– Вам придется немного подождать.
   Сев в «предбаннике», я стал разглядывать присутствующих. В основном они делились на две категории – несколько следователей и несколько адвокатов. Обычно следователи и адвокаты работали в разных кабинетах, и только работники СИЗО знали, какой именно кабинет предназначен для следователя, а какой – для адвоката. Вероятно, кабинеты для работы адвокатов были оборудованы специальными прослушивающими устройствами. Я всегда думал, что тюрьма является придатком следствия. На самом деле в любом цивилизованном государстве тюрьма должна быть независимой организацией, никакого отношения к следствию не имеющей, то есть местом, где содержат людей, находящихся под стражей. До суда еще неизвестно, будет ли человек признан судом преступником. Пока он еще только подозреваемый. Поэтому проводить какие-то следственные действия в отношении этого человека или дополнять доказательствами, собранными уже в период нахождения его в следственном изоляторе, является несправедливым и негуманным. И незаконным к тому же.
   Но пока – это лишь лирика. В нашей стране все по-другому. Следствие и тюрьма – под одной крышей, в ведении МВД. Только в 1998 году началась судебная реформа, которая означала, что постепенно следственные изоляторы, а также колонии должны перейти в другое ведомство – Министерство юстиции.
   Но пока этот процесс только начинался. И что из этого выйдет – думать было рано. Пока все оставалось по-прежнему.
   Оглядев присутствующих, я заметил, что следователей значительно меньше, чем адвокатов. Адвокаты были разные – и пожилые, и молодые, мужчины, женщины, совсем молодые ребята и девушки, вероятно, стажеры. Каждый занимался своими делами: кто разговаривал, кто звонил по телефону, стоящему на тумбочке, а кто просматривал газеты.
   Я сел на одну из лавочек и, достав журнал, задумался. Как же мне быть с сообщением о похищении Олеси? Сказать ли ему об этом вначале? Или позже? А может, вообще не говорить? Нет, сказать нужно определенно. Пусть знает правду. Но – чуть позже. Во-первых, нужно выяснить, почему его перевели в общую камеру, что ему об этом известно. Я понимал, что для него прежде всего такой перевод определенная опасность. Интересно, понимает ли он это?
   Полчаса пролетели быстро. Контролер выглянула из окошка и выкрикнула мою фамилию, назвав номер кабинета – семьдесят шестой.
   «На каком же это этаже?» – подумал я.
   Видимо, поняв мое замешательство, контролер добавила:
   – Пятый этаж.
   Я подошел к ней, взял талончик, контролер нажала кнопку. Решетчатые двери захлопнулись за мной. Я пошел вдоль длинного коридора третьего этажа. В коридор выходило бесчисленное множество дверей – и с левой, и с правой стороны. Все они вели в следственные кабинеты. Отличие же их было в том, что окна кабинетов с правой стороны выходили на улицу Матросская Тишина, и, вероятно, эти кабинеты были предназначены для следователей. А наши адвокатские кабинеты имели окна, выходящие во внутренний двор тюрьмы, и располагались по левую сторону коридора.
   Проходя мимо, я обратил внимание, что все двери оборудованы «глазками». Два года назад такого не было, теперь – нововведение, кругленькие «глазки». Можно, проходя по коридору, видеть, кто чем занимается – кто сидит, кто пишет, кто разговаривает, кто просто курит. Многие кабинеты были пусты.
   Вскоре я прошел коридор и вышел на лестницу. Она соединяла между собой этажи. Я обратил внимание, что с правой стороны у лестницы была дверь, плотно закрытая, помимо решетки, железом. Оттуда доносились крики. Сквозь небольшие щели пробивался дневной свет. Вероятно, это было что-то типа медсанчасти. Там то ли кому-то делали укол, то ли перевязку, но крики были очень громкими.
   Мне стало не по себе. Я быстро поднялся на четвертый этаж. От меня не ускользнуло, что номера кабинетов на четвертом этаже начинаются с шестерки. Вот и пятый этаж. Тут находится нужный мне кабинет.
   Первые два кабинета были закрыты. Вероятно, это то ли резервные кабинеты, то ли служили они каким-то иным, может быть, хозяйственным нуждам. Наконец я нашел кабинет номер 76.
   Следственный кабинет, в котором заключенные встречались со своими адвокатами, представлял собой небольшую комнату размером 14–16 квадратных метров, в которой был письменный стол, наглухо прикрученный железными скобами к полу, и две табуретки, также привинченные к полу мощными шурупами. Справа на стене – три крючка для одежды. На противоположной стороне – маленькое окошко.
   Я разделся, повесил пальто на крючок, положил портфель на стол и подошел к окну. Оно выходило во внутренний тюремный дворик. С правой стороны двора находилось здание следственного изолятора, в котором содержались заключенные, а с левой – хозяйственные постройки. Там время от времени было заметно движение: то проходили конвоиры с заключенными, то хозвзвод, выполняющий различные работы внутри тюремного двора. Я обратил внимание, что все зарешеченные окна камер имеют «дороги» – соединены между собой веревками, по которым время от времени проходят малявы – тюремные записки, свернутые в круглые трубочки. Так действует тюремный телеграф. Записки передавались и по вертикали, и по горизонтали. Было слышно, как люди перекрикивались между собой, сообщая какую-то важную информацию. В некоторых камерах играла музыка.
   В последнее время я обратил внимание, что, для того чтобы заключенные не могли слышать какую-либо информацию, которую они не должны знать, на весь следственный изолятор стали громко транслировать музыку. В основном это были передачи программы «Европа Плюс», которая уже раздражала обитателей следственного изолятора рекламой, зазывающей на экзотические острова, призывающей использовать дорогостоящую импортную косметику.
   Зимний день был достаточно пасмурным. Я зажег лампочку. Свет в кабинете с зелеными стенами был тусклым. Мне стало не по себе. Я вышел в коридор и обратил внимание, что по коридору (в отличие от спецкорпуса, где практически никого не увидишь, поскольку все тщательно контролируется – любой проход кого бы то ни было, и все там сделано так, чтобы никто ни с кем не встречался) без конца ходили вертухаи, они же конвоиры, ведущие заключенных на встречу с адвокатами или следователями. Проходили следователи, адвокаты, кто-то стоял, курил, разговаривал с другими. Я заметил, что наверху, под потолком, были установлены видеокамеры, полностью просматривающие большой и длинный коридор.
   Наконец я заметил знакомую фигуру. Показался Олег, сопровождаемый каким-то долговязым конвоиром. Я обратил внимание на то, что они о чем-то оживленно разговаривали. «Интересно, – подумал я, – наверное, уже успел законтачить, кого-то раскрутил…»
   Решив не мелькать перед глазами лишний раз, я вернулся в кабинет, сел за стол и достал газету, спрятав под нее записку от Олеси. Дверь приоткрылась, и в кабинет вошел Олег.
   Бросив на него взгляд, я сразу заметил перемены. Прежде всего он за две недели моего отпуска каким-то образом здорово похудел, под глазами проступили синяки и ссадины. Невесело улыбнувшись, Олег подошел к столу. Я понял, что настроение у него далеко не праздничное. Он что-то сказал конвоиру, тот взял листок и вышел. Олег протянул мне руку. Мы поздоровались.
   – Ну как дела? – поинтересовался он с безразличием в голосе.
   Я не знал, как отвечать на его вопрос, – говорить, как хорошо я отдохнул, выглядело бы как издевательство над ним.
   – Нормально, – неопределенно ответил я.
   – А как отдохнули?
   – Отдыхать – не работать… – коротко, не вдаваясь в подробности своего отдыха, ответил я. Зачем раздражать человека? – А как у тебя дела?
   Он молча пожал плечами:
   – Пока жив…
   – А почему тебя перевели в общую камеру, как ты думаешь?
   – А что тут думать? – махнул он рукой. – Все ясно. Потому что я свои показания не меняю.
   – В мое отсутствие к тебе приходили?
   – И неоднократно.
   – Что говорили?
   – Предлагали все – колоться, брать вину, признаваться в чем-то, принимать на себя какие-то эпизоды…
   – А эпизодов много?
   – Да, достаточно много предъявляли.
   – И что ты думаешь, кто-то из твоей команды все же начал давать показания?
   Олег посмотрел куда-то вдаль:
   – Трудно сказать… Но, видать, информация у них есть. Скорее всего кто-то «поплыл».
   – Что ж теперь делать?
   – Да что делать… Может, кто-то под прессом находился, нервы не выдержали… Но информация у них очень большая.
   – Но ты-то ни в чем не признавался? – уточнил я.
   – Абсолютно ни в чем!
   – И что, чем-то угрожали?
   – Да какие у них угрозы… Стали говорить, что бросят меня в общую камеру, к ворам…
   – И как?
   – Вот, перевели.
   – И давно?
   – Дней пять назад.
   – А сколько человек в камере?
   – Около девяноста, даже больше.
   – Ого! – присвистнул я. – А камера большая?
   – Чуть больше тридцати метров.
   – Да как же вы там помещаетесь?!
   – Да вот так и помещаемся, с трудом…
   – А что за люди?
   – Разные… – неопределенно ответил Олег.
   – А почему у тебя на лице ссадины и синяки?
   – Помахался уже кое с кем, – нехотя ответил Олег.
   – А это как, случайно получилось или…
   – Да что тут случайного, – зло проговорил Олег, – если все было подготовлено заранее! Так получилось, что я попал к людям, которые представляют структуры, враждебные мне. Иными словами, мои конкуренты. Вот, с одними уже помахался.
   – А где махался?
   – Один раз – в бане, другой – в камере… Ну ничего, – улыбнулся Олег, – за себя я смогу постоять, кое-кому влепил нормально.
   Я знал, что Олег был хорошим самбистом, имел первый разряд. Но против большой группы людей и самбисту выстоять непросто…
   Я думал, как продолжить разговор. Наконец сказал:
   – Олег, есть не очень хорошие новости.
   Он пристально взглянул на меня:
   – Что случилось?
   Я молча подвинул к нему газету:
   – Почитай.
   Олег вытащил из-под газеты конверт с письмом и фотографией Олеси. Взглянув на фотографию, он все понял.
   – Кто?!
   Я пожал плечами.
   Олег быстро прочел письмо. Желваки на скулах еще больше вздулись, лицо покраснело.
   – Так, ситуация складывается сложная… – сказал он. – Если со мной что случится, вам надо ехать в Амстердам.
   – Куда?! – растерянно переспросил я.
   – В Голландию.
   Олег взял мою ручку, лежащую на столе, и стал писать на полях газеты что-то то ли на фламандском, то ли на французском языке.
   – Что это?
   – Название банка, – шепотом ответил Олег. – Вот номер ячейки, а вот код. Вот фамилия, на кого оформлена ячейка.
   Написав все сведения, Олег стал подробно инструктировать меня. Вскоре я понял, что, в случае непредвиденной ситуации, мне нужно срочно выехать в Голландию и вытащить какие-то важные бумаги.
   – А что я с ними дальше буду делать? – спросил я.
   – Дальше – по обстановке. В этой ячейке находятся две тетради и кое-какие деньги. Деньги можете взять себе. А эти тетради – самая главная моя сила.
   – Что с ними сделать?
   – Если меня… не будет…
   – Да что ты говоришь?! Почему это тебя не будет?
   – Тут все может случиться, – ответил Олег. – Предчувствие у меня такое. Если что, то эти бумаги надо передать Олесе, потому что, возможно, это путь к ее свободе.
   – А что в этих бумагах?
   – Ну… Номера счетов, где лежат деньги, названия коммерческих организаций, подконтрольных, которым мы давали «крышу», список должников, а также наименования банков, куда вложены наши деньги. И еще кое-какие мои записи.
   – Что значит записи?
   – Размышления о жизни. Что-то вроде дневников. Но, честно говоря, – продолжил Олег, – я рассчитываю на лучшее. Человек всегда должен рассчитывать на лучшее. Однако все может быть. Если меня не будет в живых… – повторил он снова.
   – Да что ж ты меня все время пугаешь? Почему тебя не будет в живых?
   Олег не ответил на мой вопрос и продолжил:
   – Так вот, если меня не будет в живых, только тогда нужно будет ехать в Голландию за дневником. А пока этого делать не надо. Но я вам сообщил все это на крайний случай. Кроме вас, у меня никого нет. Я ни с кем не контактирую. Кроме, конечно, оперативников, – невесело улыбнулся он. – Но им-то я этого никогда не скажу.
   – Хорошо, – сказал я.
   – Не потеряйте газету! – напомнил Олег.
   Я взял газету, быстро оторвал кусок с записями о Голландии и сунул его в свой бумажник.
   Олег о чем-то задумался, достал из кармана пачку сигарет.
   – Ты же не куришь! – удивился я.
   Он глубоко затянулся и сказал:
   – Вообще-то у меня есть возможность… Не знаю, насколько она осуществима и сработает ли на сто процентов, но надежда все же есть. Может быть, в ближайшее время и сбудется.
   – Что же ты задумал?
   – Ладно, – сказал Олег, – поживем – увидим. Сами узнаете, если все произойдет так, как нужно. – И, сделав небольшую паузу и наклонившись к моему уху: – Самое главное чуть не забыл. Скажите Борису Петровичу, что ему ставится последний срок – в течение трех дней он должен предпринять какие-то действия. Если же он не сделает этого, то у меня выхода нет. Мне нужно спасать свою жену. А уж он знает, что нужно делать. Так и передайте. Постарайтесь встретиться с ним сегодня же. Передайте – срок три дня, до понедельника, – повторил он. – Он все поймет.
   – Послушай, может, тебе не стоит заявлять так категорично? Я не знаю твоих дел с Борисом Петровичем, но если он что-то затевает, то все это не так просто сделать в твоей ситуации и при твоем сегодняшнем положении.
   – Он все может сделать, – повторил Олег, – если захочет. А может быть, он и не хочет ничего делать. Может быть, и я действительно зря все это делаю. Но выхода у меня другого нет. Сейчас включен «счетчик», и сколько ему до конца щелкать осталось – никто не знает. Вернее, кто-то знает, но не я. Может, на моих часах уже мало времени…
   – Подожди, – остановил его я. – Давай я напишу жалобу или заявление начальнику следственного изолятора, чтобы тебя перевели обратно на «спец».
   – Нет, это бесполезно, – перебил меня Олег. – Неужели вы думаете, что меня перевели в общую камеру просто так? Значит, кому-то это нужно, – раздельно произнес он. – Только кому? То ли им, то ли этим…
   – Что это значит?
   – Им, – Олег похлопал себя по плечу, как бы показав погоны, – а этим, – он сделал жест, напоминающий уголовную распальцовку. – Кто еще заинтересован в этом? Все очень просто… Да, – неожиданно спросил он, – ничего не удалось насчет покушения-то после моего суда узнать?
   Я опешил:
   – Откуда знаешь?
   Он улыбнулся многозначительно:
   – Пришла малява с воли. Люди знают!.. Так удалось раскопать?
   – Да что там раскопаешь, – пришел в себя я. – Все может быть. Может, перепутали, решив, что тот, кого я подвозил, был ты. А может, меня перепутали с кем-то.
   – А эти, опера-то, что?
   – Опера ничего не говорят. Дела никто не возбуждал – жертв не было, ранений – тоже, потому все замяли. Типичный «висяк». Кто теперь его раскроет?
   Олег понимающе кивнул головой.
   – Ну что, прощаться будем? – спросил он.
   – Да, пора, – ответил я.
   – Я очень вас прошу связаться с Борисом Петровичем, – напомнил Олег, – и сделать это немедленно.
   – Не волнуйся, я сделаю это сразу же, как выйду отсюда.
   – Ладно, удачи! – сказал Олег. – Вызывайте конвоира.
   Я нажал кнопку вызова. Минут через пять вошел конвоир, тот самый, который привел Олега. Он молча взял листок, расписался в приеме заключенного и вывел его в коридор. Сразу же они вновь о чем-то оживленно заговорили.
   Я подошел к вешалке, надел пальто и двинулся к выходу. Выйдя из следственного изолятора, осмотрелся по сторонам. Не заметив ничего подозрительного, сел в машину и тронулся с места. Проехав немного, остановился у телефона-автомата, достал листок с номером пейджера Бориса Петровича и послал ему сообщение, чтобы он немедленно перезвонил мне.
   Звонок моего мобильного раздался буквально сразу же.
   – Что случилось? – раздался голос в трубке.
   – Мне необходимо с вами встретиться. Я только что был у Олега Николаевича…
   – Насколько это срочно? – переспросил Борис Петрович.
   – Очень срочно.
   – Хорошо, давайте на старом месте. Сможете быть там через час?
   – Буду.
   Ровно через час я вышел к скверику у Большого театра. Огляделся по сторонам. Все было спокойно. Машина Бориса Петровича пока еще не подъехала. Я стал наблюдать за одной парой, о чем-то оживленно разговаривающей между собой. Неожиданно меня тронули за плечо. Я обернулся. Это был водитель Бориса Петровича, который незаметно подошел ко мне.
   – Здравствуйте, – сказал он. – Вас ждут.
   Я пошел за ним. Все та же «Волга» с двумя антеннами на крыше и тонированными стеклами стояла у обочины. Я заметил две небольшие синие лампочки, расположенные на крыше, вероятно, «маячки», которые говорили о том, что обладатель машины пользовался неограниченными возможностями.
   Открыв переднюю дверцу, я сел в машину. Не оборачиваясь, как и в прошлый раз, сказал:
   – Добрый вечер, Борис Петрович!
   – Добрый вечер! – раздалось сзади. – Что случилось?
   Я огляделся. Впереди стояли какие-то приборы, два телефона – один мобильный, другой – типа рации. Было ясно, что машина принадлежала спецслужбам и была оборудована всевозможными прибамбасами типа радиоперехвата, видеонаблюдения и так далее.
   Я ответил:
   – Случилось очень важное. Первое – похитили Олесю, жену Олега.
   – Кто?
   – Вероятно, враги или конкуренты.
   – Она жива?
   – Пока не знаю. Требований никто никаких не выдвигал.
   – Откуда узнали?
   – Подруга сообщила. Второе – Олег просил передать вам… Борис Петрович, я не в курсе ваших отношений и передаю дословно все, что он сказал для вас. Он дает вам три дня, до понедельника.
   – Сегодня четверг? – уточнил Борис Петрович.
   – Да. Три дня, чтобы вы решили его вопрос. В противном случае…
   – Не надо, все понятно, – перебил Борис Петрович.
   – Мне передать ему что-нибудь?
   – А вы его увидите?
   – Ну… Завтра я не собираюсь к нему.
   – Значит, вы придете к нему только в понедельник?
   – Да.
   – В понедельник передайте ему большой привет.
   – И больше ничего?
   – Больше ничего, – сказал Борис Петрович.
   – Да, самое главное, – добавил я, – он сейчас перешел со «спеца» в общую камеру…
   – Я в курсе, – коротко бросил мой собеседник.
   Это меня еще больше насторожило. «Что это значит? Может, он контролирует ситуацию?» – подумал я.
   – У него там возникли проблемы…
   – Я в курсе, – повторил Борис Петрович.
   – Тогда я могу откланяться? – спросил я.
   – Да, конечно. Всего доброго.
   Я быстро вышел из машины. Водитель тут же занял свое место, и машина тронулась с места. Я не успел увидеть, кто сидит на заднем сиденье, каков он из себя.
   Я пошел направо, сел в свою машину и поехал в сторону дома. Въехав во двор дома, я внимательно осмотрел его. Как ни странно, знакомой серой «Волги» я там не заметил. Наверное, потеряли ко мне интерес. Может, это и к лучшему…
   Я поднялся на свой этаж, вошел в квартиру, сел в кресло и стал анализировать события. Во-первых, похищена Олеся. Олег находится в опасности. Об этом говорят несколько драк в следственном изоляторе с его участием. Наконец, Олег выдвинул ультиматум загадочному Борису Петровичу. И четвертое – это возможная поездка в Амстердам в случае гибели Олега или каких-то иных событий, на ход которых он не сможет, как он сказал, сам повлиять.
   Итак, напрашивается вывод. За три следующих дня должны будут произойти какие-то события. Но что это будет? С чем они будут связаны? Неужели Олег задумал бежать и Борис Петрович будет организовывать побег? Нет, это маловероятно. Эта идея обречена на провал.
   Что же еще может быть? Тайное похищение? Тоже практически невозможно. Какие еще действия может предпринять Борис Петрович по требованию Олега? Я не мог этого понять.
   Так просидел, ломая голову, почти целый вечер…
   В выходные решил не искушать судьбу и поехал с семьей за город. Однако предчувствие того, что что-то должно случиться, заставило меня, перед тем как выйти из квартиры, вставить в прорезь видеомагнитофона чистую кассету и запрограммировать таймером запись всех выпусков новостей, а также криминальных программ. Я рассчитывал, что если за выходные что-то случится, то обязательно подробности этого передадут по телевидению и я смогу увидеть их в записи.
   Жена удивленно смотрела на мои манипуляции и спросила:
   – Ты ждешь чего-то интересного для себя? Хочешь записать какую-то передачу?
   – Да, – кивнул я, – «Криминал», по работе.
   …Выходные пролетели быстро. Вечером в воскресенье я вернулся домой и тут же бросился к видеомагнитофону просматривать все, что было записано в наше отсутствие. Однако ни в новостях, ни в других передачах ни о ЧП в следственном изоляторе, ни о каких-то волнениях в криминальной жизни столицы ничего сказано не было, за исключением трех убийств, два из которых были совершены на бытовой почве, а третье – заказное: убили какого-то авторитета в Измайловском районе. «Ну, – подумал я, – таких убивают каждый день. Значит, все пока нормально».
   Однако в девять вечера неожиданно зазвонил телефон. Я снял трубку.
   – Алло!
   Мужской низкий голос назвал меня по имени-отчеству.
   – Да, это я.
   – Я должен вам сказать… – раздалось в трубке.
   – Кто это говорит? – перебил я.
   – Это неважно. У вас есть один клиент, который находится в следственном изоляторе. Так вот, у этого клиента очень много долгов. Вы, наверное, это хорошо знаете.
   – Ну и что?
   – Долги нужно возвращать.
   – Но это не мое дело, а его. От меня-то чего вы хотите?
   Собеседник сделал паузу.
   – Я хочу немногого. Чтобы вы работали так, как работают обычные адвокаты, и не выходили за рамки своей профессии.
   – Что вы имеете в виду?
   – А то, что вы должны делать то, что вам полагается. Вы же неглупый человек и должны все прекрасно понимать.
   – Я не считаю, что выхожу за рамки своей работы. Да и почему я должен перед вами отчитываться?
   – Мое дело, – сказал неизвестный, – предупредить вас. Мы нормальные люди и не хотим неприятностей ни вам, ни вашим близким. Тем более что вы понимаете, если мы знаем ваш телефон, то, соответственно, знаем и адрес, и даже номер вашей машины.
   Я понимал, что все сказанное относится к моей работе с Олегом. Но какую цель преследует неизвестный своим звонком, не понимал.
   Наконец, после большой паузы, собеседник продолжил:
   – Теперь самое главное. Мне очень бы не хотелось… Вернее, нам бы очень не хотелось, – поправился он, – чтобы вы проявляли активность в связи с какими-либо событиями в отношении вашего подзащитного. Вы понимаете меня?
   – Да, понимаю, – ответил я. – Но это моя работа. Кто знает, каковы ее критерии и в чем заключается эта активность?
   – Не нужно никакой активности вообще. А лучше всего постарайтесь забыть все и жить нормальной жизнью. Так оно спокойнее будет. Я правильно говорю? – сказал неизвестный, ожидая моего ответа.
   Но я промолчал.
   – Ну, всего хорошего. Желаю вам успехов и, главное, беречь свое здоровье, – закончил неизвестный. – Всего доброго.
   В трубке послышались гудки отбоя.
   Звонок был полной неожиданностью для меня. Вроде не угроза, а с другой стороны – предупреждение. Какова цель этого звонка? Что значит – не проявлять активность? Может быть, они знают о моем задании в Голландии, о том, что я должен привезти из банковской ячейки дневники и списки Олега? Тогда почему они ничего не сказали об этом, почему не требуют передачи номеров ячейки и названия банка? В чем заключается моя активность? Я выполняю свои обязанности – хожу в следственный изолятор, разговариваю с ним, ничего более. Да, конечно, я имел несколько встреч – с Борисом Петровичем, с коммерсантом. И что из того? Так все работают… Какая активность, и к чему этот звонок?
   Наконец наступил понедельник, 19 января 1998 года – этот день я запомнил надолго. Я подъехал к следственному изолятору. Быстро поднявшись на второй этаж, заполнив карточку вызова, протянул ее контролеру. Женщина взяла картотеку, вытащила листок, посмотрела на него и тут же перевела взгляд на меня:
   – Вас просили подойти в кабинет номер шестнадцать.
   – А что это за кабинет?
   – Там находится заместитель начальника учреждения по режиму.
   «Так, – подумал я. – Что-то случилось!» Медленно вышел из комнаты, где находилась картотека, и посмотрел по сторонам. Кабинет номер шестнадцать где-то за углом. Я пошел в ту сторону. Ноги будто налились свинцом. «Что же случилось? – думал я. – А вдруг это и для меня тоже опасно? Вдруг он совершил побег или убил кого-то? Вдруг меня сейчас задержат? Что стоит задержать адвоката? Ведь адвокат всегда на стороне подзащитного, а подзащитный – оппонент той организации, в которой он находится… Но в чем я виновен?» Но это моя версия. «Был бы человек, а статья для него всегда найдется», – вспомнил я слова известного специалиста шить дела Вышинского.
   Я подошел к двери кабинета. Дверь была металлической, обитой кожзаменителем. С правой стороны висела табличка: «Заместитель начальника учреждения по режиму». Постучал. В кабинете молчали. Попробовал надавить на ручку – дверь была закрыта.
   Я немного подождал. В кабинете никого не было. Опять мою голову заполнили неприятные мысли: что же могло случиться с Олегом? Ведь не случайно он выдвинул ультиматум… И имеет ли отношение к случившемуся Борис Петрович? Ну ладно, что гадать, надо набраться терпения. Сейчас я все узнаю, или, по крайней мере, все станет более определенным.