Кайз Мэриан. Не учите меня жить!

   — Судя по голосу, рассердилась на меня.
   Сердце у меня ушло в пятки.
   — Она сказала… погоди, дай вспомнить поточнее… она сказала, что в постели я никакой. И, разумеется, что у меня самый маленький член из всех, что ей доводилось видеть.
   — А то как же, — кивнула я понимающе.
   — И что единственный на ее памяти детородный орган меньше моего принадлежал ее племяннику двух месяцев от роду, и неудивительно, что у меня столько девушек, потому что я просто все время пытаюсь доказать себе, что я мужчина.
   Разумеется, ядовитые пассажи насчет малых размеров члена для отвергнутой женщины дело обычное, и не стоит принимать их всерьез, но все же — вдруг Дэниэл обижен злобными нападками Карен? Да нет, судя по тому, как он усмехается, не обижен.
   — Что же еще такого она кричала? — задумчиво протянул он. — Жаль, не припомню дословно, потому что это было здорово, но я могу спросить любого человека с моей работы: они тоже слышали.
   — Но ты ведь сказал, что она позвонила? — не поняла я.
   — Она и позвонила. Тем не менее все, кто при этом присутствовал, слышали. Ага, вспомнил: она клялась, что заметила у меня на лобке два седых волоса, что встречалась со мной только из-за того, что я почти каждое утро отвозил ее на работу, и она экономила на проездном; что у меня редеют волосы на темени, так что к тридцати пяти годам я облысею, как Фредди Крюгер, и ко мне не подойдет близко ни одна девушка.
   — Вот стерва! — возмутилась я. Сравнивать Дэниэла с Фредди Крюгером — просто подлость!
   Умеет сказать гадость, этого у нее не отнимешь.
   — А что плохого она говорила обо мне? — спросила я, готовясь к худшему.
   — Ничего.
   Он лгал! Если Карен разозлить, она атакует, невзирая на лица.
   — Дэниэл, я тебе не верю. Что она сказала? Наверняка говорила, что я подкладываю себе в лифчик вату.
   — Говорила, но это я и без нее знал.
   — Откуда?! Нет, молчи, мне неинтересно. Ну ладно, спорим, она сказала, что, по ее мнению, в постели я просто безнадежна, потому что слишком зажата. Она знала, что это меня расстроит.
   Дэниэл заметно приуныл.
   — Значит, говорила? — не отставала я.
   — Да, что-то в этом роде, — промямлил он. — Я не запомнил точно, но что-то вроде того, что мы прекрасно подходим друг другу, потому что в постели одинаково плохи, — наконец признался он.
   — Вот мерзавка! — искренне восхитилась я. — Знает, куда ударить больнее. Но того, что она говорила о тебе, она на самом деле не думает, — продолжала я, стремясь утешить его. — Мне она всегда рассказывала, что в постели ты просто чудо и член у тебя большой и красивый.
   Два строителя за соседним столиком смотрели на нас с живым интересом.
   — Спасибо, Люси, — сердечно ответил Дэниэл. — А мне известно из достоверных источников, что и ты хороша в постели.
   — От Джерри Бейкера? — спросила я. Джерри Бейкер — сослуживец Дэниэла, с которым у меня был очень скоротечный роман.
   — Да, от Джерри Бейкера, — с глупым видом подтвердил Дэниэл.
   — Я же просила тебя не расспрашивать Джерри, какова я в постели! — рассердилась я.
   — Я и не расспрашивал, — нервно возразил Дэниэл. — Просто он сам сказал, что в постели ты хороша, и все…
   Один из строителей подмигнул мне и сказал:
   — Охотно верю, детка.
   А другой вздрогнул и поспешно выпалил, обращаясь к Дэ-ниэлу:
   — Извини, брат, не сердись на него. Перебрал малек. Он не хотел оскорбить ни тебя, ни твою девушку.
   — Все в порядке, — быстро ответила я, пока Дэниэлу не пришлось защищать мою честь. — Я не его девушка.
   То есть меня можно оскорблять без последствий.
   Строители облегченно заулыбались, но мне пришлось еще минут пять убеждать Дэниэла, что я на них не в обиде.
   — А вот на тебя я злюсь ужасно, — объясняла ему я.
   — Понимаешь, я ни о чем Джерри не спрашивал, — виновато промямлил Дэниэл. Кажется, ему действительно было стыдно. — Он сказал это без всякого…
   — Заткнись, — велела я. — Сегодня тебе повезло. Я слишком расстроена тем, что сказала Карен, чтобы беспокоиться, как именно вы с Джерри обсуждали мои трусы.
   — О трусах он даже не обмолвился, — уверил меня Дэниэл. — Насколько я понял, ты сняла их так быстро, что он и не заметил, какие они… Шучу, шучу, — спохватился он, увидев мое пылающее от ярости лицо.
   — Вернемся лучше к Карен, — не слишком удачно поспешил он сменить тему.
   — Вряд ли она думает, что между нами что-то есть, — сказала я. — Она же знает, что мы просто друзья.
   — Точно, — подхватил Дэниэл. — Именно так я ей и ответил. Мы с тобой просто друзья.
   И мы оба от души рассмеялись.

60

   Не будь я так зла на Карен, ни за что не стала бы участвовать в последовавшем далее сеансе злословия.
   С моей стороны было нечестно и неблагородно перемывать косточки подруге, соседке по квартире и сестре по полу, тем паче в разговоре с мужчиной, но я всего лишь человек, а человек слаб.
   Безнадежна в постели, это надо же! Ах она, нахалка!
   Разумеется, сплетни до добра не доводят. Потом я буду себя ругать, как аукнется, так мне и откликнется, и моя дурная карма вернется ко мне в полной мере, и так далее, и тому подобное. Но я решила, что как-нибудь выдержу все эти напасти.
   Сплетни для моей души примерно то же, что «Макдоналдс» для желудка. Устоять невозможно, но потом всегда становится противно. И уже через десять минут снова хочется есть.
   — Расскажи мне о вас с Карен. Что ты натворил, чтобы она тебя так возненавидела? — спросила я Дэниэла.
   — Не знаю, — пожал плечами он.
   — Должно быть, причина в том, что ты эгоцентричный и себялюбивый мерзавец, который разбил ей сердце.
   — Люси, ты действительно так обо мне думаешь? — расстроился он.
   — Ну да, наверное.
   — Но, Люси, — возразил Дэниэл, — я ей ничего плохого не делал. Все было по-другому.
   — А как это было? Почему, интересно знать, ты не сказал ей, что любишь ее? — спросила я, постепенно входя во вкус.
   Я ей покажу, как предполагать, что в постели я пустое место!
   — Я не говорил ей, что люблю, потому что не любил ее, — вздохнул он.
   — А почему не любил? — полюбопытствовала я. — Чем она тебя не устраивала?
   И затаила дыхание. Что бы ни болтала Карен о Дэниэле (и обо мне), сейчас очень важно, чтобы он не сказал о ней дурного слова, чтобы сохранял к ней уважение и вообще вел себя как джентльмен.
   Я еще не забыла, что он мужчина, а следовательно — враг по определению.
   Очернить доброе имя Карен, открыв два-три тщательно выбранных секрета, имею право я, но Дэниэлу надлежит относиться к ней уважительно. По крайней мере, до моего особого распоряжения.
   — Люси, — осторожно начал он, обдумывая каждое слово и пристально следя за моей реакцией, — я не желаю говорить о Карен ничего такого, что можно было бы ошибочно истолковать как гадость.
   Правильный ответ..
   Мы оба с облегчением улыбнулись.
   Все, довольно. Формальности соблюдены, а теперь я хочу узнать о Карен все, как есть на самом деле. И чем хуже, тем лучше.
   — Не волнуйся, Дэниэл, я пойму тебя правильно, — оживилась я. — Мне можешь рассказывать все, мы ведь с тобой друзья.
   — Люси, — осторожно начал он, — я не уверен… вряд ли это правильно…
   — Дэниэл, все в порядке, ты уже убедил меня в том, что ты действительно порядочный человек, — успокоила я его.
   Как и все мужчины, Дэниэл заставил долго упрашивать себя. Любят они притворяться, что сплетни — занятие не мужское, но, разумеется, пройтись насчет ближнего никогда не откажутся, и чем злее, тем лучше.
   Мне просто смешны мужчины, которые поднимают глаза к небу и делают постные лица, стоит женщине отпустить нелестное замечание. Мужчины — худшие сплетники, чем женщины.
   — Люси, если я тебе что-нибудь скажу — имей в виду, я ничего не обещаю, — дальше тебя это не пойдет, — строго предупредил он.
   — Разумеется, — послушно кивнула я. Интересно, будет ли спать Шарлотта, когда я вернусь?
   — Шарлотте тоже ни слова, — прибавил он.
   Сволочь!
   — Ну, пожалуйста, можно мне хоть с Шарлоттой поделиться, — заныла я.
   — Нет, Люси. Если не дашь слова молчать, я ничего рассказывать не стану.
   — Честное слово, — нараспев сказала я.
   Подумаешь, дело какое! Не на Библии же я поклялась.
   Я украдкой взглянула на него, и ему пришлось приложить усилие, чтобы сохранить серьезное лицо. Он старался не улыбаться, но ничего поделать с собой не мог, и мне стало приятно, что я еще не разучилась его смешить.
   — Ну ладно, Люси. — Он глубоко вздохнул и наконец начал: — Ты знаешь, я не хочу говорить о Карен ничего плохого.
   — Правильно, — согласилась я. — Я бы тебе и не позволила.
   Наши глаза встретились, и у него опять дрогнули уголки губ. Он посмотрел через плечо, делая вид, будто оглядывает зал, но я-то знала, что он пытается спрятать усмешку.
   Со стороны Карен было большой ошибкой оскорблять сразу и меня, и Дэниэла, потому что это объединило нас против нее. Пока не затянулись раны, нанесенные нашему самолюбию, мы останемся союзниками. Ничто не объединяет двух людей столь тесно и нежно, как общая обида на третьего.
   Наконец Дэниэл откашлялся и заговорил:
   — Знаю, может показаться, что я пытаюсь взвалить всю вину на нее, но на самом деле Карен и сама была ко мне довольна равнодушна. Я даже не очень ей и нравился.
   — Действительно, похоже, ты пытаешься взвалить всю вину на нее, — подтвердила я, глядя на него в упор.
   — Но, Люси, честное слово, так оно и есть! Ей на меня наплевать.
   — Ах ты, врун несчастный! — фыркнула я. — Она же по тебе с ума сходила.
   — Нет, — возразил он с удивившей меня горечью. — Она сходила с ума по моему счету в банке — по крайней мере, как она его себе представляла. Должно быть, перепутала цифры и приняла мою задолженность за сумму вклада.
   — Дэниэл, ни одна женщина не встречается с мужчиной только из-за денег. Все это мужские байки.
   — А вот Карен встречалась. Размер для нее много значил — я имею в виду размер моего кошелька.
   Я бы засмеялась, не выгляди он таким несчастным.
   — И она все время пыталась меня изменить, — продолжал он. — Таким, какой я есть, я ей не нравился. Она была разочарована, потому что купила кота в мешке.
   — Скорее, кота, который не дал ей мешка, — не удержавшись, сострила я.
   — Я не кот, — проворчал он.
   — А каким образом она пыталась тебя изменить? — ласково спросила я, испугавшись, что сейчас он совсем разобидится и перестанет рассказывать.
   — Говорила, что я недостаточно серьезно отношусь к своей работе. Что я должен проявлять больше честолюбия. И вечно пилила, чтобы я научился играть в гольф, потому что, по ее мнению, на полях для гольфа заключается больше сделок, чем в кабинетах.
   — Погоди, ты ведь, кажется, аналитик, — удивилась я. — И сделок не заключаешь, верно?
   — Именно! — подтвердил он. — А помнишь, как в конце июля я повел ее на ту вечеринку для сотрудников?
   — Нет, — ответила я, прикусив язык, чтобы не накричать на него. — Откуда мне, по-твоему, знать, куда ты ее водил, если ты не звонил мне, не писал и не держал в курсе своей личной жизни никакими другими способами?
   — Видела бы ты, что она там вытворяла!
   Я затрепетала от любопытства и придвинулась ближе, чтобы не пропустить ни слова, как бы оно ни было ужасно.
   — Как она вела себя с Джо…
   — С Джо, твоим начальником? С тем самым Джо? — уточнила я.
   — … Да. Люси, это был кошмар. Она практически предложила ему переспать с нею, если это ускорит мое продвижение по службе.
   — Боже, какой ужас, — ахнула я, краснея за подругу. — И надо же, чтобы именно Джо! Но разве ты не пытался ее остановить?
   — Разумеется, пытался, но ты же ее знаешь, она такая упрямая.
   — Как противно, — поежилась я.
   — Люси, мне было так стыдно за нее, — признался Дэниэл. От этого воспоминания он побледнел и его прошиб пот. — Я чувствовал себя просто ужасно.
   — Я думаю.
   Начальник Дэниэла был гомосексуалистом, вот в чем вся штука!
   Мы оба замолчали. Наши мысли были заняты бедняжкой Карен, выставляющей напоказ свои прелести — и притом совершенно напрасно.
   — Но, не считая ее интереса к твоим деньгам и карьере, тебе было с ней хорошо? — спросила я. — Она тебе нравилась?
   — Да, конечно, — твердо сказал он.
   Я промолчала.
   — Да, вообще все было нормально, — вздохнул он. — Вот только с чувством юмора у нее неважно. Точнее, его совсем нет.
   — Неправда, — возразила я, чувствуя, что просто обязана так сказать.
   — Да, Люси, пожалуй, ты права. Чувство юмора у нее есть — как и у тех, кто смеется, когда другие падают, поскользнувшись на банановой кожуре.
   Чувство вины боролось во мне с желанием поддакнуть.
   Но победило чувство вины.
   — Зато она красивая. Правда, красивая? — спросила я.
   — Очень, — согласился он.
   — У нее прекрасное тело, верно? — продолжала давить я.
   Дэниэл как-то странно посмотрел на меня.
   — Да, — кивнул он. — Наверное.
   — Тогда почему ты все это бросил?
   — Потому что она меня больше не привлекает.
   Я недобро рассмеялась.
   — Ха! Так я и поверила. Грудастая блондинка и не привлекает?
   — Но она же холодная, — возразил он. — Если чувствуешь, что даже не нравишься той, кого трахаешь, это просто убивает. И вообще, Люси, вопреки тем ужасам, что ты думаешь обо мне — да и об остальных мужчинах тоже, насколько я могу судить, — большая грудь и постоянная готовность к сексу для меня не самое главное. Есть вещи поважнее.
   — Например? — недоверчиво спросила я.
   — Ну, например, то же чувство юмора. И еще мне было бы приятно, если б не приходилось за все платить самому.
   — Дэниэл, что ты все о деньгах да о деньгах? — удивилась я. — На тебя это не похоже, ты ведь не жадный.
   — Дело не в принципе, а в деньгах, — усмехнулся он. — Нет, Люси, на деньги-то мне плевать, но меня злило, почему она ни разу даже не предложила сама заплатить за нас двоих. Было бы очень мило, если бы для разнообразия она меня куда-нибудь сводила.
   — Но, может, у нее не так много денег, — с сомнением предположила я.
   — Сильно тратиться необязательно. С меня довольно было бы и жеста.
   — Но она устроила для тебя званый обед.
   — Нет, не она. Почти все приготовили вы с Шарлоттой.
   Я вдруг живо вспомнила ночь долгих приготовлений.
   — А нам еще пришлось скинуться по тридцать фунтов, — добавила я. От моей солидарности с Карен осталась еле видная тень.
   — И мне тоже.
   — Что?! — ахнула я. — Не верю!
   Но все равно, такая наглость достойна восхищения.
   — Наверно, она и с Саймона, и с Гаса стребовала по тридцатке! — воскликнула я. — Неплохо она нажилась на этом проклятом обеде.
   — Ну, денег от Гаса ей пришлось бы ждать очень долго, — осторожно заметил Дэниэл.
   Но я не стала его останавливать и не попросила оставить Гаса в покое. Только что мы целый час порочили доброе имя его бывшей подруги, и было бы нечестно запретить Дэниэлу пройтись насчет моего бывшего друга.
   — И еще она никогда ничего не читает, кроме этого дурацкого журнала с фотографиями леди, графинь и топ-моделей со скандальной репутацией, — добавил он.
   — Это действительно огорчает, — согласилась я. — Я предпочитаю тот, где печатают статьи о мужчинах, которые рожают, и еще это: «Я вышла замуж за педофила».
   — Это другое дело! — воодушевился Дэниэл. — Этот журнал мне тоже нравится. Это «Мари Клер», по-моему? Ты читала репортаж о женщинах, которых посадили в тюрьму за аборты? Кажется, в февральском номере.
   — Но Карен читает как раз «Мари Клер», — перебила я, стремясь сказать хоть что-нибудь в защиту подруги.
   — Да? — осекся он и некоторое время хранил задумчивое молчание. Потом наконец изрек: — Все равно я ее не люблю.
   Я рассмеялась. Ничего не могла с собой поделать. Бог меня накажет за злорадство, это точно!
   — Наверно, — уныло продолжал Дэниэл, — Карен мне надоела.
   — Опять? — воскликнула я.
   — Что ты имеешь в виду, Люси? Что значит «опять»?
   — В точности то же самое ты говорил о Рут: что она тебе надоела. Может, тебе слишком быстро все надоедает?
   — Нет. Ты не надоедаешь.
   — Гонки «Формулы-1» тоже не надоедают. Но они ведь не твоя девушка, — попыталась сострить я.
   — Но…
   — А эта загадочная новая пассия, которую ты еще не сумел уложить в постель, — она тебе не надоест? — нежно спросила я.
   — Нет.
   — Дай срок, Дэниэл. Спорим, через три месяца ты начнешь мне жаловаться, какая она скучная.
   — Ты, наверно, права, — согласился он. — Обычно ты не ошибаешься.
   — Отлично. Тогда отведи меня куда-нибудь пообедать. Только не в пиццерию.
   Одним из основных недостатков Гаса был его страх перед незнакомыми блюдами из кухни других стран. Единственное, чего он не боялся, была пицца.
   Мы пошли в соседний с пабом индийский ресторанчик.
   Я решила быть серьезной и выложить Дэниэлу всю правду о Гасе, но раскрутить его на серьезный разговор никак не удавалось. Всякий раз, когда я задавала вопрос, он начинал петь песни о названиях блюд в меню, что, разумеется, очень трогательно и мило, но я хотела поговорить о делах сердечных. Причем моих собственных. И пел он, в отличие от Гаса, плохо. Зато я могла быть уверена, что Дэниэл не вытянет у меня все мои деньги до последнего пенни. Этим он отличался от Гаса несомненно в лучшую сторону.
   — Как ты думаешь, мы с Гасом не слишком часто виделись? — спросила я, когда официант поставил на стол блюдо с пилавом.
   — Дай, дай скорее мне пилава, — фальшиво запел Дэниэл. — А, вот нам и бхаджи несут. О, что за роскошь эти бхаджи! Рядом с моей свою положи!
   Он взял обе луковых лепешки и положил их рядышком.
   — Не знаю, Люси. Правда не знаю.
   Такое дурачество было ему не очень свойственно. Хотя почему? С Дэниэл ом было весело, пока мои соседки не начали в него влюбляться. Да с ним и до сих пор весело, вот только у меня нет времени веселиться с ним: мой долг его воспитывать. Будем честны: больше никто этим заниматься не станет.
   — Понимаешь, мне тоже кажется, что нечасто. Уж если на то пошло, я хотела видеть его реже, чем он меня…
   — Твоя очередь, — перебил Дэниэл. — Теперь давай ты что-нибудь спой.
   — Гм, я — девушка земная, — робко запела я под Мадонну.
   — А вот и курма из птицы, — невинно заметил Дэниэл, увидев приближающегося официанта.
   Нет, определенно серьезного разговора о моих личных делах сегодня не получится. От этой мысли мне пришлось отказаться, но, надо сказать, это почему-то меня не расстроило.
   Остаток вечера мы провели, корчась от смеха. Я знаю, что нам было весело, потому что люди из-за соседних столиков на нас жаловались. Не припомню, когда я в последний раз так хохотала. Наверно, с Гасом.
   И еще: когда я вошла в дом, Карен меня не ждала.
   Все-таки в том, что она меня больше не уважает, есть большие преимущества. Значит, теперь я могу плевать на ее приказы, активно не слушаться, а она и не заметит, как отвратительно я себя веду.

61

   Наутро, когда я пришла на работу, Меган сообщила:
   — Только что звонил этот твой донор спермы Дэниэл и сказал, что перезвонит позже.
   — Что он тебе такого сделал? — удивленно спросила я.
   — Ничего, — удивилась она в ответ.
   — Тогда почему ты его обзываешь? — обиделась я, готовая защищать друга.
   — Но ты сама его всегда так называешь, — возразила она.
   — Да, наверное, — промямлила я, потрясенная этим открытием.
   Формально Меган права. Да, разумеется, я постоянно говорю гадости про Дэниэла, но ведь на самом деле я не думаю о нем плохо!
   — Люси, мы обе так его называем, — напомнила Меган. Голос у нее был встревоженный, и не без причины. При первом знакомстве с Дэниэлом она заявила, что впечатления на нее он не произвел, и она вообще не понимает, из-за чего тут сходить с ума. Помню, я пришла в восторг и с тех пор по любому случаю превозносила Меган как образец женского ума и проницательности.
   — Меган говорит, что в Австралии у Дэниэла не было бы ни единого шанса, — радостно сообщала я всем, включая самого Дэниэла. — А еще говорит, что он слишком тщедушный, а настоящий мужчина должен быть грубее и сильнее.
   Теперь Меган беспокоилась, не поменяла ли я правила. Похоже, сезон охоты на Дэниэла близился к закрытию.
   Никаких правил я не меняла, с неудовольствием подумала я, просто слышать, как Меган называет Дэниэла донором спермы, довольно странно. А точнее, страшно. У меня сразу возникает ощущение, будто я его предаю, особенно после того, как он был так мил, что заплатил за меня в ресторане.
   Но тут ввалилась Меридия, а сразу следом за нею — Джед, и я забыла о Дэниэле, потому что Джед — это просто умора. Он повесил пальто, посмотрел по очереди на Меган, Меридию и на меня, протер глаза и воскликнул:
   — О нет, нет! Значит, мне не приснилось, то не был кошмарный сон! Это ужасно!
   Так он развлекал нас почти каждое утро. Мы им очень гордились.
   День пошел своим чередом.
   Не успела я включить компьютер (следовательно, было между десятью и одиннадцатью часами утра), как позвонила моя мама и сказала, что она едет в город и очень хотела бы со мной увидеться.
   Я долго отнекивалась, но она была полна решимости.
   — Мне нужно что-то тебе рассказать, — таинственно сообщила она.
   — Жду не дождусь, — терпеливо ответила я. Обычно ее «что-то» выливается в пространную жалобу на соседей, которые украли крышку от нашего мусорного бака, или на кур, злостно проклевывающих крышечки на бутылках с молоком, хотя она уже устала твердить молочнику, чтобы закрывал за собой калитку, или еще на что-нибудь столь же возмутительное.
   Странно, что это она вдруг собралась в город. На моей памяти она еще не отваживалась на такое путешествие, хотя живет всего в каких-нибудь двадцати милях от центра.
   Двадцать миль, пятьдесят лет.
   Встречаться с нею мне совершенно не улыбалось, но я чувствовала, что должна, потому что не видела ее с самого начала лета. Не по моей вине — к родителям я заезжала раз сто, — ну, один-два раза точно, — но дома заставала одного папу.
   Мы договорились пообедать вместе, хотя слова «пообедать» я не произнесла, потому что вряд ли для моей мамы оно привычно.
   Она скорее из тех, для кого «чашка чая и бутерброд с ветчиной» — верх расточительства.
   — Встретимся в час дня в пабе через дорогу от моей работы, — сказала я.
   Но она пришла в ужас при мысли, что ей придется одной сидеть в пабе и ждать меня.
   — Что подумают люди? — с тревогой в голосе воскликнула она.
   — Ладно, — вздохнула я. — Приду первой, и тебе не придется ждать одной.
   — Нет, нет, — совсем запаниковала мама. — Это ничем не лучше: молодая женщина без провожатых, в общественном месте…
   — А что плохого? — фыркнула я и начала было объяснять, что всегда хожу в пабы без провожатых, но вовремя спохватилась, пока она не завопила: «Кого я воспитала?! Уличную девку!»
   — Пойдем куда-нибудь, где можно выпить по чашке чаю, — опять предложила она.
   — Хорошо, хорошо, тут рядом кафе…
   — Только чтобы без роскоши, — испуганно перебила она, смертельно боясь попасть впросак из-за незнания, какую из пяти вилок брать первой. Но беспокоилась она совершенно напрасно, мне в таких местах тоже неловко.
   — Оно совсем простенькое, — уверила я. — И очень уютное, так что расслабься.
   — А что там подают?
   — Самые обычные вещи, — ответила я. — Сандвичи, творожный пирог и все такое.
   — А шварцвальдский торт? — с надеждой спросила она. Надо же, слышала о шварцвальдском торте.
   — Да, наверное, — сказала я. — Или что-нибудь в том же роде.
   — А чай надо заказывать у стойки или…
   — Мама, ты сядешь за столик, официантка сама к тебе подойдет и примет заказ.
   — А как лучше — просто войти в кафе и сесть, где захочу, или…
   — Подожди, пока тебя проводят за столик, — посоветовала я.
   Когда я вошла в кафе, она уже сидела за столиком, выпрямившись, будто проглотила аршин, и робея, точно самозванка, знающая, что не имеет права здесь находиться. Она нервно улыбалась, желая показать, что у нее все хорошо, и судорожно прижимала к себе сумочку для защиты от грабителей, которыми, как она слышала, кишмя кишит центр Лондона. Казалось, ее сухонькие ручки говорят: «От меня не разживетесь».
   Она выглядела чуть иначе, чем обычно, — стройнее и моложе. В одном Питер оказался прав: она действительно сделала что-то непонятное с волосами, но мне пришлось, хоть и без удовольствия, признать, что это ей к лицу.
   И с одеждой произошло что-то странное: она была… была… одета со вкусом!
   И, в довершение всего, она накрасила губы красной помадой. Надо заметить, что помадой мама не пользовалась никогда, разве что в особо торжественных случаях. На свадьбу, например. И иногда на похороны, если усопший был ей несимпатичен.
   Я села напротив нее, натянуто улыбнулась и поинтересовалась, что такое она хотела мне рассказать.

62

   Она решила уйти от отца.
   Вот что она хотела мне сообщить (хотя, пожалуй, в данном случае слово «хотела» было бы преувеличением; точнее, ей пришлось сказать мне об этом).
   От потрясения мне буквально стало дурно. Помню, меня еще удивило, что она дождалась, пока я закажу себе сандвич, и только потом выложила свою новость: она ведь терпеть не может, когда впустую переводят добро.
   — Я тебе не верю, — прохрипела я, пристально глядя ей в лицо в надежде уловить хоть тень лжи, но увидела только, что она подвела глаза, причем криво и неумело.