Фабрис Колен
По вашему желанию

Без всяких ужасов

   Смерть в огне… Почему бы и нет? Однако этот метод несколько затруднителен. Во-первых, вы легко можете поджечь весь дом (что совершенно не отражено в том списке, где я перечислил плюсы и минусы этого метода). А во-вторых, человеку, который внезапно превратился в пылающий факел, трудно сохранять спокойствие. Идиотизм в том, что в данной ситуации на втором плане будут присутствовать живые мертвецы. А лично я вообще не собираюсь давать какое-то представление. Обычно само мое присутствие уже является представлением.
   Но пусть будет так, огонь обладает достаточными преимуществами и очевидностью, вопрос стоит только в том, чтобы достаточно глубоко их изучить. Я схватил перо и начал составлять список.
   Неудобства
   Достоинства
   Проблемы с антуражем
   Полная определенность
   Неопрятно
   Зрелищность
   Болезненно
   Героика
   Необходимость в топливе?
   Алкоголь?
   Во всяком случае, решение принято: я взлечу на воздух. По крайней мере, в моей жизни появилось хоть что-то определенное. С какой-то точки зрения это успокаивает.
   Сейчас почти полдень, я сижу за рабочим столом, передо мной лежит пачка чистой бумаги, перо глупо стучит по пустой клеточке. У меня всегда перо под рукой. Ну что же, продолжим, решил я. Взглянем…
 
   С моей точки зрения, раз уж родители соизволили произвести меня на свет, то хотя бы один из них должен был задуматься о последствиях. А почему не оба, все же это было их совместное занятие?
   Без всяких ужасов. Действительно без всяких ужасов. Это немного напоминает… в конечном счете, ничего. Или просто у Джона В. Муна наступила черная полоса: заезженные шутки, претенциозность, лживая лирика. Хуже трехлетнего ребенка.
   Я бросаю взгляд на улицу. Потоки воды барабанят по крышам города, но в комнате не слышно ничего кроме тиканья настенных часов. Еще несколько часов — безустанно повторяют они. Еще несколько часов — и все решится. Выбор сделан. Нет никакого смысла его пересматривать. Я должен взглянуть фактам в лицо и смело встретить судьбу.
   Для начала: меня покинула Катей. Ничего особенного — в данный момент, она наверное, млеет в объятиях какого-нибудь красавца — редкостного болвана с остроконечными ушами и колким язычком. Эльфы всегда славились своей способностью утащить что-нибудь у вас из-под самого носа. Этакие шутовские создания. Нет ничего удивительного в том, что они слывут иллюзионистами. И все равно, сказал я себе, Катей должна была подать весточку о себе. Но раз она этого не сделала, рассуждал я в отчаянии, значит, считает меня пустым местом. Наверное, так и есть на самом деле, Катей редко ошибается.
   Возможно, это связано с моими профессиональными неудачами? В этом можно не сомневаться. Команда Огров из Челси, которую я должен тренировать, плачевно располагается в самом низу классификационной таблицы Квартека. С тех пор как я занял эту руководящую должность, команда находится на восьмом месте и болельщики готовы разорвать нас собственными руками. Сегодня вечером проводится решающий матч. Игра, в общей сложности, будет продолжаться лишь до тех пор, пока мы будем в состоянии защищаться. И успокаивает меня только то, что в лиге Квартека имеется всего восемь команд.
   На улице продолжается потоп. Верхушки деревьев раскачиваются и напоминают балаганных шутов. Редкие прохожие, достаточно безумные, чтобы выйти в такую погоду на улицу, идут низко наклонив против ветра голову. Да, действительно, мне не стоит сожалеть о принятом решении. Мысль распрощаться со всем этим является самой разумной из всего, сделанного мной за этот год. Есть вероятность, что муниципальные власти не захотят даже оттащить мой катафалк на ближайшее кладбище и моя смерть начнется с того, что преследовало меня всю мою жизнь: с очередного фиаско.
   Я опустил голову на руки. Мой письменный стол — настоящее поле боя. В стотысячный раз, не задумываясь по-настоящему, я взял в руки лаконичное послание, которое мне направил старый секретарь очень секретной и очень шу-шу-шу Всеведущей Федерации Освобождения Возможной Ирреальности, и рассеянно пробежал его глазами.
   Еще один текст нашего знаменитого основателя. Пронон Греймерси, астроном и натуралист, знаменитый своим доказательством того, что Монстр Тамсон является живым существом. Я же прекрасно знаю, что это всего лишь обычная река. И такому типу еще поставили памятник в самом центре города!
   Я присоединился к этому обществу в тот момент, когда испытывал ужасное одиночество, но теперь начинаю немного жалеть о своем поступке. Все члены общества называли друг друга странными кличками (моя была Том Котенок). Они уверяли, что в мире нет никакого смысла, и для большей достоверности своих слов требовали, чтобы я платил совершенно нескромный месячный членский взнос, который мной уже три раза был внесен.
   Послание дрожало в моих руках. Девиз этого общества, начертанный тиснеными буквами в самом начале, всегда приводил меня в замешательство.

«Мир — сцена»

   Но это мне напомнило еще и о том, что именно благодаря девизу я и вступил в их ряды. Мир — всего лишь сцена, смело заявляли театраломаны (как называли себя члены общества), мы участвуем в непрекращающемся спектакле, вся наша жизнь, вполне возможно, является всего лишь плодом высшего воображения, и когда мы наблюдаем какое-то событие, нам не надо заботиться о том, чтобы увидеть в нем смысл.
   Я встал. Ни о чем не заботиться — это та линия поведения, которая прекрасно мне подходит. Впрочем, сегодня вечером мной будет доказана правильность этого предположения.
   — Заботы, мсье Мун?
   Стоя перед залитым струями дождя окном своей комнаты, я вернул на лицо улыбку и ткнул большим пальцем в потолок.
   — Все, что ни делается, все — к лучшему, Пруди.
   Говори, говори, подумалось мне про себя. Как только ты повернешься спиной, я превращусь в горящий факел. И могу тебя заверить, что на этот раз не отступлю от задуманного.
   Моя горничная робко улыбнулась и согнулась в поклоне. Когда она так наклоняется, то чуть ли не касается лбом пола. Рост у нее всего лишь три фута: для гномессы вполне подходящий.
   — Пруди, — сказал я, одергивая полы двубортного вечернего пиджака, — как вы знаете, у меня сегодня вечером состоится особенно важный матч…
   — О, да! — воскликнула она в ответ. — Весь Ньюдон только об этом и говорит!
   — Правда? — переспросил я.
   Хотя на самом деле мне было совершенно безразлично, о чем говорит весь Ньюдон.
   — И какова наша котировка?
   — Шестьсот шестьдесят шесть к одному, — Пруди нанесла мне удар ниже пояса.
   Шестьсот шестьдесят шесть к одному!
   — Черт! — выругался я. — Это уж слишком преувеличено. Все-таки эти безголовые Потрошители не боевые молнии!
   — Но Огры Челси стоят в самом конце классификационной таблицы, — мягко возразила моя горничная.
   — Не последние, всего лишь восьмые. Скажи спасибо, что тебе это напомнили.
   Гномесса какое-то время грустно стояла на пороге комнаты, и я посмотрел в ее большие влажные глаза. Ей будет меня недоставать.
   — Скажи-ка мне, Пруди…
   Она подняла голову и с надеждой посмотрела на меня.
   — Да, мсье?
   — Пруди, моя маленькая Пруди, — сказал я так, словно это случайно пришло мне в голову (кажется, получилось неплохо), — в общем, не хотелось бы вам провести этот вечер в своей семье?
   Она посмотрела на меня так, словно на моем лице чего-то не хватало.
   — У меня нет семьи, мсье Мун.
   — М-м-м. Правильно. Тогда, не знаю, с друзьями, может быть?
   Служанка грустно пожала плечами.
   — Хорошо, хорошо, — поспешно сказал я и снова повернулся к окну.
   На улице с обезоруживающим упорством продолжал лить дождь. На фоне пасмурного неба поднимал купола массивный собор Гаарлема. С наступлением ночи в городе можно будет увидеть только собирающиеся в тишине небольшие группы волшебников и оживителей мертвецов. Здесь полно шумных местечек подозрительной деятельности. А что касается хранителей мира, то те при подобных встречах натягивают вожжи своих скакунов и старательно отводят взгляд в сторону.
   — Если вы, мой дорогой, хотите устроить какую-то вечеринку…
   Между нами повисла неловкая тишина. Я постарался припомнить, сколько раз она обнаруживала, как мои гости взламывали мой баре или забирались с ногами на диван.
   — Ну хорошо, в общем, сегодня вечером вы, Пруди, свободны. И не надо благодарить.
   — Но я хотела…
   — Тсс, тсс, — сказал я, прикладывая к губам палец, — сегодня у вас свободный вечер, вот и все. Вы вполне заработали себе право на то, чтобы немного развлечься. А мне сейчас необходим покой. Надо сосредоточиться перед матчем.
   — Понимаю, — ответила маленькая гномесса и сняла полотняный передник.
   — Великолепно, — одобряюще воскликнул я, в то время как на улице серия чудовищных молний расколола зигзагами черные тучи.
   — Вернусь завтра утром.
   — Прекрасно, Пруди. Развлекитесь немного. Сходите в бар.
   — Но это запре…
   — Шутка, — с усталым жестом успокоил я ее.
   Она скривила физиономию и, как всегда, развернулась прямо на пороге двери.
   — Счастливо провести этот вечер, — пожелала мне горничная.
   — Спасибо.
   Больше нам уже не выпадет случая увидеться, подумал я, когда за ней закрылась дверь, и ее грустные шаги начали удаляться. Она совершенно права, говоря о том, что мы последние в списке.
   Подождав, пока окончательно заглохнет эхо шагов Пруди, я уселся за письменный стол, взял перо, которое уже успело высохнуть, окунул его в чернильницу и принялся писать.
 
Это очень хороший день для смерти,
 
   — начал я.
   Гм… гениальной эту фразу не назовешь…
 
Это очень хороший день для смерти.
 
   Вот так, теперь гораздо симпатичнее.
   Но если как следует подумать, то и это можно немного улучшить.
 
Это очень хороший день для смерти.
 
   Ага, здесь уже чувствуется порыв!
   В конце концов, я оставил всего лишь:
 
Это очень хороший день для смерти.
 
   И, закрыв глаза, потянулся.
   Что ни говори, а чувствовал я себя ну очень одиноко.

Пинки по фонарям

   Карлик, именуемый Глоин Мак-Коугх, попал ногой в самый центр глубокой лужи и извергнул проклятье, в котором упоминалось кое-что из цветущего на равнинах севера: равнинах его снов. На нем были короткие штаны ядовито-зеленого цвета, которые весело контрастировали с огромной рыжей бородой. Он угрожающе поднял к небу кулак. В этот самый момент мимо с грохотом прокатил фиакр и окатил его с ног до головы. На мгновение карлику показалось, что внутри фиакра сидит Джон Мун, но этого просто не могло быть: Джон Мун обязательно бы остановился при встрече с ним. Глоин Мак-Коугх извергнул проклятье, в котором упоминалось то, что цветет на шкуре больных овец, и поглубже натянул модную промокшую шляпу.
   Он остановил взгляд на огромном куполе собора Святого Петра и горделивой статуе, изображающей волшебника, некогда практиковавшего в здешних местах, по которой струилась вода. Если в городе существует жизненно важный центр, подумал карлик, то он должен находиться именно здесь, под бронзовым куполом, где совершается поклонение Трем Матерям. Это место прямо излучает грандиозную торжественность. Давит стариной.
   Тут только недостает малюсенького кусочка зелени.
   Глоин Мак-Коугх последовал дальше своей дорогой, раздумывая на ходу о растениях и о мешочке с семенами, который лежал у него в кармане. Если и на этот раз снова не удастся… Климат здесь, несомненно, очень хорош, три дня в самом Ньюдоне и его обширных окраинах без остановки льет дождь, и однако эти проклятые цветы никак не хотят расти.
   Ничего не понятно.
   Прибавив шагу, карлик пошел вдоль стен Блекайрона, зубчатые, потемневшие от времени, башни которого пронизывали туман и мелкую изморозь. Что за идея — возвращаться домой пешком! Ньюдон огромен, поистине огромен, и никто не может сказать, где пролегают его границы. Насколько люди могут знать, у него просто нет границ. Но ба! Люди, в общем-то, еще очень многого не могут знать. А эти маленькие зернышки тюльпанов вполне заслуживают хоть небольшой жертвы.
   В тот момент, когда летящие птицы скрылись в облаках, растворившись в неясных мыслях и вздохах порождаемых городом, его мысли тоже поднялись к тучам. Может быть, именно поэтому здесь никогда и не бывает настоящего солнечного света: слишком много тяжелых снов, слишком много мыслей поднимается к вечно серому небу. Жители Ньюдона спрятались за своими окошечками, словно напуганные маленькие зверьки.
   Повсюду идет бесконечный дождь, а в уютном бархате своих гнездышек парламентеры эльфы и их коллеги, карлики и люди, пуская дым толстых сигар, заблудились в собственных праздных мыслях. Несколько в стороне стоит Часовая башня, и бронзовые стрелки ее часов, смело подставив себя ледяному ветру, бодрствуют над крышами города, будто некий маяк.
   Несколько дальше поднимается дворец Броад-ин-Гхам, его длинные остроконечные шпили возвышаются над Ньюдоном, а мостики и причудливые башенки образуют на фоне розового камня зубастую паутину. На балконе стоит королева, собственной персоной — огромная, пережевывающая цветы мяты, и любуется зрелищем: нескончаемый поток воды, а в небе проплывают, словно киты, огромные толстенные тучи, возможно, это просто ее собственные думы. Дождь совершенно не трогает царственную особу: Ее Величество любит прогуливаться обнаженной, неся по висячим садам дворца четыреста фунтов жирной плоти. Но этот серый пейзаж — сама грусть! Однако для человека со вкусом, тем более с королевским вкусом, отсутствие бледных, желтовато-красных или кровавых роз может оказаться той самой причиной, которая погасит свет дня. Королева Астория уже готова была дернуть шнурок звонка и попросить что-нибудь с этим сделать.
   А в других местах, дальше на восток, например в Спиталфилде или в Блекчапеле, банды зеленоватых гоблинов болтаются, выкрикивая непристойности, и пинают фонари: там нет никаких звонков и шнурков от них, за которые можно было бы дернуть.
   Остановившись на середине моста Брукстоун, Глоин Мак-Коугх какое-то время принюхивался к влажному воздуху, а потом перегнулся через перила и взглянул на Монстра Тамсона. Огромная и медлительная река прокладывала путь своим широким величественным водам по самому центру Ньюдона.
   По поводу этой реки существует легенда, одна странная теория, по которой река является в какой-то мере живым существом. Очередная глупая выдумка театраломанов, видимо, придающая соли их существованию. Этим типам давно пора прекратить читать Греймерси и успокоиться, подумал Мак-Коугх, переходя мост. Нет ничего удивительного в том, что Джон чувствует себя лишним в подобной компании. Ты только подумай, мир — сцена. Мир — это кровать, вот так! Огромная кровать с лежащим на ней карликом.
   Глоин широким метафизическим зевком отогнал эти глубокие и опасные мысли, и улыбнулся. Сейчас он вернется к себе домой, посадит семена и закурит большую трубку.
   И наконец-то почувствует себя хорошо.

Это всего лишь шляпа

   Я со всей очевидностью провалил самоубийство.
   На самом деле, мне просто не дали времени осуществить свой план. В тот самый момент, когда я уже собрался опрыскать себя бренди и зажечь спичку, в мою дверь позвонил этот великий придурок — эльф Вауган Ориель. Воспитание не позволило мне оставить его стоять под дождем.
   С тяжелым вздохом я пошел открывать дверь. К тому времени Пруди уже ушла, и мне пришлось самому семенить по длинному коридору. Ориель стоял перед входной дверью с идиотской улыбкой на лице, держа в руках дурацкий цилиндр. Его длинные фиолетовые волосы были насквозь промокшими, впрочем, точно так же как и костюм, шелковая рубашка и шерстяное пальто с клетчатыми отворотами, очевидно купленное по золотой цене в «Вери фэари граунд».
   — Ориель, — сказал я, — каким ветром тебя сюда занесло?
   Он продолжал стоять на пороге все с той же идиотской улыбкой на лице, не обращая никакого внимания на проливной дождь.
   — Привет, Джон Мун, заплесневелая ты старая крыса!
   — Сам такой. Не хочешь ли зайти?
   — …
   — Я говорю: «Не хочешь ли зайти?»
   — Ты ничего не замечаешь?
   Вид у Ориеля был ужасно разочарованный.
   Я внимательно его осмотрел. К чему он клонит?
   — Ну ладно, вижу, что ты… ну… совсем промок?
   Он пожал плечами.
   — Мне надо бы уже привыкнуть к твоим афоризмам, — тяжело вздохнув, назойливый приятель энергично сунул мне в нос мокрый цилиндр. — А это что, это что, по-твоему?
   — Это всего лишь шляпа, — ответил я.
   — Именно так.
   — А ты чего хотел?
   — Джон, — начал он и вошел в прихожую, даже не вытирая ноги, — Джон, сегодня утром эта шляпа была цвета морской волны. Слушай, а где Пруди?
   — Отправилась на пьянку, — ответил я, проводя его в комнату. — Цвета морской волны, говоришь?
   Ориель окаменел в явно оскорбленной позе.
   — Ты что же, ничего не видишь? Теперь она черная.
   — Ну и великолепно, — ответил я, взяв цилиндр. — Но, видишь ли, мне кажется, что она больше похожа на шляпу цвета морской волны.
   Он вырвал цилиндр у меня из рук.
   — Просто не понимаю, как только ты можешь… Что?
   — Она цвета морской волны, — повторил я. — Твоя шляпа цвета морской волны. А вовсе не черная.
   Обалдевший эльф поднял цилиндр повыше и уставился на него, нахмурив брови.
   — Цвета морской волны?
   — Определенно.
   — Но с оттенком черного.
   — Цвета морской волны, — настаивал я. — К тому же очень плохо сшитая. У кого ты ее заказывал?
   Какое-то время он посвистывал сквозь зубы, затем начал оглядываться в поисках места, куда можно было бы себя уронить. Наконец Ориель выбрал для этого мое любимое кожаное кресло.
   — Я бы с удовольствием выпил немножечко бренди, — сказал он.
   Мне оставалось только отправиться на кухню. Там с оскорбленным видом меня ожидала оставленная бутылка. Ко времени моего возвращения в комнату Вауган Ориель превратился в огромный разваливающийся каркас, у ног которого стоял цилиндр. Я протянул ему бутылку. Он дрожащими руками взял стакан и осушил одним глотком, глаза его смотрели куда-то в даль. Можно было сказать, что эльф постарел на двадцать лет.
   — Знаешь, — сказал я, — возможно, это была ошибка, моя ошибка. Кажется, она настоящего черного цвета.
   — М-м-м?
   — Твоя шляпа, — уточнил я, поднимая предмет преступления. — На самом деле это не так уж и важно. Цвет морской волны в действительности просто одна из разновидностей радикального черного цвета.
   — Угу, — вздохнул Ориель, откидываясь в кресле.
   Цилиндр был возвращен на пол.
   — Я полное ничтожество, — продолжил эльф. — Ничтожество, ничтожество. Самое настоящее оскорбление для всех законов магии. Это просто поразительно. Через три дня у меня экзамен за первый курс, а я не могу изменить цвет собственной шляпы.
   На это было нечего ответить. Каждый год разыгрывалась одна и та же комедия.
   Ориель отправлялся сдавать экзамены за первый курс и с треском проваливался.
   Насколько мне известно, он был единственным представителем своей расы до такой степени неспособным к практическим приемам искусства магии. Его уровень некомпетентности уже сам по себе являлся чудом.
   На данный момент я прекрасно знал, что меня ожидает дальше: он снова провалится (экзамен за первый курс заключался в том, что надо было подняться в воздух и перевернуть вокруг себя стол весом в восемьсот фунтов). А мне придется, о ужас, там присутствовать для того, чтобы собирать обломки. Одна только мысль о перспективе утешать этого двоечника ввергала меня в уныние.
   И все же он, со спутанными мокрыми волосами, чересчур длинными штанами и высоким цилиндром цвета морской волны, вызывал во мне какую-то жалость. С другой стороны, Ориель начал меня раздражать и действовать на нервы. Черт подери, он что, не может понять — я нахожусь на пороге смерти? Разве нельзя его попросить хоть немного подумать о моих собственных проблемах?
   — Очень хорошо. Большое спасибо.
   Эльф открыл один остекленевший глаз.
   — Что?
   — Извини. Я знаю, что ты просишь от меня только то, что в моих силах.
   — Да? О, нет, нет. Это было бы слишком большим свинством по отношению к тебе, разве не так?
   — Не имеет значения.
   Вауган был настоящим мастером переводить разговор на другую тему. Он поднялся, вытянулся на своих длинных ногах и осмотрел мою комнату и выставленные там ценности (несколько вымпелов за честную игру, да еще подаренную мне матерью вазу, мою гордость) с совершенно безразличным видом.
   — Я стою на пороге смерти, — заявил он, зевая. — И с удовольствием выпил бы еще стаканчик этой гадости.
   Пришлось налить ему следующий стаканчик бренди, который он осушил гораздо быстрее, чем первый. Я собрался задуматься над некоторыми серьезными вещами, но тут, к моему удивлению, Ориель обнял меня, а потом в течение целой минуты крепко держал за плечи, внимательно глядя мне в глаза.
   — В этом городе не бары, а пустое место, — грустно пробормотал он.
   Я кивком согласился с ним.
   — Меня можно только пожалеть, — продолжал эльф.
   Я безуспешно попытался высвободиться из его объятий.
   — Ты просто ходячая катастрофа, старый бобер.
   — Может, обойдешься без подобных замечаний? — заметил я.
   — Не имеет значения. Знаешь, мне довелось прочитать твое интервью в «Утре волшебника».
   — Ну и?
   Он снова уселся в кресле и с удовольствием вытянулся, ища взглядом бутылку бренди, предусмотрительно спрятанную мной за спину.
   — Смех, да и только, — улыбнулся Вауган. — Ради всех Трех Матерей, я просто умираю от жажды.
   Где-то на северной стороне раздался удар грома. Я подумал о том матче, который ожидает меня сегодня вечером. Почва вся размокла. В игре с Потрошителями это, возможно, будет нам на руку. Живые мертвецы, ощутив такую влажность, определенно с ума от радости не сойдут.
   — Вас сегодня разнесут в пух и прах, — весело заверил эльф, рассматривая лепку на потолке. — Ну-ка, старый таракан, достань из тайника свою бутылочку. Твои прогнозы, фу-у-у… Как бы мне развеселиться! У тебя нет сигары или чего-нибудь в этом роде?
   — Ориель!
   — М-м-м?
   — Можно поинтересоваться, почему ты сюда пришел?
   — На улице дождь, — ответил эльф. — Эх, старый скарабей, мне просто надо с кем-то поговорить, ясно?
   — Еще бы не ясно. Вот уже пять лет как…
   — Только ты один меня понимаешь, знаешь об этом? Мой папаша обещал снять меня с довольствия, если я провалю этот экзамен.
   — Это уже третий раз как он…
   — И поверь мне, это не та угроза, которую отец так просто забудет.
   — Может и так, — согласился я. — Но знаешь, через четыре часа у меня матч, и если мы его проиграем…
   — Только ты, ты, ты один, — простонал эльф, поднимая цилиндр. — Черт подери, эта сволочь прекрасного цвета морской волны. Никогда в жизни не видел более настоящего цвета морской волны, а поверь мне, я все же успел достаточно пожить. Так где та сигара, которую ты мне обещал?
   — Ориель, но…
   — Через три дня, — продолжал он, не обращая на меня никакого внимания. — Через три дня или пан, или пропал. Взлет и падение. На крутящемся камне мох не нарастает.
   Сколько в кувшин не лей воды…
   — Ради всех дьяволов ада, Ориель! — воскликнул я и внезапно вынул из-за спины бутылку с бренди. — Вся моя карьера зависит от того, как мы сыграем сегодня вечером, ты меня слышишь?
   Он уставился на меня так, словно пытался решить какую-то задачу. Я поднес ко рту бутылку и сделал большой глоток. Не существует ни одного способа удивить этого придурка.
   — Да?
   — Итак, я… я тебе очень благодарен за то, что ты хоть немного заинтересовался моим ближайшим будущим, и перестал тянуть время, так как… так как…
   — Так как что?
   Он поднял на меня большие изумленные глаза.
   Я припомнил заповеди очень секретной Всеведущей Федерации. Во всяком случае, движение — это единственное оставленное тебе удовольствие.
   — Так как…
   Перед глазами встала очень соблазнительная картина: я разбиваю об стол бутылку и выливаю оставшееся содержимое на голову этому кретину. Я слушал, как эльф распинается на тему, что он неудачник и непременно завалит свой экзамен, которому посвятил целых три жизни. И мысленно представлял себе новую картину, как я закатываю ему здоровенную пощечину, вышвыриваю гада на улицу и предупреждаю, чтобы и ноги его больше не было в моем доме. Да, черт бы все это побрал, тысячу раз. Да, настало время преподать ему хороший урок, который он вполне заслужил. Я закрыл глаза и глубоко вздохнул.
   — Ну ладно, хочешь два билета на сегодняшний матч?

Что за город?

   Всего несколько часов до встречи. Потерянный друг, неудавшееся самоубийство.
   Джон Мун и его веселая каждодневная рутина. Я провожу пальцем по краешку прекрасных светлых усов и беру расписанный по датам перечень последних игр, но тут же сбиваюсь со счета и отказываюсь от этого соблазна. В одном можно быть уверенным: смерти я не нужен. Очень хорошо. Она об этом еще пожалеет.
   Положительный момент: умница Вауган Ориель решил навестить родные пенаты.
   — Пожелай мне удачи, — попросил он меня, стоя на крыльце.
   — Ты что, издеваешься?