Страница:
– Судя по всему, эти двое собираются прибыть к нам до восхода солнца, до которого остается чуть больше четырех часов. Так что вы должны сообщить мне о своем решении в самое ближайшее время.
– Мне нужно знать, какие силы мы можем выделить, чтобы наблюдать за незваными гостями, – начал Орлов. Запищал телефон на столе. – А также сможет ли нам чем-нибудь помочь тот человек, которого задержал в Москве Погодин.
Протянув руку за спину, Орлов переключил телефон на громкоговорящую связь, чтобы хоть немного смягчить Росского. Тот, если и испытал чувство признательности, никак это не выказал.
– Да? – сказал Орлов.
– Товарищ генерал, это Зилаш. Почти полтора часа назад мы перехватили весьма странное сообщение из Вашингтона.
– В каком смысле странное? – уточнил Орлов.
– Это защищенное стойким шифром сообщение было адресовано самолету, летящему из Берлина в Хельсинки, – объяснил Зилаш. – Прапорщик Ивашин распорядился произвести наблюдение за этим самолетом с разведывательного спутника. Хотя его маршрут проходил через районы сплошной облачности – по-видимому, сделано это было умышленно, нам удалось пару раз хорошенько разглядеть самолет в разрывы между тучами. Речь идет об "Ил-76Т".
Орлов и Росский переглянулись, забыв про взаимную вражду.
– Где в настоящий момент находится этот самолет? – спросил Орлов.
– В аэропорту Хельсинки, товарищ генерал.
Росский подался вперед:
– Зилаш, вы смогли разглядеть его бортовой номер?
– Никак нет, товарищ полковник, но это "Ил-76Т" – тут никаких сомнений быть не может.
– В последнее время много наших самолетов поменяли хозяев, – сказал Росскому Орлов. – Возможно, этот "Ил" собираются использовать для скрытого пересечения границы.
– Мне в голову приходят два предположения, – задумчиво промолвил Росский. – Или те двое, которых видела Валя, призваны отвлечь наше внимание от какой-то другой операции, или американцы осуществляют с территории Финляндии две операции, не связанные между собой.
Орлов согласился.
– Мы узнаем больше, выяснив, куда направится дальше этот "Ил-76Т", – сказал он. – Зилаш, продолжай наблюдать за самолетом и тотчас же дай мне знать, если появится что-нибудь новое.
– Слушаюсь, товарищ генерал.
Как только Орлов отключил громкоговорящую связь, Росский шагнул к нему.
– Товарищ генерал...
Орлов поднял взгляд.
– Да?
– Если этот самолет войдет в воздушное пространство России, наши средства ПВО захотят его сбить, как это произошло с южнокорейским "Боингом". Их нужно предупредить.
– Согласен, – сказал Орлов, – однако, учитывая сплошную стену радаров и систем раннего оповещения, такая попытка будет равносильна самоубийству.
– В обычной ситуации – да, – подтвердил Росский. – Однако в последние несколько дней произошло резкое увеличение количества вылетов военно-транспортной авиации. Так что меня нисколько не удивит, если самозванец попытается незаметно проскользнуть и затеряться на бескрайних небесных просторах нашей Родины.
– Принимаю ваше замечание, – согласился Орлов.
– Ну а катер? – спросил Росский. – Мы обязаны предупредить военно-морской флот...
– Я отдаю себе отчет в том, что мы должны сделать, – прервал его Орлов. – Но катер предоставьте мне, полковник. Пусть эта парочка высадится на берег, мы установим за ними наблюдение и выясним, что именно они задумали.
Росский выпятил вперед нижнюю челюсть.
– Будет исполнено, товарищ генерал, – без воодушевления козырнул он.
– И еще, полковник.
– Да, товарищ генерал?
– Пожалуйста, проследите, чтобы с экипажем катера ничего не произошло. Приложите все силы. Мне не нужна гибель и этих иностранных разведчиков.
– Я всегда прилагаю все силы, товарищ генерал, – сказал Росский и, козырнув еще раз, вышел из кабинета.
Глава 36
Глава 37
– Мне нужно знать, какие силы мы можем выделить, чтобы наблюдать за незваными гостями, – начал Орлов. Запищал телефон на столе. – А также сможет ли нам чем-нибудь помочь тот человек, которого задержал в Москве Погодин.
Протянув руку за спину, Орлов переключил телефон на громкоговорящую связь, чтобы хоть немного смягчить Росского. Тот, если и испытал чувство признательности, никак это не выказал.
– Да? – сказал Орлов.
– Товарищ генерал, это Зилаш. Почти полтора часа назад мы перехватили весьма странное сообщение из Вашингтона.
– В каком смысле странное? – уточнил Орлов.
– Это защищенное стойким шифром сообщение было адресовано самолету, летящему из Берлина в Хельсинки, – объяснил Зилаш. – Прапорщик Ивашин распорядился произвести наблюдение за этим самолетом с разведывательного спутника. Хотя его маршрут проходил через районы сплошной облачности – по-видимому, сделано это было умышленно, нам удалось пару раз хорошенько разглядеть самолет в разрывы между тучами. Речь идет об "Ил-76Т".
Орлов и Росский переглянулись, забыв про взаимную вражду.
– Где в настоящий момент находится этот самолет? – спросил Орлов.
– В аэропорту Хельсинки, товарищ генерал.
Росский подался вперед:
– Зилаш, вы смогли разглядеть его бортовой номер?
– Никак нет, товарищ полковник, но это "Ил-76Т" – тут никаких сомнений быть не может.
– В последнее время много наших самолетов поменяли хозяев, – сказал Росскому Орлов. – Возможно, этот "Ил" собираются использовать для скрытого пересечения границы.
– Мне в голову приходят два предположения, – задумчиво промолвил Росский. – Или те двое, которых видела Валя, призваны отвлечь наше внимание от какой-то другой операции, или американцы осуществляют с территории Финляндии две операции, не связанные между собой.
Орлов согласился.
– Мы узнаем больше, выяснив, куда направится дальше этот "Ил-76Т", – сказал он. – Зилаш, продолжай наблюдать за самолетом и тотчас же дай мне знать, если появится что-нибудь новое.
– Слушаюсь, товарищ генерал.
Как только Орлов отключил громкоговорящую связь, Росский шагнул к нему.
– Товарищ генерал...
Орлов поднял взгляд.
– Да?
– Если этот самолет войдет в воздушное пространство России, наши средства ПВО захотят его сбить, как это произошло с южнокорейским "Боингом". Их нужно предупредить.
– Согласен, – сказал Орлов, – однако, учитывая сплошную стену радаров и систем раннего оповещения, такая попытка будет равносильна самоубийству.
– В обычной ситуации – да, – подтвердил Росский. – Однако в последние несколько дней произошло резкое увеличение количества вылетов военно-транспортной авиации. Так что меня нисколько не удивит, если самозванец попытается незаметно проскользнуть и затеряться на бескрайних небесных просторах нашей Родины.
– Принимаю ваше замечание, – согласился Орлов.
– Ну а катер? – спросил Росский. – Мы обязаны предупредить военно-морской флот...
– Я отдаю себе отчет в том, что мы должны сделать, – прервал его Орлов. – Но катер предоставьте мне, полковник. Пусть эта парочка высадится на берег, мы установим за ними наблюдение и выясним, что именно они задумали.
Росский выпятил вперед нижнюю челюсть.
– Будет исполнено, товарищ генерал, – без воодушевления козырнул он.
– И еще, полковник.
– Да, товарищ генерал?
– Пожалуйста, проследите, чтобы с экипажем катера ничего не произошло. Приложите все силы. Мне не нужна гибель и этих иностранных разведчиков.
– Я всегда прилагаю все силы, товарищ генерал, – сказал Росский и, козырнув еще раз, вышел из кабинета.
Глава 36
Вторник, 00.26, Хельсинки
Район Хельсинки, расположенный рядом с Южным портом, славится не только примыкающей к Президентскому дворцу рыночной площадью, на которой всегда полно народу, но и морскими прогулками. Теплоходы отправляются к острову Суоменлинна несколько раз в день. Уютно устроившийся у входа в бухту, этот внушительный "Северный Гибралтар" известен зеленым театром, военно-морским музеем и впечатляющим замком, построенным в восемнадцатом столетии. На соседнем острове Сейресаари, соединенном с материком мостом, находится Олимпийский стадион, принимавший игры 1952 года.
Ночью все ориентиры превращаются в темные силуэты на фоне еще более темного неба. Но даже если бы они были хорошо видны, Пегги Джеймс их все равно бы не увидела. Майор Ахо предоставил ей автомобиль и снабдил исчерпывающими указаниями. Через пятнадцать минут после того, как сам майор уехал в аэропорт в сопровождении двух подставных лиц, молодая англичанка вместе с рядовым Джорджем приехала в порт, где уже ждал катер, который должен был доставить их в Котку к карликовой подводной лодке. Пегги нисколько не интересовали местные достопримечательности. Она думала только об одном: поскорее попасть в Санкт-Петербург и довести до конца дело, начатое Кейтом Филдс-Хаттоном. Причем Пегги особенно не стремилась отыскать и убить виновных в его смерти, хотя она была готова это сделать, если подвернется возможность.
Катером оказался "Ларсон кабрио 280", изящный и стремительный. Назвав пароль и услышав ответ, двое агентов поднялись на борт быстроходного судна. Устроившись на скамье в закрытой кабине, Пегги аккуратно поставила рюкзак под ноги. Джордж сел рядом. Отчалив от пристани, катер устремился в ночь. Большую часть полуторачасового перехода оперативники посвятили изучению планов Эрмитажа и карты местности от точки высадки до музея. План, разработанный Пегги вместе с майором Ахо до прибытия Джорджа, заключался в том, что с карликовой субмарины они на надувном плоту доплывут до Южно-Приморского парка, откуда до цели можно будет доехать на рейсовом автобусе. Отчасти английская разведчица была рада предстоящему маскараду, которому было отдано предпочтение перед плаванием с аквалангами в ночной темноте. Российские пограничники уверены, что никто не рискнет пересекать морскую границу при свете дня.
Карликовая подводная лодка была причалена в ангаре без окон на берегу залива. Пегги предпочла бы долететь до цели по воздуху, сбросить надувной плот и спрыгнуть на парашюте. Однако ночные ныряния в ледяную воду чересчур опасны. Если они с рядовым Джорджем приземлились бы слишком далеко от плота, существовал риск погибнуть от переохлаждения. К тому же при прыжке с парашютом может повредиться ее хрупкое оборудование, а этого нельзя допустить ни в коем случае.
Агенты показали свои фотографии молодому мужчине в темно-синем свитере и брюках. У него было квадратное лицо и подбородок с глубокой ямочкой. Его светлые волосы были коротко острижены. Мужчина быстро закрыл за ними дверь. Из тени вышел второй мужчина. Он направил на агентов луч фонарика, держа их под прицелом пистолета. Пегги непроизвольно прикрыла глаза, спасаясь от яркого света. Первый мужчина сравнил фотографии с копиями, переправленными по защищенному факсу из Президентского дворца.
– Это мы, – сказала Пегги. – Ну кто еще может выглядеть так ужасно?
Мужчина передал фотографии и копии своему напарнику; тот перевел луч фонарика вниз, чтобы было лучше видно. Теперь Пегги смогла разглядеть его лицо, узкое; с резкими чертами, словно грубо высеченное из куска твердого камня. Мужчина кивнул.
– Я капитан Ридман, – представился он новоприбывшим. – А это рулевой Лехтонен. Прошу пройти за мной. Все готово к тому, чтобы тронуться в путь.
Развернувшись, он повел Пегги и рядового Джорджа по мосткам, проходящим вдоль стен погруженного в темноту ангара. Его напарник последовал за ними.
Они прошли мимо нескольких новых обтекаемых патрульных катеров, мягко покачивающихся на волнах, и остановились у стапеля в дальнем конце ангара. Там у короткой алюминиевой сходни качалась темно-серая карликовая подводная лодка. Люк был открыт, однако изнутри не пробивалось ни полоски света. Ознакомившись со справочным материалом по пути в Финляндию, Пегги выяснила, что раз в шесть месяцев карликовые субмарины отводятся в док для ремонта и обслуживания. С помощью проушин, приваренных к наружному корпусу, лодку зацепляют тросами и вытаскивают из воды, после чего в буквальном смысле раскалывают, словно яйцо, отсоединяя двигательный отсек от передней переборки. При длине всего в пятнадцать метров цилиндр из прочной стали способен брать на борт четырех человек и развивать в подводном положении максимальную скорость девять узлов. Путешествие в Санкт-Петербург завершится только в два часа дня по местному времени; через шесть часов плавания под водой лодке придется поднять шнорхель и на полчаса запустить дизель, чтобы подзарядить аккумуляторные батареи и проветрить отсеки.
Молодая англичанка никогда не страдала клаустрофобией. Однако, заглянув в этот большой термос с крышкой сбоку, она почувствовала, что впереди их с Джорджем ждут десять очень неуютных часов. Пегги разглядела в темноте три сиденья, позади которых было так тесно, что нельзя было втиснуться даже стоя, не говоря уж о том, чтобы сесть. Ей захотелось узнать, где будет находиться капитан.
Спустившись по трапу в темное чрево субмарины, Лехтонен щелкнул выключателем. Зажглось тусклое аварийное освещение, и рулевой занял место за приборной панелью: короткий рычаг штурвала и автопилот, помогающий выдерживать заданные глубину и направление. Рядом были расположены насос для откачивания водяных паров, конденсирующихся в тесном отсеке, и маленький кабестан, для ручной постановки крохотных мин. После того как Лехтонен убедился, что все приборы, двигатель и система подачи воздуха работают исправно, капитан Ридман предложил Джорджу спуститься вниз.
– Я чувствую себя "мартышкиной лапой", – заметил рядовой, осторожно усаживаясь на сиденье.
– Вижу, вам уже приходилось выходить в море, – произнес Лехтонен гнусавым, но на удивление мелодичным голосом.
– Так точно, сэр, дома, – подтвердил Джордж, протягивая руку Пегги. – Однажды я победил в состязании на то, кто быстрее завяжет узел на толстом твердом канате. – Повернувшись к Пегги, втиснувшейся на свое место, он объяснил: – "Мартышкина лапа" – это декоративный узел, который завязывается на конце каната.
– Как правило, вокруг круглой гирьки, но только не на талрепе. В этом случае просто не хватит длины троса. – В тусклом освещении отсека она всмотрелась в лицо Джорджа, чуть более бледное, чем ее собственное. – Рядовой, у вас прямо-таки талант меня недооценивать. Или вы так снисходительно относитесь ко всем женщинам?
Поерзав на виниловом сиденье, Джордж пожал плечами, словно облегчая тяжесть предъявленного обвинения.
– Мисс Джеймс, вы слишком обидчивы. Если бы меня не понял наш капитан, я бы и ему объяснил.
Их пикировку нетерпеливо прервал Ридман.
– А теперь позвольте объяснить вам следующее. У нас на борту не хватает рабочих рук. Как правило, в состав экипажа входит электрик, который дежурит в кормовом отсеке, наблюдая за работой двигателя и вспомогательных систем. Однако сейчас для него не осталось места. Поэтому я буду очень признателен, если вы не станете отвлекать нас от дела.
– Виноват, сэр, – сказал Джордж.
Вместо того чтобы спуститься вниз, капитан остановился на шестидюймовом кольце, которое опоясывало приземистую рубку, и задраил люк изнутри. Когда Лехтонен доложил о том, что зажегся сигнал готовности – красная лампочка рядом с панелью управления автопилотом, – Ридман проверил перископ, медленно развернув его на триста шестьдесят градусов и поворачиваясь вместе с ним, осторожно ступая по узкому бортику.
После этого капитан Ридман обратился к пассажирам:
– Первую часть пути продолжительностью два часа мы пойдем под шнорхелем со скоростью восемь узлов. Приблизившись к острову Мощный, который принадлежит России, мы полностью погрузимся под воду. Все разговоры с этого момента необходимо будет вести шепотом. У русских в тех местах есть пассивные шумопеленгаторные устройства, как мобильные, так и стационарные, установленные на побережье. Поскольку, в отличие от активного гидролокатора, такие устройства не излучают собственные акустические сигналы, а только регистрируют внешние, определить, что нас слушают, невозможно. Нам уже не раз удавалось проскальзывать мимо русских шумопеленгаторов незаметно, но для этого нужно вести себя как можно тише.
– Как вы поймете, что русские нас обнаружили? – спросила Пегги.
– Не заметить взрывы гранат, сброшенных с борта кораблей пограничной охраны, очень трудно, – ответил Ридман. – В этом случае мы немедленно всплывем и повернем назад.
– И часто такое случается? – спросила Пегги, злясь на себя за то, что не выяснила это заранее.
Разведчик должен знать свое снаряжение и цель так же хорошо, как он знает свою машину и свой дом. Однако Д-16 настолько стремительно оказалась вовлечена в эту операцию, что у Пегги просто не было времени подготовиться. Все ограничилось чтением краткого досье в самолете. А в нем не было почти ничего о действиях финской разведки в заливе. Как правило, агенты переправлялись на территорию России в составе туристических групп.
– Из десяти попыток нас обнаруживали трижды, – продолжал Ридман. – Хотя мне до сих пор ни разу не приходилось заходить в глубь российских территориальных вод. Несомненно, сейчас все будет по-другому. Однако нельзя сказать, что мы будем абсолютно беззащитны. Майор Ахо высылает вертолет, который сбросит по пути нашего следования пару гидроакустических буйков. За их сигналами будут наблюдать в Хельсинки, а русские корабли, если они появятся, будут видны на экране мистера Лехтонена в виде ярких точек.
Лехтонен указал на круглый экран размером с кофейное блюдечко, расположенный в правой части приборной панели.
Закончив проверять перископ, Ридман откинул сиденье на передней стенке рубки и оседлал его. Затем он склонился к трубе шнорхеля, которая также служила переговорной трубкой с рулевым постом – хотя звуки и распространялись по ней с гулкими отголосками.
– Мистер Лехтонен, все готово, – сказал капитан.
Рулевой запустил двигатель, заработавший очень тихо и практически без вибрации. После этого он погасил свет, и в подводной лодке стало темно, если не считать двух неярких лампочек в носовой части.
Развернувшись, Пегги уставилась в маленький круглый иллюминатор в борту подводной лодки. Субмарина погрузилась, готовясь покинуть ангар, и мимо толстого стекла лениво проплыли несколько пузырьков воздуха, поднятых гребным винтом. Темнота за бортом, казалось, ухмыльнулась Пегги, и у нее непроизвольно навернулись слезы.
"Ничего, ты сможешь обуздать все это", – строго приказала она себе. Чувство горя. Отчаяния. Ярости.
Если бы все дело было в одном только Кейте... можно было бы скорбеть по нему, продолжая жить своей жизнью. Ей приходилось бы нелегко, но по крайней мере у нее была бы цель. Но теперь, когда Кейта не стало, Пегги вдруг поймала себя на том, что у нее нет цели в жизни, – это накапливалось годами, однако до сих пор ей удавалось кое-как справляться. И вдруг она оказалась тридцатишестилетней старухой, которая выбрала для себя образ жизни, совершенно не оставлявший места для личной жизни. Одинокой женщиной, на глазах у которой ее Родина растеряла честь и независимость, какими обладала при Маргарет Тэтчер, лишилась достоинства из-за шутовской монархии. Ради чего было все это, все эти долгие годы тяжелого труда и жертвоприношений, завершившиеся потерей возлюбленного? Она двигалась вперед по инерции, благодаря той радости, которую доставляли ей отношения с Кейтом.
"Ну а что будет дальше? – задавалась вопросом Пегги. – Неужели Англии суждено превратиться во второстепенного члена Европейского сообщества? Причем не пользующегося уважением, не желающего завоевать расположение Германии, как это сделала Франция, не способного сохранить веру и устремленность вперед, несмотря на индустриальный коллапс, как это случилось с Испанией, или менять одно правительство за другим, как это происходит в Италии. Ради какого черта я жила раньше – и ради чего мне жить дальше?"
– Мисс Джеймс?
Казалось, шепот рядового Джорджа пришел из другого мира. Он вернул Пегги к реальности, в отсек карликовой подводной лодки.
– Да?
– У нас впереди десять часов полного безделья, а для того, чтобы изучать карты, здесь слишком темно, – продолжал Джордж. – Не будет ли слишком дерзким с моей стороны попросить вас преподать мне краткий курс русского языка?
Пегги посмотрела на горящее восторженным возбуждением лицо молодого американца. И откуда у него столько энтузиазма? Заставив себя улыбнуться впервые с момента знакомства, она сказала:
– Нет, ничего дерзкого в твоей просьбе нет. Предлагаю начать с основных вопросительных слов.
– И каких же?
– Khak, shtaw и pohchehmoo, – раздельно произнесла Пегги.
– Что переводится.
Пегги улыбнулась.
– "Как", "что" и, наверное, самое главное, "почему".
Район Хельсинки, расположенный рядом с Южным портом, славится не только примыкающей к Президентскому дворцу рыночной площадью, на которой всегда полно народу, но и морскими прогулками. Теплоходы отправляются к острову Суоменлинна несколько раз в день. Уютно устроившийся у входа в бухту, этот внушительный "Северный Гибралтар" известен зеленым театром, военно-морским музеем и впечатляющим замком, построенным в восемнадцатом столетии. На соседнем острове Сейресаари, соединенном с материком мостом, находится Олимпийский стадион, принимавший игры 1952 года.
Ночью все ориентиры превращаются в темные силуэты на фоне еще более темного неба. Но даже если бы они были хорошо видны, Пегги Джеймс их все равно бы не увидела. Майор Ахо предоставил ей автомобиль и снабдил исчерпывающими указаниями. Через пятнадцать минут после того, как сам майор уехал в аэропорт в сопровождении двух подставных лиц, молодая англичанка вместе с рядовым Джорджем приехала в порт, где уже ждал катер, который должен был доставить их в Котку к карликовой подводной лодке. Пегги нисколько не интересовали местные достопримечательности. Она думала только об одном: поскорее попасть в Санкт-Петербург и довести до конца дело, начатое Кейтом Филдс-Хаттоном. Причем Пегги особенно не стремилась отыскать и убить виновных в его смерти, хотя она была готова это сделать, если подвернется возможность.
Катером оказался "Ларсон кабрио 280", изящный и стремительный. Назвав пароль и услышав ответ, двое агентов поднялись на борт быстроходного судна. Устроившись на скамье в закрытой кабине, Пегги аккуратно поставила рюкзак под ноги. Джордж сел рядом. Отчалив от пристани, катер устремился в ночь. Большую часть полуторачасового перехода оперативники посвятили изучению планов Эрмитажа и карты местности от точки высадки до музея. План, разработанный Пегги вместе с майором Ахо до прибытия Джорджа, заключался в том, что с карликовой субмарины они на надувном плоту доплывут до Южно-Приморского парка, откуда до цели можно будет доехать на рейсовом автобусе. Отчасти английская разведчица была рада предстоящему маскараду, которому было отдано предпочтение перед плаванием с аквалангами в ночной темноте. Российские пограничники уверены, что никто не рискнет пересекать морскую границу при свете дня.
Карликовая подводная лодка была причалена в ангаре без окон на берегу залива. Пегги предпочла бы долететь до цели по воздуху, сбросить надувной плот и спрыгнуть на парашюте. Однако ночные ныряния в ледяную воду чересчур опасны. Если они с рядовым Джорджем приземлились бы слишком далеко от плота, существовал риск погибнуть от переохлаждения. К тому же при прыжке с парашютом может повредиться ее хрупкое оборудование, а этого нельзя допустить ни в коем случае.
Агенты показали свои фотографии молодому мужчине в темно-синем свитере и брюках. У него было квадратное лицо и подбородок с глубокой ямочкой. Его светлые волосы были коротко острижены. Мужчина быстро закрыл за ними дверь. Из тени вышел второй мужчина. Он направил на агентов луч фонарика, держа их под прицелом пистолета. Пегги непроизвольно прикрыла глаза, спасаясь от яркого света. Первый мужчина сравнил фотографии с копиями, переправленными по защищенному факсу из Президентского дворца.
– Это мы, – сказала Пегги. – Ну кто еще может выглядеть так ужасно?
Мужчина передал фотографии и копии своему напарнику; тот перевел луч фонарика вниз, чтобы было лучше видно. Теперь Пегги смогла разглядеть его лицо, узкое; с резкими чертами, словно грубо высеченное из куска твердого камня. Мужчина кивнул.
– Я капитан Ридман, – представился он новоприбывшим. – А это рулевой Лехтонен. Прошу пройти за мной. Все готово к тому, чтобы тронуться в путь.
Развернувшись, он повел Пегги и рядового Джорджа по мосткам, проходящим вдоль стен погруженного в темноту ангара. Его напарник последовал за ними.
Они прошли мимо нескольких новых обтекаемых патрульных катеров, мягко покачивающихся на волнах, и остановились у стапеля в дальнем конце ангара. Там у короткой алюминиевой сходни качалась темно-серая карликовая подводная лодка. Люк был открыт, однако изнутри не пробивалось ни полоски света. Ознакомившись со справочным материалом по пути в Финляндию, Пегги выяснила, что раз в шесть месяцев карликовые субмарины отводятся в док для ремонта и обслуживания. С помощью проушин, приваренных к наружному корпусу, лодку зацепляют тросами и вытаскивают из воды, после чего в буквальном смысле раскалывают, словно яйцо, отсоединяя двигательный отсек от передней переборки. При длине всего в пятнадцать метров цилиндр из прочной стали способен брать на борт четырех человек и развивать в подводном положении максимальную скорость девять узлов. Путешествие в Санкт-Петербург завершится только в два часа дня по местному времени; через шесть часов плавания под водой лодке придется поднять шнорхель и на полчаса запустить дизель, чтобы подзарядить аккумуляторные батареи и проветрить отсеки.
Молодая англичанка никогда не страдала клаустрофобией. Однако, заглянув в этот большой термос с крышкой сбоку, она почувствовала, что впереди их с Джорджем ждут десять очень неуютных часов. Пегги разглядела в темноте три сиденья, позади которых было так тесно, что нельзя было втиснуться даже стоя, не говоря уж о том, чтобы сесть. Ей захотелось узнать, где будет находиться капитан.
Спустившись по трапу в темное чрево субмарины, Лехтонен щелкнул выключателем. Зажглось тусклое аварийное освещение, и рулевой занял место за приборной панелью: короткий рычаг штурвала и автопилот, помогающий выдерживать заданные глубину и направление. Рядом были расположены насос для откачивания водяных паров, конденсирующихся в тесном отсеке, и маленький кабестан, для ручной постановки крохотных мин. После того как Лехтонен убедился, что все приборы, двигатель и система подачи воздуха работают исправно, капитан Ридман предложил Джорджу спуститься вниз.
– Я чувствую себя "мартышкиной лапой", – заметил рядовой, осторожно усаживаясь на сиденье.
– Вижу, вам уже приходилось выходить в море, – произнес Лехтонен гнусавым, но на удивление мелодичным голосом.
– Так точно, сэр, дома, – подтвердил Джордж, протягивая руку Пегги. – Однажды я победил в состязании на то, кто быстрее завяжет узел на толстом твердом канате. – Повернувшись к Пегги, втиснувшейся на свое место, он объяснил: – "Мартышкина лапа" – это декоративный узел, который завязывается на конце каната.
– Как правило, вокруг круглой гирьки, но только не на талрепе. В этом случае просто не хватит длины троса. – В тусклом освещении отсека она всмотрелась в лицо Джорджа, чуть более бледное, чем ее собственное. – Рядовой, у вас прямо-таки талант меня недооценивать. Или вы так снисходительно относитесь ко всем женщинам?
Поерзав на виниловом сиденье, Джордж пожал плечами, словно облегчая тяжесть предъявленного обвинения.
– Мисс Джеймс, вы слишком обидчивы. Если бы меня не понял наш капитан, я бы и ему объяснил.
Их пикировку нетерпеливо прервал Ридман.
– А теперь позвольте объяснить вам следующее. У нас на борту не хватает рабочих рук. Как правило, в состав экипажа входит электрик, который дежурит в кормовом отсеке, наблюдая за работой двигателя и вспомогательных систем. Однако сейчас для него не осталось места. Поэтому я буду очень признателен, если вы не станете отвлекать нас от дела.
– Виноват, сэр, – сказал Джордж.
Вместо того чтобы спуститься вниз, капитан остановился на шестидюймовом кольце, которое опоясывало приземистую рубку, и задраил люк изнутри. Когда Лехтонен доложил о том, что зажегся сигнал готовности – красная лампочка рядом с панелью управления автопилотом, – Ридман проверил перископ, медленно развернув его на триста шестьдесят градусов и поворачиваясь вместе с ним, осторожно ступая по узкому бортику.
После этого капитан Ридман обратился к пассажирам:
– Первую часть пути продолжительностью два часа мы пойдем под шнорхелем со скоростью восемь узлов. Приблизившись к острову Мощный, который принадлежит России, мы полностью погрузимся под воду. Все разговоры с этого момента необходимо будет вести шепотом. У русских в тех местах есть пассивные шумопеленгаторные устройства, как мобильные, так и стационарные, установленные на побережье. Поскольку, в отличие от активного гидролокатора, такие устройства не излучают собственные акустические сигналы, а только регистрируют внешние, определить, что нас слушают, невозможно. Нам уже не раз удавалось проскальзывать мимо русских шумопеленгаторов незаметно, но для этого нужно вести себя как можно тише.
– Как вы поймете, что русские нас обнаружили? – спросила Пегги.
– Не заметить взрывы гранат, сброшенных с борта кораблей пограничной охраны, очень трудно, – ответил Ридман. – В этом случае мы немедленно всплывем и повернем назад.
– И часто такое случается? – спросила Пегги, злясь на себя за то, что не выяснила это заранее.
Разведчик должен знать свое снаряжение и цель так же хорошо, как он знает свою машину и свой дом. Однако Д-16 настолько стремительно оказалась вовлечена в эту операцию, что у Пегги просто не было времени подготовиться. Все ограничилось чтением краткого досье в самолете. А в нем не было почти ничего о действиях финской разведки в заливе. Как правило, агенты переправлялись на территорию России в составе туристических групп.
– Из десяти попыток нас обнаруживали трижды, – продолжал Ридман. – Хотя мне до сих пор ни разу не приходилось заходить в глубь российских территориальных вод. Несомненно, сейчас все будет по-другому. Однако нельзя сказать, что мы будем абсолютно беззащитны. Майор Ахо высылает вертолет, который сбросит по пути нашего следования пару гидроакустических буйков. За их сигналами будут наблюдать в Хельсинки, а русские корабли, если они появятся, будут видны на экране мистера Лехтонена в виде ярких точек.
Лехтонен указал на круглый экран размером с кофейное блюдечко, расположенный в правой части приборной панели.
Закончив проверять перископ, Ридман откинул сиденье на передней стенке рубки и оседлал его. Затем он склонился к трубе шнорхеля, которая также служила переговорной трубкой с рулевым постом – хотя звуки и распространялись по ней с гулкими отголосками.
– Мистер Лехтонен, все готово, – сказал капитан.
Рулевой запустил двигатель, заработавший очень тихо и практически без вибрации. После этого он погасил свет, и в подводной лодке стало темно, если не считать двух неярких лампочек в носовой части.
Развернувшись, Пегги уставилась в маленький круглый иллюминатор в борту подводной лодки. Субмарина погрузилась, готовясь покинуть ангар, и мимо толстого стекла лениво проплыли несколько пузырьков воздуха, поднятых гребным винтом. Темнота за бортом, казалось, ухмыльнулась Пегги, и у нее непроизвольно навернулись слезы.
"Ничего, ты сможешь обуздать все это", – строго приказала она себе. Чувство горя. Отчаяния. Ярости.
Если бы все дело было в одном только Кейте... можно было бы скорбеть по нему, продолжая жить своей жизнью. Ей приходилось бы нелегко, но по крайней мере у нее была бы цель. Но теперь, когда Кейта не стало, Пегги вдруг поймала себя на том, что у нее нет цели в жизни, – это накапливалось годами, однако до сих пор ей удавалось кое-как справляться. И вдруг она оказалась тридцатишестилетней старухой, которая выбрала для себя образ жизни, совершенно не оставлявший места для личной жизни. Одинокой женщиной, на глазах у которой ее Родина растеряла честь и независимость, какими обладала при Маргарет Тэтчер, лишилась достоинства из-за шутовской монархии. Ради чего было все это, все эти долгие годы тяжелого труда и жертвоприношений, завершившиеся потерей возлюбленного? Она двигалась вперед по инерции, благодаря той радости, которую доставляли ей отношения с Кейтом.
"Ну а что будет дальше? – задавалась вопросом Пегги. – Неужели Англии суждено превратиться во второстепенного члена Европейского сообщества? Причем не пользующегося уважением, не желающего завоевать расположение Германии, как это сделала Франция, не способного сохранить веру и устремленность вперед, несмотря на индустриальный коллапс, как это случилось с Испанией, или менять одно правительство за другим, как это происходит в Италии. Ради какого черта я жила раньше – и ради чего мне жить дальше?"
– Мисс Джеймс?
Казалось, шепот рядового Джорджа пришел из другого мира. Он вернул Пегги к реальности, в отсек карликовой подводной лодки.
– Да?
– У нас впереди десять часов полного безделья, а для того, чтобы изучать карты, здесь слишком темно, – продолжал Джордж. – Не будет ли слишком дерзким с моей стороны попросить вас преподать мне краткий курс русского языка?
Пегги посмотрела на горящее восторженным возбуждением лицо молодого американца. И откуда у него столько энтузиазма? Заставив себя улыбнуться впервые с момента знакомства, она сказала:
– Нет, ничего дерзкого в твоей просьбе нет. Предлагаю начать с основных вопросительных слов.
– И каких же?
– Khak, shtaw и pohchehmoo, – раздельно произнесла Пегги.
– Что переводится.
Пегги улыбнулась.
– "Как", "что" и, наверное, самое главное, "почему".
Глава 37
Вторник, 02.30, российско-украинская граница
План "Барбаросса" явился величайшей наступательной операцией в истории войн. 22 июня 1941 года германские войска вторглись в Россию, нарушив советско-германский договор о ненападении. Целью их был захват Москвы до прихода зимы. Гитлер бросил сто двадцать дивизий общей численностью 3,2 миллиона человек против ста семидесяти советских дивизий, растянутых вдоль границы протяженностью 2300 километров от Балтийского до Черного моря.
Германские танковые дивизии с невероятной скоростью продвигались в глубь российской территории, а "Люфтваффе" безжалостно расправлялось с плохо обученными и не имеющими боевого опыта советскими летчиками. В результате блицкрига были быстро захвачены прибалтийские республики. Ущерб, нанесенный германскими войсками, был катастрофическим. К ноябрю были уничтожены почти все основные промышленные, сельскохозяйственные, транспортные и связные центры Советского Союза. Больше двух миллионов русских солдат попало в плен. Триста пятьдесят тысяч были убиты. Триста семьдесят восемь тысяч числились пропавшими без вести. Свыше миллиона были ранены. В одном только Ленинграде девятьсот тысяч мирных жителей погибли за время блокады. И только в последних числах декабря потрепанные, но сохранившие упругость советские войска, не без помощи морозов, доходивших до – 200° по Фаренгейту, от которых у немцев лопались подошвы на сапогах, замерзало снаряжение и падал боевой дух, смогли провести первое успешное контрнаступление. Только благодаря этому контрнаступлению русским удалось отстоять Москву.
В конечном счете план "Барбаросса" обернулся для фашистской Германии полной катастрофой. Однако она преподала Красной армии один важный урок: предпочтительнее вести войну наступательную, а не оборонительную. На протяжении последующих сорока лет советская военщина была одержима прямо-таки фанатичным стремлением вести наступательную войну – как однажды выразился в своем обращении к войскам генерал Косыгин, "вести сражения третьей мировой войны, если до нее дойдет дело, на чужой территории". С этой целью боевые задачи, которые ставились командирам частей первого эшелона, состояли из трех частей: ближайшей задачи, последующей задачи и направления дальнейшего наступления. В рамках этих общих задач полкам также ставилась главная задача дня; сроки выполнения задач указывались строгие, и никакие оправдания не принимались.
Будь то в Венгрии в 1956 году, в Чехословакии в 1968 году, в Афганистане в 1979 году или в Чечне в 1994 году, Москва при решении проблем в своей "вотчине" полагалась исключительно на военную мощь. Основополагающими столпами стратегии были быстрота, внезапность и натиск. Как правило, Советской армии удавалось добиться своих целей, но время от времени она терпела неудачу. Однако образ мышления оставался прежним, и министру внутренних дел Догину это было хорошо известно. Он также знал, что многие российские офицеры жаждут возможности расквитаться за девять кровавых лет Афганистана и длительную и кровопролитную борьбу с мятежниками в Чечне.
Пришло время дать им такую возможность. Многие из тех, кого знал Догин, сейчас находились на российско-украинской границе. В отличие от Афганистана и Чечни, на Украине им не придется сражаться с повстанческими армиями и партизанами. Эта война будет другой.
В 00.30 по местному времени в польском городе Пшемысль, расположенном меньше чем в десяти километрах от украинской границы, в двухэтажном кирпичном здании местного отделения Польской коммунистической партии взорвалась мощная самодельная бомба. Взрывной волной выбросило на растущие под окнами деревья двух редакторов выходящей два раза в неделю газеты "Обыватель". Две уцелевшие стены кабинета были забрызганы чернилами и кровью, от огромной температуры пачки газетной бумаги превратились в брикеты золы. Через считаные минуты на улицы города вышли сторонники коммунистов, осудившие нападение. Вскоре демонстрация перестала быть мирной. Митингующие захватили почтовое отделение и полицейский участок. Склад боеприпасов был забросан бутылками с зажигательной смесью, что привело к возникновению пожара, во время которого погиб один солдат. В 00.46 начальник полиции позвонил в Варшаву и попросил прислать военную помощь, чтобы усмирить бунт. Этот звонок был перехвачен и тотчас же переправлен в Главное управление военной разведки в Киев, откуда о нем сообщили президенту Веснику.
Ровно в 02.49 президент Украины Весник связался по телефону с генералом Косыгиным и попросил его помочь справиться с "ситуацией", назревающей в Польше в непосредственной близости с украинской границей. Уже в 02.50 сто пятьдесят тысяч солдат Российской армии вошли на Украину на всем протяжении – от древнего Новгорода[17] на севере до областного центра Ворошиловграда на юге. Пехотные, мотострелковые полки, танковые дивизии, артиллерийские бригады и эскадрильи боевых самолетов действовали с пугающей слаженностью, нисколько не похожей на беспорядочную суету, которой знаменовались действия в Чечне и отступление из Афганистана.
Ровно в 02.50.30 в Москву, в Кремль, поступило экстренное сообщение из Киева, от президента Весника, в котором тот просил оказать Украине военную помощь по защите почти пятисоткилометровой границы с Польшей.
Новый российский президент Кирилл Жанин, разбуженный среди ночи, был сражен наповал этой просьбой. Однако не успел он доехать до Кремля, как ему позвонили в машину и передали следующее сообщение от украинского президента. Новое сообщение поразило Жанина еще больше, чем первое.
Благодарю вас за ваши оперативные действия. Своевременное прибытие войск под командованием генерала Косыгина не только помогло предотвратить панику среди мирного населения, но и упрочило традиционные связи России и Украины. Я уже дал указание послу Розевне проинформировать Совет Безопасности ООН и лично генерального секретаря Брофи о том, что ввод российских войск был осуществлен по моей просьбе.
Обычно густые усы и косматые брови придавали овальному лицу Жанина отеческий, даже добродушный вид. Но сейчас его темно-карие глаза пылали огнем, узкие губы были решительно сжаты.
Президент повернулся к своему секретарю Ларисе Шахтур, темноволосой женщине средних лет в изящном деловом костюме западного покроя, и попросил связать его по телефону с генералом Косыгиным. Однако Шахтур удалось дозвониться только до генерала Виктора Мавика, отвечающего за взаимодействие оперативной авиагруппы и объединенной танковой армии. Генерал-полковник Мавик сообщил ей, что генерал Косыгин распорядился о полном радиомолчании на весь период марш-броска, которое будет отменено только после того, как будет полностью завершено развертывание частей.
– Генерал Мавик, – настаивала Шахтур, – это звонит президент.
– В таком случае, он поймет необходимость соблюдать строжайшие меры секретности, – ответил генерал. – Мы должны выполнить наши обязательства, обусловленные договором о коллективной безопасности братских стран, членов Содружества Независимых Государств.
После этих слов генерал, сославшись на неотложные дела, закончил разговор. Президент и его секретарь растерянно слушали мягкое ворчание двигателя лимузина.
Сквозь тонированное пуленепробиваемое стекло Жанин увидел на фоне ночного неба, затянутого сплошными тучами, высокие шпили кремлевских башен.
– В молодости, – сказал он, дыша размеренно и глубоко, чтобы успокоиться, – мне удалось достать книгу Светланы Сталиной об отце. Ты ее читала?
– Да, – ответила Лариса. – Хотя она была запрещена на протяжении многих лет.
– Совершенно верно. Особенно меня поразил один момент. Светлана писала, что в конце тридцатых годов у Сталина уже началась, говоря ее словами, "мания преследования". Он видел врагов повсюду. По его приказу были репрессированы пятьдесят тысяч офицеров Красной армии. От рук Сталина погибло больше высшего командного состава в звании полковник и старше, чем от немцев за всю войну. – Набрав полную грудь воздуха, Жанин сделал медленный выдох. – И мне страшно думать, Лариса, что Сталин был вовсе не таким сумасшедшим, каким его считают все.
План "Барбаросса" явился величайшей наступательной операцией в истории войн. 22 июня 1941 года германские войска вторглись в Россию, нарушив советско-германский договор о ненападении. Целью их был захват Москвы до прихода зимы. Гитлер бросил сто двадцать дивизий общей численностью 3,2 миллиона человек против ста семидесяти советских дивизий, растянутых вдоль границы протяженностью 2300 километров от Балтийского до Черного моря.
Германские танковые дивизии с невероятной скоростью продвигались в глубь российской территории, а "Люфтваффе" безжалостно расправлялось с плохо обученными и не имеющими боевого опыта советскими летчиками. В результате блицкрига были быстро захвачены прибалтийские республики. Ущерб, нанесенный германскими войсками, был катастрофическим. К ноябрю были уничтожены почти все основные промышленные, сельскохозяйственные, транспортные и связные центры Советского Союза. Больше двух миллионов русских солдат попало в плен. Триста пятьдесят тысяч были убиты. Триста семьдесят восемь тысяч числились пропавшими без вести. Свыше миллиона были ранены. В одном только Ленинграде девятьсот тысяч мирных жителей погибли за время блокады. И только в последних числах декабря потрепанные, но сохранившие упругость советские войска, не без помощи морозов, доходивших до – 200° по Фаренгейту, от которых у немцев лопались подошвы на сапогах, замерзало снаряжение и падал боевой дух, смогли провести первое успешное контрнаступление. Только благодаря этому контрнаступлению русским удалось отстоять Москву.
В конечном счете план "Барбаросса" обернулся для фашистской Германии полной катастрофой. Однако она преподала Красной армии один важный урок: предпочтительнее вести войну наступательную, а не оборонительную. На протяжении последующих сорока лет советская военщина была одержима прямо-таки фанатичным стремлением вести наступательную войну – как однажды выразился в своем обращении к войскам генерал Косыгин, "вести сражения третьей мировой войны, если до нее дойдет дело, на чужой территории". С этой целью боевые задачи, которые ставились командирам частей первого эшелона, состояли из трех частей: ближайшей задачи, последующей задачи и направления дальнейшего наступления. В рамках этих общих задач полкам также ставилась главная задача дня; сроки выполнения задач указывались строгие, и никакие оправдания не принимались.
Будь то в Венгрии в 1956 году, в Чехословакии в 1968 году, в Афганистане в 1979 году или в Чечне в 1994 году, Москва при решении проблем в своей "вотчине" полагалась исключительно на военную мощь. Основополагающими столпами стратегии были быстрота, внезапность и натиск. Как правило, Советской армии удавалось добиться своих целей, но время от времени она терпела неудачу. Однако образ мышления оставался прежним, и министру внутренних дел Догину это было хорошо известно. Он также знал, что многие российские офицеры жаждут возможности расквитаться за девять кровавых лет Афганистана и длительную и кровопролитную борьбу с мятежниками в Чечне.
Пришло время дать им такую возможность. Многие из тех, кого знал Догин, сейчас находились на российско-украинской границе. В отличие от Афганистана и Чечни, на Украине им не придется сражаться с повстанческими армиями и партизанами. Эта война будет другой.
В 00.30 по местному времени в польском городе Пшемысль, расположенном меньше чем в десяти километрах от украинской границы, в двухэтажном кирпичном здании местного отделения Польской коммунистической партии взорвалась мощная самодельная бомба. Взрывной волной выбросило на растущие под окнами деревья двух редакторов выходящей два раза в неделю газеты "Обыватель". Две уцелевшие стены кабинета были забрызганы чернилами и кровью, от огромной температуры пачки газетной бумаги превратились в брикеты золы. Через считаные минуты на улицы города вышли сторонники коммунистов, осудившие нападение. Вскоре демонстрация перестала быть мирной. Митингующие захватили почтовое отделение и полицейский участок. Склад боеприпасов был забросан бутылками с зажигательной смесью, что привело к возникновению пожара, во время которого погиб один солдат. В 00.46 начальник полиции позвонил в Варшаву и попросил прислать военную помощь, чтобы усмирить бунт. Этот звонок был перехвачен и тотчас же переправлен в Главное управление военной разведки в Киев, откуда о нем сообщили президенту Веснику.
Ровно в 02.49 президент Украины Весник связался по телефону с генералом Косыгиным и попросил его помочь справиться с "ситуацией", назревающей в Польше в непосредственной близости с украинской границей. Уже в 02.50 сто пятьдесят тысяч солдат Российской армии вошли на Украину на всем протяжении – от древнего Новгорода[17] на севере до областного центра Ворошиловграда на юге. Пехотные, мотострелковые полки, танковые дивизии, артиллерийские бригады и эскадрильи боевых самолетов действовали с пугающей слаженностью, нисколько не похожей на беспорядочную суету, которой знаменовались действия в Чечне и отступление из Афганистана.
Ровно в 02.50.30 в Москву, в Кремль, поступило экстренное сообщение из Киева, от президента Весника, в котором тот просил оказать Украине военную помощь по защите почти пятисоткилометровой границы с Польшей.
Новый российский президент Кирилл Жанин, разбуженный среди ночи, был сражен наповал этой просьбой. Однако не успел он доехать до Кремля, как ему позвонили в машину и передали следующее сообщение от украинского президента. Новое сообщение поразило Жанина еще больше, чем первое.
Благодарю вас за ваши оперативные действия. Своевременное прибытие войск под командованием генерала Косыгина не только помогло предотвратить панику среди мирного населения, но и упрочило традиционные связи России и Украины. Я уже дал указание послу Розевне проинформировать Совет Безопасности ООН и лично генерального секретаря Брофи о том, что ввод российских войск был осуществлен по моей просьбе.
Обычно густые усы и косматые брови придавали овальному лицу Жанина отеческий, даже добродушный вид. Но сейчас его темно-карие глаза пылали огнем, узкие губы были решительно сжаты.
Президент повернулся к своему секретарю Ларисе Шахтур, темноволосой женщине средних лет в изящном деловом костюме западного покроя, и попросил связать его по телефону с генералом Косыгиным. Однако Шахтур удалось дозвониться только до генерала Виктора Мавика, отвечающего за взаимодействие оперативной авиагруппы и объединенной танковой армии. Генерал-полковник Мавик сообщил ей, что генерал Косыгин распорядился о полном радиомолчании на весь период марш-броска, которое будет отменено только после того, как будет полностью завершено развертывание частей.
– Генерал Мавик, – настаивала Шахтур, – это звонит президент.
– В таком случае, он поймет необходимость соблюдать строжайшие меры секретности, – ответил генерал. – Мы должны выполнить наши обязательства, обусловленные договором о коллективной безопасности братских стран, членов Содружества Независимых Государств.
После этих слов генерал, сославшись на неотложные дела, закончил разговор. Президент и его секретарь растерянно слушали мягкое ворчание двигателя лимузина.
Сквозь тонированное пуленепробиваемое стекло Жанин увидел на фоне ночного неба, затянутого сплошными тучами, высокие шпили кремлевских башен.
– В молодости, – сказал он, дыша размеренно и глубоко, чтобы успокоиться, – мне удалось достать книгу Светланы Сталиной об отце. Ты ее читала?
– Да, – ответила Лариса. – Хотя она была запрещена на протяжении многих лет.
– Совершенно верно. Особенно меня поразил один момент. Светлана писала, что в конце тридцатых годов у Сталина уже началась, говоря ее словами, "мания преследования". Он видел врагов повсюду. По его приказу были репрессированы пятьдесят тысяч офицеров Красной армии. От рук Сталина погибло больше высшего командного состава в звании полковник и старше, чем от немцев за всю войну. – Набрав полную грудь воздуха, Жанин сделал медленный выдох. – И мне страшно думать, Лариса, что Сталин был вовсе не таким сумасшедшим, каким его считают все.