— Готова.
   Боги низа! Для Белл это скупо.
   — Тогда позаботься об этом. Возможно, она сможет быть и нашей посланницей.
   — Уже.
   — Она в норме.
   — Абсолютно.
   Что во имя всех дьяволов случилось с Белл? Она ведет себя очень странно. Это ей совсем несвойственно. Дункан!
   — И, Белл, я хочу, чтобы Дункан имел свободный доступ к Архивам.
   — Имел этим утром.
   Ну, хорошо. Общение с Дунканом возымело эффект.
   — Я поговорю с тобой после встречи с Шианой.
   — Передай Там, что она права.
   — В чем?
   — Просто передай.
   — Ладно, хорошо. Должна сказать, Белл, что я более чем удовлетворена тем, как ты ведешь дела.
   — Под вашим руководством и не могло быть иначе.
   Беллонда явно улыбалась, обрывая связь. Одрейд повернулась к Тамейлан, стоящей позади.
   — Права в чем. Там?
   — В том, что контакты Айдахо и Шианы содержат нечто большее, чем мы ожидали. — Тамейлан приблизилась к Одрейд и понизила голос: — Не сажайте ее в мое кресло, пока не узнаете их тайну.
   — Я знаю, что ты понимаешь мои намерения, Там. Но… неужели это настолько прозрачно?
   — Иногда да. Дар.
   — Мне повезло, что мы подруги.
   — Тебя поддерживают и другие. Когда голосовали Прокторы, на тебя работала не только твоя созидательность. Один из твоих защитников назвал это «вдохновленностью».
   — Тогда ты понимаешь, что я довольно крепко буду обуздывать Шиану, пока не найду одного из «вдохновенных» решений.
   — Конечно.
   Одрейд жестом приказала связистам убрать проектор и отправилась дожидаться к краю застекленевшей равнины.
   Созидательное воображение.
   Она сознавала смешанность чувств в своих ассоциациях.
   Созидательность!
   Всегда опасна для хранящейся под опекой силы. Новое могло уничтожить хватку власти Даже Бене Джессерит подходили к созидательности с опаской. Движение с ровным килем заставляло некоторых жертвовать раскачиванием лодки. Эта деталь не попадала в переписку Дортуйлы. Беда заключалась в том, что созидающие личности имеют склонность к тихим заводям. Они это называют уединением. Было приложено немало усилий, чтобы вывести из этого состояния Дортуйлу.
   Будь в порядке, Дортуйла. Будь лучшей нашей наживкой.
   Прибыли топтеры — шестнадцать штук. Пилоты их были недовольны новым назначением, после всего, что они уже прошли. Переселять целые общины!
   Со смешанными чувствами Одрейд следила за посадкой топтеров на твердой глянцевой поверхности. Они складывали крылья назад в карманные чехлы и становились похожими на спящих насекомых.
   Насекомые, одинаковостью своей напоминавшие творение безумного робота.
   Когда они взлетели, Стрегги, сидящая перед Одрейд, спросила:
   — Мы увидим песчаных Червей?
   — Возможно. Но сообщений о них еще не поступало.
   Стрегги села назад, разочарованная ответом, не сумев перевести его в другой вопрос. Правда временами огорчает, а какие серьезные ожидания были поставлены на карту в этой эволюционной игре, подумала Одрейд.
   А зачем же еще разрушать на Доме Ордена все нами любимое?
   Поток мыслей остановил вид старой вывески, дугой возвышающейся над узким входом в ярко-розовое здание: КЛИНИКА НЕИЗЛЕЧИМЫХ БОЛЕЗНЕЙ.
   Может, здесь найдет себя Сестринство? Или это означает, что они потерпят массу неудач? Назойливые Иные Воспоминания должны иметь назначение.
   Неудачи?
   Одрейд проанализировала это: если так случится, нужно будет подумать о Мурбелле в роли Сестры. Не в том смысле, что пленная Чтимая Матра была неизлечимой неудачей. Но она была неприспособлена к окружающим условиям и прошла углубленную тренировку в слишком позднем возрасте.
   Как были все вокруг спокойны, следя за навеваемым ветром песком — между китовыми спинами дюн временами проглядывали маленькие рифленые наносы. Раннее утреннее солнце только встало, освещая мелкие подробности картины. Горизонт был затуманен пылью.
   Одрейд свернулась в кресле и уснула. Я уже видела это раньше. Я, пережившая Дюну.
   Болтанка, сопровождающая снижение и круговой заход к Центру наблюдения за пустыней Шианы, разбудили ее.
   Центр наблюдения за пустыней. Мы снова здесь. Мы еще не назвали его… как не назвали и саму планету. Дом Ордена! Что это за имя? Центр наблюдения за пустыней! Описание, да и только. Подчеркивание временности.
   По ходу посадки она увидела подтверждение своих мыслей. Чувство временности построек было усилено спартанской лаконичностью всего хозяйства. Никакой мягкости, никаких закруглений на стыках. Вот это подсоединяется здесь, а вот это идет туда. Все соединено съемными креплениями.
   Посадка была жесткой, и пилот выразился так:
   — Ну вот вам и избавление.
   Одрейд прямиком направилась в комнату, постоянно резервируемую для нее и вызвала Шиану. Временные апартаменты: спартанская спальня с жесткой койкой. На этот раз два стула. Окно на запад с видом на пустыню. Временность этих комнат раздражала ее. Здесь все могло быть демонтировано и перевезено. Она умыла лицо в смежной с комнатой ванной, стараясь экономить движения. После неудобного сна в топтере телу было не по себе.
   Освежившись, она подошла к окну, отдав должное бригаде монтажников, построивших эту башню: всего десять этажей, этот — девятый. Шиана располагалась на последнем, пользуясь всеми преимуществами процесса, именем которого называлось место.
   Дожидаясь встречи, Одрейд должным образом готовилась к ней.
   Распахни мозг. Отбрось предубеждения.
   Первые впечатления от прихода Шианы должны быть восприняты чистым рассудком. Уши не должны ожидать знакомого голоса. Ноздри не должны готовиться к привычным запахам.
   Я выбираю это. Я, ее первая наставница, восприимчива к ошибкам.
   Одрейд повернулась на звук открываемой двери. Стрегги.
   — Шиана только что вернулась из пустыни и говорит сейчас со своими людьми. Она просит Великую Мать встретиться с ней в верхних комнатах, они более удобны.
   Одрейд кивнула.
   В комнатах Шианы на последнем этаже глаз все так же резали углы. Наспех собранное прибежище в пустыне. Огромная комната, в шесть-семь раз превышающая размеры гостиной, но играющая роль и кабинета и спальни. На двух стенах окна — на запад и север. Одрейд была потрясена смесью функционального и нефункционального.
   Шиана постаралась отразить в комнатах себя. Стандартная койка Бене Джессерит была покрыта пледом ярко-оранжевого и темно-коричневого цвета. На дальней стене висела картина, на белом фоне которой черные линии изображали вылетающего из-под земли песчаного Червя с пастью, переполненной кристальными зубами. Шиана написала ее, основываясь на Иных Воспоминаниях и детских впечатлениях о Дюне.
   Немало значил выбор Шианы: она не пыталась создать более претенциозного рисунка, может быть многоцветного и в традиционном пустынном стиле. Просто Червь, намек на песок вокруг него и маленькая фигурка в плаще на переднем плане.
   Она сама?
   Восхитительная сдержанность и постоянное напоминание о причинах ее здешнего пребывания. Глубокое восхищение природой.
   Природа не создает плохих произведений.
   Фраза была слишком гладкой, чтобы принять ее.
   Что мы подразумеваем под «природой»?
   Она видела зверскую природную дикость: тщедушные деревца, выглядящие так, будто их макнули в бледнозеленую взвесь и оставили сушиться на краю тундры, превратив в жалкую пародию на самих себя. Отвратительно. Трудно представить такие деревья целесообразными. И слепые Черви… слизистые желтые тела. Где в них искусство? Временная остановка эволюционного развития и ее переориентация. Всегда ли вмешательство человека приводит к переменам? Слиги! Каких гадостей понаделали там Бене Тлейлакс.
   Восхищаясь рисунком Шианы, Одрейд решила, что определенные комбинации раздражают некоторые человеческие чувства. Слиги в качестве пищи были самой прелестью. Отвратительные комбинации касались ранних экспериментов. А потом опыты выносили приговор.
   Это плохо!
   В основном, то, что мы называем ИСКУССТВОМ, служит желаниям, утверждая их. Не надо мне этого! Я знаю, что могу принимать.
   Чем являлся для Шианы этот рисунок?
   Песчаный Червь: слепая мощь, сторожащая спрятанные сокровища. Артистизм в мистической красоте.
   Говорили, что Шиана однажды пошутила о своем назначении: «Я пасу червей, которых, может, еще и не будет».
   А даже если они и появятся, пройдут годы, прежде чем они достигнут тех размеров, что были изображены на картинке. Не ее ли голос исходил от крохотной фигурки перед червем?
   — Со временем будет так.
   Запах меланжа наполнил комнату, запах более насыщенный, чем в обычных комнатах Преподобной Матери. Одрейд окинула взглядом обстановку: стулья, рабочий стол, освещение укрепленных глоуглобов — все было расположено предельно удобным образом. Но что за странной формы груда черного плаза в углу? Очередное произведение Шианы?
   Комнаты были под стать Шиане, решила Одрейд. Не так сильно, как рисунок, но и вид из окна напоминал ее происхождении, походя на Дар-эс-Балат в глубине пустынь Дюны.
   Слух Одрейд уловил шорох со стороны двери. Она повернулась и увидела Шиану. Она застенчиво заглядывала в дверь, не торопясь подходить к Преподобной Матери.
   Движения яснее слов: «Итак, она пришла ко мне в комнаты. Хорошо. А кто-то мог бы и не принять моего приглашения».
   Обостренные чувства Одрейд заработали при виде Шианы. Самая молодая из всей истории Преподобных Матерей. Ты часто думаешь о ней, как о тихой маленькой Шиане. Она не всегда была тихой и уже совсем не была маленькой, но прозвище прижилось. Она даже не походила на мышку, хотя зачастую и напоминала тихого грызуна, ожидающего на краю поля ухода хозяина. Чтобы устремиться в пшеницу подбирать осыпавшееся зерно.
   Шиана вошла в комнату, остановившись совсем близко к Одрейд.
   — Мы долго не виделись. Великая Мать.
   Первое впечатление Одрейд явно было смешанным.
   Прямота и маскировка?
   Шиана стояла в тихом ожидании.
   Гены Сионы Атридес создали занимательное лицо под налетом патины Бене Джессерит. Зрелость проявлялась на нем в соответствии с образами как Сестринства, так и Атридесов. Твердо запечатлелись следы многочисленных решений. Слабая, темнокожая беспризорница с выгоревшими каштановыми волосами превратилась в уравновешенную Преподобную Мать. Кожа оставалась все такой же темной от многих часов, проводимых на свежем воздухе. Волосы
   — такими же выгоревшими. Правда, глаза стали непреклонными и целиком синими, подчеркивая: «Я прошла Агонию».
   Что же такое я чувствую в ней?
   Шиана перехватила взгляд Одрейд (бене-джессеритская наивность) и поняла, что в нем отражалась давно довлеющая конфронтация.
   У меня нет никакой защиты, кроме правды, и, надеюсь, она удержится от исповеди.
   Одрейд с большим вниманием глядела на свою бывшую ученицу, дав волю всем чувствам.
   Страх? Что я чувствую? Что-то в разговоре?
   Твердость голоса Шианы была превращена в мощный инструмент, раздражавший со времени первой же встречи Одрейд. Естественная сущность Шианы (если можно так сказать, сущность Свободных!) была обуздана и перенаправлена. Было отшлифовано ядро жертвенности. Ее способность любить и ненавидеть была сдержана крепкой уздой.
   Откуда у меня такое ощущение, будто она хочет сдержать меня?
   Одрейд внезапно ощутила свою уязвимость.
   Эта женщина ознакамливалась с моей крепостью изнутри. И теперь нельзя уже было забывать об этом.
   На ум пришла беседа с Тамейлан: «Она из сохраняющих себя для себя. Помнишь сестру Швангью? Она такая же, только лучше. Шиана знает, куда направляется. Надо тщательней следить за ней. Кровь Атридесов, понимаешь?»
   «И я из Атридесов, Там.»
   «Мы никогда не забываем об этом! Ты думаешь, мы будем стоять и смотреть, если Великая Мать решила самовоспитываться? Есть пределы нашему терпению, Дар».
   — И вправду, этот визит запоздал, Шиана.
   Тон Одрейд встревожил Шиану. Она ответила на него резким взглядом, который в Сестринстве называют «БГ безмятежный», и едва ли во всей Вселенной можно было найти более безмятежной маскировки, чем в этом взгляде. Это был не просто барьер, это было нечто. Любое отклонение от этой маски было для нее разрушительным. Сама по себе она была оскорблением. Шиана тут же поняла это и рассмеялась.
   — Я знала, что ты придешь спрашивать! Беседа с Дунканом, верно? — Пожалуйста, Великая Мать! Не отрицайте этого.
   — Совершенно, Шиана.
   — Он хочет, чтобы кто-нибудь защитил его в случае нападения Чтимых Матр.
   — И все? — Она что, держит меня за набитую дуру?
   — Нет. Его интересует информация о наших намерениях в случае нападения Чтимых Матр.
   — Что ты сказала ему?
   — Все, что могла. — Правда — мое единственное оружие. Мне надо отвлечь ее.
   — Ты разделяешь его мысли, Шиана?
   — Да!
   — И я тоже.
   — Но не Там и не Белл?
   — Мои осведомители сообщают, что сейчас Беля готова терпеть его.
   — Белл? Терпеть?
   — Ты неверно оценила ее, Шиана. Это — твой порыв, — Она что-то скрывает. Что ты сделала, Шиана?
   — Шиана, ты думаешь, что сработаешься с Белл?
   — Потому что я надоедаю ей? — Работать с Белл? Что она имеет в виду? Не Белл должна возглавлять этот проклятый проект Миссионарии!
   Уголки рта Одрейд слегка подергивались. Очередная выходка? Неужели?
   Шиана была главным предметом сплетен в столовых Централа. Рассказы о том, как она надоедала Воспитательницам (особенно Белл) и весьма детальные отчеты об обольщениях, вскармливаемые сравнениями с Чтимыми Матрами, принесенными Мурбеллой, были приправлены спайсом почище еды. Одрейд слышала обрывки разговоров не далее, как два дня назад. «Она сказала: (Я воспользовалась методом „позволь мне дурно вести себя“. Очень действует на мужчин, считающих, что они выгуливают тебя по дорожке в саду)».
   — Надоедаешь? Ты правильно выразилась, Шиана?
   — Подходящее слово: видоизменить, борясь с заложенными склонностями.
   И в тот самый момент, когда с губ слетели слова, Шиана поняла, что допустила промах.
   Одрейд почувствовала напряженную тишину. Видоизменить? Взгляд ее вернулся к той странной черной груде в углу. Она посмотрела на нее с отрешенностью, которая удивила ее.
   Зрелище захватывало. Она попыталась найти согласованность, какую-то подсказку. Но не смогла, даже напрягшись до предела. И в этом цель.
   — Оно называется «Пустота», — сказала Шиана.
   — Твое? — Пожалуйста, Шиана. Скажи нет. Скажи, что автор там, куда мне не добраться.
   — Я создала это ночью неделю назад.
   А черный плаз — единственная видоизмененная тобою вещь?
   — Изумительное замечание по поводу искусства в целом.
   Но не искусства в частности.
   У меня есть связанная с тобою Шиана проблема. Ты тревожишь некоторых сестер, — И меня. Есть в тебе дикий пунктик, который мы никак не найдем. Генные следы Атридесов, которые Дункан предложил поискать, заложены в твоих клетках. Что они дают тебе?
   — Тревожу Сестер?
   — Особенно когда они вспоминают, что ты — моложе всех, когда-либо прошедших Агонию.
   — Ну, кроме Отклонений.
   — И ты что, тоже?
   — Великая Мать? — Она никогда умышленно не ранила моих чувств просто так.
   — Ты прошла через Агонию, влекомая своей непокорностью.
   — А может лучше сказать, что я воспротивилась зрелому совету. — Юмор иногда смущал ее.
   В дверях появилась Престер, помощница Шианы. Она постукивала по стене, пока на нее не обратили внимания.
   — Вы велели мне немедленно сообщить вам о возвращении поисковой бригады.
   — О чем они сообщают?
   Облегчение в голосе Шианы?
   — Бригада номер восемь хочет, чтобы взглянули на их результаты.
   — Они всегда этого хотят!
   Интонация Шианы была подчеркнуто разочарованной:
   — Не хотите ли взглянуть со мной на их результаты, Великая Мать?
   — Я подожду здесь.
   — Я ненадолго.
   — Когда они ушли, Одрейд подошла к западному окну: ясный вид на лежащую за крышами новорожденную пустыню. Маленькие дюны. Почти закат и сухая жара, так напоминающая о Дюне.
   Что скрывает Шиана?
   Молодой парень, почти мальчик, загорал голышом на соседней крыше, лежа кверху животом на матрасе цвета морской волны, набросив на лицо золотое полотенце. Загар у него был бронзовым, под цвет полотенца и рыжеватых волос. Ветерок приподнял уголок полотенца, забросив его на лицо. Устало двинулась вялая рука и восстановила покров.
   Как он может бездельничать? С ночной смены? Может быть.
   Безделье не поощрялось, а он выставлял его напоказ. Одрейд улыбнулась сама себе. Могли простить любого, приняв за ночного работника. Он мог рассчитывать на это. Весь фокус заключался в том, чтобы не попасться на глаза тому, кто знал обратное.
   Я не буду спрашивать. Разум заслуживает награды. И, в конце концов, может, — он и действительно с ночной смены.
   Она подняла взор. Вдали разворачивалась новая картина: неземной закат. Над горизонтом была прочерчена узкая полоска оранжевого; вздымающаяся на месте, куда только что село солнце. Серебряно-голубой цвет над оранжевой полоской темнел, уходя ввысь. Она не раз видела такое на Дюне. В метеорологические объяснения она старалась не вдаваться. Лучше дать глазам впитать эту сиюминутную красоту, а ушам и коже — почувствовать внезапное спокойствие, распространяющееся вокруг после резко наступающей темноты, стирающей оранжевую грань.
   Краем глаза она заметила, что юноша собрал матрас, полотенце и скрылся за вентилятором.
   Из коридора послушался топот. Вбежала запыхавшаяся Шиана:
   — Они нашли залежи спайса в тридцати кликах от нас! Небольшие, но плотные! — выдохнула она.
   — А это не ветряные наносы? — засомневалась Одрейд.
   — Не похоже. Я установила за ними круглосуточное наблюдение, — Шиана взглянула на окно, у которого стояла Одрейд. Она видела Требо. Наверное…
   — Я уже спрашивала тебя, Шиана, сможешь ли ты работать с Белл. Это важный вопрос. Там стареет и уже вскоре надо будет искать ей замену. Будет голосование, конечно.
   — Я? — Это было полной неожиданностью.
   — Мой первый кандидат. — Теперь повелительно. — Я хочу, чтобы ты была рядом, и я смогла бы следить за тобой.
   — Но я думаю… ведь план Миссионарии…
   — Может подождать. И найдется другой пастух червей… если эти залежи спайса — наша надежда.
   — А? Да… несколько наших людей, но ни одна из них… Разве вы не хотите проверить, повинуются ли мне Черви?
   — Работа в Совете на это не повлияет.
   — Я… ну, вы видите, насколько я удивлена.
   — Я бы сказала, ошеломлена. Скажи мне, Шиана, что тебя в эти дни действительно интересовало?
   Расследование продолжается. Ну, Требо, помогай мне.
   — Обеспечение нормального развития пустыни, — Правда! — И конечно же моя сексуальная жизнь. Вы видели юношу на крыше? Требо, новенький. Его послал для шлифовки Дункан.
   Даже когда Одрейд уже ушла, Шиана пыталась понять, что такого веселого нашлось в этих словах. Впрочем, от Великой Матери удалось-таки уклониться.
   Не было нужды даже в уступках правде: «Мы обсуждали возможность нанести на Тега штамп и этим воскресить память Башара».
   Удалось избежать полной исповеди.
   Великая Мать так и не узнала, что я проникла в способ реактивации тюрьмы не-кораблей и узнала, как обезвредить установленные там Беллондой мины.

~ ~ ~

   Никакие сладости не скроют определенные типы горечи. Если горько — выплюнь. Так поступали наши давние предки.
Кода Бене Джессерит

 
   Мурбелла поднялась ночью, продолжая видеть сон, хоть и проснувшись и четко воспринимая окружающее: спящего рядом Дункана, слабое потрескивание машин, проекцию времени на потолке. Позже она настояла на том, чтобы Дункан спал вместе с нею, боясь оставаться в одиночестве. Он винил ее в четвертой беременности.
   Она сидела на краю кровати. Комната казалась нереальной в неверном свете хронопроектора. Видения не исчезали.
   Дункан заворчал и перевернулся в ее сторону. Брошенная рука упала ей на колени.
   Она чувствовала, что причиной этого вторжения в разум был не сон, хотя оно и обладало некоторыми его признаками. Это был результат занятий Бене Джессерит. Они и их проклятые предложения насчет Скитейла… и вообще всего! Они убыстряли темп, которым она и так уже не могла управлять.
   Этой ночью она заблудилась во внутреннем мире слов. Причина была ясна. Беллонда утром обучила Мурбеллу девяти языкам и провела подозрительную ученицу по дороге разума, называемой «Лингвистическим Наследием». Но влияние Белл на это ночное безумие не спасало.
   Кошмар. Она была существом микроскопических размеров, загнанная в огромное звенящее эхом пространство, разрисованное огромными буквами, встречающими ее везде, куда бы она не повернулась: «Резервуар данных». Оживленные буквы с перекошенными челюстями и страшными, тянущимися к ней щупальцами.
   Хищные звери, а она — их добыча. Уже проснувшись и понимая, что она сидит на краю своей постели, а на ее коленях лежит рука Дункана, она все равно видела зверей. Они собирались у нее за спиной. Она знала, что ее затягивает назад, хотя тело и не двигалось. Они тащили ее на страшную пытку, которую она не могла видеть. Она не повернет головы! Она не только видела этих тварей (они закрывали элементы спальни), но и слышала какофонию их речи на девяти языках.
   Они разорвут меня на части. Хотя она и не могла развернуться, она знала, что ждет ее: еще большее количество зубов и когтей. Угроза кругом! Если она будет загнана в угол, они набросятся, и она обречена.
   Готова. Мертва. Жертва. Под пыткой. Легкая добыча.
   Ее переполнило отчаяние. Почему Дункан не проснется и не спасет ее? Его рука была свинцовым грузом, частью душащих ее сил, и позволяла этим тварям заталкивать ее в причудливую ловушку. Она дрожала. По ее телу стекал пот. Ужасные слова! Они объединялись в гигантские комбинации. Тварь с клыками-кинжалами подошла прямо к ней, и она опять увидала в черноте ее разверстой пасти, между клыками, слова.
   Посмотри наверх. Мурбелла захохотала. Она не контролировала смех. Смотри наверх. Готова. Мертва. Жертва. Смех разбудил Дункана. Он сел, включил нижний глоуглоб и уставился на нее. Каким он был взъерошенным после их ночного сексуального столкновения.
   Выражение его лица переходило от умиления к огорчению, пока он приходил в себя.
   — Чего ты смеешься?
   От смеха она стала задыхаться. Бока у нее болели. Она боялась, что его понимающая улыбка вызовет новый спазм.
   — Ой-ей-ей, Дункан! Сексуальное столкновение!
   Он понимал, что это была их взаимная форма именования связывавшего их наркотика. Почему это вызвало у нее такой хохот?
   Его удивленное лицо поразило ее своей нелепостью. Между вздохами, она сказала:
   — Еще пара слов. — И она зажала рот, боясь нового всплеска.
   — Чего?
   Его голос была самой смешной вещью, которую она только слышала. Она протянула к нему руку и покачала головой:
   — О-о-о-ой…
   — Мурбелла, что с тобой?
   В ответ она смогла лишь вновь покачать головой. Он попытался понимающе улыбнуться. Это помогло ей, и она прильнула к нему.
   — Нет! — Это поднялась его правая рука. — Я просто хочу побыть рядом.
   — Посмотри, сколько времени, — он поднял подбородок к проекции на потолке, — Почти три.
   — Было так смешно, Дункан.
   — Так расскажи мне.
   — Сейчас, отдышусь.
   Он уложил ее на подушку:
   — Мы чертовски похожи на давно женатую пару. Анекдоты в полночь.
   — Нет, милый, мы не такие.
   — Вопрос степени, не более.
   — Качества, — поправила она.
   — Что тебя так рассмешило?
   Она рассказала о своих кошмарах и роли Беллонды в них.
   — Зенсунни. Очень древняя техника. Сестры используют ее, чтобы избавить от травматических связей. Слова, рождающие неосознанные реакции.
   Страх вернулся.
   — Мурбелла, почему ты дрожишь?
   — Учительницы Чтимых Матр предупреждали нас, что случится нечто страшное, если мы попадем в зенсунийские руки.
   — Чушь! Я прошел через них, будучи ментатом.
   Его слова напомнили об еще одном фрагменте сна. Зверь с двумя головами. Обе пасти открыты. Там слова: Слева: «Одно слово», справа: «ведет к другому».
   Радость подавила страх. Он утихал и без смеха.
   — Дункан!
   — Ммммммм, — в голосе отдаленность ментата.
   — Белл сказала, что Бене Джессерит употребляют слова в качестве оружия. Голос. «Средства управления» — так они их называют.
   — Урок, который ты должна усвоить — почти на уровне инстинкта. Они не доверят тебе более углубленных занятий, пока ты не усвоишь его.
   И я не буду потом доверять тебе.
   Она отвернулась от него и взглянула не комкамеры, мерцающие на потолке вокруг хронопроекции.
   Я по-прежнему под наблюдением.
   Она понимала, что ее учителя тайно обсуждают ее. Разговоры обрывались при ее приближении. Они смотрели на по-особому, как на занимательный экспонат.
   Голос Беллонды вертелся в голове. Усики кошмара. Потом не раннее, не позднее утро и неприятный, щекочущий ноздри запах пота после занятий. Экзаменаторша в почтительных трех шагах от Преподобной Матери Голос Белл: «Никогда не становись знатоком. Это связывает».
   И все из-за того, что я спросила, есть ли слова, направляющие Бене Джессерит.
   — Дункан, зачем они смешивают развитие тела и ума?
   — Разум и плоть усиливают друг друга. — Сонно. Будь он проклят. Он сейчас уснет.