Глаза Трэгмора расширились от удивления, он даже перестал вырываться.
— Выходит, все это время ты знал… Так вот почему ты так упорно преследовал меня?! — Ярость придала ему силы, и мощным движением он вырвался из рук Пирса. — Я всегда считал, что наш обмен с мистером Баррингсом — мое самое удачное изобретение: не давая взамен ничего, получать многое, но самое забавное в том, что на эту мысль натолкнул меня не кто иной, как герцог Макхэм.
Пирс скрипнул зубами:
— Следовательно, я должен благодарить отца за то, что негодяй Баррингс так долго оставался директором?
— Не будьте дураком, Торнтон! У Макхэма никогда не хватило бы ума, чтобы разработать такой отличный план. Это был слабый человек, сердце которого пребывало в постоянном конфликте с головой, но он натолкнул меня на эту идею. Однажды он предложил мне заплатить весьма солидную сумму, если мне удастся придумать какое-нибудь дело, позволяющее совершать частые визиты в Дом непреходящей надежды. Он сказал мне, что якобы его старый друг попросил присматривать за ребенком, оказавшимся в работном доме. Как я узнал совсем недавно, Макхэм присматривал за собственным ублюдком. — Трэгмор усмехнулся. — Я и тогда подозревал, что он что-то скрывает от меня, но, говоря откровенно, меня это и не волновало. Я тогда и придумал обдирать Баррингса. Макхэм был чистоплюем и не хотел пачкать рук, поэтому все дела пришлось устраивать мне самому. Я имел дело с Баррингсом, а Макхэм прогуливался по работному дому и убеждался, что его выродок жив-здоров. Ему больше ничего не оставалось делать. Он был согласен на все, лишь бы истинная цель его визитов осталась неизвестной, а я обирал обоих, Баррингса и Макхэма, ведь герцог не мог пожаловаться на бедность. Одним словом, мы все получали то, что хотели.
— Да, все вы получали то, что хотели, — мрачно повторил Пирс. — а ты получил даже больше, чем деньги. Ты вволю напился крови, ведь между визитами с Макхэмом ты появлялся один и буквально упивался, истязая беззащитных детей.
— Я ставил вас только на место, о котором вы иногда забывали. — Трэгмор хмыкнул. — И когда твой отец забыл о своем месте, я сделал с ним то же самое, не так грубо, конечно.
— Черт подери, что это значит?
— Только то, что, когда Макхэм потерял интерес к работному дому, я живо напомнил ему о тех выгодах, которые имели мы оба.
— Ты шантажировал его! — с презрением произнес
Пирс.
— Да, и, должен признаться, весьма успешно. Ну ладно, достаточно, — объявил он, заметив, что Пирс хочет задать еще какой-то вопрос. — Хватит воспоминаний о светлом детстве. Каков твой окончательный ответ, Торнтон? Соглашаешься ты с моим предложением, или же я прямо завтра отправляюсь к адвокату, чтобы начать процесс, который низведет твою жену до роли незаконнорожденной?
— Нет, Пирс! — Дафна взяла Пирса за руку. — Не соглашайся!
Пирс посмотрел на викария и Элизабет и повернулся к Трэгмору:
— Я напишу Холлингсби сегодня же. С ним мы окончательно обсудим условия соглашения.
— Нет! — громко крикнула Дафна — — Не делай этого! Я чувствую себя несчастной от одной только мысли, что он мой отец! Лучше быть незаконнорожденной, чем иметь такого!
Пирс отрицательно покачал головой:
— Я поклялся всегда защищать тебя.
— Ты также поклялся отомстить моему отцу!
Пирс снова покачал головой и усмехнулся:
— За это время я понял, что он отомстил себе сам. Он перестал быть человеком, Дафна. Что может быть хуже?
— Я согласна с Дафной, — неожиданно вмешалась Элизабет. — Хардвик не может причинить мне больше вреда, чем он это уже сделал. Но он еще может мучить других людей. Не позволяй ему этого, Пирс!
Пирс с удивлением заметил, что Элизабет просто не узнать. Его сердце наполнилось гордостью, что в этом есть и его заслуга. Он с улыбкой повернулся к маркизу:
— Ты можешь забрать все мои деньги, Трэгмор. Все равно ты проиграл.
— Что за бред вы там несете? Ты что, Торнтон, изменил свое решение и отказываешься…
— Сэр! — Пруденс подошла к Трэгмору и дернула его за рукав. — Не злитесь, пожалуйста! — Ее голос почти не был слышен из-за крика взрослых и скрипа бревен.
— Что? — Трэгмор дернулся как ужаленный и в недоумении уставился на Пруденс.
— Не кричите, пожалуйста, — пропищала крошка, — особенно на леди Дафну, потому что она Подснежник. — Милое личико девочки осветилось улыбкой. — Вы можете подержать мою куклу, — самоотверженно предложила она. — Вот увидите, она вам поможет.
— Да как… — от возмущения Трэгмор не мог найти слов, — как ты посмела прикоснуться ко мне?! — Он грубо оттолкнул Пруденс. — Убирайся отсюда со своей чертовой
куклой!
— Вы не поняли, — терпеливо возразила Пруденс и снова протянула ему свою любимую игрушку; — Она успокаивает людей. Моя сестра перестает плакать, и я тоже.
Возьмите ее!
Со звериным рычанием Трэгмор вырвал из рук Пруденс куклу и швырнул ее в грязь.
— Моя Дафна! — воскликнула Пруденс, ее глаза расширились от ужаса.
— Убирайся прочь отсюда, грязная тварь! — Маркиз с силой толкнул девочку.
Та испуганно попятилась прямо под копыта лошадей, с трудом удерживавших еще не закрепленные бревна. Лошади испуганно попятились, и бревна со скрипом начали
сползать.
— Эй, осторожнее! — крикнул один из рабочих и попытался удержать лошадей.
Лошади уперлись, и туго натянутая веревка зазвенела, как струна. Но Трэгмор ничего не замечал вокруг себя. Сжав кулаки, онс ненавистью смотрел на девочку и; видимо, раздумывал о том, как лучше наказать ее. Он медленно поднял правую руку над головой — и в этот момент туго натянутая веревка не выдержала. Она разорвалась, издав при этом звук, напоминающий пушечный выстрел.
— Назад! — крикнул рабочий, но было поздно. Тяжелое бревно мгновенно соскользнуло, с треском об рушившись прямо на голову Трэгмора.
Глава 23
— Выходит, все это время ты знал… Так вот почему ты так упорно преследовал меня?! — Ярость придала ему силы, и мощным движением он вырвался из рук Пирса. — Я всегда считал, что наш обмен с мистером Баррингсом — мое самое удачное изобретение: не давая взамен ничего, получать многое, но самое забавное в том, что на эту мысль натолкнул меня не кто иной, как герцог Макхэм.
Пирс скрипнул зубами:
— Следовательно, я должен благодарить отца за то, что негодяй Баррингс так долго оставался директором?
— Не будьте дураком, Торнтон! У Макхэма никогда не хватило бы ума, чтобы разработать такой отличный план. Это был слабый человек, сердце которого пребывало в постоянном конфликте с головой, но он натолкнул меня на эту идею. Однажды он предложил мне заплатить весьма солидную сумму, если мне удастся придумать какое-нибудь дело, позволяющее совершать частые визиты в Дом непреходящей надежды. Он сказал мне, что якобы его старый друг попросил присматривать за ребенком, оказавшимся в работном доме. Как я узнал совсем недавно, Макхэм присматривал за собственным ублюдком. — Трэгмор усмехнулся. — Я и тогда подозревал, что он что-то скрывает от меня, но, говоря откровенно, меня это и не волновало. Я тогда и придумал обдирать Баррингса. Макхэм был чистоплюем и не хотел пачкать рук, поэтому все дела пришлось устраивать мне самому. Я имел дело с Баррингсом, а Макхэм прогуливался по работному дому и убеждался, что его выродок жив-здоров. Ему больше ничего не оставалось делать. Он был согласен на все, лишь бы истинная цель его визитов осталась неизвестной, а я обирал обоих, Баррингса и Макхэма, ведь герцог не мог пожаловаться на бедность. Одним словом, мы все получали то, что хотели.
— Да, все вы получали то, что хотели, — мрачно повторил Пирс. — а ты получил даже больше, чем деньги. Ты вволю напился крови, ведь между визитами с Макхэмом ты появлялся один и буквально упивался, истязая беззащитных детей.
— Я ставил вас только на место, о котором вы иногда забывали. — Трэгмор хмыкнул. — И когда твой отец забыл о своем месте, я сделал с ним то же самое, не так грубо, конечно.
— Черт подери, что это значит?
— Только то, что, когда Макхэм потерял интерес к работному дому, я живо напомнил ему о тех выгодах, которые имели мы оба.
— Ты шантажировал его! — с презрением произнес
Пирс.
— Да, и, должен признаться, весьма успешно. Ну ладно, достаточно, — объявил он, заметив, что Пирс хочет задать еще какой-то вопрос. — Хватит воспоминаний о светлом детстве. Каков твой окончательный ответ, Торнтон? Соглашаешься ты с моим предложением, или же я прямо завтра отправляюсь к адвокату, чтобы начать процесс, который низведет твою жену до роли незаконнорожденной?
— Нет, Пирс! — Дафна взяла Пирса за руку. — Не соглашайся!
Пирс посмотрел на викария и Элизабет и повернулся к Трэгмору:
— Я напишу Холлингсби сегодня же. С ним мы окончательно обсудим условия соглашения.
— Нет! — громко крикнула Дафна — — Не делай этого! Я чувствую себя несчастной от одной только мысли, что он мой отец! Лучше быть незаконнорожденной, чем иметь такого!
Пирс отрицательно покачал головой:
— Я поклялся всегда защищать тебя.
— Ты также поклялся отомстить моему отцу!
Пирс снова покачал головой и усмехнулся:
— За это время я понял, что он отомстил себе сам. Он перестал быть человеком, Дафна. Что может быть хуже?
— Я согласна с Дафной, — неожиданно вмешалась Элизабет. — Хардвик не может причинить мне больше вреда, чем он это уже сделал. Но он еще может мучить других людей. Не позволяй ему этого, Пирс!
Пирс с удивлением заметил, что Элизабет просто не узнать. Его сердце наполнилось гордостью, что в этом есть и его заслуга. Он с улыбкой повернулся к маркизу:
— Ты можешь забрать все мои деньги, Трэгмор. Все равно ты проиграл.
— Что за бред вы там несете? Ты что, Торнтон, изменил свое решение и отказываешься…
— Сэр! — Пруденс подошла к Трэгмору и дернула его за рукав. — Не злитесь, пожалуйста! — Ее голос почти не был слышен из-за крика взрослых и скрипа бревен.
— Что? — Трэгмор дернулся как ужаленный и в недоумении уставился на Пруденс.
— Не кричите, пожалуйста, — пропищала крошка, — особенно на леди Дафну, потому что она Подснежник. — Милое личико девочки осветилось улыбкой. — Вы можете подержать мою куклу, — самоотверженно предложила она. — Вот увидите, она вам поможет.
— Да как… — от возмущения Трэгмор не мог найти слов, — как ты посмела прикоснуться ко мне?! — Он грубо оттолкнул Пруденс. — Убирайся отсюда со своей чертовой
куклой!
— Вы не поняли, — терпеливо возразила Пруденс и снова протянула ему свою любимую игрушку; — Она успокаивает людей. Моя сестра перестает плакать, и я тоже.
Возьмите ее!
Со звериным рычанием Трэгмор вырвал из рук Пруденс куклу и швырнул ее в грязь.
— Моя Дафна! — воскликнула Пруденс, ее глаза расширились от ужаса.
— Убирайся прочь отсюда, грязная тварь! — Маркиз с силой толкнул девочку.
Та испуганно попятилась прямо под копыта лошадей, с трудом удерживавших еще не закрепленные бревна. Лошади испуганно попятились, и бревна со скрипом начали
сползать.
— Эй, осторожнее! — крикнул один из рабочих и попытался удержать лошадей.
Лошади уперлись, и туго натянутая веревка зазвенела, как струна. Но Трэгмор ничего не замечал вокруг себя. Сжав кулаки, онс ненавистью смотрел на девочку и; видимо, раздумывал о том, как лучше наказать ее. Он медленно поднял правую руку над головой — и в этот момент туго натянутая веревка не выдержала. Она разорвалась, издав при этом звук, напоминающий пушечный выстрел.
— Назад! — крикнул рабочий, но было поздно. Тяжелое бревно мгновенно соскользнуло, с треском об рушившись прямо на голову Трэгмора.
Глава 23
— Я должна оплакивать его, но, видит Бог, не могу. — Дафна стояла на балконе своего дома, облокотясь на перила, уставившись в пустоту.
— Нет, дорогая, ничего ты не должна — Пирс обнял ее за плечи. — Мы оплакиваем только тех, с кем действительно жалко расставаться, а Трэгмор был чудовищем, и смерть не может изменить этого факта.
Дафна плотнее прижалась к супругу и закрыла глаза. — Никак не могу забыть, как ужасно он погиб, — прошептала она, — Мне кажется, я до сих пор слышу, как треснул его череп.
— Ну, ну, успокойся. — Пирс погладил ее по голове, вспомнив, что правильно сделал, сразу отправив Дафну домой с места происшествия и тем самым избавив ее от зрелища изуродованного тела, иначе память терзала бы ее еще сильнее. — Успокойся, все пройдет, — ласково прошептал Пирс и обнял ее еще крепче, — Время — лучший доктор, поверь мне. Со мной происходили вещи и похуже, и казалось, что я никогда не смогу их забыть, но время вылечило все. Дафна откинула голову и посмотрела на супруга.
— Я помню, папа в тот день говорил тебе ужасные вещи, но мне показалось, что они почти не задевали тебя, как если бы время вылечило и твою ненависть.
— Так и вышло, — спокойно сказал Пирс и, заметив удивление в глазах Дафны, добавил: — Мне и самому трудно в это поверить. Годами я мечтал о мести. Перед моими глазами часто вставала картина, как я все скажу ему, когда поставлю негодяя на колени. Мысленно я делал это сотни, может быть, тысячи раз. но, когда этот день действительно наступил, я вдруг с удивлением обнаружил, что прошлое больше не терзает меня, а месть не приносит ни малейшей радости. Наверное, это потому, что у меня есть теперь нечто более ценное, и это нечто, что дает мне силы и радость, я держу в своих руках, — Его ладони нежно гладили волосы Дафны.
Дафна приподнялась на цыпочки и поцеловала его.
— Твое мужество не перестает удивлять меня с того самого момента, как я узнала тебя. Мне кажется, ты превзошел самого Тин Кэпа, ведь простить — это самый мужественный поступок! — Она нежно погладила лицо мужа. — Наш ребенок, может быть, еще и не понимает этого, но его отец — поистине удивительный человек.
Легкая тень пробежала по лицу Пирса.
— Ты подумал о своем отце? — сразу догадалась Дафна.
— Это единственное обстоятельство из моего прошлого, о котором я не могу забыть, потому что многое мне непонятно. После того, что Трэгмор сказал в свой последний день, я даже не знаю, что и думать.
— И мне тоже показалось, что твой отец был лучше, чем ты думал, — задумчиво добавила Дафна. — Но он отвернулся от меня, Черт подери!
— Это говорит о его слабости, а не о жестокости. — Дафна сжала руки Пирса, как бы стараясь избавить его от мучительных сомнений, и сказала: — Пирс, ты сам говорил, что последний герцог не проявлял ни малейшего интереса к грязным делам отца и деньгам Баррингса, что Макхэм основную часть времени бродил по работному дому, «просто смотрел» — вот твои слова. То, что успел сказать мой отец перед самой смертью, только подтверждает это. Макхэм приходил в Дом непреходящей надежды только для того. чтобы увидеть тебя. Вспомни, ведь он платил за это моему отцу, и вспомни, когда мой отец приходил мучить детей, он приходил один, без Макхэма. Разве он при нем когда-нибудь наказывал детей?
— Нет. — Пирс задумчиво покачал головой.
— Вот видишь! Нет, Пирс, герцог Макхэм не был жестоким человеком. Наоборот, его присутствие сдерживало моего отца.
— Пожалуй, ты права, — согласился Пирс. — Есть еще один вопрос, который продолжает мучить меня. Помнишь, Трэгмор признался, что шантажировал Макхэма?
— Да, помню, — кивнула Дафна. — Отец сказал, что Макхэм потерял интерес к этим посещениям, вероятно, после того, как ты убежал из работного дома.
— Да, но чем именно он шантажировал его? Какую угрозу использовал? Черт подери! Снова и снова приходится довольствоваться одними догадками, и это одна из них. Как я хотел бы узнать, что на самом деле думал Макхэм! Может быть, тогда наконец-то я смог бы избавиться от своих тяжелых воспоминаний.
— Мне кажется, я могу помочь вам в этом. Пирс и Дафна резко обернулись и увидели Холлингсби, выходящего на балкон.
— Извините, что прервал ваш разговор, и не обвиняйте, пожалуйста, Лэнгли — он усердно исполняет свои обязанности. — Поверенный улыбнулся. — Он отправился искать вас, чтобы доложить о моем приходе, и, видимо, заблудился, а я вышел на балкон, чтобы подышать свежим воздухом, и сразу заметил вас. И кажется, очень кстати. — И поверенный раскрыл свою неизменную папку с документами.
— Вы не гость, Холлингсби, вы — друг, и мы всегда рады видеть вас. Что это — письмо?
Холлингсби между тем извлек из папки два конверта. Он повернулся к Дафне и сказал:
— Позвольте выразить мои соболезнования по поводу скоропостижной смерти вашего отца.
— Спасибо, но в этом нет необходимости. Вы лучше меня знаете, что за человек был мой отец. Конечно, я никому не пожелала бы такой ужасной смерти, но безутешно горевать было бы абсурдом. По правде говоря, я чувствую одновременно глубокое сожаление и облегчение; сожаление по поводу того, как глупо отец растратил свою жизнь, а облегчение оттого, что мама, да и вообще все, кто страдал от его жестокости, наконец-то свободны.
— Все-таки вы удивительная женщина. Я буду откровенен с вами. То, что я должен сейчас показать Пирсу, имеет отношение к вашему отцу. Если вы предпочитаете не присутствовать при этом…
— Нет, — Дафна взяла мужа за руку, — я хочу остаться. Помедлив только для того, чтобы поймать утвердительный взгляд Пирса, Холлингсби протянул ему конверт.
— Последний герцог оставил специальное указание, чтобы я передал эти письма вам в случае, если Трэгмор неожиданно скончается.
Пирс с удивлением принял запечатанный конверт из рук Холлингсби, вскрыл его и достал листы, исписанные мелким красивым почерком. Он жестом пригласил Дафну читать вместе с ним, и они погрузились в чтение.
«Мой дорогой сын Пирс!
Одному Богу известно, как долго я мечтал обратиться к тебе именно с этими словами, произнести их громко, чтобы услышал весь мир, ты и твоя мать, но, к сожалению, слишком поздно приходит к нам осознание того, что на самом деле важно и что не очень. Мои извинения не имеют смысла, так как никакими словами не вернуть того, что уже безвозвратно потеряно, и не уменьшить боль, уже почти разрушившую мое сердце. Но я хочу, чтобы ты знал: я жестоко страдал и поплатился за свою глупость и слабость — я лишил себя счастья разделить жизнь с любимой женщиной и нашим ребенком, родившимся в любви.
С какой гордостью и облегчением я узнал, что ты унаследовал от матери ее доброе сердце и силу характера и что ты никогда не позволишь своим детям и любимой женщине страдать, как это допустил я. Впрочем, довольно пустых сожалений!
Тот факт, что ты сейчас читаешь это письмо, означает, что Трэгмора больше нет в живых и его угрозы потеряли силу. Оглядываясь назад, я понимаю, каким же глупцом я был, доверившись ему. Моим единственным оправданием может служить только то, что в своей непростительной наивности я действительно считал его другом. Позволь мне пролить свет на дела, которые произошли двадцать три года назад, не в надежде на.прощение, но для того , чтобы ты понял причины моих поступков. .
Дальше подробно излагались факты, в которых Трэгмор признался перед смертью: Макхэм сошелся с ним в надежде найти какой-то предлог для того, чтобы посещать работный дом, якобы для того, чтобы присматривать за ребенком своего друга, и что Трэгмор с радостью за деньги согласился помочь ему и сразу же приступил к своим грязным махинациям. Как только Макхэм узнал, что Пирс бежал из работного дома, он прекратил свои визиты и с радостью предал бы всю эту некрасивую историю забвению, но Трэгмор не позволил.
В нетерпении Пирс перевернул страницу, отыскивая ответ на мучивший его вопрос.
Трэгмору было глубоко плевать, хожу я с ним к Баррингсу или нет. Единственное, чего он добивался, — это были мои деньги и молчание о его незаконных сделках, поэтому он напугал Баррингса, что я якобы собираюсь донести на них в полицию, что, естественно, мне даже в голову не приходило. Как. Трэгмор и ожидал, Баррингс сразу запаниковал. Они встретились со мной и заявили, что если я не соглашусь с их требованиями, то Трэгмор тотчас отправится в палату лордов и объявит об этой грязной сделке, представив меня зачинщиком, а себя и Баррингса — невинными жертвами, которые отказываются принимать участие в махинациях и требуют правосудия. Баррингс, естественно, будет подтверждать слова Трэгмора. Такого рода обвинение грозило погубить мою честь и навсегда запятнать имя Макхэмов. Я решил, что легче заплатить Трэгмору его проклятые деньги и не подвергать опасности честь и репутацию всей фамилии. Был и еще один аргумент, заставивший меня склониться к такому решению. Ведь ты тоже подвергался опасности. Трэгмор не собирался остановиться только на том, чтобы обвинить меня перед палатой лордов. В случае отказа он докопался бы до истинных причин, по которым я посещал работный дом, и, узнав о них, он мог бы шантажировать и тебя твоим прошлым, а этого я не мог допустить. Поэтому я уступил его домогательствам. Несколько лет я искал тебя. Ах, если бы мне удалось найти тебя вскоре после того, как ты убежал из работного дома! Я клянусь, что не позволил бы тебе провести столько лет на улицах и нашел бы способ помочь тебе. Но к тому времени, когда мне наконец удалось отыскать тебя, ты уже стал вполне состоятельным молодым человеком, смело и беспроигрышно играющим на бирже, — твои вклады быстро росли. Я убедился в твоих незаурядных способностях и трудолюбии. Ты не делал ни единой ошибки и уже не нуждался в моей помощи. Смешно, не правда ли, но к этому времени уже я нуждался в тебе.
На этом месте Пирс поднял голову, в его глазах мелькнула догадка.
— Холлингсби, в тот день, когда вы читали мне завещание, вы упомянули, что отец скрытно наблюдал за мной в последние годы и был в курсе моих дел и даже был уверен, что я с умом распоряжусь его деньгами.
— Я упомянул также о том, что он сам хотел поговорить с вами, но болезнь помешала ему. Читайте дальше, и вам все станет ясно.
Пирс снова погрузился в чтение.
Я не в силах вернуть назад прошедшие годы. Пирс, так же как не могу вернуть и Кару и умолять ее о прощении. Я могу только признаться тебе, что я раскаиваюсь в своей бессердечной глупости и недостоин ни любви Кары, ни твоей. Я понял это давно, и только стыд удерживал меня от того, чтобы поехать в Веллингборо и поговорить с тобой: Стыд не за тебя, мой сын, стыд за свою трусость и недостойное поведение. Но сейчас, когда раскаяние придало мне смелости, я не могу приехать к тебе, мой сын, потому что, увы, уже слишком поздно. Я умираю и прошу тебя — прими мои последние слова: я горжусь тобой, мой сын, ты перенес немало лишений, но они не сделали черствым твое сердце, не иссушили дух, а укрепили его. Всегда помни об этом. И если кто-то имеет право назвать себя благородным человеком, то это ты. Хотя я умираю в стыде и раскаянии, меня поддерживает гордость, что в твоих жилах есть капелька и моей крови. А сейчас, если ты читаешь это письмо до того, как прошли два года. обусловленные в завещании, я прошу тебя прочесть мое последнее обращение к тебе, оставленное в верных руках Холлингсби. Но знай, что, независимо от того, каков будет твой выбор — остаться герцогом Макхэмом или вернуться к прежней жизни, — ты навсегда остаешься моим полным наследником во всем, и это большая честь (естественно, для меня).
Твой отец Фрэнсис Эшфорд.»
Пирс поднял взгляд от письма, не в силах произнести ни слова. Листки дрожали в его руках.
— Пирс, — Дафна коснулась его лица, — как ты?
— Я прожил тридцать лет, уверенный в том, что ему не было до меня никакого дела, — ответил Пирс дрогнувшим голосом. — Даже после того, как я узнал об условиях завещания, я был уверен, что они были сделаны последним герцогом для того, чтобы не подвергать опасности его имя и наследство.
— Он боялся, что ты отвергнешь его, — ответила Дафна мягко. — Он также боялся шантажа со стороны моего отца, но боялся не за себя, а за тебя. Последний герцог пытался защитить тебя. На это способен только любящий человек. Боже мой, Пирс, да ведь ты и сам видишь, как он гордился тобой. Это чувствуется буквально в каждой строчке.
— Да, пожалуй, ты права. — Пирс тяжело вздохнул и, повернувшись к Холлингсби, спросил: — О каком последнем послании он упоминает?
— Вот об этом. — Холлингсби протянул второй запечатанный конверт. — Помните, в тот день, когда вы узнали об условиях завещания, вы спросили меня, что делать, если у вас не будет ребенка или родится дочь.
— Я помню. Вы сказали, что на этот случай герцог оставил специальное распоряжение.
— Вот оно. Это и есть последние слова вашего отца.
— Но два года еще не прошли.
— Верно, но смерть Трэгмора позволяет вскрыть его раньше. Так распорядился ваш отец. — Холлингсби торжественно передал конверт в руки Пирса: — Прочтите!
Так как, ты читаешь это письмо, я могу заключить, что либо прошло два года с тех пор, как ты принял титул герцога, либо Трэгмора уже нет в живых и он более не угрожает тебе. Вполне возможно, что у тебя уже есть ребенок и любящая жена. Во всяком случае, я надеюсь на это. Теперь ты видишь, сын, что условия, которые были в завещании, фиктивны. Я придумал их для того, чтобы заставить тебя принять титул, который ты, как я прекрасно знаю, ненавидишь. Но, наблюдая за тобой в тече ние многих лет, я понял, что ты никогда не повернешься спиной к вызову и никогда не упустишь возможности протянуть руку бедным. Рассчитывая на это, я предположил, что ты примешь ненавистный тебе титул герцога Макхэма, и очень надеюсь, что за это время ты пришел к тем же самым выводам, что и я: благородство рождается в сердце, а питается разумом, и я молю Бога, чтобы эта истина принесла мир твоему мятежному духу. Учи этому и своих детей. Пирс, и тогда, может быть, страдания, которые претерпела вся наша семья, не напрасны. Все, что я имею, безусловно принадлежит тебе: мое имя, мое богатство, моя благодарность.
Отец.
Пирс поднял голову, его глаза были влажными.
— Он все знал, — прошептал он тихо. — Он бросил мне вызов и заставил принять титул, который я ненавидел. — Помолчав секунду, он добавил: — Отец был вынужден сделать это, потому что я действительно ненавидел.
— Ненавидел! — повторила Дафна, сделав ударение на этом слове. — Пирс, вспомни, о чем ты говорил мне до прихода Холлингсби. Ты сказал, что, когда день мести наконец-то пришел, ты с удивлением обнаружил, что в твоем сердце нет больше ненависти, что ее заменило нечто более достойное; любовь и понимание. — Дафна вытерла слезы. — Именно это и предвидел твой отец. Он хотел, чтобы в твоем сердце наконец-то воцарился покой, — так и случилось. Какой человек! И какой мудрый совет он оставил тебе!
— Да-а, — протянул Холлингсби и снял очки, сделав вид, что протирает их. Но если что и появилось на безукоризненно чистых линзах, то скорее влага. — Итак, что же нам делать? — задумчиво спросил он.
Пирс вопросительно взглянул на него:
— Что вы имеете в виду?
— Ваш титул. Желаете ли вы носить имя Макхэм или отвергаете его?
Пирс улыбнулся и взял жену за руку.
— — Как однажды сказала моя прекрасная жена, герцоги бывают разные. Я надеюсь начать новую череду герцогов. И может быть, когда-нибудь меня назовут Пирс Первый.
Эпилог
— Твой наследник такой же непоседа, как и ты, — сказала Дафна, наклонившись над колыбелью сына, — хотя ему всего лишь шесть недель.
Темноволосый мальчик, названный Эшфорд Торнтон в честь деда и отца, представлял собой удивительное сочетание Дафны и Пирса, унаследовав от отца темные волосы, а от матери — глаза, которые в данный момент были широко открыты и внимательно изучали солнечный лучик, проскользнувший между занавесками.
— Он не сомкнул глаз за весь день, — Дафна покачала головой в удивлении, — и интересуется буквально всем, что может увидеть или услышать.
. — Он хитрец, — определил Пирс с довольной улыбкой, — и способностей ему не занимать. Нам осталось только научить его мастерству, и он добьется многого. Но и дочка не лишена всего этого. — И он с нежностью посмотрел на вторую колыбельку, в которой спокойно посапывала девочка с волосами цвета меда. — Джульетта ни в чем не уступает своему брату-близнецу. Она прелестна, как жемчужина, но, в конце концов, так и должно быть. Она действительно сокровище.
— В данном случае ты не устоял перед драгоценностями, — с улыбкой сказала Дафна. — Маленькая Джульетта похитила твое сердце.
— Только часть его, — поправил Пирс, — еще часть принадлежит Эшфорду, ну а все, что осталось, — он склонился над женой, — абсолютно все, что осталось от моего сердца, принадлежит несравненной матери двух очаровательных близнецов. — Он привлек к себе Дафну и начал целовать ее, но, заметив, что поцелуй затянулся, внезапно прервал его. — Это просто невыносимо. Господи! Сколько еще ждать?
Дафна улыбнулась:
— Терпение, мой дорогой, терпение, время лечит все. — Она отстранилась и внимательно посмотрела на мужа. — Скажи мне правду, что ты почувствовал, когда узнал, что Джульетта появилась на свет?
— Я был в ужасе. — Даже сейчас, вспоминая об этом, Пирс вздрогнул. — Ты была такая бледная, когда сиделка выставила меня за дверь. Смотреть, как ты мучаешься, и не иметь возможности помочь — что может быть хуже?..
— Стоп! — Дафна приложила пальчик к его губам, — Я спрашивала не об этом. Я хочу знать, не испытал ли ты разочарования, когда узнал, что твой первый реб.еиок — дочь, а не сын.
— Разочарования?! Ни единой секунды! Клянусь тебе, Дафна, что иметь дочь для меня было бы таким же счастьем, как и сына. — Он погладил ее по голове. — Хотя, должен признаться, мне стало не по себе, когда я узнал, что у меня есть и дочь, и сын: очень беспокоился о тебе. — Он усмехнулся: — Отлично поработал, не так ли?
— Ты?!
— Ну хорошо — мы. Согласись, произвести на свет двух таких очаровательных детишек — это неплохо для начала.
— Соглашусь, — Дафна отступила на шаг, — если ты признаешься, какие подарки принес сегодня детям.
— С чего ты взяла, что я принес им подарки? — Потому что ты приносил их вчера, позавчера и так уже всю неделю.
— Да, ты права. — Пирс усмехнулся. — Ей-богу, я балую их. Но это мое право. Двое из этих детишек принадлежат нам, а третий — Саре и Джеймсу. Кто же еще должен баловать их, если не я?
— Это не проблема. Давай-ка посчитаем. — Дафна стала загибать пальцы: — Кухарка практически живет в детской, за исключением тех моментов, когда миссис Гэйтс отвоевывает у нее право покормить детишек. Лэнгли, как маятник, носится теперь между двумя постами — у дверей и в детской. Я уж не говорю о Лили и Бедрике, которые, наверное, скоро поставят кровати в коридоре, и о маме с викарием, которые буквально разрываются между приготовлениями к свадьбе и визитами в детскую комнату. Продолжать?
— Пожалуй, хватит. — Пирс в задумчивости почесал подбородок. — Но все равно подарки уже куплены. Хотя, честно говоря, подарок для Эшфорда трудно ввести в дом. Он увидит его, когда подрастет.
— О Боже, я боюсь даже спрашивать! Что это? — Прекрасный жеребенок, вчера я не мог отвести от него глаз.
— Нет, дорогая, ничего ты не должна — Пирс обнял ее за плечи. — Мы оплакиваем только тех, с кем действительно жалко расставаться, а Трэгмор был чудовищем, и смерть не может изменить этого факта.
Дафна плотнее прижалась к супругу и закрыла глаза. — Никак не могу забыть, как ужасно он погиб, — прошептала она, — Мне кажется, я до сих пор слышу, как треснул его череп.
— Ну, ну, успокойся. — Пирс погладил ее по голове, вспомнив, что правильно сделал, сразу отправив Дафну домой с места происшествия и тем самым избавив ее от зрелища изуродованного тела, иначе память терзала бы ее еще сильнее. — Успокойся, все пройдет, — ласково прошептал Пирс и обнял ее еще крепче, — Время — лучший доктор, поверь мне. Со мной происходили вещи и похуже, и казалось, что я никогда не смогу их забыть, но время вылечило все. Дафна откинула голову и посмотрела на супруга.
— Я помню, папа в тот день говорил тебе ужасные вещи, но мне показалось, что они почти не задевали тебя, как если бы время вылечило и твою ненависть.
— Так и вышло, — спокойно сказал Пирс и, заметив удивление в глазах Дафны, добавил: — Мне и самому трудно в это поверить. Годами я мечтал о мести. Перед моими глазами часто вставала картина, как я все скажу ему, когда поставлю негодяя на колени. Мысленно я делал это сотни, может быть, тысячи раз. но, когда этот день действительно наступил, я вдруг с удивлением обнаружил, что прошлое больше не терзает меня, а месть не приносит ни малейшей радости. Наверное, это потому, что у меня есть теперь нечто более ценное, и это нечто, что дает мне силы и радость, я держу в своих руках, — Его ладони нежно гладили волосы Дафны.
Дафна приподнялась на цыпочки и поцеловала его.
— Твое мужество не перестает удивлять меня с того самого момента, как я узнала тебя. Мне кажется, ты превзошел самого Тин Кэпа, ведь простить — это самый мужественный поступок! — Она нежно погладила лицо мужа. — Наш ребенок, может быть, еще и не понимает этого, но его отец — поистине удивительный человек.
Легкая тень пробежала по лицу Пирса.
— Ты подумал о своем отце? — сразу догадалась Дафна.
— Это единственное обстоятельство из моего прошлого, о котором я не могу забыть, потому что многое мне непонятно. После того, что Трэгмор сказал в свой последний день, я даже не знаю, что и думать.
— И мне тоже показалось, что твой отец был лучше, чем ты думал, — задумчиво добавила Дафна. — Но он отвернулся от меня, Черт подери!
— Это говорит о его слабости, а не о жестокости. — Дафна сжала руки Пирса, как бы стараясь избавить его от мучительных сомнений, и сказала: — Пирс, ты сам говорил, что последний герцог не проявлял ни малейшего интереса к грязным делам отца и деньгам Баррингса, что Макхэм основную часть времени бродил по работному дому, «просто смотрел» — вот твои слова. То, что успел сказать мой отец перед самой смертью, только подтверждает это. Макхэм приходил в Дом непреходящей надежды только для того. чтобы увидеть тебя. Вспомни, ведь он платил за это моему отцу, и вспомни, когда мой отец приходил мучить детей, он приходил один, без Макхэма. Разве он при нем когда-нибудь наказывал детей?
— Нет. — Пирс задумчиво покачал головой.
— Вот видишь! Нет, Пирс, герцог Макхэм не был жестоким человеком. Наоборот, его присутствие сдерживало моего отца.
— Пожалуй, ты права, — согласился Пирс. — Есть еще один вопрос, который продолжает мучить меня. Помнишь, Трэгмор признался, что шантажировал Макхэма?
— Да, помню, — кивнула Дафна. — Отец сказал, что Макхэм потерял интерес к этим посещениям, вероятно, после того, как ты убежал из работного дома.
— Да, но чем именно он шантажировал его? Какую угрозу использовал? Черт подери! Снова и снова приходится довольствоваться одними догадками, и это одна из них. Как я хотел бы узнать, что на самом деле думал Макхэм! Может быть, тогда наконец-то я смог бы избавиться от своих тяжелых воспоминаний.
— Мне кажется, я могу помочь вам в этом. Пирс и Дафна резко обернулись и увидели Холлингсби, выходящего на балкон.
— Извините, что прервал ваш разговор, и не обвиняйте, пожалуйста, Лэнгли — он усердно исполняет свои обязанности. — Поверенный улыбнулся. — Он отправился искать вас, чтобы доложить о моем приходе, и, видимо, заблудился, а я вышел на балкон, чтобы подышать свежим воздухом, и сразу заметил вас. И кажется, очень кстати. — И поверенный раскрыл свою неизменную папку с документами.
— Вы не гость, Холлингсби, вы — друг, и мы всегда рады видеть вас. Что это — письмо?
Холлингсби между тем извлек из папки два конверта. Он повернулся к Дафне и сказал:
— Позвольте выразить мои соболезнования по поводу скоропостижной смерти вашего отца.
— Спасибо, но в этом нет необходимости. Вы лучше меня знаете, что за человек был мой отец. Конечно, я никому не пожелала бы такой ужасной смерти, но безутешно горевать было бы абсурдом. По правде говоря, я чувствую одновременно глубокое сожаление и облегчение; сожаление по поводу того, как глупо отец растратил свою жизнь, а облегчение оттого, что мама, да и вообще все, кто страдал от его жестокости, наконец-то свободны.
— Все-таки вы удивительная женщина. Я буду откровенен с вами. То, что я должен сейчас показать Пирсу, имеет отношение к вашему отцу. Если вы предпочитаете не присутствовать при этом…
— Нет, — Дафна взяла мужа за руку, — я хочу остаться. Помедлив только для того, чтобы поймать утвердительный взгляд Пирса, Холлингсби протянул ему конверт.
— Последний герцог оставил специальное указание, чтобы я передал эти письма вам в случае, если Трэгмор неожиданно скончается.
Пирс с удивлением принял запечатанный конверт из рук Холлингсби, вскрыл его и достал листы, исписанные мелким красивым почерком. Он жестом пригласил Дафну читать вместе с ним, и они погрузились в чтение.
«Мой дорогой сын Пирс!
Одному Богу известно, как долго я мечтал обратиться к тебе именно с этими словами, произнести их громко, чтобы услышал весь мир, ты и твоя мать, но, к сожалению, слишком поздно приходит к нам осознание того, что на самом деле важно и что не очень. Мои извинения не имеют смысла, так как никакими словами не вернуть того, что уже безвозвратно потеряно, и не уменьшить боль, уже почти разрушившую мое сердце. Но я хочу, чтобы ты знал: я жестоко страдал и поплатился за свою глупость и слабость — я лишил себя счастья разделить жизнь с любимой женщиной и нашим ребенком, родившимся в любви.
С какой гордостью и облегчением я узнал, что ты унаследовал от матери ее доброе сердце и силу характера и что ты никогда не позволишь своим детям и любимой женщине страдать, как это допустил я. Впрочем, довольно пустых сожалений!
Тот факт, что ты сейчас читаешь это письмо, означает, что Трэгмора больше нет в живых и его угрозы потеряли силу. Оглядываясь назад, я понимаю, каким же глупцом я был, доверившись ему. Моим единственным оправданием может служить только то, что в своей непростительной наивности я действительно считал его другом. Позволь мне пролить свет на дела, которые произошли двадцать три года назад, не в надежде на.прощение, но для того , чтобы ты понял причины моих поступков. .
Дальше подробно излагались факты, в которых Трэгмор признался перед смертью: Макхэм сошелся с ним в надежде найти какой-то предлог для того, чтобы посещать работный дом, якобы для того, чтобы присматривать за ребенком своего друга, и что Трэгмор с радостью за деньги согласился помочь ему и сразу же приступил к своим грязным махинациям. Как только Макхэм узнал, что Пирс бежал из работного дома, он прекратил свои визиты и с радостью предал бы всю эту некрасивую историю забвению, но Трэгмор не позволил.
В нетерпении Пирс перевернул страницу, отыскивая ответ на мучивший его вопрос.
Трэгмору было глубоко плевать, хожу я с ним к Баррингсу или нет. Единственное, чего он добивался, — это были мои деньги и молчание о его незаконных сделках, поэтому он напугал Баррингса, что я якобы собираюсь донести на них в полицию, что, естественно, мне даже в голову не приходило. Как. Трэгмор и ожидал, Баррингс сразу запаниковал. Они встретились со мной и заявили, что если я не соглашусь с их требованиями, то Трэгмор тотчас отправится в палату лордов и объявит об этой грязной сделке, представив меня зачинщиком, а себя и Баррингса — невинными жертвами, которые отказываются принимать участие в махинациях и требуют правосудия. Баррингс, естественно, будет подтверждать слова Трэгмора. Такого рода обвинение грозило погубить мою честь и навсегда запятнать имя Макхэмов. Я решил, что легче заплатить Трэгмору его проклятые деньги и не подвергать опасности честь и репутацию всей фамилии. Был и еще один аргумент, заставивший меня склониться к такому решению. Ведь ты тоже подвергался опасности. Трэгмор не собирался остановиться только на том, чтобы обвинить меня перед палатой лордов. В случае отказа он докопался бы до истинных причин, по которым я посещал работный дом, и, узнав о них, он мог бы шантажировать и тебя твоим прошлым, а этого я не мог допустить. Поэтому я уступил его домогательствам. Несколько лет я искал тебя. Ах, если бы мне удалось найти тебя вскоре после того, как ты убежал из работного дома! Я клянусь, что не позволил бы тебе провести столько лет на улицах и нашел бы способ помочь тебе. Но к тому времени, когда мне наконец удалось отыскать тебя, ты уже стал вполне состоятельным молодым человеком, смело и беспроигрышно играющим на бирже, — твои вклады быстро росли. Я убедился в твоих незаурядных способностях и трудолюбии. Ты не делал ни единой ошибки и уже не нуждался в моей помощи. Смешно, не правда ли, но к этому времени уже я нуждался в тебе.
На этом месте Пирс поднял голову, в его глазах мелькнула догадка.
— Холлингсби, в тот день, когда вы читали мне завещание, вы упомянули, что отец скрытно наблюдал за мной в последние годы и был в курсе моих дел и даже был уверен, что я с умом распоряжусь его деньгами.
— Я упомянул также о том, что он сам хотел поговорить с вами, но болезнь помешала ему. Читайте дальше, и вам все станет ясно.
Пирс снова погрузился в чтение.
Я не в силах вернуть назад прошедшие годы. Пирс, так же как не могу вернуть и Кару и умолять ее о прощении. Я могу только признаться тебе, что я раскаиваюсь в своей бессердечной глупости и недостоин ни любви Кары, ни твоей. Я понял это давно, и только стыд удерживал меня от того, чтобы поехать в Веллингборо и поговорить с тобой: Стыд не за тебя, мой сын, стыд за свою трусость и недостойное поведение. Но сейчас, когда раскаяние придало мне смелости, я не могу приехать к тебе, мой сын, потому что, увы, уже слишком поздно. Я умираю и прошу тебя — прими мои последние слова: я горжусь тобой, мой сын, ты перенес немало лишений, но они не сделали черствым твое сердце, не иссушили дух, а укрепили его. Всегда помни об этом. И если кто-то имеет право назвать себя благородным человеком, то это ты. Хотя я умираю в стыде и раскаянии, меня поддерживает гордость, что в твоих жилах есть капелька и моей крови. А сейчас, если ты читаешь это письмо до того, как прошли два года. обусловленные в завещании, я прошу тебя прочесть мое последнее обращение к тебе, оставленное в верных руках Холлингсби. Но знай, что, независимо от того, каков будет твой выбор — остаться герцогом Макхэмом или вернуться к прежней жизни, — ты навсегда остаешься моим полным наследником во всем, и это большая честь (естественно, для меня).
Твой отец Фрэнсис Эшфорд.»
Пирс поднял взгляд от письма, не в силах произнести ни слова. Листки дрожали в его руках.
— Пирс, — Дафна коснулась его лица, — как ты?
— Я прожил тридцать лет, уверенный в том, что ему не было до меня никакого дела, — ответил Пирс дрогнувшим голосом. — Даже после того, как я узнал об условиях завещания, я был уверен, что они были сделаны последним герцогом для того, чтобы не подвергать опасности его имя и наследство.
— Он боялся, что ты отвергнешь его, — ответила Дафна мягко. — Он также боялся шантажа со стороны моего отца, но боялся не за себя, а за тебя. Последний герцог пытался защитить тебя. На это способен только любящий человек. Боже мой, Пирс, да ведь ты и сам видишь, как он гордился тобой. Это чувствуется буквально в каждой строчке.
— Да, пожалуй, ты права. — Пирс тяжело вздохнул и, повернувшись к Холлингсби, спросил: — О каком последнем послании он упоминает?
— Вот об этом. — Холлингсби протянул второй запечатанный конверт. — Помните, в тот день, когда вы узнали об условиях завещания, вы спросили меня, что делать, если у вас не будет ребенка или родится дочь.
— Я помню. Вы сказали, что на этот случай герцог оставил специальное распоряжение.
— Вот оно. Это и есть последние слова вашего отца.
— Но два года еще не прошли.
— Верно, но смерть Трэгмора позволяет вскрыть его раньше. Так распорядился ваш отец. — Холлингсби торжественно передал конверт в руки Пирса: — Прочтите!
Так как, ты читаешь это письмо, я могу заключить, что либо прошло два года с тех пор, как ты принял титул герцога, либо Трэгмора уже нет в живых и он более не угрожает тебе. Вполне возможно, что у тебя уже есть ребенок и любящая жена. Во всяком случае, я надеюсь на это. Теперь ты видишь, сын, что условия, которые были в завещании, фиктивны. Я придумал их для того, чтобы заставить тебя принять титул, который ты, как я прекрасно знаю, ненавидишь. Но, наблюдая за тобой в тече ние многих лет, я понял, что ты никогда не повернешься спиной к вызову и никогда не упустишь возможности протянуть руку бедным. Рассчитывая на это, я предположил, что ты примешь ненавистный тебе титул герцога Макхэма, и очень надеюсь, что за это время ты пришел к тем же самым выводам, что и я: благородство рождается в сердце, а питается разумом, и я молю Бога, чтобы эта истина принесла мир твоему мятежному духу. Учи этому и своих детей. Пирс, и тогда, может быть, страдания, которые претерпела вся наша семья, не напрасны. Все, что я имею, безусловно принадлежит тебе: мое имя, мое богатство, моя благодарность.
Отец.
Пирс поднял голову, его глаза были влажными.
— Он все знал, — прошептал он тихо. — Он бросил мне вызов и заставил принять титул, который я ненавидел. — Помолчав секунду, он добавил: — Отец был вынужден сделать это, потому что я действительно ненавидел.
— Ненавидел! — повторила Дафна, сделав ударение на этом слове. — Пирс, вспомни, о чем ты говорил мне до прихода Холлингсби. Ты сказал, что, когда день мести наконец-то пришел, ты с удивлением обнаружил, что в твоем сердце нет больше ненависти, что ее заменило нечто более достойное; любовь и понимание. — Дафна вытерла слезы. — Именно это и предвидел твой отец. Он хотел, чтобы в твоем сердце наконец-то воцарился покой, — так и случилось. Какой человек! И какой мудрый совет он оставил тебе!
— Да-а, — протянул Холлингсби и снял очки, сделав вид, что протирает их. Но если что и появилось на безукоризненно чистых линзах, то скорее влага. — Итак, что же нам делать? — задумчиво спросил он.
Пирс вопросительно взглянул на него:
— Что вы имеете в виду?
— Ваш титул. Желаете ли вы носить имя Макхэм или отвергаете его?
Пирс улыбнулся и взял жену за руку.
— — Как однажды сказала моя прекрасная жена, герцоги бывают разные. Я надеюсь начать новую череду герцогов. И может быть, когда-нибудь меня назовут Пирс Первый.
Эпилог
— Твой наследник такой же непоседа, как и ты, — сказала Дафна, наклонившись над колыбелью сына, — хотя ему всего лишь шесть недель.
Темноволосый мальчик, названный Эшфорд Торнтон в честь деда и отца, представлял собой удивительное сочетание Дафны и Пирса, унаследовав от отца темные волосы, а от матери — глаза, которые в данный момент были широко открыты и внимательно изучали солнечный лучик, проскользнувший между занавесками.
— Он не сомкнул глаз за весь день, — Дафна покачала головой в удивлении, — и интересуется буквально всем, что может увидеть или услышать.
. — Он хитрец, — определил Пирс с довольной улыбкой, — и способностей ему не занимать. Нам осталось только научить его мастерству, и он добьется многого. Но и дочка не лишена всего этого. — И он с нежностью посмотрел на вторую колыбельку, в которой спокойно посапывала девочка с волосами цвета меда. — Джульетта ни в чем не уступает своему брату-близнецу. Она прелестна, как жемчужина, но, в конце концов, так и должно быть. Она действительно сокровище.
— В данном случае ты не устоял перед драгоценностями, — с улыбкой сказала Дафна. — Маленькая Джульетта похитила твое сердце.
— Только часть его, — поправил Пирс, — еще часть принадлежит Эшфорду, ну а все, что осталось, — он склонился над женой, — абсолютно все, что осталось от моего сердца, принадлежит несравненной матери двух очаровательных близнецов. — Он привлек к себе Дафну и начал целовать ее, но, заметив, что поцелуй затянулся, внезапно прервал его. — Это просто невыносимо. Господи! Сколько еще ждать?
Дафна улыбнулась:
— Терпение, мой дорогой, терпение, время лечит все. — Она отстранилась и внимательно посмотрела на мужа. — Скажи мне правду, что ты почувствовал, когда узнал, что Джульетта появилась на свет?
— Я был в ужасе. — Даже сейчас, вспоминая об этом, Пирс вздрогнул. — Ты была такая бледная, когда сиделка выставила меня за дверь. Смотреть, как ты мучаешься, и не иметь возможности помочь — что может быть хуже?..
— Стоп! — Дафна приложила пальчик к его губам, — Я спрашивала не об этом. Я хочу знать, не испытал ли ты разочарования, когда узнал, что твой первый реб.еиок — дочь, а не сын.
— Разочарования?! Ни единой секунды! Клянусь тебе, Дафна, что иметь дочь для меня было бы таким же счастьем, как и сына. — Он погладил ее по голове. — Хотя, должен признаться, мне стало не по себе, когда я узнал, что у меня есть и дочь, и сын: очень беспокоился о тебе. — Он усмехнулся: — Отлично поработал, не так ли?
— Ты?!
— Ну хорошо — мы. Согласись, произвести на свет двух таких очаровательных детишек — это неплохо для начала.
— Соглашусь, — Дафна отступила на шаг, — если ты признаешься, какие подарки принес сегодня детям.
— С чего ты взяла, что я принес им подарки? — Потому что ты приносил их вчера, позавчера и так уже всю неделю.
— Да, ты права. — Пирс усмехнулся. — Ей-богу, я балую их. Но это мое право. Двое из этих детишек принадлежат нам, а третий — Саре и Джеймсу. Кто же еще должен баловать их, если не я?
— Это не проблема. Давай-ка посчитаем. — Дафна стала загибать пальцы: — Кухарка практически живет в детской, за исключением тех моментов, когда миссис Гэйтс отвоевывает у нее право покормить детишек. Лэнгли, как маятник, носится теперь между двумя постами — у дверей и в детской. Я уж не говорю о Лили и Бедрике, которые, наверное, скоро поставят кровати в коридоре, и о маме с викарием, которые буквально разрываются между приготовлениями к свадьбе и визитами в детскую комнату. Продолжать?
— Пожалуй, хватит. — Пирс в задумчивости почесал подбородок. — Но все равно подарки уже куплены. Хотя, честно говоря, подарок для Эшфорда трудно ввести в дом. Он увидит его, когда подрастет.
— О Боже, я боюсь даже спрашивать! Что это? — Прекрасный жеребенок, вчера я не мог отвести от него глаз.