Страница:
— Да нет же, это ерунда! — убежденно сказал Минич. — Лера, конечно, всегда любила трепаться на тему цареубийства. Это был ее конек, ее любимый предмет для разговора. Но чтобы практически… — Тут Андрей Михайлович Минич вдруг понял, что сказал несколько больше, чем следовало бы, и сказал со злостью: — Уходите, капитан! Можете возвращаться с понятыми, с санитарами, с костоломами. А сейчас уходите…
— Ну, что вы. — Я пожал плечами. — Какие там понятые! Я и так вам благодарен за помощь. Кстати, если вы все-таки увидите в эти дни госпожу Старосельскую, скажите ей о моем визите.
С этими словами я протянул Миничу руку, которую тот с самым мрачным видом не пожал. Уважаю принципы. Если, мол, я торгую порнографией, это еще не означает, что я продажная шкура. Браво. Широк русский человек, подумал я, выходя из подъезда.
При желании можно было бы немного покараулить у дома на тот случай, если господин Минич все-таки связан с этим делом и кинется предупреждать Леру об опасности. Но что-то мне подсказывало, что Андрей Михайлович действительно давно покинул ДА и что отпечаток на глянцевом репертуаре действительно не его.
Я открыл свой список и, поразмыслив, вычеркнул фамилию Минича.
Поехали дальше. Фискалы, как известно, ходят по ночам. А некоторые, вроде меня, даже ездят на своих «Жигулях». На то они, сами понимаете, фискалы. Насвистывая приставшую мелодию, я сел за руль.
Посмотрим, что нам поведает господин Сапего.
Глава 38
Глава 39
Глава 40
Глава 41
Глава 42
— Ну, что вы. — Я пожал плечами. — Какие там понятые! Я и так вам благодарен за помощь. Кстати, если вы все-таки увидите в эти дни госпожу Старосельскую, скажите ей о моем визите.
С этими словами я протянул Миничу руку, которую тот с самым мрачным видом не пожал. Уважаю принципы. Если, мол, я торгую порнографией, это еще не означает, что я продажная шкура. Браво. Широк русский человек, подумал я, выходя из подъезда.
При желании можно было бы немного покараулить у дома на тот случай, если господин Минич все-таки связан с этим делом и кинется предупреждать Леру об опасности. Но что-то мне подсказывало, что Андрей Михайлович действительно давно покинул ДА и что отпечаток на глянцевом репертуаре действительно не его.
Я открыл свой список и, поразмыслив, вычеркнул фамилию Минича.
Поехали дальше. Фискалы, как известно, ходят по ночам. А некоторые, вроде меня, даже ездят на своих «Жигулях». На то они, сами понимаете, фискалы. Насвистывая приставшую мелодию, я сел за руль.
Посмотрим, что нам поведает господин Сапего.
Глава 38
ТЕЛЕЖУРНАЛИСТ ПОЛКОВНИКОВ
Всем хорош мой телевизионный «рафик». Скорость, маневренность, проходимость, плюс затемненные стекла, плюс просторный салон, плюс диванчик в салоне на все случаи жизни. Одно в нем плохо — телефон. И номер телефона, который знают все, кому не лень, от последнего монтажера-сверхурочника на студии до самого нашего Алексан-Яклича. Пока я сидел в «рафике», раздумывая, как лучше подступиться к «Вишенке» и выяснить, кто же все-таки такой этот Ваня Мосин, ожил телефон. Я поднял трубку, намереваясь послать к черту любого. Но не смог этого сделать: звонил не любой, а Александр-наш-Яковлевич. Начальник, как-никак.
— Аркаша, — произнес начальник самым сердечным тоном, в котором проглядывали и просящие интонации. — Выручи меня, очень тебя прошу…
— А в чем дело? — спросил я не слишком любезно. Когда начальство просит, необходимо сохранять осанку и не сбиваться на приторное «да-да, пожалуйста, об чем разговор, сделаем». Иначе совсем на шею сядут.
Выяснилось, что срочно, в пожарном порядке надо заменить внезапно выбывшего из строя Диму Игрунова с МТВ. Димочка, любимец публики, захворал, а через сорок минут у него прямой эфир в программе «Ночная жизнь Москвы». Нужно выйти в эфире сюжетом минут на пятнадцать.
— Ну и пусть выходит кто-нибудь с МТВ, — желчно сказал я. Не любил я тамошнюю публику. Молодые да ранние. — Что у них там, замены нет?
Оказалось, что замена есть, но все не то. Нет у них звезд пока, кроме Игрунова. Так, может, я, соседняя звезда, окажу помощь бедствующей программе? Так сказать, от нашего стола вашему столу.
— Какая, к дьяволу, Игрунов звезда? — разозлился я. — Прямо перед камерой сидит и ковыряет в зубах. Хорошо еще, что не в носу. А потом рассказывает, сюсюкая, как посетил гигиенический салон «Пур ле пти» на Кадашевской набережной и как там пахло шанелью номер восемнадцать. Причем явно врет. Знаю я этот гигиенический салон! Там все двери кабинок с внутренней стороны изрисованы, как на вокзале. И там не только шанели, но даже туалетной бумаги приличной нет…
— Не злись, Аркаша, — миролюбиво сказал Александр Яковлевич. — Ну, не звезда, по-нашему. Но народу нравится. Такой веселый грянувший хам. Стиль жизни.
В этот момент я понял, как совместить приятное с полезным.
— Ладно, — словно бы нехотя соглашаясь, проговорил я. — Уговорили. Только из уважения к вашим сединам. Когда эфир?
— Через сорок пять минут, — сокрушенным голосом сообщил начальник. — Еще минут пять-семь можно будет потянуть за счет рекламы… У тебя ведь вся аппаратура есть в «рафике», я знаю. А бригада с МТВ ждет наготове, бери любого — и вперед.
— Никакого МТВ, — отрезал я, войдя во вкус. — Я работаю только со своей бригадой. Оплата тройная, за срочность. Сюжет выбираю сам.
— Годится, — повеселел Александр Яковлевич и, после краткого обсуждения чисто технических деталей, отключился.
Теперь нужно было спешить. Доехать до «Вишенки» — дело получаса, но еще предстояло собрать свою бригаду. В этом случае телефон в машине — не такая уж скверная вещь. Бригада моя легка на подъем, понимает с полуслова. И для того, что я задумал, годится только она.
Я догадывался, что своими телефонными звонками в неурочное время я, как обычно, отвлеку от дел всех троих — Катю, Журавлева и Мокеича. Катю — от годовалого Петюни и от мужа-коммерсанта. Журавлева — от жены-бизнесменши и разговоров за семейным столом про темпы инфляции. Мокеича — от детектива, который я сам же ему и дал сегодня.
К счастью, я знал, что они с удовольствием отвлекутся от этих дел на час и больше. Катя рада будет отдохнуть от капризного Петюни, а заодно и от нуднейшего супруга. Журавлев от разговоров про инфляцию, которые его уже достали, готов бежать хоть на край света. Что касается Мокеича с его (то есть с моим) детективом, то здесь совсем просто — заложил книгу фантиком и прыг в метро.
Надежды мои оправдались. Переговоры вышли краткими и удачными. А услышав про тройную оплату, сменила гнев на милость даже суровая жена Журавлева. Так что через полчаса, когда я подъехал к «Вишенке», бригада уже ожидала меня в полуквартале от входа и в десять секунд погрузилась в «рафик». Мокеич сразу нацепил наушники и полез проверять аппаратуру, что-то бормоча про картинку. Катя проинспектировала свои переносные софиты, а Журавлев занялся, как всегда, подготовкой микрофонов. Когда все приготовления были сделаны и до выхода в эфир оставалось еще восемь минут, я кратко объяснил команде мой план.
— Через кухню? — поцокал языком Мокеич. — Неглупо. Они сами виноваты — не нужно было совмещать казино с рестораном. Была бы им полная герметичность…
— По башке нам дадут! — радостно сказал Журавлев. Он обожал приключения, просто жена его пока об этом не знала.
— Ой, а за полтора часа управимся? — вдруг вспомнила Катя. — Я забыла, мне же Петюню кормить.
— За пятнадцать минут управимся, — строго сказал я. — Больше прямого эфира нам все равно не дадут. За дело!
Само собой, я не стал посвящать команду в планы моих собственных поисков. Достаточно и того, что им были розданы портреты щекастого Мосина и его дружков. По моей официальной версии, Мосин со товарищи были вице-президентами акционерного общества «ККК» и проигрывали в казино казенные денежки, заработанные их акционерами. Про то, что возможен скандал, я честно предупредил. А про все остальное моим знать не требовалось — для их же собственной безопасности.
Вторжение удалось точно так, как я задумал. Будь на нашем месте рэкетиры, они получили бы от трех парней, караулящих вход в кухню, достойный отпор. Но на телевизионщиков их не успели науськать. Пока они орали что-то предостерегающее, не решаясь, однако, пустить в ход тяжелые предметы и тем более оружие, мы вихрем пронеслись через кухню, миновали курительную комнату и вступили в главный зал. Географию «Вишенки» я знал довольно приблизительно, поскольку появлялся здесь только один раз, и то очень нетрезвым. Впрочем, ошибиться было уже трудно. Главный зал походил именно на главный зал казино.
В ту минуту, когда мы переступили порог потрясающего зала с царицей-рулеткой в центре, на камере у Мокеича зажглась красная лампочка. Пошел эфир. Я забежал вперед и, поправив галстук, предстал перед камерой. Сейчас меня могли видеть пять миллионов москвичей и гостей столицы. Справедливости ради замечу, что моя программа «Лицом к лицу» выходит на всю Россию, и там-то меня могут видеть сто пятьдесят миллионов человек. Потому и популярность моя несколько побольше, чем у Димочки Игрунова. В тридцать раз побольше, господа.
Ладно, сегодня играем на, чужом поле за тройной гонорар.
— В прямом эфире — программа «Ночная жизнь Москвы», — начал я, невольно подражая нахальной игруновской скороговорке. — Как всегда, многолюдно в одном из самых популярных ночных клубов столицы. Бизнесмены и рэкетиры, представители творческих профессий и государственные чиновники, уставшие от дневных забот, собираются в «Вишенке» отдохнуть, расслабиться, поставить на карту свои честно заработанные, — я хитро подмигнул в камеру, — сбережения. Что наша жизнь? Игра! — утверждал один из шекспировских персонажей и был абсолютно прав… — Говоря все это, я заметил за спинами членов моей команды рассвирепевших караульщиков с кухни и главного входа, чью активность, однако, сдерживал бледный пожилой джентльмен в смокинге. Очевидно, это был кто-то из вишневого начальства, который соображал не хуже меня, что такое прямой эфир, и надеялся разобраться со мной при выключенной телекамере, не раньше. Это меня устраивало. Продолжая свой почти игруновский треп, я стал огибать центральную рулетку, между делом вглядываясь в лица сидящих. Кое-кто меня уже узнал и напряженно заулыбался. Очевидно, в стане играющих зародилось опасение, что Аркаша Полковников проведет свой традиционный допрос лицом к лицу. Не могу сказать, что их опасения были совсем беспочвенными — просто из всей публики меня интересовали всего три человека. Вернее, даже один. Бывший бильярдист с мясистыми щеками Ваня Мосин. Если бы его в зале не оказалось, я честно отработал бы прямой эфир на полутонах и потом нашел возможность объясниться с хозяевами «Вишенки». Может быть, они бы еще и заплатили МТВ за рекламу их фешенебельного заведения для мафиози и номенклатуры, разбавленных культурной тусовкой…
Однако щекастый Мосин был здесь. Одну из щек украшала свежая нашлепка из пластыря. Двое молодцов, запечатленных внимательным художником-санитаром из морга, были тут же, сидели по бокам. Продолжая нести обычный игруновский вздор насчет сливок нашего общества, я протанцевал к Мосину и положил ему руку на плечо. Оба его соседа напряглись. Я был уверен, что одно мое неосторожное движение — и они выхватят из-за пазух внушительного вида стволы. По крайней мере, пиджаки у них оттопыривались. Кто же он такой, этот Ваня? — подумал я и решил удовлетворить свое любопытство на публику. Кстати, была и тема для беседы: перед Ваней я заметил большую кучу фишек. Бывший маркер из ЦПКиО явно выигрывал.
— …И вот человеку повезло, — продолжал я, указывая на Мосина. — Красавица-фортуна выбрала его. Представьтесь, пожалуйста, нашим телезрителям.
— Мосин Иван Сергеевич, — машинально представился Мосин. — Служба Безопасности Президента России…
Влипли, лихорадочно подумал я, все так же сладко по игруновски улыбаясь и оглядывая вероятные пути к отступлению. Старик-то в бильярдной не соврал. СБ. Это — соколы. И, судя по всему, Мосин там едва ли не какая-нибудь шишка. Надо было немедленно сматываться. Мое чувство самосохранения, проверенное годами, подсказывало, что нужно удирать, пока целы. Однако какой-то бес во мне требовал довести свой поиск до конца. Потому что едва ли еще представится возможность (да и будет желание) пообщаться с этим щекастым соколом крупного калибра.
— Довольны ли вы, Иван Сергеевич, своим выигрышем? — продолжал петь я, делая знак Мокеичу, чтобы тот взял Мосина крупным планом. Мокеич за камерой был невозмутим, хотя я догадывался, что и ему от общения с соколами тоже не по себе.
Одновременно с вопросом я поднес поближе к лицу Мосина свою открытую левую ладонь, стараясь, чтобы она не попала в кадр, но чтобы Мосин обязательно ее заметил. Получасом раньше, в «рафике», я приклеил прозрачным скотчем к внутренней стороне ладони небольшую бумажку. На ней были написаны только две фамилии: Кириченко и Дроздов.
Если бы эти фамилии для Мосина ничего не значили, он бы равнодушно скользнул по ним взглядом и принялся бы объяснять телезрителям свое довольство или недовольство крупным выигрышем.
Беда в том, что фамилии эти для Мосина кое-что значили. И даже слишком много. В глазах его я увидел на мгновение самый настоящий отчаянный страх, словно он увидел не бумажку, приклеенную скотчем, а пистолетное дуло. В ту же секунду я понял, что сейчас что-то начнется.
— Итак, с вами Аркадий Полковников, мы в прямом эфире, — протараторил я быстро, рассчитывая, что это упоминание заставит Мосина взять себя в руки.
Ничуть не бывало! На сокола, видимо, так подействовали эти две фамилии, что он позабыл про все на свете, даже про камеру, направленную ему в лицо.
— Сволочь! — завизжал Мосин и начал приподниматься из-за стола. Два соседних сокола тоже вскочили. Теперь я уже не сомневался, что у них за пазухой серьезное оружие. Длинные такие пистолеты.
Камера по-прежнему была включена. Телезрителю могло показаться, что Мосин внезапно озверел от простого вопроса о выигрыше.
Я сделал знак уходим своей команде, и мы стали уходить. Точнее, убегать. Еще точнее, драпать с максимальной скоростью.
При этом камера продолжала снимать.
— Аркаша, — произнес начальник самым сердечным тоном, в котором проглядывали и просящие интонации. — Выручи меня, очень тебя прошу…
— А в чем дело? — спросил я не слишком любезно. Когда начальство просит, необходимо сохранять осанку и не сбиваться на приторное «да-да, пожалуйста, об чем разговор, сделаем». Иначе совсем на шею сядут.
Выяснилось, что срочно, в пожарном порядке надо заменить внезапно выбывшего из строя Диму Игрунова с МТВ. Димочка, любимец публики, захворал, а через сорок минут у него прямой эфир в программе «Ночная жизнь Москвы». Нужно выйти в эфире сюжетом минут на пятнадцать.
— Ну и пусть выходит кто-нибудь с МТВ, — желчно сказал я. Не любил я тамошнюю публику. Молодые да ранние. — Что у них там, замены нет?
Оказалось, что замена есть, но все не то. Нет у них звезд пока, кроме Игрунова. Так, может, я, соседняя звезда, окажу помощь бедствующей программе? Так сказать, от нашего стола вашему столу.
— Какая, к дьяволу, Игрунов звезда? — разозлился я. — Прямо перед камерой сидит и ковыряет в зубах. Хорошо еще, что не в носу. А потом рассказывает, сюсюкая, как посетил гигиенический салон «Пур ле пти» на Кадашевской набережной и как там пахло шанелью номер восемнадцать. Причем явно врет. Знаю я этот гигиенический салон! Там все двери кабинок с внутренней стороны изрисованы, как на вокзале. И там не только шанели, но даже туалетной бумаги приличной нет…
— Не злись, Аркаша, — миролюбиво сказал Александр Яковлевич. — Ну, не звезда, по-нашему. Но народу нравится. Такой веселый грянувший хам. Стиль жизни.
В этот момент я понял, как совместить приятное с полезным.
— Ладно, — словно бы нехотя соглашаясь, проговорил я. — Уговорили. Только из уважения к вашим сединам. Когда эфир?
— Через сорок пять минут, — сокрушенным голосом сообщил начальник. — Еще минут пять-семь можно будет потянуть за счет рекламы… У тебя ведь вся аппаратура есть в «рафике», я знаю. А бригада с МТВ ждет наготове, бери любого — и вперед.
— Никакого МТВ, — отрезал я, войдя во вкус. — Я работаю только со своей бригадой. Оплата тройная, за срочность. Сюжет выбираю сам.
— Годится, — повеселел Александр Яковлевич и, после краткого обсуждения чисто технических деталей, отключился.
Теперь нужно было спешить. Доехать до «Вишенки» — дело получаса, но еще предстояло собрать свою бригаду. В этом случае телефон в машине — не такая уж скверная вещь. Бригада моя легка на подъем, понимает с полуслова. И для того, что я задумал, годится только она.
Я догадывался, что своими телефонными звонками в неурочное время я, как обычно, отвлеку от дел всех троих — Катю, Журавлева и Мокеича. Катю — от годовалого Петюни и от мужа-коммерсанта. Журавлева — от жены-бизнесменши и разговоров за семейным столом про темпы инфляции. Мокеича — от детектива, который я сам же ему и дал сегодня.
К счастью, я знал, что они с удовольствием отвлекутся от этих дел на час и больше. Катя рада будет отдохнуть от капризного Петюни, а заодно и от нуднейшего супруга. Журавлев от разговоров про инфляцию, которые его уже достали, готов бежать хоть на край света. Что касается Мокеича с его (то есть с моим) детективом, то здесь совсем просто — заложил книгу фантиком и прыг в метро.
Надежды мои оправдались. Переговоры вышли краткими и удачными. А услышав про тройную оплату, сменила гнев на милость даже суровая жена Журавлева. Так что через полчаса, когда я подъехал к «Вишенке», бригада уже ожидала меня в полуквартале от входа и в десять секунд погрузилась в «рафик». Мокеич сразу нацепил наушники и полез проверять аппаратуру, что-то бормоча про картинку. Катя проинспектировала свои переносные софиты, а Журавлев занялся, как всегда, подготовкой микрофонов. Когда все приготовления были сделаны и до выхода в эфир оставалось еще восемь минут, я кратко объяснил команде мой план.
— Через кухню? — поцокал языком Мокеич. — Неглупо. Они сами виноваты — не нужно было совмещать казино с рестораном. Была бы им полная герметичность…
— По башке нам дадут! — радостно сказал Журавлев. Он обожал приключения, просто жена его пока об этом не знала.
— Ой, а за полтора часа управимся? — вдруг вспомнила Катя. — Я забыла, мне же Петюню кормить.
— За пятнадцать минут управимся, — строго сказал я. — Больше прямого эфира нам все равно не дадут. За дело!
Само собой, я не стал посвящать команду в планы моих собственных поисков. Достаточно и того, что им были розданы портреты щекастого Мосина и его дружков. По моей официальной версии, Мосин со товарищи были вице-президентами акционерного общества «ККК» и проигрывали в казино казенные денежки, заработанные их акционерами. Про то, что возможен скандал, я честно предупредил. А про все остальное моим знать не требовалось — для их же собственной безопасности.
Вторжение удалось точно так, как я задумал. Будь на нашем месте рэкетиры, они получили бы от трех парней, караулящих вход в кухню, достойный отпор. Но на телевизионщиков их не успели науськать. Пока они орали что-то предостерегающее, не решаясь, однако, пустить в ход тяжелые предметы и тем более оружие, мы вихрем пронеслись через кухню, миновали курительную комнату и вступили в главный зал. Географию «Вишенки» я знал довольно приблизительно, поскольку появлялся здесь только один раз, и то очень нетрезвым. Впрочем, ошибиться было уже трудно. Главный зал походил именно на главный зал казино.
В ту минуту, когда мы переступили порог потрясающего зала с царицей-рулеткой в центре, на камере у Мокеича зажглась красная лампочка. Пошел эфир. Я забежал вперед и, поправив галстук, предстал перед камерой. Сейчас меня могли видеть пять миллионов москвичей и гостей столицы. Справедливости ради замечу, что моя программа «Лицом к лицу» выходит на всю Россию, и там-то меня могут видеть сто пятьдесят миллионов человек. Потому и популярность моя несколько побольше, чем у Димочки Игрунова. В тридцать раз побольше, господа.
Ладно, сегодня играем на, чужом поле за тройной гонорар.
— В прямом эфире — программа «Ночная жизнь Москвы», — начал я, невольно подражая нахальной игруновской скороговорке. — Как всегда, многолюдно в одном из самых популярных ночных клубов столицы. Бизнесмены и рэкетиры, представители творческих профессий и государственные чиновники, уставшие от дневных забот, собираются в «Вишенке» отдохнуть, расслабиться, поставить на карту свои честно заработанные, — я хитро подмигнул в камеру, — сбережения. Что наша жизнь? Игра! — утверждал один из шекспировских персонажей и был абсолютно прав… — Говоря все это, я заметил за спинами членов моей команды рассвирепевших караульщиков с кухни и главного входа, чью активность, однако, сдерживал бледный пожилой джентльмен в смокинге. Очевидно, это был кто-то из вишневого начальства, который соображал не хуже меня, что такое прямой эфир, и надеялся разобраться со мной при выключенной телекамере, не раньше. Это меня устраивало. Продолжая свой почти игруновский треп, я стал огибать центральную рулетку, между делом вглядываясь в лица сидящих. Кое-кто меня уже узнал и напряженно заулыбался. Очевидно, в стане играющих зародилось опасение, что Аркаша Полковников проведет свой традиционный допрос лицом к лицу. Не могу сказать, что их опасения были совсем беспочвенными — просто из всей публики меня интересовали всего три человека. Вернее, даже один. Бывший бильярдист с мясистыми щеками Ваня Мосин. Если бы его в зале не оказалось, я честно отработал бы прямой эфир на полутонах и потом нашел возможность объясниться с хозяевами «Вишенки». Может быть, они бы еще и заплатили МТВ за рекламу их фешенебельного заведения для мафиози и номенклатуры, разбавленных культурной тусовкой…
Однако щекастый Мосин был здесь. Одну из щек украшала свежая нашлепка из пластыря. Двое молодцов, запечатленных внимательным художником-санитаром из морга, были тут же, сидели по бокам. Продолжая нести обычный игруновский вздор насчет сливок нашего общества, я протанцевал к Мосину и положил ему руку на плечо. Оба его соседа напряглись. Я был уверен, что одно мое неосторожное движение — и они выхватят из-за пазух внушительного вида стволы. По крайней мере, пиджаки у них оттопыривались. Кто же он такой, этот Ваня? — подумал я и решил удовлетворить свое любопытство на публику. Кстати, была и тема для беседы: перед Ваней я заметил большую кучу фишек. Бывший маркер из ЦПКиО явно выигрывал.
— …И вот человеку повезло, — продолжал я, указывая на Мосина. — Красавица-фортуна выбрала его. Представьтесь, пожалуйста, нашим телезрителям.
— Мосин Иван Сергеевич, — машинально представился Мосин. — Служба Безопасности Президента России…
Влипли, лихорадочно подумал я, все так же сладко по игруновски улыбаясь и оглядывая вероятные пути к отступлению. Старик-то в бильярдной не соврал. СБ. Это — соколы. И, судя по всему, Мосин там едва ли не какая-нибудь шишка. Надо было немедленно сматываться. Мое чувство самосохранения, проверенное годами, подсказывало, что нужно удирать, пока целы. Однако какой-то бес во мне требовал довести свой поиск до конца. Потому что едва ли еще представится возможность (да и будет желание) пообщаться с этим щекастым соколом крупного калибра.
— Довольны ли вы, Иван Сергеевич, своим выигрышем? — продолжал петь я, делая знак Мокеичу, чтобы тот взял Мосина крупным планом. Мокеич за камерой был невозмутим, хотя я догадывался, что и ему от общения с соколами тоже не по себе.
Одновременно с вопросом я поднес поближе к лицу Мосина свою открытую левую ладонь, стараясь, чтобы она не попала в кадр, но чтобы Мосин обязательно ее заметил. Получасом раньше, в «рафике», я приклеил прозрачным скотчем к внутренней стороне ладони небольшую бумажку. На ней были написаны только две фамилии: Кириченко и Дроздов.
Если бы эти фамилии для Мосина ничего не значили, он бы равнодушно скользнул по ним взглядом и принялся бы объяснять телезрителям свое довольство или недовольство крупным выигрышем.
Беда в том, что фамилии эти для Мосина кое-что значили. И даже слишком много. В глазах его я увидел на мгновение самый настоящий отчаянный страх, словно он увидел не бумажку, приклеенную скотчем, а пистолетное дуло. В ту же секунду я понял, что сейчас что-то начнется.
— Итак, с вами Аркадий Полковников, мы в прямом эфире, — протараторил я быстро, рассчитывая, что это упоминание заставит Мосина взять себя в руки.
Ничуть не бывало! На сокола, видимо, так подействовали эти две фамилии, что он позабыл про все на свете, даже про камеру, направленную ему в лицо.
— Сволочь! — завизжал Мосин и начал приподниматься из-за стола. Два соседних сокола тоже вскочили. Теперь я уже не сомневался, что у них за пазухой серьезное оружие. Длинные такие пистолеты.
Камера по-прежнему была включена. Телезрителю могло показаться, что Мосин внезапно озверел от простого вопроса о выигрыше.
Я сделал знак уходим своей команде, и мы стали уходить. Точнее, убегать. Еще точнее, драпать с максимальной скоростью.
При этом камера продолжала снимать.
Глава 39
ГЛАВНЫЙ ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ ПАВЛИК
Эти козлы просто издеваются надо мной! Пока я сижу и ломаю голову, как спасти нашего дорогого Президента от завтрашней опасности, на ТВ не находят ничего лучшего, как показывать кино про покушение на Президента. Правда, на американского. Но хрен редьки не слаще. Сперва я даже потянулся к правительственной связи, чтобы наорать на любое останкинское начальство, которое попадется под руку. Правда, вовремя одумался. Интересно, что я им скажу? Не показывайте фильм про американское покушение, потому что и нашего Президента кто-то собирается завтра грохнуть? Идиотизм. Вот тогда все сразу поймут, что главный сокол Павел Семенович точно дурак, дурак со справкой.
Поэтому вместо телефона я взял в руки пульт и переключил каналы. Пусть они смотрят, я-то зато смотреть не буду. По МТВ шли клипы — из программы «Ночная жизнь Москвы». Хоть эти картинки не раздражают, решил я, под них можно спокойно поразмыслить о завтрашнем дне.
Разберем все не торопясь, как нас учили в моей драной школе милиции. Во-первых, никакого теракта завтра может вообще не состояться. Есть шанс, что покойный фискал ошибся и нас напрасно перебаламутил. В конце концов, раньше никаких покушений не было, и совершенно непонятно, отчего бы им быть раньше? Из-за цен? Но ведь и при предыдущем нашем цены росли дай Боже. И ничего, все обходилось. А наш, между прочим, еще и ста дней своих в новой должности не провел… Кстати, когда там будет сто дней? Я скосил глаза на настенный календарь. Ну вот, уже на следующей неделе. Надо бы не забыть поздравить, шефу будет приятно. Что бы ему только подарить? Где-то я видел у нас том «Краткого курса истории КПСС» с пометками самого Сталина. Шеф последнее время неровно дышит к вождю. Имеет право, раз сидит в его кабинете. Я вот к генералу Власику, главному сталинскому телохранителю, тоже стал относиться по-другому. Пару фильмов даже посмотрел из его архива. Учебных, конечно. Толковый был мужик, знал, как вождя беречь. Я раньше думал, просто был холуй, вроде Поскребышева. Ан нет, граждане, не холуй. Любил он товарища Сталина, вот так. Потому и слетел со всех постов, когда великий вождь приказал долго жить. И я не заживусь, если что, не дай Бог, случится…
Брр. Даже думать про это страшно. Не будем думать. Тем более не очень и умеем.
Я рассеянно взглянул на экран. Клипы сменились рекламными заставками. Сейчас покажут какое-нибудь роскошное заведение, где простые честные россияне проводят время, не думая ни про какие покушения.
Ладно. Рассмотрим, что во-вторых. ВДНХ и Сокольники можно смело отметать. Допустим, террорист будет в Большом. Но мы и здесь не лыком шиты. Завтра с утра запущу в театр своих соколов, пусть каждую былинку проверят. Саперов возьмем, химиков — нет ли каких ядов? Ни одна мышь без спроса не прошмыгнет. Кстати, захватить двух парней из бригады дератизации. Пусть проверят заодно насчет мышей и крыс. Не то что не боюсь, будто какая-нибудь крыса-террористка вопьется нашему Президенту в щиколотку. Но будет очень неудобно, если вдруг несанкционированный мышонок, испугавшись шума, пробежит поблизости. У Большого дренажная система не в порядке, подвалы заливает… Я мысленно усмехнулся, припомнив, как в гостинице «Россия» в номере у шефа завелась крыска. Шуму было на весь квартал. Правда, шеф уже тогда проявил свой характер и вынудил в конце концов закрыть «Россию» на капитальный ремонт.
В общем, с грызунами, большими и маленькими, проблем быть не должно. Да и человек, ежели что, никуда от нас не денется. Соколы наши уже приучены охотиться на человека. Я и сам буду в первых рядах и, если что, не промахнусь. Мой «Макаров» пристрелян и бьет хорошо, кучно.
Что же тебя беспокоит, Павлик? — спросил я сам себя и понял, что не возможный завтрашний теракт. С этим мы как-нибудь разберемся. А вот с генералом Дроздовым как разбираться?
Я взглянул на экран. По-прежнему шла реклама. Мальчик бегал за девочкой и рекламировал мороженое «Кактус». Дядя бегал за тетей и рекламировал противозачаточные средства фирмы «Звягинцев и сын». Потом демонстрировали самого господина Звягинцева, без сына. Тот стоял на фоне конвейера, по которому ползли кружочки в серебристых упаковках. Звягинцев-старший призывал кого-нибудь трахнуть именно в его изделиях… Не-ет, давно пора взяться за эту чертову рекламу. Вот разъедутся иностранцы, я наберусь смелости и поговорю с шефом. Даже мои соколы — и те жалуются. Одно сплошное растление русского народа. А ведь перед выборами обещаны, между прочим, соборность и державность…
На слове «державность» я вновь подумал о генерале Дроздове. Может быть, Президент так пошутил, сказав, что генерал догадывается. А может, и правда. Завтра Мосин пошлет соколов из наружки на кладбище. Пусть поглядят, кто выразит генералу свои соболезнования. И с кем генерал будет разговаривать. Армейскую разведку на это дело он не задействует, точно. Щепетилен генерал, личное с общественным не путает. Кремень-мужик. Потому и страшновато… Хотя если сам начнет копать, мы его все-таки окоротим. Как — пока не знаю, авось до этого дело не дойдет. Я поднял глаза на телеэкран и обомлел.
Прямо на меня с экрана смотрел не кто иной, как мой Мосин. Эфир явно был прямой, поскольку эту нашлепку на щеке Мосин не смог сделать раньше, чем пообщался сегодня со мной. Дело происходило в казино, чуть ли не в «Вишенке». Ах ты, сукин сын! Тебе же ясно было сказано: никуда не ходить, готовиться к завтрашнему! Нет, поиграть стервецу захотелось. Ну, попадется он мне завтра — уйдет от меня еще с десятью нашлепками на голове. Если вообще с головой.
Я стукнул кулаком по ручке кресла. Вот так и узнаешь из телевизора, как твои подчиненные выполняют твои приказы. Вот и…
В это мгновение я обалдел уже совершенно. Если бы у меня под рукой была булавка, я бы немедленно ткнул себя острием.
Потому что камера переместилась с мосинской физиономии на лицо ведущего программы. И я увидел вместо моего любимого Димы Игрунова совершенно постороннюю, но очень-очень знакомую морду…
Полковников! Черт меня побери, Аркашка Полковников!!!
Я почувствовал, что кричу. Или нет: я молчал. Орали с телеэкрана.
Поэтому вместо телефона я взял в руки пульт и переключил каналы. Пусть они смотрят, я-то зато смотреть не буду. По МТВ шли клипы — из программы «Ночная жизнь Москвы». Хоть эти картинки не раздражают, решил я, под них можно спокойно поразмыслить о завтрашнем дне.
Разберем все не торопясь, как нас учили в моей драной школе милиции. Во-первых, никакого теракта завтра может вообще не состояться. Есть шанс, что покойный фискал ошибся и нас напрасно перебаламутил. В конце концов, раньше никаких покушений не было, и совершенно непонятно, отчего бы им быть раньше? Из-за цен? Но ведь и при предыдущем нашем цены росли дай Боже. И ничего, все обходилось. А наш, между прочим, еще и ста дней своих в новой должности не провел… Кстати, когда там будет сто дней? Я скосил глаза на настенный календарь. Ну вот, уже на следующей неделе. Надо бы не забыть поздравить, шефу будет приятно. Что бы ему только подарить? Где-то я видел у нас том «Краткого курса истории КПСС» с пометками самого Сталина. Шеф последнее время неровно дышит к вождю. Имеет право, раз сидит в его кабинете. Я вот к генералу Власику, главному сталинскому телохранителю, тоже стал относиться по-другому. Пару фильмов даже посмотрел из его архива. Учебных, конечно. Толковый был мужик, знал, как вождя беречь. Я раньше думал, просто был холуй, вроде Поскребышева. Ан нет, граждане, не холуй. Любил он товарища Сталина, вот так. Потому и слетел со всех постов, когда великий вождь приказал долго жить. И я не заживусь, если что, не дай Бог, случится…
Брр. Даже думать про это страшно. Не будем думать. Тем более не очень и умеем.
Я рассеянно взглянул на экран. Клипы сменились рекламными заставками. Сейчас покажут какое-нибудь роскошное заведение, где простые честные россияне проводят время, не думая ни про какие покушения.
Ладно. Рассмотрим, что во-вторых. ВДНХ и Сокольники можно смело отметать. Допустим, террорист будет в Большом. Но мы и здесь не лыком шиты. Завтра с утра запущу в театр своих соколов, пусть каждую былинку проверят. Саперов возьмем, химиков — нет ли каких ядов? Ни одна мышь без спроса не прошмыгнет. Кстати, захватить двух парней из бригады дератизации. Пусть проверят заодно насчет мышей и крыс. Не то что не боюсь, будто какая-нибудь крыса-террористка вопьется нашему Президенту в щиколотку. Но будет очень неудобно, если вдруг несанкционированный мышонок, испугавшись шума, пробежит поблизости. У Большого дренажная система не в порядке, подвалы заливает… Я мысленно усмехнулся, припомнив, как в гостинице «Россия» в номере у шефа завелась крыска. Шуму было на весь квартал. Правда, шеф уже тогда проявил свой характер и вынудил в конце концов закрыть «Россию» на капитальный ремонт.
В общем, с грызунами, большими и маленькими, проблем быть не должно. Да и человек, ежели что, никуда от нас не денется. Соколы наши уже приучены охотиться на человека. Я и сам буду в первых рядах и, если что, не промахнусь. Мой «Макаров» пристрелян и бьет хорошо, кучно.
Что же тебя беспокоит, Павлик? — спросил я сам себя и понял, что не возможный завтрашний теракт. С этим мы как-нибудь разберемся. А вот с генералом Дроздовым как разбираться?
Я взглянул на экран. По-прежнему шла реклама. Мальчик бегал за девочкой и рекламировал мороженое «Кактус». Дядя бегал за тетей и рекламировал противозачаточные средства фирмы «Звягинцев и сын». Потом демонстрировали самого господина Звягинцева, без сына. Тот стоял на фоне конвейера, по которому ползли кружочки в серебристых упаковках. Звягинцев-старший призывал кого-нибудь трахнуть именно в его изделиях… Не-ет, давно пора взяться за эту чертову рекламу. Вот разъедутся иностранцы, я наберусь смелости и поговорю с шефом. Даже мои соколы — и те жалуются. Одно сплошное растление русского народа. А ведь перед выборами обещаны, между прочим, соборность и державность…
На слове «державность» я вновь подумал о генерале Дроздове. Может быть, Президент так пошутил, сказав, что генерал догадывается. А может, и правда. Завтра Мосин пошлет соколов из наружки на кладбище. Пусть поглядят, кто выразит генералу свои соболезнования. И с кем генерал будет разговаривать. Армейскую разведку на это дело он не задействует, точно. Щепетилен генерал, личное с общественным не путает. Кремень-мужик. Потому и страшновато… Хотя если сам начнет копать, мы его все-таки окоротим. Как — пока не знаю, авось до этого дело не дойдет. Я поднял глаза на телеэкран и обомлел.
Прямо на меня с экрана смотрел не кто иной, как мой Мосин. Эфир явно был прямой, поскольку эту нашлепку на щеке Мосин не смог сделать раньше, чем пообщался сегодня со мной. Дело происходило в казино, чуть ли не в «Вишенке». Ах ты, сукин сын! Тебе же ясно было сказано: никуда не ходить, готовиться к завтрашнему! Нет, поиграть стервецу захотелось. Ну, попадется он мне завтра — уйдет от меня еще с десятью нашлепками на голове. Если вообще с головой.
Я стукнул кулаком по ручке кресла. Вот так и узнаешь из телевизора, как твои подчиненные выполняют твои приказы. Вот и…
В это мгновение я обалдел уже совершенно. Если бы у меня под рукой была булавка, я бы немедленно ткнул себя острием.
Потому что камера переместилась с мосинской физиономии на лицо ведущего программы. И я увидел вместо моего любимого Димы Игрунова совершенно постороннюю, но очень-очень знакомую морду…
Полковников! Черт меня побери, Аркашка Полковников!!!
Я почувствовал, что кричу. Или нет: я молчал. Орали с телеэкрана.
Глава 40
ВАЛЕРИЯ
Мне стало противно, и я выключила телевизор. Лучше бы и не включала. Захотелось, видите ли, старушке последний раз бросить взгляд на ночную жизнь Москвы.
Ну, вот и бросила. Насладилась. Досадно будет, если эти номенклатурные фейсы, сидевшие вокруг рулетки, окажутся в числе последних моих воспоминаний. Завтра ведь неизвестно как обернется. Да и к тому же, если мне улыбнется удача, Служба Безопасности наверняка постарается меня прикончить. В отместку за горячо любимого. Но это пожалуйста, за это пострадать не жалко. Жалко не пострадать.
Если честно, я выключила телевизор не только из-за этих мордатых прожигателей жизни и проедателей денег. Тут я плюралистка. Раз у нас свобода, пусть себе прожигают и проедают.
Я выключила телевизор, когда убедилась, что на экране в роли ведущего этой пошлейшей программы — сам Аркадий Полковников собственной персоной.
Это было горше всего. Журналистика, конечно, есть вторая древнейшая профессия, и к ведущим таких всевозможных телешоу — вроде Димочки Игрунова — я отношусь с брезгливым сочувствием: кушать-то ведь надо.
Но когда за это дело берется мастер такого класса, как Полковников, — это уже симптом. Симптом того, что я была трижды права и наша гласность кончается.
Самого Полковникова я винить права не имею. Когда сегодня вместо его программы стали неожиданно показывать американский фильм, я поняла, что программа «Лицом к лицу» приказала долго жить. Этот Господин, наш, с позволения сказать, всенародный президент, тихо гнет свою линию. Потихоньку закрывает газеты, убирает из эфира самые острые телепрограммы. Скоро от нашей гласности может остаться одна только пустая оболочка, а от свободы слова — одна только «Свободная газета» Витюши Морозова, нашего русского Коцебу…
Некоторые — и среди них даже отдельные мои бывшие соратники — называют меня фанатичкой Лерой. Я не обижаюсь, но это несправедливо. Я не фанатичка, потому что мои поступки проистекают не из идеи в чистом виде. Я всегда проверяю идею фактами реальной жизни и, лишь убедившись, берусь за дело. Я умею делать выводы даже из малозаметных фактов.
Программа, которую я только что посмотрела, — это факт.
То, что происходит с нашим ТВ, — это реальность.
Вот вам одно из доказательств того, что я права.
Завтра я предъявлю Этому Господину счет.
Ну, вот и бросила. Насладилась. Досадно будет, если эти номенклатурные фейсы, сидевшие вокруг рулетки, окажутся в числе последних моих воспоминаний. Завтра ведь неизвестно как обернется. Да и к тому же, если мне улыбнется удача, Служба Безопасности наверняка постарается меня прикончить. В отместку за горячо любимого. Но это пожалуйста, за это пострадать не жалко. Жалко не пострадать.
Если честно, я выключила телевизор не только из-за этих мордатых прожигателей жизни и проедателей денег. Тут я плюралистка. Раз у нас свобода, пусть себе прожигают и проедают.
Я выключила телевизор, когда убедилась, что на экране в роли ведущего этой пошлейшей программы — сам Аркадий Полковников собственной персоной.
Это было горше всего. Журналистика, конечно, есть вторая древнейшая профессия, и к ведущим таких всевозможных телешоу — вроде Димочки Игрунова — я отношусь с брезгливым сочувствием: кушать-то ведь надо.
Но когда за это дело берется мастер такого класса, как Полковников, — это уже симптом. Симптом того, что я была трижды права и наша гласность кончается.
Самого Полковникова я винить права не имею. Когда сегодня вместо его программы стали неожиданно показывать американский фильм, я поняла, что программа «Лицом к лицу» приказала долго жить. Этот Господин, наш, с позволения сказать, всенародный президент, тихо гнет свою линию. Потихоньку закрывает газеты, убирает из эфира самые острые телепрограммы. Скоро от нашей гласности может остаться одна только пустая оболочка, а от свободы слова — одна только «Свободная газета» Витюши Морозова, нашего русского Коцебу…
Некоторые — и среди них даже отдельные мои бывшие соратники — называют меня фанатичкой Лерой. Я не обижаюсь, но это несправедливо. Я не фанатичка, потому что мои поступки проистекают не из идеи в чистом виде. Я всегда проверяю идею фактами реальной жизни и, лишь убедившись, берусь за дело. Я умею делать выводы даже из малозаметных фактов.
Программа, которую я только что посмотрела, — это факт.
То, что происходит с нашим ТВ, — это реальность.
Вот вам одно из доказательств того, что я права.
Завтра я предъявлю Этому Господину счет.
Глава 41
ПРЕЗИДЕНТ
Телевизор лучше смотреть без звука. Картинка успокаивает. Лица на экране кажутся умными и одухотворенными. А включишь звук — непременно окажется, что они несут какую-нибудь ахинею.
Может, взять и отменить звук на ТВ президентским указом? Оставить только изображение и титры. Было ведь когда-то кино немым, и было оно Великим Немым. А как только заговорило, так сразу начало пороть чушь. Товарищ Сталин любил звуковое кино только потому, что мог отменить любую кинокартину. И те, что ему не нравились, — отменял. Вместе с режиссерами и исполнителями главных ролей. И все было в порядке. Фильмы, которые нравились ему, нравились народу.
Нет, подумал я с сожалением, отменять звук на ТВ, пожалуй, нельзя. Президентские указы лучше всего читать с экрана вслух. С чувством, с толком, с расстановкой. Чтобы все прониклись. Указ номер 1… Указ номер 2… Указ номер 314… Итак, телевидение спасено. По крайней мере на два дня звук я ему оставлю. Жаль, что на ТВ пока так и не узнают, какой я им сейчас царский подарок сделал. Мог бы отменить звук, но оставил. Цените своего государя. Государь суров, но справедлив.
Пока я придумывал и отменял нововведения на ТВ, на экране возникли кадры какой-то кинокомедии. Что-то из современной жизни. Как я успел заметить, действие фильма происходило в казино. Начала я не видел, поэтому не знал, из-за чего там разгорелась ссора. Но сцена погони снята была очень смешно. Да и актер с нашлепкой на щеке играл очень убедительно. Талантливо играл. Можем ведь, когда захотим. Не хуже ваших хваленых американцев. Нет, определенно снято удачно. Причем, этот, с подбитой щекой, чем-то напоминает одного из наших соколов. Только сокол тот дубина, а актер этот щекастый, видимо, очень способный комик. Надо бы поощрить. Жаль, что я не посмотрел в титры и не знаю фамилию. Завтра нужно, будет при случае спросить у Павлика. Он-то с телевизором почти сроднился и все эти киношные дела должен знать. Может, прямо сейчас ему снова позвонить? Да ладно, потерпит до завтра.
Может, взять и отменить звук на ТВ президентским указом? Оставить только изображение и титры. Было ведь когда-то кино немым, и было оно Великим Немым. А как только заговорило, так сразу начало пороть чушь. Товарищ Сталин любил звуковое кино только потому, что мог отменить любую кинокартину. И те, что ему не нравились, — отменял. Вместе с режиссерами и исполнителями главных ролей. И все было в порядке. Фильмы, которые нравились ему, нравились народу.
Нет, подумал я с сожалением, отменять звук на ТВ, пожалуй, нельзя. Президентские указы лучше всего читать с экрана вслух. С чувством, с толком, с расстановкой. Чтобы все прониклись. Указ номер 1… Указ номер 2… Указ номер 314… Итак, телевидение спасено. По крайней мере на два дня звук я ему оставлю. Жаль, что на ТВ пока так и не узнают, какой я им сейчас царский подарок сделал. Мог бы отменить звук, но оставил. Цените своего государя. Государь суров, но справедлив.
Пока я придумывал и отменял нововведения на ТВ, на экране возникли кадры какой-то кинокомедии. Что-то из современной жизни. Как я успел заметить, действие фильма происходило в казино. Начала я не видел, поэтому не знал, из-за чего там разгорелась ссора. Но сцена погони снята была очень смешно. Да и актер с нашлепкой на щеке играл очень убедительно. Талантливо играл. Можем ведь, когда захотим. Не хуже ваших хваленых американцев. Нет, определенно снято удачно. Причем, этот, с подбитой щекой, чем-то напоминает одного из наших соколов. Только сокол тот дубина, а актер этот щекастый, видимо, очень способный комик. Надо бы поощрить. Жаль, что я не посмотрел в титры и не знаю фамилию. Завтра нужно, будет при случае спросить у Павлика. Он-то с телевизором почти сроднился и все эти киношные дела должен знать. Может, прямо сейчас ему снова позвонить? Да ладно, потерпит до завтра.
Глава 42
МАКС ЛАПТЕВ
— Ничего я вам не скажу! — Маленький сухонький Сапего сердито посмотрел на меня. — Вы обманом проникли в мою квартиру, а теперь задаете мне нелепые вопросы. Я имею полное право на них не отвечать… Демократический Альянс, видите ли, вас заинтересовал. Вспомнили прошлогодний снег!
Разговор происходил в большой гостиной квартиры господина Сапего Андрея Юрьевича. Гостиная была похожа на музей. На столе громоздились какие-то пожелтевшие пергамента, в простенках между книжными шкафами висели старинные портреты усатых вельмож с надменными лицами. На одном из портретов был запечатлен, кажется, сам гетман Мазепа с гетманской булавой в правой руке (впрочем, может быть, это был даже вовсе не Мазепа, а просто похож). Книги на полках были современными, но имена авторов какие-то сплошь незнакомые — Квитка-Основьяненко, Котляревский, Винниченко, Хвылевый, Лазарчук. Гоголя же я, сколько ни вглядывался, на полках не обнаружил.
Пока я осматривался, Сапего чрезвычайно неприязненно наблюдал за мной. По габаритам своих усов Сапего вполне мог бы претендовать на соседство своего портрета с гетманскими. Жаль, что комплекцией он не вышел: даже великий Кобзарь на одной из здешних картин, человек не богатырского роста, был выше Сапеги чуть ли не на целую голову. Заметив, что я перестал наконец озираться по сторонам, хозяин квартиры извлек из наружного кармана своей нарядной вышитой рубахи книжечку желто-голубой раскраски и с торжеством сунул ее мне под нос. Судя по всему, это был его решающий аргумент.
Разговор происходил в большой гостиной квартиры господина Сапего Андрея Юрьевича. Гостиная была похожа на музей. На столе громоздились какие-то пожелтевшие пергамента, в простенках между книжными шкафами висели старинные портреты усатых вельмож с надменными лицами. На одном из портретов был запечатлен, кажется, сам гетман Мазепа с гетманской булавой в правой руке (впрочем, может быть, это был даже вовсе не Мазепа, а просто похож). Книги на полках были современными, но имена авторов какие-то сплошь незнакомые — Квитка-Основьяненко, Котляревский, Винниченко, Хвылевый, Лазарчук. Гоголя же я, сколько ни вглядывался, на полках не обнаружил.
Пока я осматривался, Сапего чрезвычайно неприязненно наблюдал за мной. По габаритам своих усов Сапего вполне мог бы претендовать на соседство своего портрета с гетманскими. Жаль, что комплекцией он не вышел: даже великий Кобзарь на одной из здешних картин, человек не богатырского роста, был выше Сапеги чуть ли не на целую голову. Заметив, что я перестал наконец озираться по сторонам, хозяин квартиры извлек из наружного кармана своей нарядной вышитой рубахи книжечку желто-голубой раскраски и с торжеством сунул ее мне под нос. Судя по всему, это был его решающий аргумент.