Страница:
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
"СВЯТАЯ СЕМЕЙКА" И МИЛЫЙ ДЯДЯ
Джин медленно пробирался сквозь обычную автомобильную толкучку Мидтауна Он машинально переключал скорости, давал газ, нажимал на тормоз. Застывшим взглядом смотрел он прямо перед собой, ни одна струна не шевелилась в его душе, он словно потерял ощущение своей личности, рассорился в закатном душном небе. За рулем "де-сото" сидела кукла. - Не дадите ли огоньку? - сказал кто-то почти в ухо. Он вздрогнул. На него заинтересованно смотрела красивая, слегка увядающая блондинка в небрежно накинутой на плечи накидке из наимоднейшего леопарда. Их машины ползли рядом в гигантском автомобильном стаде по Пятой авеню. У нее был английский "ягуар" с правосторонним управлением. - Что с вами? - спросила блондинка, никак не попадая сигаретой в пляшущий перед ней огонек. Джин понял, что его уже давно, должно быть, еще от кладбища, бьет нервная дрожь. - А мне сигарету, если можно, - попросил он. Дама с несколько суетливой готовностью протянула ему смятую пачку "Лакки страйк". - Курите "Лакки"? - вяло удивился Джин. - Привычка со времен даблъю-даблъю-ту8! - засмеялась дама. - Во время войны я водила "студер" в Европе. - Ого! - усмехнулся Джин. - Вы, значит, бывалая девушка! Она рассмеялась добродушным, с хрипотцой смехом. - Тогда была песенка "Я оставила свою честь на обломках самолета", не слышали? - Я тогда еще не умел даже кататься на роликах... Он с удовольствием болтал с этой, что называется, "свойской бабой" в тысячной леопардовой накидке, сидящей за рулем дорогого автомобиля и курящей "Лакки страйк", сигареты работяг и солдат. Этот разговор словно возвращал его в жизнь, в город, полный неожиданностей и тайн. - А после войны вам, как видно, повезло? - Как видите, - засмеялась она, ударив по рулю и тряхнув плечами. Подцепила Чарли-миллионщика! Они замолчали, потому что пришлось увеличить скорость. Он даже забыл про нее и вздрогнул, когда у очередного светофора снова прямо возле уха послышался ее голос: - У тебя определенно что-то не в порядке. Джин повернулся. Дама смотрела на него с какой-то странной робостью, улыбаясь чуть напряженно, словно готовая к грубости. - Да, не в порядке, - сказал он. - Отец умер. Я еду с кладбища. - О, - сказала она - Извини меня. Некоторое время они сидели молча. Загорелся зеленый свет. "Где-то я ее видел, - подумал Джин. - Но где?" Дама чуть приподнялась и взглянула на заднее сиденье машины Джина, где валялась сумка с четырьмя буквами NYYC (нью-йоркский яхт-клуб). - О, вспомнила! - воскликнула она. - Я видела вас на Бермудах в июне. Кажется, вы участвовали в океанской гонке, не так ли? - Верно! - удивленно сказал Джин. - Я был в первой десятке, - он улыбнулся, - правда, десятым... - А как вам понравился старик де Курси Фейлз? - спросила дама. - Я преклоняюсь перед ним, - сказал Джин. В семьдесят четыре года выиграть гонку на старухе "Нине"! - Утер он нос Джеку Поуэллу, - засмеялась дама. - Джеку не повезло, - сказал Джин Он улыбнулся мечтательно, на мгновение вспомнив "земной рай" Бермуд, сказочную жизнь среди океанских брызг, солнца, ветра, своих друзей - чемпионов парусного дела, знаменитых плэйбоев Джека Поуэлла, Джонни Килроя, шкипера "Ундины" С. А. Лонга, девушек. - Значит, вы тоже там были? - Да. - Жаль, что не познакомились... - Жаль. - Мне сейчас направо, - сказал Джин. - А я прямо, - увядшим голосом сказала дама. Он улыбнулся ей, и она опять с какой-то торопливой готовностью ответила на улыбку. "У нее тоже не все в порядке", - подумал Джин. - Вот сейчас разъедемся, и точка, - сказал он. - Навсегда, не так ли? - Может быть, поставим многоточие, - быстро сказала она, протянула ему кусочек белого картона и, отвернувшись, взялась за рычаг скоростей. На ее красивой голой руке вдруг обозначился бицепс. Джин сунул карточку в бумажник. "...Чудовище я, что ли? Почему я не чувствую горя? Я не знаю, что такое горе. Ты понимаешь, что твоего отца больше нет на этом свете? Что никогда уже больше он не будет докучать тебе разговорами об этой своей России? Что никогда, никогда... Пустоту я чувствую внутри, вот что. Должно быть, все-таки он занимал какое-то пространство в моей душе, мой милый старый папа. Ты помнишь, в детстве вы были близки, он был еще сильным, вы вместе плавали, ты тогда еще не подтрунивал над ним... Я помню его Россию. Он говорил мне бесконечно о своей России, он навязывал мне свою Россию, как рыбий жир, и вот получил подарочек. "Из России с любовью!" Полтавщина, липы, ты помнишь? Снимков не сохранилось, лишь два-три дагерротипа, он рисовал тебе парк, античные беседки, мостики, чертил тот план, путь к родовому некрополю... Тебе казалось, что ты сам побывал возле этого села Грайворон, проходил по мосту над узенькой речкой, ты знал все аллеи и пруды того парка. Это было в детстве, а потом все стало иначе. Романтика, старосветские тайны, "самое сокровенное", а ты хотел быть американцем, американцем без всего этого прошлого, без комплекса утрат, изгнания, вины и стыда Он иногда смотрел на тебя так... Моего старика - какая-то жаба? Деловито? Как мясник забивает скот? Но "рука Москвы"? Чушь какая-то..." Каменный от ярости, Джин Грин прошагал от машины к дому. - Женечка, какой-то господин оставил тебе письмо, - слабым голосом сказала няня. "Няню он тоже убил, сука", - подумал Джин, глядя на трясущуюся старуху, которая еще три дня назад уступала в скорости передвижения по дому разве только легконогой Наташе. Письмо было написано по-русски: "Уважаемый Евгений Павлович! Все истинно русские люди города Нью-Йорка глубоко потрясены судьбой Вашего батюшки, погибшего от руки большевистского наймита. Беспринципность и моральная опустошенность убийцы давно уже стали притчей во языцех нашей общины, но кто мог подумать, что он дойдет до такой степени падения?! Гнев и презрение кровавому палачу! Зная "расторопность" властей нашего штата, я хотел, как старый боевой офицер, невзирая на преклонный возраст, лично совершить акт священной мести за Вашего батюшку, одного из выдающихся русских демократов, которых осталось уже так мало, но вовремя вспомнил о Вас. Вам и только Вам принадлежит право первенства в этом святом деле. Адрес Лешакова: Третья авеню, 84, за церковью и площадью св. Марка. Здесь он живет под именем Анатолия Краузе. Не пачкайте рук убийством этого ничтожества. Передайте его полиции. Крепитесь, друг! Да хранит Вас бог Ваш Чарльз Врангель" - Няня, что за господин оставил это письмо? - крикнул Джин. - Очень симпатичный, солидный такой, из наших, Женечка, - пролепетала няня. Джин поднялся в свою комнату, быстро снял пиджак, просунул руку за книжную полку, нажал кнопку в стене. Открылась дверца его личного потайного сейфа. Мгновенно оттуда была извлечена плечевая кобура с небольшим "вальтером", предмет тайной гордости Джина. Эту штуку он приобрел когда-то по совету Лота. Ясное дело, любой настоящий современный джентльмен должен иметь такую сбрую в своем снаряжении. И вот пригодилась! Именно за этим предметом он мчался домой. Зарядив и поставив пистолет на предохранитель, он быстро надел кобуру, схватился за пиджак. В это время взгляд его упал на зеркало и застыл. Перед ним, как на стоп-кадре какого-нибудь "потрясного" фильма, явился загорелый, голубоглазый атлет, комильфо со стальными мускулами, с резко очерченной челюстью - Джеймс Бонд - Наполеон Соло - Фрэнк Хаммер! Усмехнувшись, он неторопливо надел пиджак, причесался. Приятели по университету, эти нечесаные, бородатые интеллектуалы, всегда немного потешались над его комильфотностью и тренингом, над его приверженностью к высшим стандартам "америкэн уэй оф лайф" "американского образа жизни". Ну что ж, битники-мирники, циники-мистики, вам кажется, что жизнь - это сидение в кафе и пустопорожняя болтовня об Аллене Гинзберге и индийских ритуалах? Вы еще не получали любезных писем с предложением выпустить кишки? Господин Врангель, милостивый государь, ваше благородие, не волнуйтесь еду! Догорающий, но все еще огромный закат смог преобразить даже унылые закопченные дома южной части Третьей авеню с их бесчисленными железными лестницами на брандмауэрах. Мрачным колдовским огнем горели окна обывательских жилищ, а пестрое бельишко, трепещущее на большой высоте, казалось зашифрованным сигналом об опасности. Джин поставил машину метрах в ста от дома № 84. Улица была пустынна. Лишь ряды бесчисленны" потрепанных автомобилей с кровавыми от заката стеклами стояли вдоль нее. Проехал негр-мороженщик в фургончике с колокольчиками. Крепко стуча каблуками по асфальту, Джин направился к цели. Он не оглядывался по сторонам, не крался, шел спокойно и открыто, но в то же время был готов в любой момент упасть на землю, броситься в ближайший подъезд, укрыться за любой машиной, открыть огонь. Дверь, возле которой он нажал звонок, была обита пластиком, грубо имитирующим кожу. На ней красовалась медная табличка с надписью: "Anatole Krause, B. A9.". - Ух ты, БИ-ЭЙ! - присвистнул Джин и недобро улыбнулся. За дверью послышались легкие женские шаги. Рука Джина потянулась к кобуре, но он заставил ее остаться в кармане брюк. - Сэр? - сказала девушка, открывая дверь. Джин смотрел на нее. Большие серые глаза, доверчиво открытые всему самому светлому, самому прекрасному, самому романтическому в мире, о дитя Третьей авеню, мечтающее о сказочном принце на белом коне, прямо Натали Вуд - ну, цыпочка, подсадная уточка, твой принц пришел! - Сэр? - повторила девушка. Глаза округлились, стали недоумевающими. - Это квартира мистера Краузе? - спросил Джин и усмехнулся. - Бакалавра искусств? Девушка залилась краской мучительного стыда, потом вызывающе вздернула голову. - Да, это мой отец. - Мое имя Джин Грин, - четко сказал Джин. Рука снова пожелала залезть под мышку. - Зайдите, пожалуйста, - девушка отступила в глубь квартиры. - Отца нет дома, - сказала она, когда Джин вошел. - Он редко бывает дома. Ведь он... - она запнулась, но потом снова вызывающе посмотрела на молодого денди, ведь он коммивояжер. - Ах вот как, он еще и коммивояжер, - протянул Джин, оглядывая прихожую, какие-то дурацкие облезлые оленьи рога, на которых висела потертая велюровая шляпа с узкими полями. - Да, он коммивояжер, - растерянно проговорила девушка, в глазах се впервые мелькнул страх. - А вы... - Да я шучу, - быстро сказал Джин и широко улыбнулся. - Не знаю я, что ли, Анатоля? Ведь я работаю в той же фирме. - Как, вы тоже из "Сирз и Роубак"? - радостно воскликнула девушка. - Так точно, - весело подтвердил Джин. - Тоже бакалавр, с вашего разрешения. У нас там все бакалавры, но никто не спешит жениться10. Сверкая своими коронными улыбками, он мастерски разыграл этакого "обаяшку". - Не смейтесь, - улыбнулась девушка. - Сколько раз я уговаривала папу снять эту дурацкую табличку... - Напрасно уговаривали, образованием надо гордиться, - продолжал паясничать Джин. - Значит, вы папин коллега, - кокетливо сказала девушка. - А почему я вас никогда не встречала на вечеринках у Веддингов? - Я выбираю места поинтересней. Хотите составить компанию? - Да ну вас! - шутливо отмахнулась она. Она прошла вперед, взялась за ручку двери и повернулась к Джину внезапно опечаленным лицом, ну просто Натали Вуд, что ты будешь делать! - А зачем, Джин, вы к нам? - По делу... э-э... - Кэт. - По делу, Катя. - Ого, вы даже знаете, что мы русского происхождения?! - Конечно, Катенька. - Как смешно вы произносите! Отец вам назначил? - Факт. Позвонил утром и говорит: "Заваливайся, Джин, вечерком". - Ну, значит, скоро он будет. Мы никогда не знаем, когда он появится. Так заходите, Джин. Она открыла дверь. Джин вошел в комнату и вздрогнул. В упор на него смотрели круглые пуговичные глаза Лефти Лешакова. - Добрый вечер, мистер Краузе! Узнаете? - громко сказал он. - Мы с мамой заказали этот портрет, потому что отец так редко бывает дома, - проговорила за спиной Катя. - Я смотрю, тут просто культ нашего бакалавра, - усмехнулся Джин. - Садитесь. Хотите кофе? Джин сел на низкое кресло на металлических ножках и осмотрелся. В гостиной бакалавра-убийцы царил ширпотребный модерн, с головы до ног выдающий весьма скромный достаток семьи. Журнальный столик в виде почки, торшер, напоминающий коралл, дешевые репродукции Поллака, Кандинского, Шагала, и рядом - о боги! - "Три богатыря", "Иван Грозный убивает своего сына", "Запорожцы"... - Вам нравится Поллак? - спросила, входя с подносом. Катя. "Долго еще они собираются разыгрывать со мной эту комедию?" - Ммм... Поллак... Да, да... Катя поставила на почковидный столик чашки с кофе, бисквит. - У моего отца старомодные вкусы, он терпеть не может современной живописи, кричит: "Позор модернягам!" Но эту комнату я оформила сама. - Ммм, да, можете гордиться своим вкусом. Она села напротив, взяла чашку в обе руки и, глядя на Джина совершенно восторженными глазами, стала дуть в чашку, вытягивая губы, словно маленькая. "А не схожу ли я с ума?" подумал Джин. Он переводил взгляд с этой глупенькой мечтательной девчонки на портрет гангстера с оловянными глазами. "Неужели эта тварь так искусно притворяется? А что, если..." - Ты здесь одна? - резко спросил он и приподнялся с кресла. Девушка от испуга чуть не выронила чашку, обожгла себе пальцы. - Что с вами, Джин? Скрипнула дверь. Джин отпрянул к стене, сунул руку за пазуху. Вошла дама средних лет, в которой, несмотря на весь нью-йоркский антураж, опытный взгляд сразу бы разглядел русскую или украинку из ди-пи перемещенных лиц. - Китти, у нас гости? - спросила она по-русски. - Мамочка, это Джин Грин из папиной фирмы. Папа назначил ему встречу, должно быть, скоро приедет, - залепетала девушка, зашла за спину матери и оттуда сделала гостю несколько жестов типа "с ума сошел", "как не стыдно", "нахал". - О, как приятно! Что же вы вскочили? Садитесь, пожалуйста, - заговорила дама на чудовищном английском. В передней раздался звонок. - Папа! - вскричала Катя и бросилась вон из комнаты. "Досадно, что при Кате", - вдруг подумал Джин, но тут же отбросил эту нелепую мысль, расслабил мускулы, положил ногу на ногу, а руку приблизил к левому плечу. В передней раздавался какой-то радостный визг, послышался звук поцелуя... - Мама, смотри, кто к нам пришел! Дядя Тео! - и с этим криком Катя втащила в комнату пожилого мужчину. Дядя Тео был совершенно квадратен, покрытая нежным пухом массивная голова росла прямо из плеч. Ему было страшно тесно в воротничке, и он все время задирал подбородок, стараясь обозначить некоторое подобие шеи. Неправдоподобно маленькие круглые глазки с туповатым благодушием смотрели на Джипа. Хозяин мясной лавки из Бруклина, да и только. Между тем на дяде Тео был пиджак дорогого английского твида и десятидолларовый галстук в тон пиджаку. - А Толи, конечно, нет дома, - тоненьким голоском по-русски сказал он, поцеловав в щеку хозяйку. - Может быть, скоро будет. Вот он мистеру... э... мистеру Грину назначил. Познакомься, Федя, это мистер Грин, Толин сослуживец. В голосе хозяйки слышалась явная гордость: у них в гостях такой элегантный стопроцентный англосакс. И Катя сияла - гость прямо из "Плэйбоя"! "Этот-то, наверное, один из них", - подумал Джин, пожимая квадратную ладонь. Дядя Тео плюхнулся в кресло. - Третий день уже пропадает в Вайоминге, - пожаловалась хозяйка дяде Тео. - Прямо ни дома, ни семьи. Свет клином сошелся на этих кондиционерах. Вы, мистер Грин, должно быть, тоже всегда в разъездах? - Нет, мэм, я работаю в "лавке", - сказал Джин, не сводя глаз с дяди Тео. - Как вы сказали? - В конторе фирмы. - Ах, мистер Грин, а если бы вы знали, как тяжело семье коммивояжера! Китти растет фактически без отца. По соображениям службы Анатоля мы вынуждены часто менять квартиры... - Ах вот как, - Джин быстро посмотрел на хозяйку. Та покивала ему с важной печалью. - А ведь Анатоль с его образованием... - Мама! - воскликнула Катя. - ...с его образованием мог бы занять более солидное место, но... судьба иммигранта, мистер Грин. Ведь мы, мистер Грин, до сих пор чувствуем себя здесь чужаками. Вам, коренному американцу, трудно это понять... - Я не коренной американец, - сказал Джин по-русски, глядя в упор на дядю Тео. - Как! - воскликнула Катя. Воцарилось молчание. Глазки дяди Тео смотрели на Джина с туповатым, несколько остекленелым любопытством. - Я Евгений Павлович Гринев, - медленно сказал Джин, приподнимаясь из кресла. Его вдруг захлестнул какой-то дикий восторг опасности. Вот сейчас обрушится стенка и вылезет морда с автоматом, дядя Тео опрокинет стол, мама хищно захохочет, Катя зарыдает... нет, не зарыдает, в руке у нее появится пистолет - словом, все как в классическом боевике "Ревущие двадцатые". - Какой приятный сюрприз! - сказала мама. - Простите, я где-то слышал эту фамилию, - сказал дядя Тео. Джин вышел на середину комнаты. - Похоже, что наш бакалавр вряд ли скоро здесь появится, - грубовато сказал он. - Как считаете, мамаша? Его душила ярость. - Я ухожу, - сказал Джин, обводя всех взглядом. - Очень жаль, - пробормотала мама. По лицу ее было видно, что она мучительно ворочает мозгами, не понимая, в чем тут дело. Взбешенный Джин выскочил на лестничную площадку: он ведь тоже не понимал, в чем тут дело. Что это за письмо, что за святая семейка, что это за бессмысленная игра? - Джин, куда вы? - На площадку выбежала Катя. Она задыхалась. Он схватил ее за плечи, рванул к себе, заглянул в остановившиеся от сладкого ужаса васильковые глаза. Еще бы, все как в кино! - Хочешь знать куда, цыпочка? В "Манки-бар", к Красавчику Пирелли. Поищу там убийцу своего отца. Понимаешь? - Не понимаю, - прошептали розовые ненакрашенные губы. Он оттолкнул ее и побежал вниз по лестнице. Шаги его гулко отдавались по всем этажам. "Почему я не вынул пистолет и не заставил их расколоться? - думал он, идя к машине. - Но как вынуть пистолет перед этой красивой глупой девчонкой и перед мамой, домашней наседкой? Неужели они не знают, что их папочка гангстер? Неужели здесь не было засады?" Сзади послышалось торопливое лепетание подошв по асфальту. Он обернулся. С удивительной быстротой его нагонял на коротких ножках дядя Тео Костецкий. - Евгений Павлович, извините, до меня не сразу дошло. Только когда вы вышли, меня осенило. Ведь вы сын погибшего Павла Николаевича... - Кто вы такой? - резко спросил Джин. - Помилуйте, батенька, я адвокат Федор Костец-кий, или Тео Костецкий. - Вы знаете Врангеля? - Представьте, знаю старого сумасброда. Лейб-гвардии его величества синий кирасир. Последний из могикан. В тридцатые годы и он, и я, и ваш покойный батюшка встречались в русских, хе-хе, освободительных кругах. Мы были тогда идеалистами, надеялись на падение большевистского левиафана... Ох, наивные люди! Все изменилось с тех пор, взгляды, идеи, а вот Врангель как законсервированный... - А Лефти Лешакова вы тоже знаете? - Помилуйте! Гангстера?! - Костецкий остолбенел. - Я слышал по радио, но... - Анатолий Краузе и Лефти - одно лицо, - сказал Джин и тоже остановился. - Помилуйте! - вскричал Костецкий. - Толя - гангстер? - Бросьте темнить, дядя Тео, - сказал Джин, подошел к своей машине, открыл дверцу. - Меня голыми руками не возьмешь, я вам не папа. - Евгений Павлович! - умоляюще воскликнул Костецкий и сжал на груди короткие руки. Джин упал на сиденье и дал газ. Тео Костецкий некоторое время стоял на месте, вытирая пот и остекленело глядя вслед мерцающим, как огоньки сигарет, стоп-сигналам. Потом из-за угла выехал и приблизился к нему темно-вишневый приплюснутый "альфа-ромео". Костецкий сел рядом с водителем, даже не взглянув на него. "Альфа-ромео" медленно покатил вдоль Третьей авеню. - Что-то вы очень возбуждены, сеньор Тео, - сказал водитель с сильным испанским акцентом. В голосе его слышалась насмешка. - Не ваше дело! - рявкнул Костецкий, если только можно назвать рявканьем тот максимальный звук, который он мог извлечь при помощи своих слабых голосовых связок. - Боже мой, как грубо! - сказал водитель, поморщив длинный кастильский нос. Некоторое время они ехали молча. - Краузе не пришел, - раздраженно сказал Костецкий. - Досадно, - равнодушно пробормотал водитель. - А вам, я вижу, на все наплевать, - взвился Костецкий. Водитель пожал плечами. - О'кей! - после нового молчания сказал Костецкий неожиданно спокойным и ровным голосом. - Так даже лучше. - Сложный вы человек, Тео, - усмехнулся водитель. - Вы бы лучше помолчали, Хуан-Луис, - почти мягко сказал Костецкий. Дайте подумать.
ГЛАВА ПЯТАЯ
"ГОРИЛЛЫ" И "ПОМИДОРЧИКИ"
Несмотря на ранний час, у баров, кабаре, ресторанов и ночных клубов на Вест 47-й улице, сплошь застроенной старыми невысокими "браунстоновскими" домами, доживающими свой век перед сносом, стояли запаркованные автомашины чуть ли не всех марок и годов выпуска. Однако людей видно не было. Улица, расположенная недалеко от самой яркой части Бродвея, от его театров и кинотеатров, от автовокзала "Серая гончая" и церкви святого Малахия, была пуста. Ее нелюдимость подчеркивали опущенные жалюзи и задернутые шторы в окнах и витринах. Улица словно вымерла так, как вымирает по утрам воскресный Манхэттен, когда только ветер носит по серому асфальту обрывки субботних газет. Чтобы запарковать свой "де-сото", Джину пришлось потеснить какой-то полуразвалившийся "шевроле-1956" и новехонький "альфа-ромео". При этом он не жалел ни своих, ни чужих хромированных бамперов. Звуки его шагов по замусоренному тротуару гулко отдавались в узком каньоне улицы.
"СВЯТАЯ СЕМЕЙКА" И МИЛЫЙ ДЯДЯ
Джин медленно пробирался сквозь обычную автомобильную толкучку Мидтауна Он машинально переключал скорости, давал газ, нажимал на тормоз. Застывшим взглядом смотрел он прямо перед собой, ни одна струна не шевелилась в его душе, он словно потерял ощущение своей личности, рассорился в закатном душном небе. За рулем "де-сото" сидела кукла. - Не дадите ли огоньку? - сказал кто-то почти в ухо. Он вздрогнул. На него заинтересованно смотрела красивая, слегка увядающая блондинка в небрежно накинутой на плечи накидке из наимоднейшего леопарда. Их машины ползли рядом в гигантском автомобильном стаде по Пятой авеню. У нее был английский "ягуар" с правосторонним управлением. - Что с вами? - спросила блондинка, никак не попадая сигаретой в пляшущий перед ней огонек. Джин понял, что его уже давно, должно быть, еще от кладбища, бьет нервная дрожь. - А мне сигарету, если можно, - попросил он. Дама с несколько суетливой готовностью протянула ему смятую пачку "Лакки страйк". - Курите "Лакки"? - вяло удивился Джин. - Привычка со времен даблъю-даблъю-ту8! - засмеялась дама. - Во время войны я водила "студер" в Европе. - Ого! - усмехнулся Джин. - Вы, значит, бывалая девушка! Она рассмеялась добродушным, с хрипотцой смехом. - Тогда была песенка "Я оставила свою честь на обломках самолета", не слышали? - Я тогда еще не умел даже кататься на роликах... Он с удовольствием болтал с этой, что называется, "свойской бабой" в тысячной леопардовой накидке, сидящей за рулем дорогого автомобиля и курящей "Лакки страйк", сигареты работяг и солдат. Этот разговор словно возвращал его в жизнь, в город, полный неожиданностей и тайн. - А после войны вам, как видно, повезло? - Как видите, - засмеялась она, ударив по рулю и тряхнув плечами. Подцепила Чарли-миллионщика! Они замолчали, потому что пришлось увеличить скорость. Он даже забыл про нее и вздрогнул, когда у очередного светофора снова прямо возле уха послышался ее голос: - У тебя определенно что-то не в порядке. Джин повернулся. Дама смотрела на него с какой-то странной робостью, улыбаясь чуть напряженно, словно готовая к грубости. - Да, не в порядке, - сказал он. - Отец умер. Я еду с кладбища. - О, - сказала она - Извини меня. Некоторое время они сидели молча. Загорелся зеленый свет. "Где-то я ее видел, - подумал Джин. - Но где?" Дама чуть приподнялась и взглянула на заднее сиденье машины Джина, где валялась сумка с четырьмя буквами NYYC (нью-йоркский яхт-клуб). - О, вспомнила! - воскликнула она. - Я видела вас на Бермудах в июне. Кажется, вы участвовали в океанской гонке, не так ли? - Верно! - удивленно сказал Джин. - Я был в первой десятке, - он улыбнулся, - правда, десятым... - А как вам понравился старик де Курси Фейлз? - спросила дама. - Я преклоняюсь перед ним, - сказал Джин. В семьдесят четыре года выиграть гонку на старухе "Нине"! - Утер он нос Джеку Поуэллу, - засмеялась дама. - Джеку не повезло, - сказал Джин Он улыбнулся мечтательно, на мгновение вспомнив "земной рай" Бермуд, сказочную жизнь среди океанских брызг, солнца, ветра, своих друзей - чемпионов парусного дела, знаменитых плэйбоев Джека Поуэлла, Джонни Килроя, шкипера "Ундины" С. А. Лонга, девушек. - Значит, вы тоже там были? - Да. - Жаль, что не познакомились... - Жаль. - Мне сейчас направо, - сказал Джин. - А я прямо, - увядшим голосом сказала дама. Он улыбнулся ей, и она опять с какой-то торопливой готовностью ответила на улыбку. "У нее тоже не все в порядке", - подумал Джин. - Вот сейчас разъедемся, и точка, - сказал он. - Навсегда, не так ли? - Может быть, поставим многоточие, - быстро сказала она, протянула ему кусочек белого картона и, отвернувшись, взялась за рычаг скоростей. На ее красивой голой руке вдруг обозначился бицепс. Джин сунул карточку в бумажник. "...Чудовище я, что ли? Почему я не чувствую горя? Я не знаю, что такое горе. Ты понимаешь, что твоего отца больше нет на этом свете? Что никогда уже больше он не будет докучать тебе разговорами об этой своей России? Что никогда, никогда... Пустоту я чувствую внутри, вот что. Должно быть, все-таки он занимал какое-то пространство в моей душе, мой милый старый папа. Ты помнишь, в детстве вы были близки, он был еще сильным, вы вместе плавали, ты тогда еще не подтрунивал над ним... Я помню его Россию. Он говорил мне бесконечно о своей России, он навязывал мне свою Россию, как рыбий жир, и вот получил подарочек. "Из России с любовью!" Полтавщина, липы, ты помнишь? Снимков не сохранилось, лишь два-три дагерротипа, он рисовал тебе парк, античные беседки, мостики, чертил тот план, путь к родовому некрополю... Тебе казалось, что ты сам побывал возле этого села Грайворон, проходил по мосту над узенькой речкой, ты знал все аллеи и пруды того парка. Это было в детстве, а потом все стало иначе. Романтика, старосветские тайны, "самое сокровенное", а ты хотел быть американцем, американцем без всего этого прошлого, без комплекса утрат, изгнания, вины и стыда Он иногда смотрел на тебя так... Моего старика - какая-то жаба? Деловито? Как мясник забивает скот? Но "рука Москвы"? Чушь какая-то..." Каменный от ярости, Джин Грин прошагал от машины к дому. - Женечка, какой-то господин оставил тебе письмо, - слабым голосом сказала няня. "Няню он тоже убил, сука", - подумал Джин, глядя на трясущуюся старуху, которая еще три дня назад уступала в скорости передвижения по дому разве только легконогой Наташе. Письмо было написано по-русски: "Уважаемый Евгений Павлович! Все истинно русские люди города Нью-Йорка глубоко потрясены судьбой Вашего батюшки, погибшего от руки большевистского наймита. Беспринципность и моральная опустошенность убийцы давно уже стали притчей во языцех нашей общины, но кто мог подумать, что он дойдет до такой степени падения?! Гнев и презрение кровавому палачу! Зная "расторопность" властей нашего штата, я хотел, как старый боевой офицер, невзирая на преклонный возраст, лично совершить акт священной мести за Вашего батюшку, одного из выдающихся русских демократов, которых осталось уже так мало, но вовремя вспомнил о Вас. Вам и только Вам принадлежит право первенства в этом святом деле. Адрес Лешакова: Третья авеню, 84, за церковью и площадью св. Марка. Здесь он живет под именем Анатолия Краузе. Не пачкайте рук убийством этого ничтожества. Передайте его полиции. Крепитесь, друг! Да хранит Вас бог Ваш Чарльз Врангель" - Няня, что за господин оставил это письмо? - крикнул Джин. - Очень симпатичный, солидный такой, из наших, Женечка, - пролепетала няня. Джин поднялся в свою комнату, быстро снял пиджак, просунул руку за книжную полку, нажал кнопку в стене. Открылась дверца его личного потайного сейфа. Мгновенно оттуда была извлечена плечевая кобура с небольшим "вальтером", предмет тайной гордости Джина. Эту штуку он приобрел когда-то по совету Лота. Ясное дело, любой настоящий современный джентльмен должен иметь такую сбрую в своем снаряжении. И вот пригодилась! Именно за этим предметом он мчался домой. Зарядив и поставив пистолет на предохранитель, он быстро надел кобуру, схватился за пиджак. В это время взгляд его упал на зеркало и застыл. Перед ним, как на стоп-кадре какого-нибудь "потрясного" фильма, явился загорелый, голубоглазый атлет, комильфо со стальными мускулами, с резко очерченной челюстью - Джеймс Бонд - Наполеон Соло - Фрэнк Хаммер! Усмехнувшись, он неторопливо надел пиджак, причесался. Приятели по университету, эти нечесаные, бородатые интеллектуалы, всегда немного потешались над его комильфотностью и тренингом, над его приверженностью к высшим стандартам "америкэн уэй оф лайф" "американского образа жизни". Ну что ж, битники-мирники, циники-мистики, вам кажется, что жизнь - это сидение в кафе и пустопорожняя болтовня об Аллене Гинзберге и индийских ритуалах? Вы еще не получали любезных писем с предложением выпустить кишки? Господин Врангель, милостивый государь, ваше благородие, не волнуйтесь еду! Догорающий, но все еще огромный закат смог преобразить даже унылые закопченные дома южной части Третьей авеню с их бесчисленными железными лестницами на брандмауэрах. Мрачным колдовским огнем горели окна обывательских жилищ, а пестрое бельишко, трепещущее на большой высоте, казалось зашифрованным сигналом об опасности. Джин поставил машину метрах в ста от дома № 84. Улица была пустынна. Лишь ряды бесчисленны" потрепанных автомобилей с кровавыми от заката стеклами стояли вдоль нее. Проехал негр-мороженщик в фургончике с колокольчиками. Крепко стуча каблуками по асфальту, Джин направился к цели. Он не оглядывался по сторонам, не крался, шел спокойно и открыто, но в то же время был готов в любой момент упасть на землю, броситься в ближайший подъезд, укрыться за любой машиной, открыть огонь. Дверь, возле которой он нажал звонок, была обита пластиком, грубо имитирующим кожу. На ней красовалась медная табличка с надписью: "Anatole Krause, B. A9.". - Ух ты, БИ-ЭЙ! - присвистнул Джин и недобро улыбнулся. За дверью послышались легкие женские шаги. Рука Джина потянулась к кобуре, но он заставил ее остаться в кармане брюк. - Сэр? - сказала девушка, открывая дверь. Джин смотрел на нее. Большие серые глаза, доверчиво открытые всему самому светлому, самому прекрасному, самому романтическому в мире, о дитя Третьей авеню, мечтающее о сказочном принце на белом коне, прямо Натали Вуд - ну, цыпочка, подсадная уточка, твой принц пришел! - Сэр? - повторила девушка. Глаза округлились, стали недоумевающими. - Это квартира мистера Краузе? - спросил Джин и усмехнулся. - Бакалавра искусств? Девушка залилась краской мучительного стыда, потом вызывающе вздернула голову. - Да, это мой отец. - Мое имя Джин Грин, - четко сказал Джин. Рука снова пожелала залезть под мышку. - Зайдите, пожалуйста, - девушка отступила в глубь квартиры. - Отца нет дома, - сказала она, когда Джин вошел. - Он редко бывает дома. Ведь он... - она запнулась, но потом снова вызывающе посмотрела на молодого денди, ведь он коммивояжер. - Ах вот как, он еще и коммивояжер, - протянул Джин, оглядывая прихожую, какие-то дурацкие облезлые оленьи рога, на которых висела потертая велюровая шляпа с узкими полями. - Да, он коммивояжер, - растерянно проговорила девушка, в глазах се впервые мелькнул страх. - А вы... - Да я шучу, - быстро сказал Джин и широко улыбнулся. - Не знаю я, что ли, Анатоля? Ведь я работаю в той же фирме. - Как, вы тоже из "Сирз и Роубак"? - радостно воскликнула девушка. - Так точно, - весело подтвердил Джин. - Тоже бакалавр, с вашего разрешения. У нас там все бакалавры, но никто не спешит жениться10. Сверкая своими коронными улыбками, он мастерски разыграл этакого "обаяшку". - Не смейтесь, - улыбнулась девушка. - Сколько раз я уговаривала папу снять эту дурацкую табличку... - Напрасно уговаривали, образованием надо гордиться, - продолжал паясничать Джин. - Значит, вы папин коллега, - кокетливо сказала девушка. - А почему я вас никогда не встречала на вечеринках у Веддингов? - Я выбираю места поинтересней. Хотите составить компанию? - Да ну вас! - шутливо отмахнулась она. Она прошла вперед, взялась за ручку двери и повернулась к Джину внезапно опечаленным лицом, ну просто Натали Вуд, что ты будешь делать! - А зачем, Джин, вы к нам? - По делу... э-э... - Кэт. - По делу, Катя. - Ого, вы даже знаете, что мы русского происхождения?! - Конечно, Катенька. - Как смешно вы произносите! Отец вам назначил? - Факт. Позвонил утром и говорит: "Заваливайся, Джин, вечерком". - Ну, значит, скоро он будет. Мы никогда не знаем, когда он появится. Так заходите, Джин. Она открыла дверь. Джин вошел в комнату и вздрогнул. В упор на него смотрели круглые пуговичные глаза Лефти Лешакова. - Добрый вечер, мистер Краузе! Узнаете? - громко сказал он. - Мы с мамой заказали этот портрет, потому что отец так редко бывает дома, - проговорила за спиной Катя. - Я смотрю, тут просто культ нашего бакалавра, - усмехнулся Джин. - Садитесь. Хотите кофе? Джин сел на низкое кресло на металлических ножках и осмотрелся. В гостиной бакалавра-убийцы царил ширпотребный модерн, с головы до ног выдающий весьма скромный достаток семьи. Журнальный столик в виде почки, торшер, напоминающий коралл, дешевые репродукции Поллака, Кандинского, Шагала, и рядом - о боги! - "Три богатыря", "Иван Грозный убивает своего сына", "Запорожцы"... - Вам нравится Поллак? - спросила, входя с подносом. Катя. "Долго еще они собираются разыгрывать со мной эту комедию?" - Ммм... Поллак... Да, да... Катя поставила на почковидный столик чашки с кофе, бисквит. - У моего отца старомодные вкусы, он терпеть не может современной живописи, кричит: "Позор модернягам!" Но эту комнату я оформила сама. - Ммм, да, можете гордиться своим вкусом. Она села напротив, взяла чашку в обе руки и, глядя на Джина совершенно восторженными глазами, стала дуть в чашку, вытягивая губы, словно маленькая. "А не схожу ли я с ума?" подумал Джин. Он переводил взгляд с этой глупенькой мечтательной девчонки на портрет гангстера с оловянными глазами. "Неужели эта тварь так искусно притворяется? А что, если..." - Ты здесь одна? - резко спросил он и приподнялся с кресла. Девушка от испуга чуть не выронила чашку, обожгла себе пальцы. - Что с вами, Джин? Скрипнула дверь. Джин отпрянул к стене, сунул руку за пазуху. Вошла дама средних лет, в которой, несмотря на весь нью-йоркский антураж, опытный взгляд сразу бы разглядел русскую или украинку из ди-пи перемещенных лиц. - Китти, у нас гости? - спросила она по-русски. - Мамочка, это Джин Грин из папиной фирмы. Папа назначил ему встречу, должно быть, скоро приедет, - залепетала девушка, зашла за спину матери и оттуда сделала гостю несколько жестов типа "с ума сошел", "как не стыдно", "нахал". - О, как приятно! Что же вы вскочили? Садитесь, пожалуйста, - заговорила дама на чудовищном английском. В передней раздался звонок. - Папа! - вскричала Катя и бросилась вон из комнаты. "Досадно, что при Кате", - вдруг подумал Джин, но тут же отбросил эту нелепую мысль, расслабил мускулы, положил ногу на ногу, а руку приблизил к левому плечу. В передней раздавался какой-то радостный визг, послышался звук поцелуя... - Мама, смотри, кто к нам пришел! Дядя Тео! - и с этим криком Катя втащила в комнату пожилого мужчину. Дядя Тео был совершенно квадратен, покрытая нежным пухом массивная голова росла прямо из плеч. Ему было страшно тесно в воротничке, и он все время задирал подбородок, стараясь обозначить некоторое подобие шеи. Неправдоподобно маленькие круглые глазки с туповатым благодушием смотрели на Джипа. Хозяин мясной лавки из Бруклина, да и только. Между тем на дяде Тео был пиджак дорогого английского твида и десятидолларовый галстук в тон пиджаку. - А Толи, конечно, нет дома, - тоненьким голоском по-русски сказал он, поцеловав в щеку хозяйку. - Может быть, скоро будет. Вот он мистеру... э... мистеру Грину назначил. Познакомься, Федя, это мистер Грин, Толин сослуживец. В голосе хозяйки слышалась явная гордость: у них в гостях такой элегантный стопроцентный англосакс. И Катя сияла - гость прямо из "Плэйбоя"! "Этот-то, наверное, один из них", - подумал Джин, пожимая квадратную ладонь. Дядя Тео плюхнулся в кресло. - Третий день уже пропадает в Вайоминге, - пожаловалась хозяйка дяде Тео. - Прямо ни дома, ни семьи. Свет клином сошелся на этих кондиционерах. Вы, мистер Грин, должно быть, тоже всегда в разъездах? - Нет, мэм, я работаю в "лавке", - сказал Джин, не сводя глаз с дяди Тео. - Как вы сказали? - В конторе фирмы. - Ах, мистер Грин, а если бы вы знали, как тяжело семье коммивояжера! Китти растет фактически без отца. По соображениям службы Анатоля мы вынуждены часто менять квартиры... - Ах вот как, - Джин быстро посмотрел на хозяйку. Та покивала ему с важной печалью. - А ведь Анатоль с его образованием... - Мама! - воскликнула Катя. - ...с его образованием мог бы занять более солидное место, но... судьба иммигранта, мистер Грин. Ведь мы, мистер Грин, до сих пор чувствуем себя здесь чужаками. Вам, коренному американцу, трудно это понять... - Я не коренной американец, - сказал Джин по-русски, глядя в упор на дядю Тео. - Как! - воскликнула Катя. Воцарилось молчание. Глазки дяди Тео смотрели на Джина с туповатым, несколько остекленелым любопытством. - Я Евгений Павлович Гринев, - медленно сказал Джин, приподнимаясь из кресла. Его вдруг захлестнул какой-то дикий восторг опасности. Вот сейчас обрушится стенка и вылезет морда с автоматом, дядя Тео опрокинет стол, мама хищно захохочет, Катя зарыдает... нет, не зарыдает, в руке у нее появится пистолет - словом, все как в классическом боевике "Ревущие двадцатые". - Какой приятный сюрприз! - сказала мама. - Простите, я где-то слышал эту фамилию, - сказал дядя Тео. Джин вышел на середину комнаты. - Похоже, что наш бакалавр вряд ли скоро здесь появится, - грубовато сказал он. - Как считаете, мамаша? Его душила ярость. - Я ухожу, - сказал Джин, обводя всех взглядом. - Очень жаль, - пробормотала мама. По лицу ее было видно, что она мучительно ворочает мозгами, не понимая, в чем тут дело. Взбешенный Джин выскочил на лестничную площадку: он ведь тоже не понимал, в чем тут дело. Что это за письмо, что за святая семейка, что это за бессмысленная игра? - Джин, куда вы? - На площадку выбежала Катя. Она задыхалась. Он схватил ее за плечи, рванул к себе, заглянул в остановившиеся от сладкого ужаса васильковые глаза. Еще бы, все как в кино! - Хочешь знать куда, цыпочка? В "Манки-бар", к Красавчику Пирелли. Поищу там убийцу своего отца. Понимаешь? - Не понимаю, - прошептали розовые ненакрашенные губы. Он оттолкнул ее и побежал вниз по лестнице. Шаги его гулко отдавались по всем этажам. "Почему я не вынул пистолет и не заставил их расколоться? - думал он, идя к машине. - Но как вынуть пистолет перед этой красивой глупой девчонкой и перед мамой, домашней наседкой? Неужели они не знают, что их папочка гангстер? Неужели здесь не было засады?" Сзади послышалось торопливое лепетание подошв по асфальту. Он обернулся. С удивительной быстротой его нагонял на коротких ножках дядя Тео Костецкий. - Евгений Павлович, извините, до меня не сразу дошло. Только когда вы вышли, меня осенило. Ведь вы сын погибшего Павла Николаевича... - Кто вы такой? - резко спросил Джин. - Помилуйте, батенька, я адвокат Федор Костец-кий, или Тео Костецкий. - Вы знаете Врангеля? - Представьте, знаю старого сумасброда. Лейб-гвардии его величества синий кирасир. Последний из могикан. В тридцатые годы и он, и я, и ваш покойный батюшка встречались в русских, хе-хе, освободительных кругах. Мы были тогда идеалистами, надеялись на падение большевистского левиафана... Ох, наивные люди! Все изменилось с тех пор, взгляды, идеи, а вот Врангель как законсервированный... - А Лефти Лешакова вы тоже знаете? - Помилуйте! Гангстера?! - Костецкий остолбенел. - Я слышал по радио, но... - Анатолий Краузе и Лефти - одно лицо, - сказал Джин и тоже остановился. - Помилуйте! - вскричал Костецкий. - Толя - гангстер? - Бросьте темнить, дядя Тео, - сказал Джин, подошел к своей машине, открыл дверцу. - Меня голыми руками не возьмешь, я вам не папа. - Евгений Павлович! - умоляюще воскликнул Костецкий и сжал на груди короткие руки. Джин упал на сиденье и дал газ. Тео Костецкий некоторое время стоял на месте, вытирая пот и остекленело глядя вслед мерцающим, как огоньки сигарет, стоп-сигналам. Потом из-за угла выехал и приблизился к нему темно-вишневый приплюснутый "альфа-ромео". Костецкий сел рядом с водителем, даже не взглянув на него. "Альфа-ромео" медленно покатил вдоль Третьей авеню. - Что-то вы очень возбуждены, сеньор Тео, - сказал водитель с сильным испанским акцентом. В голосе его слышалась насмешка. - Не ваше дело! - рявкнул Костецкий, если только можно назвать рявканьем тот максимальный звук, который он мог извлечь при помощи своих слабых голосовых связок. - Боже мой, как грубо! - сказал водитель, поморщив длинный кастильский нос. Некоторое время они ехали молча. - Краузе не пришел, - раздраженно сказал Костецкий. - Досадно, - равнодушно пробормотал водитель. - А вам, я вижу, на все наплевать, - взвился Костецкий. Водитель пожал плечами. - О'кей! - после нового молчания сказал Костецкий неожиданно спокойным и ровным голосом. - Так даже лучше. - Сложный вы человек, Тео, - усмехнулся водитель. - Вы бы лучше помолчали, Хуан-Луис, - почти мягко сказал Костецкий. Дайте подумать.
ГЛАВА ПЯТАЯ
"ГОРИЛЛЫ" И "ПОМИДОРЧИКИ"
Несмотря на ранний час, у баров, кабаре, ресторанов и ночных клубов на Вест 47-й улице, сплошь застроенной старыми невысокими "браунстоновскими" домами, доживающими свой век перед сносом, стояли запаркованные автомашины чуть ли не всех марок и годов выпуска. Однако людей видно не было. Улица, расположенная недалеко от самой яркой части Бродвея, от его театров и кинотеатров, от автовокзала "Серая гончая" и церкви святого Малахия, была пуста. Ее нелюдимость подчеркивали опущенные жалюзи и задернутые шторы в окнах и витринах. Улица словно вымерла так, как вымирает по утрам воскресный Манхэттен, когда только ветер носит по серому асфальту обрывки субботних газет. Чтобы запарковать свой "де-сото", Джину пришлось потеснить какой-то полуразвалившийся "шевроле-1956" и новехонький "альфа-ромео". При этом он не жалел ни своих, ни чужих хромированных бамперов. Звуки его шагов по замусоренному тротуару гулко отдавались в узком каньоне улицы.