Громов Е
Николай Губенко - Режиссер и актер
Е. Громов
Николай Губенко. Режиссер и актер
От автора.
Эта книга о кинорежиссере и актере Николае Губенко долго шла к книжному прилавку .Задумана она была еще в 1986 году, сразу после Пятого съезда Союза кинематографистов СССР. Тогда многие из нас находились в некоторой эйфории. Казалось, что, освободившись от гнетущей цензурной опеки Госкино СССР и партийных органов, наш кинематограф живо и быстро пойдет на подъем. Драматурги напишут новые замечательные сценарии, режиссеры и операторы будут снимать их в новых творческих параметрах, актерский цех тоже обретет новое дыхание... Словом, все кругом будет новым. И книги о кино будут выходить все чаще и чаще, и редактора не станут хватать автора за руку, остерегая от идеологических ошибок. Впрочем, почти, как помнится мне, все наши редактора являлись людьми мыслящие и прогрессивные, но они обязаны были выполнять соответствующие указания начальства, - выполнять и обходить эти указания. Тоже великое искусство.
Но жизнь скоро развеяла надежды и иллюзии. Нет, нет, свободы творчества стало, действительно, даже в избытке. Ставь и пиши, что хочешь. Только, кому это нужно в условиях рыночной экономики, к которой так мы стремились. И правильно, что стремились. Но дикий капитализм, воцарившейся в России во время ельцинского правления, к подлинно рыночной экономики имеет мало отношения. С особой силой от нее пострадал кинематограф.
Фильмов ставили теперь все меньше и меньше. А хороших, захватывающих сердца и умы людей еще меньше. Издательства и типографии почти не интересовались киноведческой литературой. На публикации наших работ постоянно не находилось средств. Выбрасывали порою на улицу и уже набранные в типографии, отредактированные книги.
Но постепенно, хотя, увы, и медленно ситуация стала меняться. И в стране, и в отечественной культуре. Ныне увеличился выпуск игровых фильмов, среди них иногда появлялись и появляются вполне достойные, художественно яркие. И вновь пробудился интерес к киноведческой и, шире, театроведческой, искусствоведческой литературе. Этот интерес почувствовали и наши издательства, в первую очередь частные, те, где хозяевами стали серьезные и думающие предприниматели.
К таким издательствам принадлежит и "Алгоритм Книга". Оно уже сравнительно давно и успешно выпускает серию книг о мастерах нашей художественной культуры. В рамках этой серии я и написал, опираясь на прежние свои разработки, но во многом заново, и книгу об известном кинорежиссере и актере Николае Николаевиче Губенко. О художнике и человеке не простой биографии. У кого, впрочем, она простая? Меня, однако, менее всего занимала его общественная деятельность. Я анализировал, в меру своих возможностей, художественные тексты, созданные Н. Губенко.
Лучшие его фильмы и роли, сыгранные в кино и на театре, помнят и любят зрители. По телевидению показываются такие его картины, как "Подранки", "Из жизни отдыхающих", "И жизнь, слезы, и любовь". Не пустует и театра "Содружество актеров на Таганке", художественным руководителем которого он является.
О Губенко написано немало статей, рецензий брошюр. Но нет о нем книги. Это - первая, носящая киноведческий характер. Разумеется, так или иначе, я касаюсь и театральных работ Губенко, в первую очередь тех, которые важных для понимания основных путей становления его творческой индивидуальности. Но главное внимание уделяется в книге его фильмам и экранным ролям.
***
1. Сегодня и на всю жизнь.
По-разному приходят люди в искусство. Порою и нередко этому способствует семья, ее традиции, родственные связи, влиятельные знакомства. Они особенно важны на старте, когда происходит первый отбор будущих бегунов на длинную дистанцию. Она обычно длиною в целую жизнь. Ну а если подобных связей нет и неоткуда их взять? Один Бог знает, сколько одаренных юношей и девушек, не имея ни материальной, ни моральной поддержки, не смогли даже подойти к такому старту. Вероятно, они и не обладали достаточно сильной волею, настойчивостью, терпением. Да и фортуна не улыбнулась им. Как ни трудно поступить в Институт кинематографии, во всемирно известный ВГИК, учатся в нем отнюдь не только дети состоятельных и влиятельных родителей. Это я могу сказать с полной уверенностью, работая во ВГИКе (с перерывами) почти четверть века. Правда, конкурсы на вступительных экзаменах бывают просто фантастическими. На актерском факультете, который заканчивал Губенко, этот конкурс достигает иногда 100 человек на одно место. Не менее, если не более трудно, поступить на режиссерское отделение.
Но смелость и талант подчас города берут. Из алтайского села шагнул в элитарный столичный вуз Василий Шукшин. И сумел потом, хотя и крайне высокой ценой, сердце, изматывая в конец, взойти на самую вершину художественного Парнаса. Шукшин истово верил в свое призвание и в то, что встретятся ему добрые и отзывчивые люди, которые его поймут и окажут поддержку. Встретились! Впрочем, нередко сталкивался он с равнодушием, злобой и завистью.
Своими успехами Василий Макарович Шукшин обязан, прежде всего, самому себе - своему таланту, воле, трудолюбию, умению держать удар. В моем сознании Шукшин и Губенко стояли рядом. И они духовно и лично были близки друг другу. Они и принадлежат к людям, о которых англосаксы говорят: self made man - человек, сделавший себя сам. Оба они с юных лет привыкли надеяться лишь на свои силы.
Коля Губенко родился в августе 1941 года. Уже полыхало пламя Великой Отечественной войны. Его отец, военный летчик, погиб в 1942 году. Мать повесили в Одессе румынско-фашистские оккупанты. По существу, Коля своих родителей не знал, но память о них хранил всегда. У него было еще три сестры и брат, которых он не знал. Встретились они через 20-30 лет и, как вспоминал Губенко, оказались людьми, совершенно чужими друг другу. Сначала маленького Колю взяла к себе бабушка, а потом он попал детский дом. Воспоминания о нем впоследствии преломятся в фильме "Подранки". Лев Аннинский в своей прекрасно написанной брошюре о Губенко приводит одну из его детдомовских характеристик. Приведу ее и я.
"Губенко обладает хорошими способностями, но ленив и не хочет работать. Очень часто уходит со школы, но благодаря его хитрости это проходит в большинстве случаев безнаказанно. К спорту и физкультуре равнодушен. У товарищей авторитетом не пользуется, но умеет потешить товарищей. Активист кружка самодеятельности и музыкального кружка. Мечтает стать актером".
Далее следует подпись: "Воспитатель Криворучко". Этой фамилией Губенко наделит грозного воспитателя в "Подранках".
В данном документе, что справедливо заметил Аннинский, многое звучит просто смешно. Учась во ВГИКе, Губенко показал себя человеком физически развитым, пластичным, замечательно владеющим своим телом. И вся его дальнейшая жизнь - эта жизнь неутомимого труженика.
Криворучко пишет о хитрости Губенко. Здесь, вероятно, воспитатель прав. Но покажите мне бесхитростного одессита? Безусловно, простодушным Николая никак не назовешь.
Не пользовался он авторитетом у товарищей. Это возможно, хотя и маловероятно. Драться, постоять за себя Коля умел с раннего детства. Но он, действительно, выделялся из детдомовских ребят хотя бы своей мечтой стать актером. Послевоенные мальчики, сужу и по своему школьному опыту, были, как правило, настроены практически и готовили себя к более "земным", главным образом, техническим профессиям. Важно свидетельство Криворучко, что Коля являлся активистом кружка самодеятельности и музыкального кружка. Безусловно, что голос своего призвания Коля Губенко ощутил рано. И мечта об актерском поприще была не случайным увлечением, а глубинным зовом сердца.
Окончив десятилетку, Губенко поступает работать в Одесский театр юного зрителя. Колю взяли рабочим сцены, а фактически он вошел в так называемый вспомогательный состав. Собственно, он им одним и исчерпывался. Поскольку Губенко не имел специального театрального образования, кадровики не могли оформить его полноправным членом труппы. А так, за сущие гроши, он играл всё и вся, - в основном, конечно, третьестепенные роли.
Губенко вспоминал: "... я работал в театре и вместе с тремя-четырьмя актерами "тянул" на себе репертуар... Это значит - с десяти до двух и с шести до десяти каждый день ты "занят в упор", до основания. Остается крошечный отрезок времени где-то час в три, когда едва-едва ты успеваешь просмотреть газету, проглотить обед и дух перевести. Признаюсь, за годы вот такой работы в театре я не прочел и десяти-пятнадцати книг. Я работал на износ"2
Замечу, что газету он все-таки успевал просматривать. Многие ребята, даже поступив в гуманитарные институты, этого чурались. Логично предположить, что интерес к общественным делам и политическим событиям с молодости был присущ Губенко.
Бесспорно, что столь напряженная работа в театре немало давала молодому актеру. Он, можно сказать, "на ходу" овладевал техникой и приемами своей профессии. Но такое "на ходу" не могло долго продолжаться. Волею-неволею начинаешь свыкаться со штампами, а то и просто халтурить. Без настоящей "школы" и серьезного образования большим актером стать трудно. А именно таким актером хотел быть Губенко, человек дерзновенный и честолюбивый. Может быть, как покажет время, подчас излишне честолюбивый. Но, в общем, он тогда резонно опасался, что его может засосать провинциальная театральная текучка. Она ведь погубила не одного талантливого человека. И вот в один прекрасный день Губенко, находясь со своим театром на гастролях в Севастополе, все бросает и уезжает ("сбегает", по его собственным словам) в Москву. Учиться и завоевать столицу.
Тут его, однако, подстерегает сильное разочарование. Прием в театральные училища (институты) уже закончен. Что делать? Вернуться назад? Признать свое поражение? И это с его самолюбием. Но тут выясняется, что во ВГИКе документы еще принимают. Почему не попытать счастья? Николай его пытает. И неожиданно дело идет, как в доброй сказке.
"Думаю, - вспоминал он впоследствии, - в моем поступлении было пятьдесят процентов удачи и пятьдесят процентов провинциальной необычности. Я приехал в одолженном клифте, в узких брюках-дудочках с огромными манжетами, вел себя достаточно свободно, а на вступительных экзаменах пел под гитару одесские блатные песни"3.
Так или иначе, раскованный одессит понравился маститому режиссеру и педагогу С.А. Герасимову (его имя теперь носит институт). Сергей Аполлинариевич вместе со своей женой, известной киноактрисой Тамарой Федоровной Макаровой набирал в тот год мастерскую. Экзамены, конечно, были трудными для всех, а в особенности, для Губенко. По общеобразовательным предметам ему пришлось изо всех сил тянуться за выпускниками столичных школ. Но в творческом конкурсе он был в числе первых. И обратил на себя внимание приемной комиссии.
Слово мастера - решающее во ВГИКе, как и в любом творческом вузе. Герасимов славился своим умением находить и поддерживать таланты. Среди его учеников много знаменитых режиссеров и актеров. С. Бондарчук, Л. Кулиджанов, К. Муратова, Т. Лиознова, И. Макарова, Н. Рыбников, Л. Гурченко, А. Ларионова, З. Кириенко, Н. Еременко... Что ни имя, то ярчайшая индивидуальность, подлинный талант. Вот к такому педагогу и попал, без всякой протекции, наш одессит Коля, выиграв тем главный лотерейный билет в своей жизни.
В одной группе учились с ним Жанна Болотова, Лариса Лужина, Жанна Прохоренко, Лидия Шукшина-Федосеева, Галина Польских, Сергей Никоненко... Они станут отнюдь не последними людьми в отечественном кинематографе и добьются подлинного признания и в широкой публике, и в критике.
Конечно, ВГИК представлял для Губенко совсем иной мир. И не просто было ему в него вписаться. Герасимов строго-настрого предупредил Колю о необходимости за полгода полностью вытравить "одессизмы". Под ними имелись в виду не только специфический жаргон и акцент, но и сам стиль поведения, не лишенный провинциальной развязности и даже некоторой "приблатненности".
Испытательный срок Николай выдержал, иначе бы вылетел из института. Однако разного рода "художеств" за годы студенчества он выкинул немало. Драчуном был изрядным. Его даже собирались исключить из ВГИКа. Все же не собрались. Герасимов, фактическим являвшийся главным руководителем института, особенно режиссерско-актерского факультета, крепко поддерживал своего непутевого ученика, ценя за бьющую через край одаренность и жизнелюбие. И Коля Губенко с благодарностью и уважением относился к своему мастеру. Тот предрекал ему большую будущность, но и строго требовал от него серьезной и систематической работы, необходимость которой сознавал и сам Николай. Впоследствии он скажет: "За год учебы во ВГИКе и съемок в одном фильме (речь идет о картине "Застава Ильича" Марлена Хуциева - Е. Г.) я узнал об окружающем меня мире в десять, во сто крат больше, чем за все годы работы в театре"4. Если это и преувеличение, то небольшое.
Одной из устойчивых бед творческих вузов является то, что нередко и весьма одаренные их студенты не знают толком, чего хотят они от жизни и искусства. Или, вернее, знают в самой общей форме, смутно, не конкретно. Амбиции практически у всех огромные, а реальной амуниции - в дефиците. Во ВГИКе издавна бродит такая вот шутка. Студент N с утра весь в переживаниях и сомнениях. Не знает, бедный, является ли он гением или только большим талантом. А, может быть, и таланта у него нет?
Отсюда - особая возбудимость вгиковских студентов, нервность, ранимость. Так, смотришь, и едет у человека крыша. И начинаются пустые метания из стороны в сторону, оборачивающиеся порою элементарным ничегонеделанием и выливающимся в чисто богемное время провождение. Так было и в шестидесятые годы, так, увы, бывает и ныне. Отнюдь не пуританин, Губенко отдал дань подобной богемности, но она не составляла коренного содержания его жизни.
По-видимому, из своего тюзовского опыта он вынес стойкое стремление к остро характерной актерской форме, к броской, даже эпатирующей эксцентрике, что органично соответствовало внутреннему складу его артистического дарования, природному темпераменту и "уличной" биографии. "Я... очень люблю, - говорил Губенко, уже закончив ВГИК, - форму, резкую, разнообразную, люблю работать над ней. В институте этих моих стремлений не зажимали"5. Вероятно, смотря на Губенко, его учитель вспоминал свою бурную молодость
Сергей Герасимов сам вышел из весьма эксцентричной художественной группировки 20-х годов - ФЭКСов. Так сокращенно, в духе того времени, именовалась творческая мастерская, организованная в 1921 году в Петрограде очень молодыми и столь же талантливыми режиссерами Г. Козинцевым и Л. Траубергом. Полное название - Фабрика эксцентричного актера. И первые актерские работы Герасимова состоялись в характерно-условных, экспрессивных, задорных фильмах этих режиссеров: "Шинель", "Чертово колесо", "С. В. Д." и др. Герасимов проявил себя в них как актер ярко пластичный, во многом гротескового плана.
В состав мастерской входили или были близки к ней талантливые и яркие люди. Режиссер и теоретик кино С. Юткевич, писатели Ю. Тынянов, В. Каверин, А. Каплер, оператор Н. Москвин, художник Е. Еней, актеры Е. Кузьмина, Я. Жеймо, О. Жаков и др. Как самостоятельная мастерская ФЭКС существовала вплоть до 1926 года. И почти каждый из ее ревнителей пошел потом своим путем в искусстве. Причем почти все они работали плодотворно и не были обойдены званиями и наградами. К эстетическим идеям фэксов, к их экранной программе, близкой к художественным взглядам В. Мейерхольда, советское киноведение в 30-50 - годы относилось с изрядным недоверием: дескать, она была формалистической, чуждой социалистическому реализму. Позднее, после смерти Сталина, вырабатывается более справедливая, объективная оценка ФЭКСа.
К чему я все это рассказываю? С. Герасимов имел прочную репутацию, говоря его собственными словами, "убежденного реалиста". Расставшись с ФЭКСом, он становится режиссером и ставит фильмы в реалистической, повествовательной манере. В ней же он работает и как актер, хотя порою в его исполнении, например, роли Неизвестного в фильме "Маскарад", ощутима и фэксовская выучка. Нельзя считать случайностью тот факт, что он ни разу не снял в поставленных им картинах Губенко, хотя охотно занимал в них своих воспитанников. Любимый ученик, пожалуй, не вписывался в художественную манеру своего мастера, был ей чужероден. Однако Герасимов и не подверстывал под себя Губенко, а давал ему возможность относительно свободно развиваться и само выражаться.
Об этом подробнее я скажу чуть ниже, а сейчас коснусь еще одной особенности Герасимова, которого резонно называли "государственным режиссером". Более чем кто иной в советском кино, он умел ставить фильмы, которые обычно вызывали положительную реакцию у начальства чуть ли не всех рангов, и одновременно нередко пользоваться немалым уважением (не скажу любовью) в творческих кругах, оказывая поддержку молодым талантам и не занимая мракобесной позиции.
Сильные претензии имели основания высказывать ему разве что некоторые "старики", в частности, его сподвижник по ФЭКСу, известный режиссер Сергей Юткевич. Герасимов возглавлял в кино сталинскую антикосмополитическую компанию, от которой тот пострадал. Но и проводя эту компанию, Герасимов сумел все же придерживаться умеренной линии и не доводить дело до крайностей.
Кажется, никто в нашем кино не имел столько званий, наград и должностей, как Сергей Аполлинариевич. Народный артист СССР. Действительный член Академии педагогических наук. Герой Социалистического труда. Доктор искусствоведения, профессор ВГИКа. Депутат Верховного Совета СССР. Лауреат Государственных премий СССР, Ленинской премии, премии Ленинского комсомола. Призер отечественных и международных кинофестивалей. Секретарь правления СК СССР. Художественный руководитель творческого объединения киностудии имени Горького. Автор множества статей и книги, трехтомника сочинений.
И в то же время прост в общении, доступен, остроумен, не прочь посидеть за столом в хорошей компании, сам замечательно готовил пельмени по-сибирски, знаток и любитель женщин. Знает массу стихов. Может читать их, чему я сам свидетель, целую ночь. Интереснейший собеседник. И, конечно, прекрасный профессионал. Правда, фильмы, которые он ставил в 60-80-е годы, нередко были затянуты, скучноваты, о чем в прессе практически не писали. Герасимов принадлежал к числу так называемых неприкасаемых, генералов советского искусства и находился как бы вне критики, что на пользу никому еще не шло.
Студентам своим он давал солидные знания, и замечательно эффективно обучал их вместе с Т. Макаровой основам и технике экранного мастерства. И был достаточно широк и терпим в своих взглядах. Но градус конформизма в них, думаю, находился на более высокой планке, чем, скажем, у Михаила Ильича Ромма, который тоже имел мастерскую во ВГИКе, в ней я тогда преподавал эстетику. Талантливый режиссер с непростой судьбой, Ромм принимал активнейшее, лидирующее участие в разгоревшейся в эпоху "оттепели" ожесточенной борьбе с неосталинистами. Он дерзко припомнил партийным верхам и позорную антикосмополитическую компанию, о которой те старались забыть.
Разделяя, так или иначе, прогрессивные идеи хрущевской "оттепели", Герасимов держался более осторожно и лояльнее по отношению к властям. И эту лояльность он волею-неволею прививал своим ученикам, равно как и честолюбие. Без него, вообще говоря, нет творческого деятеля, особенно в кино, но, пожалуй, у герасимцев оно было подчас развито покруче, чем у многих других: пример усыпанного наградами мастера впечатлял, хотя, отдадим должное уму Герасимова, он своими премиями и званиями не бравировал, держался скромно.
У Михаила Ромма, одного из любимых режиссеров Сталина (к их числу, правда, в меньшей степени, принадлежал и Герасимов) почетных премий тоже имелось немало, но он через них как бы перешагнул в хрущевское время. Зато поставленные им тогда фильмы "Девять дней одного года" и "Обыкновенный фашизм" стали крупными явлениями в отечественном кино и вызвали большой общественный резонанс.
ВГИК в 60 годы бурлил и кипел. Студенты яростно спорили друг с другом, а нередко и с педагогами. Молодые шестидесятники, к ним относится и Николай Губенко, испытывали на себе разные влияния, зачастую даже этого не осознавая. Что возьмет верх в их миропонимании, как оно будет меняться с годами, сказать никто не мог. Теперь ясно, что заложенные тогда в их души семена дали разные всходы. Но в любом случае, что понимал и Губенко, и многие его сверстники, надо было овладевать мастерством. Теперь пора сказать об этом подробнее.
***
Слово самому Губенко: "Мне хотелось играть острые необычные характеры. Еще на первом курсе я хотел сыграть трех знаменитых скупых. Мольеровского Гарпагона, пушкинского рыцаря и гоголевского Плюшкина. Здесь такая эволюция характера, которая дает возможность разнообразнейшего приспособления себя к образу, заставит искать форму для одного и того же содержания, для одного и того же человеческого порыва. Плюшкина я сыграл на первом курсе (Гарпагона и рыцаря на втором). Затем в "Разбойниках" Шиллера сыграл самую отрицательную роль - Шпигельберга...".6
Кажется, Губенко скупым никто не считал. То есть в данном случае он хотел идти не от собственного характера, а словно вопреки нему, проверяя свою способность к перевоплощению, для чего и необходим поиск соответствующей формы.
Не стесняя творческой индивидуального своего студента, мастер, конечно, и корректировал ее становление и развитие. Об этом можно узнать из любопытной книги Н. Волянской "На уроках режиссура С.А. Герасимова". Присутствуя на его занятиях как раз в той мастерской, где учился Николай, она скрупулезно фиксировала их ход.
Первый курс. Разрабатываются комедийные этюды. Губенко придумал срежиссировал такую вот сцену. Тюремная камера, в нее кубарем влетает растерзанный парень. В роли его Губенко. Он бешено мечется по камере, желая покончить жизнь самоубийством. Но, увы, его револьвер не стреляет, а веревка, на которой он хотел себя повесить, обрывается. Узник лихорадочно листает детективную книжку, откуда он почерпнул информацию, как можно расстаться с жизнью. Однако эта книжка его увлекает, свирепое выражение лица сменяется на глуповато-радостное. "Я хочу жить!" - заорал неудачливый самоубийца и бросился к двери. Из-за нее высунулась рука в боксерской перчатке. Прикоснувшись к ней, парень неожиданно упал замертво.
Не слишком веселая история. Губенко не раз проявлял склонность не столько к комедии в ее чистом виде, сколько к эксцентричной трагикомедии. Этот этюд дал хороший повод Герасимову высказать свои взгляды на эксцентрику. "Искусство обостренных форм должно иметь место в современном искусстве. Я, как убежденный реалист, в интересах своего художественного направления стремлюсь собрать в копилку все богатство мира. Так что в принципе я за эксцентрику. Но стоит ли вам сейчас в своих работах заниматься эксцентрикой? Я считаю, что рано".
Разбирая этюд Николая, мастер без обиняков сказал, что исполнителю не хватает умения владеть своим телом. Во внешнем рисунке роли преобладают "хаотичные, пестрые движения и нервозность..." И еще. "Чтобы было выразительнее, Губенко соединил трагический гротеск с клиникой"7. Ею же, подчеркивал Герасимов, увлекаться нельзя.
А вот на четвертом курсе, в связи с работой над образом Бориса Годунова (через несколько лет эта роль станет коронной в репертуаре Губенко в театре на Таганке) мастер посоветует "клиники прибавить". "Когда-то на первом курсе я запрещал тебе играть клинику, а теперь пора ее играть, ты уже достаточно для этого подготовлен. Не дай бог тебе испытать болезни в жизни, но ты должен знать, чем болел Борис и как он должен вести себя в последней сцене. У нас актеры обычно неизвестно от чего умирают на сцене. А все исследователи Толстого поражаются, как точно исследовал Толстой смерть от рака в "Смерти Ивана Ильича". Борис Годунов умер от грудной жабы. Поэтому тебе все время не должно хватать дыхания"8. И в этих советах Герасимов оставался "убежденным реалистом", но широкого плана. Сказать в то время о необходимости "прибавить клиники" мог позволить себе лишь весьма авторитетный, независимо мыслящий мастер.
По-видимому, Николай близко принял к сердцу замечание о "хаотичных, пестрых движениях". Чтобы развить свою пластику, он целый год посещал занятия в цирковом училище, что помогло ему легче входить в сложные физические конструкции многих экранных и театральных ролей. Я еще буду повод сказать о том, как универсальным актером стал Губенко. И это же ценил в нем Герасимов.
Особенно в публичных своих выступлениях, он неоднократно провозглашал: главным в актерской профессии является умение и желание мыслить и быть идейно, идеологически подготовленным человеком. Но не забывал добавить Герасимов, это не исключает, а предполагает гармоничное физическое развитие. И сам он давал пример всегда подтянутого, и до старости крепкого человека. В его мастерской следовали прекрасным традициям школы кино натурщиков. Эти традиции заложил еще в двадцатые годы великий режиссер-новатор Лев Кулешов. Он еще во времена Губенко продолжал преподавать кинорежиссуру во ВГИКе.
Вместе с тем молодому герасимовцу оказалась совсем чуждой та наивная и чуточку высокомерная театрофобия, которая издавна, в том или ином виде, была присуща Институту кинематографии (к счастью она ныне ушла в прошлое). В частности, даже такой мудрый человек, как М. Ромм, искренне считал, что сценическое искусство постепенно устаревает и будет непременно поглощено кинематографом.
Николай Губенко. Режиссер и актер
От автора.
Эта книга о кинорежиссере и актере Николае Губенко долго шла к книжному прилавку .Задумана она была еще в 1986 году, сразу после Пятого съезда Союза кинематографистов СССР. Тогда многие из нас находились в некоторой эйфории. Казалось, что, освободившись от гнетущей цензурной опеки Госкино СССР и партийных органов, наш кинематограф живо и быстро пойдет на подъем. Драматурги напишут новые замечательные сценарии, режиссеры и операторы будут снимать их в новых творческих параметрах, актерский цех тоже обретет новое дыхание... Словом, все кругом будет новым. И книги о кино будут выходить все чаще и чаще, и редактора не станут хватать автора за руку, остерегая от идеологических ошибок. Впрочем, почти, как помнится мне, все наши редактора являлись людьми мыслящие и прогрессивные, но они обязаны были выполнять соответствующие указания начальства, - выполнять и обходить эти указания. Тоже великое искусство.
Но жизнь скоро развеяла надежды и иллюзии. Нет, нет, свободы творчества стало, действительно, даже в избытке. Ставь и пиши, что хочешь. Только, кому это нужно в условиях рыночной экономики, к которой так мы стремились. И правильно, что стремились. Но дикий капитализм, воцарившейся в России во время ельцинского правления, к подлинно рыночной экономики имеет мало отношения. С особой силой от нее пострадал кинематограф.
Фильмов ставили теперь все меньше и меньше. А хороших, захватывающих сердца и умы людей еще меньше. Издательства и типографии почти не интересовались киноведческой литературой. На публикации наших работ постоянно не находилось средств. Выбрасывали порою на улицу и уже набранные в типографии, отредактированные книги.
Но постепенно, хотя, увы, и медленно ситуация стала меняться. И в стране, и в отечественной культуре. Ныне увеличился выпуск игровых фильмов, среди них иногда появлялись и появляются вполне достойные, художественно яркие. И вновь пробудился интерес к киноведческой и, шире, театроведческой, искусствоведческой литературе. Этот интерес почувствовали и наши издательства, в первую очередь частные, те, где хозяевами стали серьезные и думающие предприниматели.
К таким издательствам принадлежит и "Алгоритм Книга". Оно уже сравнительно давно и успешно выпускает серию книг о мастерах нашей художественной культуры. В рамках этой серии я и написал, опираясь на прежние свои разработки, но во многом заново, и книгу об известном кинорежиссере и актере Николае Николаевиче Губенко. О художнике и человеке не простой биографии. У кого, впрочем, она простая? Меня, однако, менее всего занимала его общественная деятельность. Я анализировал, в меру своих возможностей, художественные тексты, созданные Н. Губенко.
Лучшие его фильмы и роли, сыгранные в кино и на театре, помнят и любят зрители. По телевидению показываются такие его картины, как "Подранки", "Из жизни отдыхающих", "И жизнь, слезы, и любовь". Не пустует и театра "Содружество актеров на Таганке", художественным руководителем которого он является.
О Губенко написано немало статей, рецензий брошюр. Но нет о нем книги. Это - первая, носящая киноведческий характер. Разумеется, так или иначе, я касаюсь и театральных работ Губенко, в первую очередь тех, которые важных для понимания основных путей становления его творческой индивидуальности. Но главное внимание уделяется в книге его фильмам и экранным ролям.
***
1. Сегодня и на всю жизнь.
По-разному приходят люди в искусство. Порою и нередко этому способствует семья, ее традиции, родственные связи, влиятельные знакомства. Они особенно важны на старте, когда происходит первый отбор будущих бегунов на длинную дистанцию. Она обычно длиною в целую жизнь. Ну а если подобных связей нет и неоткуда их взять? Один Бог знает, сколько одаренных юношей и девушек, не имея ни материальной, ни моральной поддержки, не смогли даже подойти к такому старту. Вероятно, они и не обладали достаточно сильной волею, настойчивостью, терпением. Да и фортуна не улыбнулась им. Как ни трудно поступить в Институт кинематографии, во всемирно известный ВГИК, учатся в нем отнюдь не только дети состоятельных и влиятельных родителей. Это я могу сказать с полной уверенностью, работая во ВГИКе (с перерывами) почти четверть века. Правда, конкурсы на вступительных экзаменах бывают просто фантастическими. На актерском факультете, который заканчивал Губенко, этот конкурс достигает иногда 100 человек на одно место. Не менее, если не более трудно, поступить на режиссерское отделение.
Но смелость и талант подчас города берут. Из алтайского села шагнул в элитарный столичный вуз Василий Шукшин. И сумел потом, хотя и крайне высокой ценой, сердце, изматывая в конец, взойти на самую вершину художественного Парнаса. Шукшин истово верил в свое призвание и в то, что встретятся ему добрые и отзывчивые люди, которые его поймут и окажут поддержку. Встретились! Впрочем, нередко сталкивался он с равнодушием, злобой и завистью.
Своими успехами Василий Макарович Шукшин обязан, прежде всего, самому себе - своему таланту, воле, трудолюбию, умению держать удар. В моем сознании Шукшин и Губенко стояли рядом. И они духовно и лично были близки друг другу. Они и принадлежат к людям, о которых англосаксы говорят: self made man - человек, сделавший себя сам. Оба они с юных лет привыкли надеяться лишь на свои силы.
Коля Губенко родился в августе 1941 года. Уже полыхало пламя Великой Отечественной войны. Его отец, военный летчик, погиб в 1942 году. Мать повесили в Одессе румынско-фашистские оккупанты. По существу, Коля своих родителей не знал, но память о них хранил всегда. У него было еще три сестры и брат, которых он не знал. Встретились они через 20-30 лет и, как вспоминал Губенко, оказались людьми, совершенно чужими друг другу. Сначала маленького Колю взяла к себе бабушка, а потом он попал детский дом. Воспоминания о нем впоследствии преломятся в фильме "Подранки". Лев Аннинский в своей прекрасно написанной брошюре о Губенко приводит одну из его детдомовских характеристик. Приведу ее и я.
"Губенко обладает хорошими способностями, но ленив и не хочет работать. Очень часто уходит со школы, но благодаря его хитрости это проходит в большинстве случаев безнаказанно. К спорту и физкультуре равнодушен. У товарищей авторитетом не пользуется, но умеет потешить товарищей. Активист кружка самодеятельности и музыкального кружка. Мечтает стать актером".
Далее следует подпись: "Воспитатель Криворучко". Этой фамилией Губенко наделит грозного воспитателя в "Подранках".
В данном документе, что справедливо заметил Аннинский, многое звучит просто смешно. Учась во ВГИКе, Губенко показал себя человеком физически развитым, пластичным, замечательно владеющим своим телом. И вся его дальнейшая жизнь - эта жизнь неутомимого труженика.
Криворучко пишет о хитрости Губенко. Здесь, вероятно, воспитатель прав. Но покажите мне бесхитростного одессита? Безусловно, простодушным Николая никак не назовешь.
Не пользовался он авторитетом у товарищей. Это возможно, хотя и маловероятно. Драться, постоять за себя Коля умел с раннего детства. Но он, действительно, выделялся из детдомовских ребят хотя бы своей мечтой стать актером. Послевоенные мальчики, сужу и по своему школьному опыту, были, как правило, настроены практически и готовили себя к более "земным", главным образом, техническим профессиям. Важно свидетельство Криворучко, что Коля являлся активистом кружка самодеятельности и музыкального кружка. Безусловно, что голос своего призвания Коля Губенко ощутил рано. И мечта об актерском поприще была не случайным увлечением, а глубинным зовом сердца.
Окончив десятилетку, Губенко поступает работать в Одесский театр юного зрителя. Колю взяли рабочим сцены, а фактически он вошел в так называемый вспомогательный состав. Собственно, он им одним и исчерпывался. Поскольку Губенко не имел специального театрального образования, кадровики не могли оформить его полноправным членом труппы. А так, за сущие гроши, он играл всё и вся, - в основном, конечно, третьестепенные роли.
Губенко вспоминал: "... я работал в театре и вместе с тремя-четырьмя актерами "тянул" на себе репертуар... Это значит - с десяти до двух и с шести до десяти каждый день ты "занят в упор", до основания. Остается крошечный отрезок времени где-то час в три, когда едва-едва ты успеваешь просмотреть газету, проглотить обед и дух перевести. Признаюсь, за годы вот такой работы в театре я не прочел и десяти-пятнадцати книг. Я работал на износ"2
Замечу, что газету он все-таки успевал просматривать. Многие ребята, даже поступив в гуманитарные институты, этого чурались. Логично предположить, что интерес к общественным делам и политическим событиям с молодости был присущ Губенко.
Бесспорно, что столь напряженная работа в театре немало давала молодому актеру. Он, можно сказать, "на ходу" овладевал техникой и приемами своей профессии. Но такое "на ходу" не могло долго продолжаться. Волею-неволею начинаешь свыкаться со штампами, а то и просто халтурить. Без настоящей "школы" и серьезного образования большим актером стать трудно. А именно таким актером хотел быть Губенко, человек дерзновенный и честолюбивый. Может быть, как покажет время, подчас излишне честолюбивый. Но, в общем, он тогда резонно опасался, что его может засосать провинциальная театральная текучка. Она ведь погубила не одного талантливого человека. И вот в один прекрасный день Губенко, находясь со своим театром на гастролях в Севастополе, все бросает и уезжает ("сбегает", по его собственным словам) в Москву. Учиться и завоевать столицу.
Тут его, однако, подстерегает сильное разочарование. Прием в театральные училища (институты) уже закончен. Что делать? Вернуться назад? Признать свое поражение? И это с его самолюбием. Но тут выясняется, что во ВГИКе документы еще принимают. Почему не попытать счастья? Николай его пытает. И неожиданно дело идет, как в доброй сказке.
"Думаю, - вспоминал он впоследствии, - в моем поступлении было пятьдесят процентов удачи и пятьдесят процентов провинциальной необычности. Я приехал в одолженном клифте, в узких брюках-дудочках с огромными манжетами, вел себя достаточно свободно, а на вступительных экзаменах пел под гитару одесские блатные песни"3.
Так или иначе, раскованный одессит понравился маститому режиссеру и педагогу С.А. Герасимову (его имя теперь носит институт). Сергей Аполлинариевич вместе со своей женой, известной киноактрисой Тамарой Федоровной Макаровой набирал в тот год мастерскую. Экзамены, конечно, были трудными для всех, а в особенности, для Губенко. По общеобразовательным предметам ему пришлось изо всех сил тянуться за выпускниками столичных школ. Но в творческом конкурсе он был в числе первых. И обратил на себя внимание приемной комиссии.
Слово мастера - решающее во ВГИКе, как и в любом творческом вузе. Герасимов славился своим умением находить и поддерживать таланты. Среди его учеников много знаменитых режиссеров и актеров. С. Бондарчук, Л. Кулиджанов, К. Муратова, Т. Лиознова, И. Макарова, Н. Рыбников, Л. Гурченко, А. Ларионова, З. Кириенко, Н. Еременко... Что ни имя, то ярчайшая индивидуальность, подлинный талант. Вот к такому педагогу и попал, без всякой протекции, наш одессит Коля, выиграв тем главный лотерейный билет в своей жизни.
В одной группе учились с ним Жанна Болотова, Лариса Лужина, Жанна Прохоренко, Лидия Шукшина-Федосеева, Галина Польских, Сергей Никоненко... Они станут отнюдь не последними людьми в отечественном кинематографе и добьются подлинного признания и в широкой публике, и в критике.
Конечно, ВГИК представлял для Губенко совсем иной мир. И не просто было ему в него вписаться. Герасимов строго-настрого предупредил Колю о необходимости за полгода полностью вытравить "одессизмы". Под ними имелись в виду не только специфический жаргон и акцент, но и сам стиль поведения, не лишенный провинциальной развязности и даже некоторой "приблатненности".
Испытательный срок Николай выдержал, иначе бы вылетел из института. Однако разного рода "художеств" за годы студенчества он выкинул немало. Драчуном был изрядным. Его даже собирались исключить из ВГИКа. Все же не собрались. Герасимов, фактическим являвшийся главным руководителем института, особенно режиссерско-актерского факультета, крепко поддерживал своего непутевого ученика, ценя за бьющую через край одаренность и жизнелюбие. И Коля Губенко с благодарностью и уважением относился к своему мастеру. Тот предрекал ему большую будущность, но и строго требовал от него серьезной и систематической работы, необходимость которой сознавал и сам Николай. Впоследствии он скажет: "За год учебы во ВГИКе и съемок в одном фильме (речь идет о картине "Застава Ильича" Марлена Хуциева - Е. Г.) я узнал об окружающем меня мире в десять, во сто крат больше, чем за все годы работы в театре"4. Если это и преувеличение, то небольшое.
Одной из устойчивых бед творческих вузов является то, что нередко и весьма одаренные их студенты не знают толком, чего хотят они от жизни и искусства. Или, вернее, знают в самой общей форме, смутно, не конкретно. Амбиции практически у всех огромные, а реальной амуниции - в дефиците. Во ВГИКе издавна бродит такая вот шутка. Студент N с утра весь в переживаниях и сомнениях. Не знает, бедный, является ли он гением или только большим талантом. А, может быть, и таланта у него нет?
Отсюда - особая возбудимость вгиковских студентов, нервность, ранимость. Так, смотришь, и едет у человека крыша. И начинаются пустые метания из стороны в сторону, оборачивающиеся порою элементарным ничегонеделанием и выливающимся в чисто богемное время провождение. Так было и в шестидесятые годы, так, увы, бывает и ныне. Отнюдь не пуританин, Губенко отдал дань подобной богемности, но она не составляла коренного содержания его жизни.
По-видимому, из своего тюзовского опыта он вынес стойкое стремление к остро характерной актерской форме, к броской, даже эпатирующей эксцентрике, что органично соответствовало внутреннему складу его артистического дарования, природному темпераменту и "уличной" биографии. "Я... очень люблю, - говорил Губенко, уже закончив ВГИК, - форму, резкую, разнообразную, люблю работать над ней. В институте этих моих стремлений не зажимали"5. Вероятно, смотря на Губенко, его учитель вспоминал свою бурную молодость
Сергей Герасимов сам вышел из весьма эксцентричной художественной группировки 20-х годов - ФЭКСов. Так сокращенно, в духе того времени, именовалась творческая мастерская, организованная в 1921 году в Петрограде очень молодыми и столь же талантливыми режиссерами Г. Козинцевым и Л. Траубергом. Полное название - Фабрика эксцентричного актера. И первые актерские работы Герасимова состоялись в характерно-условных, экспрессивных, задорных фильмах этих режиссеров: "Шинель", "Чертово колесо", "С. В. Д." и др. Герасимов проявил себя в них как актер ярко пластичный, во многом гротескового плана.
В состав мастерской входили или были близки к ней талантливые и яркие люди. Режиссер и теоретик кино С. Юткевич, писатели Ю. Тынянов, В. Каверин, А. Каплер, оператор Н. Москвин, художник Е. Еней, актеры Е. Кузьмина, Я. Жеймо, О. Жаков и др. Как самостоятельная мастерская ФЭКС существовала вплоть до 1926 года. И почти каждый из ее ревнителей пошел потом своим путем в искусстве. Причем почти все они работали плодотворно и не были обойдены званиями и наградами. К эстетическим идеям фэксов, к их экранной программе, близкой к художественным взглядам В. Мейерхольда, советское киноведение в 30-50 - годы относилось с изрядным недоверием: дескать, она была формалистической, чуждой социалистическому реализму. Позднее, после смерти Сталина, вырабатывается более справедливая, объективная оценка ФЭКСа.
К чему я все это рассказываю? С. Герасимов имел прочную репутацию, говоря его собственными словами, "убежденного реалиста". Расставшись с ФЭКСом, он становится режиссером и ставит фильмы в реалистической, повествовательной манере. В ней же он работает и как актер, хотя порою в его исполнении, например, роли Неизвестного в фильме "Маскарад", ощутима и фэксовская выучка. Нельзя считать случайностью тот факт, что он ни разу не снял в поставленных им картинах Губенко, хотя охотно занимал в них своих воспитанников. Любимый ученик, пожалуй, не вписывался в художественную манеру своего мастера, был ей чужероден. Однако Герасимов и не подверстывал под себя Губенко, а давал ему возможность относительно свободно развиваться и само выражаться.
Об этом подробнее я скажу чуть ниже, а сейчас коснусь еще одной особенности Герасимова, которого резонно называли "государственным режиссером". Более чем кто иной в советском кино, он умел ставить фильмы, которые обычно вызывали положительную реакцию у начальства чуть ли не всех рангов, и одновременно нередко пользоваться немалым уважением (не скажу любовью) в творческих кругах, оказывая поддержку молодым талантам и не занимая мракобесной позиции.
Сильные претензии имели основания высказывать ему разве что некоторые "старики", в частности, его сподвижник по ФЭКСу, известный режиссер Сергей Юткевич. Герасимов возглавлял в кино сталинскую антикосмополитическую компанию, от которой тот пострадал. Но и проводя эту компанию, Герасимов сумел все же придерживаться умеренной линии и не доводить дело до крайностей.
Кажется, никто в нашем кино не имел столько званий, наград и должностей, как Сергей Аполлинариевич. Народный артист СССР. Действительный член Академии педагогических наук. Герой Социалистического труда. Доктор искусствоведения, профессор ВГИКа. Депутат Верховного Совета СССР. Лауреат Государственных премий СССР, Ленинской премии, премии Ленинского комсомола. Призер отечественных и международных кинофестивалей. Секретарь правления СК СССР. Художественный руководитель творческого объединения киностудии имени Горького. Автор множества статей и книги, трехтомника сочинений.
И в то же время прост в общении, доступен, остроумен, не прочь посидеть за столом в хорошей компании, сам замечательно готовил пельмени по-сибирски, знаток и любитель женщин. Знает массу стихов. Может читать их, чему я сам свидетель, целую ночь. Интереснейший собеседник. И, конечно, прекрасный профессионал. Правда, фильмы, которые он ставил в 60-80-е годы, нередко были затянуты, скучноваты, о чем в прессе практически не писали. Герасимов принадлежал к числу так называемых неприкасаемых, генералов советского искусства и находился как бы вне критики, что на пользу никому еще не шло.
Студентам своим он давал солидные знания, и замечательно эффективно обучал их вместе с Т. Макаровой основам и технике экранного мастерства. И был достаточно широк и терпим в своих взглядах. Но градус конформизма в них, думаю, находился на более высокой планке, чем, скажем, у Михаила Ильича Ромма, который тоже имел мастерскую во ВГИКе, в ней я тогда преподавал эстетику. Талантливый режиссер с непростой судьбой, Ромм принимал активнейшее, лидирующее участие в разгоревшейся в эпоху "оттепели" ожесточенной борьбе с неосталинистами. Он дерзко припомнил партийным верхам и позорную антикосмополитическую компанию, о которой те старались забыть.
Разделяя, так или иначе, прогрессивные идеи хрущевской "оттепели", Герасимов держался более осторожно и лояльнее по отношению к властям. И эту лояльность он волею-неволею прививал своим ученикам, равно как и честолюбие. Без него, вообще говоря, нет творческого деятеля, особенно в кино, но, пожалуй, у герасимцев оно было подчас развито покруче, чем у многих других: пример усыпанного наградами мастера впечатлял, хотя, отдадим должное уму Герасимова, он своими премиями и званиями не бравировал, держался скромно.
У Михаила Ромма, одного из любимых режиссеров Сталина (к их числу, правда, в меньшей степени, принадлежал и Герасимов) почетных премий тоже имелось немало, но он через них как бы перешагнул в хрущевское время. Зато поставленные им тогда фильмы "Девять дней одного года" и "Обыкновенный фашизм" стали крупными явлениями в отечественном кино и вызвали большой общественный резонанс.
ВГИК в 60 годы бурлил и кипел. Студенты яростно спорили друг с другом, а нередко и с педагогами. Молодые шестидесятники, к ним относится и Николай Губенко, испытывали на себе разные влияния, зачастую даже этого не осознавая. Что возьмет верх в их миропонимании, как оно будет меняться с годами, сказать никто не мог. Теперь ясно, что заложенные тогда в их души семена дали разные всходы. Но в любом случае, что понимал и Губенко, и многие его сверстники, надо было овладевать мастерством. Теперь пора сказать об этом подробнее.
***
Слово самому Губенко: "Мне хотелось играть острые необычные характеры. Еще на первом курсе я хотел сыграть трех знаменитых скупых. Мольеровского Гарпагона, пушкинского рыцаря и гоголевского Плюшкина. Здесь такая эволюция характера, которая дает возможность разнообразнейшего приспособления себя к образу, заставит искать форму для одного и того же содержания, для одного и того же человеческого порыва. Плюшкина я сыграл на первом курсе (Гарпагона и рыцаря на втором). Затем в "Разбойниках" Шиллера сыграл самую отрицательную роль - Шпигельберга...".6
Кажется, Губенко скупым никто не считал. То есть в данном случае он хотел идти не от собственного характера, а словно вопреки нему, проверяя свою способность к перевоплощению, для чего и необходим поиск соответствующей формы.
Не стесняя творческой индивидуального своего студента, мастер, конечно, и корректировал ее становление и развитие. Об этом можно узнать из любопытной книги Н. Волянской "На уроках режиссура С.А. Герасимова". Присутствуя на его занятиях как раз в той мастерской, где учился Николай, она скрупулезно фиксировала их ход.
Первый курс. Разрабатываются комедийные этюды. Губенко придумал срежиссировал такую вот сцену. Тюремная камера, в нее кубарем влетает растерзанный парень. В роли его Губенко. Он бешено мечется по камере, желая покончить жизнь самоубийством. Но, увы, его револьвер не стреляет, а веревка, на которой он хотел себя повесить, обрывается. Узник лихорадочно листает детективную книжку, откуда он почерпнул информацию, как можно расстаться с жизнью. Однако эта книжка его увлекает, свирепое выражение лица сменяется на глуповато-радостное. "Я хочу жить!" - заорал неудачливый самоубийца и бросился к двери. Из-за нее высунулась рука в боксерской перчатке. Прикоснувшись к ней, парень неожиданно упал замертво.
Не слишком веселая история. Губенко не раз проявлял склонность не столько к комедии в ее чистом виде, сколько к эксцентричной трагикомедии. Этот этюд дал хороший повод Герасимову высказать свои взгляды на эксцентрику. "Искусство обостренных форм должно иметь место в современном искусстве. Я, как убежденный реалист, в интересах своего художественного направления стремлюсь собрать в копилку все богатство мира. Так что в принципе я за эксцентрику. Но стоит ли вам сейчас в своих работах заниматься эксцентрикой? Я считаю, что рано".
Разбирая этюд Николая, мастер без обиняков сказал, что исполнителю не хватает умения владеть своим телом. Во внешнем рисунке роли преобладают "хаотичные, пестрые движения и нервозность..." И еще. "Чтобы было выразительнее, Губенко соединил трагический гротеск с клиникой"7. Ею же, подчеркивал Герасимов, увлекаться нельзя.
А вот на четвертом курсе, в связи с работой над образом Бориса Годунова (через несколько лет эта роль станет коронной в репертуаре Губенко в театре на Таганке) мастер посоветует "клиники прибавить". "Когда-то на первом курсе я запрещал тебе играть клинику, а теперь пора ее играть, ты уже достаточно для этого подготовлен. Не дай бог тебе испытать болезни в жизни, но ты должен знать, чем болел Борис и как он должен вести себя в последней сцене. У нас актеры обычно неизвестно от чего умирают на сцене. А все исследователи Толстого поражаются, как точно исследовал Толстой смерть от рака в "Смерти Ивана Ильича". Борис Годунов умер от грудной жабы. Поэтому тебе все время не должно хватать дыхания"8. И в этих советах Герасимов оставался "убежденным реалистом", но широкого плана. Сказать в то время о необходимости "прибавить клиники" мог позволить себе лишь весьма авторитетный, независимо мыслящий мастер.
По-видимому, Николай близко принял к сердцу замечание о "хаотичных, пестрых движениях". Чтобы развить свою пластику, он целый год посещал занятия в цирковом училище, что помогло ему легче входить в сложные физические конструкции многих экранных и театральных ролей. Я еще буду повод сказать о том, как универсальным актером стал Губенко. И это же ценил в нем Герасимов.
Особенно в публичных своих выступлениях, он неоднократно провозглашал: главным в актерской профессии является умение и желание мыслить и быть идейно, идеологически подготовленным человеком. Но не забывал добавить Герасимов, это не исключает, а предполагает гармоничное физическое развитие. И сам он давал пример всегда подтянутого, и до старости крепкого человека. В его мастерской следовали прекрасным традициям школы кино натурщиков. Эти традиции заложил еще в двадцатые годы великий режиссер-новатор Лев Кулешов. Он еще во времена Губенко продолжал преподавать кинорежиссуру во ВГИКе.
Вместе с тем молодому герасимовцу оказалась совсем чуждой та наивная и чуточку высокомерная театрофобия, которая издавна, в том или ином виде, была присуща Институту кинематографии (к счастью она ныне ушла в прошлое). В частности, даже такой мудрый человек, как М. Ромм, искренне считал, что сценическое искусство постепенно устаревает и будет непременно поглощено кинематографом.