкий голос Дианы де Полиньяк, – то я скажу, что его высочество прав.
Все замолчали и посмотрели в ее сторону. Она спокойно стояла за спиной королевы, перебирая пальцами жемчужные четки.
– Нам нужно искать союз с Пруссией, сир, – произнесла она, – но отнюдь не войны.
Я бросила на нее взгляд, и завидущий, и ревнивый одновременно. От герцогини исходили странные токи, внушающие робость. Подруга королевы, женщина непревзойденного ума и железной логики, она была очень некрасива – остроносая, с выступающими скулами, резкая, не особенно женственная. Это, впрочем, не мешало ей иметь огромное влияние на графа д'Артуа. Кроме того, герцогиня пользовалась уважением во всех сферах двора. Я замечала, что когда она начинала говорить, все сразу умолкали, и ее твердый голос был слышен во всех концах зала.
Кому как не мне было знать о том, кем приходилась эта женщина графу д'Артуа. Я не могла с ней соперничать. Несмотря на непривлекательность, она слыла женщиной, не знающей себе равных в любовном искусстве. Да и в интригах тоже.
– Сир, не слушайте их! – воскликнула королева. – В лице Австрии, императором которой является мой брат Иосиф, Франция всегда имела сильного и верного союзника. Наши страны связаны неразрывно – браком, сир.
– Австрия уже давно отступилась от нас, государыня, – сказала Диана де Полиньяк весьма холодным тоном. – Франция становится орудием династических интересов Габсбургов, и последние никогда не поддерживают ее в борьбе с Англией.
– Мадам! – высокомерно произнесла королева. – Вы, вероятно, забываете, что я сама из рода Габсбургов!
– Оттого вас так и не любят в Париже, ваше величество, – колко заметила герцогиня.
У королевы не доставало сил пойти на конфликт. Я невольно усмехнулась. Герцогиня де Полиньяк, оказывается, играет против Марии Антуанетты на стороне графа д'Артуа. Месяц назад я бы непременно сказала об этом королеве. Но теперь меня занимало лишь одно – возможность досмотреть развязку всей этой игры.
Король задумчиво покачал головой.
– Франция не будет ничьим орудием, – пробормотал он.
– Сир, – сказала королева, нежно протягивая ему руку, – неужели вы не верите Иосифу? Он родной брат вашей жены, вашей королевы. Поверьте ему, сир! Поверьте ему так, как верите мне.
– Франция будет другом Австрии до тех пор, пока жива моя вера в вас, мадам! – провозгласил король, сдерживая слезы.
Я увидела, что Луи XVI расчувствовался и полностью согласился с Марией Антуанеттой, и незаметно покинула зал.
Разъяренный граф д'Артуа выскочил из зала вслед за мной. Никогда раньше я не слышала такой брани.
– Ну, что? – сказала я. – Вы, кажется, проиграли.
– Еще бы, черт побери! Все дело в том, что толстяк все еще очень влюблен в Туанетту.
Толстяком он обычно называл короля.
– Глупец! Верить этой шлюхе! Жалкий рогоносец! Он один не знает того, что с красоткой Таунон спит весь Версаль!
Одним ударом кулака он сбросил на пол изящную танагрскую статуэтку. Испуганные лакеи бросились подбирать осколки. Граф брезгливо обошел их.
– Она забрала слишком много власти, – бормотал он, имея в виду королеву. – Потаскуха! Толстяк делает все, что она говорит, и никакие памфлеты на него не действуют…
Принц понемногу успокаивался.
– Надо выбить из-под ее ног опору, понимаете? Выбить во что бы то ни стало! И опора эта – Австрия!
– И как вы хотите это сделать?
– Стоит только рассорить короля с королевой… указать ему на рога на его голове…
Какая-то шальная мысль мелькнула в черных глазах принца. Он сразу повеселел, увлек меня в оконную нишу, нежно поцеловал в губы.
– О, вы с ума сошли! – воскликнула я недовольно. – Вокруг столько людей!
– Когда мы встретимся в полночь, нам никто не помешает. Не правда ли?
Он ушел, оставив меня в недоумении насчет своих планов.
Два дня спустя вечером весь двор развлекался на пруду Швейцарцев. Наступили морозы, и его ледяная поверхность отражала свет фонарей и факелов, как зеркало. Я была на коньках, поддерживаемая под руку каким-то любезным кавалером. Щеки у меня разрумянились от ветра, синие ленты шляпы, хорошо оттенявшие белокурые локоны, разлетались во время бега. Стоя на санях, запряженных тремя огромными собаками, ко мне подлетел герцог де Лозен, ловко обхватил за талию, и, несмотря на мое шутливое сопротивление, усадил на скамью, укрытую тигриными шкурами. Сани понеслись, как мне казалось, с бешеной скоростью. Я смеялась не переставая, жизнь казалась мне беззаботным сказочным вихрем, волшебной феерией. На одном из темных поворотов герцог быстро обернулся, сорвал с моих губ поцелуй и рассмеялся так заразительно, что мне не захотелось сердиться. Вокруг нас носились на большой скорости конькобежцы – дамы в меховых манто, лакеи, толкающие спинки саней, смеющиеся кавалеры.
Мария Антуанетта забыла обо всем в обществе графа де Ферзена. Да и мне хотелось обо всем забыть. Какое все-таки чудо Версаль…
Когда стало совсем темно, веселье начало затихать. Уставшая, я ускользнула от герцога, чтобы, чего доброго, не вызвать вспышку ревности у принца. Я боялась не так за себя, как за Лозена. Думая об этом, я быстро шла по аллее, густо усаженной обледенелыми липами, к дворцу. И тут услышала сзади чьи-то приближающиеся шаги. Обернувшись, я узнала в темном высоком силуэте герцогиню Диану де Полиньяк. Ее бархатные юбки отчаянно шелестели.
– Дорогая, – своим низким голосом сказала она, – вы уже несколько месяцев при дворе, а мы еще ни разу не поговорили.
Она, казалось, совсем не ревновала меня. Напротив, в ее голосе слышались странные дружелюбные нотки.
– Честно говоря, я слегка боялась вас, – сказала я напрямик.
Тонкие брови герцогини приподнялись. Больше она ничем не выдала своего удивления.
– Что ж. Надеюсь, сейчас этот страх прошел, – сказала она, обнимая меня за плечи, как, бывало, часто обнимала Марию Антуанетту. Герцогиня была значительно выше меня ростом.
– И вы не питаете ко мне неприязни?
Некрасивое остроносое лицо Дианы было спокойно и бесстрастно.
– К вам? Но, дорогое дитя, как вы могли подумать такое? Наоборот, я даже исполню ваше желание. Я сделаю то, что не сделала королева. Речь идет о герцоге де Кабри…
– Откуда вам это известно? – воскликнула я.
– У Туанетты есть камеристки, которые при виде золотого ливра становятся очень разговорчивыми…
– Вы следите за королевой и ее разговорами?
– Разумеется, иначе как бы я существовала при дворе?
– Слежка – не очень хорошее средство.
– Оставим это, мадемуазель… Итак, я знаю, что вы хотите отомстить герцогу де Кабри, с которым были обручены и который ныне находится в Лионе. Вы ненавидите его.
– Это правда, мадам.
– Вы хотели бы, чтобы его заключили в тюрьму?
– О да, хотела… Но королева отказала мне.
– Я вполне заменю вам королеву.
– Вы поможете мне? – воскликнула я, хватая герцогиню за руку. – Боже мой!
– Терпение. Ведите себя спокойно. Я, конечно, не в силах засадить герцога за решетку…
– А, – сказала я разочарованно…
– …Но я сделала кое-что другое, что наверняка вас удовлетворит. Вот, читайте.
Она протянула мне приказ принца Конде.
– Герцог де Кабри может оказаться сосланным в Вест-Индию во мгновение ока, – пояснила герцогиня, – и уж, конечно, не останется в неведении, по чьей милости его послали. Вы сможете упиваться местью, дорогая. Он пробудет там не меньше трех лет.
– Принц Конде подписал это по вашей просьбе?
– Да, моя дорогая, по первой же моей просьбе. И в моей власти дать этому документу ход. Но…
Герцогиня деликатно забрала у меня бумагу.
– Но только в том случае, если вы ответите на один мой вопрос – совершенно пустяковый, уверяю вас.
– Дорогая герцогиня, – вскричала я в волнении, – я отвечу хоть на сто вопросов!
– О, мне достаточно одного. – Она так и впилась глазами в мое лицо. – Вы на этой неделе дежурите у королевы?
– Да, и даже иногда сплю в ее комнате.
– Иногда – то есть в тех случаях, когда к ней не приходит любовник, граф де Ферзен?
– Да.
– Мне нужно время и день, когда они встречаются, – резко произнесла мадам де Полиньяк.
Я беспечно пожала плечами.
– О боже, с некоторых пор – почти каждый день. Хоть сегодня, хоть завтра. Он приходит обычно в час ночи. Я по условленному стуку открываю ему дверь, веду к королеве и ухожу. Это у них называется жизнь без предрассудков.
– И все? – испытующе сказала герцогиня.
– Конечно. Потом у меня находятся свои дела. Диана с нервным смехом пожала мою руку.
– Вы великолепны, мадемуазель. Можете быть уверены, ваш бывший жених будет тщетно проклинать вас с острова Сан-Доминго… Ах да, уже завтра он получит этот приказ. Помогайте нам и впредь, дорогая.
– Если только это не заденет моей части, мадам. Диана де Полиньяк глухо рассмеялась.
– Слово «честь», мадемуазель, каждый понимает по-своему. И это понятие меняется… с течением времени. Черт побери, – добавила она, – я склонна думать, что д'Артуа сделал неплохой выбор.
Она коснулась рукой моей щеки и, тотчас же отдернув руку, пошла навстречу мадам Жозефине.
3
Тот последний вечер был прекрасен. Вернувшись из Марли, где мы с графом д'Артуа были на небольшой вечеринке, которую устроила графиня де Бальби, мы сидели в блестящем ресторане и ели раков в белом вине. Стены здесь были отделаны золочеными зеркальными эстампами, в которых цветными огоньками вспыхивали свечи. Я видела свое отражение – пышное воздушное платье из тончайшего розового муслина на серебристой подкладке, сияние рубинового ожерелья, томные от белладонны огромные черные глаза, безукоризненно уложенные золотистые волосы. Эта прическа особенно шла мне, ибо открывала длинную точеную шею. Я казалась себе чуть старше своих лет. Мне можно было дать восемнадцать или двадцать.Граф д'Артуа смотрел на меня полунасмешливо-полувосхищенно. Это был его обычный взгляд, я к нему привыкла, и поэтому спокойно, без тени смущения выслушивала все шутки и анекдоты, которыми он меня развлекал. Вообще-то – и я была вынуждена это признать – равных ему по умению вести себя с дамой не было. Он так брал меня за руку, так угадывал все мои желания, что у меня появлялось убеждение, что уж сейчас-то я куда выше королевы.
– Тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
Я отвечала ему легким лукавым движением век.
Да, он умел ухаживать и обольщать. Иногда мне становилось очень жаль, что между нами нет любви. Временами я даже хотела, чтобы это чувство появилось. Пока же все наши отношения строились на взаимном влечении. Граф д'Артуа казался мне лучше и интереснее всей остальной придворной камарильи.
Он, в свою очередь, находил меня необыкновенно красивой, юной и обаятельной; я была для него самой желанной из всех дам. Но любовь? Нет, романтики, сантиментов, сопутствующих ей, тут не было.
Я очнулась от своих мыслей, почувствовав ладонь графа на своей руке.
– Вот, взгляните, моя прелесть, Старина Рампоно достал это по моей просьбе для вас.
Я осторожно взяла из хрустальной вазочки что-то розово-белое, воздушное. Это что-то имело непередаваемо сладкий вкус и таяло во рту.
– Рахат-лукум, восточное лакомство, – самодовольно сказал Принц, – такое же аппетитное, как вы. А вот с вином…
Он налил мне бокал холодного шампанского. Я сделала один глоток, потом другой, и вдруг непереносимая дурнота подкатила к горлу. Я вскочила, зажимая рот салфеткой, и едва успела выбежать из зала, как меня стошнило. Ресторатор сразу же прислал мне на помощь служанку. Она помогла мне умыться и не испортить платье.
Встревоженная, я спустилась по лестнице. Граф уже ждал меня в вестибюле. Лакей накинул мне на плечи манто.
Я была немного смущена и не решалась заговорить первая. Уже на площади рука принца нашла мою руку и крепко сжала.
– У вас нет жара, моя красавица? Вы здоровы?
– Да, теперь вполне.
– Я раньше не замечал за вами такого. Полагаю, сегодня наши планы не отменяются?
– О, нет, – сказала я поспешно. – Я в порядке.
В комнате, где мы обычно встречались, уже под сенью Версаля, я сбросила манто, развязала ленты шляпы. Горничных, разумеется, не было. Стоя перед зеркалом, я сама распустила прическу, провела щеткой по золотистым локонам… Руки принца обняли меня сзади, губы долгим поцелуем прильнули к шее. Я обернулась, рот у меня был полуоткрыт… И вдруг, между поцелуями, он спросил – прямо и резко:
– Тебе не кажется, что ты беременна?
Я с ужасом посмотрела на него. Это было похоже на помешательство. Никогда раньше – я готова была в этом поклясться – подобная мысль не приходила мне в голову. Я еще слишком юна для этого… Нет, это просто чепуха!
– Как вам такое могло взбрести в голову? – сказала я возмущенно.
– А почему бы нет?
– Такого не может случиться, – сказала я упрямо, чувствуя внезапную злость. – Замолчите, я не хочу об этом говорить!
Я была раздражена, причем по-настоящему. Принц примиряющим жестом привлек меня к себе.
– Ну, успокойся! Мне не нравится, когда ты сердишься.
В его голосе было столько необычной нежности, что я легко успокоилась, снова отдалась во власть его рук…
И тут из галереи, ведущей в комнаты Марии Антуанетты, послышался вдруг ужасный гам, топот множества ног, возмущенные крики и… как мне показалось, истерические рыдания королевы.
– Боже мой! – вырвалось у меня. – Что же это? Сначала у меня мелькнула мысль, что совершено покушение на королеву… или на короля, потому что среди прочих голосов я слышала и его гневные крики.
Я рванулась к двери, но принц удержал меня за руку.
– Останься! Там обойдутся без тебя!
Я взглянула на него, и какое-то смутное подозрение мелькнуло у меня в голове при виде его спокойного лица.
Послышался громкий топот, словно по галерее бежала швейцарская стража.
– О, там, наверное, случилось что-то ужасное! Полураздетая, я выбежала в галерею. Подобно мне, многие придворные, не сняв даже ночных колпаков, бежали в апартаменты королевы. «Боже, – подумала я, – что за грандиозный скандал!»
Мне с трудом удалось пробиться сквозь толпу, и я с первого взгляда поняла, что ни о каком покушении и речи быть не может, что шум вызван простым адюльтером.
Королева полулежала в кресле и судорожно рыдала, отказываясь принять успокоительное; Людовик XVI в шелковом халате расхаживал взад-вперед с необычной для него живостью: лицо его было бледно от гнева.