Страница:
Зазвонил мобильник. Я торопливо достал из кармана пиджака телефон и включил связь:
– Кремль. Приемная Борис Похмелыча.
– Хээло. У аппарата Клин Блинтон. Мне нужен мистер Стерльникофф, – раздался мужской голос с чуть различимой хрипотцой.
– Оба-на. Легок на помине, – хмыкнул я, узнав голос бармена Кости. – Я только что о тебе думал.
– Здорово, Кент. Не узнал тебя. Значит, богатым будешь, – вздохнул труженик стойки. – Ты сейчас можешь говорить или мне позвонить позже?
– Я вечерком собирался в клуб зайти. Как всегда. Сегодня, если мне память не изменяет, наш день. Пора за зарплатой.
– Сегодня чужой день, – металлическим голосом отрубил Костя. – Зарплата отменяется. Поэтому я тебе и звоню, старик. Баста. Халява с боями накрылась медным тазом.
В груди у меня словно разбили капсулу с жидким азотом. Сердце дернулось от нестерпимого холода, мгновенно окаменело и покрылось толстым слоем инея. Я закрыл глаза и откинулся на подголовник сиденья: «Вот и финиш. Конец фильма».
– Его убили минувшей ночью в Юкках. – Дав мне пару секунд на осмысление глубины постигшего нас облома, сухо сообщил бармен. – К нашему делу это напрямую не относится. Несколько уродов в масках ворвались в коттедж, кончили пса, связали жену, приставили ствол к голове лежащего в кроватке трехлетнего малыша и потребовали отдать все – валюту, рубли, золото. Когда он отдал ценности, эти скоты без лишних разговоров убрали всех, с контрольным выстрелом в голову.
– Даже… – сглотнул я подступивший к горлу комок.
– Я же сказал – всех! – впервые за время разговора повысил голос Костя. – Хочешь знать, чей это был дом? Он был моим одноклассником. Ему принадлежал целый питомник питбулей. Тех самых, которых наши боссы частенько выставляют на ринг. Он знал каждого из своих псов так же хорошо, как ты – свой член. И мог заранее предсказать исход любой схватки, в которой участвовали обе его псины. Одной из собак перед боем специально делали укол… Как-то давно на охоте под Приозерском я спас ему жизнь. В последний момент завалил бегущего из оврага раненного в спину кабана. Через несколько лет мы случайно встретились в парке у Петропавловки. Выпили пива. Я рассказал, где и кем работаю, и так, чисто в шутку, напомнил о старом должке. А он понял всерьез. Ввел меня в курс его темных дел с клубом. В общем, мы договорились, чтобы не слишком привлекать внимания, результат одного боя из трех, в котором сходятся его кабыздохи, он будет мне сообщать утром, накануне. В течение одного года. Я смогу делать ставки и зарабатывать. Главное условие – не зарываться и не злоупотреблять большими ставками. Что мы с тобой с успехом и делали…
– Год? – переспросил я, мысленно прикидывая, сколько времени мы с Костей уже дурили тотализатор. – Выходит нам по-любому оставалось снимать банк только месяц.
– Ровно четыре недели, – поправил меня Костя.
Мы снова замолчали. На сей раз пауза затянулась.
– Ладно, – наконец нарушил тишину бармен. – Приходи вечером. Просто так. Посидим. Хреново мне сегодня, Кент.
– Я понимаю, – я кивнул своему отражению в панорамном зеркале, словно в эту секунду Костя мог меня видеть. – Обязательно буду. Давай, старик.
Он повесил трубку. Я убрал мобильник в карман и, набрав полные легкие воздуха, громко и яростно выматерился. Такое «сиктым-лахтырдым» в три этажа выдал, что ни один филолог-матеровед специально не придумал бы. Я был в бешенстве. Я был раздавлен и опустошен. Я в одночасье вдруг оказался в полной заднице, темной, бездонной и полной лежалого дерьма. В какой-то миг мне даже показалось, что я умер. А может, это просто покачнулось, померкнув на мгновение, сознание? Так или иначе в течение часа мир для меня из белого превратился в черно-красный. Убитый мальчик, которого я никогда не видел, то и дело вставал перед глазами…
Домой я ехал на автопилоте. Мне непрерывно сигналили, обгоняя, но я ничего не слышал. Мне было все равно. Зарулив в арку двора, я бросил «БМВ» у подъезда, игнорируя лифт, пешком поднялся к себе на пятый этаж и, едва переступив порог, направился к холодильнику. Достал бутылку клюквенной финской водки, не снимая ботинок рухнул в кресло в гостиной, взял из барного столика пузатый стакан, плеснул сотку, выпил, плеснул еще одну. Устало развалился и принялся тянуть крепкое пойло, беззвучно матеря все на свете. Единственное, чего я желал в тот момент, находилось у меня в стакане и сверкало в лучах пробивающегося сквозь приоткрытые шторы солнца напоминающим свежую кровь рубиновым огнем.
По мере того как приятная теплота обволакивала стенки пустого желудка, а алкоголь медленно, но неотвратимо делал свое дело, я почувствовал себя несколько легче. Что толку впадать в транс от двух нокаутов судьбы? Подумаешь, остался без халявного выигрыша и непыльной работенки! Да и то – не совсем. Ведь стоит Моисевичу только пальчиком поманить, и за зарплатой в пять сотен зеленых ломанутся десятки, если не сотни классно разбирающихся в тачках парней, для которых место зама по реализации в автосалоне на проспекте Энергетиков – предел жизненных мечтаний. В конце концов пятьсот баксов – не такая уж смешная сумма для стоящего на дворе девяносто четвертого года! Если не валять дурака и жить обычной, размеренной жизнью среднего обывателя, то…
Но как я ни старался убедить себя в том, что катастрофа произошла лишь в моем разыгравшемся воображении, ничего не получалось. Я твердо знал: если я не смогу жить так, как прежде, в моей судьбе наступит абзац. Только вот выхода из создавшейся ситуации я пока не видел. Тем временем бутылка «Финляндии» потихоньку пустела. Когда в ней осталось всего на полпальца, в мою изрядно загруженную теперь уже не только проблемами, но и алкоголем голову забрела дикая идея. Мне вдруг захотелось пойти в церковь, расположенную в паре кварталов от дома, и попросить помощи у бога. Это было странное желание, учитывая тот факт, что за свои двадцать девять лет я был в храме Господнем всего дважды. Первый раз в возрасте пяти месяцев, когда моя глубоко верующая бабка решила в тайне от родителей покрестить чадо закоренелых атеистов. Во второй – когда в третьем классе школы мой приятель Леха уговорил меня сбежать с уроков и зайти в храм «посмотреть на попов». В те, брежневские, годы священники были чем-то экзотическим, и при их появлении на улице многие прохожие выкручивали шеи, провожая бородатых служителей культа долгим взглядом… Короче, мы с Лехой заявились в дом Господний в школьной форме и пионерских галстуках, увидев которые старый дьякон в черном рубище обозвал нас детьми Сатаны и едва ли не взашей прогнал из храма. С тех пор я даже не вспоминал о религии, искренне считая ее уделом недалеких толопанцев, способом оболванивания толпы и выкачивания денег из доверчивых бабушек. Ведь не зря один из известных американских теоретиков бизнеса назвал христианскую церковь «самым успешным коммерческим проектом в истории человечества». Какая еще фирма может похвастать двухтысячелетней историей, поразительной жизнестойкостью в самые сложные периоды человеческой истории и наличием собственного государства? В общем, я считал себя достаточно просвещенным и прогрессивным парнем, чтобы добровольно вливаться в послушное церковное стадо.
Однако к моменту, когда бутылка окончательно опустела, мое спонтанное желание во что бы то ни стало посетить церковь достигло апогея. И я не выдержал. Достал из сейфа кожаное портмоне, отсчитал пятьсот баксов, сунул их в карман и, слегка покачиваясь, вышел из квартиры. На улице лил страшный ливень, но мне было лень возвращаться за зонтом. Я покинул двор, перешел улицу и не совсем твердым шагом направился к виднеющимся вдали куполам православного собора Святой Троицы.
Зайдя внутрь храма, я подошел к киоску, торгующему свечами, иконками и прочими церковными безделушками, и пробежался глазами по богатому выбору всевозможных цепей и крестов. Из тех, что были выставлены на обтянутой черным бархатом картонке, мне решительно ничего не приглянулось. Слишком невыразительно. Тогда я наклонился к окошку, за которым читала какую-то ветхую книгу совсем юная монашка, и, дыхнув перегаром, отчего бедолага поморщилась, вежливо попросил показать мне что-нибудь «покруче».
– Что-нибудь… что? – переспросила монашка, непонимающе глядя на нависшего над стеклянной перегородкой высокого светловолосого парня в мокром до нитки пиджаке и расстегнутой на три верхние пуговицы кремовой рубашке.
– В смысле, потяжелее, – с улыбкой расшифровал я. – Цепь грамм на тридцать, золотую, с крестом и гимнастом… Ой, простите! С Господом, конечно! В общем, вы меня поняли?
Девчонка нахмурила бледный лобик, торопливо перекрестилась, что-то прошептав, окинула меня полным осуждения взглядом и сказала:
– Я посмотрю, подождите минутку, – и, закрыв окошко на защелку, скрылась за прикрытой плотной шторой дверью.
Вернулась она через пару минут, неся в руке три увесистые «голды» с болтающимися на них тяжелыми крестами. Я сразу же заинтересовался самой толстой цепочкой, повертел ее в руках и удовлетворенно кивнул:
– И на сколько такая тянет? Ну, в смысле, сколько стоит?
– Это очень дорогое изделие и дорогой крест, – тихо сказала девушка. – Видите, там, посередине, бриллиант, – она перевела взгляд с креста на мои глаза и сообщила: – Все вместе стоит два миллиона четыреста восемьдясят тысяч.
– Я возьму. – Цена меня вполне устраивала. – Только… Есть одна маленькая загвоздка. У меня доллары. Отложите, пожалуйста, я поменяю их на рубли и сразу вернусь.
– Доллары? – переспросила монашка и пожала плечами. – Извините, я не могу принять от вас валюту. Я в ней ничего не понимаю, да и проверить не смогу – фальшивая она или нет. Подождите, не уходите. Я сейчас позову батюшку Сергия. Возможно, он сможет вам помочь… – и снова юркнула за прикрытую шторой дверь.
Стоявшие позади меня в очереди к церковному киоску две древние бабульки в черных платках стали громко перешептываться между собой и креститься. Они таращились на меня, на зажатые в руке стодолларовые бумажки и укоризненно качали головой.
– Ты погляди-ка, Нюра. Новый русский! – шепнула одна другой на ухо, чем вызвала на моем лице улыбку. Да уж, новее не бывает. Куда уж нам, безработным. Разве что к придурку Зяме задницей вперед податься, типа, в заместители. Чтобы натурально с голоду не сдохнуть…
Упитанный пожилой батюшка с окладистой бородой оказался не меньшим профессионалом в отношении СКВ, чем парни, весь световой день толпящиеся на «бирже» возле Апраксина рынка и под прикрытием зорко наблюдающей бандитской охраны меняющие «дерево» на «зелень». Священник, не говоря ни слова, извлек откуда-то из-под рясы портативный валютный тестер, взял у меня баксы, деловито проверил каждую купюру. Затем посмотрел на меня почти дружелюбно, спрятал доллары в недрах одеяния, шепнул девчонке сумму в рублях, которую следовало выдать в качестве сдачи, и сказал:
– Вам, сын мой, нужно поставить свечу Николаю Чудотворцу. Вы ведь пришли просить Господа нашего об удаче в делах, не так ли?
Я кивнул, застегивая на шее замок толстой витой цепочки.
– Тогда возьмите свечу и проходите туда, справа от алтаря, – посоветовал поп и удалился.
Спустя пару минут я покинул храм Святой Троицы, ощущая странное головокружение, тошноту и непривычную тяжесть на шее от цепочки с православным золотым крестом. Странным образом почти протрезвевший, я долго стоял на ступеньках, вдыхая полной грудью влажный, уже по-осеннему прохладный воздух северной столицы, и лишь затем шагнул из-под козырька под дождь и побежал в сторону дома.
Я бежал по пузырящимся лужам, жмурясь и фыркая от застивших глаза капель и вполне искренне просил всесильное Небо о том, чтобы мне на голову вдруг свалился чемодан, полный денег.
– И что, никаких подходящих вариантов на горизонте?
– Абсолютно, – покачал головой я, раздавливая окурок. – Зиму как-нибудь перебедую на старых запасах, а как травка молодая проклюнется и солнышко пригреет, поеду бутылки собирать. В Петродворец. Говорят, если не лениться, в пивной сезон можно в одном только Нижнем парке до ста штук в день надыбать, – грустно пошутил я и взглядом указал Косте на пустой бокал. Он наполнил его снова, помахал рукой вошедшему в зал завсегдатаю Карелу, нашему общему знакомому, владеющему крупной сетью игровых автоматов, расставленных в десятках, если не сотнях баров по всему Питеру. Бизнес процветал, и «капуста» рубилась ящиками, что было очень заметно по сияющему, холеному и улыбчивому лицу Карела.
– Говорят, он свой ночной клуб скоро откроет, – сообщил Костя, запоздало подкладывая под кружку кружок фирменной картонки с маркой пива. – Покруче нашего, собачьего. С гладиаторскими боями. Готов спорить, большую часть клиентуры к себе переманит. Он же здесь с половиной завсегдатаев запанибрата.
– Так и будет, – хмыкнул я, играя желваками. – Бизнес – штука жестокая. Кстати, хорошо, что ты заранее сказал насчет бойцовского клуба. Надо будет подойти к Карелу, потрещать. Может, еще не всех уборщиков в штат набрали, глядишь, и для меня теплое местечко найдется. Как думаешь, Костян? Потяну? Со шваброй и пылесосом?
– Ладно тебе, Кент, – бармен тронул меня за плечо, – Кончай дурковать. Я вполне понимаю твое состояние, но…
– Ни фига ты не понимаешь! – отмахнулся я, сбросив с плеча руку Кости. Получилось довольно грубо. Костя поджал губы, смерил меня холодным взглядом и отошел на другой конец стойки, куда как по взмаху волшебной палочки тут же подрулила парочка клиентов.
…Мне пришлось долго ждать, когда Костя снова наполнит мой бокал. Он старательно делал вид, что не замечает, как я стучу пальцами по стойке, я же принципиально не вставал со своего излюбленного места. Наконец в раздаче напитков клиентам у Кости возникла передышка, наши взгляды встретились, и он с каменным лицом двинулся в моем направлении. Пора было извиняться.
– Прости, старик, я погорячился. Столько дерьма сразу вылилось – тут любой захлебнуться может, – казал я примирительно.
– Ничего. Со всеми бывает, – бармен проводил глазами кого-то за моей спиной. Я не выдержал и обернулся. За один из столиков садились пожилой солидный мужик и высокая, эффектная блондинка с огромным бюстом, одетая в серебристое, облегающее каждую выпуклость и впадинку роскошного тела вечернее платье.
– Ты их знаешь? – спросил я.
– Лично – нет. – Костя достал из-под стойки полотенце и привычным движением протер лакированную поверхность, на которой моя кружка оставила круглый мокрый след. – Но кто такие – в курсе. Это судовладелец из Эстонии. А секс-бомба – его переводчица. Некоторые прибалты слишком быстро русский язык забыли, – саркастически бросил он. – Они были здесь две недели назад, когда ты в Штаты ездил. И знаешь, с кем встречались? – Глаза Кости превратились в две узкие щелочки. – С самим Браташем. Усекаешь тему, Ручечник?
– Да уж, – я сделал большой глоток и облизал губы. – Не часто он здесь бывает. Не того полета ягода, чтобы на местных собачках после трудов праведных оттягиваться. Для него весь город – как собачки на ринге…
Станислав Тадеушевич Браташ, председатель правления холдинга «Северо-Западный Финансовый Синдикат», был в Санкт-Петербурге личностью достаточно известной. Как это принято говорить – «в определенных кругах, близких к деловым». О нем писали газеты, снимали передачи на телевидении и говорили на кухнях за бутылкой, причем нередко – вполголоса. Купленные с потрохами журналюги называли его финансовым гением, меценатом и умницей, такие, как мы с Костей, – воротилой, преумножателем бандитского общака одной из крупнейших группировок города на Неве, а простые обыватели – типичным ворюгой «новой волны», таким же, как все остальные. О Браташе и его темных делишках впервые стали трепаться на каждом углу примерно полтора года назад, когда на него было совершено громкое покушение и погиб человек. Первый выстрел ранил бизнесмена в плечо. От второй, выпущенной спустя две секунды, пули его заслонил собой телохранитель, на другой день скончавшийся в реанимации. Звали парня Алексей Митрохин. Как я позже узнал – погибшим бодигардом был тот самый рыжий Леха, с которым мы учились в одном классе и с которым заявились однажды в церковь в пионерских галстуках. Правду говорят: «Питер – город хоть и большой, но – маленький». Что деревенька Тайцы. Куда ни плюнь – всюду знакомые ро… в смысле, лица.
Однако, когда Костя назвал фамилию Браташа, я в первую очередь подумал не про бедолагу Митрохина, добровольно выбравшего опасную профессию телохранителя, а о миниатюрной красавице-брюнетке в красном платье, сопровождавшей этот жирный ходячий кошелек во время моей последней встречи с воротилой здесь, в клубе. Девочка была такой сногсшибательной, что у меня при взгляде на нее замирало сердце, а к горлу подкатывал комок. Впрочем, как я успел заметить, – не у меня одного. Другие мужики тоже выпали в осадок. На вид ей можно было дать лет двадцать, и она излучала такую неподдельную девичью чистоту и наивность, из-за возможности прикоснуться к которой иные прибашленные сыновья Адама готовы были встать перед ней на колени и бросить к ногам свои золотые кредитные карточки и ключи от «мерседеса» и виллы на Канарах. На девушке не было ни единого следа косметики, но как потрясающе она выглядела на фоне размалеванных кукол с силиконовыми сиськами и подкачанными пластическим хирургом губами! Она вошла – и в полутемном зале элитного ночного клуба «Старый диктатор» словно сверкнула молния и грянул гром! Нежно, почти по-детски, держа за руку толстого, с редкими, зализанными набок волосами и пожелтевшими глазными яблоками мужика в мешковато сидящем на его носорожьей туше костюме от Версаче, эта девушка показалась мне ангелом, по какой-то неизвестной причине вдруг оказавшимся рядом с хромым рогатым чертом. Хотя… почему же «неизвестно»? Деньги – вот главный и всем понятный мотив. Ибо нужно обладать не знающей границ фантазией великого французского писателя Виктора Гюго, чтобы хотя бы теоретически допустить мысль о возможности возникновения взаимного чувства между красавицей Эсмеральдой и горбатым уродом Квазимодо. В реальной жизни, где правят чистая выгода и взаимный интерес, чудес не бывает. К сожалению. И прекрасные нимфетки со льдом вместо сердца легко отдаются страшиле Квазимодо, если тот имеет кодированный банковский счет в благополучном Цюрихе и скромный домик «в деревне для новых русских» под названием Репино…
Обслужив Карела и его дружка, Костя снова оказался рядом со мной. Я протянул ему пустой бокал.
– Ты не пей так много, Кент, – бросил он якобы равнодушным тоном. Я лениво отмахнулся и снова многозначительно посмотрел на бокал. Костя сгреб его и поднес к крану. На душе стало теплее. Захотелось вызывающих выброс адреналина зрелищ. Этой ночью, как всегда по пятницам, намечались собачьи бои.
– Ты случайно не в курсе, какие псы сегодня выставляются? – поинтересовался я, с тоской думая о приказавшей долго жить халяве с выигрышами. К шальным деньгам быстро привыкаешь. И давно подмечено – они редко идут впрок. Мой пример – тому подтверждение.
– Нет, – покачал головой Костя. – Одно знаю точно – все псы новые, в схватках еще не участвовавшие. Так что… Как повезет. Будешь ставить?
Я кивнул.
– А говорил – денег нет.
– Абсолютная правда. Штукарь с хвостом – весь мой кредит. Но у меня сегодня предчувствие, – я взял пиво и основательно приложился, залпом заглотив половину бокала. Утер губы тыльной стороной ладони и с удовольствием закурил. – Сегодня столько всякой махровой лажи на голову свалилось, что обязательно должно повезти! Закон любой азартной игры! Если на душе светло и трубы играют – никогда банк не сорвешь. Сольешь все, до копья. Короче, я решил поставить кусок баксов на третью схватку. На кабыздоха, который будет выглядеть меньше. Сам говоришь – все твари новые, необъезженные. Лотерея.
– Ваш-ше благор-родие, госпожа Удача, – с сарказмом продекламировал Костя. – Ну, дело твое. И деньги – тоже твои. Но я бы лично без гарантированного фарта от таких ставок воздержался.
– А я, пожалуй, рискну, – я пожал плечами. – Что наша жизнь? Игра.
– Игра навылет, – хмуро уточнил Костя и направился обслуживать подошедших к стойке бара клиентов.
Я минут пятнадцать терпеливо ждал, пока он освободится, затем жестом попросил его снова наполнить бокал и бросил мимолетный взгляд на входную дверь зала.
– Слушай, старик. Ты помнишь ту сладкую девочку в красном платье, которая приходила с Браташем?
Бармен медлил с ответом.
– Так помнишь или нет?!
Костя посмотрел на меня, как на сумасшедшего, и буркнул нечто нечленораздельное.
– Я хотел спросить… В прошлый раз, когда этот кусок дерьма встречался здесь с ними, – я кивнул в дальний угол, где за круглым столиком сидели и наворачивали легкий ужин чухонец и пышногрудая блондинка-переводчица, – она тоже была?
– Это бредовые мысли вслух? Или…
– Или.
После третьего бокала пива я, еще не совсем отошедший от последствий воздействия вчерашней текилы, был уже подшофе и, выражаясь принятыми штампами, даже Балтика в эту минуту мне была меньше чем по колено.
– На твоем месте я бы лучше сам, – сухо резюмировал бармен.
– Что «сам»? – не понял я.
– Застрелился, – уточнил Костя и быстро направился к очередному, нетерпеливо стучащему перстнем-печаткой по лакированной стойке мордатому клиенту.
– Не дождетесь, – тихо прошептал я ему вдогонку и с неизвестно откуда взявшейся злостью смял в пепельнице окурок.
Клуб между тем медленно, но верно, как всегда в конце рабочей недели, заполнялся посетителями. Мне то и дело приходилось пожимать руки, растягивать губы в улыбке, отвечать на идиотский вопрос: «Как дела?» Но больше всего – высказывать свое веское мнение относительно трех предстоящих сегодня ночью собачьих боев. Мои частые выигрыши на тотализаторе, как и следовало ожидать, не остались незамеченными другими фанатами кровавого зрелища, и я быстро приобрел сначала репутацию везунчика, а затем – профи. Ко мне начали обращаться за советом и доверяли до такой степени, что, выслушав вердикт, более не мучались головняками и ставили кровные баксы на указанного мной пса. Чтобы не подрывать наш с Костей маленький «бизнес», я давал советы неохотно и лишь ограниченному кругу знакомых. Тем, чьи приятельские услуги в будущем могли быть нам полезны…
Наконец объявили псов, участников поединков. И прежде чем кинологи, натянув стальные шипастые поводки, провели короткое дефиле, выставляя своих специально натасканных четвероногих убийц на обозрение готовящихся делать ставки гостей клуба, я узнал, что в третьей схватке будут принимать участие пятилетний ротвейлер Змий и двухлетний белый бультерьер по кличке Брэк. Я тут же сделал ставку, выложив за победу Брэка тысячу долларов. В моем распоряжении оставалось всего три сотни «зеленых». Немного поколебавшись, я выбрал наугад по одному псу в каждом из двух предшествующих поединков и поставил на них еще по сотне. За душой у меня оставался всего стольник. Тридцать я отдал за выпитое пиво, купил пачку легкого «Мальборо», дешевую зажигалку и, прислонившись к стойке плечом, впервые за последний год подумал, что жизнь все-таки порядочное дерьмо, если у тебя в кармане не хватает денег даже на то, чтобы заправить бак своего автомобиля.
Я так увлекся этой печальной картиной, что не заметил, как зажатая у меня между пальцев сигарета полностью истлела и уголек добрался до фильтра. А вместе с тем и до кожи. Цокнув языком от боли, я выбросил хабарик, развернулся в противоположную сторону от ринга, где и так все было ясно, и направился в сторону бара.
– Кремль. Приемная Борис Похмелыча.
– Хээло. У аппарата Клин Блинтон. Мне нужен мистер Стерльникофф, – раздался мужской голос с чуть различимой хрипотцой.
– Оба-на. Легок на помине, – хмыкнул я, узнав голос бармена Кости. – Я только что о тебе думал.
– Здорово, Кент. Не узнал тебя. Значит, богатым будешь, – вздохнул труженик стойки. – Ты сейчас можешь говорить или мне позвонить позже?
– Я вечерком собирался в клуб зайти. Как всегда. Сегодня, если мне память не изменяет, наш день. Пора за зарплатой.
– Сегодня чужой день, – металлическим голосом отрубил Костя. – Зарплата отменяется. Поэтому я тебе и звоню, старик. Баста. Халява с боями накрылась медным тазом.
В груди у меня словно разбили капсулу с жидким азотом. Сердце дернулось от нестерпимого холода, мгновенно окаменело и покрылось толстым слоем инея. Я закрыл глаза и откинулся на подголовник сиденья: «Вот и финиш. Конец фильма».
– Его убили минувшей ночью в Юкках. – Дав мне пару секунд на осмысление глубины постигшего нас облома, сухо сообщил бармен. – К нашему делу это напрямую не относится. Несколько уродов в масках ворвались в коттедж, кончили пса, связали жену, приставили ствол к голове лежащего в кроватке трехлетнего малыша и потребовали отдать все – валюту, рубли, золото. Когда он отдал ценности, эти скоты без лишних разговоров убрали всех, с контрольным выстрелом в голову.
– Даже… – сглотнул я подступивший к горлу комок.
– Я же сказал – всех! – впервые за время разговора повысил голос Костя. – Хочешь знать, чей это был дом? Он был моим одноклассником. Ему принадлежал целый питомник питбулей. Тех самых, которых наши боссы частенько выставляют на ринг. Он знал каждого из своих псов так же хорошо, как ты – свой член. И мог заранее предсказать исход любой схватки, в которой участвовали обе его псины. Одной из собак перед боем специально делали укол… Как-то давно на охоте под Приозерском я спас ему жизнь. В последний момент завалил бегущего из оврага раненного в спину кабана. Через несколько лет мы случайно встретились в парке у Петропавловки. Выпили пива. Я рассказал, где и кем работаю, и так, чисто в шутку, напомнил о старом должке. А он понял всерьез. Ввел меня в курс его темных дел с клубом. В общем, мы договорились, чтобы не слишком привлекать внимания, результат одного боя из трех, в котором сходятся его кабыздохи, он будет мне сообщать утром, накануне. В течение одного года. Я смогу делать ставки и зарабатывать. Главное условие – не зарываться и не злоупотреблять большими ставками. Что мы с тобой с успехом и делали…
– Год? – переспросил я, мысленно прикидывая, сколько времени мы с Костей уже дурили тотализатор. – Выходит нам по-любому оставалось снимать банк только месяц.
– Ровно четыре недели, – поправил меня Костя.
Мы снова замолчали. На сей раз пауза затянулась.
– Ладно, – наконец нарушил тишину бармен. – Приходи вечером. Просто так. Посидим. Хреново мне сегодня, Кент.
– Я понимаю, – я кивнул своему отражению в панорамном зеркале, словно в эту секунду Костя мог меня видеть. – Обязательно буду. Давай, старик.
Он повесил трубку. Я убрал мобильник в карман и, набрав полные легкие воздуха, громко и яростно выматерился. Такое «сиктым-лахтырдым» в три этажа выдал, что ни один филолог-матеровед специально не придумал бы. Я был в бешенстве. Я был раздавлен и опустошен. Я в одночасье вдруг оказался в полной заднице, темной, бездонной и полной лежалого дерьма. В какой-то миг мне даже показалось, что я умер. А может, это просто покачнулось, померкнув на мгновение, сознание? Так или иначе в течение часа мир для меня из белого превратился в черно-красный. Убитый мальчик, которого я никогда не видел, то и дело вставал перед глазами…
Домой я ехал на автопилоте. Мне непрерывно сигналили, обгоняя, но я ничего не слышал. Мне было все равно. Зарулив в арку двора, я бросил «БМВ» у подъезда, игнорируя лифт, пешком поднялся к себе на пятый этаж и, едва переступив порог, направился к холодильнику. Достал бутылку клюквенной финской водки, не снимая ботинок рухнул в кресло в гостиной, взял из барного столика пузатый стакан, плеснул сотку, выпил, плеснул еще одну. Устало развалился и принялся тянуть крепкое пойло, беззвучно матеря все на свете. Единственное, чего я желал в тот момент, находилось у меня в стакане и сверкало в лучах пробивающегося сквозь приоткрытые шторы солнца напоминающим свежую кровь рубиновым огнем.
По мере того как приятная теплота обволакивала стенки пустого желудка, а алкоголь медленно, но неотвратимо делал свое дело, я почувствовал себя несколько легче. Что толку впадать в транс от двух нокаутов судьбы? Подумаешь, остался без халявного выигрыша и непыльной работенки! Да и то – не совсем. Ведь стоит Моисевичу только пальчиком поманить, и за зарплатой в пять сотен зеленых ломанутся десятки, если не сотни классно разбирающихся в тачках парней, для которых место зама по реализации в автосалоне на проспекте Энергетиков – предел жизненных мечтаний. В конце концов пятьсот баксов – не такая уж смешная сумма для стоящего на дворе девяносто четвертого года! Если не валять дурака и жить обычной, размеренной жизнью среднего обывателя, то…
Но как я ни старался убедить себя в том, что катастрофа произошла лишь в моем разыгравшемся воображении, ничего не получалось. Я твердо знал: если я не смогу жить так, как прежде, в моей судьбе наступит абзац. Только вот выхода из создавшейся ситуации я пока не видел. Тем временем бутылка «Финляндии» потихоньку пустела. Когда в ней осталось всего на полпальца, в мою изрядно загруженную теперь уже не только проблемами, но и алкоголем голову забрела дикая идея. Мне вдруг захотелось пойти в церковь, расположенную в паре кварталов от дома, и попросить помощи у бога. Это было странное желание, учитывая тот факт, что за свои двадцать девять лет я был в храме Господнем всего дважды. Первый раз в возрасте пяти месяцев, когда моя глубоко верующая бабка решила в тайне от родителей покрестить чадо закоренелых атеистов. Во второй – когда в третьем классе школы мой приятель Леха уговорил меня сбежать с уроков и зайти в храм «посмотреть на попов». В те, брежневские, годы священники были чем-то экзотическим, и при их появлении на улице многие прохожие выкручивали шеи, провожая бородатых служителей культа долгим взглядом… Короче, мы с Лехой заявились в дом Господний в школьной форме и пионерских галстуках, увидев которые старый дьякон в черном рубище обозвал нас детьми Сатаны и едва ли не взашей прогнал из храма. С тех пор я даже не вспоминал о религии, искренне считая ее уделом недалеких толопанцев, способом оболванивания толпы и выкачивания денег из доверчивых бабушек. Ведь не зря один из известных американских теоретиков бизнеса назвал христианскую церковь «самым успешным коммерческим проектом в истории человечества». Какая еще фирма может похвастать двухтысячелетней историей, поразительной жизнестойкостью в самые сложные периоды человеческой истории и наличием собственного государства? В общем, я считал себя достаточно просвещенным и прогрессивным парнем, чтобы добровольно вливаться в послушное церковное стадо.
Однако к моменту, когда бутылка окончательно опустела, мое спонтанное желание во что бы то ни стало посетить церковь достигло апогея. И я не выдержал. Достал из сейфа кожаное портмоне, отсчитал пятьсот баксов, сунул их в карман и, слегка покачиваясь, вышел из квартиры. На улице лил страшный ливень, но мне было лень возвращаться за зонтом. Я покинул двор, перешел улицу и не совсем твердым шагом направился к виднеющимся вдали куполам православного собора Святой Троицы.
Зайдя внутрь храма, я подошел к киоску, торгующему свечами, иконками и прочими церковными безделушками, и пробежался глазами по богатому выбору всевозможных цепей и крестов. Из тех, что были выставлены на обтянутой черным бархатом картонке, мне решительно ничего не приглянулось. Слишком невыразительно. Тогда я наклонился к окошку, за которым читала какую-то ветхую книгу совсем юная монашка, и, дыхнув перегаром, отчего бедолага поморщилась, вежливо попросил показать мне что-нибудь «покруче».
– Что-нибудь… что? – переспросила монашка, непонимающе глядя на нависшего над стеклянной перегородкой высокого светловолосого парня в мокром до нитки пиджаке и расстегнутой на три верхние пуговицы кремовой рубашке.
– В смысле, потяжелее, – с улыбкой расшифровал я. – Цепь грамм на тридцать, золотую, с крестом и гимнастом… Ой, простите! С Господом, конечно! В общем, вы меня поняли?
Девчонка нахмурила бледный лобик, торопливо перекрестилась, что-то прошептав, окинула меня полным осуждения взглядом и сказала:
– Я посмотрю, подождите минутку, – и, закрыв окошко на защелку, скрылась за прикрытой плотной шторой дверью.
Вернулась она через пару минут, неся в руке три увесистые «голды» с болтающимися на них тяжелыми крестами. Я сразу же заинтересовался самой толстой цепочкой, повертел ее в руках и удовлетворенно кивнул:
– И на сколько такая тянет? Ну, в смысле, сколько стоит?
– Это очень дорогое изделие и дорогой крест, – тихо сказала девушка. – Видите, там, посередине, бриллиант, – она перевела взгляд с креста на мои глаза и сообщила: – Все вместе стоит два миллиона четыреста восемьдясят тысяч.
– Я возьму. – Цена меня вполне устраивала. – Только… Есть одна маленькая загвоздка. У меня доллары. Отложите, пожалуйста, я поменяю их на рубли и сразу вернусь.
– Доллары? – переспросила монашка и пожала плечами. – Извините, я не могу принять от вас валюту. Я в ней ничего не понимаю, да и проверить не смогу – фальшивая она или нет. Подождите, не уходите. Я сейчас позову батюшку Сергия. Возможно, он сможет вам помочь… – и снова юркнула за прикрытую шторой дверь.
Стоявшие позади меня в очереди к церковному киоску две древние бабульки в черных платках стали громко перешептываться между собой и креститься. Они таращились на меня, на зажатые в руке стодолларовые бумажки и укоризненно качали головой.
– Ты погляди-ка, Нюра. Новый русский! – шепнула одна другой на ухо, чем вызвала на моем лице улыбку. Да уж, новее не бывает. Куда уж нам, безработным. Разве что к придурку Зяме задницей вперед податься, типа, в заместители. Чтобы натурально с голоду не сдохнуть…
Упитанный пожилой батюшка с окладистой бородой оказался не меньшим профессионалом в отношении СКВ, чем парни, весь световой день толпящиеся на «бирже» возле Апраксина рынка и под прикрытием зорко наблюдающей бандитской охраны меняющие «дерево» на «зелень». Священник, не говоря ни слова, извлек откуда-то из-под рясы портативный валютный тестер, взял у меня баксы, деловито проверил каждую купюру. Затем посмотрел на меня почти дружелюбно, спрятал доллары в недрах одеяния, шепнул девчонке сумму в рублях, которую следовало выдать в качестве сдачи, и сказал:
– Вам, сын мой, нужно поставить свечу Николаю Чудотворцу. Вы ведь пришли просить Господа нашего об удаче в делах, не так ли?
Я кивнул, застегивая на шее замок толстой витой цепочки.
– Тогда возьмите свечу и проходите туда, справа от алтаря, – посоветовал поп и удалился.
Спустя пару минут я покинул храм Святой Троицы, ощущая странное головокружение, тошноту и непривычную тяжесть на шее от цепочки с православным золотым крестом. Странным образом почти протрезвевший, я долго стоял на ступеньках, вдыхая полной грудью влажный, уже по-осеннему прохладный воздух северной столицы, и лишь затем шагнул из-под козырька под дождь и побежал в сторону дома.
Я бежал по пузырящимся лужам, жмурясь и фыркая от застивших глаза капель и вполне искренне просил всесильное Небо о том, чтобы мне на голову вдруг свалился чемодан, полный денег.
* * *
Промаявшись дома до вечера и подремав часок в кресле у телевизора, я переоделся в смокинг, сел в машину, приехал в клуб гораздо раньше обычного и сразу занял свое излюбленное место в левом углу барной стойки, заказав себе бокал легкого пива «Хайнекен». Посетителей было мало. «Старый диктатор» еще практически пустовал, и свободный от работы Костя пристроился напротив меня с пепельницей. Мы закурили, повздыхали насчет облома с тотализатором и трагической гибели семьи кинолога, а потом я сообщил бармену о сегодняшнем «заманчивом предложении» Бори-гея, означающем для меня фактическую потерю работы, приличных денег и, как следствие, членской карточки клуба. Костя спросил:– И что, никаких подходящих вариантов на горизонте?
– Абсолютно, – покачал головой я, раздавливая окурок. – Зиму как-нибудь перебедую на старых запасах, а как травка молодая проклюнется и солнышко пригреет, поеду бутылки собирать. В Петродворец. Говорят, если не лениться, в пивной сезон можно в одном только Нижнем парке до ста штук в день надыбать, – грустно пошутил я и взглядом указал Косте на пустой бокал. Он наполнил его снова, помахал рукой вошедшему в зал завсегдатаю Карелу, нашему общему знакомому, владеющему крупной сетью игровых автоматов, расставленных в десятках, если не сотнях баров по всему Питеру. Бизнес процветал, и «капуста» рубилась ящиками, что было очень заметно по сияющему, холеному и улыбчивому лицу Карела.
– Говорят, он свой ночной клуб скоро откроет, – сообщил Костя, запоздало подкладывая под кружку кружок фирменной картонки с маркой пива. – Покруче нашего, собачьего. С гладиаторскими боями. Готов спорить, большую часть клиентуры к себе переманит. Он же здесь с половиной завсегдатаев запанибрата.
– Так и будет, – хмыкнул я, играя желваками. – Бизнес – штука жестокая. Кстати, хорошо, что ты заранее сказал насчет бойцовского клуба. Надо будет подойти к Карелу, потрещать. Может, еще не всех уборщиков в штат набрали, глядишь, и для меня теплое местечко найдется. Как думаешь, Костян? Потяну? Со шваброй и пылесосом?
– Ладно тебе, Кент, – бармен тронул меня за плечо, – Кончай дурковать. Я вполне понимаю твое состояние, но…
– Ни фига ты не понимаешь! – отмахнулся я, сбросив с плеча руку Кости. Получилось довольно грубо. Костя поджал губы, смерил меня холодным взглядом и отошел на другой конец стойки, куда как по взмаху волшебной палочки тут же подрулила парочка клиентов.
…Мне пришлось долго ждать, когда Костя снова наполнит мой бокал. Он старательно делал вид, что не замечает, как я стучу пальцами по стойке, я же принципиально не вставал со своего излюбленного места. Наконец в раздаче напитков клиентам у Кости возникла передышка, наши взгляды встретились, и он с каменным лицом двинулся в моем направлении. Пора было извиняться.
– Прости, старик, я погорячился. Столько дерьма сразу вылилось – тут любой захлебнуться может, – казал я примирительно.
– Ничего. Со всеми бывает, – бармен проводил глазами кого-то за моей спиной. Я не выдержал и обернулся. За один из столиков садились пожилой солидный мужик и высокая, эффектная блондинка с огромным бюстом, одетая в серебристое, облегающее каждую выпуклость и впадинку роскошного тела вечернее платье.
– Ты их знаешь? – спросил я.
– Лично – нет. – Костя достал из-под стойки полотенце и привычным движением протер лакированную поверхность, на которой моя кружка оставила круглый мокрый след. – Но кто такие – в курсе. Это судовладелец из Эстонии. А секс-бомба – его переводчица. Некоторые прибалты слишком быстро русский язык забыли, – саркастически бросил он. – Они были здесь две недели назад, когда ты в Штаты ездил. И знаешь, с кем встречались? – Глаза Кости превратились в две узкие щелочки. – С самим Браташем. Усекаешь тему, Ручечник?
– Да уж, – я сделал большой глоток и облизал губы. – Не часто он здесь бывает. Не того полета ягода, чтобы на местных собачках после трудов праведных оттягиваться. Для него весь город – как собачки на ринге…
Станислав Тадеушевич Браташ, председатель правления холдинга «Северо-Западный Финансовый Синдикат», был в Санкт-Петербурге личностью достаточно известной. Как это принято говорить – «в определенных кругах, близких к деловым». О нем писали газеты, снимали передачи на телевидении и говорили на кухнях за бутылкой, причем нередко – вполголоса. Купленные с потрохами журналюги называли его финансовым гением, меценатом и умницей, такие, как мы с Костей, – воротилой, преумножателем бандитского общака одной из крупнейших группировок города на Неве, а простые обыватели – типичным ворюгой «новой волны», таким же, как все остальные. О Браташе и его темных делишках впервые стали трепаться на каждом углу примерно полтора года назад, когда на него было совершено громкое покушение и погиб человек. Первый выстрел ранил бизнесмена в плечо. От второй, выпущенной спустя две секунды, пули его заслонил собой телохранитель, на другой день скончавшийся в реанимации. Звали парня Алексей Митрохин. Как я позже узнал – погибшим бодигардом был тот самый рыжий Леха, с которым мы учились в одном классе и с которым заявились однажды в церковь в пионерских галстуках. Правду говорят: «Питер – город хоть и большой, но – маленький». Что деревенька Тайцы. Куда ни плюнь – всюду знакомые ро… в смысле, лица.
Однако, когда Костя назвал фамилию Браташа, я в первую очередь подумал не про бедолагу Митрохина, добровольно выбравшего опасную профессию телохранителя, а о миниатюрной красавице-брюнетке в красном платье, сопровождавшей этот жирный ходячий кошелек во время моей последней встречи с воротилой здесь, в клубе. Девочка была такой сногсшибательной, что у меня при взгляде на нее замирало сердце, а к горлу подкатывал комок. Впрочем, как я успел заметить, – не у меня одного. Другие мужики тоже выпали в осадок. На вид ей можно было дать лет двадцать, и она излучала такую неподдельную девичью чистоту и наивность, из-за возможности прикоснуться к которой иные прибашленные сыновья Адама готовы были встать перед ней на колени и бросить к ногам свои золотые кредитные карточки и ключи от «мерседеса» и виллы на Канарах. На девушке не было ни единого следа косметики, но как потрясающе она выглядела на фоне размалеванных кукол с силиконовыми сиськами и подкачанными пластическим хирургом губами! Она вошла – и в полутемном зале элитного ночного клуба «Старый диктатор» словно сверкнула молния и грянул гром! Нежно, почти по-детски, держа за руку толстого, с редкими, зализанными набок волосами и пожелтевшими глазными яблоками мужика в мешковато сидящем на его носорожьей туше костюме от Версаче, эта девушка показалась мне ангелом, по какой-то неизвестной причине вдруг оказавшимся рядом с хромым рогатым чертом. Хотя… почему же «неизвестно»? Деньги – вот главный и всем понятный мотив. Ибо нужно обладать не знающей границ фантазией великого французского писателя Виктора Гюго, чтобы хотя бы теоретически допустить мысль о возможности возникновения взаимного чувства между красавицей Эсмеральдой и горбатым уродом Квазимодо. В реальной жизни, где правят чистая выгода и взаимный интерес, чудес не бывает. К сожалению. И прекрасные нимфетки со льдом вместо сердца легко отдаются страшиле Квазимодо, если тот имеет кодированный банковский счет в благополучном Цюрихе и скромный домик «в деревне для новых русских» под названием Репино…
Обслужив Карела и его дружка, Костя снова оказался рядом со мной. Я протянул ему пустой бокал.
– Ты не пей так много, Кент, – бросил он якобы равнодушным тоном. Я лениво отмахнулся и снова многозначительно посмотрел на бокал. Костя сгреб его и поднес к крану. На душе стало теплее. Захотелось вызывающих выброс адреналина зрелищ. Этой ночью, как всегда по пятницам, намечались собачьи бои.
– Ты случайно не в курсе, какие псы сегодня выставляются? – поинтересовался я, с тоской думая о приказавшей долго жить халяве с выигрышами. К шальным деньгам быстро привыкаешь. И давно подмечено – они редко идут впрок. Мой пример – тому подтверждение.
– Нет, – покачал головой Костя. – Одно знаю точно – все псы новые, в схватках еще не участвовавшие. Так что… Как повезет. Будешь ставить?
Я кивнул.
– А говорил – денег нет.
– Абсолютная правда. Штукарь с хвостом – весь мой кредит. Но у меня сегодня предчувствие, – я взял пиво и основательно приложился, залпом заглотив половину бокала. Утер губы тыльной стороной ладони и с удовольствием закурил. – Сегодня столько всякой махровой лажи на голову свалилось, что обязательно должно повезти! Закон любой азартной игры! Если на душе светло и трубы играют – никогда банк не сорвешь. Сольешь все, до копья. Короче, я решил поставить кусок баксов на третью схватку. На кабыздоха, который будет выглядеть меньше. Сам говоришь – все твари новые, необъезженные. Лотерея.
– Ваш-ше благор-родие, госпожа Удача, – с сарказмом продекламировал Костя. – Ну, дело твое. И деньги – тоже твои. Но я бы лично без гарантированного фарта от таких ставок воздержался.
– А я, пожалуй, рискну, – я пожал плечами. – Что наша жизнь? Игра.
– Игра навылет, – хмуро уточнил Костя и направился обслуживать подошедших к стойке бара клиентов.
Я минут пятнадцать терпеливо ждал, пока он освободится, затем жестом попросил его снова наполнить бокал и бросил мимолетный взгляд на входную дверь зала.
– Слушай, старик. Ты помнишь ту сладкую девочку в красном платье, которая приходила с Браташем?
Бармен медлил с ответом.
– Так помнишь или нет?!
Костя посмотрел на меня, как на сумасшедшего, и буркнул нечто нечленораздельное.
– Я хотел спросить… В прошлый раз, когда этот кусок дерьма встречался здесь с ними, – я кивнул в дальний угол, где за круглым столиком сидели и наворачивали легкий ужин чухонец и пышногрудая блондинка-переводчица, – она тоже была?
– Это бредовые мысли вслух? Или…
– Или.
После третьего бокала пива я, еще не совсем отошедший от последствий воздействия вчерашней текилы, был уже подшофе и, выражаясь принятыми штампами, даже Балтика в эту минуту мне была меньше чем по колено.
– На твоем месте я бы лучше сам, – сухо резюмировал бармен.
– Что «сам»? – не понял я.
– Застрелился, – уточнил Костя и быстро направился к очередному, нетерпеливо стучащему перстнем-печаткой по лакированной стойке мордатому клиенту.
– Не дождетесь, – тихо прошептал я ему вдогонку и с неизвестно откуда взявшейся злостью смял в пепельнице окурок.
Клуб между тем медленно, но верно, как всегда в конце рабочей недели, заполнялся посетителями. Мне то и дело приходилось пожимать руки, растягивать губы в улыбке, отвечать на идиотский вопрос: «Как дела?» Но больше всего – высказывать свое веское мнение относительно трех предстоящих сегодня ночью собачьих боев. Мои частые выигрыши на тотализаторе, как и следовало ожидать, не остались незамеченными другими фанатами кровавого зрелища, и я быстро приобрел сначала репутацию везунчика, а затем – профи. Ко мне начали обращаться за советом и доверяли до такой степени, что, выслушав вердикт, более не мучались головняками и ставили кровные баксы на указанного мной пса. Чтобы не подрывать наш с Костей маленький «бизнес», я давал советы неохотно и лишь ограниченному кругу знакомых. Тем, чьи приятельские услуги в будущем могли быть нам полезны…
Наконец объявили псов, участников поединков. И прежде чем кинологи, натянув стальные шипастые поводки, провели короткое дефиле, выставляя своих специально натасканных четвероногих убийц на обозрение готовящихся делать ставки гостей клуба, я узнал, что в третьей схватке будут принимать участие пятилетний ротвейлер Змий и двухлетний белый бультерьер по кличке Брэк. Я тут же сделал ставку, выложив за победу Брэка тысячу долларов. В моем распоряжении оставалось всего три сотни «зеленых». Немного поколебавшись, я выбрал наугад по одному псу в каждом из двух предшествующих поединков и поставил на них еще по сотне. За душой у меня оставался всего стольник. Тридцать я отдал за выпитое пиво, купил пачку легкого «Мальборо», дешевую зажигалку и, прислонившись к стойке плечом, впервые за последний год подумал, что жизнь все-таки порядочное дерьмо, если у тебя в кармане не хватает денег даже на то, чтобы заправить бак своего автомобиля.
* * *
Стас Браташ появился в дверном проеме уже в начале первого ночи, в самом разгаре второй схватки. В первом поединке я потерпел полнейшее фиаско – «моя» псина поджала хвост и позорно заскулила уже на второй минуте – и сейчас с неприятным холодком под ложечкой наблюдал, как медленно, но конкретно вылетают в трубу следующие сто баксов.Я так увлекся этой печальной картиной, что не заметил, как зажатая у меня между пальцев сигарета полностью истлела и уголек добрался до фильтра. А вместе с тем и до кожи. Цокнув языком от боли, я выбросил хабарик, развернулся в противоположную сторону от ринга, где и так все было ясно, и направился в сторону бара.