Страница:
— С вами все в порядке? — спросил Коннор. И подумал, что при данных обстоятельствах заслужил тот быстрый взгляд упрека, который она на него бросила. Вопрос был глупым, так как с ней явно не все было в порядке. Лицо ее стало болезненно-бледным, в глазах застыла боль, рот сжался в линию. — Что случилось?
Мэгги ответила не сразу. Подождала, пока исчезнет это неприятное ощущение. Зная, что оно сейчас пройдет, медленно выпрямилась и разжала руку, вцепившуюся в стол.
— Ничего, — сказала она. И не стала задавать себе вопрос, заслужила ли полный отвращения взгляд Коннора; она просто его проигнорировала. — Хотите осмотреть другой вагон? — спросила она. И, не дожидаясь ответа, прошла вперед.
Чтобы перейти в соседний вагон, необходимо было выйти наружу и пройти через две открытые площадки. Навесы над краями вагонов защищали пассажиров от стихий во время этого короткого перехода. В отличие от первого вагона, который был обставлен для личного использования Джеем Маком, второй предназначался для однодневных поездок влиятельных инвесторов и деловых партнеров из Нью-Йорка. Круглый обеденный стол красного дерева свободно вмещал восемь человек. В его центре стояла большая открытая корзина с фруктами, а вторая, закрытая, корзина стояла на одном из стульев. Дровяная печь была отделана бронзовыми ручками и кнопками, а железный погребец содержал в себе целую дюжину бутылок. Четыре кожаных кресла и два дивана были расставлены для ведения непринужденных бесед, а на маленьких столиках по бокам стояли пепельницы и керосиновые лампы. В этом вагоне лежали два восточных ковра, один под обеденным столом, а другой в небольшой гостиной. Коннор огляделся и тихо свистнул. Потом указал на обеленный стол:
— Полно места для игры г покер. Мэгги улыбнулась:
— Вы угадали точно. — И она искоса взглянула на него. — Джей Мак сказал нам, что это для того, чтобы угощать его друзей обедом во время поездок, но никто ему не поверил. Раз в несколько месяцев он собирает пятерых-шестерых друзей и они уезжают из Нью-Йорка, считается — по делам. Думаю, единственные их сделки заключаются в карточной игре. Ваш отец ездил с Джеем Маком много раз.
— Он никогда не говорил об этом, — ответил Коннор. Она не удивилась.
— Вы ведь с ним не очень близки, правда? Коннор пожал плечами:
— Мы почти не знаем друг друга.
Не его слова, а то, как он их произнес, позволили Мэгги понять, что разговор на эту тему окончен. Она оглядела комнату:
— Ну? Как вы считаете? Мы можем разместиться с удобствами? В обоих вагонах полно места. И есть еще весь остальной поезд. Вы можете пройти и в другие вагоны. Не понимаю, почему нам надо толкаться локтями.
Тихое рычание Коннора прозвучало уклончиво. Он мысленно примеривал длину дивана к своему росту. Комфорт вагона превосходил все, чем он предполагал воспользоваться на обратной дороге, но трудно было помнить об этом при мысли о том, что он отказывается от удобной кровати ради неудобного дивана.
— Если не возражаете, я вернусь в другой вагон и распакую вещи, — сказала Мэгги.
— А если да? — спросил Коннор. — То есть если возражаю?
— Я все равно это сделаю, — холодно ответила она. — Я просто пыталась быть вежливой.
— Так я и думал. — Когда она повернулась, чтобы уйти, он легонько положил ладонь на ее руку, остановив ее. Почувствовал, как она отпрянула, черные глаза его стали еще более холодными и чужими, когда Мэгги сделала шаг назад.
— Я собирался сказать вам, не стоит слишком напрягаться, пытаясь быть вежливой. Но кажется, вы и не собираетесь напрягаться.
Смущенная тем, что так явно выказала свою неприязнь при его прикосновении, почему-то чувствуя, что это было с ее стороны проявлением слабости, Мэгги опустила голову и поспешно вышла из вагона.
Коннор растянулся на диване. Как он и подозревал, не хватало дюймов восемнадцати, чтобы было удобно. Все мышцы его тела будут напряжены, если он проспит в таком согнутом положении до самого Денвера. Лучше уж спать на полу. Так, вероятно, ему и придется в конце концов поступить. Его жена явно не желает делить с ним постель.
Его жена. Коннор запустил пальцы в волосы и потер затылок. Вспомнил, как она отпрянула от него, но сразу же вслед за этим вспомнил тот единственный раз, когда она была с ним застенчива. Какого черта он ждет от нее, в самом деле? — спросил он себя. Какого черта он ждет от самого себя?
Он взглянул через плечо на дверь, в которую вышла Мэгги. Несколько секунд он обдумывал, не пойти ли за ней, но не имел ясного представления о том, что собирается ей сказать. Нужно ли клеймить ее за то, что она избавилась от их ребенка, когда она и так выглядит все время, словно ее преследуют призраки? Просить ли у нее прощения за то, что она подумала о визите Бернл в отель? Что, Бога ради, ей от него нужно? Ничего. Ему очень не понравилось, что его это беспокоит.
Коннор проигнорировал полный погребец вин и пошел искать крепкую выпивку и общество в головных пассажирских вагонах.
К тому времени, когда Мэгги закончила распаковывать свои вещи, она устала больше, чем можно было отнести за счет выполненной ею работы. В прошлую ночь она плохо спала, а прощание с родными было особенно утомительным, но дело было не только в этом. Едва эта мысль всплыла у нее в мозгу, она решительно отодвинула ее подальше и занялась очередным бездумным делом, на этот раз — сумками и чемоданами Коннора. Это была интимная обязанность, которую пристало выполнять жене. Именно она, по ее представлениям, должна была внушать ей отвращение, но Мэгги с изумлением и огорчением обнаружила, что в этой обязанности не было ничего отвратительного. Наверное, если бы ей пришлось делать это для любимого человека, ритуал складывания, разглаживания, развешивания мог бы даже стать приятным. Ей чудился слабый аромат его тела, оставшийся на одежде, и если бы она питала к нему другие чувства, то прижала бы их к себе, ибо он странным образом прибавлял ей уверенности.
Мэгги покачала головой, прогоняя смутные, но внушающие опасения фантазии. Затолкала остаток вещей Коннора в узкий шкафчик и посмотрела на незастланную кровать. Не расстилая простыни с монограммой, чтобы вытянуться на их хрустящей белизне, Мэгги рухнула на кровать. Кое-как набросила на себя одну из простыней и уснула через несколько минут после того, как ее голова коснулась подушки.
Так и застал ее Коннор час спустя. Волосы Мэгги, освобожденные от гребней из слоновой кости, рассыпались по плечам и запутались вокруг перламутровых пуговок на заложенной в складки манишке сорочки. Она расслабила галстук-бабочку, но не сняла его. Подол платья поднялся выше щиколоток, и Коннор мог видеть плавную линию икр там, где их не прикрывала простыня. Она подложила одну руку под щеку, а вторая лежала ладонью вниз на простыне, как раз в том месте, где была затейливо вышита монограмма «X». На простом золотом обручальном кольце вспыхивали искры от солнечных лучей, так как поезд сейчас катил через поля пенсильванской пшеницы. Коннор выбрал это кольцо, не спросив отца и не посоветовавшись с ним. Кольцо принадлежало Эди, его матери, и он сам не понимал, почему ему захотелось отдать его Мэгги. Он не рассказал ей о его значении и не предупредил отца, но когда он вынул его из кармана во время церемонии, то посмотрел мимо мягкой, осторожной улыбки Мэгги и увидел промелькнувшее на отцовском лице страдание. На мгновение Коннор почувствовал свою власть над отцом, над его чувствами. Потом/ рука Мэгги вздрогнула в его руке, шевельнулись хрупкие косточки в его ладони под прикосновением большого пальца, который скользнул по тыльной стороне кисти, и Коннор понял, что если она его использует, то и он тоже использует ее, использует в том смысле, который ей не вполне понятен. Ощущение власти прошло. Он почувствовал себя мелочным.
Коннор поправил на Мэгги простыню. Под ее глазами залегли легкие тени, но не от густых ресниц. Он прикоснулся к ее лбу тыльной стороной ладони. Она слегка шевельнулась, сморщив нос.
— Я не хотел вас будить, — тихо прошептал он. Он нашел в соседних вагонах и крепкое спиртное, и компанию, но ни то, ни другое его не привлекло. В каждом из трех вагонов второго класса шла дружеская игра в покер. Коннора пригласили поучаствовать, но он предпочел остаться зрителем. Интересно, что подумали бы игроки, если бы он рассказал им о тех двенадцати тысячах, которые выиграл и потерял на протяжении одного вечера. Его черные глаза разглядывали Мэгги. Они еще могли бы поверить, что он выиграл эти деньги, но никогда бы не поверили, как он их потерял. — У вас лицо ангела, — сказал он.
Мэгги была уверена, что спит, и не сдерживала улыбку. Она слегка повернулась, потершись щекой о руку ленивым, напоминающим кошачье движением.
Коннор пододвинул стул и сел, поставив ноги на ящики под кроватью. Откинулся назад вместе со стулом, балансируя на двух задних ножках, и скрестил на груди руки.
Мэгги медленно, постепенно проснулась и обнаружила, что ее сон обескураживающе реален. Улыбка ее погасла.
— Что вы делаете? — спросила она, с разочарованием обнаружив, что голос у нее хриплый и задыхающийся. Коннор вовсе не выглядел испуганным и не выразил намерения отвечать. — Ну? — На этот раз голос ее звучал более твердо.
— Вы всегда такая колючая сразу после пробуждения?
— Вы этого никогда не узнаете, — любезно ответила Мэгги. Села и потерла виски. Сон не освежил ее; наоборот, у нее разболелась голова. — Потому что я больше не собираюсь просыпаться так близко от вас. — Она вздохнула. — Пожалуйста, отодвиньтесь от кровати, чтобы я могла встать. Мне нужно взять порошок от головной боли.
— Я вам принесу.
Мэгги не стала возражать, так как ей не хотелось двигаться. Она легла и сказала Коннору, где найти пакетик. Под умывальником стоял кувшин со свежей водой. Она слышала, как он роется в ящиках а поисках стакана и ложки. Через несколько секунд он уже протягивал ей лекарство. Мэгги приподнялась на локте, чтобы проглотить его.
— Вам плохо от движения поезда? — спросил Коннор.
— Вроде того. — Мэгги закрыла глаза.
— Вам следовало меня предупредить.
— Я об этом не подумала, — устало ответила она. — Я не так часто путешествую.
— И все же вы собираетесь пересечь почти полстраны с человеком, которого почти не знаете, чтобы учиться у человека, с которым никогда не встречались. Наверное, это для вас важно.
Мэгги ответила не сразу. Кое-что о себе ей не хотелось рассказывать Коннору Холидею, который ее презирает как воровку и проститутку, а сейчас, из-за того, что она рассказала ему о мадам Рестель, еще и как убийцу. И все же услышала свой ответ:
— Да.
Коннор взял из ее руки стакан и присел на край кровати. Мэгги мгновенно охватила паника, но он не сделал попытки прикоснуться к ней или помешать ей придвинуться поближе к стенке.
— Я не собираюсь вас обижать, — тихо заверил он. — Хочу потрогать ваш лоб. Вы все еще горите.
Мэгги машинально тронула рукой лицо, но пальцы у нее все еще оставались холодными после соприкосновения со стаканом воды, и кожа казалась гораздо горячее на ощупь, чем, вероятно, была на самом деле. И все же она не решалась приблизиться к Коннору. В этой ситуации было нечто странно знакомое, словно она уже проигрывала ту же сцену со своим мужем. Она помнила, что в борделе была больна, когда они впервые встретились. Было ли это странное ощущение вызвано памятью о той ночи?
Коннор был терпелив. Если бы она была молодой кобылкой, он бы мог приманить ее кусочком яблока или сахаром на ладони. Но она была женщиной, женщиной с головы до ног, опасающейся ему довериться, и единственным подходящим заменителем яблока и сахара было терпение. Коннор просто сидел, ничего не говоря и не делая, выжидал, когда она решится.
Мэгги соскользнула на середину кровати. Простыня и платье запутались у нее в ногах, и она сбросила с себя простыню, но скромно натянула на ноги платье. Легла на спину и посмотрела на него.
— Похоже это на то замужество, которое вы себе представляли? — спросил он. Его вопрос вызвал у нее улыбку. — Думаю, нет.
— Я никогда не думала, что выйду замуж.
Это удивило его. Его черные глаза стали менее отчужденными, в них блеснула искра интереса.
— Я полагал, каждая молодая женщина думает об этом.
— А я нет. — Сжатые по сторонам туловища в кулаки пальцы Мэгги постепенно разжались, дыхание стало ровным. Коннор наблюдал за ее руками и гадал, что бы такое сказать, чтобы вызвать ее на откровенность. Его удивило, когда она добавила: — Мне кажется, сестры тоже об этом не думали.
— Правда?
— Вероятно, Джей Мак именно поэтому толкает нас на этот шаг.
Коннор поднял руку и легонько прикоснулся к щеке Мэгги, затем ко лбу. Теперь, когда румянец исчез с ее щек, она уже не была такой горячей.
— Можете вздохнуть, — сказал он, убирая руку. -
— Не думаю, что вы чем-то заболеваете.
— Я могла вам и сама это сказать. Это просто головная боль и тошнота от движения поезда.
— Хотите, чтобы я опустил шторы?
Она покачала головой. От этого движения в желудке снова поднялась тошнота.
— Мне просто надо полежать. Пройдет.
— Могу помассировать вам голову. — Коннор ожидал, что она содрогнется. То, что она согласилась, поколебавшись всего мгновение, доказывало, как плохо она себя чувствует. Она попыталась приподняться. — Нет, оставайтесь на месте, — сказал он. — Я передвинусь.
Он пересел, чтобы она могла положить голову к нему на колени. Его пальцы зарылись ей в волосы и стали осторожно двигаться по черепу. Некоторые морщинки от напряжения в уголках глаз исчезли почти сразу. Он смотрел, как затрепетали и закрылись ее иски.
— Расскажите мне о Берил, — тихо произнесла она. Почувствовала, как замерли его пальцы, и поняла, что застала его врасплох. — Я не ревновала, вы знаете.
— Знаю, — ответил Коннор. — Чтобы вы испытали это чувство, наш брак должен был быть совсем другим. — Его пальцы снова возобновили мягкие круговые движения. — Вы, наверное, решили, что я пытаюсь поставить вас в глупое положение.
— Мне эта мысль приходила в голову, хотя я считала, что этого хотела Берил, а не вы. Мама говорила, что вы когда-то были с ней помолвлены.
— Откуда она узнала?
— Думаю, Берил рассказала ей.
Коннор с отвращением скривил рот:
— Меня это не удивляет.
— Вы все еще ее любите?
Он помолчал, размышляя. Его озадачило то, как она задала вопрос. Почему-то это заставило его задать себе вопрос, любил ли он вообще Берил Уокер. Наконец он ответил:
— Нет.
Но колебание Коннора лишило его шанса на доверие и убедило Мэгги в правильности выбранной линии поведения. Невыносимо было быть женой мужчины, влюбленного в другую женщину. Каким мужем стал бы он для нее? Каким отцом для ребенка? Нет. как ни болезненны принятые ею решения, они правильные. Она могла бы и сама влюбиться в него, ведь у него такие нежные пальцы и такой дразняще протяжный выговор, и куда бы ее это завело?
— Вы больше ничего не хотите спросить у меня о Берил? Она подумала и ответила:
— Нет. Больше ничего. Это его встревожило.
— Разве вы не хотите знать, почему она была в «Сент-Марке»? Провела ли там всю ночь?
— Мне кажется, я поняла почему. И не имеет значения, устроили ли вы себе отдельный номер, чтобы побыть с ней. Я вам уже сказала, что не ревную.
Поскольку Мэгги не хотела этого знать, Коннор почувствовал желание объяснить. Ему хотелось высказаться из духа противоречия, но гордость заставила молчать. Он продолжал поглаживать ее голову.
За несколько секунд до того, как Мэгги уснула, она прошептала:
— Я рада, что мы можем поддерживать приятные отношения.
Коннор вздохнул и откинулся назад, облокотившись спиной на инкрустированное изголовье из красного дерева. Голова Мэгги повернулась набок, щека прижалась к его бедру. Интересно, как долго могут продолжаться такие понятные отношения.
Только до обеда.
Поезд остановился в Филадельфии, и Коннор заказал обед в одном из ресторанов, который принесли прямо в их вагон. Мэгги была растрогана его заботой, и, поскольку он взял на себя весь этот труд, и потому, что она почти весь день чувствовала себя так плохо, она уделила много времени прическе и поискам чего-либо подходящего в своем гардеробе.
Мэгги не заметила, что официанты обернулись и смотрят на нее, когда она вошла в вагон-столопую, и уж наверняка не заметила, что они не спешат отвести взгляды. Она знала, что ее бархатное платье темно-красного цвета элегантно; она только не подозревала, как в нем выглядит.
Коннор знал. Он дал официантам на чай, велел им после прийти за посудой и резко отослал прочь. Взгляд, которым они обменялись, и то, что один из них понимающе подмигнул ему, заставило его стиснуть зубы.
— Какого черта вы это надели? — грубо спросил он.
Мэгги вздрогнула от такого резкого тона. Официанты еще даже не отошли за пределы слышимости. Нахмурившись, она оглядела себя, затем посмотрела на свое смутное отражение в окнах вагона. Ей нравились закругленный вырез горловины, пышные короткие бархатные рукава. Корсаж с длинной баской делал ее талию по моде узкой и без корсета, а бедра по контрасту выглядели более круто изогнутыми. Юбке со шлейфом придавала жесткость нижняя юбка из муслина, так что платье сохраняло элегантность линий, а спереди было украшено переплетением бархатных и шелковых лент. Темно-красный цвет подчеркивал богатое красное золото ее волос и бросал румяный отблеск на щеки, делая ненужными румяна.
Даже та небольшая уверенность в себе, которую она приобрела, надев это платье, сильно пошатнулась. Мэгги несколько раз моргнула, чтобы сдержать слезы, затем вздернула подбородок, упрямо сжав рот, и села к столу.
— Я одевалась не ради вашего удовольствия, — тихо произнесла она, избегая его взгляда. — Я хотела доставить удовольствие себе.
Господи, подумал Коннор, проводя рукой по черным волосам. Она не поняла. Что, черт возьми, она видела, когда смотрела в зеркало? Совсем не то, что видел он. Он схватился за спинку стула и резко выдвинул его из-за стола. Ножки стула проехались по восточному ковру, и на нем образовались складки. Он пнул ногой ковер и сел слева от Мэгги.
Коннор поднял серебряную полукруглую крышку на одном из блюд и передал Мэгги тарелку с ломтиками жареного барашка. Она взяла маленький кусочек и положила на тарелку мятного желе. Уголком глаза Коннор наблюдал, как она потянулась к накрытой крышкой корзинке с хлебом. Он ждал, что сейчас она выпадет из корсажа. Но этого не произошло, и Коннор не знал, что чувствовать — облегчение или разочарование.
— Девки в салуне больше прикрывают груди, чем вы, — резко произнес он.
Мэгги подумала, что никто еще не произносил при ней слово «груди» вслух, разве что говоря о грудке курицы или индюшки. Ее омертвевшие пальцы вцепились в вилку, чтобы не выронить ее. Она с трудом глотнула и ответила сравнительно спокойно:
— Я ничего не знаю о девках из салуна. Это сшито по последней нью-йоркской моде. — Она чуть было не призналась, что вообще не хотела брать с собой это платье.
Она понимала, что ей нечасто представится возможность надеть его, вероятно, ни разу. Но Скай настаивала, и Мэгги уступила.
— И не говорите мне, что мы больше не в Нью-Йорке, — прибавила она, — потому что я уже это знаю. У меня больше не будет случая надеть его, и мои… моя…
— Груди.
— Моя грудная клетка в дальнейшем будет прикрыта должным образом. — С ее точки зрения, тема была исчерпана.
Но не с точки зрения Коннора. Он схватил ее за подбородок и заставил посмотреть на него. Резкие черты его лица стали еще более жесткими.
— Позаботьтесь о том, чтобы так и было, Мэгги, или примиритесь с тем фактом, что мы окажемся в одной постели до развода, — Его взгляд обжег ее холодом. — И если вы снова забеременеете, я уж как следует позабочусь, чтобы ребенок появился на свет.
Глава 8
Мэгги ответила не сразу. Подождала, пока исчезнет это неприятное ощущение. Зная, что оно сейчас пройдет, медленно выпрямилась и разжала руку, вцепившуюся в стол.
— Ничего, — сказала она. И не стала задавать себе вопрос, заслужила ли полный отвращения взгляд Коннора; она просто его проигнорировала. — Хотите осмотреть другой вагон? — спросила она. И, не дожидаясь ответа, прошла вперед.
Чтобы перейти в соседний вагон, необходимо было выйти наружу и пройти через две открытые площадки. Навесы над краями вагонов защищали пассажиров от стихий во время этого короткого перехода. В отличие от первого вагона, который был обставлен для личного использования Джеем Маком, второй предназначался для однодневных поездок влиятельных инвесторов и деловых партнеров из Нью-Йорка. Круглый обеденный стол красного дерева свободно вмещал восемь человек. В его центре стояла большая открытая корзина с фруктами, а вторая, закрытая, корзина стояла на одном из стульев. Дровяная печь была отделана бронзовыми ручками и кнопками, а железный погребец содержал в себе целую дюжину бутылок. Четыре кожаных кресла и два дивана были расставлены для ведения непринужденных бесед, а на маленьких столиках по бокам стояли пепельницы и керосиновые лампы. В этом вагоне лежали два восточных ковра, один под обеденным столом, а другой в небольшой гостиной. Коннор огляделся и тихо свистнул. Потом указал на обеленный стол:
— Полно места для игры г покер. Мэгги улыбнулась:
— Вы угадали точно. — И она искоса взглянула на него. — Джей Мак сказал нам, что это для того, чтобы угощать его друзей обедом во время поездок, но никто ему не поверил. Раз в несколько месяцев он собирает пятерых-шестерых друзей и они уезжают из Нью-Йорка, считается — по делам. Думаю, единственные их сделки заключаются в карточной игре. Ваш отец ездил с Джеем Маком много раз.
— Он никогда не говорил об этом, — ответил Коннор. Она не удивилась.
— Вы ведь с ним не очень близки, правда? Коннор пожал плечами:
— Мы почти не знаем друг друга.
Не его слова, а то, как он их произнес, позволили Мэгги понять, что разговор на эту тему окончен. Она оглядела комнату:
— Ну? Как вы считаете? Мы можем разместиться с удобствами? В обоих вагонах полно места. И есть еще весь остальной поезд. Вы можете пройти и в другие вагоны. Не понимаю, почему нам надо толкаться локтями.
Тихое рычание Коннора прозвучало уклончиво. Он мысленно примеривал длину дивана к своему росту. Комфорт вагона превосходил все, чем он предполагал воспользоваться на обратной дороге, но трудно было помнить об этом при мысли о том, что он отказывается от удобной кровати ради неудобного дивана.
— Если не возражаете, я вернусь в другой вагон и распакую вещи, — сказала Мэгги.
— А если да? — спросил Коннор. — То есть если возражаю?
— Я все равно это сделаю, — холодно ответила она. — Я просто пыталась быть вежливой.
— Так я и думал. — Когда она повернулась, чтобы уйти, он легонько положил ладонь на ее руку, остановив ее. Почувствовал, как она отпрянула, черные глаза его стали еще более холодными и чужими, когда Мэгги сделала шаг назад.
— Я собирался сказать вам, не стоит слишком напрягаться, пытаясь быть вежливой. Но кажется, вы и не собираетесь напрягаться.
Смущенная тем, что так явно выказала свою неприязнь при его прикосновении, почему-то чувствуя, что это было с ее стороны проявлением слабости, Мэгги опустила голову и поспешно вышла из вагона.
Коннор растянулся на диване. Как он и подозревал, не хватало дюймов восемнадцати, чтобы было удобно. Все мышцы его тела будут напряжены, если он проспит в таком согнутом положении до самого Денвера. Лучше уж спать на полу. Так, вероятно, ему и придется в конце концов поступить. Его жена явно не желает делить с ним постель.
Его жена. Коннор запустил пальцы в волосы и потер затылок. Вспомнил, как она отпрянула от него, но сразу же вслед за этим вспомнил тот единственный раз, когда она была с ним застенчива. Какого черта он ждет от нее, в самом деле? — спросил он себя. Какого черта он ждет от самого себя?
Он взглянул через плечо на дверь, в которую вышла Мэгги. Несколько секунд он обдумывал, не пойти ли за ней, но не имел ясного представления о том, что собирается ей сказать. Нужно ли клеймить ее за то, что она избавилась от их ребенка, когда она и так выглядит все время, словно ее преследуют призраки? Просить ли у нее прощения за то, что она подумала о визите Бернл в отель? Что, Бога ради, ей от него нужно? Ничего. Ему очень не понравилось, что его это беспокоит.
Коннор проигнорировал полный погребец вин и пошел искать крепкую выпивку и общество в головных пассажирских вагонах.
К тому времени, когда Мэгги закончила распаковывать свои вещи, она устала больше, чем можно было отнести за счет выполненной ею работы. В прошлую ночь она плохо спала, а прощание с родными было особенно утомительным, но дело было не только в этом. Едва эта мысль всплыла у нее в мозгу, она решительно отодвинула ее подальше и занялась очередным бездумным делом, на этот раз — сумками и чемоданами Коннора. Это была интимная обязанность, которую пристало выполнять жене. Именно она, по ее представлениям, должна была внушать ей отвращение, но Мэгги с изумлением и огорчением обнаружила, что в этой обязанности не было ничего отвратительного. Наверное, если бы ей пришлось делать это для любимого человека, ритуал складывания, разглаживания, развешивания мог бы даже стать приятным. Ей чудился слабый аромат его тела, оставшийся на одежде, и если бы она питала к нему другие чувства, то прижала бы их к себе, ибо он странным образом прибавлял ей уверенности.
Мэгги покачала головой, прогоняя смутные, но внушающие опасения фантазии. Затолкала остаток вещей Коннора в узкий шкафчик и посмотрела на незастланную кровать. Не расстилая простыни с монограммой, чтобы вытянуться на их хрустящей белизне, Мэгги рухнула на кровать. Кое-как набросила на себя одну из простыней и уснула через несколько минут после того, как ее голова коснулась подушки.
Так и застал ее Коннор час спустя. Волосы Мэгги, освобожденные от гребней из слоновой кости, рассыпались по плечам и запутались вокруг перламутровых пуговок на заложенной в складки манишке сорочки. Она расслабила галстук-бабочку, но не сняла его. Подол платья поднялся выше щиколоток, и Коннор мог видеть плавную линию икр там, где их не прикрывала простыня. Она подложила одну руку под щеку, а вторая лежала ладонью вниз на простыне, как раз в том месте, где была затейливо вышита монограмма «X». На простом золотом обручальном кольце вспыхивали искры от солнечных лучей, так как поезд сейчас катил через поля пенсильванской пшеницы. Коннор выбрал это кольцо, не спросив отца и не посоветовавшись с ним. Кольцо принадлежало Эди, его матери, и он сам не понимал, почему ему захотелось отдать его Мэгги. Он не рассказал ей о его значении и не предупредил отца, но когда он вынул его из кармана во время церемонии, то посмотрел мимо мягкой, осторожной улыбки Мэгги и увидел промелькнувшее на отцовском лице страдание. На мгновение Коннор почувствовал свою власть над отцом, над его чувствами. Потом/ рука Мэгги вздрогнула в его руке, шевельнулись хрупкие косточки в его ладони под прикосновением большого пальца, который скользнул по тыльной стороне кисти, и Коннор понял, что если она его использует, то и он тоже использует ее, использует в том смысле, который ей не вполне понятен. Ощущение власти прошло. Он почувствовал себя мелочным.
Коннор поправил на Мэгги простыню. Под ее глазами залегли легкие тени, но не от густых ресниц. Он прикоснулся к ее лбу тыльной стороной ладони. Она слегка шевельнулась, сморщив нос.
— Я не хотел вас будить, — тихо прошептал он. Он нашел в соседних вагонах и крепкое спиртное, и компанию, но ни то, ни другое его не привлекло. В каждом из трех вагонов второго класса шла дружеская игра в покер. Коннора пригласили поучаствовать, но он предпочел остаться зрителем. Интересно, что подумали бы игроки, если бы он рассказал им о тех двенадцати тысячах, которые выиграл и потерял на протяжении одного вечера. Его черные глаза разглядывали Мэгги. Они еще могли бы поверить, что он выиграл эти деньги, но никогда бы не поверили, как он их потерял. — У вас лицо ангела, — сказал он.
Мэгги была уверена, что спит, и не сдерживала улыбку. Она слегка повернулась, потершись щекой о руку ленивым, напоминающим кошачье движением.
Коннор пододвинул стул и сел, поставив ноги на ящики под кроватью. Откинулся назад вместе со стулом, балансируя на двух задних ножках, и скрестил на груди руки.
Мэгги медленно, постепенно проснулась и обнаружила, что ее сон обескураживающе реален. Улыбка ее погасла.
— Что вы делаете? — спросила она, с разочарованием обнаружив, что голос у нее хриплый и задыхающийся. Коннор вовсе не выглядел испуганным и не выразил намерения отвечать. — Ну? — На этот раз голос ее звучал более твердо.
— Вы всегда такая колючая сразу после пробуждения?
— Вы этого никогда не узнаете, — любезно ответила Мэгги. Села и потерла виски. Сон не освежил ее; наоборот, у нее разболелась голова. — Потому что я больше не собираюсь просыпаться так близко от вас. — Она вздохнула. — Пожалуйста, отодвиньтесь от кровати, чтобы я могла встать. Мне нужно взять порошок от головной боли.
— Я вам принесу.
Мэгги не стала возражать, так как ей не хотелось двигаться. Она легла и сказала Коннору, где найти пакетик. Под умывальником стоял кувшин со свежей водой. Она слышала, как он роется в ящиках а поисках стакана и ложки. Через несколько секунд он уже протягивал ей лекарство. Мэгги приподнялась на локте, чтобы проглотить его.
— Вам плохо от движения поезда? — спросил Коннор.
— Вроде того. — Мэгги закрыла глаза.
— Вам следовало меня предупредить.
— Я об этом не подумала, — устало ответила она. — Я не так часто путешествую.
— И все же вы собираетесь пересечь почти полстраны с человеком, которого почти не знаете, чтобы учиться у человека, с которым никогда не встречались. Наверное, это для вас важно.
Мэгги ответила не сразу. Кое-что о себе ей не хотелось рассказывать Коннору Холидею, который ее презирает как воровку и проститутку, а сейчас, из-за того, что она рассказала ему о мадам Рестель, еще и как убийцу. И все же услышала свой ответ:
— Да.
Коннор взял из ее руки стакан и присел на край кровати. Мэгги мгновенно охватила паника, но он не сделал попытки прикоснуться к ней или помешать ей придвинуться поближе к стенке.
— Я не собираюсь вас обижать, — тихо заверил он. — Хочу потрогать ваш лоб. Вы все еще горите.
Мэгги машинально тронула рукой лицо, но пальцы у нее все еще оставались холодными после соприкосновения со стаканом воды, и кожа казалась гораздо горячее на ощупь, чем, вероятно, была на самом деле. И все же она не решалась приблизиться к Коннору. В этой ситуации было нечто странно знакомое, словно она уже проигрывала ту же сцену со своим мужем. Она помнила, что в борделе была больна, когда они впервые встретились. Было ли это странное ощущение вызвано памятью о той ночи?
Коннор был терпелив. Если бы она была молодой кобылкой, он бы мог приманить ее кусочком яблока или сахаром на ладони. Но она была женщиной, женщиной с головы до ног, опасающейся ему довериться, и единственным подходящим заменителем яблока и сахара было терпение. Коннор просто сидел, ничего не говоря и не делая, выжидал, когда она решится.
Мэгги соскользнула на середину кровати. Простыня и платье запутались у нее в ногах, и она сбросила с себя простыню, но скромно натянула на ноги платье. Легла на спину и посмотрела на него.
— Похоже это на то замужество, которое вы себе представляли? — спросил он. Его вопрос вызвал у нее улыбку. — Думаю, нет.
— Я никогда не думала, что выйду замуж.
Это удивило его. Его черные глаза стали менее отчужденными, в них блеснула искра интереса.
— Я полагал, каждая молодая женщина думает об этом.
— А я нет. — Сжатые по сторонам туловища в кулаки пальцы Мэгги постепенно разжались, дыхание стало ровным. Коннор наблюдал за ее руками и гадал, что бы такое сказать, чтобы вызвать ее на откровенность. Его удивило, когда она добавила: — Мне кажется, сестры тоже об этом не думали.
— Правда?
— Вероятно, Джей Мак именно поэтому толкает нас на этот шаг.
Коннор поднял руку и легонько прикоснулся к щеке Мэгги, затем ко лбу. Теперь, когда румянец исчез с ее щек, она уже не была такой горячей.
— Можете вздохнуть, — сказал он, убирая руку. -
— Не думаю, что вы чем-то заболеваете.
— Я могла вам и сама это сказать. Это просто головная боль и тошнота от движения поезда.
— Хотите, чтобы я опустил шторы?
Она покачала головой. От этого движения в желудке снова поднялась тошнота.
— Мне просто надо полежать. Пройдет.
— Могу помассировать вам голову. — Коннор ожидал, что она содрогнется. То, что она согласилась, поколебавшись всего мгновение, доказывало, как плохо она себя чувствует. Она попыталась приподняться. — Нет, оставайтесь на месте, — сказал он. — Я передвинусь.
Он пересел, чтобы она могла положить голову к нему на колени. Его пальцы зарылись ей в волосы и стали осторожно двигаться по черепу. Некоторые морщинки от напряжения в уголках глаз исчезли почти сразу. Он смотрел, как затрепетали и закрылись ее иски.
— Расскажите мне о Берил, — тихо произнесла она. Почувствовала, как замерли его пальцы, и поняла, что застала его врасплох. — Я не ревновала, вы знаете.
— Знаю, — ответил Коннор. — Чтобы вы испытали это чувство, наш брак должен был быть совсем другим. — Его пальцы снова возобновили мягкие круговые движения. — Вы, наверное, решили, что я пытаюсь поставить вас в глупое положение.
— Мне эта мысль приходила в голову, хотя я считала, что этого хотела Берил, а не вы. Мама говорила, что вы когда-то были с ней помолвлены.
— Откуда она узнала?
— Думаю, Берил рассказала ей.
Коннор с отвращением скривил рот:
— Меня это не удивляет.
— Вы все еще ее любите?
Он помолчал, размышляя. Его озадачило то, как она задала вопрос. Почему-то это заставило его задать себе вопрос, любил ли он вообще Берил Уокер. Наконец он ответил:
— Нет.
Но колебание Коннора лишило его шанса на доверие и убедило Мэгги в правильности выбранной линии поведения. Невыносимо было быть женой мужчины, влюбленного в другую женщину. Каким мужем стал бы он для нее? Каким отцом для ребенка? Нет. как ни болезненны принятые ею решения, они правильные. Она могла бы и сама влюбиться в него, ведь у него такие нежные пальцы и такой дразняще протяжный выговор, и куда бы ее это завело?
— Вы больше ничего не хотите спросить у меня о Берил? Она подумала и ответила:
— Нет. Больше ничего. Это его встревожило.
— Разве вы не хотите знать, почему она была в «Сент-Марке»? Провела ли там всю ночь?
— Мне кажется, я поняла почему. И не имеет значения, устроили ли вы себе отдельный номер, чтобы побыть с ней. Я вам уже сказала, что не ревную.
Поскольку Мэгги не хотела этого знать, Коннор почувствовал желание объяснить. Ему хотелось высказаться из духа противоречия, но гордость заставила молчать. Он продолжал поглаживать ее голову.
За несколько секунд до того, как Мэгги уснула, она прошептала:
— Я рада, что мы можем поддерживать приятные отношения.
Коннор вздохнул и откинулся назад, облокотившись спиной на инкрустированное изголовье из красного дерева. Голова Мэгги повернулась набок, щека прижалась к его бедру. Интересно, как долго могут продолжаться такие понятные отношения.
Только до обеда.
Поезд остановился в Филадельфии, и Коннор заказал обед в одном из ресторанов, который принесли прямо в их вагон. Мэгги была растрогана его заботой, и, поскольку он взял на себя весь этот труд, и потому, что она почти весь день чувствовала себя так плохо, она уделила много времени прическе и поискам чего-либо подходящего в своем гардеробе.
Мэгги не заметила, что официанты обернулись и смотрят на нее, когда она вошла в вагон-столопую, и уж наверняка не заметила, что они не спешат отвести взгляды. Она знала, что ее бархатное платье темно-красного цвета элегантно; она только не подозревала, как в нем выглядит.
Коннор знал. Он дал официантам на чай, велел им после прийти за посудой и резко отослал прочь. Взгляд, которым они обменялись, и то, что один из них понимающе подмигнул ему, заставило его стиснуть зубы.
— Какого черта вы это надели? — грубо спросил он.
Мэгги вздрогнула от такого резкого тона. Официанты еще даже не отошли за пределы слышимости. Нахмурившись, она оглядела себя, затем посмотрела на свое смутное отражение в окнах вагона. Ей нравились закругленный вырез горловины, пышные короткие бархатные рукава. Корсаж с длинной баской делал ее талию по моде узкой и без корсета, а бедра по контрасту выглядели более круто изогнутыми. Юбке со шлейфом придавала жесткость нижняя юбка из муслина, так что платье сохраняло элегантность линий, а спереди было украшено переплетением бархатных и шелковых лент. Темно-красный цвет подчеркивал богатое красное золото ее волос и бросал румяный отблеск на щеки, делая ненужными румяна.
Даже та небольшая уверенность в себе, которую она приобрела, надев это платье, сильно пошатнулась. Мэгги несколько раз моргнула, чтобы сдержать слезы, затем вздернула подбородок, упрямо сжав рот, и села к столу.
— Я одевалась не ради вашего удовольствия, — тихо произнесла она, избегая его взгляда. — Я хотела доставить удовольствие себе.
Господи, подумал Коннор, проводя рукой по черным волосам. Она не поняла. Что, черт возьми, она видела, когда смотрела в зеркало? Совсем не то, что видел он. Он схватился за спинку стула и резко выдвинул его из-за стола. Ножки стула проехались по восточному ковру, и на нем образовались складки. Он пнул ногой ковер и сел слева от Мэгги.
Коннор поднял серебряную полукруглую крышку на одном из блюд и передал Мэгги тарелку с ломтиками жареного барашка. Она взяла маленький кусочек и положила на тарелку мятного желе. Уголком глаза Коннор наблюдал, как она потянулась к накрытой крышкой корзинке с хлебом. Он ждал, что сейчас она выпадет из корсажа. Но этого не произошло, и Коннор не знал, что чувствовать — облегчение или разочарование.
— Девки в салуне больше прикрывают груди, чем вы, — резко произнес он.
Мэгги подумала, что никто еще не произносил при ней слово «груди» вслух, разве что говоря о грудке курицы или индюшки. Ее омертвевшие пальцы вцепились в вилку, чтобы не выронить ее. Она с трудом глотнула и ответила сравнительно спокойно:
— Я ничего не знаю о девках из салуна. Это сшито по последней нью-йоркской моде. — Она чуть было не призналась, что вообще не хотела брать с собой это платье.
Она понимала, что ей нечасто представится возможность надеть его, вероятно, ни разу. Но Скай настаивала, и Мэгги уступила.
— И не говорите мне, что мы больше не в Нью-Йорке, — прибавила она, — потому что я уже это знаю. У меня больше не будет случая надеть его, и мои… моя…
— Груди.
— Моя грудная клетка в дальнейшем будет прикрыта должным образом. — С ее точки зрения, тема была исчерпана.
Но не с точки зрения Коннора. Он схватил ее за подбородок и заставил посмотреть на него. Резкие черты его лица стали еще более жесткими.
— Позаботьтесь о том, чтобы так и было, Мэгги, или примиритесь с тем фактом, что мы окажемся в одной постели до развода, — Его взгляд обжег ее холодом. — И если вы снова забеременеете, я уж как следует позабочусь, чтобы ребенок появился на свет.
Глава 8
Мэгги рывком освободилась от руки Коннора и встала. Ее рука взлетела за спину, описала широкую дугу и стала стремительно опускаться. Она была уже на волосок от его лица, когда Коннор перехватил ее за запястье. Он словно тисками сжимал ее в том месте, где бился пульс, пока ее пальцы не разжались. Вилка со звоном упала на тарелку.
Звук привлек внимание Мэгги. Она уставилась на вилку, лежащую на хрупком фарфоре, снова став вилкой, а не оружием, которое могло нанести лицу Коннора непоправимый ущерб, оставив шрам или ослепив его. Мэгги задрожала от страха.
А Коннора трясло от гнева.
— Простите, — произнесла она слабым, сдавленным голосом. — Я никогда…
Голос ее замер, так как его уже не оказалось с ней рядом. Задняя дверь вагона хлопнула так сильно, что Мэгги всем телом ощутила сотрясение от удара.
Она медленно опустилась на стул. Вкусные запахи еды просачивались сквозь серебряные крышки. Но то, что было таким аппетитным, сейчас только вызывало тошноту, и Мэгги, презрев условности и элегантные линии своего платья, сжалась на стуле, подтянув колени к груди, пытаясь побороть тошноту. Она долго сидела так — в голове у нее было почти пусто, она смотрела прямо перед собой, полностью отрешившись от всего окружающего.
Когда Мэгги наконец шевельнулась, все ее тело застыло от скрюченной позы. Она прихрамывала и потягивалась весь обратный путь до спального вагона. Только увидев, что вагон пуст, она выдохнула воздух и осознала, что все это время задерживала дыхание. Ее не интересовало, куда пошел Коннор, чтобы излить свой страшный гаев; она была просто рада остаться в одиночестве.
Мэгги зажгла одну из керосиновых ламп и опустила шторы на окнах. На глаза ей попался флаг с надписью «Новобрачные», и она сорвала его, скомкала и затолкала под стол. Она как раз раздевалась, когда услыхала голоса вернувшихся официантов. По их смеху и фырканью в соседнем вагоне Мэгги поняла, какой ход событий они вообразили, увидев нетронутую еду. Тревожный взгляд Мэгги упал на пустую постель. Как далеки они были от истины!
Раздевшись и набросив на себя ночную сорочку и халат, она постелила постель и нашла комплект белья для Коннора. Отнесла его во второй вагон и положила на одном из диванов. После короткого колебания Мэгги постелила простыни и одеяла и нашла несколько диванных подушечек мужу под голову. Потом проверила, насколько удобно лежать на диване, вытянувшись на нем и повернувшись с боку на бок, чтобы прикинуть его длину и ширину. Ей понадобилось несколько минут, чтобы понять, что Коннору будет очень неудобно.
Она подумала о кровати и о том, что говорил ей недавно Коннор. Не могло быть и речи о том, чтобы разделить с ним постель. Ей не пришлось принимать решения, потому что она уснула, не сделав выбора.
Когда Коннор вернулся на вокзал, оставалось несколько минут до полуночи и несколько секунд до отправления поезда номер 454. Только он поднялся в вагон, как поезд тронулся. Он несколько секунд постоял на площадке, спрашивая себя, следует ли ему отправиться спать на свой диван, или войти в спальный вагон с риском ввязаться в еще один спор с Мэгги. Приглушенный свет, просачивающийся из-под опущенных штор, предупреждал, что Мэгги не спит и ждет его. Интересно, подумал Коннор, беспокоилась ли она, что он может отстать от поезда, или же молилась об этом?
Коннор несколько долгих мгновении смотрел на дверь в спальный вагон. Подумал о том, что придется спать в одежде, что не сможет помыться, что всю ночь не сможет вытянуться, если выберет диван, и не сможет расслабиться всю ночь, если ляжет на полу. Затем вспомнил глаза Мэгги, оскорбленный и загнанный взгляд, боль человека, которого предала. Повернулся к левой двери с площадки и вошел в вагон-столовую.
В вагоне было темно, и он не стал зажигать лампу. Аромат от не съеденной ими пищи все еще стоял в воздухе, но, быстро проведя рукой по столу, он убедился, что все уже унесли. В животе у него урчало, рот наполнился слюной, но не было возможности утолить ни голод, ни жажду. Он сел на один из диванов и начал снимать туфли. Он насмешливо улыбнулся, издеваясь над собой. Он уже начал привыкать к тому, что его нужды остаются неудовлетворенными.
Туфли с глухим стуком упали на пол. Коннор снял носки, затем встал и стащил с себя пиджак и жилет. Оба предмета полетели в направлении кресла. Один попал на него, другой упал мимо. Коннор подергал полы сорочки и вытащил их из брюк. Расстегнул несколько пуговиц и закатал рукава. Быстрый поиск каких-либо подушек не дал результата. Он не нашел ни простыней, ни одеял, но он не очень-то рассчитывал на то, что МэгГи позаботится о его удобстве.
Коннор вытянулся на диване, спрашивая себя, не будет ли второй диван чем-то удобнее, и уснул с мыслью, что надо бы попробовать.
Солнечный свет просачивался из-под опущенных штор. Мэгги чувствовала, как он настойчиво проникает под веки, пытается просочиться под ресницы. Она подвинулась и прикрыла глаза локтем. Покачивание поезда успокаивало, ритмичное постукивание колес по рельсам придавало уверенности. Мэгги зевнула, потянулась. Отняла руку от глаз и начала вставать.
Коннор перевернулся на бок. Его плечо было неудобно прижато к изогнутому подлокотнику дивана, шея изогнута под неестественным углом. Одна лодыжка свисала с одной стороны дивана, другая ступня лежала в дальнем углу. Он вытянулся, снова перевернулся и на этот раз упал лицом вниз на восточный кивер.
Мэгги подскочила, услышав стон Коннора. Она соскользнула со своего дивана и опустилась рядом с ним на колени, положив ладонь ему на спину.
Звук привлек внимание Мэгги. Она уставилась на вилку, лежащую на хрупком фарфоре, снова став вилкой, а не оружием, которое могло нанести лицу Коннора непоправимый ущерб, оставив шрам или ослепив его. Мэгги задрожала от страха.
А Коннора трясло от гнева.
— Простите, — произнесла она слабым, сдавленным голосом. — Я никогда…
Голос ее замер, так как его уже не оказалось с ней рядом. Задняя дверь вагона хлопнула так сильно, что Мэгги всем телом ощутила сотрясение от удара.
Она медленно опустилась на стул. Вкусные запахи еды просачивались сквозь серебряные крышки. Но то, что было таким аппетитным, сейчас только вызывало тошноту, и Мэгги, презрев условности и элегантные линии своего платья, сжалась на стуле, подтянув колени к груди, пытаясь побороть тошноту. Она долго сидела так — в голове у нее было почти пусто, она смотрела прямо перед собой, полностью отрешившись от всего окружающего.
Когда Мэгги наконец шевельнулась, все ее тело застыло от скрюченной позы. Она прихрамывала и потягивалась весь обратный путь до спального вагона. Только увидев, что вагон пуст, она выдохнула воздух и осознала, что все это время задерживала дыхание. Ее не интересовало, куда пошел Коннор, чтобы излить свой страшный гаев; она была просто рада остаться в одиночестве.
Мэгги зажгла одну из керосиновых ламп и опустила шторы на окнах. На глаза ей попался флаг с надписью «Новобрачные», и она сорвала его, скомкала и затолкала под стол. Она как раз раздевалась, когда услыхала голоса вернувшихся официантов. По их смеху и фырканью в соседнем вагоне Мэгги поняла, какой ход событий они вообразили, увидев нетронутую еду. Тревожный взгляд Мэгги упал на пустую постель. Как далеки они были от истины!
Раздевшись и набросив на себя ночную сорочку и халат, она постелила постель и нашла комплект белья для Коннора. Отнесла его во второй вагон и положила на одном из диванов. После короткого колебания Мэгги постелила простыни и одеяла и нашла несколько диванных подушечек мужу под голову. Потом проверила, насколько удобно лежать на диване, вытянувшись на нем и повернувшись с боку на бок, чтобы прикинуть его длину и ширину. Ей понадобилось несколько минут, чтобы понять, что Коннору будет очень неудобно.
Она подумала о кровати и о том, что говорил ей недавно Коннор. Не могло быть и речи о том, чтобы разделить с ним постель. Ей не пришлось принимать решения, потому что она уснула, не сделав выбора.
Когда Коннор вернулся на вокзал, оставалось несколько минут до полуночи и несколько секунд до отправления поезда номер 454. Только он поднялся в вагон, как поезд тронулся. Он несколько секунд постоял на площадке, спрашивая себя, следует ли ему отправиться спать на свой диван, или войти в спальный вагон с риском ввязаться в еще один спор с Мэгги. Приглушенный свет, просачивающийся из-под опущенных штор, предупреждал, что Мэгги не спит и ждет его. Интересно, подумал Коннор, беспокоилась ли она, что он может отстать от поезда, или же молилась об этом?
Коннор несколько долгих мгновении смотрел на дверь в спальный вагон. Подумал о том, что придется спать в одежде, что не сможет помыться, что всю ночь не сможет вытянуться, если выберет диван, и не сможет расслабиться всю ночь, если ляжет на полу. Затем вспомнил глаза Мэгги, оскорбленный и загнанный взгляд, боль человека, которого предала. Повернулся к левой двери с площадки и вошел в вагон-столовую.
В вагоне было темно, и он не стал зажигать лампу. Аромат от не съеденной ими пищи все еще стоял в воздухе, но, быстро проведя рукой по столу, он убедился, что все уже унесли. В животе у него урчало, рот наполнился слюной, но не было возможности утолить ни голод, ни жажду. Он сел на один из диванов и начал снимать туфли. Он насмешливо улыбнулся, издеваясь над собой. Он уже начал привыкать к тому, что его нужды остаются неудовлетворенными.
Туфли с глухим стуком упали на пол. Коннор снял носки, затем встал и стащил с себя пиджак и жилет. Оба предмета полетели в направлении кресла. Один попал на него, другой упал мимо. Коннор подергал полы сорочки и вытащил их из брюк. Расстегнул несколько пуговиц и закатал рукава. Быстрый поиск каких-либо подушек не дал результата. Он не нашел ни простыней, ни одеял, но он не очень-то рассчитывал на то, что МэгГи позаботится о его удобстве.
Коннор вытянулся на диване, спрашивая себя, не будет ли второй диван чем-то удобнее, и уснул с мыслью, что надо бы попробовать.
Солнечный свет просачивался из-под опущенных штор. Мэгги чувствовала, как он настойчиво проникает под веки, пытается просочиться под ресницы. Она подвинулась и прикрыла глаза локтем. Покачивание поезда успокаивало, ритмичное постукивание колес по рельсам придавало уверенности. Мэгги зевнула, потянулась. Отняла руку от глаз и начала вставать.
Коннор перевернулся на бок. Его плечо было неудобно прижато к изогнутому подлокотнику дивана, шея изогнута под неестественным углом. Одна лодыжка свисала с одной стороны дивана, другая ступня лежала в дальнем углу. Он вытянулся, снова перевернулся и на этот раз упал лицом вниз на восточный кивер.
Мэгги подскочила, услышав стон Коннора. Она соскользнула со своего дивана и опустилась рядом с ним на колени, положив ладонь ему на спину.