Страница:
- Так, твою мать! .... ты этакий! Сегодня ночью 10 раз доложишь мне о состоянии взвода!
- Есть доложить! - ответил я. - Но только попрошу вас при бойцах не употреблять по отношению ко мне нецензурных выражений, так как мне уже и без того подорвали немало авторитета.
- Кто подорвал авторитет? Кто?
- Вы, товарищ капитан - ответил я.
- Так!... Ах ты, мерзавец! - и бросился ко мне с кулаками. Все расступились, а капитан Рысев нанес мне несколько пощечин с криком - Я расстреляю тебя в первом же бою!
Ответить я не посмел и только несколько раз повторил:
- Товарищ капитан, помните, что я офицер. Не топчите мою честь!
Успокоившись, он приказал мне идти во взвод. Вслед за мной, однако, был вызван ротным младший сержант Чередниченко, мой командир расчета.
По возвращении Чередниченко выстроил взвод и объявил, что командиром взвода является лейтенант Шитиков, "А вы, - обратился он ко мне - капитан сказал, чтобы я передал бойцам, что он вас выгнал из роты и чтобы вас никто не слушался и не подчинялся вам".
Командиру батальона Рысев не доложил о своих действиях, и только перед боем 12 числа, видя серьезность сложившейся обстановки, я сам обратился к командиру батальона. Мне было приказано принять взвод. Капитан Рысев "заболел" и остался с ординарцем в тылу (на следующий день после боя он был уже здоров!). Бой 12 числа не прошел бесследно.
Боевая обстановка и непрерывное напряжение в котором пребывали все сплотили бойцов, а мое поведение в бою невольно заставило бойцов уважать меня и подчиняться беспрекословно.
Все бойцы, командиры, все, кто в долгие минуты опасности не скрывался, могут заявить, как я действовал в этом бою. Потому тем-более обидно и несправедливо, когда не участвовавший в этом и ряде других боев, капитан Рысев, назвал меня трусом, а присутствовавшим в бою заявил, что я 12 числа не выходил из подвала.
21.01.1945
Село Руштув; по правую сторону дороги, ведущей до Кутно.
До Кутно осталось не более 10 километров. Здесь я решил заночевать с солдатами. Старший лейтенант-медик из полковой санчасти еще вчера перепил сильно, уехал на лошади вперед и, очевидно, куда-то заехал. Я остался с бойцами, и хотя еще позавчера ночью мог догнать свой полк на любой из попутных машин, остался ехать на повозке, ибо совестно оставлять 20 бойцов на произвол судьбы - они не найдут своих, отстанут, и будут считаться дезертирами.
Так, вчера, когда я шел сзади, они два раза сворачивали на другую дорогу, ведущую в сторону от нашего пути. Взвод мой остался там без командира, но чем я виноват. Капитан будет сам расплачиваться за свои действия - он отстранил меня от должности за то, что у меня отстали на два часа Чередниченко и Деревьев, и поручил командовать взводом помкомвзводу Концу.
В этом селе меня приняли очень хорошо. Хозяин дома, где мы остановились, долгое время батрачил у немцев и дом его уцелел. Остальные поляки, эвакуировавшиеся в протекторат, начинающийся от Ловича на восток, лишились хозяйств. Их дома были разрушены, в новых поместились немцы - эту территорию они считали своей, а не польской, и заселяли ее людьми своей "высшей расы". Так что сейчас мы проходили по территории, где уже немцы жили. Тут больше богатства, чем в восточных районах, где немцы грабили до предела. Свое же хозяйство недавние колонизаторы увезти не успели, и оставили массу курей, поросят и прочей живности.
Я разместил солдат в квартирах по два-три человека в каждой. В одном из домов хозяева только вернулись после четырехлетнего отсутствия, и застали дома богатое наследство от немцев. Солдаты расспросили, разузнали все, а потом заказали хозяевам богатый обед. Поляки зарезали пару курей, принесли кислой капусты, а сами солдаты после тщательных поисков нашли водку и помидоры. Хозяева удивились: "Мы еще сами не знали, что это есть".
Немцы рыли сильные укрепления. Все население мобилизовывали на работы. "Скоро, скоро рус не будет пахнуть" - рассказывают поляки ... Мосты, почту, телеграф, поезда, железную дорогу - все оставили, не разрушив, солдаты неприятеля - уж больно быстро их гнали.
Рассказывают, что здесь жила русская немка из-под Николаева. Она хвалила русские земли и жизнь, но боялась, что ей не пройдет, что она выехала из России. Немцы забрали ее сына в армию, и это держало ее по ту сторону фронта - я бы давно убежала к вашим, - так она называла русских.
Одного немца публично расстреляли еще в 41 году, когда немцы одерживали успехи. Немец тот был дальновидным человеком и открыто говорил своим соотечественникам: "России нам не победить". Его расстреляли и сожгли, как изменника. Немцы были тогда сыты, довольны, они шли, даже летели вперед. Теперь, рассказывают жители, они отступали в панике, были изнемождены, злы и разочарованы. Один маленький фриц пришел в квартиру, тяжело опустился на стул и сказал: "Я не могу больше идти, лучше сдамся в плен" - и заплакал.
Сейчас немцы отступают пешком. Им трудно, пожалуй трудней, чем нам было в 41. Немцев обошли с северо-запада, отрезали им пути отхода - рассказывают поляки - в Кутно они все побросали, и сами были перебиты и взяты в плен.
Жители разговаривают на смешанном польском. Немецкий язык отдельными фразами и словами засоряет польскую речь. Здесь запрещали говорить по-польски.
Читал власовскую газетку, какой юмор! "В этом году мы победим!" говорит этот продавшийся мерзкий генерал. Доктор Геббельс выражается интереснее - его статья опубликована тоже. Он говорит: "Враги утверждают, что Гитлер болен, но это неправда. Фюрер крепок духом, и на этом покоится сила немецкой армии". Умереть можно, до чего парадоксально и наивно!
Некий Бардонин выражает свою предательскую сущность в стихах. Какая бедность языка у всех этих собак. Неужели они могут считать еще себя русскими?! Ведь они хуже немцев! Что может быть отвратительней предателя Родины?!
Наступает рассвет. По местному времени половина седьмого. Мы собираемся. Впервые в Польше ел курятину, пил какао, хорошо отдохнул.
"Не будем видеть, жаль, как он там пропадет, сукин сын" - говорит хозяин.
Сержант и бойцы, что со мной, наперебой расхваливали полякам как нас кормят, как одевают, какова наша техника, вооружение, страна, территория, люди, армия, а я поддакивал и прибавлял от себя, что на одного нашего бойца работает 15 человек в тылу - 5 на продовольственном обеспечении и 10 на вооружение. Поляки почти с любовью отзываются о России, восхищаются ее могуществом.
Поздний вечер. Бжезины - деревня, близ города Владавы. Здесь опять хорошо нас встретили.
Сегодня ночую с ротой, но взвода моего и повозки нет - они остались в Кутно ковать лошадей. Капитан страшно мне обрадовался и протянул первый руку, после размолвки между нами. Впервые он стал разговаривать со мной по-человечески. Оказывается, майор сильно ругал Рысева за меня и приказал во что бы то ни стало к исходу нынешнего дня отыскать меня и доложить об этом. Я предрешил исход всем неприятностям капитана своим неожиданным возвращением. Доложил майору. Он ничего не сказал, только спрашивал насчет лошадей, где они, которых мы достали.
Кутно коснулся только слегка. Видел один костел и прилегающие к нему дома. Остальной город скрыл от меня густой, непроглядный туман и свернувшая влево дорога. Костел огромный, красивый - мне очень понравился.
В городе немцы побросали так много трофеев, что об этом уже прогремело по всем деревням района. Люди боятся военных - немцы напугали - и прячутся, боятся выходить и трофейничать - все немецкое, за исключением пустяков, достается нам.
Солдаты ведут себя безобразно. Мало того, что воруют и отбирают лошадей, они еще умудряются шарить в квартирах, отбирать велосипеды, имущество, свиней, коров и прочее. Люди, которые всей душой рады нам, после этих разбоев смотрят с недоверием, а то и с неприязнью на нас. Я противник партизанщины в Красной Армии.
Глаза слипаются, спать хочу.
22.01.1945
Командиру
3 сб 1052 сп
майору Бойцову
Командира
3 взвода минометной роты
лейтенанта Гельфанда
РАПОРТ
Считаю необходим довести до Вашего сведения, что командир 1 минометного взвода лейтенант Каноненко, будучи сам до предела недисциплинированным, систематически занимается разложением дисциплины среди личного состава минометной роты, подрывом авторитета всего среднего и младшего комсостава бойцов, а также провакационными измышлениями, чем вызывает общее возмущение и демонстративные выступления красноармейцев.
Прошу Вас также помочь мне занять соответствующую моей специальности и званию должность, которая публично и незаконно отнята у меня командиром роты.
Еще с первых дней моего назначения на должность командиром взвода в минометной роте 3 сб 1052 сп, меня изумило состояние дисциплины и отсутствие в подразделении единоначалия.
Командир взвода лейтенант Каноненко, собрав в землянке бойцов, устроил настоящее состязание в отыскании названий для командира роты капитана Рысева. "Он придурок, дундук, ишак и бирюк" - под общий гул одобрения присутствующих заявил Каноненко. - "От него ни нормального совета, ни указания не получишь. Фактически руковожу ротой я!". Присутствующие утвердительно кивали головами. "Что капитан? Он ни х... не понимает, он трус и во время боев отсиживается в тылу, перепоручая мне командовать ротой!". Приводя такие бессмысленные и явно провакационно-вредные утверждения, служащие подрыву авторитета старшего командира по должности и званию, он требует от бойцов, чтобы те утвердительно кивали головами, поддакивали ему и сами употребляли незаслуженные нашим командиром названия и клички.
Я-же принял взвод в дни, когда подразделение занималось напряженной учебой. Это было время подготовки к грядущим боям. Но неорганизованность и расхлябанность личного состава роты мешала использовать эффективно этот период для пополнения знаний бойцов и командиров с максимальной рациональностью.
В роте царит антагонизм и недружелюбие между бойцами. Ругань, матерщина и драки не выходят из обихода - никем не пресекаются. Никто не думает о сплочении коллектива в дружный и единый, и даже напротив. Командиры взводов противопоставляют себя командиру роты, а тот, вместо утверждения себя единоначальником, побаивается и робеет перед ними. Не раз случалось, когда приказания капитана Рысева отменялись лейтенантом Каноненко на глазах личного состава.
Традиционное значение приобрело воровство и обман. Еще в первые дни моего знакомства с ротой, я, к своему изумлению, встретился с фактом хищения у командира роты хромовых сапог и вещевой сумки с бельем и другим содержимым в ней. Подозрение пало на лейтенанта Каноненко, который при большой дороговизне водки исхитрялся ежедневно быть пьяным, не имея денег для выпивки в достаточных количествах. До обнаружения пропажи, когда рота ушла на занятия, лейтенант дважды заходил в землянку, где находились вещи командира роты, чему невольным свидетелем оказался и я.
За день до этого был похищен полученный мною хлеб. Несколько дней спустя, в другой землянке, были похищены шапка-ушанка и ватная куртка.
Кражи не прекращаются на протяжении всего существования роты. Меры пресечения не принимаются, наоборот, когда однажды я уложил на повозку суконную трофейную шинель, подобранную в дороге - лейтенант Каноненко самовольно взял ее (в мое отсутствие), пропил, угостив капитана, и тот, в ответ на мое замечание об этом, прилюдно обругал меня: "Не показывай, что ты дурак, молчи, надоело мне..." Это случилось уже на марше, в период наступательной операции. Однако, еще раньше, на другой день после пропажи вещей капитана Рысева, лейтенант Каноненко устроил публичную облаву на бойцов моего взвода. Вскрыл без моего ведома вещевые сумки бойцов, обнаружил у троих из них сало, консервы и организовал настоящий митинг возмущения, на котором почти единственным оратором и слушателем, исключая обысканных им бойцов, был он сам: "Теперь вы видите, почему вам не хватает продуктов! Почему суп жидкий и не все положенное вам закладывается в котел! Такие вот дежурные - указывал он на меня - рабочие и повара вас обкрадывают! Их надо расстрелять на месте! Уф, гады!" - кричал, привлекая к себе внимание близпроходящих, он.
Накануне этого случая мне довелось быть дежурным по кухне. На протяжении всего дня кухню посещали различные армейские и дивизионные комиссии, но никаких нарушений и недостатков в продуктах не обнаружили. Так что обвинения с направленной формулировкой были явно провокационные, имели целью отвести от него, Каноненко, подозрения в краже продуктов, вещей и плащ-палатки, расследованием которой, по поручению командира роты, занялся в это время я.
До последнего времени я рьяно поддерживал авторитет и престиж командира роты, категорически запрещал у себя во взводе, и насколько мог - в роте, названия "пацан", "слабовольный", "мальчишка", предназначенные для капитана Рысева, произносимые открыто и беззастенчиво. Как ни один из командиров взводов, я, с первого дня поступления в роту, беспрекословно выполнял все приказания командира, однако вместо того, чтобы подхватить мою инициативу в поддержании своего авторитета, капитан напротив стал препятствовать мне и мешать установлению дисциплины и субординации.
И они-то, вместе с лейтенантом Каноненко, без которого, на мой взгляд, командир роты не мыслит своего существования во главе подразделения, хорошо постарались в подрыве своего, моего и офицерского авторитета в целом.
Однажды, когда еще до прорыва, я попросил ротного позаботиться чтобы на передовую, где из всего батальона находился один я со взводом, подвозили пищу в термосе и в горячем виде, он опять стал ругаться, назвал меня при бойцах дураком. В другой раз, когда я задремал, а помкомвзвод, старший сержант Конец и наводчик Деревьев отошли в сторону, где в 15 метрах от ОП находились мины - командир роты стал грозить мне расстрелом, обругав самыми низменными словами в присутствии подошедших моих подчиненных.
Деревня Свянтково (близ городов Яновец и Жмин).
Нынешнюю ночевку можно назвать удачной, хотя плохо спал - сильно натер ноги (болели), и потел под пуховой периной. Ну как только поляки так спят? ведь жарко безумно.
Дома здесь каменные. В этих краях люди добрые несравненно, испытали горе, встречают нас, как родных, и нам живется, как у себя дома в Николаеве, в Одессе, и лучше, чем в Ростове - там у населения ничего не осталось.
Паны-колонизаторы бросили все, убегая: лошадей, скот, имущество. Наш полк стал транспортным - буквально вся пехота села на лошадей. Командир полка сказал, что временно разрешает, чтоб люди ехали, но к первому бою все должно быть по-прежнему, ибо при ограниченном числе людей невозможно, чтобы все были ездовыми - воевать-то кому?
Водки - безмерно. В каждом селе, у каждого немца-колонизатора был, и остался теперь, спиртовой завод. Самый обыкновенный спирт-сырец люди пьют до упою. Многие выжигают себе внутренности, но это не останавливает. Один боец сгорел - умер.
Мама пишет, чтоб я ей выслал посылку. Непременно постараюсь, но неудобно, что она сама мне написала, я бы догадался.
Оля интересно рассказывает, как они там, девчонки, праздновали новый год, и вшестером гонялись за одним юношей-студентом, который, хотя и не совсем хорош собой, но все же, за неимением лучшего, подходящий. Но и тот сбежал - какой парадокс! Тень гордости и упоения не сходит с лица моего. Как это не похоже на гордых девушек-львиц. Не они ли когда-то считали себя выше всех, умнее всех, а теперь унижаются там перед всяким парнем, лишь бы он был хоть чуть-чуть мужчиной. "Не подумай, что мы уже совсем уродки" оправдывается Оля за свою неудачу.
Наступление наше имеет важное значение. Наш полк (1052) особенно отличился. Всех офицеров представили к награде.
Сейчас, перед маршем, на партсобрании. Повестка: итоги боев и задачи парторганизации на будущее. Комбат майор Бойцов в докладе по этому вопросу. Сейчас на марше в роте отсутствует 12 человек у Шитикова и Каноненко, нет и самого Каноненко. Комбат предупреждает в своем выступлении о снижении награды за утерю людей.
Ручка моя плохо пишет - перехожу на карандаш.
До Познани 90 километров. Девушки внимают нам и восхищенно приветствуют своих освободителей. Вчера одна паненька подарила мне зеленый букетик подснежников, и я долго носил его с собой.
Вчера, рассказывал комбат, бойцы зашли на спиртзавод, и в это время вооруженные немцы напали на них. Два немца были убиты, остальные разбежались.
Пишу в темноте и спешке.
26.01.1945
Еще темно. Сейчас двигаемся. Маршрут 50 километров. Нынче будем в Германии.
27.01.1945
Село (не знаю) в трех километрах от германской границы, расположенное вдоль реки, довольно таки широкой и многоводной.
Уже рассвело. Спали часа два - не больше, и сейчас опять двигаться. Уже стали действовать вши. Постепенно. Наглее и наглее становятся, живут, размножаются - дело плохо, и пахнет керосином, как говорит Каноненко. Он, между прочим, нашелся. Опередил нас, приехал сюда, два дня жил, запасся вареньем, повидлом, курятиной и ждал нас с богатым трофейным ужином. Выпивал на этот раз и я. Не удержался, выпил предложенные две стопки спирта, до предела намешав его водой. Напиток оказался слабым, но и от него опьянел. Каноненко и Шитиков нахрюкались.
28.01.1945
Германия. Через 38 километров от прежней (вчерашней) ночевки. Таким образом, за два дня - 90 километров. Германия встретила нас неприветливо, метелью, ветром лютым и пустыми, почти вымершими деревнями. Люди здесь немцы - боятся гнева русского. Бегут, бросая все свое хозяйство и имущество.
Еще в Польше нам встречались люди, с надписями на рукавах "Р", с бело-красными полосками через рукав, и с такого же цвета значками на груди. Каждому хотелось сказать, что добрая половина немцев перекрасилась под польский цвет.
Граница на весьма широкой реке, а по эту сторону какое изобилие лесных массивов, гор. Местность пересеченная. До Берлина недалеко. Германия пылает, и почему-то отрадно наблюдать это злое зрелище. Смерть за смерть, кровь за кровь. Мне не жалко этих человеконенавистников.
Здесь мы застали трех спящих немцев. Они все молодые. Сильно перетрусили, дрожат и говорят "капут".
30.01.1945
Нам не дают отдохнуть. Сегодня пришли в пять часов, а в семь был организован подъем, так что только успел поужинать, и отдых кончился. Обижаться, конечно, не на кого. Каждый наш шаг имеет крупнейшее историческое значение. Вот почему об отдыхе думать не следует.
Жители страшно перепуганы. Когда мы пришли, они все подняли руки кверху, и спрашивали со страхом: "алес капут, алес капут?". У них сделали переворот, все нужное забрали. Роскошь обстановки неописуема, богатство и изящество всего имущества потрясает. Вот когда наши славяне дорвались!
Никто никому не запрещает брать и уничтожать у немцев то, что они награбили у нас раньше. Я весьма удовлетворен. Не нравится мне только безрассудное буянство Шитикова и, в особенности, Каноненко. Вчера, например, Рысев разбил бюст Шиллера и уничтожил бы и Гёте, кабы я не вырвал его из рук сумасброда и не схоронил, обмотав тряпками.*** Гении не могут быть приравнены к варварам, и уничтожать их память - великий грех и позор для нормального человека.
Каноненко идиот в самом буквальном смысле. Сегодня, да и каждый день, пожалуй, напивается до бессознания и начинает стрелять из любого, подвернувшегося ему оружия, бросать в людей что попало под руку. В этом отношении немало достается и мне, и хотя он слабее меня, я все же не решаюсь с ним сталкиваться, ибо не верю в его рассудок. Сегодня мы поругались и он разбил об стенку, промахнувшись в меня, большой глиняный горшок. Я удивляюсь, как ему все сходит - он и Рысева бил, и замполита роты.
Денег запасся - 7 тысяч (!) немецких марок. Они не сойдут с рынка, да и позже пригодятся. Среди немецких денег нашел и своих 10 рублей.
02.02.1945
Попали под бомбежку. Немецкие коршуны ненасытно грызут колонну. Бойцов рассредоточили по сторонам, а на дороге остался только обоз с конюхами. Колонна стала. Вот уже полчаса стоит.
03.02.1945
Лес у реки Одер. Свой дневник оставил.
Движемся по направлению к реке, где сейчас идут очень жестокие бои. Над головами у нас кружатся вражеские стервятники, хлещут длинными, а чаще короткими очередями разрывных пуль из крупнокалиберных пулеметов.
Отдохнуть не пришлось. Занимался ночью очищением сумок от излишнего трофейного барахла - носиться ведь невозможно.
Получил письма от мамы, Оли, Зои, Саши, но ответить им буквально не в состоянии - время. Сейчас оно, как воздух на учебе - по миллиграммам.
Немцы боятся, трусятся. Они почему-то все глупые, недалекие, как истуканы, чего я при всем моем о них мнении, никак не мог ожидать раньше.
04.02.1945
Вечер. Противник измучил нас своим упорством. В стрелковых ротах выведена из строя половина личного состава.
Здесь в подвале жарко и потно - верх горит, подожженный неприятелем. Крыша почти сгорела, хотя потолок крепок - он каменный. Враг неистовствует. Неустанно гудят бронетранспортеры и танки неприятеля. Танки близко. По ним стреляют наши "сорокапятки".
05.02.1945
Маршал Жуков, за период нашего наступления, вторично объявил нам благодарность. Вчерашняя ночь была очень важной для нас и для всего фронта. Мы удержали плацдарм, на котором накануне полегла, не удержав его, почти вся 248. И опять нас выделили и отметили в среде высшего командования.
Сегодня отправился в домик, что на нейтральной полосе, и тут-то случилось новое, выдающееся для меня событие, где судьба как никогда отчетливо показала свою мне благосклонность.
6 или 07.02.1945
До Берлина 70 километров, а до дня окончания войны ... далеко еще, видимо. Немцы не только сопротивляются, но и способны задержать нас (несколько дней мы топчемся на месте), и наносить нам невосполнимые потери. По меньшей мере половина людского состава оказалась за эти дни в лапах смерти, получила ранения, контузии.
Кошмар непередаваемый, да и только. Вчера в этом полуразрушенном подвале, где я сижу, ранило трех человек (одной миной). Сегодня убито два зенитчика, один тяжело ранен, ранен также военфельдшер и боец минометной роты. Это только на стопятидесятиметровом по фронту участке нашей обороны. А что у стрелков творится! Вчера я с вечера и до рассвета просидел у них на передке и десять тысяч раз проклял свою жизнь за это время. Намок и продрог.
Землянка, которую я подрывал тоннелем в насыпи железнодорожного полотна, обвалилась от ударов снарядов, и счастье мое, что я высунул голову и туловище в то мгновение, иначе меня б задушило землей и льдом, и вычеркнут был бы из списка живых. Ноги насилу откопал и теперь мне очень больно передвигать ими. Добро еще фриц не торопится отходить, иначе не знаю, чем бы я его преследовал.
Горит сарай большого немецкого хозяйства во дворе, где я только что перенес все ужасы артнападения. Сюда упал неподалеку немецкий самолет и грохнулся с такой силой и ожесточением, что одним дымом и пылью заволокло все вокруг и стало темно, как ночью. Шитиков забежал, схватил, что можно было успеть взять, и, говорят, что он сейчас под двухэтажным домом в подвале, и принес туда слух, что мина упала сюда, в подвал. Он трус ужасный, а наградили его орденом Отечественной войны. Вот так оно и ведется. А правда где? Справедливость? Ведь все одинаково головы кладем, рискуем, вместе находимся, воюем. Но один, как Каноненко, глоткой берет, другой, типа Шитикова, подлой хитростью и лицемерием. Таковы факты и таковы люди.
Майора Лаптева вчера ранило. Конца тоже. Наган мой пропал. Майор отобрал его у меня накануне нашего сюда прихода, полагая, что я пьян, и Конец, которому он его вручил, отдал кому-то вместе с поясом, когда его перевязывали.
Командиру 3 сб 1052 сп
Майору Бойцову
От командира минометного взвода
3 минометной роты
Лейтенанта Гельфанда
РАПОРТ
Ходатайствую перед командованием батальона о направлении сержанта Березнева Ивана Петровича в штрафную роту, как неподдающегося исправлению и разлагающего дисциплину в РККА.
Еще в период обучения, находясь во втором взводе, сержант Березнев докатился до того, что из командира расчета стал третьим номером в расчете, а комсомольским собранием был снят с комсоргов рот и исключен из рядов ВЛКСМ за самовольное оставление поста в ночное время.
Когда Березнева перевели ко мне во взвод, он заявил мне, что в 1 и 2 взводах к нему придирались и были с ним несправедливы, а на самом же деле он исполнительный и дисциплинированный боец. Пусть так, решил я. "Прошлого вашего я не знаю, у меня вы новый боец и каким вы себя покажете, таким я вас и буду считать отныне".
Однако, сразу же на другой день после нашей беседы, Березнев уснул на посту, отказался выполнять приказание командира расчета и допустил еще целый ряд нарушений дисциплины. В дальнейшем поведение красноармейца Березнева не только не улучшилось, но, в силу ряда обстоятельств, стало просто таки нетерпимым. В особенности на марше, после прорыва немецкой обороны в районе Варка: командира 2 взвода лейтенанта Шитикова Березнев умудрялся называть просто по фамилии, а распоряжение лейтенанта Каноненко осмеять и не выполнить.
В период нахождения здесь, на левом берегу реки Одер, не было дня, чтобы Березнев не уснул на посту, или же не ушел во время ведения огня с ОП. Командира своего расчета он совсем не признает, а ко мне относится издевательски и своим отношением разлагает бойцов взвода.
Единственной и первостепенной заботой Березнева являются сон и пища. Чувствуя известное попустительство со стороны некоторых офицеров роты, сержант Березнев разложился как боец и красноармеец до такой степени, что совершенно потерял человеческий облик: ходит грязный, расхлябанный и ни один боец не считает его младшим командиром, в силу его недисциплинированности и разгильдяйства.
- Есть доложить! - ответил я. - Но только попрошу вас при бойцах не употреблять по отношению ко мне нецензурных выражений, так как мне уже и без того подорвали немало авторитета.
- Кто подорвал авторитет? Кто?
- Вы, товарищ капитан - ответил я.
- Так!... Ах ты, мерзавец! - и бросился ко мне с кулаками. Все расступились, а капитан Рысев нанес мне несколько пощечин с криком - Я расстреляю тебя в первом же бою!
Ответить я не посмел и только несколько раз повторил:
- Товарищ капитан, помните, что я офицер. Не топчите мою честь!
Успокоившись, он приказал мне идти во взвод. Вслед за мной, однако, был вызван ротным младший сержант Чередниченко, мой командир расчета.
По возвращении Чередниченко выстроил взвод и объявил, что командиром взвода является лейтенант Шитиков, "А вы, - обратился он ко мне - капитан сказал, чтобы я передал бойцам, что он вас выгнал из роты и чтобы вас никто не слушался и не подчинялся вам".
Командиру батальона Рысев не доложил о своих действиях, и только перед боем 12 числа, видя серьезность сложившейся обстановки, я сам обратился к командиру батальона. Мне было приказано принять взвод. Капитан Рысев "заболел" и остался с ординарцем в тылу (на следующий день после боя он был уже здоров!). Бой 12 числа не прошел бесследно.
Боевая обстановка и непрерывное напряжение в котором пребывали все сплотили бойцов, а мое поведение в бою невольно заставило бойцов уважать меня и подчиняться беспрекословно.
Все бойцы, командиры, все, кто в долгие минуты опасности не скрывался, могут заявить, как я действовал в этом бою. Потому тем-более обидно и несправедливо, когда не участвовавший в этом и ряде других боев, капитан Рысев, назвал меня трусом, а присутствовавшим в бою заявил, что я 12 числа не выходил из подвала.
21.01.1945
Село Руштув; по правую сторону дороги, ведущей до Кутно.
До Кутно осталось не более 10 километров. Здесь я решил заночевать с солдатами. Старший лейтенант-медик из полковой санчасти еще вчера перепил сильно, уехал на лошади вперед и, очевидно, куда-то заехал. Я остался с бойцами, и хотя еще позавчера ночью мог догнать свой полк на любой из попутных машин, остался ехать на повозке, ибо совестно оставлять 20 бойцов на произвол судьбы - они не найдут своих, отстанут, и будут считаться дезертирами.
Так, вчера, когда я шел сзади, они два раза сворачивали на другую дорогу, ведущую в сторону от нашего пути. Взвод мой остался там без командира, но чем я виноват. Капитан будет сам расплачиваться за свои действия - он отстранил меня от должности за то, что у меня отстали на два часа Чередниченко и Деревьев, и поручил командовать взводом помкомвзводу Концу.
В этом селе меня приняли очень хорошо. Хозяин дома, где мы остановились, долгое время батрачил у немцев и дом его уцелел. Остальные поляки, эвакуировавшиеся в протекторат, начинающийся от Ловича на восток, лишились хозяйств. Их дома были разрушены, в новых поместились немцы - эту территорию они считали своей, а не польской, и заселяли ее людьми своей "высшей расы". Так что сейчас мы проходили по территории, где уже немцы жили. Тут больше богатства, чем в восточных районах, где немцы грабили до предела. Свое же хозяйство недавние колонизаторы увезти не успели, и оставили массу курей, поросят и прочей живности.
Я разместил солдат в квартирах по два-три человека в каждой. В одном из домов хозяева только вернулись после четырехлетнего отсутствия, и застали дома богатое наследство от немцев. Солдаты расспросили, разузнали все, а потом заказали хозяевам богатый обед. Поляки зарезали пару курей, принесли кислой капусты, а сами солдаты после тщательных поисков нашли водку и помидоры. Хозяева удивились: "Мы еще сами не знали, что это есть".
Немцы рыли сильные укрепления. Все население мобилизовывали на работы. "Скоро, скоро рус не будет пахнуть" - рассказывают поляки ... Мосты, почту, телеграф, поезда, железную дорогу - все оставили, не разрушив, солдаты неприятеля - уж больно быстро их гнали.
Рассказывают, что здесь жила русская немка из-под Николаева. Она хвалила русские земли и жизнь, но боялась, что ей не пройдет, что она выехала из России. Немцы забрали ее сына в армию, и это держало ее по ту сторону фронта - я бы давно убежала к вашим, - так она называла русских.
Одного немца публично расстреляли еще в 41 году, когда немцы одерживали успехи. Немец тот был дальновидным человеком и открыто говорил своим соотечественникам: "России нам не победить". Его расстреляли и сожгли, как изменника. Немцы были тогда сыты, довольны, они шли, даже летели вперед. Теперь, рассказывают жители, они отступали в панике, были изнемождены, злы и разочарованы. Один маленький фриц пришел в квартиру, тяжело опустился на стул и сказал: "Я не могу больше идти, лучше сдамся в плен" - и заплакал.
Сейчас немцы отступают пешком. Им трудно, пожалуй трудней, чем нам было в 41. Немцев обошли с северо-запада, отрезали им пути отхода - рассказывают поляки - в Кутно они все побросали, и сами были перебиты и взяты в плен.
Жители разговаривают на смешанном польском. Немецкий язык отдельными фразами и словами засоряет польскую речь. Здесь запрещали говорить по-польски.
Читал власовскую газетку, какой юмор! "В этом году мы победим!" говорит этот продавшийся мерзкий генерал. Доктор Геббельс выражается интереснее - его статья опубликована тоже. Он говорит: "Враги утверждают, что Гитлер болен, но это неправда. Фюрер крепок духом, и на этом покоится сила немецкой армии". Умереть можно, до чего парадоксально и наивно!
Некий Бардонин выражает свою предательскую сущность в стихах. Какая бедность языка у всех этих собак. Неужели они могут считать еще себя русскими?! Ведь они хуже немцев! Что может быть отвратительней предателя Родины?!
Наступает рассвет. По местному времени половина седьмого. Мы собираемся. Впервые в Польше ел курятину, пил какао, хорошо отдохнул.
"Не будем видеть, жаль, как он там пропадет, сукин сын" - говорит хозяин.
Сержант и бойцы, что со мной, наперебой расхваливали полякам как нас кормят, как одевают, какова наша техника, вооружение, страна, территория, люди, армия, а я поддакивал и прибавлял от себя, что на одного нашего бойца работает 15 человек в тылу - 5 на продовольственном обеспечении и 10 на вооружение. Поляки почти с любовью отзываются о России, восхищаются ее могуществом.
Поздний вечер. Бжезины - деревня, близ города Владавы. Здесь опять хорошо нас встретили.
Сегодня ночую с ротой, но взвода моего и повозки нет - они остались в Кутно ковать лошадей. Капитан страшно мне обрадовался и протянул первый руку, после размолвки между нами. Впервые он стал разговаривать со мной по-человечески. Оказывается, майор сильно ругал Рысева за меня и приказал во что бы то ни стало к исходу нынешнего дня отыскать меня и доложить об этом. Я предрешил исход всем неприятностям капитана своим неожиданным возвращением. Доложил майору. Он ничего не сказал, только спрашивал насчет лошадей, где они, которых мы достали.
Кутно коснулся только слегка. Видел один костел и прилегающие к нему дома. Остальной город скрыл от меня густой, непроглядный туман и свернувшая влево дорога. Костел огромный, красивый - мне очень понравился.
В городе немцы побросали так много трофеев, что об этом уже прогремело по всем деревням района. Люди боятся военных - немцы напугали - и прячутся, боятся выходить и трофейничать - все немецкое, за исключением пустяков, достается нам.
Солдаты ведут себя безобразно. Мало того, что воруют и отбирают лошадей, они еще умудряются шарить в квартирах, отбирать велосипеды, имущество, свиней, коров и прочее. Люди, которые всей душой рады нам, после этих разбоев смотрят с недоверием, а то и с неприязнью на нас. Я противник партизанщины в Красной Армии.
Глаза слипаются, спать хочу.
22.01.1945
Командиру
3 сб 1052 сп
майору Бойцову
Командира
3 взвода минометной роты
лейтенанта Гельфанда
РАПОРТ
Считаю необходим довести до Вашего сведения, что командир 1 минометного взвода лейтенант Каноненко, будучи сам до предела недисциплинированным, систематически занимается разложением дисциплины среди личного состава минометной роты, подрывом авторитета всего среднего и младшего комсостава бойцов, а также провакационными измышлениями, чем вызывает общее возмущение и демонстративные выступления красноармейцев.
Прошу Вас также помочь мне занять соответствующую моей специальности и званию должность, которая публично и незаконно отнята у меня командиром роты.
Еще с первых дней моего назначения на должность командиром взвода в минометной роте 3 сб 1052 сп, меня изумило состояние дисциплины и отсутствие в подразделении единоначалия.
Командир взвода лейтенант Каноненко, собрав в землянке бойцов, устроил настоящее состязание в отыскании названий для командира роты капитана Рысева. "Он придурок, дундук, ишак и бирюк" - под общий гул одобрения присутствующих заявил Каноненко. - "От него ни нормального совета, ни указания не получишь. Фактически руковожу ротой я!". Присутствующие утвердительно кивали головами. "Что капитан? Он ни х... не понимает, он трус и во время боев отсиживается в тылу, перепоручая мне командовать ротой!". Приводя такие бессмысленные и явно провакационно-вредные утверждения, служащие подрыву авторитета старшего командира по должности и званию, он требует от бойцов, чтобы те утвердительно кивали головами, поддакивали ему и сами употребляли незаслуженные нашим командиром названия и клички.
Я-же принял взвод в дни, когда подразделение занималось напряженной учебой. Это было время подготовки к грядущим боям. Но неорганизованность и расхлябанность личного состава роты мешала использовать эффективно этот период для пополнения знаний бойцов и командиров с максимальной рациональностью.
В роте царит антагонизм и недружелюбие между бойцами. Ругань, матерщина и драки не выходят из обихода - никем не пресекаются. Никто не думает о сплочении коллектива в дружный и единый, и даже напротив. Командиры взводов противопоставляют себя командиру роты, а тот, вместо утверждения себя единоначальником, побаивается и робеет перед ними. Не раз случалось, когда приказания капитана Рысева отменялись лейтенантом Каноненко на глазах личного состава.
Традиционное значение приобрело воровство и обман. Еще в первые дни моего знакомства с ротой, я, к своему изумлению, встретился с фактом хищения у командира роты хромовых сапог и вещевой сумки с бельем и другим содержимым в ней. Подозрение пало на лейтенанта Каноненко, который при большой дороговизне водки исхитрялся ежедневно быть пьяным, не имея денег для выпивки в достаточных количествах. До обнаружения пропажи, когда рота ушла на занятия, лейтенант дважды заходил в землянку, где находились вещи командира роты, чему невольным свидетелем оказался и я.
За день до этого был похищен полученный мною хлеб. Несколько дней спустя, в другой землянке, были похищены шапка-ушанка и ватная куртка.
Кражи не прекращаются на протяжении всего существования роты. Меры пресечения не принимаются, наоборот, когда однажды я уложил на повозку суконную трофейную шинель, подобранную в дороге - лейтенант Каноненко самовольно взял ее (в мое отсутствие), пропил, угостив капитана, и тот, в ответ на мое замечание об этом, прилюдно обругал меня: "Не показывай, что ты дурак, молчи, надоело мне..." Это случилось уже на марше, в период наступательной операции. Однако, еще раньше, на другой день после пропажи вещей капитана Рысева, лейтенант Каноненко устроил публичную облаву на бойцов моего взвода. Вскрыл без моего ведома вещевые сумки бойцов, обнаружил у троих из них сало, консервы и организовал настоящий митинг возмущения, на котором почти единственным оратором и слушателем, исключая обысканных им бойцов, был он сам: "Теперь вы видите, почему вам не хватает продуктов! Почему суп жидкий и не все положенное вам закладывается в котел! Такие вот дежурные - указывал он на меня - рабочие и повара вас обкрадывают! Их надо расстрелять на месте! Уф, гады!" - кричал, привлекая к себе внимание близпроходящих, он.
Накануне этого случая мне довелось быть дежурным по кухне. На протяжении всего дня кухню посещали различные армейские и дивизионные комиссии, но никаких нарушений и недостатков в продуктах не обнаружили. Так что обвинения с направленной формулировкой были явно провокационные, имели целью отвести от него, Каноненко, подозрения в краже продуктов, вещей и плащ-палатки, расследованием которой, по поручению командира роты, занялся в это время я.
До последнего времени я рьяно поддерживал авторитет и престиж командира роты, категорически запрещал у себя во взводе, и насколько мог - в роте, названия "пацан", "слабовольный", "мальчишка", предназначенные для капитана Рысева, произносимые открыто и беззастенчиво. Как ни один из командиров взводов, я, с первого дня поступления в роту, беспрекословно выполнял все приказания командира, однако вместо того, чтобы подхватить мою инициативу в поддержании своего авторитета, капитан напротив стал препятствовать мне и мешать установлению дисциплины и субординации.
И они-то, вместе с лейтенантом Каноненко, без которого, на мой взгляд, командир роты не мыслит своего существования во главе подразделения, хорошо постарались в подрыве своего, моего и офицерского авторитета в целом.
Однажды, когда еще до прорыва, я попросил ротного позаботиться чтобы на передовую, где из всего батальона находился один я со взводом, подвозили пищу в термосе и в горячем виде, он опять стал ругаться, назвал меня при бойцах дураком. В другой раз, когда я задремал, а помкомвзвод, старший сержант Конец и наводчик Деревьев отошли в сторону, где в 15 метрах от ОП находились мины - командир роты стал грозить мне расстрелом, обругав самыми низменными словами в присутствии подошедших моих подчиненных.
Деревня Свянтково (близ городов Яновец и Жмин).
Нынешнюю ночевку можно назвать удачной, хотя плохо спал - сильно натер ноги (болели), и потел под пуховой периной. Ну как только поляки так спят? ведь жарко безумно.
Дома здесь каменные. В этих краях люди добрые несравненно, испытали горе, встречают нас, как родных, и нам живется, как у себя дома в Николаеве, в Одессе, и лучше, чем в Ростове - там у населения ничего не осталось.
Паны-колонизаторы бросили все, убегая: лошадей, скот, имущество. Наш полк стал транспортным - буквально вся пехота села на лошадей. Командир полка сказал, что временно разрешает, чтоб люди ехали, но к первому бою все должно быть по-прежнему, ибо при ограниченном числе людей невозможно, чтобы все были ездовыми - воевать-то кому?
Водки - безмерно. В каждом селе, у каждого немца-колонизатора был, и остался теперь, спиртовой завод. Самый обыкновенный спирт-сырец люди пьют до упою. Многие выжигают себе внутренности, но это не останавливает. Один боец сгорел - умер.
Мама пишет, чтоб я ей выслал посылку. Непременно постараюсь, но неудобно, что она сама мне написала, я бы догадался.
Оля интересно рассказывает, как они там, девчонки, праздновали новый год, и вшестером гонялись за одним юношей-студентом, который, хотя и не совсем хорош собой, но все же, за неимением лучшего, подходящий. Но и тот сбежал - какой парадокс! Тень гордости и упоения не сходит с лица моего. Как это не похоже на гордых девушек-львиц. Не они ли когда-то считали себя выше всех, умнее всех, а теперь унижаются там перед всяким парнем, лишь бы он был хоть чуть-чуть мужчиной. "Не подумай, что мы уже совсем уродки" оправдывается Оля за свою неудачу.
Наступление наше имеет важное значение. Наш полк (1052) особенно отличился. Всех офицеров представили к награде.
Сейчас, перед маршем, на партсобрании. Повестка: итоги боев и задачи парторганизации на будущее. Комбат майор Бойцов в докладе по этому вопросу. Сейчас на марше в роте отсутствует 12 человек у Шитикова и Каноненко, нет и самого Каноненко. Комбат предупреждает в своем выступлении о снижении награды за утерю людей.
Ручка моя плохо пишет - перехожу на карандаш.
До Познани 90 километров. Девушки внимают нам и восхищенно приветствуют своих освободителей. Вчера одна паненька подарила мне зеленый букетик подснежников, и я долго носил его с собой.
Вчера, рассказывал комбат, бойцы зашли на спиртзавод, и в это время вооруженные немцы напали на них. Два немца были убиты, остальные разбежались.
Пишу в темноте и спешке.
26.01.1945
Еще темно. Сейчас двигаемся. Маршрут 50 километров. Нынче будем в Германии.
27.01.1945
Село (не знаю) в трех километрах от германской границы, расположенное вдоль реки, довольно таки широкой и многоводной.
Уже рассвело. Спали часа два - не больше, и сейчас опять двигаться. Уже стали действовать вши. Постепенно. Наглее и наглее становятся, живут, размножаются - дело плохо, и пахнет керосином, как говорит Каноненко. Он, между прочим, нашелся. Опередил нас, приехал сюда, два дня жил, запасся вареньем, повидлом, курятиной и ждал нас с богатым трофейным ужином. Выпивал на этот раз и я. Не удержался, выпил предложенные две стопки спирта, до предела намешав его водой. Напиток оказался слабым, но и от него опьянел. Каноненко и Шитиков нахрюкались.
28.01.1945
Германия. Через 38 километров от прежней (вчерашней) ночевки. Таким образом, за два дня - 90 километров. Германия встретила нас неприветливо, метелью, ветром лютым и пустыми, почти вымершими деревнями. Люди здесь немцы - боятся гнева русского. Бегут, бросая все свое хозяйство и имущество.
Еще в Польше нам встречались люди, с надписями на рукавах "Р", с бело-красными полосками через рукав, и с такого же цвета значками на груди. Каждому хотелось сказать, что добрая половина немцев перекрасилась под польский цвет.
Граница на весьма широкой реке, а по эту сторону какое изобилие лесных массивов, гор. Местность пересеченная. До Берлина недалеко. Германия пылает, и почему-то отрадно наблюдать это злое зрелище. Смерть за смерть, кровь за кровь. Мне не жалко этих человеконенавистников.
Здесь мы застали трех спящих немцев. Они все молодые. Сильно перетрусили, дрожат и говорят "капут".
30.01.1945
Нам не дают отдохнуть. Сегодня пришли в пять часов, а в семь был организован подъем, так что только успел поужинать, и отдых кончился. Обижаться, конечно, не на кого. Каждый наш шаг имеет крупнейшее историческое значение. Вот почему об отдыхе думать не следует.
Жители страшно перепуганы. Когда мы пришли, они все подняли руки кверху, и спрашивали со страхом: "алес капут, алес капут?". У них сделали переворот, все нужное забрали. Роскошь обстановки неописуема, богатство и изящество всего имущества потрясает. Вот когда наши славяне дорвались!
Никто никому не запрещает брать и уничтожать у немцев то, что они награбили у нас раньше. Я весьма удовлетворен. Не нравится мне только безрассудное буянство Шитикова и, в особенности, Каноненко. Вчера, например, Рысев разбил бюст Шиллера и уничтожил бы и Гёте, кабы я не вырвал его из рук сумасброда и не схоронил, обмотав тряпками.*** Гении не могут быть приравнены к варварам, и уничтожать их память - великий грех и позор для нормального человека.
Каноненко идиот в самом буквальном смысле. Сегодня, да и каждый день, пожалуй, напивается до бессознания и начинает стрелять из любого, подвернувшегося ему оружия, бросать в людей что попало под руку. В этом отношении немало достается и мне, и хотя он слабее меня, я все же не решаюсь с ним сталкиваться, ибо не верю в его рассудок. Сегодня мы поругались и он разбил об стенку, промахнувшись в меня, большой глиняный горшок. Я удивляюсь, как ему все сходит - он и Рысева бил, и замполита роты.
Денег запасся - 7 тысяч (!) немецких марок. Они не сойдут с рынка, да и позже пригодятся. Среди немецких денег нашел и своих 10 рублей.
02.02.1945
Попали под бомбежку. Немецкие коршуны ненасытно грызут колонну. Бойцов рассредоточили по сторонам, а на дороге остался только обоз с конюхами. Колонна стала. Вот уже полчаса стоит.
03.02.1945
Лес у реки Одер. Свой дневник оставил.
Движемся по направлению к реке, где сейчас идут очень жестокие бои. Над головами у нас кружатся вражеские стервятники, хлещут длинными, а чаще короткими очередями разрывных пуль из крупнокалиберных пулеметов.
Отдохнуть не пришлось. Занимался ночью очищением сумок от излишнего трофейного барахла - носиться ведь невозможно.
Получил письма от мамы, Оли, Зои, Саши, но ответить им буквально не в состоянии - время. Сейчас оно, как воздух на учебе - по миллиграммам.
Немцы боятся, трусятся. Они почему-то все глупые, недалекие, как истуканы, чего я при всем моем о них мнении, никак не мог ожидать раньше.
04.02.1945
Вечер. Противник измучил нас своим упорством. В стрелковых ротах выведена из строя половина личного состава.
Здесь в подвале жарко и потно - верх горит, подожженный неприятелем. Крыша почти сгорела, хотя потолок крепок - он каменный. Враг неистовствует. Неустанно гудят бронетранспортеры и танки неприятеля. Танки близко. По ним стреляют наши "сорокапятки".
05.02.1945
Маршал Жуков, за период нашего наступления, вторично объявил нам благодарность. Вчерашняя ночь была очень важной для нас и для всего фронта. Мы удержали плацдарм, на котором накануне полегла, не удержав его, почти вся 248. И опять нас выделили и отметили в среде высшего командования.
Сегодня отправился в домик, что на нейтральной полосе, и тут-то случилось новое, выдающееся для меня событие, где судьба как никогда отчетливо показала свою мне благосклонность.
6 или 07.02.1945
До Берлина 70 километров, а до дня окончания войны ... далеко еще, видимо. Немцы не только сопротивляются, но и способны задержать нас (несколько дней мы топчемся на месте), и наносить нам невосполнимые потери. По меньшей мере половина людского состава оказалась за эти дни в лапах смерти, получила ранения, контузии.
Кошмар непередаваемый, да и только. Вчера в этом полуразрушенном подвале, где я сижу, ранило трех человек (одной миной). Сегодня убито два зенитчика, один тяжело ранен, ранен также военфельдшер и боец минометной роты. Это только на стопятидесятиметровом по фронту участке нашей обороны. А что у стрелков творится! Вчера я с вечера и до рассвета просидел у них на передке и десять тысяч раз проклял свою жизнь за это время. Намок и продрог.
Землянка, которую я подрывал тоннелем в насыпи железнодорожного полотна, обвалилась от ударов снарядов, и счастье мое, что я высунул голову и туловище в то мгновение, иначе меня б задушило землей и льдом, и вычеркнут был бы из списка живых. Ноги насилу откопал и теперь мне очень больно передвигать ими. Добро еще фриц не торопится отходить, иначе не знаю, чем бы я его преследовал.
Горит сарай большого немецкого хозяйства во дворе, где я только что перенес все ужасы артнападения. Сюда упал неподалеку немецкий самолет и грохнулся с такой силой и ожесточением, что одним дымом и пылью заволокло все вокруг и стало темно, как ночью. Шитиков забежал, схватил, что можно было успеть взять, и, говорят, что он сейчас под двухэтажным домом в подвале, и принес туда слух, что мина упала сюда, в подвал. Он трус ужасный, а наградили его орденом Отечественной войны. Вот так оно и ведется. А правда где? Справедливость? Ведь все одинаково головы кладем, рискуем, вместе находимся, воюем. Но один, как Каноненко, глоткой берет, другой, типа Шитикова, подлой хитростью и лицемерием. Таковы факты и таковы люди.
Майора Лаптева вчера ранило. Конца тоже. Наган мой пропал. Майор отобрал его у меня накануне нашего сюда прихода, полагая, что я пьян, и Конец, которому он его вручил, отдал кому-то вместе с поясом, когда его перевязывали.
Командиру 3 сб 1052 сп
Майору Бойцову
От командира минометного взвода
3 минометной роты
Лейтенанта Гельфанда
РАПОРТ
Ходатайствую перед командованием батальона о направлении сержанта Березнева Ивана Петровича в штрафную роту, как неподдающегося исправлению и разлагающего дисциплину в РККА.
Еще в период обучения, находясь во втором взводе, сержант Березнев докатился до того, что из командира расчета стал третьим номером в расчете, а комсомольским собранием был снят с комсоргов рот и исключен из рядов ВЛКСМ за самовольное оставление поста в ночное время.
Когда Березнева перевели ко мне во взвод, он заявил мне, что в 1 и 2 взводах к нему придирались и были с ним несправедливы, а на самом же деле он исполнительный и дисциплинированный боец. Пусть так, решил я. "Прошлого вашего я не знаю, у меня вы новый боец и каким вы себя покажете, таким я вас и буду считать отныне".
Однако, сразу же на другой день после нашей беседы, Березнев уснул на посту, отказался выполнять приказание командира расчета и допустил еще целый ряд нарушений дисциплины. В дальнейшем поведение красноармейца Березнева не только не улучшилось, но, в силу ряда обстоятельств, стало просто таки нетерпимым. В особенности на марше, после прорыва немецкой обороны в районе Варка: командира 2 взвода лейтенанта Шитикова Березнев умудрялся называть просто по фамилии, а распоряжение лейтенанта Каноненко осмеять и не выполнить.
В период нахождения здесь, на левом берегу реки Одер, не было дня, чтобы Березнев не уснул на посту, или же не ушел во время ведения огня с ОП. Командира своего расчета он совсем не признает, а ко мне относится издевательски и своим отношением разлагает бойцов взвода.
Единственной и первостепенной заботой Березнева являются сон и пища. Чувствуя известное попустительство со стороны некоторых офицеров роты, сержант Березнев разложился как боец и красноармеец до такой степени, что совершенно потерял человеческий облик: ходит грязный, расхлябанный и ни один боец не считает его младшим командиром, в силу его недисциплинированности и разгильдяйства.