Страница:
В то время как Брендон проводил мучительную ночь в Парке Золотых Ворот, Лорел ждала, как ей казалось, бесконечно долго у парома. После мучительной езды через Сан-Франциско она провела целый день вместе с несколькими тысячами ожидающих. Очереди растягивались на кварталы и двигались гнетуще медленным шагом.
Большинство ожидавших возможности попасть на паром в Окленд вели себя спокойно. Те немногие, что создавали трудности, быстро приводились в чувство солдатами, поддерживающими порядок. Общее несчастье сблизило людей.
Лорел, убитая горем, смотрела вокруг себя словно сквозь туман. Первый шок от смерти Брендона несколько смягчился, и ему на смену пришло смирение. Она тихо плакала часами, охваченная болью и воспоминаниями, думая только о Брендоне. В течение нескольких лет весь ее мир вращался вокруг него. Даже два года в Бостоне, когда она считала его женихом Беки, она знала, по крайней мере, что он жив и она сможет увидеть его снова. В Мексике, когда его укусила змея, и он был так близок к смерти, она выходила его, вернула к жизни горячими молитвами и преданностью.
Но сейчас нет возможности возвратить его силой ее любви, и это было так мучительно больно, что казалось, она не вынесет и умрет. Каждое сладкое воспоминание, как пронизывающая стрела, заставляло еще больше кровоточить ее сердце.
Вспоминая ночь перед землетрясением, Лорел подумала, что отдала бы все, лишь бы ее не было, лишь бы вернуть те злые слова, о которых она сожалеет, и сделать все иначе. Если бы можно было повернуть стрелки часов назад, она бы выслушала его объяснения и извинения, поверила, что он ударил ее случайно, и простила его. Она бы позволила Брендону рассказать все о письме Мигуэля и о том, с какой целью он затеял свадьбу. Так теперь говорила она себе.
Забыв, что сама в ярости выгнала его, сердилась, почему он не был дома с ней, удивлялась, зачем он пошел к судье Генри и что делал в клубе.
Гнев и печаль смешивались в ее слезах. Чувство страшной потери не давало ей ясно мыслить. Несмотря на все, она продолжала любить его всем сердцем и душой, жаждала чуда, которое вернуло бы его. Она хотела умереть, так велико было ее отчаяние. Она лишилась мужа и, хотя по закону не была вдовой Брендона, оплакивала, как вдова, оставшегося без отца ребенка и себя. Она жила с ним, любила его, проводила восхитительные ночи в его объятиях, веря, что полностью принадлежит ему. Сейчас она возвращается домой, неся своего ребенка под тенью стыда. Хотя в глубине души Лорел не испытывала стыда, только печаль, любовь и светлую гордость, что носит их сына. Она будет лелеять его как единственное, что ей осталось от Брендона, и отдаст ему всю нерастраченную любовь, которая предназначалась и Брендону.
Весь этот бесконечный день и вечер Лорел ждала, медленно продвигаясь в очереди по направлению к входу в здание паромной станции. От тяжелой поездки через Сан-Франциско у нее болел каждый мускул, каждая косточка в теле. Лодыжка противно ныла всякий раз, как она наступала на ногу. Она провела день, попеременно стоя на одной ноге и сидя на сумке с вещами, и к концу дня здоровая нога отекла от чрезмерной нагрузки. От напряжения болела спина, а малыш, казалось, использовал живот как боксерский ринг. Но она старалась спокойно ждать, примирившись с мыслью, что ей надо вынести и вытерпеть все невзгоды. Лорел была благодарна доктору Дэвису, заставившему ее взять с собой немного еды.
В очереди стояли китайцы и итальянцы, богатые и бедные, мужчины и женщины, целые семьи и отдельные беженцы, дети всех возрастов. Различные говоры заполняли воздух разноголосицей звуков. Кто-то волочил дорожные сундуки, другие — ручной багаж. Некоторые не расставались с домашними зверюшками. И очень многие держали на руках маленьких детей и совсем младенцев.
Были и такие, у которых не было никаких вещей, кроме одежды на плечах. В толпе попадались мужчины во фраках и женщины в мехах и бриллиантах поверх грязных, изодранных вечерних платьев. Кому-то удалось умыться и переодеться в более подходящее платье, но были и грязные, а некоторые расхаживали босиком в одном ночном белье. В странном сборище общей была радость, что они остались живы.
Впереди Лорел шла женщина, умудрившаяся нести на себе две дорожные сумки и маленького ребенка. Очень измученная, по-видимому, тоже одна, она время от времени тяжело вздыхала и судорожно всхлипывала. Младенец, не переставая, плакал. Лорел предложила подержать ребенка, и молодые женщины разговорились.
Рассказ женщины, ее звали Роза Крайдер, в чем-то перекликался с печальной судьбой Лорел. Она приехала в Сан-Франциско три года назад вместе с мужем сразу после свадьбы. Муж был немного старше, у них появился сын. У мужа родственников не было. Отец и мать Розы погибли при пожаре, когда ей было семь лет. Она выросла в чикагском приюте. Муж сейчас погиб, и Роза решила вернуться в Чикаго, надеялась на помощь друзей. Они с сыном были одни в целом мире, бездомные, без денег, безо всего. Все, что ей удалось спасти от огня, уничтожившего их дом, было в этих двух сумках.
Женщина понравилась Лорел. У нее-то по крайней мере есть отец и тетя Марта, и возвращается она домой в Техас. С радостью разделив с Розой свой скудный завтрак, она помогала ухаживать за малышом, и вместе они ждали своей очереди на паром.
Было уже темно, когда им удалось войти внутрь станции. Втиснув мальчика между собой, они чутко дремали в шумном хаосе, стараясь не потерять из виду свои скудные пожитки и очередь.
Их внимание привлекла группа людей, что-то горячо обсуждавших. В одном из споривших Лорел узнала Энрико Карузо. Певец, очень возбужденный, почти в истерике, бурно жестикулировал, тыча рукой в сторону загружаемого парома. С того места, где сидела Лорел, из-за шума в зале ей не было слышно слов, но было ясно, что Карузо требовал посадить его на паром, тряся перед собеседником большой фотографией президента Тедда Рузвельта и попеременно указывая то на себя, то на портрет. Снова последовал короткий разговор, после чего Карузо и его компаньона посадили на борт парома раньше всех, что вызвало громкий ропот среди ожидавших очереди. Лорел так устала и упала духом, что ей было как-то все равно.
Ранним утром в пятницу Лорел и Роза вступили наконец на борт парома. Они стояли, держась за поручни, глядя на продолжавший гореть Сан-Франциско. Большая часть сердца и души Лорел оставалась там, вместе с пеплом ее любимого Брендона. Слезы текли по ее щекам, когда она внимательно и печально смотрела на город, посылая последнее прости всему, что там было, и двигаясь навстречу одинокой и печальной для нее и ее не родившегося еще ребенка жизни.
ГЛАВА 24
В Окленде царил почти такой же хаос, как и в Сан-Франциско Здесь было организовано несколько пунктов регистрации, и потерявшиеся во время катастрофы родственники и друзья могли попытаться найти друг друга. Беженцев вносили в списки и группами распределяли по различным центрам для пострадавших этого района. Части беженцев предложили остаться в Окленде до того времени, когда они смогут вернуться в Сан-Франциско и восстановить свои жилища и быт. Остальные могли приобрести железнодорожные билеты на поезда, идущие в разных направлениях. Всем предоставляли приют, пищу и, если требовалось, медицинскую помощь.
Тех, кто собирался уехать из Окленда, разместили в церкви около вокзала. Туда попали и Роза с Лорел вместе с еще несколькими беженцами. Здесь можно было подождать своего поезда. Лорел надеялась в этот же день уехать в Техас, но вскоре поняла, что это маловероятно.
Они умылись, поменяли одежду и получили еду в виде густого супа с хлебом, которую не смогли оценить по достоинству из-за страшной усталости. Одна из женщин-добровольцев предложила Розе помощь и, взяв у нее ребенка, дала ей спокойно поесть и отдохнуть, не волнуясь за капризного сына. Рухнув на койки в состоянии полного изнеможения, они радовались, что могут дать отдых хотя бы измученным телам, если не разбитым сердцам.
Лорел проснулась поздно. Больные мышцы и негнущиеся суставы запротестовали, когда она попыталась сесть прямо, с трудом сдерживаясь, чтобы не застонать от сильнейшей боли и душевного страдания. Убитая горем, она долгое время сидела, опустив голову и вцепившись дрожащими руками в спутанную копну волос, оцепенев от отчаяния. Жуткая реальность во всех своих страшных деталях предстала перед ней. Рыдания вырвались из ее горла. Потеря была невосполнимой, будущее без Брендона виделось мрачным и унылым. Слезы ручьем текли по бледным щекам, хрупкие плечи содрогались в безмолвных рыданиях. Ее вновь охватила глубокая печаль.
Чья-то рука коснулась ее плеча, и мелодичный голос ласково спросил:
— Юная леди, что я могу сделать для вас? Давайте вместе помолимся.
Лорел подняла полные слез и муки глаза и увидела стоящего рядом священника.
— Зачем? — с трудом подавляя рыдания, с горечью спросила она. — О чем мне молиться?
Ласковые голубые глаза с сочувствием внимательно смотрели на Лорел.
— Чтобы получить силы жить с вашей печалью, — спокойно ответил пастор.
Лорел отрицательно покачала головой.
— Как я могу просить того, кто явился причиной моей печали! Это Бог так жестоко отобрал у меня Брендона, оставил моего еще не родившегося ребенка без отца, который бы заботился и любил его.
Все так же с состраданием он рассматривал ее лицо.
— Ваш муж погиб в этой катастрофе?
Она замешкалась с ответом. Видя у нее на пальце обручальное кольцо и большой живот, на котором сейчас лежала ее рука, он, естественно, предположил, что она замужем. Она и сама совсем недавно была в этом уверена. Ощущая себя лгуньей и обманщицей, она сказала единственное, что только и можно было сказать в этом случае:
— Да, он погиб во время землетрясения в среду утром.
Пастор нахмурился, в его глазах появилось выражение беспокойного участия.
— Не обременяйте свою душу, продолжая обвинять Господа в смерти вашего мужа, дитя мое, — ласково посоветовал он.
— Почему? — с болью и гневом воскликнула она. — Кто еще может нести вину за землетрясение? Только Бог мог совершить такую чудовищную катастрофу, такое грандиозное разрушение!
Устало улыбнувшись, священник покачал головой.
— Нет, дорогая моя. Подобные бедствия и несчастья — сфера Сатаны, это он несет зло миру.
— Но Бог мог это остановить! — закричала Лорел. — И предотвратить смерть стольких невинных людей! Почему Он этого не сделал? О, почему Он не сделал?
— Только Он может ответить на этот вопрос, и не нам дано спрашивать Его о Его путях и планах в мире. — Он опять дотронулся до ее плеча. — Вы действительно не хотите помолиться со мной?
Лорел покачала головой.
— Тогда я помолюсь, чтобы вас не одолевали печаль и отчаяние. Куда вы собираетесь ехать?
— В Техас, к отцу. — Поднявшись с койки, она посмотрела на него. — Как отсюда добраться до вокзала? Я хочу как можно скорее достать билет.
Он показал ей дорогу и сказал:
— Если вам не удастся уехать сегодня, возвращайтесь, здесь вам всегда окажут радушный прием.
Его заботливость заставила Лорел немного смягчиться.
— Спасибо. Вы очень добры, — сказала она, подавая ему руку. Он подержал ее долю секунды, чувствуя, как она холодна.
— Храни вас Бог, дитя! Я желаю вам всего доброго на вашем пути, и да поможет вам Бог.
Она отвернулась от пастора, с горечью спрашивая себя, хочет ли она, чтобы Бог шел рядом после того, как он обошелся с ней столь жестоко. Но тут же она устыдилась своих богохульственных мыслей, раскаяние и гнев смешались в ее душе.
— Не вините Бога в ваших несчастьях. Он добрый, любящий Отец, Он поможет вам в ваших испытаниях, если вы ему разрешите, — участливо напутствовал он Лорел.
— Постараюсь, — печально сказала она, оглянувшись и посмотрев на него в последний раз.
При прощании Роза и Лорел обнялись, как давние добрые подруги. Общее несчастье сблизило их теснее, чем сестер, они обменялись адресами и пообещали писать.
— Обязательно дай мне знать, когда устроишься в Чикаго, Роза.
Роза кивнула.
— Пиши мне, Лорел. Обязательно пиши, когда родится твой малыш. И обещай мне, если будешь в Чикаго, непременно зайти ко мне.
— Если не устроишься у друзей и не найдешь работу, напиши мне в Кристалл-Сити. Может, моя семья сможет тебе как-нибудь помочь, — предложила Лорел, хотя знала, что Роза никогда не попросит помощи — она была из тех людей, которые умеют постоять за себя и в состоянии сами устроить свою судьбу и жизнь своего ребенка.
Между тем, Лорел совершенно не знала, какой прием ждет ее в родном доме. Все зависит от настроения отца, от того, простил он ее или нет. Она может оказаться в худшем положении, чем Роза — без дома, без средств, чтобы содержать себя и своего ребенка. Может случиться, что именно она будет нуждаться в помощи Розы.
Поев и отдохнув, Лорел почувствовала себя немного лучше. Отправляясь на вокзал, она имела при себе все необходимое, даже прибавившуюся к ее багажу корзинку с бутербродами и супом.
Билет на Южный Тихоокеанский, идущий в Техас, она приобрела сравнительно легко, но ожидание посадки вконец истрепало ее нервы, хотя, конечно, это было ничто по сравнению с тем, что творилось предыдущей ночью на паромной станции. Магистрали, разрушенные землетрясением, постепенно восстанавливались.
Только после полуночи она смогла сесть на свой поезд, идущий в южном направлении. Грязный, пахнущий дымом и потом пассажирский вагон, где Лорел заняла свое место, был переполнен до отказа. Но Лорел было все равно — она ехала домой. Она везла с собой страдающее сердце, полное разбитых мечтаний и потерянной любви, нежную память о единственном человеке, которого она любила, и дитя их любви в своем чреве. Когда поезд, наконец, тронулся, она посмотрела сквозь мутное окно на огни, все еще полыхавшие на западном горизонте. Она оставляла позади незабвенную часть жизни, время любви и страданий, к которому будет возвращаться все оставшиеся дни своей жизни, вновь переживая боль и радость, вновь и вновь…
Огонь продолжал свирепствовать, угрожая теперь элитным районам Вестерн-Эдишн, и Брендон, уступив настояниям слуг, остался с ними в Парке Золотых Ворот, что было наиболее безопасно. Ему было все равно, где остановиться и что с ним будет — с потерей Лорел его существование лишилось смысла.
Даже Тайк казался облаченным в мех воплощением печали Брендона на четырех ногах. Лисенок большей частью неподвижно лежал у его ног, и лишь изредка из груди малыша вырывались тоскливые звуки, странно похожие на плач затерявшегося в ночи маленького ребенка. Эти двое, охваченные горем утраты, представляли собой поистине грустную картину.
В таком состоянии застала Брендона Мюриэль Кук в пятницу утром.
— Ах, Брендон! Как приятно увидеть знакомое лицо в этом столпотворении! — воскликнула она.
— Привет, Мюриэль, — вяло отозвался он, даже не пытаясь встать.
Ничуть не смутившись, Мюриэль продолжала громко говорить:
— Я с трудом тебя узнала! У тебя такой мрачный вид! Ничего удивительного, мы ведь потеряли наши дома, любимые нами вещи. Слава Богу, у отца есть страховка! Но все равно, дом восстановить будет невозможно! Когда нам предложили эвакуироваться, я немедленно упаковала драгоценности и меха — не бросать же их! А бедному папе пришлось оставить свои картины. Он просто обезумел от горя, ведь среди них были ужасно ценные!
Для оглушенного несчастьем Брендона болтовня Мюриэль была просто невыносима, и рассерженный Креймер, не выдержав, резко оборвал ее:
— Мисс Кук, вы что, не поняли, что мистер Пре-скотт не в состоянии сейчас беседовать с вами. Может, когда-нибудь в другой раз.
Мюриэль смерила его ледяным взглядом и с негодованием сказала:
— Брендон! Ты так и будешь спокойно сидеть и слушать, как твой слуга грубит мне? Я понимаю, что сейчас обстоятельства несколько изменились, но тем не менее надлежащее уважение в отношениях между людьми должно сохраниться.
— Не сейчас, Мюриэль, — обхватив голову руками, простонал Брендон. — Я не могу выслушивать твои ничтожные сетования после того, что произошло.
Рассерженная непочтительным обращением, Мюриэль отпарировала:
— А кстати, где твоя дорогая жена? Ее место сейчас возле тебя — утешать любимого мужа.
— Ох, Господи! — воскликнула Ханна. — Мисс Кук, пожалуйста, не говорите больше ничего. Мистер Прескотт потерял свою жену в среду утром!
— Потерял? — повторила Мюриэль. Затем, неверно истолковав слова служанки, весело сказала:
— О, она вернется рано или поздно. Женщины такого рода всегда добиваются своего!
Прежде чем он понял, что делает, Брендон вскочил на ноги и, зло схватив Мюриэль за руки, затряс ее.
— Закрой свой подлый рот, ты, гадюка! Не смей говорить о Лорел таким образом! Она была в десять раз лучше тебя, а теперь ее нет — она и наш ребенок погибли в огне!
С трудом отрывая его пальцы от ее посиневших рук, Томас и Креймер оттащили Брендона от испуганной женщины.
— Мистер Прескотт! Нет! Идите и сядьте! Пожалуйста!
Мюриэль побледнела. Прошло несколько секунд, прежде чем его слова дошли до нее.
— Погибла? Лорел умерла? — прошептала она.
Совершенно обезумевший Брендон не мог заметить заинтересованный блеск в ее глазах, который появился на мгновение и исчез, когда она опустилась на колени около него.
— О Брендон! Я так сожалею! Право, мне очень жаль. Я думала, что ее нет временно. Пожалуйста, прости мои недобрые слова. Это было зло с моей стороны, я просто не подумала. Извини меня.
— Конечно, Мюриэль, ты не знала. Я тоже прошу прощения, если я сделал тебе больно, но я так поражен горем, что едва ли сознаю, что делаю.
— Понимаю, Брендон. Зто должно быть ужасно для тебя. Если я смогу чем тебе помочь, дай мне знать.
— Если ты не возражаешь, я хотел бы сейчас остаться один.
— Конечно, я ухожу. — Мюриэль поднялась и стряхнула с платья пепел. — Мы с папой расположились рядом. Пожалуйста, пришли кого-нибудь, если что-то будет нужно, даже если тебе просто понадобится собеседник.
Он коротко кивнул и уже не видел, как она ушла, опять погрузившись в горестные воспоминания о Лорел.
К утру субботы огонь, опустошавший Сан-Франциско последние три дня, удалось наконец обуздать. Весь город вздохнул с облегчением, когда последние языки пламени были потушены. Около двух третей города лежало в развалинах, только в Парке Золотых Ворот нашли себе приют больше двухсот тысяч бездомных людей, не говоря уже о других местах.
Не было воды и электричества, газовые магистрали были разорваны. Мили и мили улиц, покрытых тлеющими грудами обвалившихся зданий, ожидали расчистки. На это требовались месяцы. Напуганные, раненые, совершенно измученные и больные горожане были готовы приступить к восстановлению своего города: жители Сан-Франциско вовсе не считали себя побежденными. Огонь не раз почти сравнивал их город с землей, но они неизменно находили в себе мужество вновь отстроить его и сделать еще больше и лучше прежнего. Так они поступят и сейчас.
У Брендона еще не хватало сил думать о таких вещах. Его горе было слишком свежо, душа изорвана в клочья. Едва опасность миновала, он опять оказался в Ноб-Хилл — так мотылек не в состоянии сопротивляться притягательной силе трепещущего пламени. Жить в разрушенном доме было невозможно, а Брендон не собирался восстанавливать его. Горячо любимая жена и ребенок погибли здесь, дом стал для него как бы гробницей в память о Лорел.
Слуги наспех натянули брезент над остатками гостиной и кухни, благо обе комнаты имели каменный пол, устоявший против огня. Мэр Сан-Франциско издал указ, запрещавший разводить огонь в доме до проверки всех дымоходов городскими властями. Поэтому веранда за домом служила временной кухней.
Вернувшись в Ноб-Хилл, Брендон немедленно уволил почти всех слуг, однако Томас, Креймер и Ханна предпочли остаться, а так как они прожили здесь дольше, чем он, то Брендон ничего не смог сделать. Преданные слуги принялись спасать то, что еще можно было спасти из его имущества, и создали более или менее пригодный кров для себя и своего хозяина.
Через несколько часов после того как были потушены пожары, с коварных небес, удерживавших влагу, когда она была отчаянно нужна, на Сан-Франциско полил дождь. Из-за наводящего тоску ливня всем пришлось ютиться под временной крышей. Стоило дождю, наконец, прекратиться, как они бросились к промокшему серо-пепельному месиву, чтобы убрать завалы камней, загромождавших когда-то прекрасные комнаты. Вся верхняя часть дома обрушилась. Остатки крыши, пола, мебели, внутренних стен лежали обугленными глыбами на первом этаже. Начав с задней гостиной и кухни, сохранившихся лучше остальных помещений, слуги Брендона разобрали в них обгорелые каменные кучи. Из того, что они нашли, можно было использовать только несколько кастрюль, сковородок и иных предметов металлической утвари. В один из дней Брендон обнаружил винный погреб, где сохранились ящик виски и несколько бутылок вина. Пытаясь облегчить безумное страдание, он начал напиваться до мрачного оцепенения. Друзья сочувствовали Брендону и после нескольких робких попыток остановить его решили предоставить беднягу самому себе и вернулись к своим делам.
Однажды, очнувшись от очередного похмелья, Брендон извлек из кабинета сейф. Городские банки еще отказывались в течение недели открывать свои неостывшие главные подвалы, опасаясь, что их содержимое может воспламениться. Решив, что маленькому сейфу опасность не угрожает, Брендон открыл его и убедился, что внутри все цело. Некоторые документы и бумаги немного обуглились по углам, но их текст поддавался прочтению.
Разбирая сейф, Брендон вдруг нахмурился в замешательстве. Он был уверен, что положил в сейф большее количество денег, чем обнаружил, и это встревожило его, хотя он и не исключал возможность ошибки. Но окончательно Брендон растерялся, когда убедился, что коробочки с лучшими драгоценностями Лорел пусты. Этому было только два объяснения — или грабитель взял деньги и бриллианты, но при этом сейф был заперт и не тронут, или Лорел сама это вынула. Но зачем? Что могло заставить ее переложить свои драгоценности? Брендон терялся в догадках.
По мере того как медленно проходили дни, мужчины груду за грудой перетаскивали обломки из дома. Ханна тщательно их просматривала. Некоторые ценные предметы просто невозможно было узнать, другие — озадачивали тем, что остались целы. Она нашла гравированную личную шкатулку Лорел, в которой хранились ее драгоценности в спальне. Шкатулка сильно оплавилась и деформировалась, но Брендон взломал и открыл крышку. Она тоже была пуста! Это было выше его понимания! Ему пришло в голову, что кто-то из слуг, воспользовавшись суматохой после первого толчка, совершил кражу. Неприятное, но единственное объяснение случившемуся! Томас запоздало вспомнил, что исчезла одна из горничных, он считал, что она, вероятно, побежала искать свою семью, и Брендон поверил в свою версию.
Особенно их поразило то, что туалеты и ванны остались почти невредимыми, лишь немного обгорели и обкололись. Заботясь о здоровье и безопасности населения, мэр приказал рыть отхожие ямы, чтобы уменьшить риск возникновения эпидемий, уже опустошавших разоренный город. Мужчины установили туалетные приспособления на отхожие ямы и задрапировали их маленькими парусиновыми тентами.
— Если я должна освобождаться на открытом воздухе, то мне хотелось бы побольше уединения и комфорта, — настаивала на необходимости такого устройства Ханна.
Почти каждый день Томас ездил в город за продуктами, водой и другими припасами. Без водопровода и электричества они были лишены самых простых житейских удобств. Для освещения использовались свечи и керосиновые лампы. Походные кровати, старые стулья, старый стол из библиотеки были их единственной мебелью. Под навесом на месте бывшей конюшни поместили лошадей.
С другой стороны, когда Креймер заговорил о восстановлении крыши дома, Брендон категорически воспротивился.
— Что спасать в этих развалинах? — спросил он. — Жить здесь я не собираюсь, а продать дом можно в любом виде и по любой цене. Я просто выжидаю, чтобы решить, как поступить.
— Понимаю, сэр, — спокойно настаивал Креймер. — Но наружная часть здания в основном крепкая, а крыша поможет сохранить фундамент и то, что осталось от покрытия пола: если же забить досками окна и двери, то это отобьет охоту у бродяг и мародеров вторгаться сюда, пока вы не распорядитесь домом.
Через некоторое время Брендон неохотно сдался.
— Делайте что хотите, только меня не беспокойте. Если нужно разработать проект, я заплачу, но следить за работой придется вам. По мне, так пусть все летит к дьяволу, я даже пальцем не пошевельну, мне на все наплевать.
Тех, кто собирался уехать из Окленда, разместили в церкви около вокзала. Туда попали и Роза с Лорел вместе с еще несколькими беженцами. Здесь можно было подождать своего поезда. Лорел надеялась в этот же день уехать в Техас, но вскоре поняла, что это маловероятно.
Они умылись, поменяли одежду и получили еду в виде густого супа с хлебом, которую не смогли оценить по достоинству из-за страшной усталости. Одна из женщин-добровольцев предложила Розе помощь и, взяв у нее ребенка, дала ей спокойно поесть и отдохнуть, не волнуясь за капризного сына. Рухнув на койки в состоянии полного изнеможения, они радовались, что могут дать отдых хотя бы измученным телам, если не разбитым сердцам.
Лорел проснулась поздно. Больные мышцы и негнущиеся суставы запротестовали, когда она попыталась сесть прямо, с трудом сдерживаясь, чтобы не застонать от сильнейшей боли и душевного страдания. Убитая горем, она долгое время сидела, опустив голову и вцепившись дрожащими руками в спутанную копну волос, оцепенев от отчаяния. Жуткая реальность во всех своих страшных деталях предстала перед ней. Рыдания вырвались из ее горла. Потеря была невосполнимой, будущее без Брендона виделось мрачным и унылым. Слезы ручьем текли по бледным щекам, хрупкие плечи содрогались в безмолвных рыданиях. Ее вновь охватила глубокая печаль.
Чья-то рука коснулась ее плеча, и мелодичный голос ласково спросил:
— Юная леди, что я могу сделать для вас? Давайте вместе помолимся.
Лорел подняла полные слез и муки глаза и увидела стоящего рядом священника.
— Зачем? — с трудом подавляя рыдания, с горечью спросила она. — О чем мне молиться?
Ласковые голубые глаза с сочувствием внимательно смотрели на Лорел.
— Чтобы получить силы жить с вашей печалью, — спокойно ответил пастор.
Лорел отрицательно покачала головой.
— Как я могу просить того, кто явился причиной моей печали! Это Бог так жестоко отобрал у меня Брендона, оставил моего еще не родившегося ребенка без отца, который бы заботился и любил его.
Все так же с состраданием он рассматривал ее лицо.
— Ваш муж погиб в этой катастрофе?
Она замешкалась с ответом. Видя у нее на пальце обручальное кольцо и большой живот, на котором сейчас лежала ее рука, он, естественно, предположил, что она замужем. Она и сама совсем недавно была в этом уверена. Ощущая себя лгуньей и обманщицей, она сказала единственное, что только и можно было сказать в этом случае:
— Да, он погиб во время землетрясения в среду утром.
Пастор нахмурился, в его глазах появилось выражение беспокойного участия.
— Не обременяйте свою душу, продолжая обвинять Господа в смерти вашего мужа, дитя мое, — ласково посоветовал он.
— Почему? — с болью и гневом воскликнула она. — Кто еще может нести вину за землетрясение? Только Бог мог совершить такую чудовищную катастрофу, такое грандиозное разрушение!
Устало улыбнувшись, священник покачал головой.
— Нет, дорогая моя. Подобные бедствия и несчастья — сфера Сатаны, это он несет зло миру.
— Но Бог мог это остановить! — закричала Лорел. — И предотвратить смерть стольких невинных людей! Почему Он этого не сделал? О, почему Он не сделал?
— Только Он может ответить на этот вопрос, и не нам дано спрашивать Его о Его путях и планах в мире. — Он опять дотронулся до ее плеча. — Вы действительно не хотите помолиться со мной?
Лорел покачала головой.
— Тогда я помолюсь, чтобы вас не одолевали печаль и отчаяние. Куда вы собираетесь ехать?
— В Техас, к отцу. — Поднявшись с койки, она посмотрела на него. — Как отсюда добраться до вокзала? Я хочу как можно скорее достать билет.
Он показал ей дорогу и сказал:
— Если вам не удастся уехать сегодня, возвращайтесь, здесь вам всегда окажут радушный прием.
Его заботливость заставила Лорел немного смягчиться.
— Спасибо. Вы очень добры, — сказала она, подавая ему руку. Он подержал ее долю секунды, чувствуя, как она холодна.
— Храни вас Бог, дитя! Я желаю вам всего доброго на вашем пути, и да поможет вам Бог.
Она отвернулась от пастора, с горечью спрашивая себя, хочет ли она, чтобы Бог шел рядом после того, как он обошелся с ней столь жестоко. Но тут же она устыдилась своих богохульственных мыслей, раскаяние и гнев смешались в ее душе.
— Не вините Бога в ваших несчастьях. Он добрый, любящий Отец, Он поможет вам в ваших испытаниях, если вы ему разрешите, — участливо напутствовал он Лорел.
— Постараюсь, — печально сказала она, оглянувшись и посмотрев на него в последний раз.
При прощании Роза и Лорел обнялись, как давние добрые подруги. Общее несчастье сблизило их теснее, чем сестер, они обменялись адресами и пообещали писать.
— Обязательно дай мне знать, когда устроишься в Чикаго, Роза.
Роза кивнула.
— Пиши мне, Лорел. Обязательно пиши, когда родится твой малыш. И обещай мне, если будешь в Чикаго, непременно зайти ко мне.
— Если не устроишься у друзей и не найдешь работу, напиши мне в Кристалл-Сити. Может, моя семья сможет тебе как-нибудь помочь, — предложила Лорел, хотя знала, что Роза никогда не попросит помощи — она была из тех людей, которые умеют постоять за себя и в состоянии сами устроить свою судьбу и жизнь своего ребенка.
Между тем, Лорел совершенно не знала, какой прием ждет ее в родном доме. Все зависит от настроения отца, от того, простил он ее или нет. Она может оказаться в худшем положении, чем Роза — без дома, без средств, чтобы содержать себя и своего ребенка. Может случиться, что именно она будет нуждаться в помощи Розы.
Поев и отдохнув, Лорел почувствовала себя немного лучше. Отправляясь на вокзал, она имела при себе все необходимое, даже прибавившуюся к ее багажу корзинку с бутербродами и супом.
Билет на Южный Тихоокеанский, идущий в Техас, она приобрела сравнительно легко, но ожидание посадки вконец истрепало ее нервы, хотя, конечно, это было ничто по сравнению с тем, что творилось предыдущей ночью на паромной станции. Магистрали, разрушенные землетрясением, постепенно восстанавливались.
Только после полуночи она смогла сесть на свой поезд, идущий в южном направлении. Грязный, пахнущий дымом и потом пассажирский вагон, где Лорел заняла свое место, был переполнен до отказа. Но Лорел было все равно — она ехала домой. Она везла с собой страдающее сердце, полное разбитых мечтаний и потерянной любви, нежную память о единственном человеке, которого она любила, и дитя их любви в своем чреве. Когда поезд, наконец, тронулся, она посмотрела сквозь мутное окно на огни, все еще полыхавшие на западном горизонте. Она оставляла позади незабвенную часть жизни, время любви и страданий, к которому будет возвращаться все оставшиеся дни своей жизни, вновь переживая боль и радость, вновь и вновь…
Огонь продолжал свирепствовать, угрожая теперь элитным районам Вестерн-Эдишн, и Брендон, уступив настояниям слуг, остался с ними в Парке Золотых Ворот, что было наиболее безопасно. Ему было все равно, где остановиться и что с ним будет — с потерей Лорел его существование лишилось смысла.
Даже Тайк казался облаченным в мех воплощением печали Брендона на четырех ногах. Лисенок большей частью неподвижно лежал у его ног, и лишь изредка из груди малыша вырывались тоскливые звуки, странно похожие на плач затерявшегося в ночи маленького ребенка. Эти двое, охваченные горем утраты, представляли собой поистине грустную картину.
В таком состоянии застала Брендона Мюриэль Кук в пятницу утром.
— Ах, Брендон! Как приятно увидеть знакомое лицо в этом столпотворении! — воскликнула она.
— Привет, Мюриэль, — вяло отозвался он, даже не пытаясь встать.
Ничуть не смутившись, Мюриэль продолжала громко говорить:
— Я с трудом тебя узнала! У тебя такой мрачный вид! Ничего удивительного, мы ведь потеряли наши дома, любимые нами вещи. Слава Богу, у отца есть страховка! Но все равно, дом восстановить будет невозможно! Когда нам предложили эвакуироваться, я немедленно упаковала драгоценности и меха — не бросать же их! А бедному папе пришлось оставить свои картины. Он просто обезумел от горя, ведь среди них были ужасно ценные!
Для оглушенного несчастьем Брендона болтовня Мюриэль была просто невыносима, и рассерженный Креймер, не выдержав, резко оборвал ее:
— Мисс Кук, вы что, не поняли, что мистер Пре-скотт не в состоянии сейчас беседовать с вами. Может, когда-нибудь в другой раз.
Мюриэль смерила его ледяным взглядом и с негодованием сказала:
— Брендон! Ты так и будешь спокойно сидеть и слушать, как твой слуга грубит мне? Я понимаю, что сейчас обстоятельства несколько изменились, но тем не менее надлежащее уважение в отношениях между людьми должно сохраниться.
— Не сейчас, Мюриэль, — обхватив голову руками, простонал Брендон. — Я не могу выслушивать твои ничтожные сетования после того, что произошло.
Рассерженная непочтительным обращением, Мюриэль отпарировала:
— А кстати, где твоя дорогая жена? Ее место сейчас возле тебя — утешать любимого мужа.
— Ох, Господи! — воскликнула Ханна. — Мисс Кук, пожалуйста, не говорите больше ничего. Мистер Прескотт потерял свою жену в среду утром!
— Потерял? — повторила Мюриэль. Затем, неверно истолковав слова служанки, весело сказала:
— О, она вернется рано или поздно. Женщины такого рода всегда добиваются своего!
Прежде чем он понял, что делает, Брендон вскочил на ноги и, зло схватив Мюриэль за руки, затряс ее.
— Закрой свой подлый рот, ты, гадюка! Не смей говорить о Лорел таким образом! Она была в десять раз лучше тебя, а теперь ее нет — она и наш ребенок погибли в огне!
С трудом отрывая его пальцы от ее посиневших рук, Томас и Креймер оттащили Брендона от испуганной женщины.
— Мистер Прескотт! Нет! Идите и сядьте! Пожалуйста!
Мюриэль побледнела. Прошло несколько секунд, прежде чем его слова дошли до нее.
— Погибла? Лорел умерла? — прошептала она.
Совершенно обезумевший Брендон не мог заметить заинтересованный блеск в ее глазах, который появился на мгновение и исчез, когда она опустилась на колени около него.
— О Брендон! Я так сожалею! Право, мне очень жаль. Я думала, что ее нет временно. Пожалуйста, прости мои недобрые слова. Это было зло с моей стороны, я просто не подумала. Извини меня.
— Конечно, Мюриэль, ты не знала. Я тоже прошу прощения, если я сделал тебе больно, но я так поражен горем, что едва ли сознаю, что делаю.
— Понимаю, Брендон. Зто должно быть ужасно для тебя. Если я смогу чем тебе помочь, дай мне знать.
— Если ты не возражаешь, я хотел бы сейчас остаться один.
— Конечно, я ухожу. — Мюриэль поднялась и стряхнула с платья пепел. — Мы с папой расположились рядом. Пожалуйста, пришли кого-нибудь, если что-то будет нужно, даже если тебе просто понадобится собеседник.
Он коротко кивнул и уже не видел, как она ушла, опять погрузившись в горестные воспоминания о Лорел.
К утру субботы огонь, опустошавший Сан-Франциско последние три дня, удалось наконец обуздать. Весь город вздохнул с облегчением, когда последние языки пламени были потушены. Около двух третей города лежало в развалинах, только в Парке Золотых Ворот нашли себе приют больше двухсот тысяч бездомных людей, не говоря уже о других местах.
Не было воды и электричества, газовые магистрали были разорваны. Мили и мили улиц, покрытых тлеющими грудами обвалившихся зданий, ожидали расчистки. На это требовались месяцы. Напуганные, раненые, совершенно измученные и больные горожане были готовы приступить к восстановлению своего города: жители Сан-Франциско вовсе не считали себя побежденными. Огонь не раз почти сравнивал их город с землей, но они неизменно находили в себе мужество вновь отстроить его и сделать еще больше и лучше прежнего. Так они поступят и сейчас.
У Брендона еще не хватало сил думать о таких вещах. Его горе было слишком свежо, душа изорвана в клочья. Едва опасность миновала, он опять оказался в Ноб-Хилл — так мотылек не в состоянии сопротивляться притягательной силе трепещущего пламени. Жить в разрушенном доме было невозможно, а Брендон не собирался восстанавливать его. Горячо любимая жена и ребенок погибли здесь, дом стал для него как бы гробницей в память о Лорел.
Слуги наспех натянули брезент над остатками гостиной и кухни, благо обе комнаты имели каменный пол, устоявший против огня. Мэр Сан-Франциско издал указ, запрещавший разводить огонь в доме до проверки всех дымоходов городскими властями. Поэтому веранда за домом служила временной кухней.
Вернувшись в Ноб-Хилл, Брендон немедленно уволил почти всех слуг, однако Томас, Креймер и Ханна предпочли остаться, а так как они прожили здесь дольше, чем он, то Брендон ничего не смог сделать. Преданные слуги принялись спасать то, что еще можно было спасти из его имущества, и создали более или менее пригодный кров для себя и своего хозяина.
Через несколько часов после того как были потушены пожары, с коварных небес, удерживавших влагу, когда она была отчаянно нужна, на Сан-Франциско полил дождь. Из-за наводящего тоску ливня всем пришлось ютиться под временной крышей. Стоило дождю, наконец, прекратиться, как они бросились к промокшему серо-пепельному месиву, чтобы убрать завалы камней, загромождавших когда-то прекрасные комнаты. Вся верхняя часть дома обрушилась. Остатки крыши, пола, мебели, внутренних стен лежали обугленными глыбами на первом этаже. Начав с задней гостиной и кухни, сохранившихся лучше остальных помещений, слуги Брендона разобрали в них обгорелые каменные кучи. Из того, что они нашли, можно было использовать только несколько кастрюль, сковородок и иных предметов металлической утвари. В один из дней Брендон обнаружил винный погреб, где сохранились ящик виски и несколько бутылок вина. Пытаясь облегчить безумное страдание, он начал напиваться до мрачного оцепенения. Друзья сочувствовали Брендону и после нескольких робких попыток остановить его решили предоставить беднягу самому себе и вернулись к своим делам.
Однажды, очнувшись от очередного похмелья, Брендон извлек из кабинета сейф. Городские банки еще отказывались в течение недели открывать свои неостывшие главные подвалы, опасаясь, что их содержимое может воспламениться. Решив, что маленькому сейфу опасность не угрожает, Брендон открыл его и убедился, что внутри все цело. Некоторые документы и бумаги немного обуглились по углам, но их текст поддавался прочтению.
Разбирая сейф, Брендон вдруг нахмурился в замешательстве. Он был уверен, что положил в сейф большее количество денег, чем обнаружил, и это встревожило его, хотя он и не исключал возможность ошибки. Но окончательно Брендон растерялся, когда убедился, что коробочки с лучшими драгоценностями Лорел пусты. Этому было только два объяснения — или грабитель взял деньги и бриллианты, но при этом сейф был заперт и не тронут, или Лорел сама это вынула. Но зачем? Что могло заставить ее переложить свои драгоценности? Брендон терялся в догадках.
По мере того как медленно проходили дни, мужчины груду за грудой перетаскивали обломки из дома. Ханна тщательно их просматривала. Некоторые ценные предметы просто невозможно было узнать, другие — озадачивали тем, что остались целы. Она нашла гравированную личную шкатулку Лорел, в которой хранились ее драгоценности в спальне. Шкатулка сильно оплавилась и деформировалась, но Брендон взломал и открыл крышку. Она тоже была пуста! Это было выше его понимания! Ему пришло в голову, что кто-то из слуг, воспользовавшись суматохой после первого толчка, совершил кражу. Неприятное, но единственное объяснение случившемуся! Томас запоздало вспомнил, что исчезла одна из горничных, он считал, что она, вероятно, побежала искать свою семью, и Брендон поверил в свою версию.
Особенно их поразило то, что туалеты и ванны остались почти невредимыми, лишь немного обгорели и обкололись. Заботясь о здоровье и безопасности населения, мэр приказал рыть отхожие ямы, чтобы уменьшить риск возникновения эпидемий, уже опустошавших разоренный город. Мужчины установили туалетные приспособления на отхожие ямы и задрапировали их маленькими парусиновыми тентами.
— Если я должна освобождаться на открытом воздухе, то мне хотелось бы побольше уединения и комфорта, — настаивала на необходимости такого устройства Ханна.
Почти каждый день Томас ездил в город за продуктами, водой и другими припасами. Без водопровода и электричества они были лишены самых простых житейских удобств. Для освещения использовались свечи и керосиновые лампы. Походные кровати, старые стулья, старый стол из библиотеки были их единственной мебелью. Под навесом на месте бывшей конюшни поместили лошадей.
С другой стороны, когда Креймер заговорил о восстановлении крыши дома, Брендон категорически воспротивился.
— Что спасать в этих развалинах? — спросил он. — Жить здесь я не собираюсь, а продать дом можно в любом виде и по любой цене. Я просто выжидаю, чтобы решить, как поступить.
— Понимаю, сэр, — спокойно настаивал Креймер. — Но наружная часть здания в основном крепкая, а крыша поможет сохранить фундамент и то, что осталось от покрытия пола: если же забить досками окна и двери, то это отобьет охоту у бродяг и мародеров вторгаться сюда, пока вы не распорядитесь домом.
Через некоторое время Брендон неохотно сдался.
— Делайте что хотите, только меня не беспокойте. Если нужно разработать проект, я заплачу, но следить за работой придется вам. По мне, так пусть все летит к дьяволу, я даже пальцем не пошевельну, мне на все наплевать.