Гусейнов Рустам. Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе)

   Он выбросил узелок в мусорный бак, стоявший у выхода со двора.
   Глава 36. ГЛАВНЫЙ
   До этого дня лишь однажды приходилось ему убивать человека. Но это было совсем другое. Прошлым летом Баев попросил его лично пристрелить в камере одного упрямца некоего Холкина - председателя совхоза имени Карла Маркса. Тот в течении трех месяцев, несмотря на обильное применение специальных методов допроса, несмотря на то, что арестовали уже и жену его, и дочь, что охранники раздевали и лапали при нем их обеих, наотрез отказывался подписывать что-либо и все грозил вывести на чистую воду "фашистское гнездо баевских прихвостней". Баев опасался его, кажется, потому, что совхоз его был из обложенных лично Степаном Ибрагимовичем продуктовой данью, и при случае тот действительно мог, вероятно, выдать на Баева кое-какой компромат; и при случае, опять же, мог этот компромат прийтись кому-нибудь ко двору. К тому же, выяснилось случайно, что один из надзирателей в тюрьме, был родом из того же села, что и Холкин, чуть не из соседнего дома, и Баев решил, очевидно, от греха подальше не связываться с ним.
   Войдя тогда в одиночную камеру к Холкину, валявшемуся на полу после очередного допроса, Харитон без лишних слов пустил ему пулю в лоб. Оформили все, как попытку Холкиным нападения на него с целью захвата оружия. Никаких особенных эмоций Харитон не ощутил в себе.
   Да, по правде говоря, и теперь - после двух убийств за один день - ничего сверхъестественного не творилось у него в душе. Было чувство словно бы физической нечистоплотности, и была еще во всем теле неожиданная усталость. Иногда его пошатывало слегка. Хотелось вымыть руки и выпить стаканчик водки.
   Все же прочие чувства, происходившие от былых его симпатий к Вере Андреевне, он сумел подавить в себе усилием рассудка еще пару часов назад. Да, Вера была красивая и умная девушка, но раз случилось так, что вместе им быть не судьба, нужно просто вовремя уяснить себе, что в мире есть еще много красивых и умных девушек. И лучше пожертвовать одной из них, чем погубить себя вместе с ней.
   "Все же отравить или застрелить - это как-то проще, размышлял Харитон, шагая уже по Советской. - Главное, что сам к человеку не притрагиваешься. Приличнее как-то, - припомнил он словцо Степана Ибрагимовича. - Ну, что сделано, то сделано."
   Надо сказать, что о Зинаиде Олеговне к этому времени он уже и вовсе не вспоминал. Если до сих пор сохранялось в нем какое-то чувство от утреннего убийства матери, то это было чувство облегчения. О предстоящей возне с похоронами, о том, что остался он теперь один на один с хозяйственными заботами, положил он себе размыслить после.
   Когда проходил он по Советской мимо "Прогресса", как раз закончился последний сеанс, и из бокового выхода кинематографа на улицу вываливалась толпа. Он остановился на минуту, чтобы пропустить ее и не толкаться. Стоя под фонарным столбом, думая о своем, механически поглядывал на народ. Люди выходили почти все оживленные, радостные, разговаривая друг с другом, смеялись. Мелькнула ему в толпе и пара знакомых лиц. Вот это, кажется, прошел в компании мимо него сосед по подъезду. А вот эта девушка... Стоп. Что-то неясное еще в первую секунду заставило его вздрогнуть. Вот эта девушка... Она вышла из кинотеатра одна и пошла в сторону Парадной. Несколько мгновений было у Харитона, чтобы вглядеться в ее лицо. Где он видел ее? Ну, да, да! Это же она - Елена Бруно. То есть, какая еще, к черту, Бруно; ну, та, та самая, которая была на кладбище под окном его кабинета в пятницу, в полночь.
   Первое яростное движение Харитона было броситься к ней, схватить ее за руку, крикнуть ей в лицо... Но что именно крикнуть? Да и стоит ли кричать? А не разумней ли для начала проследить за ней, узнать, где живет она, выяснить, наконец, кто она такая, как могла проникнуть тогда на кладбище?
   Шагах в тридцати Харитон пошел вслед за ней по Советской. Девушка шла не быстро, не медленно - спокойным шагом, не оборачивалась. Одета она была в нарядное черное платье с юбкой-колоколом от тонкой талии до колен. В руке несла белую лакированную сумочку. Каблучки ее туфель цокали по тротуару. Покуда шли они по Советской, он мог не опасаться, что она заметит его - кроме них на улице было еще довольно народу. Но в конце ее, свернув на Желябова, они оказались одни, и Харитон на всякий случай еще поотстал.
   Чем далее, тем более становилось однако похоже, что шла она туда же, куда и сам он до встречи с ней. Желябова, Кирова, и точно - махнув сумочкой, девушка свернула в Краснопролетарский переулок. Возле дверей райотдела он почти догнал ее. Несколько секунд повременив, открыл дверь и увидел, что, пройдя охранника, она уже поднимается по лестнице. А охранник, увидев Харитона, весь так и подался к нему, перегнулся через барьер. Это был тот самый охранник, к которому подходил Харитон после того, как битый час напрасно проискал ее на кладбище.
   - Товарищ старший лейтенант, вы тогда спрашивали о женщине, про женщину, тот раз, ночью, - забормотал он тихонько, оглядываясь на девушку, миновавшую уже лестничный пролет. Она, она самая, - покивал он головой ей вслед. - Вы уже ушли тогда, а она выходила - вы просили, я запомнил - в половину четвертого вместе с товарищем Леонидовым. И сейчас у ней от него пропуск.
   - Я понял, - кивнул ему Харитон и быстро пошел по лестнице.
   Вслед за цоканьем каблучков, он поднялся на третий этаж, пошел по коридору, свернул за угол, и успел увидеть еще, как закрылась за ней дверь леонидовского кабинета. Больше сдерживать себя не было нужды. Быстро подойдя к двери, он с силой распахнул ее. Распахнув, увидел, что Леонидов сидит, развалясь, за своим столом, а девушка прикуривает папиросу, стоя напротив него. Оба они обернулись навстречу ему.
   - Сукин сын! - крикнул Харитон, шагнув в кабинет.
   Он ожидал, конечно, секундного смятения, затем панибратских шуток, заискиваний, смеха - чего-нибудь в этом роде, но, странно - лицо Леонидова не выразило в ответ ему ни тени замешательства, ни даже улыбки.
   - Не ругайся при даме, - сказал он, совершенно спокойно глядя на Харитона. - Ты где шлялся?
   Вопрос этот оказался настолько неуместным и неожиданным, что в результате его на какое-то время растерялся сам Харитон.
   - Твое какое дело? - буркнул он злобно, подойдя к столу, и тут увидел на нем огромную желтую дыню.
   Она лежала посреди стола на железном подносе из их буфета, в ней вырезан был один кусок, внутри виднелась сочная сахаристая мякоть, слипшаяся масса семечек. Он помолчал несколько секунд, глядя на нее, пытаясь припомнить нечто, что, кажется, прежде остального необходимо было выяснить ему теперь. Но мысли его рассыпались.
   - Так, говоришь, не слышал ты тогда патефона, да? пробурчал он только. - Пятница, тринадцатое, говоришь, люстра с потолка. Ладно, погоди, попляшешь ты еще у меня.
   Лишь теперь сообразив, по-видимому, что к чему, девушка громко рассмеялась вдруг. Ей сделалось настолько смешно, что, смеясь, она даже отошла в сторону. Тогда Харитон, обернувшись, взялся, наконец, внимательно рассмотреть ее, и она понравилась ему. Лицо ее было смазливо, и ему отчетливо припомнился вдруг бюст ее под легкой сорочкой, на который смотрел он сверху вниз из окна.
   Через какое-то время усмехнулся, наконец, и Леонидов.
   - Ну, ладно, - сказал он и вдруг поднялся из-за стола. Вероника, у нас разговор. Ты здесь будешь?
   - А куда мне еще?
   - Пойдем, - он взял со стола какую-то бумагу и кивнул Харитону на дверь.
   - Куда?
   - Пойдем, пойдем, - тянул его за рукав Алексей.
   Пожав плечами, Харитон вышел вслед за ним в коридор.
   - Кто это такая? - спросил он.
   - Кузина моя, - ответил Леонидов. - В гости ко мне приезжает время от времени.
   Пройдя всего несколько шагов, он вдруг остановился, оглянулся по сторонам, вытащил из кармана связку ключей и отпер соседнюю со своим кабинетом дверь с надписью "Электрощитовая". До сих пор Харитон никогда и внимания не обращал на эту дверь. Странно, подумал он, откуда мог быть у Леонидова ключ от нее?
   - Заходи, - пригласил его Алексей, сам вошел первым и включил свет.
   И тут Харитон вдруг вспомнил.
   - Ну, так, - сказал он, нахмурившись, и подошел вплотную к Леонидову. - Отвечай быстро - откуда узнал, что говорила моя мать тогда, ночью?
   - Баева с Мумриковым арестовали час назад, пока ты шлялся неизвестно где, - пропустив вопрос мимо ушей, сказал тот и запер дверь изнутри.
   - Как это арестовали? - мгновенно потерялся Харитон. Кто?
   -... в кожаном пальто, - внушительно посмотрел на него Алексей. - Я тебя поздравляю, - сказал он и протянул ему лист бумаги, который захватил с собой. - На его место назначен ты.
   Осоловевшим взглядом Харитон уставился в бумагу. Это оказался по всей форме составленный приказ областного управления НКВД о назначении его начальником Зольского РО НКВД с присвоением ему звания капитана госбезопасности. Дважды он перечитал этот приказ. И, скорее, испуг, чем радость, вызвал он в нем.
   - Почему? - пробормотал он. - Что это такое? Что это значит?
   - Это значит ровно то, что я уже сказал тебе; больше ничего. Присаживайся. В ногах правды нет.
   Харитон, наконец, огляделся вокруг. "Электрощитовая" оказалась небольшой комнатой об одном окне, по всему периметру обставленная стандартными кабинетными столами. Никаких щитков, кабелей, счетчиков, рубильников - того, что могло бы ассоциироваться с надписью на двери, не было здесь и в помине. Все столы, впрочем, до предела были заставлены всевозможной аппаратурой, но аппаратурой иного рода. Стояло на них по крайней мере пять магнитофонов, не менее семи телефонных аппаратов, валялось три-четыре пары наушников, и было еще несколько приборов со стрелками и кнопками, назначение которых Харитону было неизвестно. Между столами стояло три стула, а из-за глухих бурых штор на окне выглядывало то, что с таким азартом, но тщетно искал он в ту ночь - медный патефонный раструб. Он, впрочем, едва и отметил про себя эту находку было уже не до того.
   Вслед за Леонидовым он присел на один из стульев. В голове его была натуральная каша.
   - Что тут происходит, Алексей, объясни, - почти взмолился он.
   - Да ничего уже не происходит, голубчик. Все уже произошло. Пару часов назад на двух машинах приехала к нам из Москвы компания во главе с одним не совсем незнакомым мне полковником, предъявили ордер на арест, подписанный товарищем Ежовым, забрали Мумрикова и Баева, немного порылись у них в бумагах, оставили этот приказ и укатили обратно на Лубянку. Лишил ты себя, Харитоша, любопытного зрелища под названием "арест майора Баева". Рвал и метал наш Степан Ибрагимович, брызгал слюной и сыпал проклятьями.
   - И что теперь будет? - довольно глупо поинтересовался Харитон.
   - А ничего не будет. Будем работать лучше и веселей под твоим чутким руководством. Зачем нам враги народа во главе районных органов НКВД?
   - Это ты устроил? - начал, наконец, соображать он.
   Леонидов рассмеялся.
   - Закурить не найдется, гражданин начальничек? - игриво спросил он.
   Харитон достал из кармана и протянул ему пачку папирос, закурил заодно и сам. Алексей еще некоторое время молчал, дымя и улыбаясь, как чеширский кот.
   - Ну, я, я, - покивал он затем. - Мы - напару со Свистом. Но согласись - обнаглел ведь старик вконец. На райком клал ежедневно, барщину завел, капризы каждый день. Малькова засадить после статьи в газете - это уж ни в какие ворота не лезло. Малькова, кстати, распорядись сегодня же освободить с извинениями. Вере-то это депутатство - как пожарнику лифчик. Старик на нее глаз положил тогда - ты заметил? Этим, по правде, меня особенно разозлил. Нипочем ведь не успокоился бы, пока не испортил девушку, старый кобель.
   Харитон простонал вдруг в голос.
   - Ты чего? - изумился Алексей.
   - Черт, черт, черт! - громко выругался он, вскочил со стула, приложил кулак ко лбу. - Почему ты не сказал мне раньше?
   - Да как бы я сказал, дружище? А если б не вышло ни хрена? Я ведь тоже рисковал, поди.
   - Почему ты не сказал мне раньше? - повторил Харитон и, обессиленный, опустился обратно на стул.
   - Да что случилось-то?
   Но Харитон уже взял себя в руки.
   - Ничего, - покачал он головой.
   - Да ты хоть рад, дружище? - помолчав, ткнул его в плечо Леонидов. - Очнись! Мы теперь главные с тобой в этом городке. Эх, ужо и поставим мы его на уши! А ты назначишь меня своим заместителем, а?
   Харитон только тупо смотрел на него. Ему, конечно, необходимо сейчас было хотя бы часок посидеть одному в тишине, чтобы как-то утрясти у себя в мозгу все произошедшее.
   - Хотя можешь и не назначать, - тут же махнул рукой Алексей. - Мне наплевать по большому счету. Но только чур, Харитоша! - поднял он вверх указательный палец. - У нас со Свистом был один уговорчик: баевская усадьба на ближайшие полгода моя. Так что не обессудь - вселишься в нее зимой, а до той поры роток не разевай.
   "Вере ведь не соврал насчет капитана, - пришло вдруг в голову Харитону, и жуткая досада снова рванула душу ему. Всего-то ведь на каких-нибудь полчаса поспешил. Надо же, надо же! Почему все так?"
   - Ты чего так смотришь, а? Ладно, ладно, не переживай, продолжал тем временем балаболить Алексей. - Захочешь - будешь ночевать у меня хоть каждый день. Домик вместительный. Выпишу я теперь на лето из Москвы своих бандитов - баевские именины тебе пионерским утренником покажутся. Банька, девочки, шашлычки. Знаешь, Харитоша, что такое маскарад-ню? Это когда все в масках и все голые. Танцы до упаду при свечах, и все друг друга путают. Васьки Суровцева затея - другана моего.
   - Что это все такое? - спросил вдруг Харитон, головою поведя вокруг.
   - Это? Ах, это, - Леонидов многозначительно усмехнулся. Это, брат, такая штука. Такая штука, брат, - паясничая, завел он глаза. - Ни в сказке о ней сказать, ни пером описать. Это, мой юный друг, комната прямой правительственной связи - с Кремлем и Лигой наций. Пора, пора тебе, Харитоша, входить в круг настоящих дел Зольского РО НКВД. Т-сс, - приложил он вдруг палец к губам. - Я стану твоим Вергилием в этом кругу.
   Вместе со стулом он мгновенно сдвинулся к одному из столов, водрузил на голову наушники и принялся щелкать клавишами на магнитофоне. Щелкал, впрочем, не слишком долго перемотал пленку, переключил какие-то проводки и повернулся опять к Харитону - судя по улыбке, приготовился наблюдать эффект. В ту же секунду магнитофон зашипел слегка и вдруг произнес голосом Зинаиды Олеговны:
   - Беспокойно лежится мне, Харитон. Чувствую ясно, как приближается суд. Уже трубят вокруг трубы, уже несутся по небу всадники, и апокалипсис вершится на наших глазах.
   - Мама, мама, - ответил ей сам Харитон в магнитофоне. Ложись, пожалуйста, спать.
   Эффект - в виде выражения Харитонова лица - очевидно, удовлетворил Леонидова. Остановив пленку, он захихикал с чрезвычайно довольным видом.
   Харитон задыхался.
   - Это что, моя квартира прослушивается отсюда?
   - Как ты догадался? - хихикал Алексей. - Вот сообразительный черт! Ладно, ладно, не раздувай ноздри - не только твоя. Всех можно прослушать, весь райком, весь исполком, все спецквартиры и спецдома, за исключением баевского дома и моей квартиры. Все кабинеты здешние, за исключением опять же баевского и моего - отгадай почему? Правильно - потому что мы все это и придумали. Ну, вернее, придумал-то я, Баев только пользовался - особые папочки подшивал. Это ведь моя специализация в институте была, чтоб ты знал - технические средства дознания. Я и в Зольск-то приехал поначалу практиковаться - с нуля вот эту комнатку соорудил. Ну, чего ты на меня вылупился, как на врага народа?! Ты же теперь и будешь ею пользоваться.
   - А где жучки?
   - В телефонах, разумеется. Где же им быть? У тебя возле дивана стоит.
   Харитон полез опять за папиросами, прикурил. Руки его дрожали.
   - Когда ж ты успеваешь подслушивать за всеми?
   - Я и не стараюсь за всеми. Кому это нужно? Так уж, иногда зайдешь на досуге - покурить, кнопочками пощелкать. Бывает, что-нибудь любопытное и услышишь. А иногда Баев попросит последить за кем-нибудь. Ну, тогда ставишь магнитофон писать, потом прокручиваешь.
   - А дальше?
   - А чего дальше? Дальше Баев на крючок сажает того, кого ему нужно, а мне спасибо говорит. Так или иначе все у него на крючке сидели. Кроме меня, хе-хе. Ивана Иваныча, кстати, застукали мы вот так на воровстве со стройки. Ну, знаешь, через пустырь от тебя исполкомовский дом строится. Думаешь, почему так долго? Да потому что Иван Иваныч наш грузовиками оттуда кирпич и известку в дачный поселок возил. Сам строился и другим продавал.
   - Почему ж не посадили?
   - А на хрена? Мужик он покладистый. На крючке - так и вовсе ручной. С Баевым, я так думаю, поделился по-братски. Материальчик-то, впрочем, хранится. Так что будешь и ты его за жабры держать.
   - А на меня материальчик тоже хранится? - щурясь от дыма, поинтересовался Харитон.
   - Не знаю, не знаю, приятель, - улыбался Леонидов. Посмотришь сам у Баева в закромах. Что до меня касательно, то материальчик я на тебя собирал исключительно дружеский. И старику, прошу заметить, никогда на тебя не ябедничал. Одно время, помню, зело полюбил я сюда ходить, когда вел ты дело некой гражданки Лавреневой.
   - Сволочь! - не выдержал Харитон, вскочил со стула, нервно прошагал до двери и обратно.
   - Конечно, - снова захихикал Алексей. - Дождешься от тебя доброго слова. А ведь, прошу заметить, старик так и не узнал, почему это расхитительница социалистической собственности Акулина Лавренева отделалась за все про все годом принудработ. Хе-хе! А твоя метода допросов мне очень понравилась. Свист на этот счет - тоже парень не промах, спецквартирку его любопытственно бывает послушать, но до тебя, спору нет, ему далеко. Захожу к тебе, бывало, в кабинет на другой день, и все думаю, где же это вы тут вытворяли все? Неужто на том куцем диванчике? Хотел было даже стремянку на кладбище снести, к твоему окну придвинуть, да постеснялся. Природная застенчивость, увы, с рождения лишает меня в этой жизни самого интересного.
   - Ладно, заткнись, - уже спокойнее попросил Харитон, прошелся по комнате, разглядывая аппаратуру. Похоже, он начал все же собираться с мыслями. - Скажи, а квартиру Кузькина можно прослушать? - спросил он через некоторое время.
   - Увы, - развел руками Алексей. - Телефона у него нет. Опрометчивый был шаг - поселить прокурора в нетелефонизированном районе. Недоглядел в свое время Степан Ибрагимович. Впрочем, панику-то с этим Кузькиным развели, по-моему, напрасно. Пустое это все. Мог ведь просто погорячиться человек, или нервы сдали. Хотя посадить-то его все равно, конечно, не мешало бы. Тебе ведь сейчас так и так какой-нибудь сюжетец покрупней разыграть нужно, рвение выказать. А он фигура подходящая.
   - Почему?
   - Ну, как почему? Райком без директивы трогать нельзя уже дважды целиком выгребали. Исполком пока тоже не стоит лучше Ивана Иваныча ты сейчас никого не найдешь. А кто еще у тебя есть? Вольф что ли - это не серьезно. А вот Кузькина вполне можно было б в хороший крупный сюжет вставить - тем более, раз и повод есть подходящий.
   Подойдя к окну, Харитон отдернул занавеску, несколько времени постоял в задумчивости, глядя на патефон, потом вдруг покрутил ручку, и опустил на завертевшуюся пластинку иглу. В медной трубе послышались щелчки, треск, затем заиграла музыка поначалу просто печальная, затем - уже громче - печальная и тревожная одновременно; вскоре запел на незнакомом языке мужской бас. Эта самая пластинка и играла той ночью, когда подходила к его раскрытому окну Вероника. Смяв в пепельнице папиросу, Харитон засунул руки в карманы галифе и минуту слушал молча, прислонясь спиной к стене.
   - Что это такое? - спросил он.
   - Реквием Моцарта, - сказал Алексей. - А что, голуба, пробрало тебя тогда?
   Харитон не ответил и, повернувшись спиной к Леонидову, стал смотреть в окно. Полная золотая луна стояла прямо над куполом церкви - как бы вместо креста. Глядя на нее, почему-то вспомнил он вдруг, как месяц назад в Москве, в парке Горького, уже поздно вечером сидели они на скамейке с Верой Андреевной. Он что-то рассказывал ей - кажется, о позднем классицизме в архитектуре, об ампире, как воплощении государственного могущества. Она слушала его с интересом, улыбалась, а над деревьями всходила такая же точно луна. Рассказывая, он думал все, нельзя ли теперь попробовать поцеловать ее. Сердце его билось часто, но он так и не решился - побоялся поспешить, смазать неловкостью проведенное вдвоем воскресение. Куда торопиться, рассудил он тогда.
   Что-то делалось все более кисло в душе Харитона. От музыки ли этой, от воспоминаний о Вере. Что-то ведь нужно будет еще придумать для Алексея. Правды он не поймет. Как же глупо все получилось. Тоска, тоска...
   - Слушай, Леонидов, - сказал он вдруг, не оборачиваясь, Ты, вообще говоря, твердо уверен, что все это нужно?
   - Что - это? - не понял тот.
   - Ну, то что мы делали все это время при Баеве. Все эти сюжеты. В таком количестве.
   - Что это ты вдруг, приятель, идиотские вопросы задавать начал?
   - Почему же идиотские? - обернулся, наконец, Харитон, посмотрел в глаза Леонидову. - Ты считаешь, все это так и нужно?
   - А ты считаешь, Баев этим от любви к искусству занимался?
   - Откуда мне знать. Тебе с твоими связями виднее.
   - Тебе тоже будет теперь виднее, не беспокойся. Скорректируют тебе завтра планчик из управления, будешь тогда рассуждать на философские темы. Чтобы удержаться здесь, и меня не подвести, Баева ты должен будешь переплюнуть уже до конца квартала - это ты учти.
   - Переплюнуть? - повторил Харитон и, поморщившись, потер лоб ладонью. - Но ведь это абсурд, Леонидов.
   - Что - абсурд?
   - Ты понимаешь, о чем я говорю. Вот этот "планчик" абсурд.
   - Что-то ты не в себе сегодня, - внимательно посмотрел на него Алексей. - Это не абсурд, дорогой мой, это государственная карательная система, она же система профилактики и устрашения. Мы с тобой работаем в ней. А задумываться о ее устройстве - не наша задача. И задумываться, прошу заметить, ты начал очень не вовремя.
   Харитон помолчал немного, затем вздохнул и махнул рукой.
   - Значит, по-твоему, так и нужно, да? - пробормотал он. На благо государства, для общей пользы, и все такое.
   Леонидов все смотрел на него, потом, наконец, усмехнулся.
   - На твое благо это нужно. На твое и на мое тоже. Такая это жизнь, голубчик, мы так попали с тобой. И попали удачно. Рыба ищет, где глубже, человек, где лучше, все прочее - от лукавого. Все люди живут ради удовольствия. А мы с тобой, ты и я - элита. Нам позволено многое, потому что другим не позволено ничего. И думать нам с тобой надо только о том, как удержаться в ней. Знаешь, дружище, если можно было б иметь все то, что мы с тобой имеем, разводя гладиолусы, я бы с удовольствием разводил гладиолусы. Но вот так устроена жизнь - чтобы выплыть самому, приходится постоянно топить других. А почему она так устроена, Харитоша, что такое хорошо, и что такое плохо, пусть размышляют те, кто оказался в ней на дне. Им ничего другого не остается.
   Оборвав музыку на полуфразе, Харитон снял иглу с пластинки, вернулся к своему стулу, сел, взял со стола приказ и, закурив, бог знает какую уже за этот день, папиросу, минуту молча смотрел в него.
   - Ну, будем тогда выплывать вместе, - сказал он, наконец. - И хоть друг друга не топить, так?
   Леонидов рассмеялся.
   - Пойдем-ка тяпнем коньячку, философ, закусим дынькой, с Вероникой тебя познакомлю. Обмыть надо все же шпалу твою.
   Харитон недолго задержался в кабинете у Алексея. Коньяку выпил всего одну стопку, съел ломоть дыни. Какая-то злая не вполне еще определенная решимость постепенно вытесняла в душе его растерянность и досаду.
   "Главный теперь в этом городке," - несколько раз повторил он про себя, и не то, чтобы радость, но какое-то особое упоение чувствовал он от этого.
   Оставшаяся неудовлетворенной страсть его к Вере Андреевне, которую подавил он в себе по приказу Баева, страсть, разрешившаяся так нелепо, снова как будто оживала в нем, но теперь по-иному. Мысль о том, чем мог бы стать он для нее в этом новом образе "главного", была мучительна, будоражила разум, требовала исхода. Запоздалая ненависть к Баеву, ненависть к непоправимому капризу судьбы, лишившей его одной из главных человеческих радостей, ненависть вообще - ни к кому конкретно, терзала его. Но ненависть эта могла теперь в любое время найти себе достойный исход - он почти физически, чем далее, тем более, ощущал это, и вот в этом-то было упоение ею. И сами терзания становились поэтому отчасти даже приятны.
   Коньяк был вовсе не нужен ему теперь. Он не хотел расслабляться - рюмки было довольно. Мысли его делались все быстрее, поспешно сменяли друг друга, оставляя скрытыми звенья ассоциаций.
   Топить, чтобы удержаться. И чтобы не было больше в жизни его нелепых ошибок. Система устрашения - это звучит. Он работает в этой системе. Он главный в ней в этом городке. Нет, что касается его, то он не хотел бы выращивать гладиолусы. Что это нашло на него? Луна, ампир, чертово колесо. Государственное могущество. Да, государственное могущество. Леонидов может не беспокоится - если надо, он переплюнет Баева.
   Леонидов, впрочем, и не беспокоился вовсе - ерничал и подхихикивал сам себе по обыкновению. Кстати, судя по тому, как Вероника уселась к нему на колени, одной рукой обняв его за плечи, покуда выпивали они и закусывали дыней, трудно было предположить, что она приходится ему кузиной. Вероника, впрочем, игриво улыбалась и самому Харитону. Но вскоре он оставил их вдвоем и, захватив с собою приказ, прямиком направился в баевский кабинет. В бывший баевский кабинет.