Грегори Филиппа. Вайдекр

   — Мы не можем огораживать Норманнский луг, — говорила я. — В древние времена здесь происходила битва, и плуг станет выворачивать из земли черепа и кости. Мы даже не найдем работника на такое дело. Весь Экр верит, что там водятся привидения.
   — Я не знал этого, — заинтересованно отозвался Гарри. — Что за битва там была?
   — Одна из тех, что принесли нам эту землю, — печально объяснила я. — Легенда говорит, что туда пришли братья Ле Сэй, наши предки, с горсточкой своих солдат и разбили саксонских крестьян в битве, которая продолжалась три дня и три ночи, пока в деревне не осталось ни одного живого человека.
   — Что ж, значит, эта земля очень плодородная, — шутливо заявил Гарри. — Послушай, Беатрис! Если мы решили огородить Дубовый луг и луг у Трех ворот, то не можем же мы в середине между ними оставить этот клочок земли. К нему будет даже не подступиться. Это не имеет смысла.
   Для меня все это не имело смысла. Изменять привычный порядок, при котором земля приносит хорошие урожаи и дает благоденствие и господам, и батракам, значило разрушать своего рода гармонию. Вайдекр сейчас был островком безопасности в изменяющейся стране. Вокруг нас все давно уже переходили на новые методы хозяйствования. Стремясь к наибольшей выгоде, хозяева изгоняли бедных с земли. Используя труд приходских работников, они отнимали у своих собственных людей возможность зарабатывать на жизнь. И возводя высокие, заостренные решетки вокруг своих парков, они стремились отгородиться от изможденных от голода лиц и блестящих от гнева глаз.
   Но затем я вспоминала о майорате и о своем сыне, и мое сердце превращалось в камень. Когда Ричард станет сквайром Вайдекра, а Джулия будет его партнером, они смогут вернуть людям то, что сейчас я вынуждена забрать. Когда Ричард будет управлять этой землей, он вернет их огороды, засеет травами луга, снова проложит тропки. Он позволит беднякам ставить силки на кроликов и ловить рыбу в Фенни. Когда Ричард будет сквайром, он восстановит общинную землю, и уже через несколько лет (ладно, пускай, через много, много лет) Вайдекр станет опять таким, каким был, пока мы с Гарри не сговорились погубить его. Ричард сможет делать добро там, где я вынуждена творить зло. Сейчас передо мной только один путь.
   — Все так сильно изменится, — сказала я.
   — Да, — гордо ответил Гарри, — скоро эта местность больше будет напоминать разумно распланированные поля, как в моих книжках, чем ту живописную путаницу, которая у нас сейчас.
   — Хорошо, пусть так, — грустно согласилась я. Гарри подвел мистера Левеллина к карте нашего поместья, составлением которой я так гордилась.
   — Вы запланировали много перемен, — заметил мистер Левеллин, следя, как расползается подобно наросту оранжевая граница.
   — Да, — с гордостью ответил Гарри.
   — Вы так верите в пшеницу? — улыбаясь, спросил торговец.
   — Да, — подтвердил Гарри, — в наше время это источник надежных прибылей.
   — Конечно, — в мистере Левеллине заговорил крестьянин из бедных земель. — Но вы намереваетесь довольно быстро провести ваши новшества в жизнь, не так ли?
   Гарри кивнул и доверительно наклонился к мистеру Левеллину:
   — Мы составили один проект, который нуждается в финансировании, — сообщил он.
   — И мы рассчитываем на вашу закладную, — вкрадчиво перебила я Гарри. — А заем собираемся оплатить прибылями от этих новых полей пшеницы, так что доходы от имения останутся по-прежнему высокими.
   Мистер Левеллин кивнул мне, и в его прищуренных глазах мелькнула улыбка. Он догадался, что я не случайно перебила Гарри.
   — Но вы лишитесь вашего урожая сена, — заметил он. — Во сколько вам обойдется его покупка на зиму?
   Я придвинула к себе лист бумаги с моими расчетами.
   — От восьмисот до тысячи фунтов, — сказала я. — Но мы станем давать овцам корнеплоды и клевер. А и то, и другое в изобилии растет в пшеничных полях.
   — А сено для лошадей? — мистер Левеллин обращался к Гарри, но отвечать опять приходилось мне:
   — Нам его хватает.
   Мистер Левеллин согласно кивнул и стал изучать цифры, которые я представила ему.
   — Не пора ли нам взглянуть на сами земли? — предложил он, ставя на стол свою чашку кофе.
   — Вам все покажет мой брат Гарри, — и я жестом показала на свое траурное платье. — Я в трауре и могу только править лошадьми, а не скакать на них.
   — Тогда поедем в коляске! — галантно предложил мистер Левеллин, и мы улыбнулись друг другу.
   — С удовольствием, — ответила я. — Мне нужно отдать приказание на конюшне и переодеться. Я вернусь через несколько минут.
   Я выскользнула из комнаты и, крикнув прислугу через открытую дверь западного крыла, велела запрягать Соррель в новую коляску. Мне понадобилось всего несколько минут, чтобы переодеться в черную бархатную амазонку и накинуть плотный черный плащ, так как стояли жестокие декабрьские морозы.
   — Вы предпочитаете ездить в экипаже, а не скакать на лошади? — спросила я мистера Левеллина, когда мы уселись в коляску и накрыли ноги теплым пледом. Копыта Соррель застучали по гравию.
   — Я предпочитаю осматривать землю с хозяином, — ответил он, искоса взглянув на меня. — На этих полях видны следы вашей заботы, миссис Мак Эндрю. Я улыбнулась в ответ, но промолчала.
   — Какой прекрасный лес, — сказал он, оглядывая серебрившиеся от вчерашнего снега буки.
   — О, да, — отозвалась я. — Но мы их не собираемся закладывать. Леса, которые я хотела предложить вашему вниманию, расположены на северных склонах холмов, там растут преимущественно сосны и ели.
   Соррель легко несла экипаж в гору, и из ее рта вырывались голубоватые облачка пара.
   Наделы общинной земли, на которых вот уже скоро семьсот лет жители Экра выращивали собственные урожаи, стояли белые от снега. Невысокие межевые столбы и изгороди были убраны, и весной мы собирались обрабатывать плугами эту так долго и так любовно возделываемую землю.
   Мы выигрывали около двадцати акров, отнимая этот клочок у крестьян, их землю, на которой они выращивали овощи к своему столу или корм для домашней птицы. Для них это была защита от неурожайного года, от безработицы. Их права на эту землю нигде не были записаны, между нами не существовало никаких контрактов. Просто по традиции люди искони пользовались этой территорией для своих нужд. И когда я приехала в деревню и объявила полудюжине самых почтенных и уважаемых стариков, что весной мы собираемся пустить эту землю под пашню, им было нечего мне возразить.
   Я и не собиралась ничего обсуждать, я даже не выходила из коляски. Я встретила их у каштана, и когда мы закончили разговор, пошел снег, и все заторопились по домам. Во всяком случае, они уже успели убрать картофель и овощи и потеря земли не должна была особенно тревожить их до следующей зимы.
   До сих пор жители Экра могли считать себя счастливыми, так как при каждом домике имелся небольшой садик, гордость и отрада всей семьи. В них росли цветы, играли дети. Теперь их придется перекопать и превратить в унылые огороды. И все это для того, чтобы поместье Вайдекр увеличилось на двадцать акров. Для того, чтобы мой сын Ричард смог на неделю раньше сесть в кресло сквайра.
   Я спешилась и привязала Соррель к забору. И мы отправились вперед по узкой тропинке вдоль подножия холма, пока не добрались до новой плантации, огороженной невысокой ивовой изгородью от нашествия овец.
   — Сколько лет этой плантации? — поинтересовался мистер Левеллин, и улыбка ушла из его глаз, а оценивающий взгляд охватил великолепные, высотой до двадцати, тридцати футов деревья.
   — Я сажала их с моим отцом, — вспомнив это, я улыбнулась. — Мне тогда было пять лет. Сейчас им уже четырнадцать. Папа пообещал мне, что, когда я стану старой леди, мне сделают стул из одного из этих деревьев. — Я повела плечами, отгоняя печаль.
   — Времена меняются, — отозвался мистер Левеллин. — Никто не в силах предугадать, как повернутся события. Лучшее, что мы можем сделать, это следовать велениям нашей совести — стремиться к прибылям, не задевая при этом чужих интересов.
   Он сочувственно улыбнулся мне и обернулся к деревьям.
   — Растут хорошо, — одобрительно прокомментировал он. — Сколько здесь было саженцев?
   — Около пятисот, — отвечала я. Я открыла калитку, и он, пройдя вперед, осмотрел иголки, нагибая и отпуская ветви, он проверил их упругость. Затем шагами измерил площадь в десять ярдов и, шевеля губами, подсчитал, сколько на нее приходится деревьев.
   — Хорошо, — наконец сказал он. — Разумеется, я дам деньги под эту плантацию. Контракт находится при мне. Общинная земля содержится так же хорошо?
   — Да, — ответила я. — Но это в другой стороне. Мы сейчас отправимся туда.
   Мы вернулись к коляске, и он, сметкой крестьянина, не стал мне предлагать помощь, пока я, взяв Соррель под уздцы, разворачивала ее на узкой тропинке. Садясь в коляску, он с уважением улыбнулся мне.
   Мы спустились с холма и поскакали в направлении Экра. Поравнявшись с новой мельницей, мы встретились с мисс Грин, которая кормила кур около своей двери, я ответила на ее поклон, и она проводила взглядом нашу удалявшуюся коляску, видимо, гадая, что за человек сидит рядом со мною. Скоро она все узнает. Я не делала тайны из моих планов.
   Мы проехали через лес, застывший в морозном молчании, и вскоре дорога привела нас к внезапно открывшейся общинной земле. Вдруг я услышала треск сильных крыльев и над нашими головами проплыл треугольник гусей, летящих в западные края к теплу.
   — Вот эта земля, — я кивком указала на общинную землю. — Я показывала вам ее на карте. Все это перед вами. Слегка холмистая, много кустов и вереска, несколько деревьев, которые надлежит выкорчевать, и два ручья.
   Я старалась сдерживаться, но моя любовь к общинной земле, кажущейся медно-золотой в этом холодном зимнем свете, заставила мой голос дрогнуть от отчаяния. Один из ручейков находился рядом с нами, и до нас донеслось нечастое позванивание капель подтаявшего на солнце льда.
   Ветки кустов сияли бронзой на фоне серебристой изморози. Березки, которые мне придется вырубить, были моими любимыми деревьями, их белые, как бумага, стволы и пурпурно-коричневые ветви напоминали изящный рисунок на вазе севрского фарфора. На вереске еще сохранились бледно-серые цветочки, и сейчас они казались вылепленными из инея. Там, где замерз влажный торф, земля была твердой, как камень, в долинах же белый песок хрустел от мороза, как сахар, и казался таким же сладким.
   — Вы это тоже огораживаете? — лицо мистера Левеллина выражало, как мне показалось, недоумение.
   — Здесь нет никаких проблем с юридической точки зрения, — уверила его я. — Вся земля полностью принадлежит Вайдекру. Используя ее как общинную, мы только отдаем дань традиции. Наши люди охотились здесь на мелкую дичь, пасли скот, собирали дрова и хворост. В старые времена заключалось раз в год соглашение между сквайром и деревней, но записей об этом не сохранилось. — Я улыбнулась, но мои глаза оставались холодными. — И даже если б они сохранились, — продолжала я иронически, — лишь немногие из наших людей сумели бы их прочесть. Следовательно, нет никаких причин оставлять эту землю в их пользовании.
   — Вы не поняли меня, — мистер Левеллин говорил мягко, но что-то в его лице изменилось. — Неужели вы решились вспахать эту землю плугом, выровнять холмы, засыпать ручьи и в результате засадить все пшеницей?
   — Таковы мои намерения, — мое лицо стало таким же печальным, как его.
   — Хорошо, хорошо, — больше он ничего не сказал.
   — Вы заинтересованы в закладной на эту землю? — небрежно спросила я, когда мы повернули домой.
   — Разумеется, — холодно ответил он. — Это обещает хорошую прибыль. Вы бы желали получить деньги наличными или мне перечислить их вашим лондонским банкирам?
   — В Лондон, если вас не затруднит, — сказала я. — У вас имеется их адрес.
   Домой мы ехали в молчании, освещаемые ярким, но таким холодным зимним солнцем.
   — С вами приятно вести дела, миссис Мак Эндрю, — церемонно произнес мистер Левеллин, когда мы подъехали к конюшне. — Я не буду заходить в дом. Попросите запрячь мою лошадь, я сразу отправлюсь в обратный путь.
   Он подошел к своей карете и протянул мне два контракта. Я приняла их, пробежала глазами и протянула ему на прощание руку.
   — Благодарю вас за ваш визит, — вежливо отозвалась я. — Желаю благополучного возвращения.
   Он уселся в карету, лакей убрал ступеньки и закрыл за ним дверцу. Я подняла на прощание руку, и экипаж укатил.
   День был холодным, но я продрогла не только от мороза. Меня сковывало холодное прощание мистера Левеллина. Совершенно чужой человек, он осудил меня за мое отношение к общинной земле, за предательство интересов бедных людей, доверявших мне, за мое стремление разрушить хрупкую красоту Вайдекра. Я вздрогнула. Повернувшись к дому, я увидела, что у двери стоит, наблюдая за мной, Селия. Она казалась встревоженной.
   — Кто был этот джентльмен? — спросила она. — Почему ты не пригласила его в дом?
   — Это всего лишь торговец, — ответила я, передавая поводья конюху. Подойдя к Селии, я слегка обняла ее и повела в дом. — Сегодня холодно. Пойдем погреемся у камина.
   — Что его интересовало? — продолжала она расспросы. Я в это время снимала перчатки и шляпку, а потом позвонила, чтобы подали горячий кофе.
   — Он хочет купить строевой лес с новой плантации, — предпочла я полуправду. — Я отвозила его туда и ужасно замерзла.
   — Разве эти деревья уже готовы к вырубке? — удивилась Селия. — Мне кажется, это не так.
   — Ты права, Селия, — ответила я. — Он — специалист по строевому лесу и дает вам гарантированную цену задолго до вырубки деревьев. Но наши деревья растут быстро, и скоро плантация будет готова. Селия, ты не бываешь там годами и совершенно не знаешь, как обстоит дело.
   — Да, конечно, — согласилась Селия. — Я не интересуюсь землей так, как ты, Беатрис.
   — Да и нет причин на это, — я улыбнулась вошедшему Страйду и кивком велела налить кофе. — Зато твой контроль за кухней просто ослепителен. Что сегодня на обед?
   — Суп из дичи и оленина, — рассеянно ответила Селия, — и еще несколько блюд. Беатрис, скажи, когда Джон вернется домой?
   Неожиданность ее вопроса заставила меня вздрогнуть и взглянуть на нее. Она сидела на подоконнике, в руках у нее не было ни вязания, ни вышивки, но ее глаза не знали покоя — они изучали мое лицо. И я чувствовала, что ее мозг пытается разгадать эту непонятную для нее ситуацию.
   — Только, когда он будет совершенно здоров, — твердо ответила я. — Я больше не желаю таких сцен. Как я и ожидала, она побледнела.
   — Избави Бог, — прошептала она и невольно опустила взгляд на то место, где лежал связанный Джон, моля ее о спасении. — Если б я знала, что с ним будут так обращаться, я бы ни за что не поддержала твою идею послать его туда.
   — Конечно, нет, — я внимательно следила за ней. — Но, главное для него — это вылечиться. Кроме того, мне казалось, что это было его собственное желание.
   Селия кивнула. В ее глазах я увидела тень возражения, но слушать его мне не хотелось.
   — Я пойду переоденусь к обеду, — сказала я, поднимаясь с кресла. — Сегодня очень холодно. Пусть дети отправятся в галерею и поиграют в волан.
   Лицо Селии просветлело при упоминании о детях.
   — О, отлично! — отозвалась она, но в голосе ее не было радости.
   С помощью такой незамысловатой хитрости освободилась я от вопросов о мистере Левеллине, майорате, о том, зачем мне понадобились деньги. Главное, от расспросов о Джоне и его предполагаемом возвращении.
   Селия ждала возвращения Джона к Рождеству. Рождество пришло и ушло, но Джон еще не поправился. В этом году мы не устраивали большого рождественского бала, поскольку были в трауре. Но доктор Пирс предложил сделать маленький праздник для деревенской детворы в доме викария.
   Я решила, что мы сделаем даже кое-что получше: мы обеспечим детей подарками. Мисс Грин — домоправительница викария и сестра нашего мельника — подпустила шпильку, поинтересовавшись, что будут есть детишки и примерно какой счет мы можем оплатить. Она была необыкновенно противная старая дева. Поэтому в Рождество я подкатила к церкви в карете, доверху нагруженной хлебом, вареньем, сладостями и лимонадом. Праздник начинался сразу после воскресной службы, и мы с Гарри и Селией вышли из церкви поздороваться с арендаторами и работниками, обычно поджидавшими нас здесь.
   Самые бедные из батраков и их дети находились в доме викария под присмотром мисс Грин и двух помощников приходского священника.
   — Счастливого рождества, с добрым утром! — поздравила я собравшихся во дворе церкви и была удивлена отсутствием улыбок. Мужчины обнажили головы, женщины приседали в реверансе, когда мы проходили мимо, но я не чувствовала теплоты, с которой меня всегда встречали. Я удивленно оглянулась, но никто не смотрел мне в глаза, никто не бормотал «Как хороша сегодня мисс Беатрис», никто не приветствовал нас.
   Я так привыкла быть любимицей Вайдекра, что сейчас просто ничего не могла понять. Дети расселись на скамьях вдоль длинного стола, за ними стояли их родители, в считанные минуты прислуга Вайдекра помогла миссис Грин принести обильный обед. Это был Рождественский обед — один из самых радостных и шумных праздников в году. Но сейчас повсюду царило молчание и никто не улыбнулся мне. Я отыскала глазами миссис Мерри, повитуху, и поманила ее пальцем.
   — Что с ними со всеми случилось? — спросила я.
   — Всех очень расстроила смерть старого Жиля, — тихо пояснила она мне. — Разве вы не слышали, мисс Беатрис?
   Жиль. Моя память услужливо подсказала мне тот давнишний день, целую жизнь назад, когда он стоял, опершись на лопату и беседуя с моим отцом. Жиль, который тогда уже казался старым и хилым, пережил моего молодого и сильного отца и продолжал работать до того самого дня, когда я, отказавшись от помощи своих арендаторов, наняла бригаду из работного дома. Теперь этот старик умер, но это еще не причина портить детский праздник.
   — Почему они так расстроены? — спросила я. — Он был старым человеком и должен был умереть со дня на день.
   — Но он умер не от старости, мисс Беатрис, — острые глаза миссис Мерри изучали мое лицо. — Он покончил с собой, и теперь его нельзя похоронить по всем правилам.
   Я охнула. «Покончил с собой». Мой голос прозвучал слишком громко, и несколько человек оглянулись на нас, догадавшись, о чем рассказывает мне миссис Мерри.
   — Здесь, должно быть, какая-то ошибка, — еле выговорила я. — Что на свете могло заставить его это сделать?
   — Он заранее сказал, что так поступит, — решительно ответила миссис Мерри. — Когда вы перестали поручать ему работу, у него не стало денег. Своих сбережений ему хватило на две недели, и он занял денег у соседей. Но он знал, что ему придется идти в работный дом. И всегда клялся, что лучше убьет себя. Сегодня утром его нашли мертвым. Он принял стрихнин, который занял у мельника, сказав, что у него завелись крысы. Это была ужасная смерть, мисс Беатрис. Его лицо было совершенно черным, а тело скрючилось от судорог. Его как раз укладывали в гроб, когда вы подъехали к церкви. Вы не заметили похорон, мисс Беатрис?
   — Нет, — пробормотала я. Мое сердце разрывалось, разрывалось оттого, что то хорошее и чистое, что было в нашей жизни, оказалось лишним и теперь погибало. Оно было отравлено так же жестоко и беспощадно, как старый Жиль. И так же легко.
   — Что тут со всеми случилось? — как всегда не кстати ввязался Гарри. — В жизни своей не видел таких похоронных лиц! Веселитесь, друзья, сегодня — Рождество! Счастливого Рождества!
   Нахмуренные замкнутые лица повернулись к нему, и затем люди, мои люди, опустив головы, отвернулись и зашаркали к выходу. Тут, как назло, отворились двери, и слуги стали выносить блюда с едой для детей.
   — Жиль умер, — тихо сказала я Гарри. — Кажется, он покончил с собой, когда его сбережения кончились. Его нашли сегодня утром. Как ты видишь, все винят нас. Я думаю, что нам лучше поскорее отправляться домой.
   Красные от мороза щеки Гарри побледнели.
   — Бог мой, это ужасно, Беатрис, — сказал он. — Жиль не должен был этого делать. Мы бы не допустили, чтоб он голодал.
   — Видимо, он этого не знал, — жестко ответила я. — К тому же он хотел работы, а не подачек. Во всяком случае, сейчас он мертв. Давай заканчивать обед и собираться домой, пока сплетни не коснулись ушей Селии. Не нужно, чтобы она расстраивалась.
   — Конечно, нет, — и Гарри взглядом отыскал Селию. Она стояла, держа на руках новорожденного ребенка, и улыбалась ему. Его мать была рядом и смотрела на них обоих. Ее взгляд был теплым, а не таким отчужденным, какие встречала я.
   — К сожалению, мы не можем оставаться здесь долго, — громко объявил Гарри своим чистым тенорком. — Мы пришли только, чтобы пожелать вам счастья в этом году и хорошо повеселиться на том празднике, который, устраиваем для вас мы и доктор Пирс.
   Он взял Селию под руку, и они пошли к карете. Я шла на шаг позади и чувствовала, как нас провожают враждебные взгляды. На минуту мне пришла в голову мысль: если сейчас Каллер или кто-нибудь другой нападет на нас, то я не могу быть уверена в своей безопасности. Но я тут же поспешила успокоить себя. Стояла середина зимы — самое тяжелое время, и те, кто работает на земле, устали от холода и темных дней. К тому же всех расстроила смерть Жиля — каждый бедный человек страшится попасть в приют или, того хуже, в богадельню. Придет весна, и жизнь станет легче. О Жиле все позабудут.
   Оказавшись в карете, я наклонилась к окну, чтобы удостовериться, что праздник начинается и он будет таким же оживленным, как обычно. Дети, наевшись, станут играть, танцевать и веселиться, как бывает каждый год. Люди в Вайдекре не могут измениться так быстро и так непоправимо.
   Когда мы подъехали к хорошенькому садику викария, там происходила настоящая свалка. Все дети ползали по столам, хватая пишу и запихивая ее в рот, их родители протискивались между ними, чтобы тоже схватить кусок и сунуть его в карман. Это был маленький бедлам, а не праздник. Из дверей мисс Грин и слуги с ужасом наблюдали эту сцену. В окне я увидела бледное лицо доктора Пирса, следящего за тем, как его прихожане толкаются, вырывая друг у друга куски булки и ветчины, и давятся ими. Те маленькие сладости, которые я прислала из дома, были сброшены на землю, на них никто и не смотрел, кроме самых маленьких детишек, ползающих под ногами и отыскивающих в земле конфеты. Наверху, над их головами, их отцы и матери, отчаянно отталкивая друг друга, хватали все подряд, будто они голодали.
   — Поезжай! — резко велела я и ткнула кнутом в спину возницы. Он с изумлением следил за этой потасовкой в самом сердце Вайдекра, но при моем сигнале опомнился, и тут же лошади вынесли нас на дорогу.
   — Что случилось? — спросила Селия, она почти ничего не разглядела из-за того, что Гарри своим полным телом заслонил окно. Я быстро наклонилась вперед, чтобы скрыть от нее эту ужасную картину.
   — Грубые деревенские забавы, — быстро ответила я, пытаясь подавить дрожь в голосе. — Дети немного расшалились, — увидав мой яростный взгляд, Гарри пришел мне на помощь.
   — О, небо, что за шум они подняли, — он попытался говорить спокойно.
   Я откинулась на подушки и попробовала привести мысли в порядок. Мне даже не могло прийти в голову, что потеря этих случайных заработков скажется на жизни бедняков так тяжело и так быстро. Мало того что мы лишили людей заработков, но к тому же мы подали пример нашим соседям. Когда Вайдекр Холл нанимает низко оплачиваемых поденных рабочих, такая практика легко может распространиться на сотни миль вокруг. Хаверинг Холл уже давно использовал исключительно поденщиков и по самым низким расценкам, а теперь, когда Вайдекр стал практиковать то же самое, исчезал последний надежный источник заработков в Суссексе.
   Ужасная смерть Жиля означала, что безумный старик не сумел приспособиться к этому миру. И он совершенно правильно понял, что, потеряв работу в Вайдекре, для него не останется ничего, кроме богадельни. Разумеется, его смерть не означала, что наши попытки вести рациональное и доходное хозяйство бессердечны. И уж угрызениями совести я не терзалась из-за этого старого дурака. Если бы это было так, меня саму следовало бы назвать сумасшедшей.
   Все это я успела сказать себе, пока мы добирались до дому, и, когда Селия оставила нас в гостиной, чтобы привести детей к праздничному столу, я сумела успокоить Гарри.
   — Мой Бог, Беатрис, это было ужасно, — заговорил он, быстро налил шерри в два бокала, но прежде, чем передать мне мой, одним залпом осушил свой бокал. — Они вели себя как животные! Как дикари!
   Я беззаботно пожала плечами.
   — Оставь, Гарри! — сказала я. — Уж очень ты изнежен. Ну, немножко потолкались на рождественском обеде. Так, должно быть, случалось и раньше, просто мы не замечали этого. Раньше они успевали дождаться нашего отъезда.
   — Я никогда прежде не видел такого! — твердо сказал Гарри. — И я уверен, что ты тоже, Беатрис. Это был какой-то бунт. Я не могу понять, что с ними случилось!
   «Готова спорить, что ты и не поймешь, дурак», — подумала я и отхлебнула шерри.
   — Они испуганы, — ровным голосом продолжала я, — Они испуганы тем, что лишились своего зимнего заработка. К тому же их расстроила смерть Жиля. Они боятся голода, но придет весна, и они увидят, что все не так уж плохо.