Хейер Джорджетт. Фредерика

   Она двинулась дальше, отнюдь не взволнованная происшедшим инцидентом, подтвердившим ее мнение, что лондонские дети, знакомые только с комнатными собачонками, которых лелеют их мамы, заслуживают жалости. Обогнув кустарник, окружающий домик смотрителя, Фредерика внезапно обнаружила, что карманный путеводитель ее подвел: он не упоминал о маленьком стаде коров, которые вместе с доярками являлись (как она узнала позже) хорошо известной достопримечательностью парка. Коровы создавали для городских глаз очаровательный сельский пейзаж, а доярки, облаченные в соответствующие наряды, угощали парным молоком каждого, кто был готов заплатить за это удовольствие весьма умеренную сумму.
   Однако Фредерика слишком поздно осознала ненадежность путеводителя. Лафра, бежавший впереди, разглядел стадо раньше нее и остановился, ощетинившись и навострив уши. Стоящая в нескольких футах от него корова угрожающе наклонила голову, а пес, не умея или не желая различать пол представителей крупного рогатого скота, издал кровожадный звук, промежуточный между лаем и рычанием, и ринулся в бой.

Глава 6

   Другая женщина пустилась бы в этот момент наутек, предоставив Лафру его судьбе, ибо разыгравшаяся сцена была поистине ужасающей. Под аккомпанемент воплей доярок, нянь и нескольких пожилых леди Лафра совершил чудовищное преступление, обратив в бегство стадо дойных коров. Правда, он не повторил героический поступок, которому был обязан своим именем, но, обнаружив, что коровы убегают от него, стал гоняться за ними, наслаждаясь первым развлечением, которое смог предложить ему Лондон.
   Мысль о бегстве не приходила в голову Фредерике, но к тому времени, когда ей удалось с помощью старшего пастуха и двух слуг смотрителя парка поймать разбушевавшегося пса, она поняла, что попала в отчаянное положение. Одна из пожилых леди билась в истерике, другая требовала немедленно послать за констеблем, пастух призывал проклятия на голову Фредерики, а сторожа парка заявляли о своей решимости запереть Лафру и подвергнуть его суровой каре. В довершение всего на шум прибежала няня, с чьими подопечными Лафра недавно познакомился, и стала жаловаться, что пес набросился на детей, напугал бедных малюток и украл их мяч, в результате чего мастер Джон упал лицом вниз, расцарапал ладони и испачкал брюки.
   – Чушь! – с презрением сказала Фредерика.
   Ни пастух, ни сторожа не обратили особого внимания на заявления няни. Пастух был озабочен только своим стадом, а сторожа, глядя, как Лафра виляет хвостом, приветствуя своих юных друзей, ни на секунду не поверили в его свирепость. Они видели в нем все признаки невоспитанной дворняги, достаточно молодой для озорства, и при других обстоятельствах отнеслись бы снисходительно к его выходкам. Но правила содержания лондонских парков отличались крайней строгостью: старая леди с продолговатой физиономией, настаивавшая на вызове констебля, ее сестра, все еще содрогавшаяся в нервных судорогах, несколько горожан, заявлявших, что такие опасные животные не должны разгуливать на свободе, и стая нянек, единодушно требующих покарать дикого зверя, напугавшего их высокородных подопечных, вынудили сторожей серьезно взглянуть на происшедшее. Столкнувшись, с одной стороны, с группой лиц, призывающих доложить об инциденте смотрителю парка, а с другой – с непослушным псом, принадлежащим молодой особе, которую не сопровождали ни лакей, ни служанка, они четко поняли, в чем состоит их долг. Старший из сторожей заявил Фредерике, что Лафра должен быть передан им и помещен под замок, покуда магистрат не решит его судьбу.
   Лафре явно не понравились тон и манеры сторожа – он ощетинился и зарычал, предупреждая, что любая попытка атаковать Фредерику подвергнет нападавшего опасности. Это проявление воинственности побудило пастуха потребовать немедленной экзекуции, а сторожа приказать Фредерике «привести ко мне эту псину».
   Среди присутствующих никто лучше Фредерики не знал, насколько непростительным было преступление Лафры, если не считать пастуха. Один взгляд на красную от гнева физиономию упомянутой личности убедил Фредерику, что просить его о милосердии было бы напрасным сотрясением воздуха. Ощущая внутреннюю дрожь, она сказала:
   – Берегитесь! Этот пес принадлежит маркизу Элверстоуку! Он необычайно ценный, и, если с ним что-нибудь случится, его лордство будет очень сердит!
   Младший сторож, который уже сформировал собственное, не лишенное справедливости мнение о родословной Лафры, грубо возразил:
   – Чепуха! Никакой маркиз не стал бы покупать дворнягу!
   – Дворнягу? – воскликнула Фредерика. – Да ведь это чистопородный барселонский колли, которого привезли в Англию за… за огромные деньги! Сожалею, что он распугал коров, но он… просто пытался пасти их! В Испании эту породу разводят как раз с такой целью, а он… он еще не привык к английским коровам!
   – Пытался пасти? – выпучил глаза пастух. – В жизни не слышал такого вздора! Да вы ничем не лучше вашего пса!
   Младший сторож без колебаний поддержал вердикт. Он заявил, что мисс хватила через край, и добавил, что, хотя никогда не слыхал о барселонских колли, может узнать дворнягу с первого взгляда, повторив, что, по его мнению, никакой маркиз не купил бы такую собаку, как Лафра.
   – Вот как? – осведомилась Фредерика. – А вы знакомы с моим кузеном, маркизом Элверстоуком?
   – Какая наглость! – возопила леди с продолговатым лицом. – Называет себя кузиной маркиза и расхаживает по городу одна! Нечего сказать, похоже на правду!
   После долгих препирательств, во время которых младший сторож поддерживал пожилую леди, пастух повторял, что, маркиз или не маркиз, за вред, причиненный его коровам, должно быть заплачено, а старший сторож пребывал в нерешительности, крепыш горожанин в сюртуке цвета нюхательного табака предложил обратиться к маркизу за подтверждением слов мисс.
   – Отличная идея! – радостно воскликнула Фредерика. – Пойдемте немедленно к нему! Его дом совсем близко – на Беркли-сквер.
   Если бы решение зависело только от старшего сторожа, он бы тут же бросил всю эту затею. Ему казалось, что согласие молодой леди обратиться к маркизу доказывает, что она действительно его кузина, и, хотя он знал, что это не влияет на сущность проблемы, заниматься ею далее ему очень не хотелось. Конечно, если маркиз – владелец собаки, то он подлежит штрафу, не говоря уже о том, что старший пастух мистера Била может пожаловаться на него за причиненный ущерб, но, имея дело с лордами, лучше соблюдать осторожность. Младший сторож, выслушав эти доводы, внезапно погрузился в размышления, но пастух с мрачным видом принял приглашение Фредерики, заявив, что будет настаивать на своих правах, даже если собака принадлежит королеве (не имея в виду неуважения к ее величеству), а пожилая леди сказала, злобно сверкая глазами, что если сторожа не знают своих обязанностей, то она их знает и сообщит обо всем смотрителю. Сторожам ничего не оставалось, как только сопровождать молодую леди. Дама с продолговатой физиономией заявила, что тоже пойдет и что если маркиз появится (в чем она сомневается), то она все ему выскажет.
   Дверь Элверстоук-Хаус отворил лакей. Это был отлично вышколенный молодой человек, однако при виде процессии, ожидающей пропуска в дом, его глаза едва не вылезли из орбит.
   – Доброе утро! – с дружеской улыбкой поздоровалась Фредерика. – Надеюсь, его лордство еще не ушел?
   – Нет, мисс, – ошеломленно отозвался лакей. – Но…
   – Слава богу! – прервала Фредерика. – Должно быть, вы удивлены, увидев меня с таким… эскортом. Меня это тоже удивляет. Будьте любезны сообщить его лордству, что пришла его кузина, мисс Мерривилл, и хочет переговорить с ним.
   Она шагнула в дом, приглашая спутников следовать за ней. При виде подобной уверенности лакей инстинктивно шагнул в сторону, не препятствуя вторжению странной компании в хозяйский дом, и пробормотал, что его лордство все еще в гардеробной.
   – Тогда скажите ему, пожалуйста, что дело не терпит отлагательства, – попросила Фредерика.
   – Может быть, вы повидаете секретаря его лордства, мисс? – неуверенно предложил лакей.
   – Мистера Тревора? Нет, благодарю вас. Просто передайте мое сообщение его лордству.
   Лакей никогда не слышал о кузине маркиза по имени мисс Мерривилл, но упоминание мистера Тревора облегчило его душу. Он подумал, что девушка, должно быть, в самом деле кузина его лордства, хотя не мог понять, что она делает в такой странной компании и почему привела в Элверстоук-Хаус двух сторожей из парка и какого-то мужлана. Лакей понимал, что должен проводить мисс Мерривилл и ее пожилую спутницу в гостиную, но чувствовал, что его лордство и, что еще страшнее, мистер Уикен не будут довольны, обнаружив в доме провожатых мисс Мерривилл мужского пола.
   От необходимости решать социальную проблему его избавило появление на сцене самого мистера Уикена. Впервые в жизни обрадовавшись при виде своего ужасного наставника, лакей поспешно сообщил ему, что мисс Мерривилл, кузина милорда, хочет его видеть.
   Лакей Джеймс мог никогда не слышать о мисс Мерривилл, но мистер Уикен был не настолько несведущ. Дворецкий вместе с камердинером, управляющим, экономкой и старшим конюхом маркиза знали все о Мерривиллах, которые, будучи позднейшей затеей его лордства, уже несколько дней служили главной темой разговоров между ними. Ни на момент не утратив величавой осанки, Уикен поклонился мисс Мерривилл, окинул бесстрастным взглядом ее свиту и двинулся через холл к двери библиотеки.
   – Его лордство будет информирован, мэм. Не будете ли вы так любезны посидеть в библиотеке? Разумеется, вы также, мэм, – любезно добавил он, кланяясь пожилой леди, которую принял за гувернантку или платную компаньонку.
   – Да, только этих людей лучше тоже впустить, – сказала Фредерика.
   – Разумеется, мэм, если таково ваше пожелание, – отозвался Уикен. – Но я рискну предположить, что им будет вполне удобно в холле.
   С этим мнением был согласен даже пастух, но Фредерика возразила:
   – Нет, так как они тоже хотят поговорить с его лордством.
   Она предложила пожилой леди сесть, а Уикен, ничем не обнаруживая своих эмоций, придержал дверь библиотеки, пропуская остальных.
   Тем временем Джеймс поднялся к гардеробной маркиза и постучал в дверь. Стук был очень тихим, ибо маркиз был крайне нерасположен к персонам, являющимся к нему в комнату до полудня. Ответа не последовало, и Джеймс постучал чуть громче. Дверь открыл камердинер его лордства, который, очевидно, рассматривая появление Джеймса как форму святотатства, осведомился негодующим шепотом, что ему нужно.
   – Это срочно, мистер Нэпп! – прошептал в ответ Джеймс. – Мистер Уикен сказал, что я должен сообщить его лордству!
   Как он и надеялся, эти слова послужили пропуском. Нэпп позволил ему войти, но предупредил все еще вполголоса, чтобы Джеймс не отходил от двери и не шумел, пока его не позовут. Затем он бесшумно шагнул назад в гардеробную, где милорд был занят важным делом, повязывая шейный платок.
   Элверстоука считали щеголем только его сестры. Он не принимал никаких крайностей моды, которые придавали нелепый вид более молодым представителям высшего общества и наверняка вызвали бы отвращение мистера Браммелла^[6], если бы этот замечательный человек все еще являлся законодателем лондонских вкусов. Печальные обстоятельства вынудили мистера Браммелла удалиться на континент, где он жил в безвестности, но франты его поколения все еще не выбрались из расставленных им сетей. Будучи на три года младше Браммелла, Элверстоук познакомился с ним в дни бурной молодости и сразу же отказался от ярких жилетов, сверкающих булавок для галстука и многочисленных кармашков для часов и печатей. Человека, чей наряд привлекает внимание, говорил мистер Браммелл, нельзя назвать хорошо одетым. Признаками принадлежности к высшему свету являются опрятный, отлично скроенный костюм и аккуратно повязанный шейный платок. С тех пор Элверстоук неуклонно придерживался этих правил, завоевав с помощью терпения и практики репутацию одного из самых элегантных людей города. С презрением отвергая крахмальные воротнички, высокие до такой степени, что препятствовали зрению, а также такие ухищрения моды, как платки с математическими и восточными узорами, он выработал собственный стиль – скромный и в то же время настолько изысканный, что возбуждал жгучую зависть у более молодого поколения.
   Джеймс был хорошо осведомлен об этом, и, так как его тайной честолюбивой мечтой было возвыситься до положения «джентльмена при джентльмене», предостережение Нэппа являлось излишним. В такой момент маркиза не следовало беспокоить ни по какой причине, и Джеймс не усматривал в этом ничего смешного – он лишь сожалел, что не успел увидеть, как его лордство ловко оборачивает вокруг воротничка отрез муслина шириной в фут. Очевидно, операция прошла успешно, ибо Нэпп отложил в сторону шесть или семь шейных платков, которые он держал наготове на случай, если первая попытка окажется неудачной, а маркиз сидел, уставясь в потолок. Джеймс как зачарованный следил, как постепенно опускается его подбородок, искусно создавая складки нужной формы в белоснежном муслине. Нэпп поведал ему в минуту откровенности, что его лордство добивается этих безупречных складок, всего лишь опуская подбородок четыре или пять раз. Это выглядело предельно простым, однако инстинкт подсказывал Джеймсу, что в действительности все не так уж просто. Во время процедуры он затаил дыхание, позволив себе сделать выдох, только когда маркиз, критически обследовав результат своей деятельности, отложил ручное зеркало и промолвил:
   – Да, пожалуй, это сойдет.
   Поднявшись, он продел руки в отверстия жилета, который держал Нэпп, и посмотрел на Джеймса.
   – Ну?
   – Прошу прощения, но мисс Мерривилл желает видеть ваше лордство! – выпалил Джеймс. – Она говорит, что это срочно.
   Маркиз казался удивленным.
   – Вот как? Сообщите мисс Мерривилл, что я сейчас спущусь. Мой сюртук, Нэпп!
   – Кажется, она в библиотеке, милорд.
   Таким образом ловко сняв с себя ответственность за нарушение дворецким правил приема посетителей, Джеймс быстро вышел. Встряхнув носовой платок и передавая его Элверстоуку, Нэпп выразил удивление, что Уикен не проводил мисс Мерривилл в гостиную, но маркиз, надевая через голову длинную ленту монокля, всего лишь сказал, что у Уикена, возможно, были на то причины.
   Спустя несколько минут Элверстоук в темно-синем сюртуке, скроенном точно по его фигуре, светлых панталонах и начищенных до блеска ботфортах спустился, к ожидающему его дворецкому.
   – Почему вы отвели мою кузину в библиотеку, Уикен? – осведомился он. – Вам не кажется, что она достойна гостиной?
   – Разумеется, милорд, – ответил Уикен. – Но мисс Мерривилл не одна.
   – Так я и думал.
   – Я не имею в виду сопровождающую ее женщину, милорд. Но есть еще трое, которым, по-моему, лучше подождать в библиотеке, чем в гостиной.
   Зная своего дворецкого с детских лет, Элверстоук не впал в заблуждение, предположив, будто неизвестные лица принадлежат к профессорскому сословию. Другим, не столь близко знакомым с Уикеном, его лицо могло бы показаться непроницаемым, как у сфинкса, но маркизу сразу стало ясно, что он крайне неодобрительно относится к «свите» мисс Мерривилл.
   – Кто они? – спросил Элверстоук.
   – Боюсь, милорд, что я не в состоянии вам ответить, хотя двое из них, судя по облачению, занимают какое-то официальное, правда самое низкое, положение.
   – Господи! – воскликнул Элверстоук.
   – Кроме того, там еще собака – и очень большая. Я не смог распознать породу.
   – Интересно, какого дьявола… – Маркиз оборвал фразу. – Что-то подсказывает мне, Уикен, что в библиотеке меня подстерегает опасность!
   – О нет, милорд, – заверил его дворецкий. – Собака явно не злая.
   Он распахнул дверь в библиотеку и придержал ее, пропуская Элверстоука. После этого дворецкий испытал легкий шок, ибо, когда маркиз задержался у порога, окидывая взглядом присутствующих, Лафра, лежавший у ног Фредерики, признал в нем дружелюбного визитера, чьи волшебные пальцы точно нашли у него на спине то место, которое он не мог почесать сам. Вскочив на ноги, пес с громким лаем бросился вперед. Уикен быстро понял, что собака не собирается нападать на маркиза, но леди с продолговатым лицом, не замечая прижатых ушей и бешено вращающегося хвоста Лафры, завопила, призывая всех в свидетели, что она с самого начала требовала застрелить свирепое животное.
   – Спасибо! – сказал маркиз, пытаясь умерить пыл Лафры. – Я тебе очень признателен, но этого довольно! Лежать, Лафра! Лежать!
   Сторожа парка обменялись многозначительным взглядом – собака, несомненно, принадлежала маркизу. Фредерика, чувствуя, что Лафра сделал достаточно, чтобы искупить свое плохое поведение, встала и направилась к Элверстоуку со словами:
   – Вы не представляете, кузен, как я рада, что застала вас дома! Ваша неугомонная собака втравила меня в жуткую переделку! Больше я никогда не стану ее прогуливать!
   К ее глубочайшему облегчению, маркиз не стал делать комментариев, а всего лишь промолвил, наклонившись, чтобы погладить Лафру:
   – Вы пугаете меня, Фредерика. Что он натворил?
   Три человека заговорили одновременно, но маркиз прервал их:
   – Пожалуйста, не все сразу, если вы хотите, чтобы я понял, в чем дело.
   Фредерика и пастух умолкли, но пожилая леди была сделана из более твердого материала. Она заявила, что не верит ни единому слову о «барселонских колли» и что можно ожидать чего угодно, если уже нельзя пойти в парк подышать воздухом, не подвергаясь при этом нападению злобных собак.
   Маркиз прибегнул к своему самому смертоносному оружию – поднес к глазу монокль. Многие сильные мужчины отступали, когда он смотрел на них через это стекло. Пожилая леди не отступила, но слова замерли у нее на языке.
   – Вы должны простить мне мою прискорбно короткую память, мэм, – заговорил Элверстоук, – но я не припоминаю, чтобы имел удовольствие быть с вами знакомым. Пожалуйста, кузина, представьте меня.
   Фредерика, быстро пересмотревшая первоначальное неблагоприятное мнение о нем, сразу же отозвалась:
   – Не могу, потому что я не знаю, кто она и зачем пришла сюда. Разве только удостовериться, что вы в самом деле мой кузен, в чем она, кажется, сомневалась.
   – Это не кажется мне вполне адекватной причиной, – заметил маркиз. – Однако, если по какому-то непонятному мне поводу вы нуждались в подтверждении этого факта, мэм, то вы его имеете. Мисс Мерривилл и я действительно кузены.
   – Это меня не интересует, милорд! – покраснев, ответила пожилая леди. – Более того, я не пришла бы сюда, если бы не считала это своим долгом и не увидела, что, как только мисс Мерривилл упомянула о своем кузене-маркизе, эти два подхалима были готовы позволить свирепой зверюге набрасываться в парке на кого угодно!
   Сторожа издали протестующие возгласы, но маркиз не обратил на них внимания.
   – Я понятия не имел, что пес настолько опасен, – сказал он. – Надеюсь, мэм, вы не пострадали?
   – Я не говорила, что он напал на меня! Но…
   – Он ни на кого не нападал! – вмешалась Фредерика.
   – Неужели? А разве он не сбил с ног маленького мальчика и не напугал до смерти других бедных малюток?
   Фредерика рассмеялась:
   – Лафра никого не сбивал с ног! Действительно, дети сначала его испугались, но, когда поняли, что он просто хочет с ними поиграть, сразу пришли в себя и даже просили меня завтра привести его в парк снова!
   – Зато он напал на моих коров! – вмешался пастух. – А вы сказали, мисс, будто он хотел их пасти, так как этому его учили в Испании! Ничему такому его никогда не учили! Сам я в Испании не бывал и не жалею об этом, потому что не шибко люблю иностранцев, но коровы во всем мире остаются коровами, и даже невежественный язычник не стал бы учить собаку распугивать стадо, как сделала эта поганая псина! Мистер Манслоу говорит, что она дворняга, прошу прощения, сэр, – но только я знаю, что это не колли: ни барселонская, ни какая еще!
   Младший сторож, вертя в руках шляпу и бросая умоляющие взгляды на маркиза, сказал, что никого не хотел оскорбить, но мисс заявила, будто пес – барселонский колли, а он этому ни за что не поверит, кто бы ему такое ни говорил.
   – Еще бы! – воскликнул маркиз. – Разумеется, вы правы! – Обернувшись к Фредерике, он добавил скучающим тоном: – До чего же вы забывчивы, кузина! Он не колли, а гончая, и не из Барселоны, а из Белуджистана! Бе-лу-джи-стан, Фредерика!
   – Господи, ну конечно! Как глупо с моей стороны! – не слишком уверенно отозвалась Фредерика.
   Казалось, оба сторожа нашли приемлемыми объяснения его лордства. Старший благоразумно заявил, что теперь ему все понятно, а младший напомнил остальным, как он с самого начала не поверил в испанское происхождение собаки. Но пастух явно не был удовлетворен, а пожилая леди резко заявила:
   – Я не верю, что такое место существует!
   – Конечно существует! – ответил Элверстоук, подходя к окну и поворачивая один из стоящих там двух глобусов. – Подойдите и взгляните сами!
   Все последовали приглашению, а Фредерика с упреком промолвила:
   – Если бы вы предупредили меня, что это в Азии, кузен!
   – Ах, в Азии! – воскликнул старший сторож, радуясь, что его просветили. – Значит, это индийская собака.
   – Ну, не совсем, – отозвалась Фредерика. – По крайней мере, я так не думаю. Но Белуджистан где-то рядом с Индией. Это очень дикая местность, и собаку пришлось вывозить контрабандой, так как туземцы настроены враждебно. Вот почему я сказала, что это очень редкая порода. Лафра – единственная белуджистанская гончая в Англии, не так ли, кузен?
   – Искренне надеюсь, что так, – сухо ответил его лордство.
   – Ну, должна сказать, что это еще хуже! – заявила пожилая леди. – Приводить в парк дикое иностранное животное, да еще вывезенное контрабандой! Вынуждена вам заметить, милорд, что я не одобряю подобных вещей и намерена сообщить об этом в таможенное управление!
   – Боюсь, что в Белуджистане его нет, – виновато произнес маркиз, возвращаясь к камину и протягивая руку к шнуру звонка. – Как нет и почтовой службы. Полагаю, вы можете отправить туда курьера, но это вам обойдется очень дорого, к тому же его, скорее всего, там убьют. В таком деле трудно что-либо посоветовать.
   – Я говорю об английском таможенном управлении, милорд! – сердито поправила пожилая леди.
   – От него вам не будет никакой пользы! Я ведь не ввозил его контрабандно в Англию, а только поручил вывезти таким образом из Белуджистана.
   – Как бы то ни было, – дрожащим от ярости голосом сказала она, – вы не имели права выпускать дикую собаку бегать по парку, и я предупреждаю вас, милорд, что сообщу об этом соответствующим властям!
   – Что мне за дело, дорогая мэм, если вам хочется выставить себя на посмешище? К тому же я не понимаю, почему вас так беспокоит эта злополучная история? Вы информировали меня, что моя собака на вас не нападала, чему я охотно верю, и что пришли в мой дом, так как поняли, что эти люди, которых вы назвали подхалимами, узнав о моем титуле, были готовы позволить собаке набрасываться в парке на кого угодно, чему я никак не могу поверить. Мне кажется, что вы вмешиваетесь в чужие дела. Если бы меня попросили доложить об этом разговоре, мне бы пришлось сказать, что эти люди пришли сообщить о плохом поведении моей собаки и потребовать, чтобы ее не спускали с поводка, но, так как их, по непонятной мне причине, сопровождала назойливая личность, которой недоставало хороших манер и здравого смысла и которая решила узурпировать их полномочия, прошло слишком много времени, прежде чем они сумели изложить мне свою жалобу. – Он посмотрел в сторону открытой двери, где с непроницаемым лицом стоял Уикен. – Будьте любезны проводить эту леди и пригласить ко мне мистера Тревора.
   Эта блистательная речь, выслушанная Фредерикой с благоговением, а сторожами с одобрением, лишила пожилую леди способности изъясняться членораздельно. Запинаясь, она пыталась сообщить его лордству, что еще никогда не подвергалась столь оскорбительному обращению. Однако его лордство, утратив к ней всякий интерес, молча взял понюшку табаку, а Уикен, прервав этот бессвязный монолог, произнес голосом, лишенным каких-либо человеческих эмоций:
   – Прошу вас, мадам!
   Леди выбежала из комнаты; на ее скулах пламенели алые пятна. Никто – а менее всех Уикен – не был удивлен ее капитуляцией, а младший сторож позднее признался старшему товарищу, что ему ни за что бы не хватило духу так отделать эту старую перечницу.
   Однако пастух, одобряя в целом изгнание пожилой леди, ни в коей мере не был умиротворен. Он начал объяснять маркизу всю чудовищность преступления Лафры, обратившего в бегство молочных коров, и судьбу, которая ожидает его самого, если их хозяин обнаружит, что они хотя бы немного пострадали.
   – Это просто невероятно! – воскликнула Фредерика. – По вашим словам можно подумать, будто коров гоняли по всему городу! А если вы предпочитаете держать коров в общественном парке, то я должна сказать…