Страница:
Сэм кивнул. Он все так же смотрел вдаль.
– Все кончено. Мы можем ехать домой.
– Домой? – Тревис присел возле Сэма, обвил руками колени и горько засмеялся. – Где же у меня дом, Сэм? Мой дом похоронен здесь, вместе с Китти.
– У тебя есть сын. Он твой и Китти, – сурово произнес Сэм. – Ты ведь не можешь действовать сгоряча, друг. Она бы этого не одобрила.
Тревис долго молчал, и Сэм его не тревожил. Наконец Колтрейн глубоко вздохнул и поднял лицо к небу.
– Я ее всегда любил. И буду любить всю жизнь. Мне бы только хотелось… – Голос его дрогнул, голова упала на колени, а плечи ссутулились.
Сэм молча отошел в сторону и двинулся в направлении города. Нет, он ни разу не видел, как плачет Тревис. И не увидит никогда! Вот так быть рядом и молча наблюдать, как страдает друг, не будучи в силах помочь ему, он не мог.
Сейчас Тревис погружен в ад своих переживаний. Ему надо побыть одному. Только Господь знает, сколько времени продлится это испытание.
Глава 13
Глава 14
– Все кончено. Мы можем ехать домой.
– Домой? – Тревис присел возле Сэма, обвил руками колени и горько засмеялся. – Где же у меня дом, Сэм? Мой дом похоронен здесь, вместе с Китти.
– У тебя есть сын. Он твой и Китти, – сурово произнес Сэм. – Ты ведь не можешь действовать сгоряча, друг. Она бы этого не одобрила.
Тревис долго молчал, и Сэм его не тревожил. Наконец Колтрейн глубоко вздохнул и поднял лицо к небу.
– Я ее всегда любил. И буду любить всю жизнь. Мне бы только хотелось… – Голос его дрогнул, голова упала на колени, а плечи ссутулились.
Сэм молча отошел в сторону и двинулся в направлении города. Нет, он ни разу не видел, как плачет Тревис. И не увидит никогда! Вот так быть рядом и молча наблюдать, как страдает друг, не будучи в силах помочь ему, он не мог.
Сейчас Тревис погружен в ад своих переживаний. Ему надо побыть одному. Только Господь знает, сколько времени продлится это испытание.
Глава 13
Голос доносился сквозь густой туман.
Тревис поднял голову и прищурился. Плечи у него дрогнули, он громко икнул, с трудом вглядываясь в говорившего. Голос был явно Тревису знаком. Кто же это? Он никак не мог сообразить.
– Тревис! Будь ты проклят, но из этого состояния надо выбираться. Ты же себя убиваешь!
Голос был очень сердитый. Тревис попытался улыбнуться. Но тут перед его глазами опять появился знакомый образ. Тот самый, при виде которого он каждый раз терял рассудок. Этот образ непрерывно плясал где-то в его мозгу, отчего Колтрейн сходил с ума. Это был образ Китти. Ее чувственные губы улыбались, а синие глаза сверкали. Кружась в танце, она протягивала к Тревису руки.
– О нет! – простонал Колтрейн. – Это дьявол хочет лишить меня рассудка. – Слова его звучали глухо. Тревис вглядывался в пространство, пытаясь сосредоточиться на каком-то одном предмете. Неожиданно его руки что-то нащупали, и на свет появилась бутылка виски.
– Тревис, не надо! – Бутылка с грохотом упала на пол.
Колтрейн поднялся, но ноги его плохо держали. Кто-то сейчас умрет. Кто-то разбил его бутылку, и теперь образ Китти уже не исчезнет. Но кто бы ни был тот, кто разбил его бутылку, он обречен умереть.
Тревис двумя руками на ощупь потрогал правый бок, чтобы достать пистолет. Но кобура была пуста.
– Я уже давно его убрал, Тревис.
Голос был грустный, с оттенком жалости. Жалость?
Ощущая огромную слабость, Тревис снова погрузился в кресло. Чья-то рука протянула Колтрейну кружку с горячим напитком. Его аромат коснулся ноздрей Тревиса.
– Выпей-ка это, – приказал голос из тумана. – Тебе станет лучше. Я заказал кое-какую еду, и ты должен поесть. Ты пьешь уже несколько недель подряд, Тревис. Пора из этого запоя выходить.
Презрение… жалость… злость… Все это слилось в одном голосе – голосе из тумана. Но почему? Что он, Тревис, такого сделал?
– Сейчас ты выпьешь кофе.
Кружка оказалась прямо перед губами Колтрейна, и он против своей воли стал потягивать горячий напиток. Горячий кофе приятно согревал горло, и у Тревиса прошла тошнота. Он сделал большой глоток.
– Вот так и надо! – тепло произнес тот же голос. – Я принес полный кофейник, и ты выпьешь все до последней капли. А потом будешь есть.
При упоминании о еде в животе у Тревиса заурчало, и он поспешил осушить всю кружку до дна. Когда была выпита вторая кружка, Тревис неуверенно поднял глаза и увидел, что туман рассеивается.
– Сэм, – благодарно прошептал он. – О, Сэм!
– Да, я, – во весь рот улыбнулся тот. И стал снова наливать другу кофе. – Ты только посмотри на себя. Кожа да кости! Одному Богу известно, как я понимаю твое горе. Но надо жить дальше. Китти не хотела бы видеть тебя таким, какой ты сейчас. К тому же не забывай о малыше Джоне. Мы должны как можно скорее возвращаться в Северную Каролину. Для этого тебе надо привести себя в норму.
Северная Каролина – это же так далеко, подумал Тревис. И с этого момента к нему начали возвращаться жизненные силы. Он вспомнил недавние события.
– Думаю, меня ищут власти. Я к этому готов. Убегать не собираюсь.
– Тебе этого делать не придется. Я разговаривал с шерифом. Он мне рассказал, что на кладбище нашли мертвое тело никому не известного подонка. Кто его убил – не установлено. Тейта похоронили на холме Бут вместе с другими неопознанными трупами. Там же хоронят преступников. Больше об этой истории шериф ничего слышать не желает.
Тревис ничуть не удивился. Город разрастался и бурлил. Закон не мог уследить за всеми совершаемыми преступлениями. Одним трупом меньше или больше – какая разница? Особенно когда речь шла о таком человеке, как Люк Тейт.
Перед Тревисом возникла миска с великолепно пахнувшей тушеной говядиной.
Пока Тревис ел, Сэм сказал:
– Может быть, через день-два мы сумеем отправиться домой.
– Почему ты так спешишь? – Поглощая говядину, Тревис с любопытством взглянул на Сэма.
– Я думал, тебе хочется поскорее вернуться к Джону.
– Ты прав. Но мне нужно время. Что я могу сейчас предложить своему сыну? Я не отец, а убитый горем человек. Малышу нужна мать. В данный момент я вообще ничего ему не могу дать. Мальчику куда лучше оставаться у Мэтти Гласс. Наступит день, и земля Китти перейдет к ее сыну. Этого хотелось ей, и земля будет принадлежать Джону Райту. Мне надо сейчас одно – привести свою жизнь в порядок. Но тебе, Сэм, вовсе не нужно нянчиться со мной и ждать, пока это произойдет. Ты был мне верным другом. Ты все время меня поддерживал. О большем я и просить не могу. У тебя ведь есть и своя собственная жизнь.
– Верно! – коротко рассмеялся Сэм. – Я всего лишь старая загнанная лошадь, у которой нет другого счастья, кроме как быть все время занятым каким-нибудь делом. Я поскачу в Северную Каролину вместе с тобой, когда отправишься ты. Но думаю, что надолго там не задержусь.
Сэм откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе.
– Знаешь что, Тревис? – задумчиво произнес он, не ожидая ответа на свои предыдущие слова. – За последние недели у меня была уйма времени хорошенько здесь оглядеться, и то, что я увидел, мне понравилось. Мне нравится Запад. Это территория новая, свежая. Я испытываю волнение, когда думаю, что могу стать частью здешней жизни. – Сэм широким жестом обвел окружающий их простор.
Неожиданно он наклонился вперед, так что передние ножки стула затрещали от резкого движения. Сэм положил локти на стол и уперся подбородком в ладони. Его карие глаза засверкали.
– Ты знаешь, что здесь, на четырех квадратных милях, насчитывается почти двести серебряных копей? Эта страна живет, Тревис, живет! – Он стукнул по столу кулаком. – Только подумать, что все это произошло чисто случайно. Когда в 1849 году золотая лихорадка в Калифорнии пошла на убыль, старатели двинулись в Неваду и в Колорадо в поисках нового золота, но вместо него нашли серебро. Как это было на жиле, о которой я тебе говорил, на копях под названием Офицерские. Эти копи процветают, там настоящий бум. Вот где надо быть!
Тревис отодвинул пустую миску и выпил кофе. Он снова начал чувствовать себя человеком.
– Ты хочешь сказать, Сэм, что собираешься стать старателем? – подавив изумление, спросил Колтрейн. – У тебя появилась серебряная лихорадка, как у всех местных фанатиков?
– Да нет, черт побери! Это никакая не лихорадка, – махнул рукой Сэм. – Меня влечет сам этот край, приятель. Запад там, где тебя охватывает волнение. Это все равно что открытие нового мира. Черт, честно говоря, это и есть новый мир. Теперь я понимаю, почему первооткрыватели испытывают особое душевное состояние. Это ни с чем не сравнимое ощущение, которое просыпается в тебе, и от него уже никогда не избавиться. Нет, скажу я тебе, как только подумаю, что снова буду жить в Северной Каролине или в болотистой пойме Луизианы, я тут же начинаю задыхаться.
– Я тебя ни в чем обвинить не могу, – искренне сказал Тревис. – Если бы у меня не было сына, о котором надо заботиться, я бы, возможно, тоже здесь остался. – Он замолчал. – Беда в том, что сейчас я еще просто не готов приехать к Джону и посмотреть ему в глаза. – Тревис глубоко вздохнул. – Есть еще одна причина. Слишком малый срок прошел со смерти Китти, Сэм. Рана чересчур свежа. Мне нужно время. Если я вернусь прямо сейчас, я убью Нэнси. А заодно и Дантона – он слишком долго ждал, прежде чем рассказать мне всю правду. – Тревис медленно покачал головой. – Нет, сейчас я возвращаться туда не могу.
Он облизнул губы и решил, что самое время выпить чего-нибудь покрепче. Но неожиданно для себя Колтрейн решил, что пора уже перестать прятаться на дне бутылки, надо жить по-человечески.
Сэм продолжал молчать. Пусть Тревис сам поборется со своими демонами. Прошло несколько минут, прежде чем Колтрейн произнес:
– Я пошлю Мэтти письмо и все ей объясню. И еще раз поблагодарю за Джона. Перед нашим отъездом сюда я отдал ей большую часть денег, заработанных на Гаити. Так что мой сынишка ей ничего не стоит, да и для себя ей кое-что остается. Все равно я всегда буду перед Мэтти Гласс в неоплатном долгу. Это мой особый долг, Сэм. Что бы я делал без нее?
Чуть погодя Тревис вздохнул:
– Может, я выберу себе какую-нибудь вершину и подамся в горы. – Он попытался улыбнуться, но улыбки не получилось.
Сэм в упор взглянул на друга и сказал:
– Ты можешь поехать со мной в Кентукки.
– В Кентукки? – эхом отозвался Тревис, удивленно поднимая бровь. – О чем это ты? Ведь ты только что говорил, что было бы здорово остаться в Неваде.
Сэм наклонился вперед и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. Но салун уже почти опустел. Сэм сообщил, что связывался с Вашингтоном по поводу назначения на пост федерального шерифа. Эту работу ему обещали еще как часть контракта по Доминиканской Республике.
– Говорят, что сейчас в Кентукки отправляют многочисленную группу федеральных шерифов, потому что там обострилась ситуация с местными неграми, по отношению к которым чинятся произвол и насилие: жгут негритянские дома, школы, церкви. Толпы белых выгоняют на улицу целые семьи чернокожих, а их дома сжигают. Есть даже сообщения о судах Линча, когда толпа вешает негров без суда и следствия. Это происходит, как мне сказали, – печально вздохнул Сэм, – потому, что белые южане-экстремисты в этих районах не видят никакой другой альтернативы той программе реконструкции, которую навязывают Югу радикальные республиканцы с Севера. Черт побери! Мне совершенно наплевать на политиков и на политику. Ты это знаешь. Но мне очень не нравится, когда убивают негров, когда сжигают их дома, когда бесчинствует дикая толпа. – Сэм резко покачал головой.
Тревис улыбнулся:
– Значит, ты послал в Вашингтон телеграмму и написал, что будешь счастлив принять назначение в Кентукки на пост шерифа от федерального правительства?
Сэм утвердительно кивнул:
– Именно так, черт тебя побери! Я собираюсь принять участие в этих событиях. А еще поднакопить столько денег, сколько смогу. А потом я возвращусь сюда и обзаведусь домом в этом новом мире. – Сэм помолчал. На его лице появилось выражение озабоченности и грусти. – Я ведь уже старик, Тревис. Пора бы подумать, что надо где-то осесть. Здесь я смог бы обрести покой, а при желании найти чем взволновать душу. Но прежде всего в Кентукки надо сделать очень важное дело.
Тревис позвал официантку.
– Принесите бутылку вина, – заказал он, – и два бокала.
– Ты опять принимаешься за старое, Тревис? – не веря своим глазам, спросил Сэм.
– Успокойся, – произнес Тревис и махнул рукой. – Я заказал вино, чтобы отпраздновать одно событие. Я хочу предложить тост за новое приключение – твое и мое.
– Ты едешь вместе со мной? Чертовски здорово! – Сэм вскочил на ноги и пустился в джигу прямо вокруг стола. А потом его крупное тело снова тяжело опустилось на стул. – Мы избавим от нечисти штат Кентукки, а потом поедем в Северную Каролину, заберем Джона и отправимся на Запад. Мы будем работать изо всех сил, накопим денег и…
– Сэм, прекрати!
Бачер замолчал и в полном изумлении уставился на друга.
– Я не загадываю так далеко, Сэм. – Тревис говорил тихо и печально. – Дальше завтрашнего дня планов не строю. Сколько бы денег я ни заработал, все отошлю Мэтти для Джона. В данный момент у меня в голове только этот один-единственный план. И никаких других для меня не задумывай, хорошо?
– Хорошо, – в знак согласия кивнул Сэм, внезапно подчиняясь воле друга. – Сдается мне, тебе и впрямь лучше не загадывать далеко. Я рад уже тому, что ты вообще принял какое-то решение.
Принесли вино. Сэм весь напрягся и, отвернувшись от Тревиса, с тревогой ожидал, как на того подействует вино. Сцепив руки на коленях, он изо всех сил старался выглядеть безразличным, а сам все время следил за поведением друга. Тот откупорил бутылку и налил красное вино в оба бокала.
– За Кентукки! – сказал он и поднял свой бокал.
Сэм без особой охоты последовал его примеру, пытаясь не слишком упорно следить за Колтрейном. И когда Тревис решительным жестом отодвинул от себя бокал, Сэм от облегчения чуть не лишился чувств. Больше его друг пить не будет. Он глотнул всего одну каплю – для поддержания тоста.
Сэм ощутил прилив гордости, но понимал, что вслух об этом говорить нельзя. Тревис побывал в аду и вернулся оттуда надломленным. Разъедающая ему душу печаль еще не прошла. Возможно, она не покинет его никогда. Но топить свое горе в вине он больше не станет. Тревис Колтрейн нигде ни при каких обстоятельствах не трусит.
Тревис поднял голову и прищурился. Плечи у него дрогнули, он громко икнул, с трудом вглядываясь в говорившего. Голос был явно Тревису знаком. Кто же это? Он никак не мог сообразить.
– Тревис! Будь ты проклят, но из этого состояния надо выбираться. Ты же себя убиваешь!
Голос был очень сердитый. Тревис попытался улыбнуться. Но тут перед его глазами опять появился знакомый образ. Тот самый, при виде которого он каждый раз терял рассудок. Этот образ непрерывно плясал где-то в его мозгу, отчего Колтрейн сходил с ума. Это был образ Китти. Ее чувственные губы улыбались, а синие глаза сверкали. Кружась в танце, она протягивала к Тревису руки.
– О нет! – простонал Колтрейн. – Это дьявол хочет лишить меня рассудка. – Слова его звучали глухо. Тревис вглядывался в пространство, пытаясь сосредоточиться на каком-то одном предмете. Неожиданно его руки что-то нащупали, и на свет появилась бутылка виски.
– Тревис, не надо! – Бутылка с грохотом упала на пол.
Колтрейн поднялся, но ноги его плохо держали. Кто-то сейчас умрет. Кто-то разбил его бутылку, и теперь образ Китти уже не исчезнет. Но кто бы ни был тот, кто разбил его бутылку, он обречен умереть.
Тревис двумя руками на ощупь потрогал правый бок, чтобы достать пистолет. Но кобура была пуста.
– Я уже давно его убрал, Тревис.
Голос был грустный, с оттенком жалости. Жалость?
Ощущая огромную слабость, Тревис снова погрузился в кресло. Чья-то рука протянула Колтрейну кружку с горячим напитком. Его аромат коснулся ноздрей Тревиса.
– Выпей-ка это, – приказал голос из тумана. – Тебе станет лучше. Я заказал кое-какую еду, и ты должен поесть. Ты пьешь уже несколько недель подряд, Тревис. Пора из этого запоя выходить.
Презрение… жалость… злость… Все это слилось в одном голосе – голосе из тумана. Но почему? Что он, Тревис, такого сделал?
– Сейчас ты выпьешь кофе.
Кружка оказалась прямо перед губами Колтрейна, и он против своей воли стал потягивать горячий напиток. Горячий кофе приятно согревал горло, и у Тревиса прошла тошнота. Он сделал большой глоток.
– Вот так и надо! – тепло произнес тот же голос. – Я принес полный кофейник, и ты выпьешь все до последней капли. А потом будешь есть.
При упоминании о еде в животе у Тревиса заурчало, и он поспешил осушить всю кружку до дна. Когда была выпита вторая кружка, Тревис неуверенно поднял глаза и увидел, что туман рассеивается.
– Сэм, – благодарно прошептал он. – О, Сэм!
– Да, я, – во весь рот улыбнулся тот. И стал снова наливать другу кофе. – Ты только посмотри на себя. Кожа да кости! Одному Богу известно, как я понимаю твое горе. Но надо жить дальше. Китти не хотела бы видеть тебя таким, какой ты сейчас. К тому же не забывай о малыше Джоне. Мы должны как можно скорее возвращаться в Северную Каролину. Для этого тебе надо привести себя в норму.
Северная Каролина – это же так далеко, подумал Тревис. И с этого момента к нему начали возвращаться жизненные силы. Он вспомнил недавние события.
– Думаю, меня ищут власти. Я к этому готов. Убегать не собираюсь.
– Тебе этого делать не придется. Я разговаривал с шерифом. Он мне рассказал, что на кладбище нашли мертвое тело никому не известного подонка. Кто его убил – не установлено. Тейта похоронили на холме Бут вместе с другими неопознанными трупами. Там же хоронят преступников. Больше об этой истории шериф ничего слышать не желает.
Тревис ничуть не удивился. Город разрастался и бурлил. Закон не мог уследить за всеми совершаемыми преступлениями. Одним трупом меньше или больше – какая разница? Особенно когда речь шла о таком человеке, как Люк Тейт.
Перед Тревисом возникла миска с великолепно пахнувшей тушеной говядиной.
Пока Тревис ел, Сэм сказал:
– Может быть, через день-два мы сумеем отправиться домой.
– Почему ты так спешишь? – Поглощая говядину, Тревис с любопытством взглянул на Сэма.
– Я думал, тебе хочется поскорее вернуться к Джону.
– Ты прав. Но мне нужно время. Что я могу сейчас предложить своему сыну? Я не отец, а убитый горем человек. Малышу нужна мать. В данный момент я вообще ничего ему не могу дать. Мальчику куда лучше оставаться у Мэтти Гласс. Наступит день, и земля Китти перейдет к ее сыну. Этого хотелось ей, и земля будет принадлежать Джону Райту. Мне надо сейчас одно – привести свою жизнь в порядок. Но тебе, Сэм, вовсе не нужно нянчиться со мной и ждать, пока это произойдет. Ты был мне верным другом. Ты все время меня поддерживал. О большем я и просить не могу. У тебя ведь есть и своя собственная жизнь.
– Верно! – коротко рассмеялся Сэм. – Я всего лишь старая загнанная лошадь, у которой нет другого счастья, кроме как быть все время занятым каким-нибудь делом. Я поскачу в Северную Каролину вместе с тобой, когда отправишься ты. Но думаю, что надолго там не задержусь.
Сэм откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе.
– Знаешь что, Тревис? – задумчиво произнес он, не ожидая ответа на свои предыдущие слова. – За последние недели у меня была уйма времени хорошенько здесь оглядеться, и то, что я увидел, мне понравилось. Мне нравится Запад. Это территория новая, свежая. Я испытываю волнение, когда думаю, что могу стать частью здешней жизни. – Сэм широким жестом обвел окружающий их простор.
Неожиданно он наклонился вперед, так что передние ножки стула затрещали от резкого движения. Сэм положил локти на стол и уперся подбородком в ладони. Его карие глаза засверкали.
– Ты знаешь, что здесь, на четырех квадратных милях, насчитывается почти двести серебряных копей? Эта страна живет, Тревис, живет! – Он стукнул по столу кулаком. – Только подумать, что все это произошло чисто случайно. Когда в 1849 году золотая лихорадка в Калифорнии пошла на убыль, старатели двинулись в Неваду и в Колорадо в поисках нового золота, но вместо него нашли серебро. Как это было на жиле, о которой я тебе говорил, на копях под названием Офицерские. Эти копи процветают, там настоящий бум. Вот где надо быть!
Тревис отодвинул пустую миску и выпил кофе. Он снова начал чувствовать себя человеком.
– Ты хочешь сказать, Сэм, что собираешься стать старателем? – подавив изумление, спросил Колтрейн. – У тебя появилась серебряная лихорадка, как у всех местных фанатиков?
– Да нет, черт побери! Это никакая не лихорадка, – махнул рукой Сэм. – Меня влечет сам этот край, приятель. Запад там, где тебя охватывает волнение. Это все равно что открытие нового мира. Черт, честно говоря, это и есть новый мир. Теперь я понимаю, почему первооткрыватели испытывают особое душевное состояние. Это ни с чем не сравнимое ощущение, которое просыпается в тебе, и от него уже никогда не избавиться. Нет, скажу я тебе, как только подумаю, что снова буду жить в Северной Каролине или в болотистой пойме Луизианы, я тут же начинаю задыхаться.
– Я тебя ни в чем обвинить не могу, – искренне сказал Тревис. – Если бы у меня не было сына, о котором надо заботиться, я бы, возможно, тоже здесь остался. – Он замолчал. – Беда в том, что сейчас я еще просто не готов приехать к Джону и посмотреть ему в глаза. – Тревис глубоко вздохнул. – Есть еще одна причина. Слишком малый срок прошел со смерти Китти, Сэм. Рана чересчур свежа. Мне нужно время. Если я вернусь прямо сейчас, я убью Нэнси. А заодно и Дантона – он слишком долго ждал, прежде чем рассказать мне всю правду. – Тревис медленно покачал головой. – Нет, сейчас я возвращаться туда не могу.
Он облизнул губы и решил, что самое время выпить чего-нибудь покрепче. Но неожиданно для себя Колтрейн решил, что пора уже перестать прятаться на дне бутылки, надо жить по-человечески.
Сэм продолжал молчать. Пусть Тревис сам поборется со своими демонами. Прошло несколько минут, прежде чем Колтрейн произнес:
– Я пошлю Мэтти письмо и все ей объясню. И еще раз поблагодарю за Джона. Перед нашим отъездом сюда я отдал ей большую часть денег, заработанных на Гаити. Так что мой сынишка ей ничего не стоит, да и для себя ей кое-что остается. Все равно я всегда буду перед Мэтти Гласс в неоплатном долгу. Это мой особый долг, Сэм. Что бы я делал без нее?
Чуть погодя Тревис вздохнул:
– Может, я выберу себе какую-нибудь вершину и подамся в горы. – Он попытался улыбнуться, но улыбки не получилось.
Сэм в упор взглянул на друга и сказал:
– Ты можешь поехать со мной в Кентукки.
– В Кентукки? – эхом отозвался Тревис, удивленно поднимая бровь. – О чем это ты? Ведь ты только что говорил, что было бы здорово остаться в Неваде.
Сэм наклонился вперед и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. Но салун уже почти опустел. Сэм сообщил, что связывался с Вашингтоном по поводу назначения на пост федерального шерифа. Эту работу ему обещали еще как часть контракта по Доминиканской Республике.
– Говорят, что сейчас в Кентукки отправляют многочисленную группу федеральных шерифов, потому что там обострилась ситуация с местными неграми, по отношению к которым чинятся произвол и насилие: жгут негритянские дома, школы, церкви. Толпы белых выгоняют на улицу целые семьи чернокожих, а их дома сжигают. Есть даже сообщения о судах Линча, когда толпа вешает негров без суда и следствия. Это происходит, как мне сказали, – печально вздохнул Сэм, – потому, что белые южане-экстремисты в этих районах не видят никакой другой альтернативы той программе реконструкции, которую навязывают Югу радикальные республиканцы с Севера. Черт побери! Мне совершенно наплевать на политиков и на политику. Ты это знаешь. Но мне очень не нравится, когда убивают негров, когда сжигают их дома, когда бесчинствует дикая толпа. – Сэм резко покачал головой.
Тревис улыбнулся:
– Значит, ты послал в Вашингтон телеграмму и написал, что будешь счастлив принять назначение в Кентукки на пост шерифа от федерального правительства?
Сэм утвердительно кивнул:
– Именно так, черт тебя побери! Я собираюсь принять участие в этих событиях. А еще поднакопить столько денег, сколько смогу. А потом я возвращусь сюда и обзаведусь домом в этом новом мире. – Сэм помолчал. На его лице появилось выражение озабоченности и грусти. – Я ведь уже старик, Тревис. Пора бы подумать, что надо где-то осесть. Здесь я смог бы обрести покой, а при желании найти чем взволновать душу. Но прежде всего в Кентукки надо сделать очень важное дело.
Тревис позвал официантку.
– Принесите бутылку вина, – заказал он, – и два бокала.
– Ты опять принимаешься за старое, Тревис? – не веря своим глазам, спросил Сэм.
– Успокойся, – произнес Тревис и махнул рукой. – Я заказал вино, чтобы отпраздновать одно событие. Я хочу предложить тост за новое приключение – твое и мое.
– Ты едешь вместе со мной? Чертовски здорово! – Сэм вскочил на ноги и пустился в джигу прямо вокруг стола. А потом его крупное тело снова тяжело опустилось на стул. – Мы избавим от нечисти штат Кентукки, а потом поедем в Северную Каролину, заберем Джона и отправимся на Запад. Мы будем работать изо всех сил, накопим денег и…
– Сэм, прекрати!
Бачер замолчал и в полном изумлении уставился на друга.
– Я не загадываю так далеко, Сэм. – Тревис говорил тихо и печально. – Дальше завтрашнего дня планов не строю. Сколько бы денег я ни заработал, все отошлю Мэтти для Джона. В данный момент у меня в голове только этот один-единственный план. И никаких других для меня не задумывай, хорошо?
– Хорошо, – в знак согласия кивнул Сэм, внезапно подчиняясь воле друга. – Сдается мне, тебе и впрямь лучше не загадывать далеко. Я рад уже тому, что ты вообще принял какое-то решение.
Принесли вино. Сэм весь напрягся и, отвернувшись от Тревиса, с тревогой ожидал, как на того подействует вино. Сцепив руки на коленях, он изо всех сил старался выглядеть безразличным, а сам все время следил за поведением друга. Тот откупорил бутылку и налил красное вино в оба бокала.
– За Кентукки! – сказал он и поднял свой бокал.
Сэм без особой охоты последовал его примеру, пытаясь не слишком упорно следить за Колтрейном. И когда Тревис решительным жестом отодвинул от себя бокал, Сэм от облегчения чуть не лишился чувств. Больше его друг пить не будет. Он глотнул всего одну каплю – для поддержания тоста.
Сэм ощутил прилив гордости, но понимал, что вслух об этом говорить нельзя. Тревис побывал в аду и вернулся оттуда надломленным. Разъедающая ему душу печаль еще не прошла. Возможно, она не покинет его никогда. Но топить свое горе в вине он больше не станет. Тревис Колтрейн нигде ни при каких обстоятельствах не трусит.
Глава 14
Тревис сидел за своим большим письменным столом, внимательно разглядывая на нем полустершиеся от времени царапины. Интересно, что же за люди сидели здесь до него? Он только знал, что особой храбрости они перед ку-клукс-кланом не проявили. А это, пожалуй, главное, что ему нужно о них знать.
Сам Тревис находился здесь просто по иронии судьбы. Ему уже больше не нужна работа. За последнее время произошло столько событий, о которых он узнал совсем недавно. Умер Уайли Оудом. Его свело в могилу роковое стечение обстоятельств: и полученные раны, и ранее надорванное здоровье, и недостаток приличной еды, и ко всему прочему добавившееся отчаяние. Зная о приближающейся смерти, Оудом завещал свою серебряную залежь Тревису Колтрейну и Сэму Бачеру (которого он упоминал лишь как друга Тревиса). Так Оудом отблагодарил их за спасение ему жизни и за то, что они спасли его залежь от воров. Жене Оудома и его сыну досталась другая залежь, размером поменьше. Предвидя все те трудности, которые будут подстерегать владельцев большой жилы, людскую зависть, недоброжелательность конкурентов, Оудом не захотел оставить своим близким в наследство то, с чем они вряд ли бы справились. Но Тревиса и Сэма, как он сам мог убедиться, никакой опасностью не запугать. Он понимал, что эти люди смогут сделать из его залежи то, чего он сам не сумел. А семья Оудома будет вполне обеспечена благодаря и меньшей жиле.
Сэм отдал свою долю Тревису и никаких возражений выслушивать не стал.
– У меня сына нет, а у тебя есть. К тому же если я сейчас буду владеть половиной залежи, у меня пропадет стимул вернуться сюда и разработать свою собственную жилу. Нет, Тревис, мне гораздо удобнее, чтобы ты был единственным владельцем залежи и сохранил ее для сына.
И Тревису пришлось подчиниться. Когда Сэму чего-нибудь очень хотелось, он становился таким упрямым, ну таким же, как сам Тревис.
Значит, размышлял Колтрейн, сидя за своим рабочим столом, теперь он стал человеком богатым. Ну и что ему это дает? Если бы такие деньги были у него раньше, то тогда им с Китти, возможно, и не пришлось бы так воевать друг с другом из-за этой фермы. Тогда бы, возможно… Тревис покачал головой. Нельзя себе позволять думать об этом. Он молча воздал Оудому благодарственную молитву за подаренное им богатство, которое теперь можно будет передать Джону. И заставил себя сосредоточиться на лежащих перед ним докладах. С момента приезда они с Сэмом занимались почти исключительно расследованием совершенных здесь преступлений. По мере того как Тревис читал доклады, в нем все больше закипала ярость. Сколько же жестокости проявляют белые в отношении негров! Избиения. Суды Линча. Поджоги негритянских домов и церквей. Но ни одно из этих злодеяний не привело к наказанию хотя бы единственного преступника. Ни одному белому не было предъявлено обвинения!
– Ты можешь в это поверить? – кричал Тревис, размахивая пачкой бумаг перед Сэмом. – И никто не решается заговорить! А ведь люди в этой округе должны были бы уже давно выступить с протестом.
– Я знаю, знаю, – кивнул из-за своего стола Сэм. – Но тут все смотрят на это с другой стороны. Сами негры отказываются что-либо говорить, даже когда точно знают, кто виноват. Мы с тобой здесь уже почти неделю, и пока что ничего плохого ни с кем не случилось. Может быть, понемногу все затихнет.
Тревис фыркнул:
– Ты в это веришь не больше, чем я. Этот распроклятый ку-клукс-клан просто отсиживается в ожидании того, что же предпримем мы. Они нас не боятся, только пытаются решить, угроза мы для них или нет, сочувствуем ли мы неграм, собираемся ли соблюдать закон или же будем на все смотреть сквозь пальцы. Ну, так у меня для этих сукиных сынов есть новости. Мы ни за что не уедем из Кентукки до тех пор, пока не найдем главных виновников всех этих дел. – Тревис со всей силой швырнул на стол пачку бумаг, которую держал в руках.
– Это будет не так-то легко, – проворчал Сэм. – Черт, ведь никто ничего нам рассказывать не хочет. От нас шарахаются, как от прокаженных. Даже те негры, которые живут по ту сторону улицы, при виде нас замолкают. Они до смерти боятся, что вдруг кто-нибудь заметит, что они разговаривают с нами.
– Я знаю. Вот почему я перевел нашу контору сюда, в более глухое место. Я надеялся, что, когда мы станем работать здесь и спать будем здесь же, в задней комнате, к нам будет легче попасть незамеченным, чем в старом помещении шерифа на Главной улице. Но пока что никто к нам не приходит.
– Ну что же, – вздохнул Сэм, откидываясь на стуле, – надо дать им время. В данный же момент за нами наблюдает не только клан. Сдается мне, негры тоже проверяют, что мы за люди. Они еще не знают, можно нам доверять или нельзя.
– Время. – Через стекло в двери, ведущей к аллее, Тревис внимательно посмотрел на улицу. Но увидел лишь кирпичную стену здания на противоположной стороне. – Похоже, это единственное, чем я теперь располагаю в огромном количестве.
Сэм задумчиво поглаживал бороду, не решаясь высказать вслух то, что терзало ему душу. Наконец он не выдержал:
– Черт побери, Тревис. Тебе надо взять на какое-то время отпуск и поехать домой повидать Джона. Ты ведешь себя несправедливо по отношению к нему, а может, и к себе самому. Так он может совсем забыть, что у него есть отец.
Тревис все так же внимательно разглядывал через дверное стекло кирпичную стену.
– Нет, мне надо воспользоваться этим шансом здесь, сейчас, – тихо ответил Колтрейн. – Пока я не переборю в себе желание при первой же встрече прикончить Нэнси и Джерома Дантона, я возвращаться в Голдсборо не хочу.
И он снова сосредоточился на груде бумаг, лежавших перед ним, чтобы хоть как-то отвлечься от незатихающей боли.
– Мне кажется, нам надо навести здесь порядок, – произнес он, давая понять, что меняет тему разговора. – Давай разложим все преступления на отдельные группы: избиения, линчевание, поджоги, перестрелки. А потом займемся каждой и допросим свидетелей или пострадавших. Может быть, так нам удастся что-то прояснить или хотя бы найти какую-нибудь ниточку.
Сэм понимал, что продолжать разговор о Джоне просто бесполезно. Колтрейн все равно сделает по-своему.
– Меня удивляет, – вслух размышлял Тревис, – что после окончания войны Кентукки оказался до такой степени привержен Югу. Ведь когда война начиналась, симпатии в этом штате разделились. Около девяноста тысяч кентуккцев сражались на стороне федеральных войск, и только тысяч сорок – на стороне южан. Тем не менее, когда бои кончились, можно было подумать, что весь штат без исключения был единым фронтом Конфедерации. Для меня это загадка.
– Похоже, ты прав, – согласился Сэм, раскладывая бумаги по отдельным пачкам. – Но дело в том, что когда в 1833 году вышел закон, запрещающий привозить рабов на продажу, население в Кентукки было уже на четверть негритянским. Так что те, кто поддерживал идеи рабства, держали все в своих железных руках и не давали тому закону никакого хода. Однако обо всем позаботилась война. Но до сих пор существуют твердолобые консерваторы, которые этот закон признавать не желают.
– Верно, – сжав челюсти, кивнул Тревис. – И ими-то мы с тобой и должны заняться, потому что именно они либо сами виновны во всех этих преступлениях, либо, вне сомнения, знают, кто их совершил.
Сэм быстро пробежал глазами один из документов и в ярости закричал:
– Ты вот это читал? Нашли мертвым пятнадцатилетнего мальчика с веревкой на шее. А на рубашке у него была прикреплена записка: «Одним голосом меньше». А ему-то всего пятнадцать лет, Тревис!
– У меня здесь еще два доклада, похожих на этот, – сказал Тревис. – Одному парнишке было пятнадцать, другому – четырнадцать лет. Но ты только представь себе, сколько еще таких случаев не попали ни в какие отчеты, потому что люди боялись репрессий. Сдается мне, Сэм, нам с тобой придется здорово поработать. И работа эта самая пренеприятная. А еще сдается мне, – продолжал Тревие, грустно улыбнувшись, – что нам лучше сидеть к стене спиной. У меня такое ощущение, что мы с тобой особой к себе любви не вызовем.
– Знаю, знаю, – произнес Сэм.
Он встал и внимательно всмотрелся через дверное стекло. На аллее никого не было.
– Я все время убеждаю себя, что не все белые в этом штате так относятся к неграм. Те, кто верит в Бога, не могут быть такими мерзавцами. Таких тухлых яиц в кентуккской корзине не должно быть много. И действия этих немногих нам надо обязательно пресечь.
– Не горячись, Сэм, – стараясь говорить как можно веселее, произнес Тревис. – Нам надо… – Внезапно он замолчал, уставившись на Сэма. Тот все так же упорно вглядывался через дверное стекло, а потом мгновенно весь напрягся. Тревис поспешил к двери и стал рядом с другом.
– Вон там, – чуть подвинулся Сэм, чтобы Тревис увидел, куда он показывает. – Позади той трухлявой бочки. Видишь?
Тревис успел заметить мелькнувшую за бочкой соломенную шляпу.
– Это негр, – сказал Сэм. – Я видел, как он крался вдоль стены и все время оборачивался, будто боясь, что за ним идут по пятам. А потом он нырнул за эту бочку.
Тревис открыл дверь, огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что больше никого рядом нет, и тихо позвал:
– Все в порядке. Вас никто не видел. Скорее идите сюда.
Шляпа очень медленно поднялась над бочкой. И вскоре показалось лицо старого негра. Глаза у него округлились от страха, а сам старик весь дрожал. Он с опаской взглянул на Тревиса, но с места не двинулся.
– Идите же, – махнул рукой Тревис. – Мы вас не обидим.
Старый негр не шевельнулся. Тревис вышел на улицу, взял старика за руку и слегка подтолкнул его в помещение. Негр, заикаясь, прошептал:
– Я… меня убьют, если увидят, шериф. Лучше я уйду. Мне не стоило приходить.
– Ерунда! – Тревис решительно ввел старика в комнату. Потом закрыл за ним дверь и запер ее на ключ. – Мы ваши друзья. Мы приехали в Кентукки, чтобы помочь вашим людям. Вы, как я вижу, хотите нам что-то сказать. – Тревис кивнул в сторону Сэма: – Это шериф Бачер, а я – шериф Колтрейн. А теперь вы, может быть, расскажете, с чем вы к нам пришли?
Негр оглядел всю комнату, снял с головы шляпу и стал мять ее в руках. Руки у него были со взбухшими венами, в шишках и шрамах. Старик был одет в выцветшие, когда-то зеленые брюки и холщовое пальто, изношенное до дыр. Голова его была совершенно лысая, лишь на висках и затылке белели легкие, как пушинки, редкие волосы. Сетка кровеносных сосудов покрывала белки его глаз цвета шоколада с молоком.
– С нами вы можете говорить откровенно, – убеждал негра Тревис, осторожно усаживая его на стул. Потом они с Сэмом уселись каждый за своим столом, сложили на груди руки и приготовились слушать пришедшего. Тот молча смотрел на их шерифские значки. Друзья надеялись, что по их лицам старик должен понять, что они настроены дружелюбно.
– Я о своем сыне, – наконец заговорил старый негр. – Мунроу. Я боюсь, его могут убить. – Произнося последнее слово, негр от ужаса выкатил глаза.
– Ну зачем же так?! Почему вы думаете, что Мунроу убьют? – допытывался Тревис. – Скажите нам, и мы сделаем все, чтобы вам помочь.
Губы у старика дрожали, и он с трудом выдавливал из себя слова.
– Мальчишка слишком много болтает. Я ему говорю, что этого нельзя, особенно когда кругом так много ушей. А он твердит, что если бы все мы сплотились, то сумели бы сопротивляться. Он говорит, что нам надо купить оружие и выступить против тех, кто убивает и терзает нас, потому как, по его словам, закон на их стороне.
– На стороне кого? – подстегнул старика Тревис.
Негр глубоко вздохнул.
– Тех, кто носит эти белые капюшоны и ездит верхом по ночам, – весь дрожа, прошептал он. – Ночные всадники. И это они придут за моим сыном. У них повсюду есть уши. Они услышат его слова и убьют его. Обязательно убьют.
Сам Тревис находился здесь просто по иронии судьбы. Ему уже больше не нужна работа. За последнее время произошло столько событий, о которых он узнал совсем недавно. Умер Уайли Оудом. Его свело в могилу роковое стечение обстоятельств: и полученные раны, и ранее надорванное здоровье, и недостаток приличной еды, и ко всему прочему добавившееся отчаяние. Зная о приближающейся смерти, Оудом завещал свою серебряную залежь Тревису Колтрейну и Сэму Бачеру (которого он упоминал лишь как друга Тревиса). Так Оудом отблагодарил их за спасение ему жизни и за то, что они спасли его залежь от воров. Жене Оудома и его сыну досталась другая залежь, размером поменьше. Предвидя все те трудности, которые будут подстерегать владельцев большой жилы, людскую зависть, недоброжелательность конкурентов, Оудом не захотел оставить своим близким в наследство то, с чем они вряд ли бы справились. Но Тревиса и Сэма, как он сам мог убедиться, никакой опасностью не запугать. Он понимал, что эти люди смогут сделать из его залежи то, чего он сам не сумел. А семья Оудома будет вполне обеспечена благодаря и меньшей жиле.
Сэм отдал свою долю Тревису и никаких возражений выслушивать не стал.
– У меня сына нет, а у тебя есть. К тому же если я сейчас буду владеть половиной залежи, у меня пропадет стимул вернуться сюда и разработать свою собственную жилу. Нет, Тревис, мне гораздо удобнее, чтобы ты был единственным владельцем залежи и сохранил ее для сына.
И Тревису пришлось подчиниться. Когда Сэму чего-нибудь очень хотелось, он становился таким упрямым, ну таким же, как сам Тревис.
Значит, размышлял Колтрейн, сидя за своим рабочим столом, теперь он стал человеком богатым. Ну и что ему это дает? Если бы такие деньги были у него раньше, то тогда им с Китти, возможно, и не пришлось бы так воевать друг с другом из-за этой фермы. Тогда бы, возможно… Тревис покачал головой. Нельзя себе позволять думать об этом. Он молча воздал Оудому благодарственную молитву за подаренное им богатство, которое теперь можно будет передать Джону. И заставил себя сосредоточиться на лежащих перед ним докладах. С момента приезда они с Сэмом занимались почти исключительно расследованием совершенных здесь преступлений. По мере того как Тревис читал доклады, в нем все больше закипала ярость. Сколько же жестокости проявляют белые в отношении негров! Избиения. Суды Линча. Поджоги негритянских домов и церквей. Но ни одно из этих злодеяний не привело к наказанию хотя бы единственного преступника. Ни одному белому не было предъявлено обвинения!
– Ты можешь в это поверить? – кричал Тревис, размахивая пачкой бумаг перед Сэмом. – И никто не решается заговорить! А ведь люди в этой округе должны были бы уже давно выступить с протестом.
– Я знаю, знаю, – кивнул из-за своего стола Сэм. – Но тут все смотрят на это с другой стороны. Сами негры отказываются что-либо говорить, даже когда точно знают, кто виноват. Мы с тобой здесь уже почти неделю, и пока что ничего плохого ни с кем не случилось. Может быть, понемногу все затихнет.
Тревис фыркнул:
– Ты в это веришь не больше, чем я. Этот распроклятый ку-клукс-клан просто отсиживается в ожидании того, что же предпримем мы. Они нас не боятся, только пытаются решить, угроза мы для них или нет, сочувствуем ли мы неграм, собираемся ли соблюдать закон или же будем на все смотреть сквозь пальцы. Ну, так у меня для этих сукиных сынов есть новости. Мы ни за что не уедем из Кентукки до тех пор, пока не найдем главных виновников всех этих дел. – Тревис со всей силой швырнул на стол пачку бумаг, которую держал в руках.
– Это будет не так-то легко, – проворчал Сэм. – Черт, ведь никто ничего нам рассказывать не хочет. От нас шарахаются, как от прокаженных. Даже те негры, которые живут по ту сторону улицы, при виде нас замолкают. Они до смерти боятся, что вдруг кто-нибудь заметит, что они разговаривают с нами.
– Я знаю. Вот почему я перевел нашу контору сюда, в более глухое место. Я надеялся, что, когда мы станем работать здесь и спать будем здесь же, в задней комнате, к нам будет легче попасть незамеченным, чем в старом помещении шерифа на Главной улице. Но пока что никто к нам не приходит.
– Ну что же, – вздохнул Сэм, откидываясь на стуле, – надо дать им время. В данный же момент за нами наблюдает не только клан. Сдается мне, негры тоже проверяют, что мы за люди. Они еще не знают, можно нам доверять или нельзя.
– Время. – Через стекло в двери, ведущей к аллее, Тревис внимательно посмотрел на улицу. Но увидел лишь кирпичную стену здания на противоположной стороне. – Похоже, это единственное, чем я теперь располагаю в огромном количестве.
Сэм задумчиво поглаживал бороду, не решаясь высказать вслух то, что терзало ему душу. Наконец он не выдержал:
– Черт побери, Тревис. Тебе надо взять на какое-то время отпуск и поехать домой повидать Джона. Ты ведешь себя несправедливо по отношению к нему, а может, и к себе самому. Так он может совсем забыть, что у него есть отец.
Тревис все так же внимательно разглядывал через дверное стекло кирпичную стену.
– Нет, мне надо воспользоваться этим шансом здесь, сейчас, – тихо ответил Колтрейн. – Пока я не переборю в себе желание при первой же встрече прикончить Нэнси и Джерома Дантона, я возвращаться в Голдсборо не хочу.
И он снова сосредоточился на груде бумаг, лежавших перед ним, чтобы хоть как-то отвлечься от незатихающей боли.
– Мне кажется, нам надо навести здесь порядок, – произнес он, давая понять, что меняет тему разговора. – Давай разложим все преступления на отдельные группы: избиения, линчевание, поджоги, перестрелки. А потом займемся каждой и допросим свидетелей или пострадавших. Может быть, так нам удастся что-то прояснить или хотя бы найти какую-нибудь ниточку.
Сэм понимал, что продолжать разговор о Джоне просто бесполезно. Колтрейн все равно сделает по-своему.
– Меня удивляет, – вслух размышлял Тревис, – что после окончания войны Кентукки оказался до такой степени привержен Югу. Ведь когда война начиналась, симпатии в этом штате разделились. Около девяноста тысяч кентуккцев сражались на стороне федеральных войск, и только тысяч сорок – на стороне южан. Тем не менее, когда бои кончились, можно было подумать, что весь штат без исключения был единым фронтом Конфедерации. Для меня это загадка.
– Похоже, ты прав, – согласился Сэм, раскладывая бумаги по отдельным пачкам. – Но дело в том, что когда в 1833 году вышел закон, запрещающий привозить рабов на продажу, население в Кентукки было уже на четверть негритянским. Так что те, кто поддерживал идеи рабства, держали все в своих железных руках и не давали тому закону никакого хода. Однако обо всем позаботилась война. Но до сих пор существуют твердолобые консерваторы, которые этот закон признавать не желают.
– Верно, – сжав челюсти, кивнул Тревис. – И ими-то мы с тобой и должны заняться, потому что именно они либо сами виновны во всех этих преступлениях, либо, вне сомнения, знают, кто их совершил.
Сэм быстро пробежал глазами один из документов и в ярости закричал:
– Ты вот это читал? Нашли мертвым пятнадцатилетнего мальчика с веревкой на шее. А на рубашке у него была прикреплена записка: «Одним голосом меньше». А ему-то всего пятнадцать лет, Тревис!
– У меня здесь еще два доклада, похожих на этот, – сказал Тревис. – Одному парнишке было пятнадцать, другому – четырнадцать лет. Но ты только представь себе, сколько еще таких случаев не попали ни в какие отчеты, потому что люди боялись репрессий. Сдается мне, Сэм, нам с тобой придется здорово поработать. И работа эта самая пренеприятная. А еще сдается мне, – продолжал Тревие, грустно улыбнувшись, – что нам лучше сидеть к стене спиной. У меня такое ощущение, что мы с тобой особой к себе любви не вызовем.
– Знаю, знаю, – произнес Сэм.
Он встал и внимательно всмотрелся через дверное стекло. На аллее никого не было.
– Я все время убеждаю себя, что не все белые в этом штате так относятся к неграм. Те, кто верит в Бога, не могут быть такими мерзавцами. Таких тухлых яиц в кентуккской корзине не должно быть много. И действия этих немногих нам надо обязательно пресечь.
– Не горячись, Сэм, – стараясь говорить как можно веселее, произнес Тревис. – Нам надо… – Внезапно он замолчал, уставившись на Сэма. Тот все так же упорно вглядывался через дверное стекло, а потом мгновенно весь напрягся. Тревис поспешил к двери и стал рядом с другом.
– Вон там, – чуть подвинулся Сэм, чтобы Тревис увидел, куда он показывает. – Позади той трухлявой бочки. Видишь?
Тревис успел заметить мелькнувшую за бочкой соломенную шляпу.
– Это негр, – сказал Сэм. – Я видел, как он крался вдоль стены и все время оборачивался, будто боясь, что за ним идут по пятам. А потом он нырнул за эту бочку.
Тревис открыл дверь, огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что больше никого рядом нет, и тихо позвал:
– Все в порядке. Вас никто не видел. Скорее идите сюда.
Шляпа очень медленно поднялась над бочкой. И вскоре показалось лицо старого негра. Глаза у него округлились от страха, а сам старик весь дрожал. Он с опаской взглянул на Тревиса, но с места не двинулся.
– Идите же, – махнул рукой Тревис. – Мы вас не обидим.
Старый негр не шевельнулся. Тревис вышел на улицу, взял старика за руку и слегка подтолкнул его в помещение. Негр, заикаясь, прошептал:
– Я… меня убьют, если увидят, шериф. Лучше я уйду. Мне не стоило приходить.
– Ерунда! – Тревис решительно ввел старика в комнату. Потом закрыл за ним дверь и запер ее на ключ. – Мы ваши друзья. Мы приехали в Кентукки, чтобы помочь вашим людям. Вы, как я вижу, хотите нам что-то сказать. – Тревис кивнул в сторону Сэма: – Это шериф Бачер, а я – шериф Колтрейн. А теперь вы, может быть, расскажете, с чем вы к нам пришли?
Негр оглядел всю комнату, снял с головы шляпу и стал мять ее в руках. Руки у него были со взбухшими венами, в шишках и шрамах. Старик был одет в выцветшие, когда-то зеленые брюки и холщовое пальто, изношенное до дыр. Голова его была совершенно лысая, лишь на висках и затылке белели легкие, как пушинки, редкие волосы. Сетка кровеносных сосудов покрывала белки его глаз цвета шоколада с молоком.
– С нами вы можете говорить откровенно, – убеждал негра Тревис, осторожно усаживая его на стул. Потом они с Сэмом уселись каждый за своим столом, сложили на груди руки и приготовились слушать пришедшего. Тот молча смотрел на их шерифские значки. Друзья надеялись, что по их лицам старик должен понять, что они настроены дружелюбно.
– Я о своем сыне, – наконец заговорил старый негр. – Мунроу. Я боюсь, его могут убить. – Произнося последнее слово, негр от ужаса выкатил глаза.
– Ну зачем же так?! Почему вы думаете, что Мунроу убьют? – допытывался Тревис. – Скажите нам, и мы сделаем все, чтобы вам помочь.
Губы у старика дрожали, и он с трудом выдавливал из себя слова.
– Мальчишка слишком много болтает. Я ему говорю, что этого нельзя, особенно когда кругом так много ушей. А он твердит, что если бы все мы сплотились, то сумели бы сопротивляться. Он говорит, что нам надо купить оружие и выступить против тех, кто убивает и терзает нас, потому как, по его словам, закон на их стороне.
– На стороне кого? – подстегнул старика Тревис.
Негр глубоко вздохнул.
– Тех, кто носит эти белые капюшоны и ездит верхом по ночам, – весь дрожа, прошептал он. – Ночные всадники. И это они придут за моим сыном. У них повсюду есть уши. Они услышат его слова и убьют его. Обязательно убьют.