Страница:
Не знаю точно, какая из трех условных частей моего самовнушения подействовала сильнее остальных, но – догадываюсь. Так или иначе, но через неопределенный период времени – запястье моей левой руки, как выяснилось, лишилось дорогих швейцарских часов – я прислушался к ощущениям организма и решил, что готов к штурму отвесных скользких стен колодца. Подчиняясь странному импульсу, я, сбиваясь на каждой строчке, как сумел прочитал вслух единственную знакомую мне православную молитву – «Отче наш». Поднялся на ноги, по древней русской традиции поплевал на ладони и, крепко уперевшись в стены, приступил к восхождению.
Я не могу точно вспомнить, сколько раз срывался и падал, успевая в последнее мгновение кое-как сгруппироваться и не нанести себе серьезных увечий. Но ни одно из моих «приземлений» не было мягким, и каждый раз мне приходилось, кусая губы, подолгу лежать на куче листьев, восстанавливая силы, дыхание и ожидая, пока успокоится боль. Зато я хорошо помню, как при каждой неудаче громко ругался, а иногда даже рычал, как зверь. Ибо очень хорошо понимал – с каждой следующей неудачной попыткой мои силы, а следовательно, и шансы на спасение становятся меньше. Кожа на ладонях уже была содрана в лохмотья, но я не обращал внимания на такие «мелочи». Когда на карту поставлена жизнь, любое живое существо готово пожертвовать многим ради главной цели спасения. Попавшие в капкан волки отгрызают себе лапу, чтобы обрести свободу. Уж лучше так, чем сдохнуть!
Когда я уже окончательно вымотался и еле сдерживал себя, чтобы позорно, во весь голос, не разрыдаться от обиды, во время очередного – возможно, последнего, на которое бы хватило сил – восхождения мой указательный палец левой руки все-таки попал в нижнее звено чуть раскачивающейся цепи. Я так растерялся от долгожданной удачи, что самую чуточку расслабился, дрожащие от напряжения ноги соскользнули с мокрых досок, и я повис, беспомощно болтаясь в пяти метрах от дна. При этом весь вес тела обрушился на один-единственный палец.
И тогда я заорал. Я зашелся в крике так громко, насколько была способна в тот момент моя и без того осипшая от постоянной ругани и проклятий глотка. В воспаленном мозгу мелькнула мысль – если сейчас не сдюжу, не смогу удержаться, то можно играть похоронный марш. И тогда моя правая рука судорожно схватилась за жалобно скрипящую всеми звеньями ржавую цепь и подтянула тело на несколько сантиметров вверх. Следом за ней намертво уперлись в покатые стены колодца ноги. До этой проклятой ночи я никогда в жизни не тренировал растяжку и тем более не садился «в шпагат». Мои паховые мышцы горели огнем и в прямом смысле слова разрывались от напряжения. Цепь раскачивалась, скрежетала и гудела от невиданной нагрузки, а я медленно полз вверх и молил бога о том, чтобы забитый в ворот крюк не выскочил.
Последние пару метров, когда на смену скользким доскам пришел шершавый бетон, показались мне широкой парадной лестницей, выстеленной бархатной ковровой дорожкой. Я сделал последнее усилие, ухватился рукой за край колодца, отпустил цепь и, перевалившись на другую сторону, уткнулся лицом в густо пахнущую травой и сыростью землю. Да так и остался лежать на спине, с открытыми глазами, впав в состояние полной прострации. Это было пограничное состояние, нечто промежуточное между сном и явью. Я провел в нем не менее пары часов, прежде чем вновь обрел ясность ума и смог сесть и прислониться спиной к стенке едва не ставшего для меня могилой колодца. К тому времени уже наступило утро и окончательно рассвело. Подул холодный, порывистый ветер. По хмурому небу быстро плыли темные дождевые тучи. Начинало моросить. Я внимательно оглядел место, где оказался. С трех сторон обширной, заросшей высокой пожухлой травой поляны, на которой находился колодец, был лес. С четвертой, метрах в тридцати, проходила наезженная грунтовка.
Только сейчас я почувствовал, как мне холодно. Стесняющие движения куртку, пиджак и ботинки пришлось снять, бросив на дне колодца, из одежды на мне были лишь брюки и тонкая, донельзя грязная рубашка из вискозы. А температура окружающего воздуха вряд ли превышала шесть-восемь градусов. Кружилась голова, тошнило, скребло в горле и до одури хотелось пить. Изнеможенные запредельной нагрузкой мышцы рук, ног, живота, плечевого пояса и спины сотрясали судороги. Особенно болели икры. Я долго растирал и массировал их изодранными в кровь руками. Кое-как разогревшись, встал и, пошатываясь, побрел – босиком! – в сторону дороги. У самой колеи заметил обширную лужу с глинистой коричневой водой, опустился на колени и тщательно обмыл липкое от пота лицо и саднящие руки. Обтерся рубашкой. Вспомнив пионерское детство с его бесчисленными ушибами, царапинами и ссадинами на коленках, пошарил в траве, нашел дряблые, но еще не окончательно увядшие листья подорожника. Сунул их в рот, тщательно разжевал и получившейся зеленой кашицей тщательно натер ладони, тем самым частично обезопасив себя от заражения крови. Если к вечеру не загноится, то через двое-трое суток непременно заживет…
В какой стороне находится питерская трасса, я определить не смог, сколько ни старался, поэтому наугад выбрал направление и пошел вдоль дороги к лесу. Прочь от этого проклятого места, где я, стараниями бандитской подстилки и ее дружка, едва не нашел свое последнее пристанище. Я рассуждал так – если есть колодец, значит, где-то неподалеку обязательно должны быть дома. Катя и сообщник не стали бы увозить меня слишком далеко от трассы…
Двигаясь вдоль обочины грунтовки, я обогнул оказавшийся не столь большим, как казалось вначале, перелесок и на открывшейся сразу за ним огромной поляне увидел вполне добротные кирпичные строения, издали напоминающие то ли склады, то ли небольшое производство. Из трубы на крыше одного из трех одноэтажных зданий вился в небо серый дымок, и мой нос сразу же уловил витающий в воздухе приятный запах свежих копченостей. Я без раздумий свернул на примыкающую к строениям дорогу, упирающуюся в распахнутые ворота. У меня уже не было сомнений, что я попал в коптильный цех. Во дворе стояли металлические тележки-рамы с болтающимися на них острыми крюками для подвески туш. А возле одного из зданий, самого большого, был припаркован новенький грузовой микроавтобус «форд-транзит» с надписью «Псковский деликатес» и реквизитами фирмы на кузове. Наличие транспортного средства обнадеживало больше всего. Значит, если повезет, я смогу позвонить отсюда в Питер и попросить кого-нибудь из знакомых приехать и забрать меня или, на худой конец, выпросить у местных обитателей какую-нибудь отстойную, предназначенную на выброс обувку и добраться до трассы. А там, без особых заморочек, сесть на попутку или рейсовый автобус до Санкт-Петербурга. Единственная проблема заключалась в моем жалком внешнем виде и в том, что у меня за душой не было ни копейки денег. Катя и ее отморозок не только обчистили мои карманы, выудив из них деньги и фальшивый паспорт, не только сняли с руки дорогие часы, но не поленились и стянули с пальца золотой перстень-печатку, который всегда можно было бы использовать в качестве платежного средства. Золото – оно и в псковских лесах золото…
Я прошел через открытые ворота, пересек территорию и вошел в здание коптильни, со скрипом отворив дверь и остановившись на пороге.
На меня смотрели две пары внимательных, оценивающих глаз. Они принадлежали крепким приземистым мужикам лет около сорока пяти, одетым в аккуратную спецодежду с клеенчатыми фартуками. Повсюду на привинченных к потолку крюках висели свежие свиные туши. Чуть позади сидящих за столиком и завтракающих бутылкой водки с обильной закусью коптильщиков виднелась огромных размеров деревянная плаха с воткнутым в нее тяжелым топором для разделки мяса. А левее находилась еще одна дверь, обитая железным листом. Именно за ней, по всей видимости, и располагалось само коптильное помещение. Окинув меня взглядами с головы до босых, если не считать драных носков, ног, мужики многозначительно переглянулись, а потом тот, что казался старшим, обтер руки о фартук и спросил:
– Чего тебе здесь надо, парень? Беда какая приключилась… или так зашел, мимоходом?
В помещении было темновато, поэтому, поднявшись из-за стола, он подошел поближе и остановился, нахмурив кустистые брови и внимательно меня разглядывая.
– Э, да ты словно с того света вернулся! – пробасил коптильщик, пожевав губами. – Да-а, хорошо же тебя отмудохали… Как ты здесь очутился? До киевской трассы пять километров!
– До… какой трассы? – мне показалось, что я ослышался.
– Ну, в смысле до питерской, – видя мое нешуточное удивление, поправился мужик. – Вообще-то она считается Киевской. Через Псков… Так чего ты тут делаешь? С бодуна, что ли? И долго пил?
– Я не с бодуна, – прохрипел я севшим от криков голосом. – Просто шел вечером по улице, кто-то сзади ударил по голове, больше ничего не помню. Очнулся уже, в колодце.
– Где, где?! – вмешался в разговор второй коптильщик и тоже подошел ко мне. – В каком таком колодце?
– Здесь, за лесом. Там воды нет.
– Да каким же макаром ты оттуда выбрался, едрена вошь?! – пробасил первый, удивленно тараща глаза. – Я знаю этот колодец, его лет двадцать пять назад вырыли, да только вода вскоре ушла. Там семь с половиной метров, насмерть расшибешься, если грянешься!!!
– Там на дне куча листьев старых. И кусок цепи от ворота болтается. Так и выбрался. С двадцатой попытки, – буркнул я. – У вас здесь телефон есть? Мне нужно срочно позвонить.
– В ментовку? – второй коптильщик, хмыкнув, презрительно скривил губы, – Оно, конечно, можно и туда, да только толку от легавых все равно не будет. Где же они тебе сыщут тех сволочей? Их, поганцев, столько сейчас по ночам шастает, хоть из автомата стреляй, прям на месте. Как псов бешеных.
– Ты лучше, паря, херней не занимайся, а сходи в церкву и свечку Николаю Чудотворцу поставь. И всю оставшуюся жизнь моли бога, что легко отделался, – поддержал напарника другой. – Эвон, какая дырень в голове! С кровянкой. Так, милый друг, можно и безмозгов остаться.
– Я не собираюсь заявлять в милицию, – вздохнул я. – Просто другу позвоню. В Питер, пускай приезжает и забирает меня отсюда. Куда я в таком драном виде сунусь, без денег и паспорта.
– Так ты что… из самого Ленинграда?! Что, прям оттуда и увезли?!
– Нет, я во Пскове был. Только у меня там никого нет знакомых, кто бы забрать мог. Я там проездом был, ненадолго. Телефон дадите?
– Ладно, жди здесь, – кивнул старший и вышел из коптильни. Я услышал, как хлопнула дверца «форда». Когда мужик вернулся, в его руке был сотовый телефон.
– Пользоваться этой штукой, наверное, умеешь? – спросил он с ухмылкой, протягивая мне трубку.
– Да. Спасибо. Я не буду много болтать, всего минуту. У него федеральный номер?
– Само собой, – снова хмыкнул коптильщик и, почесав живот, добавил не без гордости: – Как положено.
– Ты, это, земеля, без церемоний! Говори, сколько потребуется, – похлопал меня по плечу второй. – Мы же не звери какие черножопые, мы люди русские. Все понимаем. С каждым такая беда может приключиться, жизнь сейчас такая, мать ее ети! Ты давай, звони, а я пока принесу аптечку, надо тебя не много подремонтировать, а то мало ли какая зараза пристанет…
Я набрал код Санкт-Петербурга и домашний номер бармена Кости из «Старого диктатора». Только бы он оказался дома!
– Чего надо?! – после серии длинных гудков из трубки наконец-то донесся заспанный голос Николаева. Наверняка только что вернулся со смены и едва успел смежить веки. – Время – половина девятого ночи!!!
– Костя, это я, Денис. Я тут влип в одну очень нехорошую историю. Ты не мог бы за мной заехать?
– А, Кент… Какая еще история? – зевая, протянул Костя. – Пьяный, что ли?
– Нет, абсолютно. Меня ночью ударили по голове и сняли все, что только можно было. Денег – ни копейки. Документов тоже нет. В общем, без тебя я пропал. Выручай.
– А где ты? – спросил мой приятель, как пить дать уже мысленно чертыхаясь, что снова не удастся выспаться после работы.
– Точно не знаю. Где-то в районе Пскова.
– Где?! Ты что, рехнулся?! Какого черта тебя потащило в такую дыру?!
– Я все тебе расскажу при встрече. Я тут в одном месте, сейчас тебе объяснят, как сюда проехать, – я уже собирался передать сотовый стоящему рядом с плахой коптильщику, но тот сказал:
– Передай своему другу, чтобы подъезжал на автобусную остановку. Девятый километр. Я, тебя туда сам довезу, а то он тут целый час по лесу плутать будет.
– Я все слышал, – сообщил Костя, едва я открыл рот. – Ладно, сейчас рожу умою и поеду к тебе. Часа через три с половиной будь на месте. Все.
– Спасибо, старик.
– Давай, после поговорим, – и Николаев отключился. Я отдал трубку коптильщику в тот самый момент, когда в цех вернулся второй. В одной его руке была санитарная аптечка, в другой – пара стоптанных ботинок сорок последнего размера. Без шнурков.
– Надень пока коцы. А то еще и ревматизм заработаешь. И садись на стул, будем репу твою дезинфицировать!..
После окончания процедуры асептики мужики налили мне стакан водки и накормили хлебом, свежими овощами, зеленью и копченым мясом. Потом отвели в соседнее здание, дали отдохнуть пару часов и, как обещали, отвезли на микрушке к остановке автобуса, всучив пакет с увесистым куском копченой поросятины.
Примерно через пятнадцать минут появился Костя на своем «опеле-вектра». Он сразу заметил меня, развернулся, открыл дверь. Я упал на сиденье и протянул ему руку.
– Чем от тебя пахнет? – бросив взгляд на пакет с окороком, спросил Николаев. – Сусликов на костре жарил?
– Хуже. Сейчас я тебе расскажу такую историю, от которой у тебя глаза из орбит повылазят. Только одно условие – все строго между нами. И не перебивай, пока я не скажу «можно».
– Валяй! – кивнул Костя. Мы тронулись с места и вскоре уже неслись в сторону Питера со скоростью сто пятьдесят километров в час.
Когда я закончил свой печальный рассказ, Николаев задал самый правильный вопрос, какой только мог быть задан в такой ситуации:
– Что ты собираешься делать?
– Сначала нужно добраться до дома, там видно будет. Меня главным образом интересует сейф. Там деньги, билеты на самолет и ключ от ячейки в сейфовом хранилище «Кэмикл-банка». Если всего этого в сейфе не окажется, в чем я почти уверен, тогда я лечу в Нью-Йорк. Первым же рейсом.
– А виза? – напомнил Костя, доставая сигареты. – Если твой паспорт тоже был в сейфе, то, боюсь…
– Настоящий паспорт лежит между книг, на полке, – успокоил я бармена. – И моя многократная виза в Штаты заканчивается еще через неделю. Но на билет и дорогу наверняка понадобятся деньги. Ты дашь мне в долг тысячи полторы?
– Как и где ты собираешься их искать? Если они, действительно, сегодня улетели в Америку. – Николаев смерил меня скептическим взглядом и покачал головой. – Это то же самое, что искать иголку в стоге сена. Извини за пошлое сравнение.
– Ты плохо ее знаешь, старик. Эта сучка не любит делать лишние телодвижения. У ней каждый поступок имеет перед собой конкретную цель. За последние две недели я успел хорошо изучить ее характер…
– Что не помешало ей кинуть тебя, как последнего лоха, – напомнил Николаев.
– Не помешало, – согласился я. – Однако сути вопроса это не меняет. Она может легко профукать несколько тысяч на развлечения или одежду, но никогда не станет тратить деньги для отвода глаз. За отель и ящик в хранилище уплачено. Хотя теоретически ими можно было и не заморачиваться и решить все на месте, уже по приезде в Нью-Йорк. Следовательно, и тем и другим изначально предполагалось воспользоваться. Так зачем, даже обладая кругленькой суммой в наличных, тратить на такие мелочи свои кровные, если можно получить и то и другое на халяву? Будешь спорить?
– Не буду. Теоретически возможно все. Особенно если они считают тебя вне игры. В таком случае неожиданный визит ожившего смертника может принести свои плоды. Только тебе не следует соваться в это дело одному. Эх, жаль, что у меня нет американской визы! Я с удовольствием составил бы тебе компанию. Английский на разговорном уровне я знаю, к тому же с сегодняшнего дня у меня отпуск. Ровно месяц. Окорочком-то хоть поделишься со старым подельником? А то разбудил с утра пораньше, заставил ехать черт знает куда! – Впервые с момента нашей встречи на остановке Костя позволил себе улыбнуться. Потом вздохнул, посмотрел на мое заклеенное кусочками бактерицидного пластыря лицо и покачал головой,
– Забирай весь пакет, – криво усмехнулся я. – Только дай полторы штуки бакинских в долг. Я верну сразу же, как заберу у этой твари и ее дружка все, до последнего цента.
– Дам, дам, не переживай. Отдашь, когда сможешь.
– Ты не уверен, что у меня получится? – я воткнул в пепельницу окурок и взглянул на Костю.
– А ты сам в этом уверен?
– Представь себе – да. Как ни странно это звучит. На девяносто пять процентов.
– Когда станешь толстосумом, не забудь старого друга.
– Обещаю, – совершенно серьезно пообещал я. – Зайдешь вместе со мной в квартиру? Очень может оказаться, что там будет на что посмотреть.
– Куда я теперь денусь с подводной лодки. Зайду, конечно.
Мы добрались до Фурштадтской меньше чем за три часа. Я сразу же позвонил в дверь Марии Ивановне, так как ключ от моей берлоги теперь мог быть только у нее. Когда соседка увидела меня, да еще в таком плачевном состоянии, то охнула и схватилась за сердце:
– Денис, что случилось? Господи! Ты же должен был уже улететь!
– Небольшая заминка. Скоро все будет нормально. Я разбился на машине. Мария Ивановна, Катя не оставляла вам второй ключ, как договаривались?
– Нет. У меня только тот, что давал ты. Третий. А… она тоже была в машине?! Что с ней?!
– Да не переживайте вы так. Пострадало только железо. Дайте мне, пожалуйста, запасной ключ, а то я свой потерял во всей этой суматохе. Мне нужно переодеться, и все такое… – я вдруг почувствовал, как в самый неподходящий момент снова начинает кружиться голова и появляется тошнота. Я на секунду прикрыл глаза и, чтобы не упасть, прислонился к дверному косяку. Сотрясение мозга никогда не проходит бесследно. К сожалению.
– Боже мой, да ты не в себе, Денис! – всплеснула руками соседка. – Может, вызвать «скорую»?
– Спасибо, это лишнее. Возможно, что сегодня вечером я все-таки уеду, тогда занесу ключ обратно. Так что я не прощаюсь, тетя Маша.
Мы с Костей, который все это время тихо стоял за спиной, поднялись на два этажа выше.
Я открыл замок и прошел в гостиную. За одним из нижних ящиков стенки из мореного дуба скрывался крепко приваренный к арматуре и вцементированный в пол сейф. Как и входная дверь, он оказался заперт. Костя уселся в кресло и по-хозяйски подвинул к себе стоящую на столике керамическую пепельницу в виде черепа:
– Вот видишь, я оказался прав. Не нужны им, миллионерам, ни билеты на лайнер «Пан Ам», ни твои скромные сбережения. Ни, тем более, Нью-Йорк с номером в задрипанной гостинице и пустым банковским сейфом. Они уже наверняка где-нибудь на подлете к Кипру. А может, и вовсе не собираются покидать Россию. Осядут в ближнем Подмосковье, купят коттедж на охраняемой территории, вложат денежки в торговлю недвижимостью, и попробуй найди их. Ты прости, Кент, но тебя просто слишком часто били по голове за последние сутки, вот ты и перемудрил с сюжетом. Жизнь гораздо примитивней и скучней, чем в крутых детективных романах. По крайней мере, у нас в стране, – заключил бармен.
– Ошибаешься. Как раз именно в России реальность невероятнее любого книжного сюжета. – Я открыл бар, достал стоящую в дальнем углу внушительную черную бутылку с толстым горлышком из-под красного испанского вина, вытащил пробку и перевернул донышком вверх. На мягкий ковер упал дубликат ключа от сейфа. О его существовании не знала ни одна живая душа. В том числе и Катя. Всего четыре оборота – один вправо и три влево – и четырехсантиметровая дверца тяжелого несгораемого сейфа плавно открылась. С сочувственной улыбкой наблюдающий за моими манипуляциями Николаев застыл с открытым ртом.
Сейф был абсолютно пуст. Ни билетов на самолет, ни четырех с половиной тысяч долларов, ни маленького серебристого ключика от ячейки в хранилище нью-йоркского «Кэмикл-банка». Исчезли также личные документы и подаренные мне родителями много лет назад, на совершеннолетие, золотые запонки с малахитом. Я шумно вздохнул и повернулся к нахмурившему лоб Косте.
– Что, собственно, и требовалось доказать. Они улетели. В Штаты, сегодня днем. Предварительно забрав у меня ключ от сейфа и изъяв все здешнее богатство. Еще вопросы будут?
– Черт бы меня побрал, если ты не прав, старик, – пробормотал бармен. – Выходит, это я поторопился с выводами. Только не врубаюсь, на фига им второй билет на самолет, на твое имя? Без паспорта его все равно назад в кассу не примут.
– Ни для чего, – я поднялся на ноги и пожал плечами. – На память. Хранить будут, как боевой трофей. Вместе с часами, перстнем и запонками.
– Не понимаю. В руках – два миллиона баксов, а они… Вот же… крохоборы! – процедил сквозь зубы Костя и решительно поднялся с кресла. – Что дальше? Я целиком в твоем распоряжении.
– Дальше… Дальше уже некуда, яйца не пускают, – пробормотал я и на всякий случай решил осмотреть спальню. Больше всего мне было жалко именно запонок. Похожее чувство невосполнимой потери я испытал однажды, когда на моей руке во время рыбалки с лодки неожиданно расстегнулся браслет и в воду Финского залива булькнули оставшиеся в память о деде-фронтовике старенькие часы «Полет», которые он подарил мне, девятилетнему школьнику, за пару дней перед смертью. С подарившими мне запонки родителями, слава богу, все было в полном порядке, но так уж устроены люди – некоторые вещицы для них всегда несравненно дороже, чем их реальная цена в денежном эквиваленте.
К счастью, мои личные документы – в том числе свидетельство о правах собственности на квартиру – я обнаружил разбросанными по полу спальни. Постельное белье на кровати было смято, одеяло и подушки валялись на полу, а на разрисованной звездами бело-голубой простыне я заметил чуть подсохший, но еще достаточно свежий характерный след от спермы, при виде которого сразу заклокотал, как Везувий.
Эти гнусные твари не только подставили меня с деньгами, не только пытались убить, не только вывернули мои карманы и ограбили мой сейф, не брезгуя даже копеечными побрякушками, но еще и занимались сексом здесь, на моей кровати, всего несколько часов назад!!! И при этом точно знали, что отныне я – пустое место, зеро, состоявшийся или потенциальный, но однозначно – труп!!! Они трахались на моей кровати, охали, потели и наверняка смеялись, ощущая себя в минуту экстаза обалденно хитрыми, охренительно богатыми, а значит – крутыми!!! Ну, падлы-курвы, вы за это дорого заплатите. И мое внезапное возвращение с того света окажется для вас о-о-огромным сюрпризом!!!
– Я бы за такое вообще шкуру живьем содрал и голым в Африку пустил, – сказал за спиной Николаев. – Значит, летишь в Нью-Йорк?
Я молча кивнул.
– Тогда собирай шмотки и в темпе валим отсюда. Ко мне. У меня предчувствие, что оставаться здесь до утра небезопасно. – Костя сдвинул брови к переносице и задумчиво поскреб заросший щетиной подбородок. – Кончай тормозить, Кент. Ноги в руки – и вперед. В Нью-Йорке будешь громы и молнии метать, а сейчас надо головой думать. И про Браташа не забывай. Он в ярости, разыскивает свои пропавшие миллионы и особенно – тех, кто его так конкретно опустил. И никому не известно, что сейчас у него на уме…
– Мне не надо собираться, – буркнул я. – Все уже давно собрано. – Я подошел к шкафу-купе, отодвинул зеркальную дверь и вытащил объемистую туристическую сумку, которую планировал забрать перед отъездом в «Пулково». Вжикнув «молнией», наскоро проверил содержимое. Оно не представляло для Кати ни малейшей ценности и поэтому оказалось нетронутым. О том, что в сумке нет ценностей, только мои личные вещи и одежда, Зайка отлично знала – я собирался в дорогу у нее на глазах. Второй сумки, с ее шмотками и барахлом, я, разумеется, в шкафу не обнаружил…
Итак, за минувшие двое суток ситуация в корне поменялась. Я прозрел, едва не заплатив за это жизнью. Я больше не желал, лежа в обнимку с лживой коброй, созерцать небо в алмазах. И не собирался покидать Санкт-Петербург на большее количество дней, чем это требовалось для мести. Поэтому половину содержимого сумки я оставил дома. На кровати. Предварительно не удержавшись, сорвал с нее испачканную чужой спермой дорогую шелковую простыню, разорвал ее пополам, скомкал и швырнул в угол. Спать без брезгливости на зачуханном ублюдочным Катиным дружком белье, я бы уже все равно не смог…
Я не могу точно вспомнить, сколько раз срывался и падал, успевая в последнее мгновение кое-как сгруппироваться и не нанести себе серьезных увечий. Но ни одно из моих «приземлений» не было мягким, и каждый раз мне приходилось, кусая губы, подолгу лежать на куче листьев, восстанавливая силы, дыхание и ожидая, пока успокоится боль. Зато я хорошо помню, как при каждой неудаче громко ругался, а иногда даже рычал, как зверь. Ибо очень хорошо понимал – с каждой следующей неудачной попыткой мои силы, а следовательно, и шансы на спасение становятся меньше. Кожа на ладонях уже была содрана в лохмотья, но я не обращал внимания на такие «мелочи». Когда на карту поставлена жизнь, любое живое существо готово пожертвовать многим ради главной цели спасения. Попавшие в капкан волки отгрызают себе лапу, чтобы обрести свободу. Уж лучше так, чем сдохнуть!
Когда я уже окончательно вымотался и еле сдерживал себя, чтобы позорно, во весь голос, не разрыдаться от обиды, во время очередного – возможно, последнего, на которое бы хватило сил – восхождения мой указательный палец левой руки все-таки попал в нижнее звено чуть раскачивающейся цепи. Я так растерялся от долгожданной удачи, что самую чуточку расслабился, дрожащие от напряжения ноги соскользнули с мокрых досок, и я повис, беспомощно болтаясь в пяти метрах от дна. При этом весь вес тела обрушился на один-единственный палец.
И тогда я заорал. Я зашелся в крике так громко, насколько была способна в тот момент моя и без того осипшая от постоянной ругани и проклятий глотка. В воспаленном мозгу мелькнула мысль – если сейчас не сдюжу, не смогу удержаться, то можно играть похоронный марш. И тогда моя правая рука судорожно схватилась за жалобно скрипящую всеми звеньями ржавую цепь и подтянула тело на несколько сантиметров вверх. Следом за ней намертво уперлись в покатые стены колодца ноги. До этой проклятой ночи я никогда в жизни не тренировал растяжку и тем более не садился «в шпагат». Мои паховые мышцы горели огнем и в прямом смысле слова разрывались от напряжения. Цепь раскачивалась, скрежетала и гудела от невиданной нагрузки, а я медленно полз вверх и молил бога о том, чтобы забитый в ворот крюк не выскочил.
Последние пару метров, когда на смену скользким доскам пришел шершавый бетон, показались мне широкой парадной лестницей, выстеленной бархатной ковровой дорожкой. Я сделал последнее усилие, ухватился рукой за край колодца, отпустил цепь и, перевалившись на другую сторону, уткнулся лицом в густо пахнущую травой и сыростью землю. Да так и остался лежать на спине, с открытыми глазами, впав в состояние полной прострации. Это было пограничное состояние, нечто промежуточное между сном и явью. Я провел в нем не менее пары часов, прежде чем вновь обрел ясность ума и смог сесть и прислониться спиной к стенке едва не ставшего для меня могилой колодца. К тому времени уже наступило утро и окончательно рассвело. Подул холодный, порывистый ветер. По хмурому небу быстро плыли темные дождевые тучи. Начинало моросить. Я внимательно оглядел место, где оказался. С трех сторон обширной, заросшей высокой пожухлой травой поляны, на которой находился колодец, был лес. С четвертой, метрах в тридцати, проходила наезженная грунтовка.
Только сейчас я почувствовал, как мне холодно. Стесняющие движения куртку, пиджак и ботинки пришлось снять, бросив на дне колодца, из одежды на мне были лишь брюки и тонкая, донельзя грязная рубашка из вискозы. А температура окружающего воздуха вряд ли превышала шесть-восемь градусов. Кружилась голова, тошнило, скребло в горле и до одури хотелось пить. Изнеможенные запредельной нагрузкой мышцы рук, ног, живота, плечевого пояса и спины сотрясали судороги. Особенно болели икры. Я долго растирал и массировал их изодранными в кровь руками. Кое-как разогревшись, встал и, пошатываясь, побрел – босиком! – в сторону дороги. У самой колеи заметил обширную лужу с глинистой коричневой водой, опустился на колени и тщательно обмыл липкое от пота лицо и саднящие руки. Обтерся рубашкой. Вспомнив пионерское детство с его бесчисленными ушибами, царапинами и ссадинами на коленках, пошарил в траве, нашел дряблые, но еще не окончательно увядшие листья подорожника. Сунул их в рот, тщательно разжевал и получившейся зеленой кашицей тщательно натер ладони, тем самым частично обезопасив себя от заражения крови. Если к вечеру не загноится, то через двое-трое суток непременно заживет…
В какой стороне находится питерская трасса, я определить не смог, сколько ни старался, поэтому наугад выбрал направление и пошел вдоль дороги к лесу. Прочь от этого проклятого места, где я, стараниями бандитской подстилки и ее дружка, едва не нашел свое последнее пристанище. Я рассуждал так – если есть колодец, значит, где-то неподалеку обязательно должны быть дома. Катя и сообщник не стали бы увозить меня слишком далеко от трассы…
Двигаясь вдоль обочины грунтовки, я обогнул оказавшийся не столь большим, как казалось вначале, перелесок и на открывшейся сразу за ним огромной поляне увидел вполне добротные кирпичные строения, издали напоминающие то ли склады, то ли небольшое производство. Из трубы на крыше одного из трех одноэтажных зданий вился в небо серый дымок, и мой нос сразу же уловил витающий в воздухе приятный запах свежих копченостей. Я без раздумий свернул на примыкающую к строениям дорогу, упирающуюся в распахнутые ворота. У меня уже не было сомнений, что я попал в коптильный цех. Во дворе стояли металлические тележки-рамы с болтающимися на них острыми крюками для подвески туш. А возле одного из зданий, самого большого, был припаркован новенький грузовой микроавтобус «форд-транзит» с надписью «Псковский деликатес» и реквизитами фирмы на кузове. Наличие транспортного средства обнадеживало больше всего. Значит, если повезет, я смогу позвонить отсюда в Питер и попросить кого-нибудь из знакомых приехать и забрать меня или, на худой конец, выпросить у местных обитателей какую-нибудь отстойную, предназначенную на выброс обувку и добраться до трассы. А там, без особых заморочек, сесть на попутку или рейсовый автобус до Санкт-Петербурга. Единственная проблема заключалась в моем жалком внешнем виде и в том, что у меня за душой не было ни копейки денег. Катя и ее отморозок не только обчистили мои карманы, выудив из них деньги и фальшивый паспорт, не только сняли с руки дорогие часы, но не поленились и стянули с пальца золотой перстень-печатку, который всегда можно было бы использовать в качестве платежного средства. Золото – оно и в псковских лесах золото…
Я прошел через открытые ворота, пересек территорию и вошел в здание коптильни, со скрипом отворив дверь и остановившись на пороге.
На меня смотрели две пары внимательных, оценивающих глаз. Они принадлежали крепким приземистым мужикам лет около сорока пяти, одетым в аккуратную спецодежду с клеенчатыми фартуками. Повсюду на привинченных к потолку крюках висели свежие свиные туши. Чуть позади сидящих за столиком и завтракающих бутылкой водки с обильной закусью коптильщиков виднелась огромных размеров деревянная плаха с воткнутым в нее тяжелым топором для разделки мяса. А левее находилась еще одна дверь, обитая железным листом. Именно за ней, по всей видимости, и располагалось само коптильное помещение. Окинув меня взглядами с головы до босых, если не считать драных носков, ног, мужики многозначительно переглянулись, а потом тот, что казался старшим, обтер руки о фартук и спросил:
– Чего тебе здесь надо, парень? Беда какая приключилась… или так зашел, мимоходом?
В помещении было темновато, поэтому, поднявшись из-за стола, он подошел поближе и остановился, нахмурив кустистые брови и внимательно меня разглядывая.
– Э, да ты словно с того света вернулся! – пробасил коптильщик, пожевав губами. – Да-а, хорошо же тебя отмудохали… Как ты здесь очутился? До киевской трассы пять километров!
– До… какой трассы? – мне показалось, что я ослышался.
– Ну, в смысле до питерской, – видя мое нешуточное удивление, поправился мужик. – Вообще-то она считается Киевской. Через Псков… Так чего ты тут делаешь? С бодуна, что ли? И долго пил?
– Я не с бодуна, – прохрипел я севшим от криков голосом. – Просто шел вечером по улице, кто-то сзади ударил по голове, больше ничего не помню. Очнулся уже, в колодце.
– Где, где?! – вмешался в разговор второй коптильщик и тоже подошел ко мне. – В каком таком колодце?
– Здесь, за лесом. Там воды нет.
– Да каким же макаром ты оттуда выбрался, едрена вошь?! – пробасил первый, удивленно тараща глаза. – Я знаю этот колодец, его лет двадцать пять назад вырыли, да только вода вскоре ушла. Там семь с половиной метров, насмерть расшибешься, если грянешься!!!
– Там на дне куча листьев старых. И кусок цепи от ворота болтается. Так и выбрался. С двадцатой попытки, – буркнул я. – У вас здесь телефон есть? Мне нужно срочно позвонить.
– В ментовку? – второй коптильщик, хмыкнув, презрительно скривил губы, – Оно, конечно, можно и туда, да только толку от легавых все равно не будет. Где же они тебе сыщут тех сволочей? Их, поганцев, столько сейчас по ночам шастает, хоть из автомата стреляй, прям на месте. Как псов бешеных.
– Ты лучше, паря, херней не занимайся, а сходи в церкву и свечку Николаю Чудотворцу поставь. И всю оставшуюся жизнь моли бога, что легко отделался, – поддержал напарника другой. – Эвон, какая дырень в голове! С кровянкой. Так, милый друг, можно и безмозгов остаться.
– Я не собираюсь заявлять в милицию, – вздохнул я. – Просто другу позвоню. В Питер, пускай приезжает и забирает меня отсюда. Куда я в таком драном виде сунусь, без денег и паспорта.
– Так ты что… из самого Ленинграда?! Что, прям оттуда и увезли?!
– Нет, я во Пскове был. Только у меня там никого нет знакомых, кто бы забрать мог. Я там проездом был, ненадолго. Телефон дадите?
– Ладно, жди здесь, – кивнул старший и вышел из коптильни. Я услышал, как хлопнула дверца «форда». Когда мужик вернулся, в его руке был сотовый телефон.
– Пользоваться этой штукой, наверное, умеешь? – спросил он с ухмылкой, протягивая мне трубку.
– Да. Спасибо. Я не буду много болтать, всего минуту. У него федеральный номер?
– Само собой, – снова хмыкнул коптильщик и, почесав живот, добавил не без гордости: – Как положено.
– Ты, это, земеля, без церемоний! Говори, сколько потребуется, – похлопал меня по плечу второй. – Мы же не звери какие черножопые, мы люди русские. Все понимаем. С каждым такая беда может приключиться, жизнь сейчас такая, мать ее ети! Ты давай, звони, а я пока принесу аптечку, надо тебя не много подремонтировать, а то мало ли какая зараза пристанет…
Я набрал код Санкт-Петербурга и домашний номер бармена Кости из «Старого диктатора». Только бы он оказался дома!
– Чего надо?! – после серии длинных гудков из трубки наконец-то донесся заспанный голос Николаева. Наверняка только что вернулся со смены и едва успел смежить веки. – Время – половина девятого ночи!!!
– Костя, это я, Денис. Я тут влип в одну очень нехорошую историю. Ты не мог бы за мной заехать?
– А, Кент… Какая еще история? – зевая, протянул Костя. – Пьяный, что ли?
– Нет, абсолютно. Меня ночью ударили по голове и сняли все, что только можно было. Денег – ни копейки. Документов тоже нет. В общем, без тебя я пропал. Выручай.
– А где ты? – спросил мой приятель, как пить дать уже мысленно чертыхаясь, что снова не удастся выспаться после работы.
– Точно не знаю. Где-то в районе Пскова.
– Где?! Ты что, рехнулся?! Какого черта тебя потащило в такую дыру?!
– Я все тебе расскажу при встрече. Я тут в одном месте, сейчас тебе объяснят, как сюда проехать, – я уже собирался передать сотовый стоящему рядом с плахой коптильщику, но тот сказал:
– Передай своему другу, чтобы подъезжал на автобусную остановку. Девятый километр. Я, тебя туда сам довезу, а то он тут целый час по лесу плутать будет.
– Я все слышал, – сообщил Костя, едва я открыл рот. – Ладно, сейчас рожу умою и поеду к тебе. Часа через три с половиной будь на месте. Все.
– Спасибо, старик.
– Давай, после поговорим, – и Николаев отключился. Я отдал трубку коптильщику в тот самый момент, когда в цех вернулся второй. В одной его руке была санитарная аптечка, в другой – пара стоптанных ботинок сорок последнего размера. Без шнурков.
– Надень пока коцы. А то еще и ревматизм заработаешь. И садись на стул, будем репу твою дезинфицировать!..
После окончания процедуры асептики мужики налили мне стакан водки и накормили хлебом, свежими овощами, зеленью и копченым мясом. Потом отвели в соседнее здание, дали отдохнуть пару часов и, как обещали, отвезли на микрушке к остановке автобуса, всучив пакет с увесистым куском копченой поросятины.
Примерно через пятнадцать минут появился Костя на своем «опеле-вектра». Он сразу заметил меня, развернулся, открыл дверь. Я упал на сиденье и протянул ему руку.
– Чем от тебя пахнет? – бросив взгляд на пакет с окороком, спросил Николаев. – Сусликов на костре жарил?
– Хуже. Сейчас я тебе расскажу такую историю, от которой у тебя глаза из орбит повылазят. Только одно условие – все строго между нами. И не перебивай, пока я не скажу «можно».
– Валяй! – кивнул Костя. Мы тронулись с места и вскоре уже неслись в сторону Питера со скоростью сто пятьдесят километров в час.
Когда я закончил свой печальный рассказ, Николаев задал самый правильный вопрос, какой только мог быть задан в такой ситуации:
– Что ты собираешься делать?
– Сначала нужно добраться до дома, там видно будет. Меня главным образом интересует сейф. Там деньги, билеты на самолет и ключ от ячейки в сейфовом хранилище «Кэмикл-банка». Если всего этого в сейфе не окажется, в чем я почти уверен, тогда я лечу в Нью-Йорк. Первым же рейсом.
– А виза? – напомнил Костя, доставая сигареты. – Если твой паспорт тоже был в сейфе, то, боюсь…
– Настоящий паспорт лежит между книг, на полке, – успокоил я бармена. – И моя многократная виза в Штаты заканчивается еще через неделю. Но на билет и дорогу наверняка понадобятся деньги. Ты дашь мне в долг тысячи полторы?
– Как и где ты собираешься их искать? Если они, действительно, сегодня улетели в Америку. – Николаев смерил меня скептическим взглядом и покачал головой. – Это то же самое, что искать иголку в стоге сена. Извини за пошлое сравнение.
– Ты плохо ее знаешь, старик. Эта сучка не любит делать лишние телодвижения. У ней каждый поступок имеет перед собой конкретную цель. За последние две недели я успел хорошо изучить ее характер…
– Что не помешало ей кинуть тебя, как последнего лоха, – напомнил Николаев.
– Не помешало, – согласился я. – Однако сути вопроса это не меняет. Она может легко профукать несколько тысяч на развлечения или одежду, но никогда не станет тратить деньги для отвода глаз. За отель и ящик в хранилище уплачено. Хотя теоретически ими можно было и не заморачиваться и решить все на месте, уже по приезде в Нью-Йорк. Следовательно, и тем и другим изначально предполагалось воспользоваться. Так зачем, даже обладая кругленькой суммой в наличных, тратить на такие мелочи свои кровные, если можно получить и то и другое на халяву? Будешь спорить?
– Не буду. Теоретически возможно все. Особенно если они считают тебя вне игры. В таком случае неожиданный визит ожившего смертника может принести свои плоды. Только тебе не следует соваться в это дело одному. Эх, жаль, что у меня нет американской визы! Я с удовольствием составил бы тебе компанию. Английский на разговорном уровне я знаю, к тому же с сегодняшнего дня у меня отпуск. Ровно месяц. Окорочком-то хоть поделишься со старым подельником? А то разбудил с утра пораньше, заставил ехать черт знает куда! – Впервые с момента нашей встречи на остановке Костя позволил себе улыбнуться. Потом вздохнул, посмотрел на мое заклеенное кусочками бактерицидного пластыря лицо и покачал головой,
– Забирай весь пакет, – криво усмехнулся я. – Только дай полторы штуки бакинских в долг. Я верну сразу же, как заберу у этой твари и ее дружка все, до последнего цента.
– Дам, дам, не переживай. Отдашь, когда сможешь.
– Ты не уверен, что у меня получится? – я воткнул в пепельницу окурок и взглянул на Костю.
– А ты сам в этом уверен?
– Представь себе – да. Как ни странно это звучит. На девяносто пять процентов.
– Когда станешь толстосумом, не забудь старого друга.
– Обещаю, – совершенно серьезно пообещал я. – Зайдешь вместе со мной в квартиру? Очень может оказаться, что там будет на что посмотреть.
– Куда я теперь денусь с подводной лодки. Зайду, конечно.
Мы добрались до Фурштадтской меньше чем за три часа. Я сразу же позвонил в дверь Марии Ивановне, так как ключ от моей берлоги теперь мог быть только у нее. Когда соседка увидела меня, да еще в таком плачевном состоянии, то охнула и схватилась за сердце:
– Денис, что случилось? Господи! Ты же должен был уже улететь!
– Небольшая заминка. Скоро все будет нормально. Я разбился на машине. Мария Ивановна, Катя не оставляла вам второй ключ, как договаривались?
– Нет. У меня только тот, что давал ты. Третий. А… она тоже была в машине?! Что с ней?!
– Да не переживайте вы так. Пострадало только железо. Дайте мне, пожалуйста, запасной ключ, а то я свой потерял во всей этой суматохе. Мне нужно переодеться, и все такое… – я вдруг почувствовал, как в самый неподходящий момент снова начинает кружиться голова и появляется тошнота. Я на секунду прикрыл глаза и, чтобы не упасть, прислонился к дверному косяку. Сотрясение мозга никогда не проходит бесследно. К сожалению.
– Боже мой, да ты не в себе, Денис! – всплеснула руками соседка. – Может, вызвать «скорую»?
– Спасибо, это лишнее. Возможно, что сегодня вечером я все-таки уеду, тогда занесу ключ обратно. Так что я не прощаюсь, тетя Маша.
Мы с Костей, который все это время тихо стоял за спиной, поднялись на два этажа выше.
Я открыл замок и прошел в гостиную. За одним из нижних ящиков стенки из мореного дуба скрывался крепко приваренный к арматуре и вцементированный в пол сейф. Как и входная дверь, он оказался заперт. Костя уселся в кресло и по-хозяйски подвинул к себе стоящую на столике керамическую пепельницу в виде черепа:
– Вот видишь, я оказался прав. Не нужны им, миллионерам, ни билеты на лайнер «Пан Ам», ни твои скромные сбережения. Ни, тем более, Нью-Йорк с номером в задрипанной гостинице и пустым банковским сейфом. Они уже наверняка где-нибудь на подлете к Кипру. А может, и вовсе не собираются покидать Россию. Осядут в ближнем Подмосковье, купят коттедж на охраняемой территории, вложат денежки в торговлю недвижимостью, и попробуй найди их. Ты прости, Кент, но тебя просто слишком часто били по голове за последние сутки, вот ты и перемудрил с сюжетом. Жизнь гораздо примитивней и скучней, чем в крутых детективных романах. По крайней мере, у нас в стране, – заключил бармен.
– Ошибаешься. Как раз именно в России реальность невероятнее любого книжного сюжета. – Я открыл бар, достал стоящую в дальнем углу внушительную черную бутылку с толстым горлышком из-под красного испанского вина, вытащил пробку и перевернул донышком вверх. На мягкий ковер упал дубликат ключа от сейфа. О его существовании не знала ни одна живая душа. В том числе и Катя. Всего четыре оборота – один вправо и три влево – и четырехсантиметровая дверца тяжелого несгораемого сейфа плавно открылась. С сочувственной улыбкой наблюдающий за моими манипуляциями Николаев застыл с открытым ртом.
Сейф был абсолютно пуст. Ни билетов на самолет, ни четырех с половиной тысяч долларов, ни маленького серебристого ключика от ячейки в хранилище нью-йоркского «Кэмикл-банка». Исчезли также личные документы и подаренные мне родителями много лет назад, на совершеннолетие, золотые запонки с малахитом. Я шумно вздохнул и повернулся к нахмурившему лоб Косте.
– Что, собственно, и требовалось доказать. Они улетели. В Штаты, сегодня днем. Предварительно забрав у меня ключ от сейфа и изъяв все здешнее богатство. Еще вопросы будут?
– Черт бы меня побрал, если ты не прав, старик, – пробормотал бармен. – Выходит, это я поторопился с выводами. Только не врубаюсь, на фига им второй билет на самолет, на твое имя? Без паспорта его все равно назад в кассу не примут.
– Ни для чего, – я поднялся на ноги и пожал плечами. – На память. Хранить будут, как боевой трофей. Вместе с часами, перстнем и запонками.
– Не понимаю. В руках – два миллиона баксов, а они… Вот же… крохоборы! – процедил сквозь зубы Костя и решительно поднялся с кресла. – Что дальше? Я целиком в твоем распоряжении.
– Дальше… Дальше уже некуда, яйца не пускают, – пробормотал я и на всякий случай решил осмотреть спальню. Больше всего мне было жалко именно запонок. Похожее чувство невосполнимой потери я испытал однажды, когда на моей руке во время рыбалки с лодки неожиданно расстегнулся браслет и в воду Финского залива булькнули оставшиеся в память о деде-фронтовике старенькие часы «Полет», которые он подарил мне, девятилетнему школьнику, за пару дней перед смертью. С подарившими мне запонки родителями, слава богу, все было в полном порядке, но так уж устроены люди – некоторые вещицы для них всегда несравненно дороже, чем их реальная цена в денежном эквиваленте.
К счастью, мои личные документы – в том числе свидетельство о правах собственности на квартиру – я обнаружил разбросанными по полу спальни. Постельное белье на кровати было смято, одеяло и подушки валялись на полу, а на разрисованной звездами бело-голубой простыне я заметил чуть подсохший, но еще достаточно свежий характерный след от спермы, при виде которого сразу заклокотал, как Везувий.
Эти гнусные твари не только подставили меня с деньгами, не только пытались убить, не только вывернули мои карманы и ограбили мой сейф, не брезгуя даже копеечными побрякушками, но еще и занимались сексом здесь, на моей кровати, всего несколько часов назад!!! И при этом точно знали, что отныне я – пустое место, зеро, состоявшийся или потенциальный, но однозначно – труп!!! Они трахались на моей кровати, охали, потели и наверняка смеялись, ощущая себя в минуту экстаза обалденно хитрыми, охренительно богатыми, а значит – крутыми!!! Ну, падлы-курвы, вы за это дорого заплатите. И мое внезапное возвращение с того света окажется для вас о-о-огромным сюрпризом!!!
– Я бы за такое вообще шкуру живьем содрал и голым в Африку пустил, – сказал за спиной Николаев. – Значит, летишь в Нью-Йорк?
Я молча кивнул.
– Тогда собирай шмотки и в темпе валим отсюда. Ко мне. У меня предчувствие, что оставаться здесь до утра небезопасно. – Костя сдвинул брови к переносице и задумчиво поскреб заросший щетиной подбородок. – Кончай тормозить, Кент. Ноги в руки – и вперед. В Нью-Йорке будешь громы и молнии метать, а сейчас надо головой думать. И про Браташа не забывай. Он в ярости, разыскивает свои пропавшие миллионы и особенно – тех, кто его так конкретно опустил. И никому не известно, что сейчас у него на уме…
– Мне не надо собираться, – буркнул я. – Все уже давно собрано. – Я подошел к шкафу-купе, отодвинул зеркальную дверь и вытащил объемистую туристическую сумку, которую планировал забрать перед отъездом в «Пулково». Вжикнув «молнией», наскоро проверил содержимое. Оно не представляло для Кати ни малейшей ценности и поэтому оказалось нетронутым. О том, что в сумке нет ценностей, только мои личные вещи и одежда, Зайка отлично знала – я собирался в дорогу у нее на глазах. Второй сумки, с ее шмотками и барахлом, я, разумеется, в шкафу не обнаружил…
Итак, за минувшие двое суток ситуация в корне поменялась. Я прозрел, едва не заплатив за это жизнью. Я больше не желал, лежа в обнимку с лживой коброй, созерцать небо в алмазах. И не собирался покидать Санкт-Петербург на большее количество дней, чем это требовалось для мести. Поэтому половину содержимого сумки я оставил дома. На кровати. Предварительно не удержавшись, сорвал с нее испачканную чужой спермой дорогую шелковую простыню, разорвал ее пополам, скомкал и швырнул в угол. Спать без брезгливости на зачуханном ублюдочным Катиным дружком белье, я бы уже все равно не смог…