Страница:
— Меня удивляет, почему он до сих пор не приказал французу убираться из Эвишем-Эбби. Ему давно надо было это сделать. Тогда, возможно, они с Арабеллой выяснили бы это досадное недоразумение и все бы наладилось.
— Как же я ненавижу Эвишем-Эбби! Теперь этот дом кажется мне еще более пустым и холодным, чем раньше. Даже когда в нем полно людей, он выглядит так неуютно! Клянусь Богом, я всегда ненавидела это место.
— Тогда ты будешь жить здесь, со мной.
Энн удивленно взглянула на него, потом рассмеялась. Она окинула взглядом гостиную; ей нравилось здесь все — мебель, драпировки, статуэтки на каминной полке и гравюры и картины, украшавшие стены.
— И ты позволишь мне жить здесь? Ты не станешь подыскивать мне другой дом, огромный и респектабельный, который, по твоему мнению, больше мне подойдет?
— Нет, ты останешься здесь. Ты привыкнешь к миссис Малдон — она вечно на всех ворчит, но она полюбит тебя, как собственную дочь, а я буду любить тебя, как муж и возлюбленный. Тебе понравится этот дом, Энн. Но если что-нибудь будет не так, ты всегда сможешь мне об этом сказать. Со временем, во всяком случае.
Она поднялась с дивана и присела к нему на колени, обвив его шею руками.
— Да, конечно, — прошептала леди Энн. — Я непременно скажу тебе, если что-нибудь придется мне не по нраву. А сейчас я не хочу ни о чем думать, — добавила она и поцеловала его в губы.
Леди Энн, эта благородная леди, очаровательная женщина, которую он полюбил с первого же мгновения девятнадцать лет назад, согласна стать его женой. Господь услышал его молитвы.
— Я тоже, — шепнул он в ее приоткрытые губы.
Когда она наконец подняла голову от его лица, ее дыхание было взволнованным, грудь бурно вздымалась. Он чувствовал себя таким счастливым, что сердцу его было тесно в груди.
— По-моему, тебе совсем не хочется чаю, Энн.
— Ах да, я и забыла. Ну что ж, отведи меня на кухню, и я попытаюсь его приготовить, если, конечно, ты предпочитаешь скучное чаепитие.
— Предпочитаю? Но чему?
— Мне, — ответила она и снова прильнула к нему.
Он не станет заниматься с ней любовью здесь, в гостиной. Нет, он отнесет ее к себе в постель, где отныне она будет с ним каждую ночь. Он хочет ее до безумия.
— Ты пойдешь со мной, Энн?
— На кухню?
— Нет, в мою спальню.
Она провела мягкой ладонью по его щеке.
— Мне кажется, я бы отправилась с тобой даже в Тальгарт-Холл.
— Ну, тогда ты действительно меня любишь, — сказал доктор Брэнион и, поднявшись, подхватил ее на руки, крепко прижав к себе.
Леди Энн рассмеялась, и ее смех был для него сладчайшей музыкой.
Он поднялся наверх по обитой ковром лестнице, шагая сразу через две ступеньки. Он помнил, как все эти долгие годы каждый вечер он поднимался к себе в спальню по этим самым ступеням, усталый и одинокий. Но отныне все будет по-другому — его одиночество кончилось.
Спустя час, который был для них полон блаженства, леди Энн шепнула, уткнувшись головой ему в плечо:
— Теперь я падшая женщина. Если ты не женишься на мне, я не вынесу угрызений совести и утоплюсь в пруду. Это будет наказанием за мой грех.
Он поцеловал ее и сказал совершенно серьезно:
— Ты готова к тому, что будут говорить про нас злые языки?
Мысль об этом никогда раньше не приходила ей в голову, но она знала, что именно так все и будет. Она раздумывала не более пяти секунд, прежде чем ответить:
— А пусть они все убираются к дьяволу!
От неожиданности он расхохотался.
— А Арабелла? — спросил он немного погодя.
— За нее я не волнуюсь — она, наверное, давно уже обо всем догадалась. Даже Джастин заметил, что происходит между нами. А дочь тебя обожает. Не думаю, что она будет против — она должна радоваться, что ее мать наконец-то обретет счастье.
Доктор Брэнион хотел было сказать ей, что Арабелла может возненавидеть его так же сильно, как любила отца, но понял, что лучше не расстраивать ее раньше времени. Все теперь так запутанно и странно, кроме их любви, подумал он, целуя кончик ее носа. Нет, их любовь и есть самое непостижимое и загадочное.
Он помог ей одеться — ему нравилось застегивать маленькие пуговки у нее на платье. Некоторое время спустя они вместе вышли из дома и поехали в Эвишем-Эбби.
Леди Энн вернулась в Эвишем-Эбби как раз перед обедом — у нее даже осталось немного времени, чтобы переодеться.
— Я присоединюсь к тебе позже, Пол, — шепнула она и, повернувшись к дворецкому, сказала: — Краппер, скажите кухарке, что доктор Брэнион будет с нами обедать.
— Слушаюсь, миледи, — кивнул Краппер.
Он не слепой и все прекрасно видит — последнее время его хозяйка просто сияет от счастья, а все благодаря доктору Брэниону. Господь им судья. Да никому и в голову не придет их упрекать.
Краппер предложил доктору стакан хереса, а сам тем временем внимательно на него поглядывал. Хотя доктор Брэнион и не лорд, он джентльмен благородного происхождения. Да, размышлял Краппер, спускаясь по лестнице, ведущей на кухню, впервые за все это время он видел леди Энн такой веселой и похорошевшей — нет, не просто похорошевшей, а прямо неотразимой. Правда, со дня гибели графа не так уж много времени прошло, да что в этом такого? Вот ведь и леди Арабелла вышла замуж за молодого графа, не дожидаясь срока окончания траура. Жизнь идет своим чередом — нельзя вечно предаваться печали. Он пригладил редкие седые волосы, гадая про себя, останутся ли леди Энн и доктор жить в Эвишем-Эбби после свадьбы.
Не будь леди Энн так поглощена собственными переживаниями, она бы наверняка почувствовала напряженную атмосферу, царившую за столом. Но она смотрела на присутствующих сквозь легкую дымку, сердце ее пело от счастья, и их слова долетали до нее словно издалека. Ей хотелось вскочить на ноги и воскликнуть «аллилуйя», когда Пол наконец отложил свою салфетку, откашлялся и поднялся из-за стола.
— Джастин, Жервез, — промолвил он громко и отчетливо, — прежде чем леди удалятся в Бархатную гостиную, я хотел бы сделать небольшое объявление.
Граф поднял голову, встретился взглядом с леди Энн и улыбнулся. Его улыбке недоставало теплоты, и выражение его лица по-прежнему было холодным и замкнутым, но тем не менее он улыбнулся, явно одобряя ее, и леди Энн воспрянула духом. Он слегка кивнул ей. Арабелла тоже вскинула на нее глаза, но на лице ее ясно читалось лишь одно — ей не терпелось поскорее покинуть столовую, чтобы избавиться от необходимости созерцать своего супруга.
Доктор Брэнион еще раз откашлялся и продолжал:
— Леди Энн оказала мне большую честь, приняв мое предложение руки и сердца. Мы с ней поженимся, как только будет возможно, и будем вести спокойную, тихую жизнь, пока не кончится годовой срок ее траура.
Граф встал и поднял свой бокал:
— Мои поздравления, Пол и Энн. По правде говоря, это не явилось для меня таким уж сюрпризом, но все равно это приятная новость. Я предлагаю тост в вашу честь, доктор Брэнион и леди Энн: за вашу долгую и счастливую семейную жизнь.
Арабелла сидела точно оцепенев. Значит, для всех это вовсе не сюрприз? Ее матушка и доктор Брэнион? Нет, это неправда, это не может быть правдой. Не прошло и месяца, как погиб ее отец. Его прах покоится в развалинах сгоревшего дома какой-то глухой португальской деревушки, а ее мать уже собирается замуж за другого. Да как такое можно вынести!
Злость и ненависть охватили ее. Она гневно взглянула на мать, впервые заметив ее нежный румянец, новый радостный блеск в ее глазах. Ее мать, благородная леди, ведет себя как последняя проститутка!
— Арабелла! Твой тост, моя дорогая.
Арабелла повернула голову и встретилась глазами с графом. Это ее муж — человек, который ненавидит ее и всю жизнь будет ненавидеть за проступок, которого она не совершала. Его слова прозвучали для нее как приказ. Боже, и он признает этот брак? Арабелла взглянула в сторону Элсбет и Жервеза. Теперь, когда она знала об их связи, они выглядели для нее как одно существо: их черты смешались, словно под прихотливой кистью художника, и она уже не могла отличить, кто из них кто, так они были похожи. Ей на мгновение показалось, что вместо двух пар глаз на нее пристально уставились два темных миндалевидных глаза. Жервез и Элсбет — они смотрят, и чувствуют, и думают одинаково. Нет, конечно, нет. Элсбет и Жервез? Но кто же еще? Нет, Сюзанна не ошиблась. Они тайные любовники.
По их лицам промелькнула тень изумления, не больше. Неужели она одна до сих пор ничего не замечала?
— Арабелла, дитя мое, что с тобой?
Мягкий, нежный голос ее матери, полный заботы и участия. Что это, ей послышалось, или в нем была мольба? Она хочет получить одобрение своей дочери, хочет, чтобы она простила ей это предательство? До чего же она была слепа, как раньше обо всем не догадалась? Но нет, она совершенно замкнулась в себе и думала только о своем горе, не замечая того, что для всех остальных было очевидно. Слепая безмозглая кукла! Кажется, доктор Брэнион удивлен ее упорным молчанием. Но, может быть, она ошибается? Он ведь знал, как она любила отца, как его теперь ей не хватает. Он предал ее. Они оба предали ее. И ее отца. Неужели все эти годы они устраивали свидания тайком от него? Наверное, только и ждали, когда он будет в отлучке, чтобы забраться в постель.
— Арабелла!
Снова голос ее мужа — он осуждает ее. Но граф осыпает ее проклятиями с самого первого дня, как они поженились. Стоит ли ожидать от него сочувствия? Ему не понять, что они предали ее.
Арабелла, шатаясь, поднялась с места и вцепилась побелевшими пальцами в край стола, чтобы не упасть. Она чувствовала себя раздавленной, разбитой — ее собственная слепота и предательство самых близких ей людей тяжестью навалились ей на сердце. Все вокруг лгут, предают — только она одна невиновна.
— Со мной все в порядке, мама. — Голос ее прозвучал еле слышно и замер — так сорвавшийся с ветки листок медленно кружится в воздухе, постепенно опускаясь к земле. — Вы просили меня произнести тост, милорд? Мне очень жаль, но я не могу придумать ничего подходящего. — Она услышала чей-то приглушенный возглас — чей, ей не удалось разобрать. Как в тумане она видела, как граф резко отодвинул свой стул и гневно нахмурился. Она повернулась и бросилась вон из комнаты.
Джастин отшвырнул салфетку и вышел из-за стола.
— Пол, Энн, не обращайте на нее внимания. Прошу вас в гостиную — там вас ждет кофе. С вашего позволения, я вас покину — мне нужно поговорить с женой.
Лицо леди Энн стало белым как снег, она кусала губы, чтобы не заплакать. Глаза графа горели гневным огнем. О Господи, она должна защитить Арабеллу от его ярости! Она еще ни разу не видела его таким рассерженным — он просто взбешен. Она вскочила со стула и с мольбой протянула к нему руки:
— Джастин, подождите! Не стоит так волноваться. Наша помолвка стала для нее неожиданностью! Вы же знаете, как она любила отца. Нет, прошу вас…
Но он быстрым шагом вышел из столовой, даже не оглянувшись.
Доктор Брэнион приблизился к леди Энн и взял ее за руку. Наклонившись к ней, он сказал так тихо, что его могла слышать только она:
— Этого я и боялся, Энн. Ты же знаешь, Арабелла очень несчастна. Мне кажется, она так благоговейно хранит память об отце, потому что это помогает ей пережить размолвку с Джастином. Прошу тебя, Энн, не обижайся на нее — она не хотела тебя оскорбить. Просто ей сейчас очень тяжело. Пойдем в Бархатную гостиную, и постарайся вести себя как обычно, хотя бы при Элсбет. Что до французского кузена, я был бы рад, если бы он сейчас же убрался восвояси, но это не в моей власти. Идем же, любовь моя.
— Как глупо с моей стороны, что я не смогла предвидеть, как эту новость воспримет Арабелла, — печально заметила леди Энн. — Я отнюдь не собиралась причинить ей боль — просто мне хотелось приблизить свое счастье.
Жервеэа так ошеломила неожиданная вспышка Арабеллы, что он едва кивнул леди Энн и доктору, взял Элсбет под руку и проследовал за ними в Бархатную гостиную мимо лакея, застывшего у дверей с каменным лицом, — бедняга стоял здесь и все слышал и видел. Когда они вышли из столовой и очутились в коридоре, Элсбет внезапно потянула Жервеэа за рукав и остановилась:
— Ох, дорогой, что же нам теперь делать? — Она готова была разрыдаться.
Нельзя допустить, чтобы она закатила истерику в присутствии леди Энн и доктора.
Он схватил ее за обе руки и сжал их почти до боли.
— Слушай, Элсбет, я уже говорил тебе, все образуется. Я что-нибудь придумаю, не беспокойся. Ну же, возьми себя в руки и не смей плакать. Ты ведь не хочешь устроить такую же безобразную сцену, как твоя сестрица? Я знаю, ты выше этого. Ты воспитанная и добрая девочка и не станешь вести себя так неприлично.
— Да, Жервез, да, я постараюсь. — Она всхлипнула и, как ребенок, отерла кулачком глаза. Ей почудилось, что он чем-то глубоко расстроен. — Да, я тоже считаю, что Арабелла вела себя не очень хорошо. Но почему она сделала это? Наш отец был суровый, высокомерный человек. Меня он просто ненавидел. Ну да, Арабеллу он любил, но как она могла так жестоко поступить со своей матушкой?
Джастин шагнул под своды парадного холла и направился к главной лестнице. Перескакивая через несколько ступенек, он поднялся до первого пролета, прежде чем Краппер понял, куда он держит путь. Дворецкий махнул ему рукой, пытаясь привлечь внимание хозяина, но граф не обратил на его жест никакого внимания. Краппер покачал головой и вернулся на свой пост у главного входа — не мог же он окликать его светлость, это совершенно против правил. Во всяком случае, в Эвишем-Эбби это было не принято.
Граф был так разъярен, что это заметила даже Грейс, горничная Арабеллы, которая в ужасе отпрянула в сторону, увидев его лицо. Ноздри его раздувались от ярости, на шее вздулись жилы. Руки Джастина тряслись, он уже не владел собой. Черт бы ее побрал, да как она посмела так оскорбить свою мать?! Где были ее глаза — неужели она не видела, кому леди Энн отдала свои симпатии? Нет, он ее придушит!
Джастин бешено дернул за ручку двери, ведущей в спальню. Дверь была закрыта, как он и предполагал, но то, что ему приходится ломиться в собственную комнату, еще больше распалило его гнев. Он влетел в смежную гардеробную, чуть не сбив с ног своего слугу Граббса.
— Милорд, что случилось? — воскликнул тот, шарахаясь в испуге, но Джастин даже не взглянул в его сторону.
Секунду спустя он стоял посреди графской спальни. Он уже хотел грозным голосом позвать Арабеллу, но тут заметил, что комната пуста.
— Проклятие, — пробормотал он, повернулся на каблуках и ринулся прочь из спальни. Сбежав вниз по лестнице в холл, он окликнул дворецкого: — Краппер, вы не видели ее светлость?
— Видел, милорд, — невозмутимо ответствовал Краппер.
— И где она, черт бы ее побрал?
— Ее светлость графиня покинули дом, милорд. Ваша супруга очень спешила, как мне показалось.
— Дьявол, что же вы молчали, Краппер? Не могли мне раньше об этом сказать?
Краппер с достоинством распрямил плечи.
— Простите мою смелость, милорд, но я заметил вас слишком поздно — вы уже поднялись по лестнице.
— Да вы что, смеетесь надо мной? — рассвирепел граф.
Он распахнул входную дверь и шагнул мимо остолбеневшего дворецкого в теплую летнюю ночь.
Он не собирался ждать, пока она соизволит вернуться. Мысленно он перебрал известные ему уголки, в которых она любила бывать, — развалины старого аббатства, лужайка у пруда, возможно, даже кладбище. Но интуиция подсказывала ему, что ни в одном из этих мест он ее не найдет. Нет, думал он, она наверняка захочет очутиться подальше от Эвишем-Эбби, чтобы сбежать ото всех — от своей матери, сестры и в первую очередь от него самого.
Люцифер! Джастин был готов поклясться, что она ускакала на своем бешеном коне.
Он стремглав кинулся к конюшне. Прибежав туда, он успел заметить Арабеллу, которая, оседлав Люцифера, галопом понеслась по главной аллее, так что юбки вихрем взметнулись вокруг ее ног.
— Джеймс! — крикнул он.
Конюх тут же показался в освещенном проеме двери и подбежал к графу. Ноги несчастного заплетались от страха. Взглянув в разгневанное лицо хозяина, он в отчаянии решил, что тот его сейчас уволит. Но граф об этом даже и не подумал — ему было известно, что приказания Арабеллы слуги выполняли беспрекословно и никогда не осмеливались ей перечить.
— Подайте мне коня, Джеймс, живо!
Пока конюх седлал его лошадь, граф мысленно прикидывал, на сколько Арабелла его опередила. Его гнедой жеребец арабских кровей всегда побеждал в скачках, но этот чертов Люцифер, выносливый, как десять лошадей, и быстрый, как ветер, будет уже в соседнем графстве, прежде чем ему удастся добраться до конца аллеи.
— Скорее, Джеймс!
Он придушит ее собственными руками.
Нет, сначала он будет кричать на нее, пока она не упадет ему в ноги и не признается в своем предательстве. Ему хотелось, чтобы она раскаялась в содеянном, чтобы сказала ему, что совершила ошибку, чтобы попросила у него прощения и пообещала загладить свою вину.
Ему хотелось увидеть ее — просто увидеть и сказать ей, что он все понял. Он яростно тряхнул головой. Что с ним творится? Он совсем переменился — он почти готов простить ее. Да, он по-прежнему хочет прикончить Жервеза, но не ее, не Арабеллу. Как это понять? Что происходит в его душе?
К дьяволу все, что бы там ни было!
Глава 23
— Как же я ненавижу Эвишем-Эбби! Теперь этот дом кажется мне еще более пустым и холодным, чем раньше. Даже когда в нем полно людей, он выглядит так неуютно! Клянусь Богом, я всегда ненавидела это место.
— Тогда ты будешь жить здесь, со мной.
Энн удивленно взглянула на него, потом рассмеялась. Она окинула взглядом гостиную; ей нравилось здесь все — мебель, драпировки, статуэтки на каминной полке и гравюры и картины, украшавшие стены.
— И ты позволишь мне жить здесь? Ты не станешь подыскивать мне другой дом, огромный и респектабельный, который, по твоему мнению, больше мне подойдет?
— Нет, ты останешься здесь. Ты привыкнешь к миссис Малдон — она вечно на всех ворчит, но она полюбит тебя, как собственную дочь, а я буду любить тебя, как муж и возлюбленный. Тебе понравится этот дом, Энн. Но если что-нибудь будет не так, ты всегда сможешь мне об этом сказать. Со временем, во всяком случае.
Она поднялась с дивана и присела к нему на колени, обвив его шею руками.
— Да, конечно, — прошептала леди Энн. — Я непременно скажу тебе, если что-нибудь придется мне не по нраву. А сейчас я не хочу ни о чем думать, — добавила она и поцеловала его в губы.
Леди Энн, эта благородная леди, очаровательная женщина, которую он полюбил с первого же мгновения девятнадцать лет назад, согласна стать его женой. Господь услышал его молитвы.
— Я тоже, — шепнул он в ее приоткрытые губы.
Когда она наконец подняла голову от его лица, ее дыхание было взволнованным, грудь бурно вздымалась. Он чувствовал себя таким счастливым, что сердцу его было тесно в груди.
— По-моему, тебе совсем не хочется чаю, Энн.
— Ах да, я и забыла. Ну что ж, отведи меня на кухню, и я попытаюсь его приготовить, если, конечно, ты предпочитаешь скучное чаепитие.
— Предпочитаю? Но чему?
— Мне, — ответила она и снова прильнула к нему.
Он не станет заниматься с ней любовью здесь, в гостиной. Нет, он отнесет ее к себе в постель, где отныне она будет с ним каждую ночь. Он хочет ее до безумия.
— Ты пойдешь со мной, Энн?
— На кухню?
— Нет, в мою спальню.
Она провела мягкой ладонью по его щеке.
— Мне кажется, я бы отправилась с тобой даже в Тальгарт-Холл.
— Ну, тогда ты действительно меня любишь, — сказал доктор Брэнион и, поднявшись, подхватил ее на руки, крепко прижав к себе.
Леди Энн рассмеялась, и ее смех был для него сладчайшей музыкой.
Он поднялся наверх по обитой ковром лестнице, шагая сразу через две ступеньки. Он помнил, как все эти долгие годы каждый вечер он поднимался к себе в спальню по этим самым ступеням, усталый и одинокий. Но отныне все будет по-другому — его одиночество кончилось.
Спустя час, который был для них полон блаженства, леди Энн шепнула, уткнувшись головой ему в плечо:
— Теперь я падшая женщина. Если ты не женишься на мне, я не вынесу угрызений совести и утоплюсь в пруду. Это будет наказанием за мой грех.
Он поцеловал ее и сказал совершенно серьезно:
— Ты готова к тому, что будут говорить про нас злые языки?
Мысль об этом никогда раньше не приходила ей в голову, но она знала, что именно так все и будет. Она раздумывала не более пяти секунд, прежде чем ответить:
— А пусть они все убираются к дьяволу!
От неожиданности он расхохотался.
— А Арабелла? — спросил он немного погодя.
— За нее я не волнуюсь — она, наверное, давно уже обо всем догадалась. Даже Джастин заметил, что происходит между нами. А дочь тебя обожает. Не думаю, что она будет против — она должна радоваться, что ее мать наконец-то обретет счастье.
Доктор Брэнион хотел было сказать ей, что Арабелла может возненавидеть его так же сильно, как любила отца, но понял, что лучше не расстраивать ее раньше времени. Все теперь так запутанно и странно, кроме их любви, подумал он, целуя кончик ее носа. Нет, их любовь и есть самое непостижимое и загадочное.
Он помог ей одеться — ему нравилось застегивать маленькие пуговки у нее на платье. Некоторое время спустя они вместе вышли из дома и поехали в Эвишем-Эбби.
Леди Энн вернулась в Эвишем-Эбби как раз перед обедом — у нее даже осталось немного времени, чтобы переодеться.
— Я присоединюсь к тебе позже, Пол, — шепнула она и, повернувшись к дворецкому, сказала: — Краппер, скажите кухарке, что доктор Брэнион будет с нами обедать.
— Слушаюсь, миледи, — кивнул Краппер.
Он не слепой и все прекрасно видит — последнее время его хозяйка просто сияет от счастья, а все благодаря доктору Брэниону. Господь им судья. Да никому и в голову не придет их упрекать.
Краппер предложил доктору стакан хереса, а сам тем временем внимательно на него поглядывал. Хотя доктор Брэнион и не лорд, он джентльмен благородного происхождения. Да, размышлял Краппер, спускаясь по лестнице, ведущей на кухню, впервые за все это время он видел леди Энн такой веселой и похорошевшей — нет, не просто похорошевшей, а прямо неотразимой. Правда, со дня гибели графа не так уж много времени прошло, да что в этом такого? Вот ведь и леди Арабелла вышла замуж за молодого графа, не дожидаясь срока окончания траура. Жизнь идет своим чередом — нельзя вечно предаваться печали. Он пригладил редкие седые волосы, гадая про себя, останутся ли леди Энн и доктор жить в Эвишем-Эбби после свадьбы.
Не будь леди Энн так поглощена собственными переживаниями, она бы наверняка почувствовала напряженную атмосферу, царившую за столом. Но она смотрела на присутствующих сквозь легкую дымку, сердце ее пело от счастья, и их слова долетали до нее словно издалека. Ей хотелось вскочить на ноги и воскликнуть «аллилуйя», когда Пол наконец отложил свою салфетку, откашлялся и поднялся из-за стола.
— Джастин, Жервез, — промолвил он громко и отчетливо, — прежде чем леди удалятся в Бархатную гостиную, я хотел бы сделать небольшое объявление.
Граф поднял голову, встретился взглядом с леди Энн и улыбнулся. Его улыбке недоставало теплоты, и выражение его лица по-прежнему было холодным и замкнутым, но тем не менее он улыбнулся, явно одобряя ее, и леди Энн воспрянула духом. Он слегка кивнул ей. Арабелла тоже вскинула на нее глаза, но на лице ее ясно читалось лишь одно — ей не терпелось поскорее покинуть столовую, чтобы избавиться от необходимости созерцать своего супруга.
Доктор Брэнион еще раз откашлялся и продолжал:
— Леди Энн оказала мне большую честь, приняв мое предложение руки и сердца. Мы с ней поженимся, как только будет возможно, и будем вести спокойную, тихую жизнь, пока не кончится годовой срок ее траура.
Граф встал и поднял свой бокал:
— Мои поздравления, Пол и Энн. По правде говоря, это не явилось для меня таким уж сюрпризом, но все равно это приятная новость. Я предлагаю тост в вашу честь, доктор Брэнион и леди Энн: за вашу долгую и счастливую семейную жизнь.
Арабелла сидела точно оцепенев. Значит, для всех это вовсе не сюрприз? Ее матушка и доктор Брэнион? Нет, это неправда, это не может быть правдой. Не прошло и месяца, как погиб ее отец. Его прах покоится в развалинах сгоревшего дома какой-то глухой португальской деревушки, а ее мать уже собирается замуж за другого. Да как такое можно вынести!
Злость и ненависть охватили ее. Она гневно взглянула на мать, впервые заметив ее нежный румянец, новый радостный блеск в ее глазах. Ее мать, благородная леди, ведет себя как последняя проститутка!
— Арабелла! Твой тост, моя дорогая.
Арабелла повернула голову и встретилась глазами с графом. Это ее муж — человек, который ненавидит ее и всю жизнь будет ненавидеть за проступок, которого она не совершала. Его слова прозвучали для нее как приказ. Боже, и он признает этот брак? Арабелла взглянула в сторону Элсбет и Жервеза. Теперь, когда она знала об их связи, они выглядели для нее как одно существо: их черты смешались, словно под прихотливой кистью художника, и она уже не могла отличить, кто из них кто, так они были похожи. Ей на мгновение показалось, что вместо двух пар глаз на нее пристально уставились два темных миндалевидных глаза. Жервез и Элсбет — они смотрят, и чувствуют, и думают одинаково. Нет, конечно, нет. Элсбет и Жервез? Но кто же еще? Нет, Сюзанна не ошиблась. Они тайные любовники.
По их лицам промелькнула тень изумления, не больше. Неужели она одна до сих пор ничего не замечала?
— Арабелла, дитя мое, что с тобой?
Мягкий, нежный голос ее матери, полный заботы и участия. Что это, ей послышалось, или в нем была мольба? Она хочет получить одобрение своей дочери, хочет, чтобы она простила ей это предательство? До чего же она была слепа, как раньше обо всем не догадалась? Но нет, она совершенно замкнулась в себе и думала только о своем горе, не замечая того, что для всех остальных было очевидно. Слепая безмозглая кукла! Кажется, доктор Брэнион удивлен ее упорным молчанием. Но, может быть, она ошибается? Он ведь знал, как она любила отца, как его теперь ей не хватает. Он предал ее. Они оба предали ее. И ее отца. Неужели все эти годы они устраивали свидания тайком от него? Наверное, только и ждали, когда он будет в отлучке, чтобы забраться в постель.
— Арабелла!
Снова голос ее мужа — он осуждает ее. Но граф осыпает ее проклятиями с самого первого дня, как они поженились. Стоит ли ожидать от него сочувствия? Ему не понять, что они предали ее.
Арабелла, шатаясь, поднялась с места и вцепилась побелевшими пальцами в край стола, чтобы не упасть. Она чувствовала себя раздавленной, разбитой — ее собственная слепота и предательство самых близких ей людей тяжестью навалились ей на сердце. Все вокруг лгут, предают — только она одна невиновна.
— Со мной все в порядке, мама. — Голос ее прозвучал еле слышно и замер — так сорвавшийся с ветки листок медленно кружится в воздухе, постепенно опускаясь к земле. — Вы просили меня произнести тост, милорд? Мне очень жаль, но я не могу придумать ничего подходящего. — Она услышала чей-то приглушенный возглас — чей, ей не удалось разобрать. Как в тумане она видела, как граф резко отодвинул свой стул и гневно нахмурился. Она повернулась и бросилась вон из комнаты.
Джастин отшвырнул салфетку и вышел из-за стола.
— Пол, Энн, не обращайте на нее внимания. Прошу вас в гостиную — там вас ждет кофе. С вашего позволения, я вас покину — мне нужно поговорить с женой.
Лицо леди Энн стало белым как снег, она кусала губы, чтобы не заплакать. Глаза графа горели гневным огнем. О Господи, она должна защитить Арабеллу от его ярости! Она еще ни разу не видела его таким рассерженным — он просто взбешен. Она вскочила со стула и с мольбой протянула к нему руки:
— Джастин, подождите! Не стоит так волноваться. Наша помолвка стала для нее неожиданностью! Вы же знаете, как она любила отца. Нет, прошу вас…
Но он быстрым шагом вышел из столовой, даже не оглянувшись.
Доктор Брэнион приблизился к леди Энн и взял ее за руку. Наклонившись к ней, он сказал так тихо, что его могла слышать только она:
— Этого я и боялся, Энн. Ты же знаешь, Арабелла очень несчастна. Мне кажется, она так благоговейно хранит память об отце, потому что это помогает ей пережить размолвку с Джастином. Прошу тебя, Энн, не обижайся на нее — она не хотела тебя оскорбить. Просто ей сейчас очень тяжело. Пойдем в Бархатную гостиную, и постарайся вести себя как обычно, хотя бы при Элсбет. Что до французского кузена, я был бы рад, если бы он сейчас же убрался восвояси, но это не в моей власти. Идем же, любовь моя.
— Как глупо с моей стороны, что я не смогла предвидеть, как эту новость воспримет Арабелла, — печально заметила леди Энн. — Я отнюдь не собиралась причинить ей боль — просто мне хотелось приблизить свое счастье.
Жервеэа так ошеломила неожиданная вспышка Арабеллы, что он едва кивнул леди Энн и доктору, взял Элсбет под руку и проследовал за ними в Бархатную гостиную мимо лакея, застывшего у дверей с каменным лицом, — бедняга стоял здесь и все слышал и видел. Когда они вышли из столовой и очутились в коридоре, Элсбет внезапно потянула Жервеэа за рукав и остановилась:
— Ох, дорогой, что же нам теперь делать? — Она готова была разрыдаться.
Нельзя допустить, чтобы она закатила истерику в присутствии леди Энн и доктора.
Он схватил ее за обе руки и сжал их почти до боли.
— Слушай, Элсбет, я уже говорил тебе, все образуется. Я что-нибудь придумаю, не беспокойся. Ну же, возьми себя в руки и не смей плакать. Ты ведь не хочешь устроить такую же безобразную сцену, как твоя сестрица? Я знаю, ты выше этого. Ты воспитанная и добрая девочка и не станешь вести себя так неприлично.
— Да, Жервез, да, я постараюсь. — Она всхлипнула и, как ребенок, отерла кулачком глаза. Ей почудилось, что он чем-то глубоко расстроен. — Да, я тоже считаю, что Арабелла вела себя не очень хорошо. Но почему она сделала это? Наш отец был суровый, высокомерный человек. Меня он просто ненавидел. Ну да, Арабеллу он любил, но как она могла так жестоко поступить со своей матушкой?
Джастин шагнул под своды парадного холла и направился к главной лестнице. Перескакивая через несколько ступенек, он поднялся до первого пролета, прежде чем Краппер понял, куда он держит путь. Дворецкий махнул ему рукой, пытаясь привлечь внимание хозяина, но граф не обратил на его жест никакого внимания. Краппер покачал головой и вернулся на свой пост у главного входа — не мог же он окликать его светлость, это совершенно против правил. Во всяком случае, в Эвишем-Эбби это было не принято.
Граф был так разъярен, что это заметила даже Грейс, горничная Арабеллы, которая в ужасе отпрянула в сторону, увидев его лицо. Ноздри его раздувались от ярости, на шее вздулись жилы. Руки Джастина тряслись, он уже не владел собой. Черт бы ее побрал, да как она посмела так оскорбить свою мать?! Где были ее глаза — неужели она не видела, кому леди Энн отдала свои симпатии? Нет, он ее придушит!
Джастин бешено дернул за ручку двери, ведущей в спальню. Дверь была закрыта, как он и предполагал, но то, что ему приходится ломиться в собственную комнату, еще больше распалило его гнев. Он влетел в смежную гардеробную, чуть не сбив с ног своего слугу Граббса.
— Милорд, что случилось? — воскликнул тот, шарахаясь в испуге, но Джастин даже не взглянул в его сторону.
Секунду спустя он стоял посреди графской спальни. Он уже хотел грозным голосом позвать Арабеллу, но тут заметил, что комната пуста.
— Проклятие, — пробормотал он, повернулся на каблуках и ринулся прочь из спальни. Сбежав вниз по лестнице в холл, он окликнул дворецкого: — Краппер, вы не видели ее светлость?
— Видел, милорд, — невозмутимо ответствовал Краппер.
— И где она, черт бы ее побрал?
— Ее светлость графиня покинули дом, милорд. Ваша супруга очень спешила, как мне показалось.
— Дьявол, что же вы молчали, Краппер? Не могли мне раньше об этом сказать?
Краппер с достоинством распрямил плечи.
— Простите мою смелость, милорд, но я заметил вас слишком поздно — вы уже поднялись по лестнице.
— Да вы что, смеетесь надо мной? — рассвирепел граф.
Он распахнул входную дверь и шагнул мимо остолбеневшего дворецкого в теплую летнюю ночь.
Он не собирался ждать, пока она соизволит вернуться. Мысленно он перебрал известные ему уголки, в которых она любила бывать, — развалины старого аббатства, лужайка у пруда, возможно, даже кладбище. Но интуиция подсказывала ему, что ни в одном из этих мест он ее не найдет. Нет, думал он, она наверняка захочет очутиться подальше от Эвишем-Эбби, чтобы сбежать ото всех — от своей матери, сестры и в первую очередь от него самого.
Люцифер! Джастин был готов поклясться, что она ускакала на своем бешеном коне.
Он стремглав кинулся к конюшне. Прибежав туда, он успел заметить Арабеллу, которая, оседлав Люцифера, галопом понеслась по главной аллее, так что юбки вихрем взметнулись вокруг ее ног.
— Джеймс! — крикнул он.
Конюх тут же показался в освещенном проеме двери и подбежал к графу. Ноги несчастного заплетались от страха. Взглянув в разгневанное лицо хозяина, он в отчаянии решил, что тот его сейчас уволит. Но граф об этом даже и не подумал — ему было известно, что приказания Арабеллы слуги выполняли беспрекословно и никогда не осмеливались ей перечить.
— Подайте мне коня, Джеймс, живо!
Пока конюх седлал его лошадь, граф мысленно прикидывал, на сколько Арабелла его опередила. Его гнедой жеребец арабских кровей всегда побеждал в скачках, но этот чертов Люцифер, выносливый, как десять лошадей, и быстрый, как ветер, будет уже в соседнем графстве, прежде чем ему удастся добраться до конца аллеи.
— Скорее, Джеймс!
Он придушит ее собственными руками.
Нет, сначала он будет кричать на нее, пока она не упадет ему в ноги и не признается в своем предательстве. Ему хотелось, чтобы она раскаялась в содеянном, чтобы сказала ему, что совершила ошибку, чтобы попросила у него прощения и пообещала загладить свою вину.
Ему хотелось увидеть ее — просто увидеть и сказать ей, что он все понял. Он яростно тряхнул головой. Что с ним творится? Он совсем переменился — он почти готов простить ее. Да, он по-прежнему хочет прикончить Жервеза, но не ее, не Арабеллу. Как это понять? Что происходит в его душе?
К дьяволу все, что бы там ни было!
Глава 23
Тонкий серп луны заливал бледным светом каменистую дорогу. Граф гнал коня во весь опор, пригнувшись к его упруго выгнутой шее и почти слившись с ним в одно целое. Мерный стук копыт напомнил ему другую ночь в далекой Португалии, когда он вот так же скакал галопом по ночной равнине со срочной депешей. Тогда, как и сейчас, им владело только одно желание — успеть, во что бы то ни стало успеть. И он успел — радостное сознание того, что он выполнил важное поручение, придавало ему силы, когда после восьми часов изнурительной скачки конь и всадник буквально валились с ног от усталости.
Шаткие изгороди, некрашеный деревянный забор, узкие тропинки по обеим сторонам дороги — все это проносилось мимо, теряясь в полумраке ночи. Граф был твердо уверен, что Арабелла не свернет с главной дороги, — она наверняка выбрала этот путь потому, что здесь никакое препятствие не замедлит стремительного бега Люцифера.
Он снова вспомнил, как она повела себя после заявления доктора Брэниона. Да, он понимал мотивы ее поступка, но это отнюдь не умерило его гнева.
Он взглянул на дорогу и… не поверил тому, что увидел. Если бы он не был так зол на нее, он бы расхохотался — такая мирная и безмятежная картина представилась его глазам: Арабелла медленно брела по дороге в своем вечернем платье и вела на поводу хромающего Люцифера.
Она остановилась, когда он резко осадил коня в двух шагах от нее, подняла на него безучастный взгляд, но ничего не сказала — ни слова, черт бы ее побрал!
— Итак, сударыня, я вижу, что ваша увеселительная прогулка подошла к концу. — Граф соскочил с коня и встал перед ней, расставив ноги и подбоченившись.
Она, казалось, не замечала яростной иронии в его голосе.
— Да, — равнодушно промолвила Арабелла, по-прежнему не глядя на него. — Люцифер потерял подкову. Надо будет поговорить с Джеймсом. И как он умудрился потерять подкову, ума не приложу. Не правда ли, это странно?
— Да, я сам поговорю с Джеймсом — это его вина. — Граф замолчал и нахмурился. Это было не совсем то, чего он ожидал. — Еще хорошо, что твоя безумная затея закончилась относительно благополучно, могло бы быть и хуже. Ты только посмотри на себя: одета в вечернее платье и идешь пешком, а твой конь хромает рядом. Тебе что, не приходило в голову, что вокруг полно всякого сброда? А если бы эти негодяи тебя заметили? Держу пари, при виде тебя у них бы слюнки потекли — богато одетая леди, красавица, бредет одна-одинешенька по пустынной дороге. Они решили бы, что попали в рай.
— Нет, — наконец ответила она, не отрывая глаз от дороги, — о грабителях я и не подумала. Вы говорите, в округе полно негодяев? Но их полно везде, милорд. Какая разница, где я с ними встречусь? Возвращайтесь в Эвишем-Эбби, милорд. Вам здесь нечего делать.
Джастин ничего не ответил и молча зашагал рядом с ней. Выражение его лица было таким грозным и суровым, что его жена должна просто трястись от страха. Но она не выказывала ни малейших признаков страха, и это его поразило до глубины души. В этот момент он проникся к ней искренним уважением.
Арабелла остановилась и подняла на него глаза:
— А, теперь понимаю. Вы хотите закричать на меня, ударить меня? Может быть, даже убить? Что ж, я не смогу вам помешать. Можете делать со мной все, что хотите, милорд. — Она погладила Люцифера по голове, что-то тихо прошептала ему в ухо и, выпустив повод из рук, повернулась к своему супругу. Люцифер тихо заржал, но не двинулся с места.
Граф стиснул зубы и приблизился к ней размеренным шагом. Она стояла неподвижно, глядя на него с равнодушным любопытством.
— Вы хотите снова изнасиловать меня, милорд, или просто избить до полусмерти? Если бы вы предоставили мне право выбора, я бы предпочла, чтобы вы меня избили.
Он ожидал, что она придет в ярость, станет осыпать его оскорблениями, но в ней, казалось, не осталось сил для гневной вспышки. Ее голос звучал с безразличным спокойствием, холодно и отчужденно.
Это ее спокойствие так взбесило графа, что он готов был сделать что угодно, только бы разозлить ее и как-нибудь вывести из себя. Тоном, исполненным презрения, он промолвил:
— Что бы ты там себе ни думала, мне вовсе не доставит удовольствия насиловать тебя. Я и раньше этого не делал, хотя ты продолжаешь утверждать обратное. Да, ты будешь до конца наших дней попрекать меня тем, как я обошелся с тобой в нашу первую брачную ночь. Черт возьми, сударыня, я вас не насиловал, и перестаньте трясти головой. Да, я не был с тобой нежным и осторожным, каким мог бы быть при других обстоятельствах, но ты ведь этого и не заслужила. Ты заслужила, чтобы я тебя изнасиловал, но, будучи джентльменом, я этого не сделал. А что касается того, чтобы поколотить тебя, — я уже выплеснул всю свою злость, безжалостно нахлестывая несчастного коня. Нет, вы только посмотрите на нее — стоит передо мной и изображает из себя мученицу. Черт бы тебя побрал, Арабелла, скажи же что-нибудь, не стой как статуя!
Графиня равнодушно отвернулась от Джастина и бросила через плечо:
— Какое потрясающее красноречие. Что ж, если вы все сказали, я пойду, милорд, — до Эвишем-Эбби путь не близкий. — С этими словами она снова взяла Люцифера под уздцы.
Терпение его лопнуло. Он схватил ее за руку и рывком развернул к себе.
— О нет, ты ошибаешься, я еще не закончил, и то, что я собираюсь тебе сейчас сказать, я должен сказать тебе наедине.
Она снова выпустила повод из рук, сделала несколько шагов к обочине дороги и, пожав плечами, принялась задумчиво срывать травинки, чем окончательно вывела его из себя.
— Хорошо, — сказала Арабелла, — пусть будет так. Я предлагала вам сделать это раньше, но вы меня не послушали. Я думала, что вы будете кричать и проклинать меня, а вместо этого вы почему-то стали оправдываться передо мной за свою жестокость. Если это не было насилием, милорд, я уж и не знаю, как в таком случае это назвать. — Она подняла на него глаза, и Джастин прочел в них такую боль, что сердце его дрогнуло.
Он шагнул вперед и остановился над ней, словно гигантская тень, заслонив от нее лунный свет. Арабелла почувствовала, что не может больше смотреть на него — это причиняет ей нестерпимую боль. Она отвернулась и уставилась в землю, ожидая, что он скажет дальше.
— Черт возьми, Арабелла, взгляни же на меня.
Ну вот, он снова рычит на нее. Но она no-прежнему не поднимала головы. Тогда он опустился перед ней на колени и принялся трясти ее за плечи, пока она не подняла на него глаза.
— А теперь слушай меня, злючка. Как ты осмелилась так поступить со своей матушкой? Ты что, совсем слепая? Да последняя посудомойка, наверное, заметила, что твоя мать и доктор Брэ-нион влюблены друг в друга без памяти. Я почти уверен, что он любил ее все эти годы, пока она была замужем за графом. Да, признаться, я тоже не ожидал, что они так скоро объявят о своей помолвке, но это, в сущности, ничего не меняет. Жизнь слишком коротка и непредсказуема, чтобы придавать значение светским условностям. Клянусь Богом, твоя мать заслуживает счастья. Те девятнадцать лет, что она прожила с твоим отцом, были для нее сплошным мучением. Почему же ты, Арабелла, так жестока с ней? — Граф заметил, как в ее холодных серых глазах загорелся гневный огонек, и снова повторил: — Почему, черт тебя возьми?
Ну нет, с нее хватит! Внезапно она вскочила и затрясла кулачком перед его носом.
— Да как ты посмел признать такой союз? Да еще и при всех одобрил его? Ты не имеешь на это права, как и она не имеет права предавать моего отца! Нет, у меня и в мыслях не было, что она питает такие чувства к доктору Брэниону. Я считаю, что оба они поступили низко и подло. Я с ней даже говорить после этого не буду. Что же касается доктора Брэниона, то двери Эвишем-Эбби отныне для него закрыты. А если она хочет опозорить нашу семью, пускай выходит за него замуж — только оставит меня в покое.
Арабелла почти задыхалась, продолжая выкрикивать яростные и горькие слова:
— Я что, по-твоему, должна благодарить мою матушку за то, что она дождалась, пока отец умрет, чтобы опорочить его честь? И как долго они были любовниками, как ты думаешь? Несчастный отец, обманутый неверной женой и человеком, которому он так доверял, — ловко они наставили ему рога! О дьявол, будь я мужчиной, я бы вызвала господина Брэниона на дуэль!
Шаткие изгороди, некрашеный деревянный забор, узкие тропинки по обеим сторонам дороги — все это проносилось мимо, теряясь в полумраке ночи. Граф был твердо уверен, что Арабелла не свернет с главной дороги, — она наверняка выбрала этот путь потому, что здесь никакое препятствие не замедлит стремительного бега Люцифера.
Он снова вспомнил, как она повела себя после заявления доктора Брэниона. Да, он понимал мотивы ее поступка, но это отнюдь не умерило его гнева.
Он взглянул на дорогу и… не поверил тому, что увидел. Если бы он не был так зол на нее, он бы расхохотался — такая мирная и безмятежная картина представилась его глазам: Арабелла медленно брела по дороге в своем вечернем платье и вела на поводу хромающего Люцифера.
Она остановилась, когда он резко осадил коня в двух шагах от нее, подняла на него безучастный взгляд, но ничего не сказала — ни слова, черт бы ее побрал!
— Итак, сударыня, я вижу, что ваша увеселительная прогулка подошла к концу. — Граф соскочил с коня и встал перед ней, расставив ноги и подбоченившись.
Она, казалось, не замечала яростной иронии в его голосе.
— Да, — равнодушно промолвила Арабелла, по-прежнему не глядя на него. — Люцифер потерял подкову. Надо будет поговорить с Джеймсом. И как он умудрился потерять подкову, ума не приложу. Не правда ли, это странно?
— Да, я сам поговорю с Джеймсом — это его вина. — Граф замолчал и нахмурился. Это было не совсем то, чего он ожидал. — Еще хорошо, что твоя безумная затея закончилась относительно благополучно, могло бы быть и хуже. Ты только посмотри на себя: одета в вечернее платье и идешь пешком, а твой конь хромает рядом. Тебе что, не приходило в голову, что вокруг полно всякого сброда? А если бы эти негодяи тебя заметили? Держу пари, при виде тебя у них бы слюнки потекли — богато одетая леди, красавица, бредет одна-одинешенька по пустынной дороге. Они решили бы, что попали в рай.
— Нет, — наконец ответила она, не отрывая глаз от дороги, — о грабителях я и не подумала. Вы говорите, в округе полно негодяев? Но их полно везде, милорд. Какая разница, где я с ними встречусь? Возвращайтесь в Эвишем-Эбби, милорд. Вам здесь нечего делать.
Джастин ничего не ответил и молча зашагал рядом с ней. Выражение его лица было таким грозным и суровым, что его жена должна просто трястись от страха. Но она не выказывала ни малейших признаков страха, и это его поразило до глубины души. В этот момент он проникся к ней искренним уважением.
Арабелла остановилась и подняла на него глаза:
— А, теперь понимаю. Вы хотите закричать на меня, ударить меня? Может быть, даже убить? Что ж, я не смогу вам помешать. Можете делать со мной все, что хотите, милорд. — Она погладила Люцифера по голове, что-то тихо прошептала ему в ухо и, выпустив повод из рук, повернулась к своему супругу. Люцифер тихо заржал, но не двинулся с места.
Граф стиснул зубы и приблизился к ней размеренным шагом. Она стояла неподвижно, глядя на него с равнодушным любопытством.
— Вы хотите снова изнасиловать меня, милорд, или просто избить до полусмерти? Если бы вы предоставили мне право выбора, я бы предпочла, чтобы вы меня избили.
Он ожидал, что она придет в ярость, станет осыпать его оскорблениями, но в ней, казалось, не осталось сил для гневной вспышки. Ее голос звучал с безразличным спокойствием, холодно и отчужденно.
Это ее спокойствие так взбесило графа, что он готов был сделать что угодно, только бы разозлить ее и как-нибудь вывести из себя. Тоном, исполненным презрения, он промолвил:
— Что бы ты там себе ни думала, мне вовсе не доставит удовольствия насиловать тебя. Я и раньше этого не делал, хотя ты продолжаешь утверждать обратное. Да, ты будешь до конца наших дней попрекать меня тем, как я обошелся с тобой в нашу первую брачную ночь. Черт возьми, сударыня, я вас не насиловал, и перестаньте трясти головой. Да, я не был с тобой нежным и осторожным, каким мог бы быть при других обстоятельствах, но ты ведь этого и не заслужила. Ты заслужила, чтобы я тебя изнасиловал, но, будучи джентльменом, я этого не сделал. А что касается того, чтобы поколотить тебя, — я уже выплеснул всю свою злость, безжалостно нахлестывая несчастного коня. Нет, вы только посмотрите на нее — стоит передо мной и изображает из себя мученицу. Черт бы тебя побрал, Арабелла, скажи же что-нибудь, не стой как статуя!
Графиня равнодушно отвернулась от Джастина и бросила через плечо:
— Какое потрясающее красноречие. Что ж, если вы все сказали, я пойду, милорд, — до Эвишем-Эбби путь не близкий. — С этими словами она снова взяла Люцифера под уздцы.
Терпение его лопнуло. Он схватил ее за руку и рывком развернул к себе.
— О нет, ты ошибаешься, я еще не закончил, и то, что я собираюсь тебе сейчас сказать, я должен сказать тебе наедине.
Она снова выпустила повод из рук, сделала несколько шагов к обочине дороги и, пожав плечами, принялась задумчиво срывать травинки, чем окончательно вывела его из себя.
— Хорошо, — сказала Арабелла, — пусть будет так. Я предлагала вам сделать это раньше, но вы меня не послушали. Я думала, что вы будете кричать и проклинать меня, а вместо этого вы почему-то стали оправдываться передо мной за свою жестокость. Если это не было насилием, милорд, я уж и не знаю, как в таком случае это назвать. — Она подняла на него глаза, и Джастин прочел в них такую боль, что сердце его дрогнуло.
Он шагнул вперед и остановился над ней, словно гигантская тень, заслонив от нее лунный свет. Арабелла почувствовала, что не может больше смотреть на него — это причиняет ей нестерпимую боль. Она отвернулась и уставилась в землю, ожидая, что он скажет дальше.
— Черт возьми, Арабелла, взгляни же на меня.
Ну вот, он снова рычит на нее. Но она no-прежнему не поднимала головы. Тогда он опустился перед ней на колени и принялся трясти ее за плечи, пока она не подняла на него глаза.
— А теперь слушай меня, злючка. Как ты осмелилась так поступить со своей матушкой? Ты что, совсем слепая? Да последняя посудомойка, наверное, заметила, что твоя мать и доктор Брэ-нион влюблены друг в друга без памяти. Я почти уверен, что он любил ее все эти годы, пока она была замужем за графом. Да, признаться, я тоже не ожидал, что они так скоро объявят о своей помолвке, но это, в сущности, ничего не меняет. Жизнь слишком коротка и непредсказуема, чтобы придавать значение светским условностям. Клянусь Богом, твоя мать заслуживает счастья. Те девятнадцать лет, что она прожила с твоим отцом, были для нее сплошным мучением. Почему же ты, Арабелла, так жестока с ней? — Граф заметил, как в ее холодных серых глазах загорелся гневный огонек, и снова повторил: — Почему, черт тебя возьми?
Ну нет, с нее хватит! Внезапно она вскочила и затрясла кулачком перед его носом.
— Да как ты посмел признать такой союз? Да еще и при всех одобрил его? Ты не имеешь на это права, как и она не имеет права предавать моего отца! Нет, у меня и в мыслях не было, что она питает такие чувства к доктору Брэниону. Я считаю, что оба они поступили низко и подло. Я с ней даже говорить после этого не буду. Что же касается доктора Брэниона, то двери Эвишем-Эбби отныне для него закрыты. А если она хочет опозорить нашу семью, пускай выходит за него замуж — только оставит меня в покое.
Арабелла почти задыхалась, продолжая выкрикивать яростные и горькие слова:
— Я что, по-твоему, должна благодарить мою матушку за то, что она дождалась, пока отец умрет, чтобы опорочить его честь? И как долго они были любовниками, как ты думаешь? Несчастный отец, обманутый неверной женой и человеком, которому он так доверял, — ловко они наставили ему рога! О дьявол, будь я мужчиной, я бы вызвала господина Брэниона на дуэль!