Херберт Фрэнк. Дом глав родов Дюны [= Капитул Дюны]

   Она потрясла Дункана за плечо.
   — Если слова настолько дьявольски пусты, почему нам столь часто напоминают о дисциплине?
   — Шаблоны, — пробормотал он. — Грязные словечки.
   — Что? — она резче затрясла его.
   Он повернулся на спину, шевельнул губами и сказал:
   — Дисциплина равна шаблону, равна неверной дороге. Они знают, что все мы по природе — творцы шаблонов… что для них, мне кажется, и означает «порядок».
   — Почему это так плохо?
   — Дает возможность уничтожить или поймать нас… в ловушку, которую мы не в силах перестроить.
   — Ты неправ насчет разума и плоти.
   — Хмммммпф?
   — Они сливаются воедино.
   — А я что сказал? Хей! Мы будем болтать или спать или что?
   — Никаких «или что». Не сегодня.
   Тяжелый вздох.
   — Они не стремятся укрепить мое здоровье.
   — Никто об этом и не говорил.
   — Это придет позже, после Агонии. — Она знала, что он ненавидит вспоминать об этом смертоносном испытании, но избежать этого было нельзя. Перспектива захватила ее.
   — Хорошо! — он сел, взбил подушку и подложил ее под спину, изучая Мурбеллу. — Чего еще?
   — Они так грамотно используют свои слова-оружие! Она привела тебе Тега и сказала, что ты один в ответе за него.
   — Ты в это не веришь?
   — Он думает, что ты — его отец.
   — Не совсем.
   — Да, но… Ты не думаешь того же о Башаре?
   — Когда он восстановил мою память?
   Да.
   — Вы — пара интеллектуальных сирот, ищущих родителей, которых нет. У тебя нет ни малейшего представления о том, что ты ему причинишь.
   — Это, видимо, разделит нашу семью.
   — Значит, ты ненавидишь Башара в нем и рад, что приносишь ему боль.
   — Не говори так.
   — Почему он так важен?
   — Башар? Военный гений. Всегда действующий непредсказуемо. Поражающий врагов своим появлением оттуда, откуда его никто не ждет.
   — И на это никто не способен?
   — Так как он — нет. Он выдумывал тактику и стратегию. Причем вот так вот! — Он щелкнул пальцами.
   — Опять жестокость. Как у Чтимых Матр.
   — Не всегда. Башар имеет репутацию побеждающего без боя.
   — Я видела эти истории.
   — Не доверяй им.
   — Истории фокусируются на противоборстве. Есть в этом доля истины, но она скрывает более стойкие вещи, проявляющиеся несмотря на искажения.
   — Стойкие вещи?
   — Какая история упоминает о женщине в рисовом поле, ведущего по воде буйвола, тащащего плуг, в то время как ее муж отсутствует, скорее всего призван с оружием в руках…
   — Причем же здесь стойкость и чем это так важно?
   — Дети дома хотят есть. Мужчина вечно в этом безумии? Кто-то должен пахать. Она — истинный образ людской стойкости.
   — Звучит так горько… Я нахожу это странным.
   — Задумываясь о моей военной истории?
   — Да, это подчеркивают Бене Джессерит… их башары, и элитные войска, и…
   — Ты думаешь, они просто большие эгоистки и хотят возродить свою эгоистичную жестокость? Проехаться прямо по женщине с плугом?
   — Почему нет?
   — Потому что очень малая часть забудет о ней. Жестокие проедутся мимо пашущей женщины и вряд ли увидят, что затронули основы реальности. Бене Джессерит никогда не упустят ничего такого из вида.
   — И, опять-таки, почему нет?
   — Эгоизм ограничивает обзор, потому что несет смертельную реальность. Женщина и плуг — жизненная реальность. Без жизненной реальности нет человечества. Мой Тиран знал это. Сестры благословляли его за это, даже проклиная.
   — И поэтому ты — добровольный участник их надежд.
   — Думаю, да.
   — И абсолютно честен с Тегом.
   — Он спрашивает, я чистосердечно отвечаю. Я не верю, что любопытство может явиться жестокостью.
   — И ты полностью отвечаешь за него?
   — Она не совсем так сказала.
   — Ах, любовь моя. Не совсем так сказала. Ты называешь Белл лицемеркой и не задумываешься об Одрейд. Дункан, если бы ты только знал…
   — Пока мы не замечаем комкамер, выплюнь!
   — Ложь, обмен, пороки…
   — Эй, Бене Джессерит?
   — Они пользуются старым добрым оправданием: Сестра А делает так, значит, если я делаю то же, это не так плохо. Два преступления отменяют друг друга.
   — Какие преступления?
   Она заколебалась. Рассказать ему? Нет. Но он ждет ответа.
   — Белл восхищена, что вы с Тегом обменялись ролями! Она предвкушает его боль.
   — Может, нам придется разочаровать ее. — Он понимал, что это — ошибка, высказывать только что пришедшее на ум. Слишком быстро.
   — Поэтическая справедливость! — восхитилась Мурбелла.
   Отвлечь их!
   — Они не заинтересованы в суде. В честности — да. У них есть поучение: «Те, над кем чинится суд, должны принимать его честность».
   — И они поставили перед тобой условие принять их суд.
   — В любой системе есть лазейка.
   — Ты знаешь, дорогой, помощницы обучаются.
   — На то они и помощницы.
   — Я имею в виду наши разговоры.
   — Наши? Ты — помощница? Ты — новообращенная!
   — Кем бы я ни была, я слышу рассказы. Твой Тег может оказаться не тем, кем видится.
   — Ученическая сплетня.
   — Существуют рассказы о Гамму, Дункан.
   Он взглянул на нее. Гамму. Трудно было воспринимать эту планету под неродным именем. Ведь, на самом деле, это — Гиди Первый, чертова дыра Харконненов.
   — Может, он сам все эти рассказы и придумал.
   — Некоторые Сестры принимают их в расчет. Они ждут и следят. Они — осторожны.
   — И ты что-нибудь узнала о Теге из своих драгоценных историй? Он скорее всего распустит эти слухи. Заставит других напрячься.
   — Не забывай, я была тогда на Гамму. Чтимые Матры были расстроены. Разъярены. Что произошло.
   — Конечно. Тег сделал неожиданное. Удивил их. Украл у них один из не-кораблей, — Он пошлепал по стене за спиной. — Этот.
   — У Сестринства есть запретная область, Дункан. Они всегда говорили, что надо дождаться Агонии. Все станет ясным! Будь они прокляты!
   — Звучит так, словно они готовят тебя к преподаванию в Миссионарии. Проектированию религий специального назначения и избранных слоев.
   — Ты не видишь в этом ничего такого?
   — Мораль. Я не спорю об этом с Чтимыми Матрами.
   — Почему нет?
   — Религия основывается на этой тверди. БГ — нет.
   Дункан, если бы ты только знал их мораль.
   — Им досаждает, что ты о них столько всего знаешь.
   — Только из-за этого Белл хочет убить меня.
   — Ты считаешь, Одрейд лучше?
   — Что за вопрос! — Одрейд? Ужасная женщина, если позволить себе задержаться на ее возможностях. И все — атридесовское. Она — первая из Бене Джессерит. А идеал Атридесов — Тег.
   — Одрейд рассказала, что она доверяет твоей верности Атридесам.
   — Я верен атридесовской чести, Мурбелла. И я выношу моральные решения сам — по поводу Сестринства, этого ребенка, которого они отдали под мою опеку, Шианы и… и по поводу моей возлюбленной.
   Мурбелла прижалась к нему, прикасаясь грудью к руке и пошептала ему на ухо:
   — Были эпизоды, когда я могла перебить всех находящихся рядом со мной!
   Она что, думает, они ее не слышат? Он сел прямо, не отпуская ее.
   — И что же тебе помешало?
   — Она хочет, чтобы я поработала над Скитейлом.
   Поработать. Эвфемизм Чтимых Матр: Ну а почему нет? Она «работала над» множеством мужчин, прежде чем натолкнулась на меня. Но он реагировал на это, как древние мужи. И не только поэтому… Скитейл? Проклятый Тлейлаксу?
   — Великая Мать? — Он хотел увериться.
   — Она и только она, — душа ее почти парила, лишенная груза.
   — Какова твоя реакция?
   — Она сказала, что это — твоя идея.
   — Моя… Да никогда! Я предлагал вытащить из него нужные сведения, но…
   — Она сказала, что это — обыденная вещь для Бене Джессерит, как и для Чтимых Матр. Забеременей от этого. Соблазни того. Весь день в заботах.
   — Я спросил о твоей реакции.
   — Возмущение.
   — Почему? — Я знаю подтекст.
   — Я же тебя люблю, Дункан… и мое тело, оно… оно приносит удовольствие тебе… как и твое…
   — Мы — старая женатая пара, а ведьмы хотят разлучить нас.
   Его слова родили в нем ясное видение леди Джессики, любовницы давно умершего графа и матери Муаддиба. Я любил ее. Она меня не любила, но… Взгляд Мурбеллы напоминал ему взгляд, которым Джессика глядела на графа: слепая, самозабвенная любовь. Бене Джессерит не доверяли этому чувству. Джессика была мягче Мурбеллы. Но тверже внутренне. А Одрейд… она была тверда и внешне. Сплошная пласталь.
   А как же те времена, когда он искал в ней человеческие чувства? Как она говорила о Башаре, когда они узнали, что старик погиб на Дюне.
   «Он был моим отцом, ты знаешь».
   Мурбелла вывела его из задумчивости:
   — Можешь разделять их мечты, какими бы они не были, но…
   — Растите, люди!
   — Что?
   — Вот их мечта. Чтобы люди вели себя по-взрослому, а не как злые дети на школьном дворе.
   — Мама знает лучше?
   — Да… Я уверен в этом.
   — Так ты именно так видишь их? Хоть и называешь ведьмами.
   — Это хорошее слово. Ведьмы ведают загадочные вещи.
   — И ты не веришь, что это просто долгое жесткое обучение плюс спайс и Агония?
   — Что вера может с этим поделать. Неизвестность порождает собственную мистику.
   — Но ты не считаешь, что они дурачат людей, заставляя их исполнять чужую волю?
   — Наверняка это так.
   — Слова — оружие. Голос. Штамповка…
   — Никто так не красив, как ты.
   — Что такое красота, Дункан?
   — Есть, конечно, красота в различных стилях.
   — Она именно так и сказала: «Стили основываются на воспроизводящих корнях, лежащих настолько глубоко в нашем расовом псише, что мы не осмеливаемся убрать их». Так что они собирались сунуться и сюда, Дункан.
   — Может, их что-то испугало?
   — Она сказала: «Мы не ввергнем наших потомков в то, что считаем бесчеловечным». Они судят, они и осуждают.
   Он подумал о чужих фигурах видения. О Лицевых Танцорах. И спросил:
   — Как аморальные тлейлаксианцы? Аморальные — значит не человечные.
   — Я почти различаю тиканье вертящихся в голове Одрейд шестеренок. Она и ее Сестры: они смотрят, они слушают, они готовят любую реакцию, вычисляют все.
   Ты этого хотел, дорогой? Он попал в ловушку. Она была права и ошибалась. Цель оправдывает средства? Но как он мог оправдать потерю Мурбеллы?
   — Ты считаешь их аморальными? — спросил он.
   Но она будто и не слышала:
   — Всегда спрашивают себя, что теперь надо сказать, чтобы добиться желаемой реакции.
   — Какой реакции? — Может она услышать его боль?
   — Ты не узнаешь, пока не будет слишком поздно, — Она повернулась, взглянув на него — совсем как Чтимые Матры, — Знаешь, как они поймали меня?
   Он не мог подавить осознания того, насколько жадно Сторожевые Псы набросятся на ее последующие слова.
   — Меня подобрали на улице после чистки Чтимых Матр. Кажется, вся эта чистка затевалась лишь из-за меня. Моя мать была крайне красива, но для них слишком стара.
   — Чистка? — Сторожевые Псы захотят, чтобы я спросил.
   — Они проходили по местности, и там исчезали люди. Ни тел, ничего. Пропадали целые семьи. Объяснялось это наказанием за подготовку покушений на них.
   — Сколько тебе было?
   — Три… ну, четыре. Я играла с подружками на поляне под деревьями. И внезапно послышался громкий шум и крики. Мы спрятались в расселине за камнями.
   Он был захвачен видением той драмы.
   — Затряслась земля, — она ушла в воспоминания, — Взрывы. Потом стало тихо, и мы вылезли. Весь край, на котором стоял мой дом, превратился в воронку.
   — И ты осиротела?
   — Я помню своих родителей. Он был большим, крепким мужиком. А моя мать, видимо, работала где-то служанкой. Они носили форму на работе, и я помню ее в этой форме.
   — Почему ты так уверена в смерти родителей?
   — Наверняка я знаю, что была чистка, но она везде и всегда одинакова. Крик, бегущие люди. Мы были перепуганы.
   — Почему ты думаешь, что причина чистки заключалась в тебе?
   — Это на них похоже.
   Их. Какую победу наблюдатели увидят в одном единственном слове.
   Мурбелла все еще была захлестнута воспоминаниями:
   — Думаю, мой отец отказался уступить Чтимой Матре. Это всегда считалось опасным. Большой, красивый мужчина… сильный.
   — И ты ненавидишь их?
   — Почему? — Удивление его вопросом, — Если бы не это, я бы никогда не стала Чтимой Матрой.
   Ее бессердечность ошеломила его.
   — Значит, это стоит чего угодно!
   — Любовь моя, тебя возмущает причина моего нахождения на твоей стороне?
   Туше!
   — А тебе не хотелось бы, чтобы все произошло какнибудь иначе?
   — Все уже произошло.
   Столь крайний фатализм. Он не подозревал его в ней. Может, он был обусловлен общением с Чтимыми Матрами или чем-то из арсенала Бене Джессерит?
   — Ты была просто ценной находкой для их конюшен.
   — Верно. Соблазнялки, так они нас звали. Мы рекрутировали ценных самцов.
   — И ты тоже.
   — Я многократно окупила их вложения.
   — Ты понимаешь, как это будет интерпретировано Сестрами?
   — Не придавай этому большого значения.
   — Так ты готова поработать над Скитейлом?
   — Я не говорила этого. Чтимые Матры манипулировали мною без моего на то согласия. Сестры нуждаются во мне и хотят использовать так же. Цена моя будет высока.
   Секунду он говорил с пересохшим горлом.
   — Цена?
   Она пристально взглянула на него:
   — Ты, ты просто часть моей цены. Не работа над Скитейлом. И большая прямота, которую они так любят, относительно причин моей необходимости для них.
   — Осторожно, любимая. Они ведь могут и сказать.
   Она бросила на него взгляд, достойный Бене Джессерит.
   — Как ты сможешь восстановить память Тега, не причинив боли?
   Черт! А он только подумал, что на эту скользкую тропку они не встанут. Выхода нет. В ее глазах читались догадки.
   Мурбелла подтвердила их:
   — Поскольку я не соглашусь, уверена, ты обсудил этот вопрос с Шианой.
   Ему оставалось лишь кивнуть в ответ. Его Мурбелла разобралась в Сестринстве глубже, чем ему казалось. И она знала, как его многочисленные воспоминания гхол были восстановлены штамповкой.
   Он внезапно увидел ее в качестве Преподобной Матери и чуть не закричал, протестуя.
   — Чем ты в этом отличаешься от Одрейд? — спросила она.
   — Шиана училась на Штамповшицу, — слова его казались самой пустотой.
   — От моего обучения это отличается?
   В нем вспыхнул гнев.
   — Ты предпочитаешь боль? Как Белл?
   — Ты предпочитаешь защиту Бене Джессерит? — Голос, как нежные сливки. Он почувствовал отдаленность в ее голосе, словно она уже превратилась в холодную наблюдательницу из Сестринства. Они замораживали его любимую Мурбеллу! Хотя в ней еще оставался огонек. Это обнадеживало. Она дышала здоровьем, особенно став беременной. Сила и непосредственная радость жизни. Вот что цвело в ней. Сестры отберут и задушат это.
   Его внимательный взгляд успокоил ее.
   В отчаянии он пытался понять, что делать.
   — Я надеялась, мы будем друг с другом более искренни, — сказала она. Очередная проверка Бене Джессерит.
   — Я не согласна со многими их действиями, но не могу сказать, что не доверяю их мотивам, — сказал он.
   — Я узнаю их мотивы, когда переживу Агонию.
   Он весь замер, поймав себя на мысли, что она может погибнуть. Жизнь без Мурбеллы? Зияющая пустота, глубже которой нельзя представить. И ничто во всех его жизнях не сравнится с этим. Неосознанно он протянул руку и погладил ее по спине. Кожа такая мягкая и тем не менее упругая.
   — Я очень люблю тебя, Мурбелла. Ты — моя Агония.
   Она задрожала от его прикосновения. Он почувствовал, что захвачен чувствительностью, что в нем растет печаль, пока не вспомнил слова преподавателя ментатов о «эмоциональных кутежах».
   «Различие между чувством и чувствительностью легко ощутимо. Когда ты избегаешь убийства чьего-то любимца на дороге, это — чувство. Когда ты стараешься объехать любимца и убиваешь прохожих, это — чувствительность.»
   Она взяла его ласкающую руку и приложила ее к губам.
   — Слова плюс тело — больше чего бы то ни было, — прошептал он.
   Его слова вновь перенесли ее в кошмар, но теперь она ушла в него целиком, сознавая, что слова — инструменты. Ее наполнял особый привкус постижения, желание смеяться над собой.
   Изгоняя бесов кошмара, она внезапно поняла, что никогда не видела смеющейся Чтимую Матру.
   Держа руку Дункана, она взглянула на него. Ментат подмигнул. Понимал ли он, что она только что испытала? Свободу! Она перестала быть вопросом ограничений и проторенностью неизбежной колеи ее прошлого. В первый раз после допуска перспективы превращения в Преподобную Мать, ее осенил смысл этого. Она почувствовала трепет и потрясение.
   Нет ничего важнее Сестринства?
   Они говорили о клятве, чем-то более таинственном, нежели слова Проктора при посвящении помощниц.
   Моя клятва Чтимым Матрам — слово. Клятва Бене Джессерит — не больше.
   Она вспомнила Беллонду, ворчащую, что дипломатов выбирают по склонности к вранью. Как это по-детски! Угроза на школьном дворе: «Нарушишь свое слово, я нарушу свое! Ня, ня, ня-аааа!»
   Тщетно беспокоиться о клятвах. Гораздо важнее найти место в себе, где обитает свобода. В этом месте чтото всегда прислушивалось.
   Прижав голову Дункана к губам, она прошептала:
   — Они прислушиваются. О, как они прислушиваются.
   Не вступайте в конфликт с фанатиками, если не можете истощить их. Противопоставляйте религию религии, только если ваши доказательства (чудеса) неистощимы или вы можете опутать ими так, что фанатики признают вас боговдохновленным. Для науки издревле существовал барьер признания покрова божественного откровения. Наука предельно связана с человеком. Фанатики (и многие фанатично преданные чему-то одному) должны знать ваше местонахождение, но, что более важно, знать, кто шепчет вам на ухо.
   Миссионария Протектива, Начальное Обучение.
   Течение времени изводило Одрейд, как изводит постоянное чувство преследования охотниками. Годы пронеслись так быстро, что дни превратились в размазанные пятна. Два месяца споров для получения одобрения кандидатуры Шианы на пост преемницы Там!
   Беллонда отправилась на дневное наблюдение, пока Одрейд отсутствовала, как сегодня, резюмируя отправку новых остатков Бене Джессерит в Рассеяние. Совет продолжал это дело, но с неохотой. Предположение Айдахо о тщетности этой стратегии вызвало волны ошеломления в среде Сестринства. Отчеты теперь содержали новые планы защиты типа «на что можно рассчитывать».
   Когда Одрейд ближе к вечеру вошла в рабочий кабинет, Беллонда сидела за столом. Щеки ее выглядели отекшими, а напряженный взгляд глаз свидетельствовал о попытках подавить усталость. Дневные выводы, в соответствии с характерным для Белл стилем, обещали содержать резкие комментарии.
   — Они одобрили кандидатуру Шианы, — сказала она, подталкивая к Одрейд маленький кристалл. — Благодаря содействию Там. Новорожденный Мурбеллы появится через восемь дней, как объявляет Саки.
   Белл не сильно верила в докторов Сака.
   Новорожденный? Она бывает чертовски безразлична к жизни! Одрейд почувствовала, что ее пульс ускорился от мыслей о предстоящем.
   Когда Мурбелла придет в себя после родов — Агония. Она готова.
   — Дункан жутко нервничает, — сказала Беллонда, освобождая стул.
   Опять Дункан. Эта парочка становится до боли знакомой.
   Белл не закончила:
   — И вы еще не спросили, но вестей от Дортуйлы нет.
   Одрейд села за стол, разглядывая со всех сторон лежащий на ладони кристалл. Доверенная помощница Дортуйлы, а теперь Преподобная Мать Финтил не рискнет отправиться в путешествие на не-корабле или как либо передать сообщение, просто чтобы поразить Великую Мать. Никаких новостей о судьбе наживки, проглочена она… или нет.
   — Ты говорила Шиане о ее утверждении? — спросила Одрейд.
   — Я оставила это вам. Она опять запаздывает со своим ежедневным отчетом. Нехорошо для члена Совета.
   Значит, Белл все еще не принимала своего назначения.
   Ежедневные сообщения Шианы имели тенденцию повторяться: «Следов Червя нет. Спайсовая масса нетронута.»
   Все, к чему обращались их надежды было весьма и весьма сомнительным. Охотники из кошмаров подкрадывались все ближе. Напряжение росло. Взрывоопасность.
   — Ты видела этот обмен между Дунканом и Мурбеллой достаточно часто. Шиана скрывала именно это? И, если да, зачем?
   — Тег был моим отцом.
   — Какая деликатность! Преподобной Матери дурно от штампирования гхолы отца Великой Матери!
   — Он был моим личным учеником, Белл. Он трогал меня так, как ты и почувствовать не можешь. А кроме того, это не просто гхола, это — ребенок.
   — Мы должны быть уверены в ней?
   Одрейд увидела невысказанное, но уже почти произнесенное имя на губах Беллонды: «Джессика».
   Еще одна испорченная Преподобная Мать? Белл была права, им надо убедиться в Шиане. Эта ответственность на мне. Видение черной скульптуры Шианы вспыхнуло в сознании Одрейд.
   — План Айдахо по-своему привлекателен, но… — Беллонда заколебалась.
   Заговорила Одрейд:
   — Этот ребенок слишком мал, рост еще незавершен. Боль обычного восстановления воспоминаний может привести к Агонии. Это может переменить его. Но это…
   — Управление им с помощью Штампирования. Я поддерживаю. Но что, если его воспоминания не восстановятся?
   — У нас тогда остается первоначальный план И эффект на Айдахо это возымело.
   — С ним все было по-другому, но решение может и Подождать. Вы опаздываете на встречу со Скитейлом.
   Одрейд взвесила на ладони кристалл:
   — Ежедневная сводка?
   — Ничего такого, что не повторялось бы изо дня в день.
   В устах Белл это звучало почти как огорчение.
   — Я принесу его обратно. Пусть Там подождет, а сама зайди под каким-нибудь предлогом попозже.
   Скитейл уже почти привык к прогулкам вне корабля, и Одрейд отметила, что для него это стало обычным, когда они вышли из ее транспортера в южной части Централя. Это было не просто времяпрепровождением, и они оба знали это, но Одрейд делала прогулки регулярными, досчитывая таким образом успокоить его. Рутина. Столь иногда полезная.
   — Было очень любезным с вашей стороны брать меня на прогулку, — сказал, оглядываясь по сторонам, Скитейл. — Воздух суше, чем помнится мне. Куда мы отправимся этим вечером?
   Какие крошечные у него глаза, когда он щурится на Солнце.
   — В мой рабочий кабинет, — она кивнула на отдельно стоящие в полклике к северу от Централя здания. Под безоблачным весенним небом было холодновато, а теплые цвета крыш и огни, горевшие в башне, манили обещанием защиты от прохладного ветра, сопровождавшего почти все закаты в это время года.
   Боковым зрением Одрейд оглядела шагающего рядом Тлейлаксу. Какое напряжение! Чувствовалось оно и в охраняющих его Преподобных Матерях, и в помощницах, находящихся рядом с ним, ведь Беллонда требовала от них особой внимательности.
   Нам нужен этот маленький монстр, и он сознает это. А мы все еще не знаем весь спектр возможностей Тлейлаксу! Почему он с такой настойчивостью рвется к контактам со своими товарищами-пленниками?
   Тлейлаксу создали гхолу Айдахо, напомнила она себе. А не спрятали ли они в нем чего-нибудь?
   — Я — нищий, пришедший к вашей двери. Великая Мать, — сказал он просительным голоском эльф. — Наша планета в руинах, мой народ перебит. Зачем нам идти в ваши апартаменты?
   — Поторгуемся в более приятной обстановке.
   — Да, в корабле очень тесно. Но я не понимаю, зачем мы каждый раз оставляем машину так далеко от Централя? Почему мы ходим пешком?
   — Я нахожу это освежающим.
   Скитейл осмотрелся, оценивая посадки.
   — Приятно, но очень холодно, не так ли?
   Одрейд взглянула на юг. Эти южные склоны были засажены виноградом, а гребень и более холодная северная сторона оставлены под сады. В этих виноградниках усовершенствованный сорт виниферы. Разработанный садоводами Бене Джессерит. Корни старого винограда (по представлениям древних) «уходили в преисподнюю», где крали воду у горящих душ. Винный завод был подземным, как и погреба для хранения и выдержки. Ничто не нарушало ландшафта переплетенных лоз в старых полосах, междурядий которых хватало только для сбора и культивации.
   Ему приятно? Она сомневалась, что Скитейл мог увидеть тут нечто приятное. Он был достаточно взвинчен, чего и добивалась Одрейд, задаваясь вопросом: «Зачем она на самом деле выбрала для прогулки эту сельскую местность?»
   Одрейд раздражало, что они не могли осмелиться использовать более действенные средства Бене Джессерит на этом маленьком человечке. Но она согласилась с тем мнением, что в случае провала подобных попыток, второго шанса у них уже не будет. Тлейлаксианцы демонстрировали, что скорее умрут, нежели выдадут тайные (и священные) знания.
   — Меня удивляет несколько вещей, — сказала Одрейд, обходя при этом кучу обрезков виноградных лоз. — Почему ты настаиваешь на вызове собственного Лицевого Танцора до исполнения наших требований? И что за интерес к Дункану Айдахо?
   — Милая леди, я одинок без товарищей. Вот ответ на оба вопроса, — он машинально потер на груди место, где лежала запечатанная нульэнтропийная капсула.
   Что он там вечно трет? Этот жест сильно удивлял и ее, и аналитиков. Никаких шрамов, никаких повреждений кожи. Может просто детская привычка. Но это было так давно! Недостаток в этом перевоплощении? Никто сказать не мог. И эта серая кожа с металлическим оттенком, противостоящая исследовательским приборам. Наверняка он был чувствителен к более тяжелым лучам и узнает, если они будут испробованы. Нет… Теперь это все — дипломатия. Будь проклят этот маленький монстр!