Страница:
В 1920-е гг. Герценовский педагогический институт активно шефствовал над эскадрильей, где служил будущий знаменитый летчик Валерий Павлович Чкалов. По окончании Московской школы высшего пилотажа, а затем Серпуховской школы воздушной стрельбы и бомбометания в июле 1924 г. В.П. Чкалова направили в ленинградскую Первую Краснознаменную эскадрилью, сформированную из бывшего отряда летчика П.Н. Нестерова. В этом соединении В.П. Чкалов прослужил 4 года, после чего в 1929-1930-х гг. выполнял обязанности летчика-инструктора Ленинградского отделения Осоавиахима.
Тема авиации стала главной в воспоминаниях выпускницы педагогического факультета ЛГПИ им. А.И. Герцена 1925 г.
Ольги Ореховой – жены В.П. Чкалова. Шефство над ленинградской эскадрильей познакомило и связало студентку Педагогического института и отважного летчика.
Ольга Эразмовна вспоминала: «Мы, студенты Герценовского педагогического института, проводили среди красноармейцев культурно-просветительную работу». На одном из концертов для летного состава студентка заметила, как во время ее сольного выступления дверь в зал приоткрылась и в него осторожно вошел коренастый, крепко сложенный летчик, привлеченный ее пением. Дальше совершенно разные по характеру и по выбранной каждым из них профессии люди больше не разлучались.
Их семейная жизнь началась в феврале 1927 г., когда В.П. Чкалов переехал в семью Ореховых на Теряевскую улицу Петроградской стороны.
В фонде исторического музея Герценовского университета сегодня хранятся книги О.Э. Ореховой-Чкаловой, в которых рассказывается о Чкалове – летчике и человеке.
В 1954 г. к Педагогическому институту им. А.И. Герцена присоединили «Второй» институт иностранных языков, а через три года – в 1957 г. – в него влился Педагогический институт им. М.Н. Покровского. Число студентов увеличилось вдвое. Учитывая сложившуюся ситуацию, решением Ленинградского исполкома Педагогическому институту им. А.И. Герцена передали угловой дом № 54/18 по набережной реки Мойки и улице Дзержинского (ныне – Гороховой). В нем разместили два факультета института – русского языка и литературы и исторический.
Последний в этом ряду угловой дом на набережной Мойки и Гороховой улице завершал комплекс учебных корпусов будущего Петербургского педагогического университета. Напомню, что земельный участок с капитальными каменным зданием ранее откупила казна, чтобы в 1818 г. разместить в его стенах первое отечественное Училище для глухонемых детей.
В этом специфическом учебном заведении обучались сто мальчиков и 50 девочек. Им преподавался курс основ русского языка, арифметики, истории и географии. В училище имелись прекрасные для тех лет производственные мастерские, позволявшие привить детям навыки в освоении разнообразных ремесел.
Памятник К.Д. Ушинскому
До 1918 г. в этом учебном заведении существовали два разных отделения. В первом из них обучались дети из «благородных» семей, а второе комплектовалось «простолюдинами». Для каждого из двух отделений разрабатывалась отдельная учебная реабилитационная программа, были различными повседневная форменная одежда и питание.
30 июня 1961 г. в парадном дворе педагогического вуза открыли памятник выдающемуся педагогу Константину Дмитриевичу Ушинскому (1824–1871). Бронзовая фигура, выполненная по модели скульптора В.В. Лишева, установлена на постамент с цоколем и базой из серого гранита, спроектирована архитектором В.И. Яковлевым. Высота фигуры – 3,5 м, высота постамента – 2 м.
За заслуги в подготовке кадров институт в 1966 г. награжден орденом Трудового Красного Знамени, а в 1991 г. удостаивается нового статуса – Государственного университета.
Огромную работу по оказанию шефской помощи Красной армии и в подготовке молодежи к воинской службе выполняла кафедра военной подготовки Герценовского института, созданная в 1926 г. На этой кафедре с 1936 г. студентов обучали профессии военных летчиков-наблюдателей (летнабов) и авиационных штурманов. В те годы отделение военно-воздушной подготовки в институте возглавлял майор Платон Сергеевич Сергеев, бывший прапорщик летного подразделения Императорской армии. После окончания Великой Отечественной войны П.С. Сергеев преподавал тактику ВВС в Военно-воздушной академии.
Среди сотрудников кафедры в 1920-х гг. выделялась фигура лаборанта Бориса Петровича Лазарева, потомственного дворянина, выпускника Пажеского корпуса и Академии генштаба, дослужившегося в 1916 г. до чина генерал-майора, имевшего большое количество боевых наград, включая «Золотое оружие» за храбрость. После революционных событий 1917 г. был командующим Закаспийской армией и комендантом Константинопольского гарнизона, но по личному вызову М.В. Фрунзе в 1924 г. вернулся в Россию. Он являлся близким другом Н.П. Нестерова и летал с ним в одном боевом экипаже.
Сегодня в историческом архиве Педагогического университета им. А.И. Герцена сохранился текст марша студентов отделения военно-воздушной подготовки тех далеких лет, он полон юношеского романтизма, любви к Родине и невероятной жажды подвига:
Во время Великой Отечественной войны бóльшая часть преподавателей и студентов вуза сражались на фронтах, а оставшаяся часть была эвакуирована на Урал. После завершения войны Педагогический институт им. А.И. Герцена продолжил свою работу в помещении трех зданий на левом берегу набережной Мойки. В 1948 г. в нем открылся факультет, готовящий преподавателей русского языка и литературы для коренного населения Крайнего Севера.
Для этой категории студентов преподаватели факультета создали первые учебники, словари, грамматику и переводы классической литературы – для эвенков, ненцев, манси, чукчей и других народов Крайнего Севера, не имевших ранее своей письменности.
Судьба участка откупщика Кусовникова
Тема авиации стала главной в воспоминаниях выпускницы педагогического факультета ЛГПИ им. А.И. Герцена 1925 г.
Ольги Ореховой – жены В.П. Чкалова. Шефство над ленинградской эскадрильей познакомило и связало студентку Педагогического института и отважного летчика.
Ольга Эразмовна вспоминала: «Мы, студенты Герценовского педагогического института, проводили среди красноармейцев культурно-просветительную работу». На одном из концертов для летного состава студентка заметила, как во время ее сольного выступления дверь в зал приоткрылась и в него осторожно вошел коренастый, крепко сложенный летчик, привлеченный ее пением. Дальше совершенно разные по характеру и по выбранной каждым из них профессии люди больше не разлучались.
Их семейная жизнь началась в феврале 1927 г., когда В.П. Чкалов переехал в семью Ореховых на Теряевскую улицу Петроградской стороны.
В фонде исторического музея Герценовского университета сегодня хранятся книги О.Э. Ореховой-Чкаловой, в которых рассказывается о Чкалове – летчике и человеке.
В 1954 г. к Педагогическому институту им. А.И. Герцена присоединили «Второй» институт иностранных языков, а через три года – в 1957 г. – в него влился Педагогический институт им. М.Н. Покровского. Число студентов увеличилось вдвое. Учитывая сложившуюся ситуацию, решением Ленинградского исполкома Педагогическому институту им. А.И. Герцена передали угловой дом № 54/18 по набережной реки Мойки и улице Дзержинского (ныне – Гороховой). В нем разместили два факультета института – русского языка и литературы и исторический.
Последний в этом ряду угловой дом на набережной Мойки и Гороховой улице завершал комплекс учебных корпусов будущего Петербургского педагогического университета. Напомню, что земельный участок с капитальными каменным зданием ранее откупила казна, чтобы в 1818 г. разместить в его стенах первое отечественное Училище для глухонемых детей.
В этом специфическом учебном заведении обучались сто мальчиков и 50 девочек. Им преподавался курс основ русского языка, арифметики, истории и географии. В училище имелись прекрасные для тех лет производственные мастерские, позволявшие привить детям навыки в освоении разнообразных ремесел.
До 1918 г. в этом учебном заведении существовали два разных отделения. В первом из них обучались дети из «благородных» семей, а второе комплектовалось «простолюдинами». Для каждого из двух отделений разрабатывалась отдельная учебная реабилитационная программа, были различными повседневная форменная одежда и питание.
30 июня 1961 г. в парадном дворе педагогического вуза открыли памятник выдающемуся педагогу Константину Дмитриевичу Ушинскому (1824–1871). Бронзовая фигура, выполненная по модели скульптора В.В. Лишева, установлена на постамент с цоколем и базой из серого гранита, спроектирована архитектором В.И. Яковлевым. Высота фигуры – 3,5 м, высота постамента – 2 м.
За заслуги в подготовке кадров институт в 1966 г. награжден орденом Трудового Красного Знамени, а в 1991 г. удостаивается нового статуса – Государственного университета.
Огромную работу по оказанию шефской помощи Красной армии и в подготовке молодежи к воинской службе выполняла кафедра военной подготовки Герценовского института, созданная в 1926 г. На этой кафедре с 1936 г. студентов обучали профессии военных летчиков-наблюдателей (летнабов) и авиационных штурманов. В те годы отделение военно-воздушной подготовки в институте возглавлял майор Платон Сергеевич Сергеев, бывший прапорщик летного подразделения Императорской армии. После окончания Великой Отечественной войны П.С. Сергеев преподавал тактику ВВС в Военно-воздушной академии.
Среди сотрудников кафедры в 1920-х гг. выделялась фигура лаборанта Бориса Петровича Лазарева, потомственного дворянина, выпускника Пажеского корпуса и Академии генштаба, дослужившегося в 1916 г. до чина генерал-майора, имевшего большое количество боевых наград, включая «Золотое оружие» за храбрость. После революционных событий 1917 г. был командующим Закаспийской армией и комендантом Константинопольского гарнизона, но по личному вызову М.В. Фрунзе в 1924 г. вернулся в Россию. Он являлся близким другом Н.П. Нестерова и летал с ним в одном боевом экипаже.
Сегодня в историческом архиве Педагогического университета им. А.И. Герцена сохранился текст марша студентов отделения военно-воздушной подготовки тех далеких лет, он полон юношеского романтизма, любви к Родине и невероятной жажды подвига:
21 января 1920 г. газета «Петроградская правда» опубликовала сообщение о присвоении Педагогическому институту имени революционера-демократа А.И. Герцена.
Распластаны крылья в петлице
И звезды над парою глаз.
Мы сами – разумные птицы,
И крылья с рожденья у нас.
Мы словом деремся на суше,
А бомбой гремим в небесах.
Никто наш порыв не потушит,
Никто не заронит в нас страх.
Дорогу, дорогу летнабам!
Нас восемь, но с нами весь мир.
По темным межзвездным ухабам,
Нас к солнцу ведет командир.
Во время Великой Отечественной войны бóльшая часть преподавателей и студентов вуза сражались на фронтах, а оставшаяся часть была эвакуирована на Урал. После завершения войны Педагогический институт им. А.И. Герцена продолжил свою работу в помещении трех зданий на левом берегу набережной Мойки. В 1948 г. в нем открылся факультет, готовящий преподавателей русского языка и литературы для коренного населения Крайнего Севера.
Для этой категории студентов преподаватели факультета создали первые учебники, словари, грамматику и переводы классической литературы – для эвенков, ненцев, манси, чукчей и других народов Крайнего Севера, не имевших ранее своей письменности.
Судьба участка откупщика Кусовникова
Пройдя под Зеленым мостом, переброшенном в створе Невского проспекта, река Мойка через несколько сотен метров пересекает Гороховую улицу со вторым «цветным» петербургским мостом, названным Красным. Свое наименование это мостовое сооружение длиной 42 м и шириной 16, 8 м получило по цвету своей окраски.
Деревянный мост здесь построили в конце первого десятилетия XVIII столетия. В 1737 г. его реконструировали, соорудив разводной пролет для пропуска мачтовых судов. Подобная конструкция Красного моста приписывается историками голландцу Герману ван Болесу
В 1814 г. инженер В.И. Гесте видоизменил пролет старого моста на арочный, чугунный. Пролетное строение Красного моста по аналогии с Зеленым тогда состояло из чугунных полых коробов, конструктивно скрепленных друг с другом. Перестроечные и ремонтные работы ХХ столетия, сменившие старый чугунный свод новым, сохранили первоначальный внешний вид мостового сооружения с его привычными гранитными обелисками с бронзовыми позолоченными шарами и четырехгранными фонарями на металлических кронштейнах. На нем по-прежнему существуют старинные перила, а его конструкции традиционно окрашены в красный цвет.
Прокладка в столице Средней Перспективной (Гороховой) улицы способствовала в те годы не только сооружению Красного моста через Мойку, но и ее благоустройству. Старую Мью тогда углубили, очистили, а берега укрепили сваями и облицевали деревянными щитами. После чего, по мнению первых петербургских историков, «вода в речке стала видом ясная и чистая, ко вкушению преизрядная».
В первой половине XVIII столетия на левом берегу реки Мойки, в створе Гороховой улицы, на обширном земельном наделе располагался деревянный особняк откупщика и богатого купца Кусовникова. Ныне это участок дома № 58 на набережной Мойки. Место для бойкого и сметливого откупщика, приобретшего у государства за определенную плату право на продажу винных изделий (среди которых особой популярностью у населения пользовалась появившаяся в те годы русская «вейновая» водка, или по-простецки – очищенное хлебное вино), являлось воистину золотым дном. Ценность «бойкого места» для предприимчивого Кусовникова заключалась не только в полученном откупе на продажу винных изделий. Его своевременно заинтересовал «банный промысел», который для многих купцов и чиновников тогда оказался делом малодоходным, да к тому же непрестижным и весьма дорогим. Для некоторых он действительно оказался убыточным делом, но только не для Кусовникова, купившего откуп на содержание торговой бани вблизи своего дома, на левом берегу речки Мьи. С него, как с владельца торговой бани, собирался «банный сбор» в казну, и за оплатой этого налога строго следила в те времена Камер-коллегия Сената.
Бани купца Кусовникова на Мойке пользовались у населения города и ближайших к реке окрестностей огромной популярностью. Иностранцы с ужасом наблюдали за русским обычаем омовения в парных банях и за закаливанием в них взрослых и детей: «… в обычаях русских бросать детей из раскаленной атмосферы бани в холодную воду или в снег. Так их приучают к жаре и холоду, и так они становятся более неуязвимыми к превратностям погоды, чем был Ахилл к ударам вражеских копий и стрел».
Откупщик разрешал в своей бане париться и мыться по-старинному, семьями, невзирая на запрещение Сената «ходить в торговые бани мужскому и женскому полу вместе».
Красный мост на Мойке
Торговые бани на Мойке купца Кусовникова работали четыре раза в неделю: в понедельник, вторник, четверг и субботу. Утренние бани топили обычно с полуночи, а «вечеровые» – с полудня. Приток в бани Кусовникова населения столицы обеспечивался не только весьма сносными условиями содержания знаменитого заведения, но и серьезным отношением его владельца к рекламе своего выгодного дела. Кусовников может быть назван в числе первых российских предпринимателей, использовавших рекламу своего дела весьма умело и полезно для себя.
Он оплачивал работу целой группы опытных зазывал, расхваливающих его банное заведение на улицах столицы и державших в руках банный пушистый веник на длинной палке. Отряд зазывал проделывал свою рекламную работу весьма умело. Вокруг них обычно собирались толпы любопытного народа, чтобы с открытыми от удивления ртами увидеть театрализованное выступление «рекламных агентов» Кусовникова о великой пользе именно его русской бани: «Клади денежки на стол, ручки-ножки попаришь, животик поправишь!» или «Когда б не баня на Мойке, все бы мы пропали», ибо «Баня – мать вторая» и т. п., и т. д.
В газете «Санкт-Петербургские ведомости» регулярно публиковались рекламные объявления о лучших в столице торговых банях купца Кусовникова. У входа на широкий банный двор всегда сидел сборщик «банного» – платы за вход. Мыло и веники приносили с собой или покупали в бане. Бедняки подбирали обмылки и парились «опарышами» (выброшенными вениками). В бане Кусовникова славились своим мастерством знаменитые банщики и парильщики. Они не только топили баню, но умело мыли и лихо парили желающих, натирали их лечебными мазями, содержащими мед, тертую редьку, скипидар и деготь. Их рабочий день, как правило, равнялся 20 часам в сутки. Заработанные деньги они частью отдавали хозяину торговой бани, а оставшуюся долю суточного заработка банщики и парильщики делили поровну на всю артель. Многие ходили в баню Кусовникова специально, чтобы полечиться у приглашенных купцом знаменитых целительниц (в простонародье – «бабок»), те избавляли от болей в пояснице, животе и суставах.
Иностранцы в письмах на родину с ужасом описывали обязательное завершение после чудовищно жаркой парилки – купание в Мойке или в проруби. Датский дипломат при дворе Петра I Юст-Юль в 1709 г. в своем послании в Датское королевство утверждал, что в России «первый доктор – это русская баня».
С годами откупщик Кусовников богател, растил сыновей, дал им возможность получить серьезное образование, занять должное место в статской службе и государственной иерархии. После смерти главы семейства участок и дом на набережной Мойки перешли по наследству его супруге и детям. Как выглядел дом Кусовникова на левом берегу старой Мьи, к сожалению, не известно. До наших дней не сохранилось ни его описания, ни изображения. Из воспоминаний очевидцев до нас лишь дошло, что «стоял же он за Красным мостом, на левом берегу речки Мьи».
Имеются также сведения, что вначале XIX столетия в одном из домов у Красного моста регулярно проводились общественные балы, весьма тогда популярные у столичной публики. Газета «Санкт-Петербургские ведомости» от 22 февраля 1803 г. писала: «Пьер Гюго и Гатовский честь имеют известить почтенную публику, что они каждый четверг и субботу доколе публичные увеселения будут позволительны, давать будут в доме господина надворного советника (по Табелю о рангах этот чин соответствовал военному чину подполковника. – Г. З.) Кусовникова, в коем наперед сего было музыкальное собрание, состоящем у Красного моста, публичные балы. За вход в оные платит каждый кавалер 1 рубль 50 копеек и имеет право привести с собою столько дам, сколько за благо рассудит».
Следует отметить, что оговорка «доколе публичные увеселения будут позволительны…» обусловлена, вероятно, тем обстоятельством, что в Российской империи балы и другие виды увеселительных затей официально запрещались на весь период Великого поста. «Любое же количество дам», бесплатно проходивших в сопровождении кавалера на бал, было вызвано тем, что в начале XIX столетия в Северной столице преобладало мужское население.
Именно тогда огромный земельный участок и дом, принадлежавший наследникам предпринимателя Кусовникова (ныне – участок дома № 58) купил богатый петербургский купец и крупный домовладелец Христофор Таль.
Состоятельный и опытный предприниматель первоначально произвел тщательный технико-хозяйственный осмотр приобретенного выгодного надела с находящимися на нем домом и подсобными постройками. Часть из них он распорядился снести, чтобы построить вместо ветхих строений несколько зданий жилого и хозяйственного назначения. В их числе в глубине участка появилось тогда укромное одноэтажное сооружение в 14 прямоугольных окон, с двумя симметричными боковыми выступами, выходящими к кованой металлической ограде на набережной Мойки.
В него в 1813 г. переехало из соседнего дома Скавронского Английское собрание – самый аристократический клуб Северной столицы. История его возникновения в Санкт-Петербурге уводит нас в самое начало семидесятых годов XVIII столетия. В этот период многие представители иностранной столичной диаспоры, прежде всего по инициативе англичан, 1 марта 1770 г. на Ново-Исаакиевской улице (с 1923 г. ул. Якубовича) организовали Английское собрание, или иначе – «Английский клоб». Его главным организатором и первым председателем тогда стал английский предприниматель Френсис Гарднер. В первом уставе «Английского клоба» особо отмечалось, что «он основан не только для британцев, но и для других народов».
Клуб организован в Санкт-Петербурге с соизволения императрицы Екатерины II, по проекту его инициатора, изучившего в деталях подобное общественное учреждение в Лондоне. В основании российского «Английского клоба» заложено строгое уставное равенство между его членами и «довольно взыскательная баллотировка», имеющая целью «сблизить людей влиятельных при Дворе или в правительстве с людьми богатыми и образованными из других сословий, разнообразить часы их досуга чтением газет, обменом мыслей, городскими вестями, игрой в карты, шахматы, кегли и вообще теми удовольствиями, которые дарит общественная жизнь большого круга».
Этот старейший клуб Северной столицы, по мнению И.Г. Георги, «являлся самым ограниченным и степеннейшим. В оном собираются ежедневно и по вечерам. Здесь бывает стол. Обедают же там только два раза в неделю. Члены клуба могут приводить туда чужих в гости, но, если они обедают, за них платить обязаны… Забавы в оном состоят в беседах о вопросах коммерции, политики, а также чтении и в игре, однако же, немного. В оном балов не бывает».
«Английский клоб» особенно привлекал к себе светскую молодежь Петербурга. Вся столичная элита и ее знаменитости стремились обязательно стать его членами. Число желающих вступить в клуб постоянно превышало число вакантных мест. Поэтому кандидаты в члены клуба, как правило, некоторое время ожидали, пока освободиться место, и затем платили вступительный взнос в размере 100 рублей серебром.
Членами Английского собрания являлись многие русские аристократы, известные русские писатели, поэты, художники, скульпторы и артисты.
Автор известного справочника «Петербург весь на ладони» Владимир Михневич вспоминал: «В Царствование Екатерины
Великой в „Англицком клобе“ царствовал русский дух и русская речь, уступившие место позднее французскому языку и французскому бонвианству. Однако ж нравственная сила в общественном мнении все-таки оставалась за Английским клубом, и еще в тридцатых годах „прокатиться кому-нибудь на вороных“ при выборах в члены этого клуба считалось в известных сферах едва ли не позором. Ныне он уже значительно утратил прежнее свое значение, хотя все-таки считается самым аристократическим клубом из всех».
В списках клуба в то время, когда он располагался в доме Таля, значились имена поэта Г.Р. Державина, скульптора Ф.И. Шубина, баснописца И.А. Крылова, архитектора В.П. Стасова, поэтов В. А. Жуковского, А.С. Пушкина и многих других деятелей русской культуры.
При клубе имелась интересная библиотека, специальная «газетная комната» и большой уютный читальный зал. «Английский клоб» существовал под девизом «Согласие и веселие». Штат знаменитых поваров привлекал в него многих известных гурманов. Более 150 лет Английское собрание сохраняло репутацию самого закрытого элитного клуба в Петербурге. Оно неоднократно меняло свое местопребывание в городе.
Первое число марта, день открытия клуба, в Петербурге ежегодно отмечалось особым праздничным обедом его членов. В 1870 г. общественный Английский клуб торжественно отпраздновал свое 100-летие.
В столичных кругах довольно продолжительно существовало твердое убеждение, что появление в Петербурге такого поветрия, как организация общественных клубов, и в их числе Английского, связано с азартными карточными играми. И действительно, в пору организации этого закрытого элитного клуба среди самых разнообразных развлечений петербуржцев далеко не последнее место принадлежало картам. Мода на азартные карточные игры, словно губительная эпидемия, разоряла проигравших, а порой и убивала их. Вначале и в Английском клубе отмечались невероятно крупные выигрыши и катастрофические проигрыши.
В книге «Мифология Петербурга» (СПб., 2002) Н.А. Синдаловский приводит историческое подтверждение беспокойству горожан тех времен: «Так слободу Пеллу известный в то время меломан Мартынов купил будто бы на деньги, выигранные за полчаса в Английском клубе». Столичное руководство вынуждено было в те годы издать указ об официальном запрещении, строгом преследовании и суровом наказании лиц, участвующих или потворствующих азартным играм. После опубликования этого документа в публичных клубах столицы была категорически запрещена азартная карточная игра «по крупному». В Английском клубе игра в карты дозволялась как «времяпровождение, с весьма минимальными, символическими ставками».
В 1830 г. «Английский клоб» переместился из дома купца Христофора Таля на набережной реки Мойки, 58, в переулок Демидова (ныне – Гривцова), проходящий от набережной Мьи до Сенной площади.
По этому случаю газеты опубликовали сообщение о сдаче в доме Таля «помещения с удобными флигелями, дворами и вновь красиво разведенным садом».
После переезда Английского клуба в дом Демидова, располагавшегося в 1830 г. на месте сегодняшнего дома № 64 на набережной Мойки, газета «Санкт-Петербургские ведомости» от 1 октября 1830 г. опубликовала информацию о том, что «в прежнем помещении Английского клуба в доме Таля на Мойке расположился приехавший из Вены „Театр мира и быстрое путешествие“. Зрелищное представление возглавляет механик Мейергофер, демонстрирующий столичной публике потрясающее мировое зрелище».
Правда, уже летом 1831 г. та же газета опубликовала объявление об освобождении венским механиком арендованного здания на Мойке, 58, и приглашала новых желающих занять на договорных условиях освободившийся дом предпринимателя Х. Таля. И таковые арендаторы не заставили себя долго ждать. На сей раз в доме Таля на Мойке «с удобными флигелями, дворами и с красиво разведенным садом» обосновалось III отделение Его Императорского Величества канцелярии. В начале тридцатых годов XIX столетия на участке дома № 58 длительное время размещались службы государственного политического сыска и следствия, по образному определению А.И. Герцена: «Центральная шпионская контора».
После подавления декабрьского восстания 1825 г. началось спокойное царствование Николая Павловича Романова, длившееся тридцать лет. Царствование Николая I основывалось на единстве самодержавной власти. Все должны были безропотно исполнять царскую волю при строгой иерархии и подчинении дисциплине.
Бывший опальный сановник, граф М.М. Сперанский, считавшийся по старой памяти либералом и, вероятно, знавший, что декабристы собирались включить его в члены своего «временного правительства» и забывший о собственном проекте российской Конституции, после поражения восстания в декабре 1825 г. становится ярым приверженцем монархии. Талантливый человек, известный юрист, законодатель и масон теперь открыто призывает к строжайшей иерархической системе управления Империей. Он принял активное участие в работе Верховного уголовного суда, разбиравшего дела декабристов, и прослыл самым педантичным и ревностным участником этого Верховного судилища. Он даже занял в нем лидирующее положение, напоминая председателю суда о более строгом отношении к вынесению приговоров отдельным политическим преступникам. Именно ему доверили 13 мая 1825 г. доложить Николаю I о результатах работы Верховного суда. После доклада Сперанского вернулось царское доверие к опальному сановнику, и не только это: государь поручил ему подготовить проект закона, оправдывающего самодержавное правление российского императора. А в 1833 г. издан свод действующих законов в 15 томах, подготовленных графом М.М. Сперанским.
Николай I
Перепуганный неудавшейся декабрьской попыткой государственного переворота Николай Павлович сознавал реальную необходимость укрепления монархии в Российской империи и незамедлительного совершенствования полицейского аппарата.
Инициатива проведения новой полицейской реформы и организации в столице надежного государственного надзора и сыска принадлежала любимцу Николая I – генералу от кавалерии Александру Христофоровичу Бенкендорфу прибалтийскому немцу.
Он, бывший член масонской ложи Соединенных Друзей, приятель декабристов, сообщил императору о подготовке будущего переворота. 14 декабря 1825 г. генерал А.Х. Бенкендорф на Сенатской площади командовал войсками, расправлявшимися с разбегавшимися повстанцами. Назначенный членом следственной комиссии по делу арестованных декабристов, он не только сблизился с Николаем I, но и сделался его ближайшим другом.
Писатель начала ХХ столетия Г.И. Чулков в своей книге «Императоры» объективно описывает психологические портреты русских монархов и приближенных к ним сановников. По мнению писателя, «именно генерал А.Х. Бенкендорф подал Николаю Павловичу служебную записку о реформе полиции, в которой перечислил надлежащие меры для своевременного раскрытия правительственных заговоров и бунтов. К подобным мерам приятель императора в первую очередь относил: „Вскрытие корреспонденции, составляющее одно из средств тайной полиции и притом самое лучшее, так как оно действует постоянно и обнимает все пункты империи. Для этого нужно лишь иметь в некоторых городах почтмейстеров, известных своей честностью и усердием“…» С этого надо начать, но этого мало – нужны доносчики. На кого же можно рассчитывать? Бенкендорф точно, оказывается, знал, из кого состоит эта категория полезных самодержавных людей: «Злодеи, интриганы и люди недалекие, раскаявшись в своих ошибках или стараясь искупить свою вину, доносчики, будут, по крайней мере, знать, куда им обратиться <… > Министру полиции придется путешествовать ежегодно, бывать время от времени на больших ярмарках, при заключении контрактов, где ему легче приобрести нужные связи и склонить на свою сторону людей, стремящихся к наживе». Заключая предложения генерала А.Х. Бенкендорфа, Г.И. Чулков с иронией отмечает, что тот «обеспечил себе помощь подобных ревнителей монархической идеи – гоголевских почтмейстеров, людей, „стремящихся к наживе“, бывших „злодеев“, интриганов и глупцов – полиция должна употребить всевозможные старания, чтобы приобрести нравственную силу, которая во всяком деле служит лучшей гарантией успеха».
Деревянный мост здесь построили в конце первого десятилетия XVIII столетия. В 1737 г. его реконструировали, соорудив разводной пролет для пропуска мачтовых судов. Подобная конструкция Красного моста приписывается историками голландцу Герману ван Болесу
В 1814 г. инженер В.И. Гесте видоизменил пролет старого моста на арочный, чугунный. Пролетное строение Красного моста по аналогии с Зеленым тогда состояло из чугунных полых коробов, конструктивно скрепленных друг с другом. Перестроечные и ремонтные работы ХХ столетия, сменившие старый чугунный свод новым, сохранили первоначальный внешний вид мостового сооружения с его привычными гранитными обелисками с бронзовыми позолоченными шарами и четырехгранными фонарями на металлических кронштейнах. На нем по-прежнему существуют старинные перила, а его конструкции традиционно окрашены в красный цвет.
Прокладка в столице Средней Перспективной (Гороховой) улицы способствовала в те годы не только сооружению Красного моста через Мойку, но и ее благоустройству. Старую Мью тогда углубили, очистили, а берега укрепили сваями и облицевали деревянными щитами. После чего, по мнению первых петербургских историков, «вода в речке стала видом ясная и чистая, ко вкушению преизрядная».
В первой половине XVIII столетия на левом берегу реки Мойки, в створе Гороховой улицы, на обширном земельном наделе располагался деревянный особняк откупщика и богатого купца Кусовникова. Ныне это участок дома № 58 на набережной Мойки. Место для бойкого и сметливого откупщика, приобретшего у государства за определенную плату право на продажу винных изделий (среди которых особой популярностью у населения пользовалась появившаяся в те годы русская «вейновая» водка, или по-простецки – очищенное хлебное вино), являлось воистину золотым дном. Ценность «бойкого места» для предприимчивого Кусовникова заключалась не только в полученном откупе на продажу винных изделий. Его своевременно заинтересовал «банный промысел», который для многих купцов и чиновников тогда оказался делом малодоходным, да к тому же непрестижным и весьма дорогим. Для некоторых он действительно оказался убыточным делом, но только не для Кусовникова, купившего откуп на содержание торговой бани вблизи своего дома, на левом берегу речки Мьи. С него, как с владельца торговой бани, собирался «банный сбор» в казну, и за оплатой этого налога строго следила в те времена Камер-коллегия Сената.
Бани купца Кусовникова на Мойке пользовались у населения города и ближайших к реке окрестностей огромной популярностью. Иностранцы с ужасом наблюдали за русским обычаем омовения в парных банях и за закаливанием в них взрослых и детей: «… в обычаях русских бросать детей из раскаленной атмосферы бани в холодную воду или в снег. Так их приучают к жаре и холоду, и так они становятся более неуязвимыми к превратностям погоды, чем был Ахилл к ударам вражеских копий и стрел».
Откупщик разрешал в своей бане париться и мыться по-старинному, семьями, невзирая на запрещение Сената «ходить в торговые бани мужскому и женскому полу вместе».
Торговые бани на Мойке купца Кусовникова работали четыре раза в неделю: в понедельник, вторник, четверг и субботу. Утренние бани топили обычно с полуночи, а «вечеровые» – с полудня. Приток в бани Кусовникова населения столицы обеспечивался не только весьма сносными условиями содержания знаменитого заведения, но и серьезным отношением его владельца к рекламе своего выгодного дела. Кусовников может быть назван в числе первых российских предпринимателей, использовавших рекламу своего дела весьма умело и полезно для себя.
Он оплачивал работу целой группы опытных зазывал, расхваливающих его банное заведение на улицах столицы и державших в руках банный пушистый веник на длинной палке. Отряд зазывал проделывал свою рекламную работу весьма умело. Вокруг них обычно собирались толпы любопытного народа, чтобы с открытыми от удивления ртами увидеть театрализованное выступление «рекламных агентов» Кусовникова о великой пользе именно его русской бани: «Клади денежки на стол, ручки-ножки попаришь, животик поправишь!» или «Когда б не баня на Мойке, все бы мы пропали», ибо «Баня – мать вторая» и т. п., и т. д.
В газете «Санкт-Петербургские ведомости» регулярно публиковались рекламные объявления о лучших в столице торговых банях купца Кусовникова. У входа на широкий банный двор всегда сидел сборщик «банного» – платы за вход. Мыло и веники приносили с собой или покупали в бане. Бедняки подбирали обмылки и парились «опарышами» (выброшенными вениками). В бане Кусовникова славились своим мастерством знаменитые банщики и парильщики. Они не только топили баню, но умело мыли и лихо парили желающих, натирали их лечебными мазями, содержащими мед, тертую редьку, скипидар и деготь. Их рабочий день, как правило, равнялся 20 часам в сутки. Заработанные деньги они частью отдавали хозяину торговой бани, а оставшуюся долю суточного заработка банщики и парильщики делили поровну на всю артель. Многие ходили в баню Кусовникова специально, чтобы полечиться у приглашенных купцом знаменитых целительниц (в простонародье – «бабок»), те избавляли от болей в пояснице, животе и суставах.
Иностранцы в письмах на родину с ужасом описывали обязательное завершение после чудовищно жаркой парилки – купание в Мойке или в проруби. Датский дипломат при дворе Петра I Юст-Юль в 1709 г. в своем послании в Датское королевство утверждал, что в России «первый доктор – это русская баня».
С годами откупщик Кусовников богател, растил сыновей, дал им возможность получить серьезное образование, занять должное место в статской службе и государственной иерархии. После смерти главы семейства участок и дом на набережной Мойки перешли по наследству его супруге и детям. Как выглядел дом Кусовникова на левом берегу старой Мьи, к сожалению, не известно. До наших дней не сохранилось ни его описания, ни изображения. Из воспоминаний очевидцев до нас лишь дошло, что «стоял же он за Красным мостом, на левом берегу речки Мьи».
Имеются также сведения, что вначале XIX столетия в одном из домов у Красного моста регулярно проводились общественные балы, весьма тогда популярные у столичной публики. Газета «Санкт-Петербургские ведомости» от 22 февраля 1803 г. писала: «Пьер Гюго и Гатовский честь имеют известить почтенную публику, что они каждый четверг и субботу доколе публичные увеселения будут позволительны, давать будут в доме господина надворного советника (по Табелю о рангах этот чин соответствовал военному чину подполковника. – Г. З.) Кусовникова, в коем наперед сего было музыкальное собрание, состоящем у Красного моста, публичные балы. За вход в оные платит каждый кавалер 1 рубль 50 копеек и имеет право привести с собою столько дам, сколько за благо рассудит».
Следует отметить, что оговорка «доколе публичные увеселения будут позволительны…» обусловлена, вероятно, тем обстоятельством, что в Российской империи балы и другие виды увеселительных затей официально запрещались на весь период Великого поста. «Любое же количество дам», бесплатно проходивших в сопровождении кавалера на бал, было вызвано тем, что в начале XIX столетия в Северной столице преобладало мужское население.
Именно тогда огромный земельный участок и дом, принадлежавший наследникам предпринимателя Кусовникова (ныне – участок дома № 58) купил богатый петербургский купец и крупный домовладелец Христофор Таль.
Состоятельный и опытный предприниматель первоначально произвел тщательный технико-хозяйственный осмотр приобретенного выгодного надела с находящимися на нем домом и подсобными постройками. Часть из них он распорядился снести, чтобы построить вместо ветхих строений несколько зданий жилого и хозяйственного назначения. В их числе в глубине участка появилось тогда укромное одноэтажное сооружение в 14 прямоугольных окон, с двумя симметричными боковыми выступами, выходящими к кованой металлической ограде на набережной Мойки.
В него в 1813 г. переехало из соседнего дома Скавронского Английское собрание – самый аристократический клуб Северной столицы. История его возникновения в Санкт-Петербурге уводит нас в самое начало семидесятых годов XVIII столетия. В этот период многие представители иностранной столичной диаспоры, прежде всего по инициативе англичан, 1 марта 1770 г. на Ново-Исаакиевской улице (с 1923 г. ул. Якубовича) организовали Английское собрание, или иначе – «Английский клоб». Его главным организатором и первым председателем тогда стал английский предприниматель Френсис Гарднер. В первом уставе «Английского клоба» особо отмечалось, что «он основан не только для британцев, но и для других народов».
Клуб организован в Санкт-Петербурге с соизволения императрицы Екатерины II, по проекту его инициатора, изучившего в деталях подобное общественное учреждение в Лондоне. В основании российского «Английского клоба» заложено строгое уставное равенство между его членами и «довольно взыскательная баллотировка», имеющая целью «сблизить людей влиятельных при Дворе или в правительстве с людьми богатыми и образованными из других сословий, разнообразить часы их досуга чтением газет, обменом мыслей, городскими вестями, игрой в карты, шахматы, кегли и вообще теми удовольствиями, которые дарит общественная жизнь большого круга».
Этот старейший клуб Северной столицы, по мнению И.Г. Георги, «являлся самым ограниченным и степеннейшим. В оном собираются ежедневно и по вечерам. Здесь бывает стол. Обедают же там только два раза в неделю. Члены клуба могут приводить туда чужих в гости, но, если они обедают, за них платить обязаны… Забавы в оном состоят в беседах о вопросах коммерции, политики, а также чтении и в игре, однако же, немного. В оном балов не бывает».
«Английский клоб» особенно привлекал к себе светскую молодежь Петербурга. Вся столичная элита и ее знаменитости стремились обязательно стать его членами. Число желающих вступить в клуб постоянно превышало число вакантных мест. Поэтому кандидаты в члены клуба, как правило, некоторое время ожидали, пока освободиться место, и затем платили вступительный взнос в размере 100 рублей серебром.
Членами Английского собрания являлись многие русские аристократы, известные русские писатели, поэты, художники, скульпторы и артисты.
Автор известного справочника «Петербург весь на ладони» Владимир Михневич вспоминал: «В Царствование Екатерины
Великой в „Англицком клобе“ царствовал русский дух и русская речь, уступившие место позднее французскому языку и французскому бонвианству. Однако ж нравственная сила в общественном мнении все-таки оставалась за Английским клубом, и еще в тридцатых годах „прокатиться кому-нибудь на вороных“ при выборах в члены этого клуба считалось в известных сферах едва ли не позором. Ныне он уже значительно утратил прежнее свое значение, хотя все-таки считается самым аристократическим клубом из всех».
В списках клуба в то время, когда он располагался в доме Таля, значились имена поэта Г.Р. Державина, скульптора Ф.И. Шубина, баснописца И.А. Крылова, архитектора В.П. Стасова, поэтов В. А. Жуковского, А.С. Пушкина и многих других деятелей русской культуры.
При клубе имелась интересная библиотека, специальная «газетная комната» и большой уютный читальный зал. «Английский клоб» существовал под девизом «Согласие и веселие». Штат знаменитых поваров привлекал в него многих известных гурманов. Более 150 лет Английское собрание сохраняло репутацию самого закрытого элитного клуба в Петербурге. Оно неоднократно меняло свое местопребывание в городе.
Первое число марта, день открытия клуба, в Петербурге ежегодно отмечалось особым праздничным обедом его членов. В 1870 г. общественный Английский клуб торжественно отпраздновал свое 100-летие.
В столичных кругах довольно продолжительно существовало твердое убеждение, что появление в Петербурге такого поветрия, как организация общественных клубов, и в их числе Английского, связано с азартными карточными играми. И действительно, в пору организации этого закрытого элитного клуба среди самых разнообразных развлечений петербуржцев далеко не последнее место принадлежало картам. Мода на азартные карточные игры, словно губительная эпидемия, разоряла проигравших, а порой и убивала их. Вначале и в Английском клубе отмечались невероятно крупные выигрыши и катастрофические проигрыши.
В книге «Мифология Петербурга» (СПб., 2002) Н.А. Синдаловский приводит историческое подтверждение беспокойству горожан тех времен: «Так слободу Пеллу известный в то время меломан Мартынов купил будто бы на деньги, выигранные за полчаса в Английском клубе». Столичное руководство вынуждено было в те годы издать указ об официальном запрещении, строгом преследовании и суровом наказании лиц, участвующих или потворствующих азартным играм. После опубликования этого документа в публичных клубах столицы была категорически запрещена азартная карточная игра «по крупному». В Английском клубе игра в карты дозволялась как «времяпровождение, с весьма минимальными, символическими ставками».
В 1830 г. «Английский клоб» переместился из дома купца Христофора Таля на набережной реки Мойки, 58, в переулок Демидова (ныне – Гривцова), проходящий от набережной Мьи до Сенной площади.
По этому случаю газеты опубликовали сообщение о сдаче в доме Таля «помещения с удобными флигелями, дворами и вновь красиво разведенным садом».
После переезда Английского клуба в дом Демидова, располагавшегося в 1830 г. на месте сегодняшнего дома № 64 на набережной Мойки, газета «Санкт-Петербургские ведомости» от 1 октября 1830 г. опубликовала информацию о том, что «в прежнем помещении Английского клуба в доме Таля на Мойке расположился приехавший из Вены „Театр мира и быстрое путешествие“. Зрелищное представление возглавляет механик Мейергофер, демонстрирующий столичной публике потрясающее мировое зрелище».
Правда, уже летом 1831 г. та же газета опубликовала объявление об освобождении венским механиком арендованного здания на Мойке, 58, и приглашала новых желающих занять на договорных условиях освободившийся дом предпринимателя Х. Таля. И таковые арендаторы не заставили себя долго ждать. На сей раз в доме Таля на Мойке «с удобными флигелями, дворами и с красиво разведенным садом» обосновалось III отделение Его Императорского Величества канцелярии. В начале тридцатых годов XIX столетия на участке дома № 58 длительное время размещались службы государственного политического сыска и следствия, по образному определению А.И. Герцена: «Центральная шпионская контора».
После подавления декабрьского восстания 1825 г. началось спокойное царствование Николая Павловича Романова, длившееся тридцать лет. Царствование Николая I основывалось на единстве самодержавной власти. Все должны были безропотно исполнять царскую волю при строгой иерархии и подчинении дисциплине.
Бывший опальный сановник, граф М.М. Сперанский, считавшийся по старой памяти либералом и, вероятно, знавший, что декабристы собирались включить его в члены своего «временного правительства» и забывший о собственном проекте российской Конституции, после поражения восстания в декабре 1825 г. становится ярым приверженцем монархии. Талантливый человек, известный юрист, законодатель и масон теперь открыто призывает к строжайшей иерархической системе управления Империей. Он принял активное участие в работе Верховного уголовного суда, разбиравшего дела декабристов, и прослыл самым педантичным и ревностным участником этого Верховного судилища. Он даже занял в нем лидирующее положение, напоминая председателю суда о более строгом отношении к вынесению приговоров отдельным политическим преступникам. Именно ему доверили 13 мая 1825 г. доложить Николаю I о результатах работы Верховного суда. После доклада Сперанского вернулось царское доверие к опальному сановнику, и не только это: государь поручил ему подготовить проект закона, оправдывающего самодержавное правление российского императора. А в 1833 г. издан свод действующих законов в 15 томах, подготовленных графом М.М. Сперанским.
Перепуганный неудавшейся декабрьской попыткой государственного переворота Николай Павлович сознавал реальную необходимость укрепления монархии в Российской империи и незамедлительного совершенствования полицейского аппарата.
Инициатива проведения новой полицейской реформы и организации в столице надежного государственного надзора и сыска принадлежала любимцу Николая I – генералу от кавалерии Александру Христофоровичу Бенкендорфу прибалтийскому немцу.
Он, бывший член масонской ложи Соединенных Друзей, приятель декабристов, сообщил императору о подготовке будущего переворота. 14 декабря 1825 г. генерал А.Х. Бенкендорф на Сенатской площади командовал войсками, расправлявшимися с разбегавшимися повстанцами. Назначенный членом следственной комиссии по делу арестованных декабристов, он не только сблизился с Николаем I, но и сделался его ближайшим другом.
Писатель начала ХХ столетия Г.И. Чулков в своей книге «Императоры» объективно описывает психологические портреты русских монархов и приближенных к ним сановников. По мнению писателя, «именно генерал А.Х. Бенкендорф подал Николаю Павловичу служебную записку о реформе полиции, в которой перечислил надлежащие меры для своевременного раскрытия правительственных заговоров и бунтов. К подобным мерам приятель императора в первую очередь относил: „Вскрытие корреспонденции, составляющее одно из средств тайной полиции и притом самое лучшее, так как оно действует постоянно и обнимает все пункты империи. Для этого нужно лишь иметь в некоторых городах почтмейстеров, известных своей честностью и усердием“…» С этого надо начать, но этого мало – нужны доносчики. На кого же можно рассчитывать? Бенкендорф точно, оказывается, знал, из кого состоит эта категория полезных самодержавных людей: «Злодеи, интриганы и люди недалекие, раскаявшись в своих ошибках или стараясь искупить свою вину, доносчики, будут, по крайней мере, знать, куда им обратиться <… > Министру полиции придется путешествовать ежегодно, бывать время от времени на больших ярмарках, при заключении контрактов, где ему легче приобрести нужные связи и склонить на свою сторону людей, стремящихся к наживе». Заключая предложения генерала А.Х. Бенкендорфа, Г.И. Чулков с иронией отмечает, что тот «обеспечил себе помощь подобных ревнителей монархической идеи – гоголевских почтмейстеров, людей, „стремящихся к наживе“, бывших „злодеев“, интриганов и глупцов – полиция должна употребить всевозможные старания, чтобы приобрести нравственную силу, которая во всяком деле служит лучшей гарантией успеха».