Наконец, выбрав момент, он изловчился и изо всех сил дернул конец вожжи. Лошади замедлили бег, и экипаж, по инерции проехав еще немного, остановился посередине Ламбетского моста.
   Во внезапно наступившей тишине было слышно, как что-то грозно кричит по-русски Платов, приближаясь с тыла.
   — Лукас! — раздался дрожащий голос Татьяны. Она стала спускаться вниз, но вдруг вскрикнула от боли. — Убери руки, мерзавец!
   — Отзови своего человека, Стратмир, — с угрозой произнес Камберленд, — и отпусти вожжи!
   — Лукас, нет!
   — Делай, что я сказал, иначе она умрет.
   — Матвей! — крикнул Лукас по-русски. — Стой! Не стреляй в него!
   Изогнувшись и глядя между ног, Лукас увидел, что Платов замедлил бег лошади.
   Камберленд удовлетворенно крякнул.
   — А теперь вожжи!
   Под прикрытием облучка Лукас мало-помалу продвинулся вперед.
   — Отпускаю.
   — Перебрось их мне в руки, вежливо и аккуратно.
   «Вежливо и аккуратно», — подумал Лукас, надеясь, что Камберленду придется наклониться вниз с облучка… Он обвил ногами ось и ухватился рукой за ступени.
   — Готовы?
   — Давай сюда, черт бы тебя побрал!
   Лукас поднял вверх кожаный ремешок, но так, чтобы Камберленд не смог до него дотянуться.
   — Выше, придурок!
   Лукас поднял вожжи выше таким образом, чтобы набросить петлю на шею наклонившегося Камберленда, и Татьяна мгновенно все поняла. Поймав концы вожжей, она резко дернула их вверх, так что здоровый глаз Камберленда чуть не вылез из орбиты, когда на его шее затянулась петля. Лукас, наблюдая это, испытал огромное удовольствие. Он выглянул из-под экипажа и жестом подозвал Платова.
   — Полюбуйся, Матвей. Татьяна поймала крупную рыбу!
   — Ты… ты! — бормотал Камберленд. Лицо его побагровело.
   — Не задуши его, — по-русски предупредил Лукас Татьяну..
   — Это еще почему? — спросила она и резко рванула вожжи вверх.
   — Ты знаешь почему, — тихо сказал он.
   Она прекратила тянуть, и глаз Камберленда снова вернулся на место. Тем временем Платов, подойдя к экипажу, наклонился и поднял с пола пистолет герцога.
   — Отпусти его, душенька.
   Татьяна неохотно подчинилась. Тяжело дыша, герцог упал спиной на подножку.
   — Какой негодяйкой надо быть, чтобы покуситься на жизнь собственного отца!
   — Который пытался убить свою дочь! — четко произнесла Татьяна.
   Камберленд потер шею.
   — В этом вопросе есть кое-какое недопонимание.
   — Напротив, — вмешался Лукас, — все наконец-то стало ясно. Вы играли на руку бонапартистам, не так ли? И довольно продолжительное время…
   — Ты совсем спятил, Стратмир.
   — Вот как! Откуда же в таком случае Джиллиан Иннисфорд знала, что вы отец Татьяны?
   Камберленд расхохотался.
   — Эта шлюха скажет что угодно, чтобы спасти свою шкуру.
   — Уже нет. Она мертва.
   — Неужели? Вам не повезло. Мертвые не могут говорить.
   — Но живые могут. Великая княгиня Олденбургская, например, жива и здорова.
   — Она будет молчать как рыба, — усмехнулся герцог. — Побоится сгореть со стыда.
   — А вы? — не выдержав, спросила Татьяна. — Или у вас совсем нет стыда? Так обойтись с сестрой хозяина в чужой стране…
   Он пожал плечами:
   — Уверен, что у нее есть своя версия этой истории. А моя версия такова: она сама этого хотела.
   Даже при лунном свете было заметно, как покраснела Татьяна.
   — Лжец!
   — Что он сказал? — спросил Платов, хватаясь за саблю.
   — Что великая княгиня с готовностью отвечала на его заигрывания, — аккуратно перевел ему Лукас.
   Сабля сверкнула в руке Платова, и серебряная пуговица, срезанная возле самого горла Камберленда, запрыгала по дороге.
   — Я заставлю его сначала думать, а потом говорить! Спроси, как он узнал, где находится Татьяна.
   Лукас охотно выполнил его просьбу.
   — Слухом земля полнится, — уклончиво ответил Камберленд, поправляя съехавший набок галстук.
   — Это был Уиллоуби? — спросил Лукас.
   — Возможно.
   Услышав это имя, Платов бросился на герцога, и Лукасу с трудом удалось удержать его.
   — Матвей, его придется оставить в живых! Он родной брат принца-регента!
   — Но он убил Казимира! Кровь за кровь!
   — Еще он убил Петра и других, — медленно произнесла Татьяна. — Он заслуживает смерти.
   — О чем они говорят? — спросил Камберленд, встряхивая кружевными манжетами.
   — Они хотят убить вас, — спокойно пояснил Лукас.
   Герцог рассмеялся.
   — Но вы ведь не позволите им, не так ли, Стратмир? Патриотизм и все такое.
   Лукас любезно улыбнулся в ответ.
   — Нет, я им не позволю. — Он наклонился вперед и выволок герцога из экипажа. — Я сделаю это собственными руками.
   — Ты не посмеешь! — завопил Камберленд. — Тебя за это повесят!
   — Возможно, — задумчиво произнес Лукас и, схватив герцога в охапку, подтащил его ближе к перилам моста. — Дело в том, ваша светлость, что убийство не обязательно выглядит как убийство. Разве трудно представить, что однажды темной ночью на мосту такого человека, как вы, — человека, который много лет был осведомителем, — замучили угрызения совести?
   Камберленд поморгал здоровым глазом, потом взглянул вниз на неприветливые темные воды Темзы.
   — Я? Покончил с собой? Да этому никто не поверит!
   — Вот как? Но ведь всем известно, что члены вашей семьи отличаются неустойчивой психикой.
   — Пусть расскажет про Казимира! — потребовал Платов, подходя ближе.
   Лукас легко подсадил герцога на ограждение, однако продолжал крепко держать его.
   Камберленд демонстративно захлопнул рот, и тут же его тело, покачнувшись, стремительно наклонилось над водой. В этот момент он заговорил:
   — Что вы хотите от меня, черт бы вас побрал!
   Лукас втянул Камберленда обратно на мост.
   — Как вы узнали о существовании Татьяны?
   — Появились… слухи. В 1810 году один русский дипломат попробовал связаться со мной через моего камердинера с целью шантажа. Я убил камердинера, а дипломат спешно отправился на родину. Увы, корабль, на котором он плыл, потерпел крушение. — Герцог улыбнулся уголками губ. — Такая трагическая случайность…
   — А Молицын?
   — Круг лиц, к которым могла обратиться великая княгиня, насчитывал не более полудюжины человек. Потом он еще больше сузился. К тому времени Молицын находился, в Париже, и я отправил туда Уиллоуби, надеясь, что, обнаружив местонахождение девочки, смогу держать это дело под контролем. А вот Уиллоуби… слегка перестарался.
   Лукас поморщился, представив себе, как, должно быть, страдал перед смертью его друг.
   — Почему вы не оставили Татьяну спокойно жить и дальше в Мишакове? — спросил он. — Почему охотились за ней?
   — Глупый ты, Стратмир. А что, если бы великая княгиня взяла ее к себе, признала и использовала в политических целях в отношениях с Англией? Ты знаешь моего брата. Опасаясь международного порицания за мое мерзкое поведение, брат согласился бы выполнить любые требования русских, а наш папаша, узнай он об этом, лишил бы меня наследства! Следовательно, она могла выставлять любые условия.
   — Мне кажется, вы преувеличиваете жадность великой княгини, — неуверенно сказал Лукас.
   — Неужели? А ты не задумывался, почему она хочет, чтобы принцесса Шарлотта вышла замуж за эту ее марионетку, Леопольда, и дала отставку вашей марионетке — Вильгельму Оранскому? — Герцог невозмутимо улыбнулся.
   — Как вы узнали, что Татьяна находится в Мишакове?
   — Через тебя, конечно. Человек в течение пяти лет спокойно разводит розы, а через неделю после гибели Молицына вдруг срывается с места и едет в Россию! Не надо быть гением, чтобы догадаться, насколько это опасно. — Камберленд помолчал, разглаживая пальцем усы. — К тому же Уиллоуби заметил, что Молицын начинал волноваться всякий раз, когда упоминалось твое имя.
   — Негодяй, — пробормотал Лукас и, ухватив за плащ, перебросил герцога через перила.
   — Да сбрось ты его в реку, — нетерпеливо воскликнул Платов, — и делу конец!
   Герцог умоляющим жестом протянул к дочери затянутые в перчатки руки.
   — Дорогая девочка! Дитя мое! Неужели ты сможешь допустить, чтобы твой отец окончил жизнь подобным образом?
   — Бросай! — не моргнув глазом скомандовала Татьяна.
   Лукас едва удержался, чтобы не поддаться искушению; но Камберленд был принцем крови, сувереном нации, которую он, Лукас, любил и которой служил. Следовательно, тот, кто убьет этого негодяя, будет ничем не лучше, чем сам герцог, а Татьяна, несмотря на ее ненависть, окажется соучастницей убийства и будет вынуждена всю жизнь прожить с этим пятном.
   — Мы требуем от вас следующего, — процедил Лукас сквозь зубы, глядя герцогу прямо в глаза. — Оставьте Татьяну в покое — она не предъявит вам никаких претензий и не расскажет правду ни вашему брату, ни отцу, если вы гарантируете, что больше никогда не будете покушаться на ее жизнь. В противном случае…
   — Вы не осмелитесь причинить мне вред! — самоуверенно заявил герцог.
   — А вы не искушайте меня, черт возьми! Если с ней что-нибудь случится, я обращусь к королю и к принцу-регенту, расскажу им не только об истории с великой княгиней, но и о ваших закулисных махинациях в интересах Бонапарта.
   — У тебя нет доказательств, Стратмир, а мой братец терпеть тебя не может.
   — Именно поэтому и поверит, — неожиданно заявила Татьяна. — Он знает, что Лукас — человек чести.
   Камберленд хотел было возразить, но промолчал.
   — Поверит или не поверит ваш брат, по сути, не имеет значения, — сказал Лукас, — потому что, если она умрет, умрете и вы — это я вам обещаю.
   Татьяна шепотом перевела сказанное атаману. Поигрывая саблей, Платов подошел вплотную к герцогу и сказал так, что дальнейшего перевода не потребовалось:
   — Я присоединяюсь к клятве и глаз с тебя не спущу. Я буду повсюду.
   И тут неожиданно Камберленд плюнул ему в лицо. В ответ быстрый как ртуть Платов взмахнул саблей и располосовал по плечевому шву один из рукавов плаща герцога, так что Лукас теперь удерживал его только за другой рукав.
   Камберленд побледнел, услышав, как потрескивает натянувшаяся ткань.
   — Не спеши, Матвей, обрезай по одной ниточке, — хладнокровно посоветовал Лукас.
   Казак снова поднял саблю и проткнул ее кончиком второе плечо плаща.
   — Ладно! — крикнул вдруг Камберленд, нелепо болтаясь над водой. — Клянусь, я больше не трону ее. А теперь поставьте меня на ноги, черт бы вас побрал!
   Лукас подтащил его к перилам.
   — Этого недостаточно, — неумолимо заявила Татьяна. — Он должен как-то расплатиться за гибель моих приемных родителей, за смерть Петра.
   Лукас, у которого изрядно устала рука, задумался.
   — Пятьдесят тысяч фунтов в Русский фонд помощи, — наконец решил он.
   — Пятьдесят тысяч… — Камберленд охнул, и тут же Платов обрезал еще несколько ниток. — Ладно, я это сделаю.
   — Только не из государственной казны, — уточнила Татьяна, — а из твоих личных доходов.
   Камберленд сердито взглянул на нее.
   — Ты, кажется, считаешь меня денежным мешком, малышка?
   — Я считаю тебя дьяволом, — спокойно произнесла она. — Из твоих личных доходов.
   Герцог помедлил. Платов, сверкнув белозубой улыбкой, обрезал еще часть ткани. Плащ снова затрещал.
   — Из моих доходов! — торопливо согласился герцог, и Лукас рывком перетащил его через перила.
   Камберленд оправил свое искромсанное одеяние, потом обернулся к Татьяне:
   — Если ты считаешь меня дьяволом, дитя мое, то кем же в таком случае являешься сама? — Он расхохотался и нетвердой походкой направился к экипажу.
   — Э-э, не туда, ваша светлость! — остановил его Лукас. — Экипаж нам потребуется, чтобы отвезти домой вашу дочь. Я уверен, что вы не бросите леди, попавшую в трудное положение.
   — Пропадите вы все пропадом! — заявил герцог, отыскивая вожжи.
   Платов похлопал его по плечу, а когда Камберленд оглянулся, нанес ему сильный удар в грудь тупым концом сабли. Герцог согнулся пополам от боли.
   — Черт! Этот сукин сын сломал мне ребро!
   На физиономии Платова явно читалось намерение прикончить его.
   — Матвей, — поспешно вмешался Лукас, — может, ты лучше отвезешь нас домой? И не сломя голову, а с нормальной скоростью…
   — У него осталось одиннадцать ребер, — мрачно сказал атаман. — Мог бы обойтись еще без парочки.
   Лукас усадил Татьяну в экипаж, но Платов все еще не решался оставить свою жертву.
   — Ты нужен мне, Матвей, — произнес Лукас по-русски, — чтобы заставить его сдержать слово.
   — А эти пятьдесят тысяч фунтов… — напомнила Татьяна.
   Платов точным жестом вложил саблю в ножны.
   — Будь по-твоему. Но деньги тут ни при чем, душенька, — это ради тебя и ради чести великой княгини. Как сказал Лукас, я ему нужен, чтобы заставить этого лживого мерзавца сдержать слово.
   Камберленд настороженно наблюдал за тем, как Платов вскочил на облучок и свистнул, разворачивая лошадей.
   — Эй, — сердито крикнул герцог, — вы подумали, как, черт возьми, я доберусь до дома?
   — Там у воды щиплет травку гнедая кобыла, которая принадлежит лорду Бартону, — сказал ему Лукас. — Седла нет, но на ней вполне можно удержаться, если…
   Он не договорил, потому что Татьяна приложила палец к его губам.
   — Не стоит рассказывать ему обо всем, — сказала она, поблескивая глазами.
   — Ты права. На этой животине не обязательно ехать по дороге — она отлично себя чувствует на пересеченной местности! — крикнул герцогу Лукас, когда их лошади, подчиняясь опытной руке Платова, весело тронули с места.
   — Она любит преодолевать препятствия! — добавила Татьяна.
   — А ты весьма кровожадная особа… — усмехнулся Лукас, ласково взглянув на нее.
   — Поэтому до сих пор жалею, что ты не сбросил герцога в воду.
   — Не может быть.
   — Да, Лукас, да.
   — Такое пренебрежение кровным родством настораживает, когда собираешься жениться, — пошутил он.
   — А то, что у меня такой отец, тебя не настораживает? — Из ее глаз выкатилась слезинка и поползла по щеке.
   Лукас помедлил мгновение, потом с горячностью возразил:
   — У меня и в мыслях такого нет! — Откинувшись на гладкую спинку кожаного сиденья, он обнял ее одной рукой. — Выбирай что-нибудь одно, любовь моя. Ты не можешь отказать мне и потому, что ты дочь крестьянина, и даже узнав, что твой отец — герцог! — Сделав такое умозаключение, Лукас довольно расхохотался, но тут же поежился и наклонился вперед, только теперь почувствовав, что в спину ему впились камешки с дорожного покрытия.

Глава 35

   — Предпоследний, — пообещала Татьяна, склонившись к обнаженным плечам Лукаса с пинцетом в руке.
   — Это ты уже обещала, — проворчал он.
   — Засел довольно глубоко, — предупредила она. — Каррутерс, дай ему еще вина.
   Служанка поднесла бокал ко рту Лукаса. Он сделал глоток и покачал головой, отказавшись от второго.
   — Я все-таки не понимаю, — сказала сидевшая возле окна Далси, — каким образом мелкие камешки с дороги впились в твою спину.
   — Он спасал меня, — спокойно объяснила Татьяна, раскрывая пинцет и быстрым точным движением извлекая камешек. — Вот!
   Лукас охнул, вцепившись в подушку под головой.
   — Ты уверена, что это был предпоследний?
   — В плечах остался всего один, — уточнила она.
   Лукас приподнялся на локте, встревоженно глядя на нес, — А где остальные?
   Татьяна фыркнула и похлопала его по прикрытым простыней ягодицам.
   У него сверкнули глаза.
   — Вот как? Это уже интересно, тебе не кажется?
   — Думаю, — сказала графиня, — нам следует пригласить доктора. А вдруг начнется заражение крови?
   — Такую возможность нельзя исключать. — Лукас уткнулся в подушку. — Но я думаю, лучше Татьяна просто смажет там, где следует, какой-нибудь обеззараживающей мазью или бальзамом.
   — И не один раз, — сказала Татьяна.
   — Ммм. Жду не дождусь, когда ты начнешь.
   — Он пьянеет, — заявила Далси. — Думаю, надо все-таки позвать врача.
   — Это правда?
   — Спусти с меня штаны и увидишь, что я трезв как стеклышко.
   Она усмехнулась и извлекла из плеча еще один камешек. На этот раз Лукас даже не поморщился.
   — Насколько я понимаю, вы оба до крайности легкомысленны, — резюмировала графиня. — Как-никак сегодня было совершено еще одно покушение на жизнь Татьяны.
   — Последнее, — с удовлетворением произнес Лукас. — Давайте выпьем за это.
   Каррутерс принесла бокалы, и они отпили по глотку, после чего Далси передернула плечами.
   — Не забудь, что тебе потребуется твердая рука, Татьяна.
   — Она непоколебима, как скала, — заявил Лукас. — Мой сверкающий бриллиант.
   У Далси округлились глаза.
   — Нет, я посылаю за доктором.
   — Миледи, — обратилась к ней Каррутерс, — не могли бы вы спуститься со мной в кухню, чтобы посмотреть, правильно ли готовят мазь?
   — Об этом позаботится кухарка; а я хотела бы знать, почему вы так уверены в том, что это последнее покушение?
   — Прошу прощения, миледи, но сейчас третий час ночи. Кухарка давно спит.
   — В таком случае разбуди ее.
   — Ох, что вы, этого нельзя делать. Завтра у нас будут гости, а вы знаете, что если она недоспит, то непременно испортит соус.
   Далси помедлила. Служанка, несомненно, права.
   — Ну, ладно, ладно, — раздраженно сказала она. — Какая мазь тебе нужна, Татьяна? Из пижмы? Из семян пионов с уксусом?
   — Всего понемногу, — сказала Татьяна.
   — Только не на уксусной основе, — вздрогнув всем телом, попросил Лукас.
   — Пощиплет всего одно мгновение, — Татьяна наклонилась к его уху, — зато на ее приготовление требуется уйма времени.
   — Ну что ж, в таком случае приготовь побольше мази на уксусной основе, мама.
   Далси поднялась со скамейки.
   — Я не такая глупая и отлично понимаю, когда мое присутствие нежелательно. Пойдем, Каррутерс.
   — Эта горничная — настоящая жемчужина! — восхищенно сказал Лукас. — Пойди, любовь моя, запри дверь изнутри.
   Татьяна подчинилась, потом вернулась к его постели.
   — Пора тебе спускать штаны.
   — Успеется. — Он перекатился на спину и, поймав ее за запястья, притянул к себе.
   — Но мне действительно нужно извлечь эти камешки, — запротестовала она не слишком убедительно.
   — Сами вывалятся, — ухмыльнулся Лукас.
   — Неужели они тебе не мешают?
   — Не так сильно, как это… — Он указал кивком головы на утолщение под штанами.
   — Понятно. Как только выяснилось, что я королевских кровей, ты сразу решил, что со мной можно и согрешить, — лукаво заметила Татьяна.
   — Очень боюсь, что теперь, когда выяснилось, что ты королевских кровей, я уже не смогу тебя удовлетворить.
   Вытянувшись на постели рядом с ним, она улыбнулась:
   — На кого же мне променять тебя? На одного из принцев крови? Так они приходятся мне родными дядюшками.
   — Не щеголяй передо мной своим происхождением и не забудь, что я знал тебя, когда ты была всего-навсего деревенской девчонкой из Мишакова.
   Татьяна нахмурила лоб.
   — Мне кажется, это было так давно…
   — Думаю, ты не ошиблась.
   — Что, если бы ты не приехал за мной, Лукас? Просто смял бы бумажку, которую тебе дал Казимир, и выбросил ее? Что, если бы ты не был таким, какой есть?
   — На такие вопросы ответит разве что Господь, любовь моя, — сказал Лукас, давая Татьяне возможность уютно устроиться у него под боком.
   — Повтори еще разок, что она ответила, когда ты рассказал ей обо мне.
   Лукас почувствовал большое искушение солгать, сказать, например: «Она любит тебя и просит прощения». Но он понимал, что лучше всего не скрывать правду:
   — Русские не какие-то чудовища… — вот ее слова.
   Как ни странно, Татьяну удовлетворила эта реплика.
   — У моей матери не было выбора, — прошептала она. — Я не могу ее винить. А ты и впрямь принял ее за меня, обнял за талию?
   — Видела бы ты ее реакцию…
   — Могу себе представить! Она такая царственная.
   — Ты тоже, — сказал Лукас, целуя ее.
   Поцелуй был теплым, зовущим. Татьяна вздохнула, чувствуя себя в его объятиях защищенной от всех бед.
   — Я часто мечтала… — сказала она и замолчала.
   — О чем?
   — Это было давно, еще в детстве. Я мечтала, что моя мать — принцесса; когда-нибудь она придет и возьмет меня к себе…
   — Как видишь, мечты сбываются. — Лукас вновь поцеловал ее. — По крайней мере моя мечта, — он погладил грудь Татьяны, прикрытую тонким шелком, — сбудется, если ты перестанешь болтать и позволишь мне заняться с тобой любовью.
   — А что случилось с твоим намерением воздержаться до брачной ночи? — лукаво спросила она.
   — Не тяни время, Татьяна! Насколько я понимаю, сюда с минуты на минуту может ворваться отряд казаков, которые потребуют, чтобы ты вернулась в Россию и стала их верховной правительницей.
   — Вздор! Во мне нет казацкой крови.
   — Ну, тогда может прийти моя матушка с приготовленным снадобьем.
   — Это более вероятно, — согласилась она и вздрогнула, когда он расстегнул застежку платья.
   — Моя Белая Леди, — пробормотал Лукас, прикасаясь губами к ее соскам.
   Запустив пальцы в его густые волнистые волосы, она застонала от наслаждения.
   Его руки с мучительной неторопливостью скользнули по изгибам ее бедер вниз и ухватились за край юбок.
   В этот момент на улице раздался топот копыт, и они замерли от неожиданности.
   — Тысяча чертей! — выругался Лукас, вскакивая с кровати. — Ну, что я тебе говорил?
   — Эй, дружище! — раздался снизу знакомый голос. — Я приехал, чтобы исполнить серенаду для твоей красавицы матери!
   Снаружи раздались звуки балалаек.
   Лукас подошел к окну.
   — Отправляйся домой, Матвей, иначе…
   — Я написал оду в ее честь. В ней тридцать семь строф.
   Татьяна тихо помирала со смеху.
   — Тридцать семь строф? Думаю, Далси будет польщена!
   — Спокойной ночи, Матвей! — Лукас закрыл ставни и опустил оконную раму. — Если он не образумится, я запущу в него ночным горшком.
   Татьяна приподнялась и села в постели.
   — Я люблю тебя.
   — И я тебя, мое сокровище.
   Едва он произнес эти слова, как в дверь постучали.
   — Как это понимать! — услышали они возмущенный голос графини. — Этот сумасшедший казак стоит под окнами с мандолиной!
   — С балалайкой, — поправил ее Лукас, присаживаясь рядом с Татьяной.
   — Что ты сказал?
   — Я сказал, что это не мандолина, а балалайка. Платов поет серенаду, которую сочинил в твою честь. — Он поцеловал Татьяну в губы — нежные и свежие, словно роза.
   — Мне безразлично, как это называется; просто я хочу, чтобы этот человек перестал шуметь — он перебудит всю округу! Сделай же что-нибудь!
   — Непременно, — пообещал Лукас, чувствуя, как Татьяна медленно, осторожно спускает с него штаны. Он прикоснулся губами к ее груди и замер от наслаждения, когда ее пальцы плотно обхватили его готовое к бою орудие любви.
   — Начнем, милорд? — шепнула Татьяна.
   Еще бы! Что за вопрос!

Эпилог

   Сомерли-Хаус
   Июнь 1815 года
   — Полюбуйся! — сказал Лукас, передавая Татьяне свежий номер «Пост». — Герцог Камберлендский только что в очередной раз внес ощутимый вклад в Русский фонд помощи.
   — Сколько? — спросила она, пробегая глазами заметку. — Всего тысячу фунтов? Ах он сукин сын!
   — В целом он внес почти десять тысяч…
   — И поэтому газеты его превозносят как великого филантропа! Когда его спросили о причинах особого расположения к русским, объяснение было следующее: как христианин он рад помочь народу, на долю которого выпало столько страданий. Взять бы этого проклятого лицемера и своими руками…
   Лукас приложил палец к ее губам.
   — Пока он держит слово, ты в безопасности, а все остальное не столь уж важно.
   В дверь постучали, затем Каррутерс внесла кофейник со свежим кофе. Ее взгляд на мгновение задержался на подносе с завтраком, и она неодобрительно поцокала языком.
   — Так дело не пойдет, миледи: вы обязательно должны доесть овсянку!
   — Почему мое состояние, — уныло пробормотала Татьяна, — дает всем право разговаривать со мной как с ребенком?
   Каррутерс возмущенно всплеснула руками.
   — Заставьте ее, милорд!
   — Ешь немедленно! — притворно нахмурился Лукас, но глаза его искрились от смеха.
   — Терпеть не могу овсянку. Я предпочла бы яйца, немножко бекона и…
   — Ну нет, миледи, так не пойдет! От такой калорийной еды у вас начнется рвота!
   — У меня никогда не бывает рвоты, — с вызовом заявила Татьяна и незаметно стащила кусочек бекона с подноса Лукаса. — Немедленно принеси мне два яйца всмятку… или я уволю тебя без рекомендаций!
   — Гм! Попробуйте, если хотите, — презрительно парировала Каррутерс и, поставив кофейник, ушла из комнаты.
   — Одно яйцо всмятку! — заискивающим тоном крикнула ей вслед Татьяна.
   Лукас фыркнул и получил локтем под ребра.
   — Что тебя так развеселило?
   — Трудно поверить, что совсем недавно она была такой робкой и послушной. Наверное, ее испортило то, что она теперь стала горничной графини… — Лукас ласково погладил едва заметно округлившийся живот Татьяны и ее налившиеся груди.
   — Но я действительно ненавижу овсянку!
   — Тогда можешь взять у меня яйца и бекон. Только не забудь поделиться со мной, — добавил он.