Страница:
– Внутри одежды. Можно выдвинуть такую гипотезу. Допустим, эту одежду носил убийца, тело которого покрыто густыми, длинными и тонкими, похожими на детские, волосами. Поэтому они попали на подкладку одежды, которую он снял и, прежде чем утопить жертву, заставил ее надеть.
– Жертва – тот парень в контейнере. Томас. – Телли помолчал. – Эти волосы растут на всем теле Оборотня? Значит, он их не сбривает.
– Нелегко постоянно брить волосы, покрывающие все тело. Вероятнее всего, он бреет лишь видимые участки тела.
– Эффективного лечебного средства нет? Лекарств или еще чего-нибудь в этом роде?
– С некоторым успехом применяется лазер. Но он может не знать об этом. Или, что более вероятно, его семья не позволяла ему показываться в клинике, особенно после того, как он начал убивать.
– Почему вы думаете, что он поменялся одеждой с мужчиной в контейнере? С Томасом.
– Если собираешься бежать из страны на корабле под видом моряка, – предположила я, – едва ли станешь одеваться в дорогую одежду, при условии верности версии, что Оборотень носил обноски Томаса. Он мог также испытывать злость или презрение к брату, желание оставить за собой последнее слово. Мы можем строить предположения весь день, но вряд ли докопаемся до истины.
– Я могу что-нибудь сделать для вас? – спросил он.
– Дать ответ на один вопрос: почему вы не сказали, что доктор Стван – это та жертва Оборотня, которой удалось спастись? Вы и генеральный секретарь сидели, рассказывая эту историю, и все это время знали, что говорите о ней.
Телли промолчал.
– Боялись, что это меня испугает? – продолжила я. – Оборотень видел ее на месте преступления и попытался убить, поэтому если он видел меня, то тоже попытается убить?
– Некоторые опасались, что вы не согласитесь на встречу с ней, если будете знать все.
– Значит, эти некоторые знают меня недостаточно хорошо, – заметила я. – Кстати, если бы я предполагала нечто подобное, наверняка пошла бы на встречу. Вы что, думаете, будто после одной-двух встреч с Люси знаете меня и можете предсказать мои поступки? Вы ошибаетесь.
– Кей, на этом настояла доктор Стван. Она сама хотела рассказать вам все – по вполне понятным причинам. Она никому не раскрыла всех подробностей, даже своему другу детективу. Он мог обрисовать ситуацию лишь в общих чертах.
– Почему?
– Опять же из-за людей, покрывающих убийцу. Если бы они каким-то образом узнали, как много ей известно и что она смогла его рассмотреть, они бы покончили с ней. Она боится именно этого. Или что-нибудь сделали с мужем и детьми. Считает, вы не выдадите ее, рассказав лишнее людям, от которых зависит. Мадам Стван сказала, она примет решение, когда познакомится с вами, и судя по тому, что она многое вам поведала, вы произвели на нее хорошее впечатление.
– Значит, она могла мне не довериться?
– Я на вас рассчитывал.
– Понятно. Итак, моя миссия выполнена.
– Почему вы сердитесь на меня?
– Потому что вы слишком самонадеянны.
– Вовсе нет, – ответил он. – Я просто хочу остановить этого Оборотня-маньяка до того, как он убьет или изувечит еще кого-нибудь. Мне интересно узнать, что им движет.
– Страх и замкнутость, – сказала я. – Страдание и ярость, так как его безвинно наказывали. Он страдает от одиночества. Ведь он достаточно умен, чтобы полностью сознавать свое безвыходное положение.
– Больше всего он должен ненавидеть свою мать, – предположил Телли. – Возможно даже, он во всем обвиняет ее.
В лучах солнечного света его волосы блестели как отполированное черное дерево, а в глазах мерцали золотистые крапинки. Я угадала его чувства, прежде чем он сумел скрыть их в глубине души. Я встала и выглянула в окно, потому что не хотела смотреть на него.
– Он, должно быть, ненавидит женщин, – заметил Телли. – Женщин, которых никогда у него не было. Женщин, которые вопили от ужаса при виде его тела.
– Больше всего он должен ненавидеть себя, – произнесла я.
– На его месте я бы так и делал.
– Эту поездку оплатили вы, Джей?
Он встал и прислонился к окну.
– Вы, а не крупная корпорация, которая охотится за картелем "снабженцев". – Я посмотрела на него. – Вы свели меня с доктором Стван. Это вы все устроили, организовали и оплатили. – С каждым словом я убеждалась в этом все больше. – Вы смогли это сделать, так как очень богаты. Потому что ваша семья очень богата. Вот почему вы пошли работать в правоохранительные органы, не так ли? Чтобы сбежать от богатства. А между тем ведете себя как состоятельный человек; во всяком случае, выглядите как богач.
На мгновение он почувствовал себя в ловушке.
– Вам не нравится, если вопросы задаете не вы, не так ли? – продолжала я.
– Это правда, что я не хотел походить на отца. Принстон, элитарные клубы, жена из состоятельной семьи, дети – все очень прилично и пристойно.
Мы стояли бок о бок, глядя на улицу, как будто там происходило что-то интересное.
– Не думаю, что вы выбросили из сердца отца, – сказала я. – Мне кажется, вы просто обманывали себя, поступая ему наперекор. А получить значок полицейского, иметь право на ношение оружия и проколоть ухо определенно означает, что вы действуете из чувства противоречия, если закончили Гарвард и имеете миллионное состояние.
– Зачем вы все это говорите мне?
Он повернулся, чтобы взглянуть мне в глаза, и мы оказались так близко, что я ощутила запах его одеколона и почувствовала дыхание.
– Так как не хочу проснуться завтра утром и осознать, что я часть придуманного вами сценария, разыгранного из чувства противоречия. Я нарушила закон и все свои присяги, поскольку вы оказались испорченным богатым мальчишкой, который из вредности приглашает меня тоже действовать наперекор, хотя это может повредить моей карьере. Или тому, что от нее осталось. И не исключено, что я в конце концов окажусь в какой-нибудь чертовой французской тюрьме.
– Я бы пришел к вам на свидание.
– Это не смешно.
– Я не испорченный мальчишка, Кей.
Я вспомнила о табличке "Не беспокоить" и дверной цепочке. Дотронулась до его шеи, провела ладонью по сильному подбородку, задержав палец в уголке рта. Я больше года не чувствовала мужской щетины на своей коже. Протянула к нему обе руки и запустила пальцы в густые волосы – они были теплые от солнца. Его глаза утонули в моих, и в них я увидела ожидание.
Я притянула его к себе. Исступленно целовала и касалась его крепкого, безупречно сложенного тела, пока он лихорадочно снимал с меня одежду.
– Боже мой, как ты прекрасна, – выдохнул он. – Господи, ты свела меня с ума!.. – Он оторвал пуговицу и погнул крючки. – Еще там, когда ты сидела напротив генерального секретаря, я так старался не смотреть на твою грудь!
Он взял ее в свои руки. Мне хотелось, чтобы он причинил мне боль. Хотелось, чтобы мое неистовство слилось с его мощью, потому что я не вынесу, если он напомнит мне Бентона, который вкрадчиво и медленно разжигал меня, а потом опускал в глубины страсти.
Я втолкнула Телли в спальню. Игру контролировала я, так как он не был мне ровней: я была опытнее и искуснее его. Я его вела. Упивалась им до изнеможения. В этой комнате не было Бентона. Но если бы он мог видеть, что я делала, он бы понял.
День близился к концу, мы пили вино и наблюдали за тенями на потолке от уставшего за день солнца. Когда зазвонил телефон, я не ответила. Когда Марино колотил в дверь и звал меня, я притворилась, будто в номере никого нет. Когда телефон зазвонил снова, я покачала головой.
– Марино, Марино, – сказала я.
– Твой телохранитель.
– На этот раз он действовал не лучшим образом, – говорила я, пока Телли целовал меня везде где мог. – Думаю, придется дать ему отставку.
– Хотелось бы.
Казалось, Марино ушел. Когда стемнело, мы с Телли приняли душ. Он вымыл мне голову и пошутил насчет разницы в возрасте. Сказал, что это был еще один поступок, совершенный из чувства противоречия. Я предложила пойти поужинать.
– Как насчет кафе "Рюнц"? – спросил Телли.
– Что это за кафе?
– Французы говорят о таких "chaleureux, ancien et familial" – уютное, старое, домашнее. Рядом театр "Опера комик", поэтому на стенах фотографии оперных певцов.
Я подумала о Марино. Нужно было предупредить его, что я не потерялась в Париже.
– Это будет чудная прогулка, – продолжал Телли. – Займет около пятнадцати минут. Самое большее – двадцать.
– Вначале мне нужно найти Марино, – сказала я. – Он, наверное, в баре.
– Хочешь, я разыщу его и отправлю наверх?
– Уверена, он тебя отблагодарит, – пошутила я.
Марино нашел меня прежде, чем его отыскал Телли. Я все еще сушила волосы, когда Марино показался в дверях моего номера; по его лицу было понятно: он догадывается, почему не мог меня застать.
– Где тебя носило? – спросил он, входя.
– В Институте судебной медицины.
– Целый день?
– Нет, не весь, – ответила я.
Марино посмотрел на постель. Мы с Телли заправили кровать, но не так, как это делала горничная по утрам.
– Я иду в... – начала было я.
– С ним? – Марино повысил голос. – Черт возьми, я так и знал, что это случится. Не верил, что ты клюнешь. Господи Иисусе. Я думал, ты выше...
– Марино, это не твое дело, – устало произнесла я.
Он решительно встал в дверях подбоченившись, как суровая нянька. Это было так смешно, что я расхохоталась.
– Что с тобой происходит? – воскликнул Марино. – То ты плачешь, читая отчет о вскрытии Бентона; в следующую минуту ты уже трахаешься с каким-то плейбоем – сопливым, самовлюбленным мальчишкой! Ты не могла потерпеть даже сутки, док! Как ты могла так поступить по отношению к Бентону?
– Марино, ради Бога, сбавь тон. В этом номере было достаточно криков.
– Как ты могла? – Он посмотрел на меня с отвращением, словно на проститутку. – Ты получаешь его письмо, зовешь меня и Люси, потом сидишь здесь и плачешь. И что? Ничего этого не было? Ты ведешь себя так, словно ничего не произошло. С каким-то изнеженным панком?
– Выйди, пожалуйста, из моего номера. – С меня было довольно.
– Ну уж нет! – Он шагнул, качая указательным пальцем. – Нет уж. Я никуда отсюда не уйду. Хочешь разводить шашни с этим прилизанным мальчиком, можешь делать это при мне. Угадай почему? Потому что я не позволю, чтобы это повторилось. Кто-то из нас должен быть в здравом уме, и, похоже, это буду я.
Он ходил взад-вперед, распаляясь с каждым словом.
– Не тебе решать, что случится, а что нет. – Во мне начинала закипать злость. – Кого ты из себя строишь, Марино? Не вмешивайся в мою жизнь.
– Да, бедный Бентон. Чертовски здорово, что он мертв, а? Вот доказательство, как сильно ты его любила.
Он остановился и ткнул в меня пальцем.
– А я-то думал, ты другая! Чем ты занималась, когда не видел Бентон? Вот что я хочу знать! И все это время я жалел тебя!
– Сейчас же убирайся вон из моего номера! – Мое терпение лопнуло. – Ты, чертов ревнивый сукин сын! Да как ты смел даже намекнуть о моих отношениях с Бентоном? Что ты знаешь? Ничего, Марино. Он мертв. Мертв уже больше года. А я жива, и ты жив.
– Вот сейчас мне хочется тебя убить.
– Ты рассуждаешь как Люси, когда ей было десять.
Он гордо вышел и хлопнул дверью так сильно, что картины на стене покосились, а люстра закачалась. Я подняла трубку и позвонила портье.
– Джей Телли в вестибюле? – спросила я. – Высокий, темноволосый, молодой. В бежевом кожаном пиджаке и джинсах.
– Да, я вижу его, мадам.
Секундой позже Телли уже был у телефона.
– Здесь только что буйствовал Марино, – сказала я. – Попытайся не столкнуться с ним. Он ненормальный.
– По правде говоря, он выходит из лифта. Да, ты права. Он немного не в себе. Мне пора.
Я выскочила из номера и помчалась изо всех сил по коридору, вниз по спиральной, покрытой ковром лестнице, не замечая странных взглядов неторопливо прохаживающихся, хорошо одетых цивилизованных людей, не устраивающих потасовки в парижском "Гранд-отеле". Оказавшись в холле, тяжело дыша, я замедлила шаг и, к своему ужасу, увидела, как Марино пытается ударить Телли, в то время как два посыльных и служащий гостиницы стараются его оттащить. Дежурный за стойкой лихорадочно набирал номер – вероятно, полиции.
– Марино, не делай этого! – громко и властно приказала я, подбегая к нему. – Марино, прекрати! – Я схватила его за руку.
У Марино были остекленевшие глаза, он взмок от пота и, слава Богу, не имел при себе оружия – я боялась, что в эту минуту он захочет им воспользоваться. Я продолжала держать его руку, пока Телли что-то говорил по-французски и жестикулировал, уверяя кого-то не вызывать полицию, так как ничего особенного не произошло. Я схватила Марино за руку, словно мать, наказывающая очень плохого маленького мальчика, и провела мимо швейцаров, мимо дорогих машин на тротуар, где мы остановились.
– Ты понимаешь, что делаешь? – спросила я.
Марино вытер лицо тыльной стороной руки. Он тяжело, с присвистом дышал. Я подумала, у него может случиться сердечный приступ.
– Марино, – потрясла я его за руку, – послушай меня. То, как ты себя ведешь, непростительно. Телли перед тобой ни в чем не виноват. Я перед тобой тоже ни в чем не виновата.
– Может, я защищаю Бентона, потому что сам он не может этого сделать. – Марино казался печальным и уставшим.
– Нет. Ты бил Кэрри Гризен, Джойс. Именно их ты хотел избить, изувечить, убить, и это вполне оправданно.
Он глубоко, сокрушенно вздохнул.
– Не думай, что я не знаю о твоих проблемах, – продолжала я напряженным, тихим голосом.
Люди как тени проходили мимо нас по тротуару. Свет струился из оживленных баров и кафе, уличные столики которых были полностью заняты.
– Тебе нужно на ком-то отыграться, – продолжала я. – Вот так все и делается. Кто следующий в твоем списке? Ведь Кэрри и Джойс мертвы.
– По крайней мере вы с Люси покончили с этими ублюдками. Отстрелили им задницы. – Марино начал всхлипывать.
– Брось ты, – проговорила я.
Я взяла его за руку, и мы медленно пошли по тротуару.
– Я не имела никакого отношения к их убийству, – сказала я. – Представься мне такой случай, не колебалась бы ни секунды. Но на курок нажала Люси. – И знаешь что? Ей не стало от этого лучше. Она все еще ненавидит, еле сдерживает свои чувства, мечется и пробивает дорогу в жизни стрельбой. Ей еще предстоит пережить час расплаты. А сегодня твой день. Пусть будет так, как есть.
– Зачем тебе нужно было связываться с ним? – спросил он тихим, обиженным голосом, вытирая слезы рукавом. – Как это получилось, док? Почему именно он?
– Для меня никогда не найдется подходящей пары, ты это хочешь сказать?
Он задумался.
– И для тебя тоже нет подходящей пары. Лучше, чем Дорис, нет. Когда она развелась с тобой, тебе было тяжело, правда ведь? Всегда думала, что ни одна женщина не будет так же близка, как Дорис. Но нужно продолжать жить, Марино. Нужно жить.
– Да, и все они тоже бросили меня. Те женщины, которые не были достаточно хороши для меня.
– Они ушли от тебя, потому что они бабочки-однодневки.
Марино улыбнулся в темноте.
Глава 37
– Жертва – тот парень в контейнере. Томас. – Телли помолчал. – Эти волосы растут на всем теле Оборотня? Значит, он их не сбривает.
– Нелегко постоянно брить волосы, покрывающие все тело. Вероятнее всего, он бреет лишь видимые участки тела.
– Эффективного лечебного средства нет? Лекарств или еще чего-нибудь в этом роде?
– С некоторым успехом применяется лазер. Но он может не знать об этом. Или, что более вероятно, его семья не позволяла ему показываться в клинике, особенно после того, как он начал убивать.
– Почему вы думаете, что он поменялся одеждой с мужчиной в контейнере? С Томасом.
– Если собираешься бежать из страны на корабле под видом моряка, – предположила я, – едва ли станешь одеваться в дорогую одежду, при условии верности версии, что Оборотень носил обноски Томаса. Он мог также испытывать злость или презрение к брату, желание оставить за собой последнее слово. Мы можем строить предположения весь день, но вряд ли докопаемся до истины.
– Я могу что-нибудь сделать для вас? – спросил он.
– Дать ответ на один вопрос: почему вы не сказали, что доктор Стван – это та жертва Оборотня, которой удалось спастись? Вы и генеральный секретарь сидели, рассказывая эту историю, и все это время знали, что говорите о ней.
Телли промолчал.
– Боялись, что это меня испугает? – продолжила я. – Оборотень видел ее на месте преступления и попытался убить, поэтому если он видел меня, то тоже попытается убить?
– Некоторые опасались, что вы не согласитесь на встречу с ней, если будете знать все.
– Значит, эти некоторые знают меня недостаточно хорошо, – заметила я. – Кстати, если бы я предполагала нечто подобное, наверняка пошла бы на встречу. Вы что, думаете, будто после одной-двух встреч с Люси знаете меня и можете предсказать мои поступки? Вы ошибаетесь.
– Кей, на этом настояла доктор Стван. Она сама хотела рассказать вам все – по вполне понятным причинам. Она никому не раскрыла всех подробностей, даже своему другу детективу. Он мог обрисовать ситуацию лишь в общих чертах.
– Почему?
– Опять же из-за людей, покрывающих убийцу. Если бы они каким-то образом узнали, как много ей известно и что она смогла его рассмотреть, они бы покончили с ней. Она боится именно этого. Или что-нибудь сделали с мужем и детьми. Считает, вы не выдадите ее, рассказав лишнее людям, от которых зависит. Мадам Стван сказала, она примет решение, когда познакомится с вами, и судя по тому, что она многое вам поведала, вы произвели на нее хорошее впечатление.
– Значит, она могла мне не довериться?
– Я на вас рассчитывал.
– Понятно. Итак, моя миссия выполнена.
– Почему вы сердитесь на меня?
– Потому что вы слишком самонадеянны.
– Вовсе нет, – ответил он. – Я просто хочу остановить этого Оборотня-маньяка до того, как он убьет или изувечит еще кого-нибудь. Мне интересно узнать, что им движет.
– Страх и замкнутость, – сказала я. – Страдание и ярость, так как его безвинно наказывали. Он страдает от одиночества. Ведь он достаточно умен, чтобы полностью сознавать свое безвыходное положение.
– Больше всего он должен ненавидеть свою мать, – предположил Телли. – Возможно даже, он во всем обвиняет ее.
В лучах солнечного света его волосы блестели как отполированное черное дерево, а в глазах мерцали золотистые крапинки. Я угадала его чувства, прежде чем он сумел скрыть их в глубине души. Я встала и выглянула в окно, потому что не хотела смотреть на него.
– Он, должно быть, ненавидит женщин, – заметил Телли. – Женщин, которых никогда у него не было. Женщин, которые вопили от ужаса при виде его тела.
– Больше всего он должен ненавидеть себя, – произнесла я.
– На его месте я бы так и делал.
– Эту поездку оплатили вы, Джей?
Он встал и прислонился к окну.
– Вы, а не крупная корпорация, которая охотится за картелем "снабженцев". – Я посмотрела на него. – Вы свели меня с доктором Стван. Это вы все устроили, организовали и оплатили. – С каждым словом я убеждалась в этом все больше. – Вы смогли это сделать, так как очень богаты. Потому что ваша семья очень богата. Вот почему вы пошли работать в правоохранительные органы, не так ли? Чтобы сбежать от богатства. А между тем ведете себя как состоятельный человек; во всяком случае, выглядите как богач.
На мгновение он почувствовал себя в ловушке.
– Вам не нравится, если вопросы задаете не вы, не так ли? – продолжала я.
– Это правда, что я не хотел походить на отца. Принстон, элитарные клубы, жена из состоятельной семьи, дети – все очень прилично и пристойно.
Мы стояли бок о бок, глядя на улицу, как будто там происходило что-то интересное.
– Не думаю, что вы выбросили из сердца отца, – сказала я. – Мне кажется, вы просто обманывали себя, поступая ему наперекор. А получить значок полицейского, иметь право на ношение оружия и проколоть ухо определенно означает, что вы действуете из чувства противоречия, если закончили Гарвард и имеете миллионное состояние.
– Зачем вы все это говорите мне?
Он повернулся, чтобы взглянуть мне в глаза, и мы оказались так близко, что я ощутила запах его одеколона и почувствовала дыхание.
– Так как не хочу проснуться завтра утром и осознать, что я часть придуманного вами сценария, разыгранного из чувства противоречия. Я нарушила закон и все свои присяги, поскольку вы оказались испорченным богатым мальчишкой, который из вредности приглашает меня тоже действовать наперекор, хотя это может повредить моей карьере. Или тому, что от нее осталось. И не исключено, что я в конце концов окажусь в какой-нибудь чертовой французской тюрьме.
– Я бы пришел к вам на свидание.
– Это не смешно.
– Я не испорченный мальчишка, Кей.
Я вспомнила о табличке "Не беспокоить" и дверной цепочке. Дотронулась до его шеи, провела ладонью по сильному подбородку, задержав палец в уголке рта. Я больше года не чувствовала мужской щетины на своей коже. Протянула к нему обе руки и запустила пальцы в густые волосы – они были теплые от солнца. Его глаза утонули в моих, и в них я увидела ожидание.
Я притянула его к себе. Исступленно целовала и касалась его крепкого, безупречно сложенного тела, пока он лихорадочно снимал с меня одежду.
– Боже мой, как ты прекрасна, – выдохнул он. – Господи, ты свела меня с ума!.. – Он оторвал пуговицу и погнул крючки. – Еще там, когда ты сидела напротив генерального секретаря, я так старался не смотреть на твою грудь!
Он взял ее в свои руки. Мне хотелось, чтобы он причинил мне боль. Хотелось, чтобы мое неистовство слилось с его мощью, потому что я не вынесу, если он напомнит мне Бентона, который вкрадчиво и медленно разжигал меня, а потом опускал в глубины страсти.
Я втолкнула Телли в спальню. Игру контролировала я, так как он не был мне ровней: я была опытнее и искуснее его. Я его вела. Упивалась им до изнеможения. В этой комнате не было Бентона. Но если бы он мог видеть, что я делала, он бы понял.
День близился к концу, мы пили вино и наблюдали за тенями на потолке от уставшего за день солнца. Когда зазвонил телефон, я не ответила. Когда Марино колотил в дверь и звал меня, я притворилась, будто в номере никого нет. Когда телефон зазвонил снова, я покачала головой.
– Марино, Марино, – сказала я.
– Твой телохранитель.
– На этот раз он действовал не лучшим образом, – говорила я, пока Телли целовал меня везде где мог. – Думаю, придется дать ему отставку.
– Хотелось бы.
Казалось, Марино ушел. Когда стемнело, мы с Телли приняли душ. Он вымыл мне голову и пошутил насчет разницы в возрасте. Сказал, что это был еще один поступок, совершенный из чувства противоречия. Я предложила пойти поужинать.
– Как насчет кафе "Рюнц"? – спросил Телли.
– Что это за кафе?
– Французы говорят о таких "chaleureux, ancien et familial" – уютное, старое, домашнее. Рядом театр "Опера комик", поэтому на стенах фотографии оперных певцов.
Я подумала о Марино. Нужно было предупредить его, что я не потерялась в Париже.
– Это будет чудная прогулка, – продолжал Телли. – Займет около пятнадцати минут. Самое большее – двадцать.
– Вначале мне нужно найти Марино, – сказала я. – Он, наверное, в баре.
– Хочешь, я разыщу его и отправлю наверх?
– Уверена, он тебя отблагодарит, – пошутила я.
Марино нашел меня прежде, чем его отыскал Телли. Я все еще сушила волосы, когда Марино показался в дверях моего номера; по его лицу было понятно: он догадывается, почему не мог меня застать.
– Где тебя носило? – спросил он, входя.
– В Институте судебной медицины.
– Целый день?
– Нет, не весь, – ответила я.
Марино посмотрел на постель. Мы с Телли заправили кровать, но не так, как это делала горничная по утрам.
– Я иду в... – начала было я.
– С ним? – Марино повысил голос. – Черт возьми, я так и знал, что это случится. Не верил, что ты клюнешь. Господи Иисусе. Я думал, ты выше...
– Марино, это не твое дело, – устало произнесла я.
Он решительно встал в дверях подбоченившись, как суровая нянька. Это было так смешно, что я расхохоталась.
– Что с тобой происходит? – воскликнул Марино. – То ты плачешь, читая отчет о вскрытии Бентона; в следующую минуту ты уже трахаешься с каким-то плейбоем – сопливым, самовлюбленным мальчишкой! Ты не могла потерпеть даже сутки, док! Как ты могла так поступить по отношению к Бентону?
– Марино, ради Бога, сбавь тон. В этом номере было достаточно криков.
– Как ты могла? – Он посмотрел на меня с отвращением, словно на проститутку. – Ты получаешь его письмо, зовешь меня и Люси, потом сидишь здесь и плачешь. И что? Ничего этого не было? Ты ведешь себя так, словно ничего не произошло. С каким-то изнеженным панком?
– Выйди, пожалуйста, из моего номера. – С меня было довольно.
– Ну уж нет! – Он шагнул, качая указательным пальцем. – Нет уж. Я никуда отсюда не уйду. Хочешь разводить шашни с этим прилизанным мальчиком, можешь делать это при мне. Угадай почему? Потому что я не позволю, чтобы это повторилось. Кто-то из нас должен быть в здравом уме, и, похоже, это буду я.
Он ходил взад-вперед, распаляясь с каждым словом.
– Не тебе решать, что случится, а что нет. – Во мне начинала закипать злость. – Кого ты из себя строишь, Марино? Не вмешивайся в мою жизнь.
– Да, бедный Бентон. Чертовски здорово, что он мертв, а? Вот доказательство, как сильно ты его любила.
Он остановился и ткнул в меня пальцем.
– А я-то думал, ты другая! Чем ты занималась, когда не видел Бентон? Вот что я хочу знать! И все это время я жалел тебя!
– Сейчас же убирайся вон из моего номера! – Мое терпение лопнуло. – Ты, чертов ревнивый сукин сын! Да как ты смел даже намекнуть о моих отношениях с Бентоном? Что ты знаешь? Ничего, Марино. Он мертв. Мертв уже больше года. А я жива, и ты жив.
– Вот сейчас мне хочется тебя убить.
– Ты рассуждаешь как Люси, когда ей было десять.
Он гордо вышел и хлопнул дверью так сильно, что картины на стене покосились, а люстра закачалась. Я подняла трубку и позвонила портье.
– Джей Телли в вестибюле? – спросила я. – Высокий, темноволосый, молодой. В бежевом кожаном пиджаке и джинсах.
– Да, я вижу его, мадам.
Секундой позже Телли уже был у телефона.
– Здесь только что буйствовал Марино, – сказала я. – Попытайся не столкнуться с ним. Он ненормальный.
– По правде говоря, он выходит из лифта. Да, ты права. Он немного не в себе. Мне пора.
Я выскочила из номера и помчалась изо всех сил по коридору, вниз по спиральной, покрытой ковром лестнице, не замечая странных взглядов неторопливо прохаживающихся, хорошо одетых цивилизованных людей, не устраивающих потасовки в парижском "Гранд-отеле". Оказавшись в холле, тяжело дыша, я замедлила шаг и, к своему ужасу, увидела, как Марино пытается ударить Телли, в то время как два посыльных и служащий гостиницы стараются его оттащить. Дежурный за стойкой лихорадочно набирал номер – вероятно, полиции.
– Марино, не делай этого! – громко и властно приказала я, подбегая к нему. – Марино, прекрати! – Я схватила его за руку.
У Марино были остекленевшие глаза, он взмок от пота и, слава Богу, не имел при себе оружия – я боялась, что в эту минуту он захочет им воспользоваться. Я продолжала держать его руку, пока Телли что-то говорил по-французски и жестикулировал, уверяя кого-то не вызывать полицию, так как ничего особенного не произошло. Я схватила Марино за руку, словно мать, наказывающая очень плохого маленького мальчика, и провела мимо швейцаров, мимо дорогих машин на тротуар, где мы остановились.
– Ты понимаешь, что делаешь? – спросила я.
Марино вытер лицо тыльной стороной руки. Он тяжело, с присвистом дышал. Я подумала, у него может случиться сердечный приступ.
– Марино, – потрясла я его за руку, – послушай меня. То, как ты себя ведешь, непростительно. Телли перед тобой ни в чем не виноват. Я перед тобой тоже ни в чем не виновата.
– Может, я защищаю Бентона, потому что сам он не может этого сделать. – Марино казался печальным и уставшим.
– Нет. Ты бил Кэрри Гризен, Джойс. Именно их ты хотел избить, изувечить, убить, и это вполне оправданно.
Он глубоко, сокрушенно вздохнул.
– Не думай, что я не знаю о твоих проблемах, – продолжала я напряженным, тихим голосом.
Люди как тени проходили мимо нас по тротуару. Свет струился из оживленных баров и кафе, уличные столики которых были полностью заняты.
– Тебе нужно на ком-то отыграться, – продолжала я. – Вот так все и делается. Кто следующий в твоем списке? Ведь Кэрри и Джойс мертвы.
– По крайней мере вы с Люси покончили с этими ублюдками. Отстрелили им задницы. – Марино начал всхлипывать.
– Брось ты, – проговорила я.
Я взяла его за руку, и мы медленно пошли по тротуару.
– Я не имела никакого отношения к их убийству, – сказала я. – Представься мне такой случай, не колебалась бы ни секунды. Но на курок нажала Люси. – И знаешь что? Ей не стало от этого лучше. Она все еще ненавидит, еле сдерживает свои чувства, мечется и пробивает дорогу в жизни стрельбой. Ей еще предстоит пережить час расплаты. А сегодня твой день. Пусть будет так, как есть.
– Зачем тебе нужно было связываться с ним? – спросил он тихим, обиженным голосом, вытирая слезы рукавом. – Как это получилось, док? Почему именно он?
– Для меня никогда не найдется подходящей пары, ты это хочешь сказать?
Он задумался.
– И для тебя тоже нет подходящей пары. Лучше, чем Дорис, нет. Когда она развелась с тобой, тебе было тяжело, правда ведь? Всегда думала, что ни одна женщина не будет так же близка, как Дорис. Но нужно продолжать жить, Марино. Нужно жить.
– Да, и все они тоже бросили меня. Те женщины, которые не были достаточно хороши для меня.
– Они ушли от тебя, потому что они бабочки-однодневки.
Марино улыбнулся в темноте.
Глава 37
Когда мы с Телли направились к кафе "Рюнц", улицы Парижа стали оживать и наполняться людьми. Воздух был свежим и приятно холодил лицо, но я опять начала сомневаться. Жалела, что вообще приехала во Францию. Когда мы вышли на площадь Оперы, он взял меня за руку, и мне стало жаль, что я повстречалась с Джеем Телли.
Его пальцы были сильными, тонкими и теплыми; я не ожидала от себя такого резкого неприятия, вызванного подобным выражением привязанности, хотя то, что происходило в моем номере несколько часов назад, даже не раздражало. Мне стало стыдно.
– Я хочу, чтобы ты знала: для меня это серьезно, – сказал он. – Я не донжуан, Кей, и не сторонник знакомств на одну ночь. Все произошедшее для меня важно, и ты это знаешь.
– Не влюбляйся в меня, Джей. – Я бросила на него короткий взгляд.
Молчание было красноречивым свидетельством того, как мои слова подействовали на него.
– Джей, я не хочу сказать, что мне все равно.
– Тебе понравится это кафе, – произнес он. – Вот увидишь. Там все говорят только на французском, а если не знаешь французского, указываешь на строчки в меню или достаешь разговорник, и хозяйку это развлекает. Одетта очень строгая и серьезная, но добрая.
Я едва понимала его слова.
– У нас с ней мирное соглашение. Если она ведет себя хорошо, я ее постоянный клиент, а если я веду себя хорошо, она разрешает мне быть ее постоянным клиентом...
– Я хочу, чтобы ты меня выслушал, – перебила я, положив ладонь на его руку и наклонившись к Телли. – Последнее, чего мне хочется, – это кого-нибудь обидеть. И в первую очередь тебя. Но тебя я уже обидела.
– Как ты могла меня обидеть? Этот вечер был незабываемым.
– Да, – ответила я. – Но...
Он остановился прямо на тротуаре и посмотрел мне в глаза. Люди обходили нас, огни витрин неровным светом рассеивали темноту. Мое тело до сих пор помнило его прикосновения.
– Я не просил тебя влюбляться, – прошептал он.
– Об этом не просят.
Мы снова зашагали вперед.
– Я понимаю, любовь нельзя предложить, Кей, – сказал он. – Любовь – это оборотень внутри тебя. Чудовище, которого ты боишься. И я знаю почему. Оно преследовало тебя всю жизнь и причиняло боль.
– Не пытайся строить из себя психоаналитика. Не пытайся изменить меня, Джей.
Люди толкались, проходя мимо.
Подростки с крашеными волосами и многочисленными колечками в ушах и на теле, смеясь, обогнали нас. Несколько человек, остановившись, смотрели на почти полноразмерный желтый биплан, прикрепленный к торцу здания Гран-Марнье с рекламой выставки часов "Брайтлинг". Пахло подгоревшими жареными каштанами.
– Я ни с кем не встречалась с тех пор, как умер Бентон, – призналась я. – Ты первый, Джей.
– Я не хотел причинить тебе боль...
– Утром я лечу домой.
– Мне не хочется отпускать тебя.
– У меня задание, разве ты не знаешь? – сказала я.
Злость выплеснулась наружу, и когда Телли снова попытался взять меня за руку, я выдернула пальцы из его ладони.
– Или, вернее сказать, я ускользну утром домой. С чемоданом незаконных улик, которые ко всему прочему представляют собой биологическую угрозу. Как послушная участница данного действа, я буду следовать приказам и по возможности получу образцы ДНК. Сравню их с ДНК неопознанного тела. В конце концов определю, что покойный и убийца являются братьями. Тем временем полиции, возможно, посчастливится найти бродящего по улицам Оборотня и он все расскажет про картель Шандонне. А перед тем как это случится, он, может, убьет еще двух-трех женщин.
– Прошу тебя, не обижайся, – произнес Джей.
– Не обижаться? Разве мне не на что обижаться?
Мы свернули с бульвара Итальянцев на рю Фавар.
– Не обижаться, когда меня послали сюда решать проблемы и я оказалась пешкой в какой-то игре, о которой ничего не знаю?
– Мне жаль, что ты смотришь на это с такой точки зрения, – проговорил Телли.
– Мы плохо действуем друг на друга, – предупредила я.
Кафе "Рюнц" оказалось маленьким и тихим, на столах лежали клетчатые скатерти, стояла зеленоватая стеклянная посуда. Горели красные лампы, люстра тоже была красной. Когда мы вошли, Одетта готовила за стойкой напитки. Увидев Телли, она всплеснула руками и принялась что-то выговаривать ему.
– Она ругает меня, так как я не появлялся два месяца и не позвонил, прежде чем прийти, – перевел он.
Пытаясь загладить вину, Телли перегнулся через стойку и поцеловал хозяйку в обе щеки. Несмотря на то что кафе было заполнено, благодаря обаянию Телли она умудрилась усадить нас за столик в углу, обычно не пустовавший.
Он привык получать то, чего хотел. Он выбрал красное бургундское, утверждая, будто я якобы заявила, что люблю это вино хотя я не помнила, когда это говорила и говорила ли вообще. К этому времени я уже не была уверена, что именно он знал обо мне заранее, а что я рассказала сама.
– Посмотрим, – произнес он, взяв меню. – Настоятельно рекомендую эльзасское фирменное блюдо. Но с чего начнем? Салат с грюйером – тертый грюйер, который выглядит как паста на латуке и помидорах. Хотя он слишком сытный.
– Тогда, наверное, мне только салат, – сказала я, не чувствуя аппетита.
Телли вынул из кармана пиджака маленькую сигару и щипцы.
– Помогает сократить количество сигарет, – объяснил он. – Хочешь попробовать?
– Во Франции слишком много курят. Мне пора опять бросить курить, – ответила я.
– Это очень хорошие сигары. – Он откусил кончик у одной. – Пропитанные сахаром. Эта с ванилью, но у меня есть с корицей и запахом самбука. – Он чиркнул спичкой. – Но больше всего мне нравятся коричные. – Он затянулся. – Тебе стоит попробовать.
Он протянул мне пачку.
– Нет, спасибо, – отказалась я.
– Я заказываю их оптом из Майами, – продолжал Телли, выставив сигару и отклонив голову назад, чтобы выдуть дым к потолку. – "Кохимар". Не путать с "Куаба" – замечательными сигарами, но контрабандными, если они с Кубы, а не из Доминиканской Республики. Контрабандными в США, во всяком случае. Я это знаю доподлинно, потому что служу в отделе по контролю за торговлей алкогольными напитками, табачными изделиями и оружием. Да-с, я кое-что понимаю в алкоголе, табаке и оружии.
Он уже закончил первый бокал вина. И снова наполнил его бургундским и долил мой.
– Если я вернусь в Штаты, мы увидимся? Просто ради интереса: что случится, если меня переведут... ну, скажем, обратно в Вашингтон?
– Я не хотела делать этого с тобой, – сказала я.
На глаза Телли навернулись слезы, и он быстро отвел взгляд.
– Это я во всем виновата, – мягко произнесла я.
– Виновата? – повторил он. – Виновата? Не знал, что нужно говорить о чьей-то вине, как будто мы совершили ошибку.
Он наклонился над столом и самодовольно улыбнулся, словно был детективом, поймавшим меня на крючок.
– Виновата. Гм-м-м, – задумчиво произнес он, выпуская дым.
– Джей, ты молод, – сказала я. – Когда-нибудь ты поймешь, что...
– Возраст здесь ни при чем, – оборвал он меня таким тоном, что на нас покосились из-за соседних столиков.
– Кроме того, ты живешь во Франции.
– Есть места похуже.
– Можешь сколько угодно жонглировать словами, Джей, – сказала я. – Но действительность всегда берет верх.
– Ты жалеешь, не так ли? – Он откинулся на спинку стула. – Я так много о тебе знаю и все равно совершаю глупости, подобные этой.
– Я никогда не говорила, что это было глупо.
– Ты отталкиваешь меня, так как не готова.
Я тоже почувствовала обиду.
– Ты никак не можешь знать, готова я или не готова. – Подошедший официант принял у нас заказ и неслышно удалился. – Ты потратил слишком много времени, чтобы разобраться во мне, но не разобрался в себе.
– Хорошо. Не волнуйся. Я больше никогда не буду угадывать твои мысли и чувства.
– Ага. Капризничаешь, – сказала я. – Наконец-то ты начинаешь себя вести в соответствии с возрастом.
Его глаза сверкнули. Я отхлебнула вина. Телли допил очередной бокал.
– Я тоже заслуживаю уважения, – отозвался он. – Я не ребенок. Как назвать то, что сегодня случилось, Кей? Общественная работа? Благотворительность? Сексуальное образование? Проявление родительских чувств?
– Наверное, не стоит говорить об этом здесь, – предложила я.
– А может, ты меня просто использовала?
– Я слишком стара для тебя. И говори, пожалуйста, потише.
– Это моя мать старая. И тетка тоже. А еще глухая вдова, которая живет по соседству.
Я поняла, что не имею представления, где живет Телли. Даже не знаю его домашнего телефонного номера.
– Старость – это манера поведения, когда ты становишься высокомерной, снисходительной и трусливой, – закончил он, приветственно поднимая бокал.
– Трусливой? Меня называли по-разному, но трусливой – никогда.
– Ты эмоциональная трусиха. – Он выпил вино, словно пытался потушить пожар внутри. – Именно поэтому ты жила с ним. Он был надежным человеком. Не имеет значения, что ты говоришь о своей любви к нему. Главное, за него можно было спрятаться.
– Не рассуждай о том, чего не знаешь, – предупредила я, начиная нервничать.
– Потому что ты боишься. Боялась с тех пор, как умер твой отец, с тех самых пор, когда почувствовала, что отличаешься от других, поскольку ты действительно другая, но за это надо платить. Мы платим, потому что мы особенные. Мы одиноки и редко догадываемся, что причина этого заключается в нашем отличии от остальных. Мы считаем, дело в нас самих.
Я положила салфетку на стол и отодвинула стул.
– Это обычная проблема со всеми козлами, которые владеют информацией, – сказала я тихим, спокойным голосом. – Вы присваиваете себе тайны, трагедии и радости людей, словно они ваши. По крайней мере я живу собственной жизнью и не подглядываю исподтишка за незнакомыми людьми. По крайней мере я не шпионю.
– Я тоже не шпионю, – отозвался он. – Мне поручили узнать о тебе как можно больше.
– Ты прекрасно справился со своей работой, – уязвленно заметила я. – Особенно этим вечером.
– Не уходи, пожалуйста, – тихо произнес он, протягивая ко мне руку.
Я отшатнулась от него и вышла из кафе под удивленные взгляды присутствующих. Кто-то засмеялся и сделал замечание, которое не нуждалось в переводе. Было очевидно, что этот красивый молодой человек и дама постарше устроили любовную ссору. А может, он ее альфонс.
Его пальцы были сильными, тонкими и теплыми; я не ожидала от себя такого резкого неприятия, вызванного подобным выражением привязанности, хотя то, что происходило в моем номере несколько часов назад, даже не раздражало. Мне стало стыдно.
– Я хочу, чтобы ты знала: для меня это серьезно, – сказал он. – Я не донжуан, Кей, и не сторонник знакомств на одну ночь. Все произошедшее для меня важно, и ты это знаешь.
– Не влюбляйся в меня, Джей. – Я бросила на него короткий взгляд.
Молчание было красноречивым свидетельством того, как мои слова подействовали на него.
– Джей, я не хочу сказать, что мне все равно.
– Тебе понравится это кафе, – произнес он. – Вот увидишь. Там все говорят только на французском, а если не знаешь французского, указываешь на строчки в меню или достаешь разговорник, и хозяйку это развлекает. Одетта очень строгая и серьезная, но добрая.
Я едва понимала его слова.
– У нас с ней мирное соглашение. Если она ведет себя хорошо, я ее постоянный клиент, а если я веду себя хорошо, она разрешает мне быть ее постоянным клиентом...
– Я хочу, чтобы ты меня выслушал, – перебила я, положив ладонь на его руку и наклонившись к Телли. – Последнее, чего мне хочется, – это кого-нибудь обидеть. И в первую очередь тебя. Но тебя я уже обидела.
– Как ты могла меня обидеть? Этот вечер был незабываемым.
– Да, – ответила я. – Но...
Он остановился прямо на тротуаре и посмотрел мне в глаза. Люди обходили нас, огни витрин неровным светом рассеивали темноту. Мое тело до сих пор помнило его прикосновения.
– Я не просил тебя влюбляться, – прошептал он.
– Об этом не просят.
Мы снова зашагали вперед.
– Я понимаю, любовь нельзя предложить, Кей, – сказал он. – Любовь – это оборотень внутри тебя. Чудовище, которого ты боишься. И я знаю почему. Оно преследовало тебя всю жизнь и причиняло боль.
– Не пытайся строить из себя психоаналитика. Не пытайся изменить меня, Джей.
Люди толкались, проходя мимо.
Подростки с крашеными волосами и многочисленными колечками в ушах и на теле, смеясь, обогнали нас. Несколько человек, остановившись, смотрели на почти полноразмерный желтый биплан, прикрепленный к торцу здания Гран-Марнье с рекламой выставки часов "Брайтлинг". Пахло подгоревшими жареными каштанами.
– Я ни с кем не встречалась с тех пор, как умер Бентон, – призналась я. – Ты первый, Джей.
– Я не хотел причинить тебе боль...
– Утром я лечу домой.
– Мне не хочется отпускать тебя.
– У меня задание, разве ты не знаешь? – сказала я.
Злость выплеснулась наружу, и когда Телли снова попытался взять меня за руку, я выдернула пальцы из его ладони.
– Или, вернее сказать, я ускользну утром домой. С чемоданом незаконных улик, которые ко всему прочему представляют собой биологическую угрозу. Как послушная участница данного действа, я буду следовать приказам и по возможности получу образцы ДНК. Сравню их с ДНК неопознанного тела. В конце концов определю, что покойный и убийца являются братьями. Тем временем полиции, возможно, посчастливится найти бродящего по улицам Оборотня и он все расскажет про картель Шандонне. А перед тем как это случится, он, может, убьет еще двух-трех женщин.
– Прошу тебя, не обижайся, – произнес Джей.
– Не обижаться? Разве мне не на что обижаться?
Мы свернули с бульвара Итальянцев на рю Фавар.
– Не обижаться, когда меня послали сюда решать проблемы и я оказалась пешкой в какой-то игре, о которой ничего не знаю?
– Мне жаль, что ты смотришь на это с такой точки зрения, – проговорил Телли.
– Мы плохо действуем друг на друга, – предупредила я.
Кафе "Рюнц" оказалось маленьким и тихим, на столах лежали клетчатые скатерти, стояла зеленоватая стеклянная посуда. Горели красные лампы, люстра тоже была красной. Когда мы вошли, Одетта готовила за стойкой напитки. Увидев Телли, она всплеснула руками и принялась что-то выговаривать ему.
– Она ругает меня, так как я не появлялся два месяца и не позвонил, прежде чем прийти, – перевел он.
Пытаясь загладить вину, Телли перегнулся через стойку и поцеловал хозяйку в обе щеки. Несмотря на то что кафе было заполнено, благодаря обаянию Телли она умудрилась усадить нас за столик в углу, обычно не пустовавший.
Он привык получать то, чего хотел. Он выбрал красное бургундское, утверждая, будто я якобы заявила, что люблю это вино хотя я не помнила, когда это говорила и говорила ли вообще. К этому времени я уже не была уверена, что именно он знал обо мне заранее, а что я рассказала сама.
– Посмотрим, – произнес он, взяв меню. – Настоятельно рекомендую эльзасское фирменное блюдо. Но с чего начнем? Салат с грюйером – тертый грюйер, который выглядит как паста на латуке и помидорах. Хотя он слишком сытный.
– Тогда, наверное, мне только салат, – сказала я, не чувствуя аппетита.
Телли вынул из кармана пиджака маленькую сигару и щипцы.
– Помогает сократить количество сигарет, – объяснил он. – Хочешь попробовать?
– Во Франции слишком много курят. Мне пора опять бросить курить, – ответила я.
– Это очень хорошие сигары. – Он откусил кончик у одной. – Пропитанные сахаром. Эта с ванилью, но у меня есть с корицей и запахом самбука. – Он чиркнул спичкой. – Но больше всего мне нравятся коричные. – Он затянулся. – Тебе стоит попробовать.
Он протянул мне пачку.
– Нет, спасибо, – отказалась я.
– Я заказываю их оптом из Майами, – продолжал Телли, выставив сигару и отклонив голову назад, чтобы выдуть дым к потолку. – "Кохимар". Не путать с "Куаба" – замечательными сигарами, но контрабандными, если они с Кубы, а не из Доминиканской Республики. Контрабандными в США, во всяком случае. Я это знаю доподлинно, потому что служу в отделе по контролю за торговлей алкогольными напитками, табачными изделиями и оружием. Да-с, я кое-что понимаю в алкоголе, табаке и оружии.
Он уже закончил первый бокал вина. И снова наполнил его бургундским и долил мой.
– Если я вернусь в Штаты, мы увидимся? Просто ради интереса: что случится, если меня переведут... ну, скажем, обратно в Вашингтон?
– Я не хотела делать этого с тобой, – сказала я.
На глаза Телли навернулись слезы, и он быстро отвел взгляд.
– Это я во всем виновата, – мягко произнесла я.
– Виновата? – повторил он. – Виновата? Не знал, что нужно говорить о чьей-то вине, как будто мы совершили ошибку.
Он наклонился над столом и самодовольно улыбнулся, словно был детективом, поймавшим меня на крючок.
– Виновата. Гм-м-м, – задумчиво произнес он, выпуская дым.
– Джей, ты молод, – сказала я. – Когда-нибудь ты поймешь, что...
– Возраст здесь ни при чем, – оборвал он меня таким тоном, что на нас покосились из-за соседних столиков.
– Кроме того, ты живешь во Франции.
– Есть места похуже.
– Можешь сколько угодно жонглировать словами, Джей, – сказала я. – Но действительность всегда берет верх.
– Ты жалеешь, не так ли? – Он откинулся на спинку стула. – Я так много о тебе знаю и все равно совершаю глупости, подобные этой.
– Я никогда не говорила, что это было глупо.
– Ты отталкиваешь меня, так как не готова.
Я тоже почувствовала обиду.
– Ты никак не можешь знать, готова я или не готова. – Подошедший официант принял у нас заказ и неслышно удалился. – Ты потратил слишком много времени, чтобы разобраться во мне, но не разобрался в себе.
– Хорошо. Не волнуйся. Я больше никогда не буду угадывать твои мысли и чувства.
– Ага. Капризничаешь, – сказала я. – Наконец-то ты начинаешь себя вести в соответствии с возрастом.
Его глаза сверкнули. Я отхлебнула вина. Телли допил очередной бокал.
– Я тоже заслуживаю уважения, – отозвался он. – Я не ребенок. Как назвать то, что сегодня случилось, Кей? Общественная работа? Благотворительность? Сексуальное образование? Проявление родительских чувств?
– Наверное, не стоит говорить об этом здесь, – предложила я.
– А может, ты меня просто использовала?
– Я слишком стара для тебя. И говори, пожалуйста, потише.
– Это моя мать старая. И тетка тоже. А еще глухая вдова, которая живет по соседству.
Я поняла, что не имею представления, где живет Телли. Даже не знаю его домашнего телефонного номера.
– Старость – это манера поведения, когда ты становишься высокомерной, снисходительной и трусливой, – закончил он, приветственно поднимая бокал.
– Трусливой? Меня называли по-разному, но трусливой – никогда.
– Ты эмоциональная трусиха. – Он выпил вино, словно пытался потушить пожар внутри. – Именно поэтому ты жила с ним. Он был надежным человеком. Не имеет значения, что ты говоришь о своей любви к нему. Главное, за него можно было спрятаться.
– Не рассуждай о том, чего не знаешь, – предупредила я, начиная нервничать.
– Потому что ты боишься. Боялась с тех пор, как умер твой отец, с тех самых пор, когда почувствовала, что отличаешься от других, поскольку ты действительно другая, но за это надо платить. Мы платим, потому что мы особенные. Мы одиноки и редко догадываемся, что причина этого заключается в нашем отличии от остальных. Мы считаем, дело в нас самих.
Я положила салфетку на стол и отодвинула стул.
– Это обычная проблема со всеми козлами, которые владеют информацией, – сказала я тихим, спокойным голосом. – Вы присваиваете себе тайны, трагедии и радости людей, словно они ваши. По крайней мере я живу собственной жизнью и не подглядываю исподтишка за незнакомыми людьми. По крайней мере я не шпионю.
– Я тоже не шпионю, – отозвался он. – Мне поручили узнать о тебе как можно больше.
– Ты прекрасно справился со своей работой, – уязвленно заметила я. – Особенно этим вечером.
– Не уходи, пожалуйста, – тихо произнес он, протягивая ко мне руку.
Я отшатнулась от него и вышла из кафе под удивленные взгляды присутствующих. Кто-то засмеялся и сделал замечание, которое не нуждалось в переводе. Было очевидно, что этот красивый молодой человек и дама постарше устроили любовную ссору. А может, он ее альфонс.