Страница:
Мой увлекающийся бодибилдингом заместитель только что развелся и отпраздновал это событие, поменяв "мустанг" на красный "корвет".
– Вообще-то хорошая идея, – сухо ответила я. – При условии, что у вас восьмицилиндровый мотор.
– Да-да, понимаю. В случае чего вызовите меня. Как туда добраться, знаете?
– Знаю.
Дорога привела меня на юг почти до Питерсберга, потом я повернула и, миновав дворы фабрики "Филип Моррис", переехала через железные пути. Узкое шоссе вывело меня к пустырю, заросшему травой и кустарником, который внезапно заканчивался пропускным пунктом охраны. Впечатление было такое, словно пересекаешь границу недружественной страны. За КПП тянулись железные подъездные пути и сотни грузовых оранжевых контейнеров, стоявших друг на друге в три-четыре ряда. Из будки вышел охранник, очевидно, слишком серьезно воспринимавший свою работу. Я опустила окно.
– Чем могу помочь, мэм? – спросил он по-военному твердо.
– Я доктор Кей Скарпетта.
– К кому вы?
– Приехала, потому что здесь обнаружили труп. Я судмедэксперт, – объяснила я и показала свои документы. Он взял их в руки и тщательно изучил. У меня возникло ощущение, что он не знает, что такое судмедэксперт, но не собирается об этом спрашивать.
– Значит, вы главная, – сказал он, отдавая потертый черный бумажник с удостоверением. – Главная где?
– Я главный судебно-медицинский эксперт штата Виргиния. Меня ждет полиция.
Он отступил в будку, начал куда-то звонить, а мое нетерпение росло. Каждый раз, когда попадаю в охраняемую зону, мне приходится проходить через эту процедуру. Раньше я считала, что причина заключается в том, что я женщина, и сначала это, вероятно, было правдой. Теперь я верю, что это из-за терроризма, преступности и судебных процессов. Охранник записал марку машины и номер. Он передал листок бумаги, чтобы я расписалась, и пропуск для посетителей, который я не пристегнула.
– Видите ту сосну? – произнес он, указывая рукой.
– Я вижу несколько сосен.
– Маленькая, изогнутая? Рядом с ней повернете налево и направитесь к океану, – пояснил он. – Счастливого пути.
Я поехала мимо огромных трейлеров, припаркованных тут и там, красных кирпичных зданий с надписями "Таможенная служба США" и "Федеральный морской терминал". Сам порт представлял собой ряды гигантских складов с оранжевыми контейнерами, выстроившимися у погрузочных платформ, как животные, кормящиеся у корыта. За пристанью, в устье реки Джеймс пришвартовались два контейнеровоза, "Евроклип" и "Сириус", каждый был вдвое длиннее футбольного поля. Над открытыми люками размером с хороший бассейн грохотали портовые краны высотой в несколько сот футов.
Желтые ленты, укрепленные на дорожных ограничителях, окружали стоявший на платформе контейнер. Рядом никого не было. Я почти не заметила признаков присутствия полиции, кроме служебного синего "шевроле" на бетонированной площадке перед доками. Водитель, сидя за рулем, разговаривал с мужчиной в белой рубашке и галстуке. Вся работа остановилась. Грузчики в касках и жилетах с отражательными полосами скучали, попивая газировку, минеральную воду, или курили.
Я набрала номер своего отдела и попросила Филдинга.
– Во сколько нас известили о трупе?
– Подождите. Сейчас проверю. – Послышался шелест бумаг. – В десять пятьдесят три.
– А во сколько его нашли?
– Гм, кажется, Андерсон этого не знала.
– Как она могла этого не знать?
– Как я уже говорил, она новенькая.
– Филдинг, я не вижу ни одного полицейского, кроме нее... по крайней мере я подозреваю, что это она. Что точно она сказала, когда сообщила о трупе?
– Разложился; она просила, чтобы на место выехали именно вы.
– Специально запросила меня?
– Ну конечно. Вас просят все. Здесь ничего нового. Но она сообщила, что вас посоветовал вызвать Марино.
– Марино? – удивленно спросила я. – Марино сказал, чтобы она вызвала меня?
– Да. Я подумал, он поступил достаточно бесцеремонно.
Я вспомнила, что Марино собирался появиться на месте преступления, и рассердилась еще больше. Он поручает какой-то новенькой практически командовать мной, а если он сочтет нужным, то подъедет и посмотрит, как мы справляемся.
– Филдинг, когда вы в последний раз разговаривали с ним? – спросила я.
– Несколько недель назад. Надо сказать, он меня разозлил.
– Но не так, как разозлюсь я, когда он наконец решит показаться здесь, – пообещала я.
Докеры наблюдали, как я вылезла из машины и открыла багажник. Я вынула чемодан с рабочими принадлежностями, комбинезон с кроссовками и, пока шла к немаркированной полицейской машине, чувствовала, как меня словно ощупывают глазами, поэтому с каждым шагом все больше раздражалась. Неудобство доставлял и тяжелый чемодан, стучавший по ноге.
Мужчина в рубашке и галстуке, закрыв глаза от солнца, с несчастным видом смотрел, как медленно кружатся над портом два вертолета с телевизионщиками. Ему явно было жарко.
– Проклятые репортеры, – пробормотал он, переводя на меня взгляд.
– Я ищу детектива, который отвечает за место преступления.
– Это я, – раздался женский голос из "шевроле".
Я наклонилась и посмотрела в окно на сидевшую за рулем молодую женщину. У нее был темный загар, коротко остриженные, зачесанные назад каштановые волосы, прямой нос и твердый подбородок. Глаза смотрели жестко. Детектив Андерсон была одета в потертые джинсы-клеш, зашнурованные черные кожаные ботинки и белую футболку. Она носила пистолет на бедре, полицейский значок на цепочке был спрятан под футболкой. Вовсю работал кондиционер, легкий рок из радиоприемника смешивался с переговорами по рации.
– Детектив Андерсон? – спросила я.
– Рене Андерсон. Собственной персоной. А вы, наверное, док, о которой я так много слышала, – сказала она с высокомерием, свойственным, по моему мнению, большинству людей, не знающих своего дела.
– Я Джо Шоу, управляющий портом, – представился мужчина. – Должно быть, это насчет вас звонила охрана.
Он был примерно моего возраста, блондин с ярко-голубыми глазами и морщинами от слишком частого пребывания на солнце. По его виду можно было догадаться, что он ненавидит Андерсон и все, что случилось этим днем.
– Можете рассказать что-нибудь полезное, прежде чем я приступлю к работе? – спросила я у Андерсон, стараясь перекрыть шум кондиционера и рокот вертолетов. – Например, почему это место не охраняют полицейские?
– Они мне не нужны, – ответила она, открывая дверцу. – Сюда не так просто проникнуть, как вы могли заметить.
Я поставила рабочий чемодан на землю. Когда Андерсон подошла ко мне, я была поражена ее миниатюрностью.
– Я немногое могу рассказать, – заметила она. – Сами все видите. Контейнер с протухшим трупом внутри.
– Нет, вы многое можете мне рассказать, детектив Андерсон. Как было обнаружено тело и когда? Видели ли вы его? Подходил ли кто-нибудь к нему? Не уничтожены ли улики на месте преступления? На последний вопрос вам лучше ответить отрицательно, иначе будете виноваты лично.
Она рассмеялась. Я начала натягивать комбинезон.
– Никому и в голову не пришло подходить близко, – произнесла она. – На это просто нет охотников.
– Чтобы узнать, что находится в контейнере, необязательно в него заходить, – прибавил Шоу.
Я сменила обувь на черные кроссовки и натянула бейсболку. Андерсон широко раскрытыми глазами смотрела на мой "мерседес".
– Может, мне тоже пойти работать в полицию штата? – ухмыльнулась она.
Я смерила ее взглядом и посоветовала:
– Если собираетесь входить внутрь, предлагаю переодеться.
– Мне нужно сделать пару звонков, – сказала Андерсон и отошла.
– Не люблю советовать людям, как нужно выполнять их работу, – осторожно произнес Шоу, – но что, черт возьми, здесь происходит? У нас в порту покойник, а копы присылают эту маленькую дрянь!
Желваки у него играли, со лба скатывался пот.
– Знаете, в нашем деле много не заработаешь, если не крутиться. Однако прошло уже два с половиной часа, и ничего еще не крутится.
Он изо всех сил старался не выругаться при мне.
– Мне, конечно, жаль умершего, – продолжил он, – но очень хотелось бы, чтобы вы сделали все, что требуется, и уехали. – Шоу снова сердито посмотрел на небо. – Это касается и журналистов.
– Мистер Шоу, – спросила я, – что перевозили в контейнере?
– Немецкое фотооборудование. Вам следует знать, что пломба на контейнере не повреждена, поэтому не похоже, чтобы кто-то трогал груз.
– Контейнер пломбирует отправитель?
– Да.
– Это означает, что, когда корабль отплыл, тело, живое или мертвое, скорее всего находилось внутри?
– Похоже на то. Номера соответствуют зарегистрированным на таможне, внешне – ничего необычного. Кстати, груз растаможен пять дней назад. Поэтому мы сразу поставили его на платформу. Потом почуяли запах и поняли, что контейнер никуда не поедет.
Я оглянулась, стараясь охватить взглядом всю сцену. Легкий ветерок зазвенел цепями кранов, которые выгружали из "Евроклипа" стальные балки из трех трюмов одновременно, пока работа, как по команде, не прекратилась. Автопогрузчики и грузовые автомобили тоже были остановлены. Докерам и экипажам ничего не оставалось делать, кроме как глазеть на нас.
Некоторые смотрели с бортов и через окна корабельных надстроек. От покрытого нефтяными пятнами асфальта и разбросанных тут и там деревянных рам и растяжек поднимался жар, на переезде за складами лязгал и скрипел маневровый тепловоз. Всюду чувствовался сильный запах креозота, но и он не мог перебить витавшего как дым смрада гниющей человеческой плоти.
– Откуда прибыл корабль? – спросила я Шоу, заметив, что рядом с моим "мерседесом" припарковалась полицейская машина.
– Два месяца назад из Антверпена, – ответил тот, глядя на "Сириус" и "Евроклип". – Корабль под иностранным флагом, как и все остальные. Американский флаг мы видим, только если его поднимают из вежливости, – добавил он с некоторой долей огорчения.
Человек, стоящий на палубе по правому борту "Евроклипа", рассматривал нас в бинокль. Мне показалось странным, что в такую теплую погоду он одет в рубашку с длинными рукавами и длинные брюки.
– Черт, какое яркое солнце. – Шоу щурился от бьющего в глаза света.
– Что насчет безбилетников? – задала вопрос я, хотя не могла представить никого, кто захотел бы прятаться в запертом контейнере на протяжении двухнедельного путешествия в открытом море.
– Ни разу не слышал ни об одном безбилетнике. Кроме того, мы не первый порт, куда заходило это судно. Портом назначения был Честер, штат Пенсильвания. Большинство кораблей ходят из Антверпена в Честер, потом сюда, а от нас – прямиком в Антверпен. Безбилетник скорее всего сойдет в Честере, вместо того чтобы ждать до Ричмонда. У нас специализированный, малопосещаемый порт, доктор Скарпетта.
Я с изумлением увидела, как из только что припарковавшегося патрульного автомобиля выбрался Пит Марино.
– В прошлом году к нам зашли около ста двадцати океанских кораблей и барж, – продолжал говорить Шоу.
Марино был детективом все то время, которое я его знала. Мне никогда раньше не приходилось видеть его в форме.
– Если бы я оказался на его месте или был нелегальным иммигрантом, то стараясь покинуть судно, выбрал бы крупный порт, такой как Майами или Лос-Анджелес – там можно легко затеряться.
К нам, жуя резинку, подошла Андерсон.
– Дело в том, что мы срываем пломбу и открываем контейнер, только если подозреваем, что там находится нелегальный груз: наркотики, незадекларированные товары. Чтобы поддерживать порядок, мы время от времени выбираем корабль и проводим полный досмотр.
– Хорошо, что мне больше не приходится одеваться как он, – заметила Андерсон, когда Марино с самоуверенным воинственным видом направился в нашу сторону. Он всегда вел себя подобным образом, когда чувствовал нерешительность или находился в особенно отвратительном настроении.
– Почему он в форме?
– Его перевели в другой отдел.
– Ясно.
– С тех пор как управление возглавила заместитель шефа полиции Брей, у нас много перемен, – сказала Андерсон, как будто гордилась этим фактом.
Я не могла себе представить, зачем кому-то понадобилось переводить обратно в патрульные такого опытного полицейского. Интересно, когда это случилось? Мне было обидно, что Марино не поставил меня в известность, и стыдно, что я не узнала об этом сама. Прошло несколько недель, может быть, месяц, с тех пор, как я ему звонила в последний раз, чтобы узнать, как идут дела. Не могла вспомнить, когда приглашала заглянуть ко мне в отдел на чашечку кофе или домой на ужин.
– Что происходит? – угрюмо спросил Марино, вместо того чтобы поздороваться.
На Андерсон он даже не взглянул.
– Меня зовут Джо Шоу. Как поживаете?
– Как полное дерьмо, – недовольно ответил Марино. – Андерсон, ты одна решила расследовать это дело? Или остальные детективы просто не хотят иметь с тобой ничего общего?
Она с ненавистью посмотрела на него. Вынула изо рта резинку и отшвырнула, словно он испортил вкус.
– Забыла пригласить остальных на свой маленький праздник? – в ярости продолжал он.
Марино задыхался в рубашке с короткими рукавами, застегнутой на все пуговицы, и пристегивающемся галстуке. Живот его выпирал из темно-синих форменных брюк и нависал над жестким кожаным ремнем с полным набором полицейского снаряжения: девятимиллиметровым "ЗИГ-зауэр", наручниками, баллончиком с перцовым газом и так далее. Лицо было красным, по нему стекал пот, глаза скрывались за темными очками.
– Нам нужно поговорить, – сказала я Марино.
Попыталась отвести его в сторону, но он остался на месте и вынул сигарету из пачки "Мальборо", которую всегда носил с собой.
– Нравится моя новая форма? – насмешливо спросил он. – Заместитель шефа полиции Брей решила, что мне нужен новый гардероб.
– Марино, вы здесь не нужны, – сказала Андерсон. – Кстати, не вздумайте никому рассказывать даже о том, что собирались побывать здесь.
– Для тебя – капитан Марино. – Он произнес эти слова, выпустив клубы сигаретного дыма. – Выбирай выражения, крошка, потому что я старше тебя по званию.
Шоу безмолвно наблюдал за грубой перепалкой.
– Думаю, что женщин-полицейских уже не называют крошками.
– У вас такое телосложение, – сказала я.
– Чтобы попасть в контейнер, нужно пройти через склад, – вмешался Шоу.
– Пошли.
Он провел нас с Марино через ворота, выходящие на реку. Склад оказался гигантским, тускло освещенным помещением, где витал сладковатый запах табака. На деревянных поддонах лежали тысячи тюков джута и табака, высились горы песка, применяемого при производстве стали, и стояли запчасти, предназначенные для Тринидада, если верить надписям на ящиках, в которые они были упакованы.
Несколькими пролетами дальше, у погрузочной платформы, возвышался контейнер. Чем ближе мы подходили, тем сильнее ощущался запах. Мы остановились у предупреждающей ленты, натянутой поперек открытых дверей контейнера. Зловоние было почти осязаемым и горячим, как будто оно заменило весь кислород, и я приказала своим ощущениям не своевольничать. Начали собираться мухи, их зловещее жужжание напоминало звук радиоуправляемого игрушечного самолетика.
– Когда контейнер открыли, в нем были мухи? – обратилась я к Шоу.
– Не в таком количестве.
– Как близко вы подходили? – спросила я, когда к нам присоединились Марино и Андерсон.
– Достаточно близко.
– Никто не входил внутрь? – мне хотелось удостовериться.
– Гарантирую, мэм. – Его начинал донимать смрад разлагающегося тела. Марино казался к нему безучастным. Он выудил еще одну сигарету и что-то промямлил, щелкая зажигалкой.
– Ну, Андерсон, раз уж ты не посмотрела, надеюсь, это вряд ли может быть корова. А если крупная собака, которую случайно здесь заперли? Вот будет позору, если ты зря притащила сюда дока, не говоря уже обо всей пишущей братии, которая обнаружит, что здесь гниет какой-нибудь бродячий пес с причала.
Мы с ним прекрасно знали, что в контейнере лежит не собака, не свинья и не лошадь. Пока Марино с Андерсон препирались, я открыла чемодан с принадлежностями. Бросила туда ключи от машины и достала несколько пар перчаток и хирургическую маску. Установила на камеру "Никон" вспышку и объектив с фокусным расстоянием 28 миллиметров, зарядила пленку высокой чувствительности, чтобы фотографии получились не слишком зернистыми, и натянула на кроссовки стерильные бахилы.
– Это то же самое, если нас вызывают по поводу смрада в закрытом доме в середине июля. Вначале смотрим в окно. Если нужно, взламываем дверь. Убеждаемся, что там лежит человек, и только после этого вызываем судмедэксперта, – продолжал Марино инструктировать свою новую протеже.
Я поднырнула под желтую ленту ограждения и вступила в темный контейнер. С облегчением увидела, что он только наполовину заполнен аккуратно сложенными белыми коробками, оставляя достаточно места для свободного передвижения. Я водила лучом фонарика из стороны в сторону, перемещаясь в глубь контейнера.
У задней стенки луч осветил нижний ряд коробок, подмоченных красноватой жидкостью, вытекающей из носа и рта разлагающегося трупа. Бахилы неприятно чавкали при каждом шаге. Я повела фонариком выше – по ногам, бедрам, и из темноты возникло раздутое бородатое лицо. Вылезшие из орбит мертвые молочные глаза невидяще уставились в никуда, язык разбух так, что вылезал изо рта, как будто мертвец дразнил меня.
Мертвец был полностью одет, сидел в самом углу, подпираемый двумя стенками контейнера. Ноги вытянуты, руки сложены на коленях и закрыты упавшей сверху коробкой. Я откинула ее в сторону и осмотрела руки, ища травмы, которые говорили бы, что человек защищался, или порезы и сломанные ногти, которые могли означать, что он пытался выцарапать себе спасение. Я не увидела на одежде ни крови, ни признаков очевидных повреждений или борьбы. Поискала остатки пищи или воды, обшарила лучом фонарика стенки, надеясь найти вентиляционные отверстия или дырки, но ничего не обнаружила.
Прошлась между рядами коробок, тщательно осматривая металлический пол в поисках следов обуви. Разумеется, они были повсюду. Очень медленно двигалась на корточках, пока не заболели колени. Нашла пустую пластиковую мусорную корзину. Потом две серебристые монетки. Я нагнулась, чтобы рассмотреть их поближе. Одна была немецкой маркой. Вторую я не узнала.
Марино, стоящий у дверей контейнера, казался маленьким и далеким.
– Возьми ключи от машины – они в чемодане, – позвала я его сквозь хирургическую маску.
– И что? – спросил он, заглядывая внутрь.
– Принеси, пожалуйста, аппаратуру. Мне нужна оптоволоконная насадка и удлинитель. Может быть, мистер Шоу поможет найти заземленную розетку на сто пятнадцать вольт-ампер.
– Обожаю, когда ты ругаешься, – сказал он.
Глава 4
– Вообще-то хорошая идея, – сухо ответила я. – При условии, что у вас восьмицилиндровый мотор.
– Да-да, понимаю. В случае чего вызовите меня. Как туда добраться, знаете?
– Знаю.
Дорога привела меня на юг почти до Питерсберга, потом я повернула и, миновав дворы фабрики "Филип Моррис", переехала через железные пути. Узкое шоссе вывело меня к пустырю, заросшему травой и кустарником, который внезапно заканчивался пропускным пунктом охраны. Впечатление было такое, словно пересекаешь границу недружественной страны. За КПП тянулись железные подъездные пути и сотни грузовых оранжевых контейнеров, стоявших друг на друге в три-четыре ряда. Из будки вышел охранник, очевидно, слишком серьезно воспринимавший свою работу. Я опустила окно.
– Чем могу помочь, мэм? – спросил он по-военному твердо.
– Я доктор Кей Скарпетта.
– К кому вы?
– Приехала, потому что здесь обнаружили труп. Я судмедэксперт, – объяснила я и показала свои документы. Он взял их в руки и тщательно изучил. У меня возникло ощущение, что он не знает, что такое судмедэксперт, но не собирается об этом спрашивать.
– Значит, вы главная, – сказал он, отдавая потертый черный бумажник с удостоверением. – Главная где?
– Я главный судебно-медицинский эксперт штата Виргиния. Меня ждет полиция.
Он отступил в будку, начал куда-то звонить, а мое нетерпение росло. Каждый раз, когда попадаю в охраняемую зону, мне приходится проходить через эту процедуру. Раньше я считала, что причина заключается в том, что я женщина, и сначала это, вероятно, было правдой. Теперь я верю, что это из-за терроризма, преступности и судебных процессов. Охранник записал марку машины и номер. Он передал листок бумаги, чтобы я расписалась, и пропуск для посетителей, который я не пристегнула.
– Видите ту сосну? – произнес он, указывая рукой.
– Я вижу несколько сосен.
– Маленькая, изогнутая? Рядом с ней повернете налево и направитесь к океану, – пояснил он. – Счастливого пути.
Я поехала мимо огромных трейлеров, припаркованных тут и там, красных кирпичных зданий с надписями "Таможенная служба США" и "Федеральный морской терминал". Сам порт представлял собой ряды гигантских складов с оранжевыми контейнерами, выстроившимися у погрузочных платформ, как животные, кормящиеся у корыта. За пристанью, в устье реки Джеймс пришвартовались два контейнеровоза, "Евроклип" и "Сириус", каждый был вдвое длиннее футбольного поля. Над открытыми люками размером с хороший бассейн грохотали портовые краны высотой в несколько сот футов.
Желтые ленты, укрепленные на дорожных ограничителях, окружали стоявший на платформе контейнер. Рядом никого не было. Я почти не заметила признаков присутствия полиции, кроме служебного синего "шевроле" на бетонированной площадке перед доками. Водитель, сидя за рулем, разговаривал с мужчиной в белой рубашке и галстуке. Вся работа остановилась. Грузчики в касках и жилетах с отражательными полосами скучали, попивая газировку, минеральную воду, или курили.
Я набрала номер своего отдела и попросила Филдинга.
– Во сколько нас известили о трупе?
– Подождите. Сейчас проверю. – Послышался шелест бумаг. – В десять пятьдесят три.
– А во сколько его нашли?
– Гм, кажется, Андерсон этого не знала.
– Как она могла этого не знать?
– Как я уже говорил, она новенькая.
– Филдинг, я не вижу ни одного полицейского, кроме нее... по крайней мере я подозреваю, что это она. Что точно она сказала, когда сообщила о трупе?
– Разложился; она просила, чтобы на место выехали именно вы.
– Специально запросила меня?
– Ну конечно. Вас просят все. Здесь ничего нового. Но она сообщила, что вас посоветовал вызвать Марино.
– Марино? – удивленно спросила я. – Марино сказал, чтобы она вызвала меня?
– Да. Я подумал, он поступил достаточно бесцеремонно.
Я вспомнила, что Марино собирался появиться на месте преступления, и рассердилась еще больше. Он поручает какой-то новенькой практически командовать мной, а если он сочтет нужным, то подъедет и посмотрит, как мы справляемся.
– Филдинг, когда вы в последний раз разговаривали с ним? – спросила я.
– Несколько недель назад. Надо сказать, он меня разозлил.
– Но не так, как разозлюсь я, когда он наконец решит показаться здесь, – пообещала я.
Докеры наблюдали, как я вылезла из машины и открыла багажник. Я вынула чемодан с рабочими принадлежностями, комбинезон с кроссовками и, пока шла к немаркированной полицейской машине, чувствовала, как меня словно ощупывают глазами, поэтому с каждым шагом все больше раздражалась. Неудобство доставлял и тяжелый чемодан, стучавший по ноге.
Мужчина в рубашке и галстуке, закрыв глаза от солнца, с несчастным видом смотрел, как медленно кружатся над портом два вертолета с телевизионщиками. Ему явно было жарко.
– Проклятые репортеры, – пробормотал он, переводя на меня взгляд.
– Я ищу детектива, который отвечает за место преступления.
– Это я, – раздался женский голос из "шевроле".
Я наклонилась и посмотрела в окно на сидевшую за рулем молодую женщину. У нее был темный загар, коротко остриженные, зачесанные назад каштановые волосы, прямой нос и твердый подбородок. Глаза смотрели жестко. Детектив Андерсон была одета в потертые джинсы-клеш, зашнурованные черные кожаные ботинки и белую футболку. Она носила пистолет на бедре, полицейский значок на цепочке был спрятан под футболкой. Вовсю работал кондиционер, легкий рок из радиоприемника смешивался с переговорами по рации.
– Детектив Андерсон? – спросила я.
– Рене Андерсон. Собственной персоной. А вы, наверное, док, о которой я так много слышала, – сказала она с высокомерием, свойственным, по моему мнению, большинству людей, не знающих своего дела.
– Я Джо Шоу, управляющий портом, – представился мужчина. – Должно быть, это насчет вас звонила охрана.
Он был примерно моего возраста, блондин с ярко-голубыми глазами и морщинами от слишком частого пребывания на солнце. По его виду можно было догадаться, что он ненавидит Андерсон и все, что случилось этим днем.
– Можете рассказать что-нибудь полезное, прежде чем я приступлю к работе? – спросила я у Андерсон, стараясь перекрыть шум кондиционера и рокот вертолетов. – Например, почему это место не охраняют полицейские?
– Они мне не нужны, – ответила она, открывая дверцу. – Сюда не так просто проникнуть, как вы могли заметить.
Я поставила рабочий чемодан на землю. Когда Андерсон подошла ко мне, я была поражена ее миниатюрностью.
– Я немногое могу рассказать, – заметила она. – Сами все видите. Контейнер с протухшим трупом внутри.
– Нет, вы многое можете мне рассказать, детектив Андерсон. Как было обнаружено тело и когда? Видели ли вы его? Подходил ли кто-нибудь к нему? Не уничтожены ли улики на месте преступления? На последний вопрос вам лучше ответить отрицательно, иначе будете виноваты лично.
Она рассмеялась. Я начала натягивать комбинезон.
– Никому и в голову не пришло подходить близко, – произнесла она. – На это просто нет охотников.
– Чтобы узнать, что находится в контейнере, необязательно в него заходить, – прибавил Шоу.
Я сменила обувь на черные кроссовки и натянула бейсболку. Андерсон широко раскрытыми глазами смотрела на мой "мерседес".
– Может, мне тоже пойти работать в полицию штата? – ухмыльнулась она.
Я смерила ее взглядом и посоветовала:
– Если собираетесь входить внутрь, предлагаю переодеться.
– Мне нужно сделать пару звонков, – сказала Андерсон и отошла.
– Не люблю советовать людям, как нужно выполнять их работу, – осторожно произнес Шоу, – но что, черт возьми, здесь происходит? У нас в порту покойник, а копы присылают эту маленькую дрянь!
Желваки у него играли, со лба скатывался пот.
– Знаете, в нашем деле много не заработаешь, если не крутиться. Однако прошло уже два с половиной часа, и ничего еще не крутится.
Он изо всех сил старался не выругаться при мне.
– Мне, конечно, жаль умершего, – продолжил он, – но очень хотелось бы, чтобы вы сделали все, что требуется, и уехали. – Шоу снова сердито посмотрел на небо. – Это касается и журналистов.
– Мистер Шоу, – спросила я, – что перевозили в контейнере?
– Немецкое фотооборудование. Вам следует знать, что пломба на контейнере не повреждена, поэтому не похоже, чтобы кто-то трогал груз.
– Контейнер пломбирует отправитель?
– Да.
– Это означает, что, когда корабль отплыл, тело, живое или мертвое, скорее всего находилось внутри?
– Похоже на то. Номера соответствуют зарегистрированным на таможне, внешне – ничего необычного. Кстати, груз растаможен пять дней назад. Поэтому мы сразу поставили его на платформу. Потом почуяли запах и поняли, что контейнер никуда не поедет.
Я оглянулась, стараясь охватить взглядом всю сцену. Легкий ветерок зазвенел цепями кранов, которые выгружали из "Евроклипа" стальные балки из трех трюмов одновременно, пока работа, как по команде, не прекратилась. Автопогрузчики и грузовые автомобили тоже были остановлены. Докерам и экипажам ничего не оставалось делать, кроме как глазеть на нас.
Некоторые смотрели с бортов и через окна корабельных надстроек. От покрытого нефтяными пятнами асфальта и разбросанных тут и там деревянных рам и растяжек поднимался жар, на переезде за складами лязгал и скрипел маневровый тепловоз. Всюду чувствовался сильный запах креозота, но и он не мог перебить витавшего как дым смрада гниющей человеческой плоти.
– Откуда прибыл корабль? – спросила я Шоу, заметив, что рядом с моим "мерседесом" припарковалась полицейская машина.
– Два месяца назад из Антверпена, – ответил тот, глядя на "Сириус" и "Евроклип". – Корабль под иностранным флагом, как и все остальные. Американский флаг мы видим, только если его поднимают из вежливости, – добавил он с некоторой долей огорчения.
Человек, стоящий на палубе по правому борту "Евроклипа", рассматривал нас в бинокль. Мне показалось странным, что в такую теплую погоду он одет в рубашку с длинными рукавами и длинные брюки.
– Черт, какое яркое солнце. – Шоу щурился от бьющего в глаза света.
– Что насчет безбилетников? – задала вопрос я, хотя не могла представить никого, кто захотел бы прятаться в запертом контейнере на протяжении двухнедельного путешествия в открытом море.
– Ни разу не слышал ни об одном безбилетнике. Кроме того, мы не первый порт, куда заходило это судно. Портом назначения был Честер, штат Пенсильвания. Большинство кораблей ходят из Антверпена в Честер, потом сюда, а от нас – прямиком в Антверпен. Безбилетник скорее всего сойдет в Честере, вместо того чтобы ждать до Ричмонда. У нас специализированный, малопосещаемый порт, доктор Скарпетта.
Я с изумлением увидела, как из только что припарковавшегося патрульного автомобиля выбрался Пит Марино.
– В прошлом году к нам зашли около ста двадцати океанских кораблей и барж, – продолжал говорить Шоу.
Марино был детективом все то время, которое я его знала. Мне никогда раньше не приходилось видеть его в форме.
– Если бы я оказался на его месте или был нелегальным иммигрантом, то стараясь покинуть судно, выбрал бы крупный порт, такой как Майами или Лос-Анджелес – там можно легко затеряться.
К нам, жуя резинку, подошла Андерсон.
– Дело в том, что мы срываем пломбу и открываем контейнер, только если подозреваем, что там находится нелегальный груз: наркотики, незадекларированные товары. Чтобы поддерживать порядок, мы время от времени выбираем корабль и проводим полный досмотр.
– Хорошо, что мне больше не приходится одеваться как он, – заметила Андерсон, когда Марино с самоуверенным воинственным видом направился в нашу сторону. Он всегда вел себя подобным образом, когда чувствовал нерешительность или находился в особенно отвратительном настроении.
– Почему он в форме?
– Его перевели в другой отдел.
– Ясно.
– С тех пор как управление возглавила заместитель шефа полиции Брей, у нас много перемен, – сказала Андерсон, как будто гордилась этим фактом.
Я не могла себе представить, зачем кому-то понадобилось переводить обратно в патрульные такого опытного полицейского. Интересно, когда это случилось? Мне было обидно, что Марино не поставил меня в известность, и стыдно, что я не узнала об этом сама. Прошло несколько недель, может быть, месяц, с тех пор, как я ему звонила в последний раз, чтобы узнать, как идут дела. Не могла вспомнить, когда приглашала заглянуть ко мне в отдел на чашечку кофе или домой на ужин.
– Что происходит? – угрюмо спросил Марино, вместо того чтобы поздороваться.
На Андерсон он даже не взглянул.
– Меня зовут Джо Шоу. Как поживаете?
– Как полное дерьмо, – недовольно ответил Марино. – Андерсон, ты одна решила расследовать это дело? Или остальные детективы просто не хотят иметь с тобой ничего общего?
Она с ненавистью посмотрела на него. Вынула изо рта резинку и отшвырнула, словно он испортил вкус.
– Забыла пригласить остальных на свой маленький праздник? – в ярости продолжал он.
Марино задыхался в рубашке с короткими рукавами, застегнутой на все пуговицы, и пристегивающемся галстуке. Живот его выпирал из темно-синих форменных брюк и нависал над жестким кожаным ремнем с полным набором полицейского снаряжения: девятимиллиметровым "ЗИГ-зауэр", наручниками, баллончиком с перцовым газом и так далее. Лицо было красным, по нему стекал пот, глаза скрывались за темными очками.
– Нам нужно поговорить, – сказала я Марино.
Попыталась отвести его в сторону, но он остался на месте и вынул сигарету из пачки "Мальборо", которую всегда носил с собой.
– Нравится моя новая форма? – насмешливо спросил он. – Заместитель шефа полиции Брей решила, что мне нужен новый гардероб.
– Марино, вы здесь не нужны, – сказала Андерсон. – Кстати, не вздумайте никому рассказывать даже о том, что собирались побывать здесь.
– Для тебя – капитан Марино. – Он произнес эти слова, выпустив клубы сигаретного дыма. – Выбирай выражения, крошка, потому что я старше тебя по званию.
Шоу безмолвно наблюдал за грубой перепалкой.
– Думаю, что женщин-полицейских уже не называют крошками.
– У вас такое телосложение, – сказала я.
– Чтобы попасть в контейнер, нужно пройти через склад, – вмешался Шоу.
– Пошли.
Он провел нас с Марино через ворота, выходящие на реку. Склад оказался гигантским, тускло освещенным помещением, где витал сладковатый запах табака. На деревянных поддонах лежали тысячи тюков джута и табака, высились горы песка, применяемого при производстве стали, и стояли запчасти, предназначенные для Тринидада, если верить надписям на ящиках, в которые они были упакованы.
Несколькими пролетами дальше, у погрузочной платформы, возвышался контейнер. Чем ближе мы подходили, тем сильнее ощущался запах. Мы остановились у предупреждающей ленты, натянутой поперек открытых дверей контейнера. Зловоние было почти осязаемым и горячим, как будто оно заменило весь кислород, и я приказала своим ощущениям не своевольничать. Начали собираться мухи, их зловещее жужжание напоминало звук радиоуправляемого игрушечного самолетика.
– Когда контейнер открыли, в нем были мухи? – обратилась я к Шоу.
– Не в таком количестве.
– Как близко вы подходили? – спросила я, когда к нам присоединились Марино и Андерсон.
– Достаточно близко.
– Никто не входил внутрь? – мне хотелось удостовериться.
– Гарантирую, мэм. – Его начинал донимать смрад разлагающегося тела. Марино казался к нему безучастным. Он выудил еще одну сигарету и что-то промямлил, щелкая зажигалкой.
– Ну, Андерсон, раз уж ты не посмотрела, надеюсь, это вряд ли может быть корова. А если крупная собака, которую случайно здесь заперли? Вот будет позору, если ты зря притащила сюда дока, не говоря уже обо всей пишущей братии, которая обнаружит, что здесь гниет какой-нибудь бродячий пес с причала.
Мы с ним прекрасно знали, что в контейнере лежит не собака, не свинья и не лошадь. Пока Марино с Андерсон препирались, я открыла чемодан с принадлежностями. Бросила туда ключи от машины и достала несколько пар перчаток и хирургическую маску. Установила на камеру "Никон" вспышку и объектив с фокусным расстоянием 28 миллиметров, зарядила пленку высокой чувствительности, чтобы фотографии получились не слишком зернистыми, и натянула на кроссовки стерильные бахилы.
– Это то же самое, если нас вызывают по поводу смрада в закрытом доме в середине июля. Вначале смотрим в окно. Если нужно, взламываем дверь. Убеждаемся, что там лежит человек, и только после этого вызываем судмедэксперта, – продолжал Марино инструктировать свою новую протеже.
Я поднырнула под желтую ленту ограждения и вступила в темный контейнер. С облегчением увидела, что он только наполовину заполнен аккуратно сложенными белыми коробками, оставляя достаточно места для свободного передвижения. Я водила лучом фонарика из стороны в сторону, перемещаясь в глубь контейнера.
У задней стенки луч осветил нижний ряд коробок, подмоченных красноватой жидкостью, вытекающей из носа и рта разлагающегося трупа. Бахилы неприятно чавкали при каждом шаге. Я повела фонариком выше – по ногам, бедрам, и из темноты возникло раздутое бородатое лицо. Вылезшие из орбит мертвые молочные глаза невидяще уставились в никуда, язык разбух так, что вылезал изо рта, как будто мертвец дразнил меня.
Мертвец был полностью одет, сидел в самом углу, подпираемый двумя стенками контейнера. Ноги вытянуты, руки сложены на коленях и закрыты упавшей сверху коробкой. Я откинула ее в сторону и осмотрела руки, ища травмы, которые говорили бы, что человек защищался, или порезы и сломанные ногти, которые могли означать, что он пытался выцарапать себе спасение. Я не увидела на одежде ни крови, ни признаков очевидных повреждений или борьбы. Поискала остатки пищи или воды, обшарила лучом фонарика стенки, надеясь найти вентиляционные отверстия или дырки, но ничего не обнаружила.
Прошлась между рядами коробок, тщательно осматривая металлический пол в поисках следов обуви. Разумеется, они были повсюду. Очень медленно двигалась на корточках, пока не заболели колени. Нашла пустую пластиковую мусорную корзину. Потом две серебристые монетки. Я нагнулась, чтобы рассмотреть их поближе. Одна была немецкой маркой. Вторую я не узнала.
Марино, стоящий у дверей контейнера, казался маленьким и далеким.
– Возьми ключи от машины – они в чемодане, – позвала я его сквозь хирургическую маску.
– И что? – спросил он, заглядывая внутрь.
– Принеси, пожалуйста, аппаратуру. Мне нужна оптоволоконная насадка и удлинитель. Может быть, мистер Шоу поможет найти заземленную розетку на сто пятнадцать вольт-ампер.
– Обожаю, когда ты ругаешься, – сказал он.
Глава 4
"Люма-лайт" – это осветительный прибор с дуговой лампой, которая излучает световой поток в пятнадцать ватт с волной четыреста пятьдесят нанометров и шириной спектра двадцать нанометров. Он может обнаруживать жидкости животного происхождения, такие как кровь или сперма, а также выявлять следы наркотиков, отпечатки пальцев, трасологические улики и прочие нежданные сюрпризы, невидимые человеческому глазу.
Шоу показал ближнюю к контейнеру розетку. Я обернула алюминиевые стойки прибора одноразовым пластиковым чехлом, чтобы ни одна улика с предыдущего места преступления, на котором я была, не попала сюда. Дополнительный источник света очень похож на домашний проектор. Я установила его в контейнере на картонной коробке и, прежде чем включить, с минуту вентилятором проветривала помещение.
Пока я ждала, когда лампа нагреется, Марино надел янтарно-желтые очки, чтобы защитить глаза от интенсивного излучения. Мух становилось все больше. Они пьяно наталкивались на нас и громко жужжали.
– Черт побери, как я ненавижу этих тварей! – жаловался Марино, отмахиваясь.
Я заметила, что он не надел комбинезон, а только бахилы и резиновые перчатки.
– Ты собираешься возвращаться обратно в этой же одежде? – спросила я.
– У меня в багажнике лежит запасная форма. На случай если меня чем-нибудь обольют или что-то в этом роде.
– На случай если ты чем-нибудь обольешься или что-то в этом роде, – поправила я, глядя на часы. – У нас еще одна минута.
– Заметила, как ловко исчезла Андерсон? Я знал, что так и выйдет, как только услышал об этом случае. Только не думал, что здесь никого не будет, кроме нее. Проклятие, действительно происходит что-то странное.
– Как вообще она смогла стать детективом в отделе убийств?
– Лижет зад Брей. Слышал, что она у нее на побегушках, вроде как возит ее новый супермодный "форд" на мойку и, наверное, точит ей карандаши и чистит ботинки.
– Мы готовы, – предупредила я и начала сканировать контейнер. Через цветные очки его внутренность стала восприниматься как непроницаемо-черная, с рассеянными повсюду флюоресцирующими белыми и желтыми пятнами разной формы и интенсивности. Испускаемый прибором голубой свет делал видимыми волокна и шерстинки, наличие которых можно было ожидать в районе с интенсивным грузовым движением и большим скоплением людей. Белые картонные коробки светились лунным сиянием.
Я переместила "люма-лайт" в глубь контейнера. Трупная жидкость не флюоресцирует, и тело выглядело унылой темной фигурой в углу.
– Если он умер естественной смертью, – сказал Марино, – почему он сидит вот так, со сложенными руками, будто в церкви или где-нибудь еще?
– Если он погиб от удушья, обезвоживания или жары, он мог умереть в такой позе.
– Все равно странно.
– Я просто говорю, что это возможно. Здесь становится тесно. Передай мне, пожалуйста, оптоволоконную насадку.
Пока Марино шел ко мне, он несколько раз натолкнулся на коробки.
– Можешь снять очки, пока находишься там, – предложила я, потому что через них не видно ничего, кроме высокочастотного излучения, которое в настоящий момент находилось вне его поле зрения.
– Ни за что на свете. Я слышал, что достаточно одного взгляда – и тебе обеспечены катаракта, рак и полный набор прочих удовольствий.
– Не говоря уже о том, что можно превратиться в камень.
– Что?
– Марино! Осторожней!
Он столкнулся со мной, и я до сих пор не поняла, как это произошло, но все коробки вдруг полетели на землю, и, падая, он чуть не сбил меня с ног.
– Марино? – Я была напугана. – Марино!
Выключила прибор и сняла очки, чтобы лучше видеть.
– Проклятый ублюдочный сукин сын! – заорал Марино, словно его укусила змея.
Он лежал навзничь на полу, распихивая и расталкивая картонные коробки. В воздух взметнулась пластиковая корзина. Я присела рядом с ним и строго приказала:
– Лежи спокойно! Не дергайся, пока мы не убедимся, что с тобой все в порядке.
– О Господи! Вот дерьмо! Я весь измазался этой дрянью! – вопил он в панике.
– У тебя где-нибудь болит?
– Господи Исусе, меня сейчас вырвет. О Боже! О Господи!
Марино вскочил и, отбрасывая коробки, бросился к выходу. Я услышала, как его рвет. Он застонал, и его снова вырвало.
– Сейчас ты почувствуешь себя лучше.
Марино рванул свою белую рубашку так, что полетели пуговицы. Давясь и задыхаясь, он стягивал рукава, торопливо разделся до майки, свернул в комок то, что осталось от формы, и швырнул за двери.
– А что, если у него СПИД? – Голос Марино звучал как набат в ночи.
– Ты не заразишься СПИДом от этого парня.
– К черту! – Он опять чуть не подавился рвотой.
– Я сама могу закончить работу.
– Дай мне только пару минут.
– Почему бы тебе не найти душ и не помыться?
– Ты никому об этом не скажешь, – предупредил Марино, и я поняла, что он имеет в виду Андерсон. – Интересно, что они будут делать с этим месивом?
– Перевозка еще не подъехала? – спросила я.
Он поднял рацию к губам.
– Черт! – Он сплюнул и опять судорожно сглотнул.
Яростно вытер рацию о штанину, закашлялся, старательно собрал слюну и снова сплюнул.
– Я – Девятый, – произнес он, держа рацию за полметра от лица.
– Слушаю, Девятый.
Диспетчером оказалась женщина. Я уловила теплоту в ее голосе и удивилась. Диспетчеры полиции и операторы службы спасения почти всегда оставались невозмутимыми и не выказывали своих эмоций независимо от срочности или сложности дела.
– Десять пять для Рене Андерсон, – продолжал Марино. – Не знаю ее позывного. Передайте, что нам хотелось бы увидеть здесь труповозку.
– Девятый, вы знаете название службы перевозки?
Марино отключился от эфира и обратился ко мне:
– Эй, док, как название службы?
– "Кэпитал транспорт".
Он передал название, добавив:
– Диспетчер, если она на десять два, десять десять или десять семь или если нам нужно десять двадцать два, дайте мне знать.
В рации раздалась канонада включаемых и выключаемых микрофонов: это патрульные полицейские выражали свое удовольствие и подбадривали Марино.
– Десять четыре, Девятый, – сказала диспетчер.
– Чем ты заслужил такую овацию? Я знаю, что "десять семь" – это "в данное время недоступен", но что значит остальное?
Шоу показал ближнюю к контейнеру розетку. Я обернула алюминиевые стойки прибора одноразовым пластиковым чехлом, чтобы ни одна улика с предыдущего места преступления, на котором я была, не попала сюда. Дополнительный источник света очень похож на домашний проектор. Я установила его в контейнере на картонной коробке и, прежде чем включить, с минуту вентилятором проветривала помещение.
Пока я ждала, когда лампа нагреется, Марино надел янтарно-желтые очки, чтобы защитить глаза от интенсивного излучения. Мух становилось все больше. Они пьяно наталкивались на нас и громко жужжали.
– Черт побери, как я ненавижу этих тварей! – жаловался Марино, отмахиваясь.
Я заметила, что он не надел комбинезон, а только бахилы и резиновые перчатки.
– Ты собираешься возвращаться обратно в этой же одежде? – спросила я.
– У меня в багажнике лежит запасная форма. На случай если меня чем-нибудь обольют или что-то в этом роде.
– На случай если ты чем-нибудь обольешься или что-то в этом роде, – поправила я, глядя на часы. – У нас еще одна минута.
– Заметила, как ловко исчезла Андерсон? Я знал, что так и выйдет, как только услышал об этом случае. Только не думал, что здесь никого не будет, кроме нее. Проклятие, действительно происходит что-то странное.
– Как вообще она смогла стать детективом в отделе убийств?
– Лижет зад Брей. Слышал, что она у нее на побегушках, вроде как возит ее новый супермодный "форд" на мойку и, наверное, точит ей карандаши и чистит ботинки.
– Мы готовы, – предупредила я и начала сканировать контейнер. Через цветные очки его внутренность стала восприниматься как непроницаемо-черная, с рассеянными повсюду флюоресцирующими белыми и желтыми пятнами разной формы и интенсивности. Испускаемый прибором голубой свет делал видимыми волокна и шерстинки, наличие которых можно было ожидать в районе с интенсивным грузовым движением и большим скоплением людей. Белые картонные коробки светились лунным сиянием.
Я переместила "люма-лайт" в глубь контейнера. Трупная жидкость не флюоресцирует, и тело выглядело унылой темной фигурой в углу.
– Если он умер естественной смертью, – сказал Марино, – почему он сидит вот так, со сложенными руками, будто в церкви или где-нибудь еще?
– Если он погиб от удушья, обезвоживания или жары, он мог умереть в такой позе.
– Все равно странно.
– Я просто говорю, что это возможно. Здесь становится тесно. Передай мне, пожалуйста, оптоволоконную насадку.
Пока Марино шел ко мне, он несколько раз натолкнулся на коробки.
– Можешь снять очки, пока находишься там, – предложила я, потому что через них не видно ничего, кроме высокочастотного излучения, которое в настоящий момент находилось вне его поле зрения.
– Ни за что на свете. Я слышал, что достаточно одного взгляда – и тебе обеспечены катаракта, рак и полный набор прочих удовольствий.
– Не говоря уже о том, что можно превратиться в камень.
– Что?
– Марино! Осторожней!
Он столкнулся со мной, и я до сих пор не поняла, как это произошло, но все коробки вдруг полетели на землю, и, падая, он чуть не сбил меня с ног.
– Марино? – Я была напугана. – Марино!
Выключила прибор и сняла очки, чтобы лучше видеть.
– Проклятый ублюдочный сукин сын! – заорал Марино, словно его укусила змея.
Он лежал навзничь на полу, распихивая и расталкивая картонные коробки. В воздух взметнулась пластиковая корзина. Я присела рядом с ним и строго приказала:
– Лежи спокойно! Не дергайся, пока мы не убедимся, что с тобой все в порядке.
– О Господи! Вот дерьмо! Я весь измазался этой дрянью! – вопил он в панике.
– У тебя где-нибудь болит?
– Господи Исусе, меня сейчас вырвет. О Боже! О Господи!
Марино вскочил и, отбрасывая коробки, бросился к выходу. Я услышала, как его рвет. Он застонал, и его снова вырвало.
– Сейчас ты почувствуешь себя лучше.
Марино рванул свою белую рубашку так, что полетели пуговицы. Давясь и задыхаясь, он стягивал рукава, торопливо разделся до майки, свернул в комок то, что осталось от формы, и швырнул за двери.
– А что, если у него СПИД? – Голос Марино звучал как набат в ночи.
– Ты не заразишься СПИДом от этого парня.
– К черту! – Он опять чуть не подавился рвотой.
– Я сама могу закончить работу.
– Дай мне только пару минут.
– Почему бы тебе не найти душ и не помыться?
– Ты никому об этом не скажешь, – предупредил Марино, и я поняла, что он имеет в виду Андерсон. – Интересно, что они будут делать с этим месивом?
– Перевозка еще не подъехала? – спросила я.
Он поднял рацию к губам.
– Черт! – Он сплюнул и опять судорожно сглотнул.
Яростно вытер рацию о штанину, закашлялся, старательно собрал слюну и снова сплюнул.
– Я – Девятый, – произнес он, держа рацию за полметра от лица.
– Слушаю, Девятый.
Диспетчером оказалась женщина. Я уловила теплоту в ее голосе и удивилась. Диспетчеры полиции и операторы службы спасения почти всегда оставались невозмутимыми и не выказывали своих эмоций независимо от срочности или сложности дела.
– Десять пять для Рене Андерсон, – продолжал Марино. – Не знаю ее позывного. Передайте, что нам хотелось бы увидеть здесь труповозку.
– Девятый, вы знаете название службы перевозки?
Марино отключился от эфира и обратился ко мне:
– Эй, док, как название службы?
– "Кэпитал транспорт".
Он передал название, добавив:
– Диспетчер, если она на десять два, десять десять или десять семь или если нам нужно десять двадцать два, дайте мне знать.
В рации раздалась канонада включаемых и выключаемых микрофонов: это патрульные полицейские выражали свое удовольствие и подбадривали Марино.
– Десять четыре, Девятый, – сказала диспетчер.
– Чем ты заслужил такую овацию? Я знаю, что "десять семь" – это "в данное время недоступен", но что значит остальное?