Страница:
КСТАТИ:
«Видение Бога в женщине является самым совершенным».
Ибн-аль-Араби
Большинство мусульманских поэтов и писателей были членами суфийских братств и орденов, что само по себе, конечно же, не случайно, учитывая особенности их мировосприятия.
Представляется невообразимое: партийный функционер советской поры обращается к писателям: «Товарищи суфии! Что ж это такое происходит, в самом-то деле?! Что вы такое себе позволяете, в конечном итоге?! Ведь вы должны писать для народа, а народ ни черта не понимает в вашей писанине!» Один из суфиев задает вопрос из зала: «Кого именно словоохотливый господин считает народом?» Функционер с достоинством отвечает, что народ — это те, перед кем в долгу писатели, художники, композиторы, инженеры, врачи, ученые… Он увлекается перечислением должников, суфии его подзадоривают с самым невинным видом, и в конце концов выясняется, что те, перед кем в долгу писатели и т.д., ни кто иной, как люмпен-пролетарии, совершенно бесполезное для общества, но очень полезное партии отребье, которое не то что народом, а вообще людьми назвать как-то стыдно… Но функционеру не стыдно, и он продолжает настаивать на своем. Тогда один из суфиев решительно замечает: «Такими требованиями вы, господин, подрываете общественный порядок. Почему? Да потому, что если те, чьи интересы вы защищаете, поймут нашу, как вы говорите, „писанину“, поймут, разумеется, буквально, то некому будет улицу подмести, не говоря уже ни о чем другом. Почему? Объясняю: при отсутствии внутренней свободы внешняя свобода подобна гранате „Ф—1“ в лапах орангутанга. Что, и это не понятно? Тогда возьмите в правую руку свой партийный билет и подойдите к зеркалу…»
КСТАТИ:
«Нечестив не тот, кто устраняет богов толпы, но тот, кто применяет к богам представления толпы».
Эпикур
Членами суфийских орденов могли быть и богатые аристократы, и странствующие нищие (дервиши), так что поди определи, кто из них народ, а кто у него в долгу… К счастью, в те эпохи такие вопросы не ставились из-за очевидной бессмысленности.
Персидский суфий Низами писал: «Во рту поэта спрятан ключ от сокровищницы».
Усложненный язык служил суфиям средством защиты от вульгаризации их творчества, а также от обвинений в ереси или антиобщественной деятельности.
В отличие от официальных мусульманских учений, суфийским трактатам присущ повышенный интерес к человеку и его внутреннему миру, к порывам и извивам человеческой души, к стимулам и мотивам поведения.
КСТАТИ:
«Есть три формы культуры: мирская культура, или просто накопление информации, религиозная культура, смысл которой заключается в исполнении определенных установлений, и культура избранных — саморазвитие».
Худжвири, суфийский Мастер
Уже который век не умолкают споры вокруг творчества суфийских поэтов, в частности Гафиза и Омара Хайяма, которых одни считают религиозными мистиками, другие — раскрепощенными гедонистами. Учитывая особенности исламской культуры Средневековья, можно примирить спорщиков тем очевидным обстоятельством, что в суфийском творчестве совершенно естественно уживаются эти два, казалось бы, взаимоисключающих начала, потому что именно эти начала и образуют сущность человеческой личности. Эти два начала, аскетизм и гедонизм, пронизывают творчество практически всех суфиев: и Саади, и Амира Хосрова, и Дехлеви, и Руми, и Джами, и Шабустари, и Навои…
АРГУМЕНТЫ:
Аль-Аша
Я ночью замещал ее супруга,
Был как бы властелином властелина…
Ибн-Сина
Для молодых в любви ослабь запреты!
Всегда опасны юные аскеты.
Омар Хайям
Брось молиться, неси нам вина, богомол,
Разобьем свою добрую славу об пол.
Все равно ты судьбу за подол не ухватишь —
Ухвати хоть красавицу за подол!
* * * *
Если пост я нарушу для плотских утех —
Не подумай, что я нечестивее всех.
Просто: постные дни —словно черные ночи,
А ночами грешить, как известно, не грех!
* * * *
Много сект насчитал я в исламе.
Из всех Я избрал себе секту любовных утех.
Ты — мой бог! Подари же мне радости рая.
Слиться с богом, любовью пылая, — не грех!
Джалалладдин Руми
Когда промозгло на дворе и дождь стучит впотьмах,
Как хорошо, что я держу красавицу в руках.
Я ей объятья распростер, она чарует взор,
Горит застенчивый костер — румянец на щеках.
Терпенья разрывая круг, отбился я от рук.
Похищен был, но, милый друг, я вновь простерт в ногах.
Едва подумаю о ней, волненья нет сильней.
Ей верен до скончанья дней, клянусь, велик Аллах.
Значительная часть историй из всемирно известной «Тысячи и одной ночи» имеет явно выраженный суфийский подтекст, очень тонко переданный в английском переводе Ричарда Бартона (XIX век). К сожалению, русский перевод в гораздо меньшей мерс передает этот неповторимый вкус и аромат…
В английском переводе мир увидел и такой шедевр арабской литературы, как «Сад услаждения душ», написанный Шейхом Нефзави.
«Восславим Аллаха, — пишет Нефзави в предисловии к своему произведению, — который заключил величайшее наслаждение мужа в расселине женщины и поместил родник радости женщины на конце дротика мужчины!»
«Сад» представляет собой художественно-философский трактат о чувственной любви. Безусловно, его автор был хорошо знаком и с «наукой любви» Овидия, и с китайскими сексуальными руководствами, и с «Камасутрой». Влияние этих источников можно ощутить, читая «Сад», но не более, чем влияние. Произведение Нефзави абсолютно оригинально и самобытно, а темы, которые оно отражает, хоть и являются общими для всех подобных трактатов, но раскрыты они с таким терпким очарованием, какое присуще только арабской, и никакой другой, поэтике.
«Сад услаждения душ» состоит из двадцати глав, каждая из которых посвящена определенной теме. Например, первая глава, названная «О мужчине, достойном похвал», содержит подробное описание типов мужчин, обладающих высокими моральными и физическими качествами, способными привлечь внимание женщин и вызвать уважение у мужчин,
…Как-то один из моих коллег заметил, что произведения литературы вообще не следует упоминать в трудах по истории, иначе, как он сказал, «эта похабщина — „Декамерон“ — будет восприниматься читателями на уровне исторического события». Я как можно более спокойно ответил ему, что «Декамерон» и есть событие, причем величайшего масштаба, а вот какой-нибудь военный поход со всеми сопутствующими ему мерзостями, а главное — не имеющий ни малейшего смысла, является компетенцией не столько историка, сколько психиатра, занимающегося проблемами некрофилии. Коллега — сын ну очень ответственного партийного работника — нахмурил брови и сказал, что этак можно все наши завоевания отнести к компетенции психиатра.
— Если вы имеете в виду не защиту родины, а именно завоевания, то — бесспорно, — пожал я плечами. — Между прочим, кому сейчас принадлежит Берлин?..
Но вернемся к «Саду услаждения душ». Следующая его глава посвящена женщинам, заслуживающим похвалы. Автор описывает положительный идеал женщины, которая «восседающая, она — арка; лежащая — схожа с пуховой периной; стоящая — древко знамени. При движении формы ее выделяются под нарядом. Она говорит и смеется нечасто и никогда — без причины…»
В дальнейших главах обсуждаются мужчины, заслуживающие презрения из-за слабой потенции и низкого уровня сексуальной культуры, и женщины, заслуживающие того же, если они безобразны, нетемпераментны, глупы, неряшливы и ленивы.
Несколько глав посвящены половому контакту, его формам и позициям, причем с соответствующими поэтическими комментариями.
Ряд забавных и поучительных историй посвящен неверным женам, их коварству, хитрости и невероятному самообладанию.
Завершающие главы трактата содержат набор полезных советов касательно подкрепляющих и возбуждающих средств, лечения половых органов и совершенствования их возможностей, а также сведения о режиме питания, от которого во многом зависит жизненная сила. В качестве примера автор приводит историю о рыцаре и его слуге-негре, которые, заключив пари с прекрасной принцессой, проявили чудеса мужских возможностей исключительно благодаря соответствующему рациону. В итоге рыцарь, лишивший в одну ночь невинности восемь десятков девственниц и при этом ни разу не изливший ни капли спермы, женится на принцессе.
КСТАТИ:
Ибн ар-Руми
Может быть, этот сад Аллах
Для того и явил на свет,
Чтобы, всех испытав, узнать,
В ком покорности должной нет.
Много Он сотворил чудес,
Испытуя нас так и сяк,
Между ними и слабый пол:
Слабый пол — это сильный враг.
Там, где стрелы любви свистят,
Не спасает броня от ран.
Перед женщинами — ничто
Даже те, кого вел Хакан.
Не родила земля того,
Кто поспорить бы с ними мог,
И мудрейшие из людей
Прах целуют у стройных ног…
Сарацинское культурное наследие немыслимо без такого его компонента, как легендарный Ходжа Насреддин.
Многочисленные рассказы-притчи, в которых этот насмешливый мудрец выступает главным героем и носителем истины, представляют собой одно из самых необычных и ярких достижений в области метафизической философии. Они создают основу для постижения суфийского отношения к жизни путем решительной ломки сложившихся стереотипов ее восприятия.
Насреддин постоянно утверждает, что к истине нельзя подходить со стандартными мерками, что ее невозможно втиснуть в лекала общепринятых норм.
…Однажды Насреддин посетил дворец одного короля. Тот пожаловался ему на то, что подданные этого королевства патологически лживы.
— Ваше величество, — заметил Насреддин, — истины бывают разными. Прежде чем люди смогут использовать относительную истину, им необходимо практически познать истину реальную, однако они всегда пытаются делать наоборот.
— Эти рассуждения показались королю слишком сложными.
— Вещи должны быть или истинными, или ложными, — твердо заявил он. — Я заставлю своих подданных говорить правду, и только правду!
На следующее утро перед открытыми городскими воротами красовалась виселица, которую окружали королевские гвардейцы во главе с капитаном.
Глашатай объявил:
— Всякий, кто хочет войти в город, должен правдиво ответить на вопрос капитана королевской гвардии!
Насреддин был первым из желающих.
— Куда ты идешь? — спросил его капитан. — Говори правду, иначе тебя повесят.
Насреддин ответил:
— Я иду, чтобы быть повешенным на этой виселице.
— Я не верю тебе.
— Отлично, — улыбнулся Насреддин. — Если я солгал, повесь меня.
— Но это будет означать, что ты говорил правду!
— Вот именно, — сказал Насреддин, — правду, только вашу!
Из этого следует, что представления о добре и зле обусловлены не какими-либо объективными факторами, а лишь субъективными критериями, сложившимися в результате позитивного или негативного опыта. В поисках истины люди зачастую избирают не самые верные, а самые удобные пути…
…Как-то сосед увидел, что Насреддин что-то ищет, стоя на коленях посреди улицы.
— Что ты потерял, мулла?
— Свой ключ, — ответил Насреддин.
— А где ты обронил его?
— Дома.
— Тогда почему же ты ищешь его здесь?
— Потому что здесь светлее.
А однажды сосед попросил Насреддина одолжить ему бельевую веревку.
— Извини, но я сушу на ней муку, — сказал Насреддин.
— Как же можно сушить муку на веревке? — изумился сосед.
— Это не так сложно, как ты думаешь, — серьезно ответил Насреддин, — особенно если не хочешь одалживать веревку.
А когда Насреддин был судьей, к нему пришла женщина, которая вела за руку своего сына-подростка.
— Этот мальчик, — сказала она, — ест слишком много сахара, но я не в силах помешать ему это делать. Я прошу вас официально запретить ему есть столько сахара.
Насреддин приказал ей прийти через неделю, а затем, когда она пришла, перенес решение вопроса еще на неделю. И лишь тогда он сказал подростку:
— Отныне я запрещаю тебе есть больше одного куска сахара в день!
Впоследствии эта женщина спросила его, почему потребовалось столько времени для вынесения такого простого решения. Насреддин ответил:
— Прежде чем отдавать приказ твоему сыну, я должен был проверить, смогу ли я сам сократить потребление сахара…
Неразрывность связи теории с практикой иллюстрирует и такая притча. Насреддин дал сыну кувшин, приказал принести воды из ручья, а затем залепил ему звонкую оплеуху.
— Это чтобы ты не разбил кувшин! Прохожий спросил его:
— Как можно бить того, кто не сделал ничего плохого? Насреддин ответил:
— Но когда он разобьет кувшин, битье будет уже ни к чему. И поди возрази…
Украшением сарацинского наследия может служить и гигантская по объему (60 000 строк) и замыслу поэма «Шах-наме» («Книга иранских царей»), над которой тридцать лет трудился знаменитый Абу-аль-Касим Фирдоуси (934—1020 гг.), подлинная энциклопедия своего времени и кладезь бесконечной мудрости.
КСТАТИ:
Фирдоуси.
Мудрец сказал: «Коль ты умен, пойми ты,
Что все деянья с их причиной слиты.
О том, что ты услышал, всем поведай,
С упорством корни знания исследуй:
Лишь ветви изучив на древе слов,
Дойти ты не сумеешь до основ.
Своим высоким уровнем исламская культура обязана была прежде всего большим городам, которые, между прочим, во все времена играли роль колыбели культуры, науки, техники и вообще всего того, что именуется человеческой цивилизацией. Ни в коей мере не умаляя степень полезности сельскохозяйственного труда, следует, однако, заметить, что его специфика не предусматривает сколько-нибудь существенного эволюционного развития: семена бросают во взрыхленную землю и во времена Адама, и в XXI веке, овец пасут на лугах, а корова случается с быком ради потомства и т.д. А вот то, чем и как взрыхлять землю под посевы, чем ее удобрять (кроме навоза), уборочные и прочие машины, горючее, телевизор, телефон, лекарства, одежду, обувь — да все, буквально все, кроме самих продуктов сельского труда производит город.
И город совершенствуется в своем производстве, разрабатывает новые технологии, новые тенденции развития науки, техники, образования, культуры, искусства — и ничего тут нет дискриминирующего по отношению к деревне. Просто у нее и у города свои задачи, которые нельзя ни смешать между собой, ни унифицировать. Декларируемое у нас в семидесятых годах «стирание граней между городом и селом» вылилось в итоге в явную деградацию и того, и другого. От того, что квалифицированные инженеры вместо того, чтобы разрабатывать новые технологии, неумело ковырялись в измордованной колхозной земле, продовольствия в стране отнюдь не прибавлялось, а в области технологий она все больше и больше отставала от не только передовых, но вообще нормальных государств…
Можно с уверенностью сказать, что цивилизация может успешно развиваться только в условиях городской культуры, и независимо от того, нравится ли это людям, мечтающим снова провести насильственную коллективизацию в деревне и гонять туда студентов, преподавателей, инженеров и прочий элемент, который в долгу перед народом.
Ну, а в сарацинском мире времен средневековья считали, наоборот, что «народ» в долгу у мудрецов, учителей, врачей, изобретателей и т.д., вследствие чего там наблюдался мощнейший подъем науки, культуры, образования, и уже как следствие — усиление военной мощи.
КСТАТИ:
«Кто трудится умом, тот управляет людьми; кто трудится силой, тот подлежит управлению; те, кем управляют, кормят; кто управляет людьми, тот кормится от людей».
Мэн-цзы
Абсолютно «антинародная» аксиома.
А одной из основополагающих черт исламской культуры было обостренное чувство красоты. В недрах, именно в недрах этой культуры родилось такое понятие как «художественный вкус». Привитие ученикам художественного вкуса выставлялось как необходимое требование системы исламского образования, включающей в себя разветвленную сеть начальных, средних и высших учебных заведений. Коран однозначно требовал от каждого мусульманина и каждой мусульманки постоянно накапливать и совершенствовать свои знания. Требования Корана обсуждению не подлежат, поэтому власть предержащие с готовностью выплачивали жалованье преподавателям и их прислуге (да-да, и такое было!), а студентов обеспечивали учебными пособиями, стипендиями и жилищем.
И не напрасно. Арабская наука пользовалась заслуженным авторитетом во всем мире. Труды сарацинских математиков и астрономов считались фундаментальными в средневековой Европе, а исследования Ибн Сины на протяжении многих веков служили практическим руководством для врачей многих стран Востока и Запада.
Ну, а с художественной культурой, и прежде всего с шедеврами архитектуры европейцы знакомились в завоеванной сарацинами Испании. Здесь ошеломляли своим гордым величием дворец Альгамбра в Гранаде, Алькасар в Севилье и, конечно же, мечеть в Кордове (ныне кафедральный собор). Там же, в Кордове, потрясала воображение «Медина Асахара», загородная резиденция халифа, где проживало 20 000 человек, в том числе 6 000 обитательниц гарема. Это грандиозное сооружение было разрушено в 1010 году, и только в 1911 году археологи обнаружили его руины.
Трудно, очень трудно преувеличить значение сарацинского следа в Истории, тем более на фоне европейских реалий того же отрезка времени. А в начале XIII века, когда Испания вновь стала христианской, этот след постарались не просто стереть, а вытравить, но такие действия, даже если они совершаются последовательно и бескомпромиссно, никогда не могут претендовать на абсолютный успех…
КСТАТИ:
Когда темпераментные испанцы кричат «Ole!» («Браво!»), вряд ли многие из них подозревают, что при этом повторяют сарацинское обращение к Аллаху…
Реинкарнация Рима
Сарацинские завоевания поставили христианскую Европу перед гамлетовским вопросом, и чтобы ответить на него положительно, ей потребовалось создать мощный противовес военно-политической силе ислама. Причем создать этот противовес оперативно и решительно, потому что конкурент был очень мобильным, целеустремленным и пока еще не зашоренным в интеллектуальном плане, что давало ему весомые преимущества перед христианским миром, уже захлестнутым волной церковного мракобесия.
Мало того, этот конкурент был носителем гораздо более высокого уровня культуры, чем тот, которым обладали предшественники современных французов, немцев или англичан. Превратиться из «неверного» в «верного» было очень несложно, и это накладывало гораздо меньше обязательств, чем обращение в христианство, которое было так же чуждо европейским язычникам, как и ислам. А язычниками в VII веке, например, были и германцы, и славяне, и саксы, и многие другие народы Европы, которых в равной мере не прельщали эти две монотеистические религии.
Так что перспектива мусульманского обрезания более всего страшила христианское духовенство, потому что именно оно в случае тотальной исламизации Европы утрачивало все с таким трудом завоеванные позиции, а с ними и власть, и вполне осязаемые материальные блага. Действительно, только-только удалось добиться независимости от Константинополя, разграничить полномочия сфер влияния западной и восточной ветвей христианства, только начать раздел сладкого европейского пирога, и… отдать все это сарацинам, уступить им это бойкое место под Солнцем… нет, никогда!
И вот римские патриархи начинают поспешно сколачивать вокруг себя союзы своих вооруженных защитников. Достигнув определенных успехов в этом очень непростом деле, они провозглашают Рим столицей католического христианства, а епископа Римского — Папой…
КСТАТИ:
«Христианство — самая доходная басня».
Папа Лев X
А вот другой Папа, Стефан II, также осознававший эту высокую рентабельность, в ноябре 753 года пересек Альпийский горный хребет в сопровождении двенадцати (!) высокопоставленных римских священников. Целью этого путешествия были переговоры с королем франков Пипином III, который недавно воссел на трон, фактически совершив государственный переворот.
Встречал делегацию двенадцатилетний сын короля, Карл, который сопроводил почтенных прелатов в город Понтион, где и начались судьбоносные (в полном смысле слова) переговоры.
Разные исторические источники по-разному описывают это событие, смещая акценты и споря меж собою на тему, кто в ком больше нуждался: франкский король — в Папе Римском или же наоборот, что в действительности не имеет особого значения. Папа испытывал острую нужду в вооруженной силе, способной защитить христианство и расширить сферу его влияния, а Пипин III так же остро нуждался в авторитетном признании законности своего статуса, добытого путем преступления.
Они очень скоро нашли общий язык. Папа Стефан II венчал на царствие короля франков Пипина III, хотя не имел никаких законных полномочий это делать. Тем не менее прецедент был налицо. Взамен король франков признал право Римского епископа именоваться понтификом всего католического мира, о чем тоже до тех пор никто не говорил на официальном уровне. Кроме того, Пипин спустя некоторое время подарил Папе Римскому экзархат Равенны, который ранее считался владением Восточной Римской империи, нагло захваченным лангобардами. Для этого потребовалось разгромить лангобардов, но на что не пойдешь ради пользы дела? Таким образом были заложены основы создания Папского государства.
Да, встреча Стефана II и Пипина III была действительно судьбоносной, что бы там кто ни говорил про сговор двух мошенников…
А свидетель этой встречи, двенадцатилетний принц Карл, наверное, еще тогда задумал стать хозяином собственной империи, и не иначе.
КСТАТИ:
«Принципов нет, а есть события; законов нет — есть обстоятельства».
Оноре де Бальзак
Обстоятельства сложились так, что Карл после смерти отца становится королем франков, вполне законным, в отличие от своего родителя, так как имел место прецедент с участием Папы Римского. Двадцатишестилетний король начинает свое правление с очень значительной услуги папскому престолу, у которого возникли территориальные разногласия с королем лангобардов Дезидерием. Во главе большого и хорошо оснащенного войска Карл вторгается на территорию лангобардов, осаждает Дезидерия в его столице Павии, затем отправляется в Рим, куда его настойчиво приглашает Папа.
Он был ошеломлен теми почестями, которые оказало ему римское духовенство, почестями, которые никак не соответствовали истинному положению вещей, но к очень многому обязывали. Да, от него ждали действительно многого: воссоздать Западную Римскую империю — ни больше, ни меньше!
Оправдывая эти ожидания, Карл завершил осаду Павии, заточил в монастырь короля Дезидерия и стал именоваться королем франков и лангобардов. Далее он начинает покорение саксов — языческого народа, обитавшего на берегах рек Эльбы и Везера. Разгромив их военные силы, Карл азартно равняет с землей языческие храмы и памятники, что, естественно, вызывает бурное ликование в Риме, где никого не смущало, что христианство насаждается грубой силой и ценой неисчислимых жертв. Достаточно сказать, что христианизация саксов длилась свыше 30 лет и носила крайне жестокий характер. В одном из многочисленных случаев такого рода Карл приказал казнить 4500 саксов, отрекшихся от христианской религии.
За сорок шесть лет своего правления Карл предпринял более 50 военных кампаний, большинство которых завершалось присоединением все новых и новых земель.
Задумав выгнать арабов из Испании, он во главе огромной армии вторгся на территорию Испании. Мусульмане сумели оперативно сгруппировать своивооруженные силы, и самонадеянный завоеватель мира вынужден был отступать за Пиренейские горы, причем довольно поспешно.
И не было бы в этом эпизоде ничего примечательного, ничего достойного внимания мадам Клио, если бы не связанная с ним история о том, как отступление франкского войска прикрывал маленький отряд под командованием доблестного рыцаря Роланда, который должен был затрубить в сигнальный рог, чтобы вызвать подкрепление в случае крайней опасности.
И вот, в Ронсевальском ущелье, отряд попадает в критическое положение, но Роланд не трубит в спасительный рог, несмотря на явную необходимость. Напрасно просит об этом рыцарь Оливер, друг Роланда… И вот, когда, собственно, уже поздно вызывать подкрепление и вообще надеяться на что бы то ни было, Роланд трубит в свой рог, трубит так, что его слышит вся Франция, а сам падает под ударом меча ослепленного Оливера… Такая вот недоуменно-героическая история, со временем преподнесенная человечеству как «Песнь о Роланде»…