Грегори Филиппа. Вайдекр

   Я встала из-за стола.
   — Значит, через десять минут в моей комнате, Гарри? — спросила я.
   Гарри поднялся с места, поскольку я намеревалась уходить. Джон несколько помедлил с этим жестом вежливости, но я молча ждала, не спуская с него глаз, и он подчинился. Мне доставила тайное удовольствие эта маленькая победа. Я третировала его, как третируют дурно воспитанную собаку. Но бывают случаи, когда не поддающееся дрессировке животное приходится бросать в воду, привязав предварительно ему на шею камень.
   Я пошла в контору.
   Везде в Вайдекре я чувствовала себя как дома, но когда я сидела здесь, за своим огромным рабочим столом, перед картой нашего поместья, глядя в окно, за которым кружились ласточки, мною владели совершенно особые чувства. Именно здесь билось сердце Вайдекра. Мне было хорошо в наших чудесных лесах, на наших пахнущих чебрецом холмах, на мягкой, песчаной земле долин, но здесь, где лежали мои книги, с записанными в них фамилиями наших людей, где складывалось их будущее, мне было особенно спокойно. Именно сюда стекались наши доходы из банковских счетов наших зерноторговцев от еженедельной ренты, от растущих урожаев и от продажи шерсти и мяса. И здесь же эти деньги тратились: на дополнительное оборудование, новые семена и на дом. Эти затраты казались мне необходимыми, и против них я не возражала. Мы жили хорошо в Вайдекре, и мои книги, своими черными строчками на белой бумаге, словно подтверждали, что мы можем позволить себе жить хорошо, так как это поместье делает нас богатыми.
   И сейчас это благосостояние, эта циркуляция бумажных денег и золотых монет должны найти себе новое русло. Они дадут моему сыну власть, дадут ему землю, предоставят ему даже комнату, где я сижу, отдавая приказы. Ричард, мой любимый сыночек, которого я пойду купать через несколько минут, станет здесь хозяином, если я смогу все это ему предоставить.
   Гарри постучал в дверь и вошел. Поцелуй, которым он коснулся моей щеки, был вторым за сегодня, но разница между ними оказалась велика.
   — Присаживайся, — предложила я, и он послушно придвинул стул к моему столу.
   — Я собираюсь написать в Лондон нашим адвокатам, чтобы поднять вопрос о майорате. Когда мы будем знать, во что они примерно оценивают такую покупку, мы сможем лучше ориентироваться, — деловым голосом произнесла я.
   — Хорошо, — кивнул Гарри.
   — Но мне кажется что до этих пор, лучше не говорить много о наших планах, — продолжала я. — Я еще ничего не сообщала Джону, и, думаю, будет разумнее, если пока ты ничего не станешь рассказывать Селии.
   — О? — удивился Гарри. — Почему?
   — Ах, Гарри, — ответила я. — Ты так плохо разбираешься в женщинах. Если Селия узнает, что ты планируешь будущее Джулии, она поймет, что ты осведомлен о ее бесплодии. Боюсь, что это разобьет ее сердце. Больше того, она решит, что я предала ее. Пока мы не будем знать наверняка, что мы в состоянии выкупить майорат и предоставить право наследования Ричарду и Джулии, я думаю, что Селии незачем знать об этом. Это могло бы показаться ей упреком в том, в чем она не виновата.
   — Совершенно справедливо, — быстро согласился со мной Гарри, он всегда был очень щепетилен с Се-лией. — Я терпеть не могу ее расстраивать. Но она все равно все поймет, когда контракт о совместном владении Джулии и Ричарда будет подписан.
   — Ну что ж, тогда ее утешит мысль о том, что будущее Джулии обеспечено и что она сыграла свою роль, родив наследницу для Вайдекра.
   Гарри кивнул и подошел к окну. Услышав шорох шагов по гравию, я встала за его спиной. По розовому саду бесцельно прогуливался мой муж. Глядя на его ссутулившиеся плечи, я поняла, что он обнаружил приготовленную для него в библиотеке бутылку и уже выпил стакан, чтобы встретить наступающий день. Целый день без шуток, без смеха, без любви, в доме, который смердел от греха. Джон потерял быстроту и легкость походки. Он лишился той гордости, которая делала его шаги легкими, улыбку радостной, а любовь великолепной. Я украла его достоинство, а вместе с ним уверенность в себе и силу. Если я найду способ, то я сделаю еще больше.
   — А как Джон? — вполголоса спросил Гарри.
   — Как видишь, — пожала я плечами. — Я ни о чем не рассказывала ему. Он совершенно некомпетентен в таких вопросах. Если он будет Продолжать так пить, то я напишу его отцу и мы поинтересуемся, можем ли мы распоряжаться его долей состояния Мак Эндрю. Ему нельзя доверять деньги. Он пропьет все завтра же.
   Гарри кивнул, не отводя глаз от спины Джона.
   — Он стыдится той ошибки, которую он допустил с маминым лекарством? — поинтересовался Гарри.
   — Я полагаю, — ответила я. — Но он не делился этим со мной. Он знает, что я не смогу простить ему той ночи. Если бы он тогда так не напился, наша дорогая мамочка была бы жива. — Я прижалась лицом к оконной раме. — Я не могу сдержать слез, когда думаю, что этот клоун посмел небрежно приготовить ей лекарство.
   Лицо Гарри вспыхнуло от гнева.
   — Я прекрасно понимаю тебя, — сказал он. — Если б мы только знали наверняка. Но, Беатрис, мы не можем быть уверены. У нее всегда было слабое сердце, и нас предупреждали, что придет день и мы лишимся ее.
   — Ужасно, что это произошло из-за его глупости, — воскликнула я.
   — Не понимаю, что могло вызвать мамин приступ, — его глаза трусливо заглянули в мои. — Джон говорил с тобой об этом?
   — Нет, — настала моя очередь лгать. — Приступ случился как раз перед тем, как мама вошла в гостиную. Возможно, она слишком быстро поднялась по лестнице. Джон понятия не имеет, отчего это могло произойти.
   Гарри согласно кивнул. Когда реальность пугала его, ложь ему нужна была, как глоток воздуха.
   — Я понимаю, что мы ни в чем не можем быть уверены, — тихо продолжила я. — Но всему дому известно, как пьян он был тогда. Разумеется, я не смогу простить его. И, конечно же, ему стыдно. Он нигде не показывался с тех пор. Его ни к кому не приглашают, даже к беднякам.
   — Это особенно горько для него, — согласно кивнул Гарри.
   Джон шел по тропинке, ведущей в сторону беседки, едва волоча ноги. Войдя туда, он буквально рухнул на скамью.
   — Естественно, — ответила я. — Вся его жизнь и вся его гордость заключались в его профессии. Я думаю, он предпочел бы умереть.
   Напряжение моего голоса почувствовал даже мой брат.
   — Ты ненавидишь его так сильно? — переспросил он. — Из-за мамы? Я кивнула.
   — Я не прощу ему его поведения с мамой, его обращения со мной, его профессиональных неудач. Я презираю его за пьянство в ту ночь и во все последующие. Жаль, что я вышла за него замуж. Но при твоей поддержке и помощи, Гарри, будем надеяться, он не сможет причинить мне вреда.
   — Да, да, это жестокое разочарование для тебя, Беатрис, — поддержал меня Гарри. — Но здесь, со мной, ты в безопасности. Если его отец действительно перепишет его долю на тебя, то Джон не сможет причинить тебе никакого вреда. Ему придется довольствоваться рентой, которую ты ему дашь, и он будет жить только там, где ты ему позволишь.
   — Да, все будет именно так, — кивнула я, обращаясь больше к самой себе. — Во всяком случае нам надо поскорее разузнать о майорате все, что возможно.
 
   Прошло долгих два месяца, пока мы получили первые известия. Юристы подняли свои пыльные фолианты и сквозь сотни лет проследили историю Вайдекра до того момента, когда было принято решение об исключительном наследовании. Это был общепринятый путь. В те далекие дни, когда мои предки впервые пришли в Вайдекр и увидели его дремлющие холмы, островки грязи, крытые дранкой нищие лачуги, они сами были жадными до земли воинами, пришедшими с норманнскими завоевателями, они нуждались в женщинах лишь постольку, поскольку те могли рожать и воспитывать для них сыновей. Ничто другое не представляло для них ценности. Разумеется, они установили закон, по которому только мужчины могли владеть землей.
   И никто никогда не менял его.
   Целые поколения женщин жили на этой земле. Выходили замуж, вынашивали детей, рожали. Матери и жены наследовали ответственность, но не власть, поскольку мужья и сыновья отдавали приказы, брали доходы и брали их самих. Сквайры, ушедшие в крестовые походы на целые годы, оставили свои земли на попечение женщин и, вернувшись, нашли поля ухоженными, урожай собранным, дома отремонтированными и землю плодородной. Странники на своей родной земле, загоревшие под чужим солнцем, они без тени сомнения отобрали назад власть у женщин, которые вложили свою жизнь и свою любовь в процветание и могущество Вайдекра и нашего дома.
   Они все похоронены в вайдекрской церкви, эти странствовавшие лорды. У нас в доме остались их портреты, в полном вооружении, с набожно сложенными руками. Я иногда представляла, как они лежали в постели подле своих спящих жен, уставившись пустыми глазами в потолок, и видели перед собой пустыню, банды неверных и далеко на горизонте — Иерусалим.
   Их жены так же уставали и так же глубоко засыпали, как бывало со мной после тяжелого дня работы в поле или за рабочим столом. Иногда им, наверное, приходилось считать овец, и они, как и я, целые дни проводили в седле, сгоняя глупых животных в отары и крича, как крестьянки, на собак. Жены крестоносцев уставали так же сильно и засыпали так же крепко, как я, — сном женщины, на плечах которой и дом, и земля. У нас не было времени мечтать или гоняться за битвами или славой. Мы были оставлены наедине с домом и землей, ждущими наших рук, и на нашу долю не осталось ни славы, ни власти, ни богатства.
   Сквайры Вайдекра не принадлежали к знати, как Хаверинги, или к богатым торговцам, как де Курси. Они оставались дома немного больше, чем эти великие мужи, но им тоже много пришлось побродяжничать с Вайдекром в сердце и его деньгами в котомке. Долгие годы они прожили в изгнании, пытаясь убедить армию круглоголовых^[20] оставить сено на лугах, а лошадей — в поле.
   Во времена Протектората вайдекрские женщины жили изгнанницами на собственной земле, оставаясь спокойными и полными достоинства и надеясь только на то, что им позволят не уходить из родной усадьбы. Конечно, им удалось достичь этого. Разве есть женщина, которой неизвестно, как стать почти невидимой, и сконцентрироваться только на выживании — без власти, без денег и без всякой помощи.
   Когда пришел Стюарт, сквайры вернулись домой с триумфом, и их встретили усталые бледные женщины, у порога робко приветствующие возвращение хозяина. Едва сойдя с лошади, они уселись в хозяйское кресло будто никогда не покидали его. И жены покорно вернули им свои книги, ключи и все полномочия, будто они никогда не знали ничего, кроме рукоделья, и не годились ни на что иное, кроме как составлять букеты и петь песенки.
   Моя пра-пра-пра-прабабушка была одной из таких женщин. Каждый день я проходила мимо ее портрета, на котором она была изображена в декольтированном платье. У нее были полные белые руки и ротик бантиком, как у всех женщин того времени. Безвольная складка возле губ слегка напоминала рот Гарри. Но мне хотелось думать, что на самом деле рот ее был крепко сжатым, а подбородок — твердым, как у меня. Кроме того, я узнавала себя в ее глазах, хотя они у нее были голубые. Но в их глубине что-то таилось: какая-то воинственность, подозрительность, — как будто она так же хорошо, как я сама, знала, что женщина может работать, может беречь, но она никогда не сможет владеть чем-то. И всегда, проходя мимо ее портрета, я задумывалась над тем, как ей удавалось спрятать свою ненависть и гнев, когда она покидала хозяйское кресло ради гостиной. Я постараюсь избежать такой участи.
   Если бы я могла сама выбирать свою судьбу, я предпочла бы сражаться за Вайдекр так, как сражались мои предки: с открытым забралом и не на жизнь, а на смерть. Но теперь мы принадлежим к цивилизованным людям, и единственный шанс, оставшийся для меня, — это стать необходимой Сквайру, либо в поле, — как было с моим папой, — либо — как в случае с Гарри — и в поле, и в конторе, и в постели.
   Но моему сыну и моей дочери не придется лгать и интриговать или продавать свое тело, чтобы получить право на землю. Они получат ее законным путем, подтвержденным актом Парламента. При этой мысли удовлетворенная улыбка скользнула по моим губам и спряталась в уголках глаз.
 
   Письмо из Лондона достаточно ясно обрисовало ситуацию. Процесс потребует примерно таких издержек, как мы и ожидали; утверждать его будут в Палате Лордов. В первую очередь, мы должны компенсировать утраченное наследство Чарлзу Лейси. В настоящий момент его надежды не были очень высоки, поскольку слухи о том, что Селия бесплодна, еще не просочились за стены Вайдекра, но по действиям, предпринимаемым Гарри, он может обо всем догадаться. В этом случае он, вероятно, запросит около сотни тысяч фунтов, и, пока мы не удовлетворим эти требования, майорат не сможет быть выкуплен.
   — Не думаю, что нам под силу собрать такую сумму, — задумчиво сказал Гарри, продолжая держать письмо. — По крайней мере, не заложив Вайдекр. И нам никогда не удастся выкроить ее из наших доходов.
   — На это пойдут деньги Мак Эндрю, — твердо произнесла я. — А судебные издержки мы сможем оплатить, если заложим некоторое количество земли. При разумном управлении мы выплатим долги лет через десять-двадцать, как раз к совершеннолетию детей.
   — Да, но вряд ли старый Мак Эндрю согласится купить для своего внука Вайдекр такой ценой, — возразил Гарри. — К тому же, он примерно год назад выплатил такую же сумму своему сыну.
   — Я как раз и думаю об этих деньгах, — медленно сказала я. — Если мы получим полномочия, мы сможем распорядиться ими, как пожелаем.
   — На каком основании? — поинтересовался Гарри, подходя к окну. В саду все еще цвели астры, и их царственный аромат, смешиваясь с острым запахом хризантем, поднимался к моему окну.
   — Потому, что он пьет, — жестко ответила я. — Над ним можно учредить опеку.
   Гарри даже отпрянул, будто его укусила оса.
   — Опеку! — задохнулся он. — Беатрис, ты сошла с ума! Я знаю, что Джон пьет, и пьет каждый день. Но он не показывает этого. Он вполне здоров.
   — Думаю, что он будет пить еще больше, — я подавила мгновенно возникшее чувство сожаления. — А если он будет пить больше, то либо станет недееспособным, — в таком случае ты сможешь взять над ним опеку, — либо он вообще сопьется до смерти, в таком случае я получу после него наследство. Так или иначе, но эти деньги будут наши.
   — Да-а, но, Беатрис… — Гарри вернулся в комнату, его лицо стало серьезным, — если дело обстоит так, то это трагедия. Джон — еще молодой человек, у него впереди вся жизнь. Он поправится, вы еще сможете быть счастливы вместе, и тогда он с удовольствием вложит свои деньги в это предприятие. Я знаю, что сейчас ты сердита на него, но он еще может стать прежним доктором Мак Эндрю.
   Я подарила Гарри грустную, почти ангельскую улыбку.
   — Я молюсь об этом каждую ночь, — выдавила я из себя. — Я надеюсь и верю всей душой, что тучи над моим мужем рассеются. Но если этого не случится, то я должна буду нести ответственность за будущее моего сына.
   Гарри с облегчением улыбнулся.
   — Я уверен в этом, моя дорогая, — сказал он. — Я знаю, как ты заботишься о Джулии и Ричарде. Скажи, что ты не всерьез думаешь об опеке над Джоном.
   — Конечно, нет, — и я поспешила перевести разговор в более спокойное русло.
   Но оставалась еще Селия. Она гуляла с Джулией в розовом саду, когда Джон увидел их и вышел им навстречу из беседки. Перехваченные ленточками башмачки Джулии все время стремились шагать самостоятельно; особенно она любила, придерживаясь за руки взрослых, быстро топать, постоянно при этом меняя направление и, то и дело, плюхаясь на толстенький задик.
   Из моего окна я хорошо видела их обеих и слышала чистый голос Селии.
   — Вы не думаете, что она слишком рано начала ходить? — спросила она у Джона, на минутку выпрямляясь и держась обеими руками за поясницу.
   — Нет, — ответил Джон.
   — Если бы мы продолжали ее пеленать, то думаю, она не начала бы ходить до двух или трех лет, — с легкой гордостью предположила Селия.
   — Ребенок — это все равно, что маленький зверек, — заметил Джон, — дети сами знают, что для них лучше. Если они с самого рождения могут свободно управляться со своими ручками и ножками, то они и ходить начинают раньше.
   — А ее ножкам не больно, как вы думаете? — тревожно спросила Селия.
   Джон повернулся и мягко улыбнулся Селии.
   — Конечно, нет, — уверенно произнес он. — Она скоро начнет проворно бегать.
   — Так хорошо, что вы вышли из дому в такой чудесный день, — приветливо сказала Селия. — И так приятно, что можно расспросить вас о Джулии. Вы скоро начнете опять практиковать, правда, Джон? После тех ужасных событий прошло уже больше трех месяцев.
   Тень пробежала по его лицу, и он опять взглянул на Селию.
   — Едва ли, — тихо ответил он. — Боюсь, что я никогда больше не буду практиковать. Моя репутация погибла, я лишился дела, которое было мне очень дорого. Вайдекр поглотит всех нас, рано или поздно.
   Я замерла, стоя у окна. Если беседа примет более разоблачительный характер, я всегда смогу выйти и прервать ее. Я не позволю Джону никаких намеков и откровений с Селией. Каждый из них в отдельности знает слишком много. Они не должны сложить из этого одну картину.
   — Вы должны перестать пить, — нежно и убедительно сказала Селия. — Вы же знаете, как это вредно для вас и как несчастна из-за этого дорогая Беатрис. Вы постараетесь бросить это, правда, Джон?
   Джон выпрямился и задумчиво коснулся золотой головки хризантемы.
   — Я попытаюсь, — неопределенно ответил он. — Эти прошедшие месяцы похожи на какую-то фантасмагорию, а не на реальность. Иногда мне кажется, что вот сейчас я проснусь в кровати рядом с Беатрис, ожидающей нашего ребенка, и этого кошмара не будет: ни моего отсутствия, ни рождения ребенка, ни смерти вашей свекрови. Когда я пью, я начинаю верить, что все это сон, что моя жизнь течет так же счастливо, как несколько месяцев назад.
   Селия — какой отвратительный флирт! — положила свою руку поверх руки Джона:
   — Вы должны перестать пить. Вы попытаетесь, хорошо, Джон?
   И мой разбитый пьянством муж взял ее руку и поцеловал.
   — Я попробую, — пообещал он.
   Теперь я окончательно убедилась, что он в моих руках.
   Он был в моих руках, как прирученный жеребенок, потому что он был почти влюблен в Селию и ее ребенка. Преданный и напуганный мною, он склонялся к Селии, как к подножию статуи Невинности. Любовь Селии к ребенку, ее доброта и тепло, все это удерживало Джона от мыслей о смерти. И он бежал из моего мира в мир яркого пламени ее чистоты.
   И это давало мне ключ к власти над ним. Пока он оставался в Вайдекре из преданности Селии, он не мог вредить мне. Он любил ее и, значит, был уязвим. Мое положение становилось более безопасным.
   Но для них это означало совсем другое. Я не была холодной уравновешенной женщиной из тех, кто охотно делится всем, что любит или когда-то любила в прошлом. Я никогда не забывала, что однажды Селия пыталась отобрать у меня Гарри. И что он, вместо того чтобы стать моим любовником, предпочел тратить время и силы на ухаживания за этой простушкой. А также того, скольких усилий мне стоило сделать их чужими друг другу. И если б не фатальная испорченность Гарри, возникшая в нем из-за жестокости, царившей в их школе, я никогда не смогла бы удержать его от любви к Селии. Мне прекрасно было известно, что я в сотни раз красивее и сильнее, чем она. Но я не всегда могла воспользоваться этим, когда встречалась с той спокойной силой, которую придавало Селии сознание ее правоты. И я не могла быть абсолютно уверена в том, что любой мужчина предпочтет меня, когда вспоминала, с какой любовью смотрел на нее Гарри тогда, в порту, после нашего возвращения из Франции.
   Я никогда не прощу Селии то лето. И хотя мне ничего не нужно было в то время, кроме как скакать на лошади и танцевать ночи напролет с Джоном, я не прощу Селии, что она отобрала у меня любовника, даже не приложив к этому ни малейших усилий.
   А сейчас мой собственный муж склонялся поцеловать ее руку с таким видом, будто она была королева из романса, а он бедный рыцарь. Конечно, я могла просто фыркнуть в раздражении от этой сцены, разыгравшейся перед моими глазами. Но точно так же я могла запомнить эту слабость Джона и подумать, как мне выгоднее использовать ее. Ибо я должна ее использовать. Даже если бы у меня не было на то других причин, мне следовало наказать Джона хотя бы за то, с каким видом он поднимает на Селию глаза. Неважно, нужен он мне или нет. Я не хочу, чтобы мой муж любил кого-нибудь еще.
   К обеду в тот день я оделась с особой тщательностью. Я отдала переделать то черное бархатное платье, которое носила в зиму после папиной смерти. Чичестерская модистка знала свое дело, и глубокие пышные складки мягко облегали мою грудь и талию, выгодно подчеркивая их и переходя в роскошные фалды на бедрах. Шелковые нижние юбки таинственно шуршали при каждом моем движении. Я приказала горничной напудрить мои волосы особенно тщательно и украсить их черной лентой. Такую же ленту я завязала бантом на шее вместо, жемчужного ожерелья. С приходом зимы моя кожа чуть побледнела и казалась совершенно молочной на фоне черных украшений. Перед тем как открыть дверь гостиной, я слегка покусала губы, чтобы они стали ярче.
   Гарри и Джон стояли у камина, причем Джон старался держаться от него как можно дальше. Гарри грел свой пухлый зад, откинув фалды сюртука и попивая шерри. Джон, как я сразу заметила, потягивал лимонад. Я оказалась права. Селия пытается спасти моего мужа. И он надеется направить стопы по праведному пути. Гарри откровенно охнул, увидев меня, а Джон слегка оперся рукой о камин, будто одна моя улыбка могла сокрушить его.
   — Клянусь, Беатрис, ты сегодня очаровательна, — сказал Гарри, придвигая мне стул.
   — Благодарю тебя, Гарри, — томно произнесла я. — Добрый вечер, Джон, — взгляд, который я бросила на него, был теплым и чувственным. Я увидела, как побелели костяшки его пальцев.
   Дверь гостиной отворилась, и вошла Селия. Траур, который так выгодно оттенял мою красоту, совершенно губил ее, я заметила это еще два года назад. Сегодня, когда я сияла красотой и здоровьем и казалась теплой камеей, лежащей на черном бархате, она выглядела постаревшей и изможденной в своих черных одеждах.
   Ее карие глаза мгновенно увидели стакан лимонада в руке Джона, и ее щеки вспыхнули, придав лицу девическую прелесть.
   — О! Отлично, — радостно воскликнула она. И когда Гарри предложил ей стакан шерри, она предпочла лимонад из дружеской солидарности. Я же улыбнулась и, взяв предложенный мне шерри, стала пить его с нарочитым наслаждением.
   Страйд пригласил нас к обеденному столу и подал мне знак, что хотел бы поговорить со мной. Позволив Гарри проводить меня на место, я пробормотала извинения и вышла.
   — Мисс Беатрис, я подумал, что мне следует поставить вас в известность, — вполголоса сказал он. — Леди Лейси приказала не подавать вина к обеду, а также не подавать мужчинам портвейн после обеда.
   Я издала невольный смешок.
   — Не будьте дураком, Страйд, — сказала я. — Стаканы для вина на столе?
   — Да, стол был накрыт еще до этого приказа, и я не стал ничего предпринимать, не сообщив вам.
   — Вы поступили совершенно правильно, Страйд. Разумеется, мы будем пить вино сегодня вечером, и сэр Гарри потребует свой портвейн после обеда. Продолжайте наливать вино моему мужу, а если он захочет пить лимонад, он вполне может отказаться.
   Страйд кивнул, и я вернулась к столу с улыбкой на устах.
   — Все в порядке? — поинтересовался Гарри. Я кивнула и наклонилась к Селии.
   — Я объясню тебе насчет вина попозже, — тихо сказала я.
   Она удивленно посмотрела на меня и инстинктивно перевела глаза на моего мужа. Он крепко сжал губы, и было заметно, каких усилий ему стоило держать себя в руках. Страйд вернулся в комнату, и пока два лакея подавали мясо, он разлил вино в каждый стакан, как я и приказала.
   Глаза Селии опять вернулись ко мне с невысказанным вопросом, но я в это время смотрела на Гарри, расспрашивая его о недавно назначенном Хозяине Охоты.
   — Конечно, мы оставим наших собак, — говорил Гарри. — И мистер Халлер будет смотреть за ними. В любом случае я бы предпочел, чтобы он служил у нас весь этот год траура, поскольку хоть он прекрасно знает правила охоты, но должен познакомиться с нашими лесами. А я хочу быть уверенным, что на следующий год мы будем охотиться.
   — Хорошо, — согласилась я. Мистер Халлер арендовал Дауэр Хаус, красивый квадратный дом по дороге в Чичестер, построенный из песчаника и бывший примерно вполовину меньше Вайдекр Холла. И теперь мистер Халлер был не в восторге, узнав, что наша охота остается без хозяина на ближайший год.
   — Как многого я буду лишена в этом году, — тоскливо сказала я. Мой тон заставил Джона напрячься. Его стакан стоял перед ним, сверкая как рубин, он чувствовал аромат вина.
   — Да, — согласился Гарри. — Из всех людей мама больше всего хотела, чтобы мы получали удовольствие от жизни.
   Я, не выдержав, хмыкнула.
   — Но не я, Гарри. Она могла позволить тебе все, но всегда стремилась держать меня подальше от лошадей.
   — Это верно, — подтвердил Гарри. — Но я не хотел бы проявлять неуважение к ее памяти. Хотя пропускать сезон, конечно, очень обидно.
   После чего он переключил свое внимание на блюдо, стоявшее перед ним, и одобрительно кивнул Селии: