Гришем Джон. Золотой дождь

   По счастью, главный вход обозначен четко, и я вступаю в небольшой вестибюль, вдоль одной стены которого выстроены высаженные в пластиковые ящики пальмы и ещё какие-то деревца, а напротив за столом пропусков сидит премиленькая девушка. На голове у неё мягкие наушники, а перед самыми губами – прикрепленный к наушникам дужкой изящный микрофон. За спиной девушки на стене плиты с названиями трех разместившихся в здании компаний: «Пинн-Конн Груп», «Зеленые озера» и «Прекрасный дар жизни». Интересно, которой из них тут что принадлежит? Под названиями красуются скромные, бронзового литья, эмблемы.
   – Меня зовут Руди Бейлор, – вежливо представляюсь я. – Мистер Пол Мойер назначил мне встречу.
   – Одну минуточку. – Девушка нажимает какую-то кнопку, немного выжидает, затем говорит: – Мистер Мойер, к вам посетитель. Мистер Бейлор. – При этом с лица её не сползает улыбка.
   Должно быть, кабинет Мойера находится поблизости, поскольку не проходит и минуты, как он уже пылко трясет меня за руку и расспрашивает, как я добрался. Я следую за ним по коридору к расположенным за углом лифтам. На вид Мойер мой ровесник, он безостановочно болтает ни о чем. Мы выходим на четвертом этаже, и я мгновенно перестаю ориентироваться в лабиринте коридоров и переходов этого архитектурного монстра. Полы здесь застланы коврами, освещение мягче, чем внизу, а на стенах развешаны картины. Идя по коридору, Мойер трещит без умолку, но наконец открывает тяжелую дверь и впускает меня внутрь.
   Добро пожаловать в рай! Я оказываюсь в просторном конференц-зале, в центре которого возвышается полированный овальный стол, окруженный по меньшей мере полусотней стульев. Над самым столом нависает хрустальная люстра. В левом углу зала – бар. Справа – кофейный столик, уставленный блюдами с бисквитами и булочками. За столиком собралась кучка заговорщиков, их не меньше восьми, причем каждый как на подбор в темном костюме с белой сорочкой и полосатым галстуком, и в черных туфлях. Восемь против одного. Нервная дрожь в моих поджилках переходит в пляску Святого Витта. Где же вы, Тайрон Киплер, в такой ответственный час? Сейчас даже присутствие Дека было бы мне хорошим подспорьем.
   Четверо из неприятельской восьмерки – мои старые приятели из «Трень-Брень». Еще одна физиономия знакома мне по недавнему слушанию нашего дела в Мемфисе, а вот оставшиеся трое – полные незнакомцы. Увидев меня, все, как по команде, дружно замирают. На мгновение все умолкают, перестают работать челюстями и вытаращиваются на меня. Очевидно, что я прервал весьма важную беседу.
   Первым очухивается Т. Пирс Морхаус.
   – Заходите, Руди, – приглашает он, поскольку не пригласить меня нельзя. Я киваю Б.Дьюи Клею Хиллу-третьему, затем М.Алеку Планку-младшему и Брэндону Фуллеру Гроуну, после чего обмениваюсь рукопожатием с квартетом новых лиц, которых Морхаус поочередно представляет, но имена их тут же вылетают у меня из головы. Знакомого по слушанию дела в мемфисском суде зовут Джек Андерхолл. Он один из юрисконсультов «Прекрасного дара», обычно представляющий интересы компании по разным вопросам.
   Выглядят мои противники свежими и готовыми к схватке; чувствуется, что все они хорошо выспались после непродолжительного полета и сытного ужина. Одежда выглажена, воротнички накрахмалены, словно костюмы долго висели в шкафах, а не были извлечены из дорожных сумок. Мои глаза красные и припухшие от недосыпания, рубашка измята. Но мне некогда обращать внимание на подобные пустяки.
   Появляется стенографистка, и Т. Пирс гонит нас к овальному столу. Суетясь, как наседка над цыплятами, он долго всех рассаживает. Ясно, что места за противоположным концом стола займут свидетели, а вот размещение остальных вызывает у него затруднения. Наконец Морхаус справляется с этой проблемой. Я послушно усаживаюсь на предложенный стул и пытаюсь придвинуть его ближе к столу. Задача почти непосильная, поскольку чертов стул весит не меньше тонны. Напротив меня, по меньшей мере в трех метрах, располагается квартет из «Трень-Брень»; все четверо шумно раскрывают портфели и атташе-кейсы – клацают замки, вжикают застежки «молний», хлопают папки, шуршат документы. Не проходит и нескольких секунд, как весь стол загроможден бумагами.
   Четверо представителей «Дара жизни» рассаживаются за спиной стенографистки; они не уверены в своих действиях и ждут сигнала Т. Пирса Морхауса. Наконец, разложив перед собой бумаги и блокноты, он провозглашает:
   – Что ж, Руди, начнем мы, пожалуй, с допроса Джека Андерхолла, юрисконсульта нашей страховой компании.
   Я предвидел этот шаг и уже заранее решил, что меня это не устраивает.
   – Нет, – возражаю я, немного нервозно. Я на враждебной территории, в неприятельском кольце, но отчаянно пытаюсь казаться хладнокровным и уверенным в себе. Причин, по которым мне не хочется начинать допрос с юрисконсульта «Прекрасного дара», несколько, не говоря уж о том, что мне просто претит потакать вражеским планам. Приходится то и дело напоминать себе, что этим допросом распоряжаюсь я.
   – Прошу прощения? – переспрашивает Т. Пирс.
   – Вы слышали, что я сказал. Первой я хочу допросить Джеки Леманчик, инспектора по исковым заявлениям.
   Главное в любом деле по обману доверия клиентов это досье по иску, вся переписка и прочие документы, которые хранит у себя на службе инспектор по искам. В удачном деле подобное досье содержит удивительную хронологию всевозможных правовых промахов. Я имею полное право ознакомиться с этим досье и должен был получить его десять дней назад. Драммонд прикинулся, что он здесь ни причем, и свалил всю вину на клиента. Киплер распорядился, чтобы досье было полностью подготовлено для меня к сегодняшнему утру.
   – Нам кажется, что лучше было бы начать с мистера Андерхолла, – неуверенно возражает Т. Пирс.
   – Меня это не интересует, – отрезаю я, вложив в голос побольше справедливого негодования. Я могу себе это позволить, поскольку судья – мой приятель. – Может, Киплеру позвоним? – подначиваю я, вконец обнаглев.
   Киплера здесь нет, но дух его все равно главенствует. Согласно его весьма недвусмысленному распоряжению, все шестеро затребованных мной свидетелей должны быть на месте, начиная с девяти утра, и только мне решать, в каком порядке они должны давать показания. И они не имеют права никуда отлучиться, пока я их не отпущу. Кроме того, судья предоставил мне право в случае необходимости привлекать дополнительных свидетелей. Меня так и подмывает постращать своих противников звонком судье.
   – У нас, м-мм, некоторые затруднения с Джеки Леманчик, – бормочет Т. Пирс, нервозно оглядываясь в сторону четверки из «Дара жизни», разместившейся за столом ближе к двери. Все они, потупив взоры, разглядывают собственные ноги. Т. Пирс восседает прямо напротив меня, он мой главный оппонент.
   – Какие ещё затруднения? – спрашиваю я.
   – Она здесь больше не служит.
   У меня отвисает челюсть. Я ошеломлен, и не сразу нахожу, что сказать. Я тупо гляжу на Т. Пирса, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями.
   – И… как давно? – выдавливаю я.
   – С конца прошлой недели.
   – А точнее? Заседание состоялось в четверг. Вы знали об этом уже тогда?
   – Нет. Она уволилась в субботу.
   – Ее уволили?
   – Нет. Она ушла по собственному желанию.
   – И где она сейчас?
   – Она ведь больше не является служащей компании, – пожимает плечами Т. Пирс. – Значит мы не имеем возможности привлечь её в качестве свидетеля.
   На мгновение я сверяюсь со своими записями, просматривая остальные фамилии.
   – Что ж, как тогда насчет Тони Крика, младшего инспектора по исковым заявлениям?
   – Его тоже нет, – отвечает Т. Пирс. – Он уволен по сокращению штатов.
   Второй удар посылает меня в нокдаун. В голове все смешалось, и я не знаю, как быть дальше.
   «Прекрасный дар жизни» уволил своих людей, чтобы не позволить мне взять у них показания.
   – Надо же, какое совпадение, – уязвленно говорю я. Планк, Хилл и Гроун не отрывают глаз от блокнотов. Что они там пишут – ума не приложу.
   – Наш клиент время от времени проводит сокращение штатов, – поясняет Т. Пирс, сохраняя серьезную мину.
   – А как насчет Ричарда Пеллрода, старшего инспектора по исковым заявлениям? – спрашиваю я. – Впрочем, я и сам знаю – его тоже сократили.
   – Нет. Он здесь.
   – А Рассел Крокит?
   – Мистер Крокит перешел на другую работу.
   – Его уволили по сокращению штатов? – саркастически спрашиваю я.
   – Нет.
   – Ага, значит он уволился по собственному желанию, как Джеки Леманчик?
   – Совершенно верно.
   Именно Рассел Крокит, будучи в ту пору старшим инспектором по рассмотрению исковых заявлений, сочинил злосчастное «дурацкое» письмо. Мой ключевой свидетель, допрос которого я предвкушал перед приездом в Кливленд, несмотря на все свои страхи и опасения.
   – А Эверетт Лафкин, вице-президент по искам? Тоже сокращен?
   – Нет. Он тоже здесь.
   Надолго воцаряется молчание – дожидаясь, пока страсти улягутся, все делают вид, что занимаются какими-то делами. Да, вчиненный мною иск произвел во вражеском стане изрядный переполох. Я лихорадочно строчу в блокноте, составляя перечень ближайших задач.
   – А где досье? – спрашиваю я наконец.
   Т. Пирс оборачивается и извлекает откуда-то кипу бумаг. Придвигает их ко мне. Это аккуратно выполненные ксерокопии, стопки которых перехвачены толстыми резинками.
   – Они разложены в хронологическом порядке? – интересуюсь я. Именно так должно быть, согласно требованию Киплера.
   – Надеюсь, – говорит Т. Пирс и устремляет гневный взгляд на квартет молодцев из «Прекрасного дара».
   Да, досье довольно внушительное, дюймов в пять толщиной.
   – Дайте мне час на рассмотрение, – говорю я, не снимая резинки. – Потом продолжим.
   – Хорошо, – кивает Т. Пирс. – Вон там вы найдете кабинет для работы. – Он встает и указывает на стену за моей спиной.
   Я следую за ним и одним из инспекторов «Прекрасного дара» в небольшую комнату, где они меня оставляют, а сами испаряются. Я усаживаюсь за стул и начинаю копаться в документах.

* * *

   По прошествии часа я возвращаюсь в конференц-зал. Адвокаты и белые воротнички потягивают кофе и о чем-то шушукаются, убивая время.
   – Придется звонить судье, – возвещаю я, и Т. Пирс вострит уши. – Идемте сюда, – приглашаю я его в комнатенку, откуда только что вышел.
   Мы снимаем трубки параллельных аппаратов, и я набираю номер служебного телефона Киплера. Судья отвечает уже на второй звонок. Мы с Т. Пирсом представляемся и обмениваемся с Киплером приветствиями.
   – У нас кое-какие затруднения, ваша честь, – говорю я, стремясь сразу направить разговор в нужное русло.
   – Какие ещё затруднения? – спрашивает он. Т. Пирс слушает, безучастно пялясь на пол.
   – Видите ли, из шестерых свидетелей, поименованных в моем списке и обязанных присутствовать здесь, согласно вашему требованию, трое внезапно исчезли. Либо их сократили, либо они уволились по собственному желанию, либо без оного, но суть в том, что их здесь нет. Причем все это случилось в самом конце прошлой недели.
   – О ком конкретно идет речь?
   Наверное, досье лежит сейчас перед ним и он смотрит на список имен.
   – Джеки Леманчик, Тони Крик и Рассел Крокит больше здесь не служат. Пеллрод, Лафкин и Андерхолл, местный юрисконсульт, каким-то чудом уцелели после резни.
   – А как насчет досье?
   – Я просмотрел его.
   – Ну и что?
   – Недостает по меньшей мере одного документа, – говорю я, пристально следя за Т. Пирсом. Он нахохливается, словно не веря моим словам.
   – Какого именно?
   – «Дурацкого» письма. Оно не подшито к остальным бумагам. Впрочем, и их я ещё как следует не проверил.
   Адвокаты «Прекрасного дара жизни» впервые увидели «дурацкое» письмо лишь на прошлой неделе. На той его копии, которую Дот передала Драммонду, штамп «копия» был оттиснут трижды в самом верху. Я специально это сделал, чтобы отличить этот экземпляр от других, которые могли всплыть ещё где-нибудь. Оригинал же письма надежно заперт в моей конторе. Навряд ли Драммонд со своей командой стали бы рисковать, пересылая мою заштампованную копию «Прекрасному дару» для вложения в затребованное мною досье.
   – Это верно, Пирс? – грозно спрашивает Киплер.
   – Да, сэр, – отвечаем мы в унисон.
   – Хорошо. Пирс, выйдите – я хочу поговорить с Руди.
   Т. Пирс бормочет было что-то невнятное, но тут же умолкает. Кладет трубку на рычажки, встает и с растерянным видом покидает комнатенку.
   – Все в порядке, судья, я один, – говорю я.
   – Как они настроены?
   – Нервничают.
   – Не удивительно. Что ж, поступим так. Избавляясь от свидетелей и скрывая документы, они сами развязали мне руки, и теперь я могу перенести все допросы сюда. Это вполне в моей власти, а они заслужили хорошую порку. Считаю, что допросить вам стоит одного лишь Андерхолла. Спрашивайте его обо всем, что взбредет в голову, но только постарайтесь припереть к стенке по поводу увольнения троих свидетелей. Не стесняйтесь в выражениях. А покончив с ним, возвращайтесь сюда. Я назначу допрос на конец этой недели и сам докопаюсь до сути. Прихватите с собой копии страхового полиса и всех выплат по нему.
   Я поспешно записываю, стараясь ничего не упустить.
   – А теперь дайте мне Пирса, – заканчивает судья. – Пусть ещё попотеет.

* * *

   Джек Андерхолл – коренастый человечек с коротко подстриженными усиками и на редкость немногословный. Он просвещает меня насчет «Прекрасного дара жизни». Владеет страховой компанией «Пинн-Конн Груп», частная фирма, об учредителях которой он знает лишь понаслышке. Я пространно допрашиваю его об уставе и взаимных связях всех трех компаний, которые занимают это здание, но быстро убеждаюсь, что все запутано до безнадежности. Примерно час я трачу на подробные расспросы о структуре «Прекрасного дара» сверху донизу. Мы беседуем о сферах действия компании, уровне продаж, о филиалах и подразделениях, о персонале и о многом другом; кое-что из этого по-своему любопытно, однако совершенно мне ни к чему. Андерхолл предъявляет мне личные заявления об уходе, подписанные двумя из вызванных мной свидетелей, и заверяет меня, что их уход, ну совершенно не связан с рассматриваемым делом.
   Я выкачиваю из него разного рода сведения добрых три часа, после чего сворачиваю допрос. Я уже заранее смирился с тем, что мне предстоит провести в Кливленде по меньшей мере три дня и, затворившись в одной комнате с парнями из «Трень-Брень», заслушивать одного свидетеля за другим, а по ночам разгребать горы всякой документации и прочей писанины.
   Вместо этого уже во втором часу дня я покидаю мотель, нагруженный бумагами, заниматься которыми предстоит Деку, и окрыленный мыслью, что теперь уже этим болванам придется лететь в гости к нам и давать показания на моей территории, в присутствии моего судьи.
   Обратный путь на автобусе в Мемфис кажется мне едва ли не вдвое короче.

Глава 35

   Дек обзавелся новой визитной карточкой, на которой он значится «ассистентом адвоката» – с таким зверем я сталкиваюсь впервые. Он слоняется по коридорам здания городского суда, навязывая свои услуги мелким правонарушителям, собирающимся впервые предстать перед судьей. Он высматривает какую-нибудь особенно запуганную жертву с повесткой в руке и – пикирует на нее. Дек называет всю эту процедуру «охотой стервятника»; таким промыслом охотно занимаются многие внештатные юристы, околачивающиеся вокруг городского суда. Как-то раз Дек предложил и мне поохотиться вместе, чтобы обучить основным приемам и уловкам. Я отказался.
   Деррика Доугена Дек изначально тоже наметил в одну из жертв «охоты стервятника», однако его кровожадный план рассыпался в пух и прах в то самое мгновение, когда Доуген спросил у него: "А что такое, черт побери, «ассистент адвоката»? Дек, который обычно за словом в карман не лезет, на сей раз смешался и был вынужден поспешно ретироваться с поджатым хвостом. Однако карточку его Доуген сохранил. В тот же самый день машина, за рулем которой сидел какой-то недоросль, к тому же превысивший скорость, врезалась в его автомобиль. И вот, по прошествии примерно суток с той минуты, как сам послал Дека куда подальше, Доуген позвонил в нашу контору. Дек снял трубку в кабинете, где я корпел над мешаниной документов, предоставленных «Прекрасным даром жизни». Несколько минут спустя мы уже на всех парах неслись к больнице. Доуген возжелал пообщаться с настоящим адвокатом, а не с каким-то «ассистентом».
   Это мой первый и вдобавок полулегальный визит в больницу к возможному клиенту. Доуген лежит в отдельной палате со сломанной ногой, переломами ребер и запястья, порезанным лицом и множественными ушибами. Он молод, лет двадцати с небольшим и, судя по отсутствию кольца, не женат. Я наседаю на него, как подобает настоящему адвокату, скармливаю ему обычную галиматью насчет того, что нужно держаться подальше от страховых компаний и стараться держать язык на привязи. Мы должны содрать с них три шкуры, а моя фирма давно специализируется на автомобильных авариях. Дек ухмыляется. Я оказываюсь способным учеником.
   Доуген подписывает договор и ещё одну бумажку, согласно которой мы получаем доступ к его медицинской карте. Его мучает боль, поэтому мы долго не задерживаемся. Его подпись красуется под договором. Мы прощаемся и обещаем наведаться завтра.
   К полудню Дек раздобывает копию полицейского протокола о данном дорожно-транспортном происшествии, а также успевает поговорить с отцом подростка, виновного в аварии. Отец и сын застрахованы компанией «Стейт Фарм». Отец пробалтывается, что, по его мнению, страховая сумма не превышает двадцати пяти тысяч долларов. Им с сыном страшно жаль, что так случилось. Ерунда, успокаивает Дек, готовый целовать руки сорванцу, протаранившему машину нашего нового клиента.
   Третья часть от двадцати пяти тысяч долларов это восемь тысяч с хвостиком. Мы позволяем себе отобедать в «Даксе», изумительном ресторане при отеле «Пибоди»^[5]. Дек даже лакомится десертом. Этой звездный час нашей фирмы. Часа три мы подсчитываем барыши и прикидываем, на что потратить бешеные деньги.

* * *

   В четверг в семнадцать тридцать, через два дня после моего возвращения из Кливленда, мы все заседаем в зале суда под председательством Тайрона Киплера. Его честь выбрал это время, чтобы великий и несравненный Лео Ф. Драммонд успел приехать после затяжных судебных баталий и получить очередную головомойку. С его появлением команда «Трень-Брень» представлена наконец в полном составе – все пятеро восседают напротив меня как на параде. Выглядят они уверенными в себе, хотя всем ясно, что положение у них незавидное. Джек Андерхолл, ведущий юрисконсульт «Прекрасного дара жизни», тоже здесь, а вот остальные белые воротнички предпочли остаться в Кливленде. И я их не виню.
   – Мистер Драммонд, я предупреждал вас о том, чтобы истцу были предоставлены все документы, – в голосе его чести звенит металл. – Киплер открыл заседание всего пять минут назад, но Драммонд уже получил на орехи. – Мне казалось, мои слова и так не терпят иного толкования, но я все-таки настоял на том, чтобы вам выдали на руки письменное распоряжение. И что произошло?
   Вполне вероятно, что вины самого Драммонда в случившемся нет. Скорее всего, это штучки парней из «Прекрасного дара жизни», и Драммонд, наверное, уже высказал им, что о них думает. По части честолюбия Лео Драммонд даст сто очков вперед любому, и унижение он сносит крайне болезненно. Мне его почти жаль. В федеральном суде он отдувается по многомиллионному иску, спит, должно быть, часа по три, голова кругом идет от забот, а тут ещё собственный клиент бьет наносит удар в спину, а судья отчитывает его перед коллегами как нашкодившего мальчишку.
   Да, мне его почти жаль.
   – Я не могу найти оправданий случившемуся, ваша честь, – говорит Драммонд с подкупающей искренностью.
   – Когда вы впервые узнали, что эти трое свидетелей уже не служат в компании вашего клиента?
   – В воскресенье днем.
   – Вы пытались уведомить об этом адвоката истца?
   – Да. Но нам не удалось его разыскать. Мы даже обзванивали авиакомпании, но тщетно.
   Еще бы! Надо было позвонить в «Грейхаунд».
   Киплер нарочито долго качает головой – живое воплощение укоризны и недоверия.
   – Садитесь, мистер Драммонд, – со вздохом дозволяет он.
   Я до сих пор сижу, не раскрывая рта.
   – Вот что я предлагаю, господа, – говорит его честь. – Через десять дней, в понедельник, мы соберемся здесь на допрос свидетелей. Со стороны ответчика должны присутствовать следующие лица: Ричард Пеллрод, старший инспектор по исковым заявлениям; Эверетт Лафкин, вице-президент по исковым заявлениям; Кермит Олди, вице-президент по страховым полисам; Брэдфорд Барнс, вице-президент администрации и М. Уилфред Кили, член совета директоров. – Киплер предупредил, чтобы я заранее составил список людей, которых хотел бы допросить.
   Слышится душераздирающий вздох, и воздух со свистом исчезает в легких полудюжины парней, сидящих через проход от меня.
   – Никаких отговорок, переносов и проволочек, – жестко добавляет судья. – Все расходы по приезду сюда несут, разумеется, они сами. Адвокат истца имеет права допрашивать их столько времени, сколько сочтет нужным, и ни один из них не покинет Мемфис без разрешения мистера Бейлора. Все расходы по организации и проведению допросов, включая оплату стенографистки и услуг по копированию документов ложатся на компанию «Прекрасный дар жизни». Рассчитывайте, что допрос продлится не менее трех дней.
   Чуть помолчав, Киплер продолжает:
   – Далее, адвокат истца должен получить все эти документы не позднее следующей среды, за пять дней до допроса. Документы должны быть аккуратно ксерокопированы и подшиты в хронологическом порядке. В противном случае ответчика ждут суровые санкции.
   Теперь, переходя к санкциям, я приказываю, чтобы компания «Прекрасный дар жизни» компенсировала мистеру Бейлору все расходы по сорванной поездке в Кливленд. Мистер Бейлор, сколько стоят билеты на самолет до Кливленда и обратно?
   – Семьсот долларов, – правдиво отвечаю я.
   – Первым классом или экономическим?
   – Экономическим.
   – Мистер Драммонд, вы командировали в Кливленд четверых своих коллег. Они летели первым классом или экономическим?
   Драммонд косится на Т. Пирса, который на глазах съеживается и увядает, затем отвечает:
   – Первым.
   – Так я и думал. Сколько стоит билет первого класса?
   – Тысячу триста.
   – Мистер Бейлор, сколько вы истратили на еду и проживание?
   По правде говоря, еда и ночь в мотеле облегчили мой бумажник менее чем на сорок баксов. Однако признавать это в открытую крайне неловко. И почему я только не остановился в шикарных апартаментах на крыше?
   – Около шестидесяти долларов, – говорю я, чуть покривив душой, но не слишком жадничая. Номера парней из «Трень-Брень» стоили уж наверное не меньше полутора сотен каждый.
   Киплер все это тщательно фиксирует, в мозгу его щелкает калькулятор.
   – Сколько времени заняла у вас сама поездка? – спрашивает он. – Часа два в один конец?
   – Не меньше, – отвечаю я.
   – Выходит – восемьсот долларов, из расчета две сотни в час. Вы понесли ещё какие-нибудь расходы?
   – Я уплатил двести пятьдесят долларов стенографистке.
   Киплер записывает и эти цифры, подытоживает и произносит:
   – Итого, сторона ответчика должна в течение пяти дней выплатить мистеру Бейлору две тысячи четыреста десять долларов в качестве компенсации. При просрочке сумма штрафа будет удваиваться ежедневно до тех пор, пока мистер Бейлор не получит подписанный чек. Вам это ясно, мистер Драммонд?
   Я не могу сдержать улыбки.
   Драммонд медленно встает и, слегка сгибаясь в пояснице, растопыривает руки.
   – Я протестую, – говорит он. Несмотря на внешнее спокойствие, чувствуется, что внутри он кипит.
   – Ваш протест принят к сведению. У вашего клиента есть пять дней на выплату компенсации.
   – У нас нет никаких доказательств, что мистер Бейлор летел первым классом.
   Адвокату ответчика положено оспаривать все, что только возможно. Мелочные придирки – его хлеб, поскольку оплата труда почасовая. Впрочем, для его клиента это сущие гроши и Драммонд может позволить себе пустую трату времени.
   – Не станете же вы оспаривать, мистер Драммонд, что стоимость билета первого класса до Кливленда и обратно – тысяча триста долларов? Именно эту сумму и должен компенсировать мистеру Бейлору ваш клиент.
   – У мистера Бейлора нет почасовой ставки, – сухо говорит Драммонд.
   – Вы хотите сказать, что его время не ценится?
   – Нет.
   Он хочет сказать, что я ещё совсем молокосос, и мое время не должно оплачиваться по тем же высоким меркам, как у него или его коллег.
   – Тогда вы заплатите ему по ставке двести долларов за час. И считайте еще, что дешево отделались. Я всерьез подумывал оштрафовать вас за каждый час, что мистер Бейлор провел в Кливленде.