Страница:
Джастин смотрел на ее бледное лицо, прекрасное даже в гневе, в ее сверкающие серые глаза. Сколько же в ней горечи и боли! Он попытался понять ее — он знал, что она говорит сейчас то, что думает, твердо убежденная в своей правоте. Она открыто заявляет, что ее мать изменила ее отцу, и со всей искренностью осуждает ее за неверность. Но разве она сама не поступила точно так же, когда отдалась своему любовнику накануне их. свадьбы? Разве она сама не изменила ему? Неужели у нее настолько извращенные представления о супружеской верности, что она пошла на предательство? А после свадьбы, неужели она продолжает ходить на свидания с французом? Он уже готов был напомнить ей ее собственную вину перед ним и потребовать от нее объяснений, но его гнев внезапно погас, когда он вдруг осознал, что за ее обидными и злыми словами скрывается подлинное горе.
Нет, сначала он должен поговорить с ней о ее матери. Граф заставил себя забыть на время все мучившие его вопросы и постарался придать своему голосу спокойную уверенность, поскольку прекрасно понимал, что его жена не примет от него сочувствия.
— Довольно, Арабелла. Я хочу, чтобы теперь ты выслушала меня.
Она уставилась на него так, словно у него было две головы, и еле заметно кивнула.
— Твоя мать — удивительная женщина. Я знаю ее всего несколько лет, но могу поклясться своей честью, что она никогда не изменяла твоему отцу. Тем не менее ты осмеливаешься осуждать ее. Ты видишь, что она влюблена, и поэтому полагаешь, что она все эти годы тайком от твоего отца спала с доктором? Нет, Арабелла, не отворачивайся от меня. Ты что, действительно считаешь, что твоя мать на такое способна?
Она молча взглянула на него, по-прежнему недвижимая, словно каменное изваяние.
— Хорошо. По твоему молчанию я могу предположить, что ты задумалась над моими словами. А теперь что касается твоего батюшки. — Джастин остановился, решая, стоит ли говорить ей правду. Да, стоит — другого выбора нет. Только если она узнает правду о своем отце, она сможет понять и простить свою мать. И он продолжал: — Ты помнишь нашу первую встречу у пруда, в день, когда зачитывалось завещание графа? Я вижу, что помнишь. Ты не станешь отрицать, что приняла меня за внебрачного отпрыска твоего отца.
— Это совсем другое дело, и ты это понимаешь не хуже меня. И не смей напоминать мне об этом.
— Другое дело? А разве для мужа существуют какие-то другие законы и правила поведения? У него нет никаких обязанностей по отношению к своей жене? Я скажу тебе вот что, Арабелла: женитьба твоего отца на твоей матери была не более чем фарсом. Он женился на ней только из-за ее приданого и открыто говорил всем и каждому, какую ловкую сделку ему удалось заключить и как ему повезло, что он нашел такую богатую невесту. Он не стеснялся приводить в дом своих любовниц в ее присутствии.
— Я не верю этому, — вымолвила Арабелла, тяжело дыша. — Я бы пристрелила своего мужа, если бы он посмел так обращаться со мной. Это неправда. Мой отец не мог так поступить.
— Нет, это правда, и ему было наплевать на чувства своей жены. А ты дочь своего отца, в тебе нет ничего от твоей мягкой, доброй, доверчивой матери. Она знала, знала все, но молчала. Она никогда не пыталась настроить тебя против него.
Арабелла зажала руками уши.
— Не будь такой малодушной. — Он взял ее за руки и дернул их вниз.
— Нет, я не буду тебя слушать! Ты говоришь это нарочно, чтобы оправдать ее в моих глазах. — Но холодок сомнения уже закрался в ее сердце.
Граф смягчился:
— Нет, Арабелла, я ничего не выдумываю. Несколько раз, когда я встречался с твоим отцом в Лондоне и в Лиссабоне, а один раз и в Брюсселе, я развлекался с его очаровательными любовницами. Помню, как он насмехался над своей женой, над ее холодностью и пугливостью. Однажды в порыве откровенности он признался мне: «Веришь ли, мой мальчик, наконец-то я научил эту дурочку доставлять мне удовольствие. У нее это плохо получается — она вырывается и кричит, — но я терпелив. Что поделать, с женой надо быть терпеливым».
— Нет! Он не мог этого сказать. Прошу тебя, Джастин…
— Нет, Белла, это правда. Он был человеком необузданных страстей. Теперь остается только жалеть, что леди Энн пришлось страдать от его характера. Но этот же характер сделал его лидером — солдаты верили ему безоговорочно, ибо он никогда не выказывал страха или сомнения. Он всегда шел вперед там, где любой другой давно бы отступил. — Граф продолжал еще более мягко: — И ты любила своего отца именно за эти качества. Ты уважала его, боготворила. И он любил тебя больше всех на свете, Арабелла. Я бы не хотел, чтобы ты осуждала его или слепо восхищалась им, поскольку он не заслуживает ни того, ни другого. Помню, год назад он сказал мне: «Будь я проклят, Джастин, если сожалею, что у Арабеллы нет братьев. Я бы постоянно сравнивал их с нею, и, клянусь тебе, сравнение было бы наверняка не в их пользу».
Она ничего не сказала на это, но он знал, что она жадно ловит каждое его слово.
— Я хочу, чтобы ты извинилась перед своей матушкой. Она всегда была верна твоему отцу. Более того, она любила, любит и всегда будет любить тебя — ты ее единственная дочь. Она нуждается в твоей поддержке и сочувствии, Белла, а ты так омрачила ее радость. Она заслуживает счастья — она отдала восемнадцать лет своей жизни тебе и человеку, который ее ни во что не ставил. Прошу тебя, Арабелла, попытайся взглянуть на это спокойно, без гнева и боли. Ты сделаешь это?
Арабелла медленно поднялась на ноги и стряхнула травинки с платья. Он тоже поднялся, встал с нею рядом и впился взглядом в ее лицо, стараясь угадать, о чем она сейчас думает. Граф чувствовал в ней перемену, но не был в этом уверен до конца. Может, она думает сейчас о том, что ее собственный брак тоже явился всего лишь сделкой? Он молчал, ожидая, когда она заговорит.
— Уже поздно, — наконец тихо промолвила Арабелла. — Если ты не против, я сяду в седло впереди тебя. Ты пошлешь Джеймса за Люцифером?
Он смотрел на нее, тщетно пытаясь понять, что у нее на уме. А потом, не в силах более сдерживаться, обхватил ладонями ее лицо и поцеловал. Он так давно не целовал ее — ни разу с того дня, как они решили пожениться. Ее губы были мягкими, нежными — такими, какими он их помнил. Господи, как же он хочет ее! Но он должен знать правду во что бы то ни стало. Джастин поднял голову и слегка провел пальцами по ее губам:
— Арабелла, скажи мне все как есть — просто признайся мне, что Жервеэ был твоим любовником. Я не думаю, что ты до сих пор встречаешься с ним, но знаю, что он был с тобой до нашей свадьбы. Скажи мне правду, объясни, почему ты сделала это, и я тебя прощу. Ты поступила так потому, что тебя обручили со мной против воли? Скажи правду, и тогда мы все начнем сначала. Скажи, Арабелла. — Он снова склонился к ее лицу, чтобы еще раз ее поцеловать.
Острая боль внезапно привела его в чувство, словно на него вылили ушат холодной воды. Он отскочил назад, потирая голень. Здорово она лягнула его! Арабелла попятилась от него, тяжело дыша, и крикнула что есть силы:
— Дьявол тебя возьми, этот негодяй никогда не был моим любовником! Ты просто жалкий слепец! — Арабелла чуть было не Проговорилась в запальчивости, что это была Элсбет, но вовремя прикусила язык. Нет, он не должен этого знать. Он возненавидит Элсбет. — Слышишь? Я не предавала тебя, будь ты проклят!
Она бросилась к Люциферу и стала неуклюже взбираться на его широкую спину.
— Арабелла, подожди! Стой, я тебе говорю! Почему ты продолжаешь мне лгать? Почему? Тебе незачем больше скрывать правду. Я согласен тебя простить — я готов к этому.
— Да ты просто идиот, слепой глупец! — выкрикнула она и тут вспомнила, что Люцифер хромает. Некоторое время она сидела неподвижно на его спине, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом, потом решительно соскочила на землю.
Арабелла подошла к Джастину и со всего размаху ударила его кулаком в челюсть. От неожиданности он потерял равновесие и повалился навзничь в придорожную канаву.
Она вскочила на его лошадь и была такова. Ему достался бедняга Люцифер. Что ж, так ему и надо, думал граф, отряхиваясь. Они с ним два сапога пара: один хромой на ногу, а другой на голову.
Черт, и как ей удалось сбить его с ног? Он потер подбородок. Неплохой удар!
Но почему бы ей просто не сказать ему правду?
Глава 24
Нет, сначала он должен поговорить с ней о ее матери. Граф заставил себя забыть на время все мучившие его вопросы и постарался придать своему голосу спокойную уверенность, поскольку прекрасно понимал, что его жена не примет от него сочувствия.
— Довольно, Арабелла. Я хочу, чтобы теперь ты выслушала меня.
Она уставилась на него так, словно у него было две головы, и еле заметно кивнула.
— Твоя мать — удивительная женщина. Я знаю ее всего несколько лет, но могу поклясться своей честью, что она никогда не изменяла твоему отцу. Тем не менее ты осмеливаешься осуждать ее. Ты видишь, что она влюблена, и поэтому полагаешь, что она все эти годы тайком от твоего отца спала с доктором? Нет, Арабелла, не отворачивайся от меня. Ты что, действительно считаешь, что твоя мать на такое способна?
Она молча взглянула на него, по-прежнему недвижимая, словно каменное изваяние.
— Хорошо. По твоему молчанию я могу предположить, что ты задумалась над моими словами. А теперь что касается твоего батюшки. — Джастин остановился, решая, стоит ли говорить ей правду. Да, стоит — другого выбора нет. Только если она узнает правду о своем отце, она сможет понять и простить свою мать. И он продолжал: — Ты помнишь нашу первую встречу у пруда, в день, когда зачитывалось завещание графа? Я вижу, что помнишь. Ты не станешь отрицать, что приняла меня за внебрачного отпрыска твоего отца.
— Это совсем другое дело, и ты это понимаешь не хуже меня. И не смей напоминать мне об этом.
— Другое дело? А разве для мужа существуют какие-то другие законы и правила поведения? У него нет никаких обязанностей по отношению к своей жене? Я скажу тебе вот что, Арабелла: женитьба твоего отца на твоей матери была не более чем фарсом. Он женился на ней только из-за ее приданого и открыто говорил всем и каждому, какую ловкую сделку ему удалось заключить и как ему повезло, что он нашел такую богатую невесту. Он не стеснялся приводить в дом своих любовниц в ее присутствии.
— Я не верю этому, — вымолвила Арабелла, тяжело дыша. — Я бы пристрелила своего мужа, если бы он посмел так обращаться со мной. Это неправда. Мой отец не мог так поступить.
— Нет, это правда, и ему было наплевать на чувства своей жены. А ты дочь своего отца, в тебе нет ничего от твоей мягкой, доброй, доверчивой матери. Она знала, знала все, но молчала. Она никогда не пыталась настроить тебя против него.
Арабелла зажала руками уши.
— Не будь такой малодушной. — Он взял ее за руки и дернул их вниз.
— Нет, я не буду тебя слушать! Ты говоришь это нарочно, чтобы оправдать ее в моих глазах. — Но холодок сомнения уже закрался в ее сердце.
Граф смягчился:
— Нет, Арабелла, я ничего не выдумываю. Несколько раз, когда я встречался с твоим отцом в Лондоне и в Лиссабоне, а один раз и в Брюсселе, я развлекался с его очаровательными любовницами. Помню, как он насмехался над своей женой, над ее холодностью и пугливостью. Однажды в порыве откровенности он признался мне: «Веришь ли, мой мальчик, наконец-то я научил эту дурочку доставлять мне удовольствие. У нее это плохо получается — она вырывается и кричит, — но я терпелив. Что поделать, с женой надо быть терпеливым».
— Нет! Он не мог этого сказать. Прошу тебя, Джастин…
— Нет, Белла, это правда. Он был человеком необузданных страстей. Теперь остается только жалеть, что леди Энн пришлось страдать от его характера. Но этот же характер сделал его лидером — солдаты верили ему безоговорочно, ибо он никогда не выказывал страха или сомнения. Он всегда шел вперед там, где любой другой давно бы отступил. — Граф продолжал еще более мягко: — И ты любила своего отца именно за эти качества. Ты уважала его, боготворила. И он любил тебя больше всех на свете, Арабелла. Я бы не хотел, чтобы ты осуждала его или слепо восхищалась им, поскольку он не заслуживает ни того, ни другого. Помню, год назад он сказал мне: «Будь я проклят, Джастин, если сожалею, что у Арабеллы нет братьев. Я бы постоянно сравнивал их с нею, и, клянусь тебе, сравнение было бы наверняка не в их пользу».
Она ничего не сказала на это, но он знал, что она жадно ловит каждое его слово.
— Я хочу, чтобы ты извинилась перед своей матушкой. Она всегда была верна твоему отцу. Более того, она любила, любит и всегда будет любить тебя — ты ее единственная дочь. Она нуждается в твоей поддержке и сочувствии, Белла, а ты так омрачила ее радость. Она заслуживает счастья — она отдала восемнадцать лет своей жизни тебе и человеку, который ее ни во что не ставил. Прошу тебя, Арабелла, попытайся взглянуть на это спокойно, без гнева и боли. Ты сделаешь это?
Арабелла медленно поднялась на ноги и стряхнула травинки с платья. Он тоже поднялся, встал с нею рядом и впился взглядом в ее лицо, стараясь угадать, о чем она сейчас думает. Граф чувствовал в ней перемену, но не был в этом уверен до конца. Может, она думает сейчас о том, что ее собственный брак тоже явился всего лишь сделкой? Он молчал, ожидая, когда она заговорит.
— Уже поздно, — наконец тихо промолвила Арабелла. — Если ты не против, я сяду в седло впереди тебя. Ты пошлешь Джеймса за Люцифером?
Он смотрел на нее, тщетно пытаясь понять, что у нее на уме. А потом, не в силах более сдерживаться, обхватил ладонями ее лицо и поцеловал. Он так давно не целовал ее — ни разу с того дня, как они решили пожениться. Ее губы были мягкими, нежными — такими, какими он их помнил. Господи, как же он хочет ее! Но он должен знать правду во что бы то ни стало. Джастин поднял голову и слегка провел пальцами по ее губам:
— Арабелла, скажи мне все как есть — просто признайся мне, что Жервеэ был твоим любовником. Я не думаю, что ты до сих пор встречаешься с ним, но знаю, что он был с тобой до нашей свадьбы. Скажи мне правду, объясни, почему ты сделала это, и я тебя прощу. Ты поступила так потому, что тебя обручили со мной против воли? Скажи правду, и тогда мы все начнем сначала. Скажи, Арабелла. — Он снова склонился к ее лицу, чтобы еще раз ее поцеловать.
Острая боль внезапно привела его в чувство, словно на него вылили ушат холодной воды. Он отскочил назад, потирая голень. Здорово она лягнула его! Арабелла попятилась от него, тяжело дыша, и крикнула что есть силы:
— Дьявол тебя возьми, этот негодяй никогда не был моим любовником! Ты просто жалкий слепец! — Арабелла чуть было не Проговорилась в запальчивости, что это была Элсбет, но вовремя прикусила язык. Нет, он не должен этого знать. Он возненавидит Элсбет. — Слышишь? Я не предавала тебя, будь ты проклят!
Она бросилась к Люциферу и стала неуклюже взбираться на его широкую спину.
— Арабелла, подожди! Стой, я тебе говорю! Почему ты продолжаешь мне лгать? Почему? Тебе незачем больше скрывать правду. Я согласен тебя простить — я готов к этому.
— Да ты просто идиот, слепой глупец! — выкрикнула она и тут вспомнила, что Люцифер хромает. Некоторое время она сидела неподвижно на его спине, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом, потом решительно соскочила на землю.
Арабелла подошла к Джастину и со всего размаху ударила его кулаком в челюсть. От неожиданности он потерял равновесие и повалился навзничь в придорожную канаву.
Она вскочила на его лошадь и была такова. Ему достался бедняга Люцифер. Что ж, так ему и надо, думал граф, отряхиваясь. Они с ним два сапога пара: один хромой на ногу, а другой на голову.
Черт, и как ей удалось сбить его с ног? Он потер подбородок. Неплохой удар!
Но почему бы ей просто не сказать ему правду?
Глава 24
Граф стоял у окна гостиной и не спеша пил уже вторую чашку кофе, глядя на цветочные клумбы и зеленые лужайки газонов перед домом. На дорожке показалась Арабелла, гуляющая со своей матерью. При виде жены в глубине его души словно повернулось что-то. Ему живо вспомнился их поцелуй — стоило ему коснуться губами ее губ, как он уже не мог от них оторваться, с каждой секундой все больше и больше желая ее. А потом он попросил ее сказать ему правду — всего лишь признаться…
А что еще она ожидала от него услышать? Арабелла изменила ему, ни больше ни меньше. Если бы он предал ее, простила бы она его? Вряд ли. Она такая же упрямая и решительная, как его командир в Португалии, и это ему особенно нравилось в ней. Да и вообще она просто создана для него. Вот только граф де Трекас-си… Интересно, его не присудят к пожизненному заключению, если он прикончит этого мерзкого французишку?
Граф смотрел, как Арабелла чуть замедлила шаг, подлаживаясь под неторопливую поступь своей матери. Он надеялся, что она попросит прощения у леди Энн. Хотя он не мог слышать, о чем они говорили, ему показалось, что Арабелла улыбается. Если бы она улыбалась так и ему! Он тряхнул головой и отошел от окна. Нет, он совсем спятил — она же предала его, он не должен этого забывать. Сегодня вечером он снова попытается заговорить с ней об этом. Он будет более осторожным на сей раз — нет, сначала он снова поцелует ее, будет ласкать ее, пробудит в ней желание и уж потом только задаст ей мучивший его вопрос. Да, именно так ему и надлежит сделать.
А француза он, наверное, все-таки убьет.
— Доброе утро, милорд, — громко произнес Краппер, бесшумно вплывая в комнату.
Граф кивнул и, проходя мимо дворецкого, сказал:
— Я буду в библиотеке. Да, Краппер, если я кому-нибудь понадоблюсь, сообщите мне об этом.
Не успел граф просмотреть вторую колонку цифр — это были весенние рыночные цены, — как Краппер услужливо прошествовал к его столу.
— Милорд, к нам приехали леди Тальгарт с мисс Сюзанной. С ними еще молодой джентльмен — лорд Грейбурн.
«А, этот толстяк виконт», — усмехнувшись, подумал граф. Цифры и рыночные цены тут же были забыты.
— Они в Бархатной гостиной, Краппер? — спросил он, торопливо оправляя кружевные манжеты батистовой сорочки.
— Да, милорд. Там собралась вся семья. — Дворецкий посопел носом и добавил, слегка нахмурившись: — Должен заметить, милорд, что французский граф все еще здесь. Везде он сует свой нос, что-то вынюхивает да высматривает. Не нравится мне все это, милорд. Поскорее бы он уехал.
— Я разделяю ваше мнение, Краппер. В пятницу его уже здесь не будет. А до тех пор потерпите.
Арабелла тоже там, в Бархатной гостиной. Он должен ее увидеть.
Входя в гостиную, он слышал, как леди Энн любезно приветствовала леди Тальгарт:
— Ах, моя дорогая Орелия, как мило с вашей стороны, что вы решили нанести нам сегодня визит. Я только что говорила Арабелле, как это прекрасно — иметь друзей. — Леди Энн старалась не смотреть на ядовито-фиолетовый атласный лиф платья леди Тальгарт, при взгляде на который у нее начинали болеть глаза.
— А, вот и вы, милорд! — воскликнула леди Тальгарт тонким девичьим голоском, оборачиваясь, чтобы поприветствовать графа. — Мы показываем нашему дорогому гостю, лорду Грейбурну, местные достопримечательности и вот решили заехать к вам, в Эвишем-Эбби.
Граф галантно склонился к ее руке и поцеловал кончики ее пухлых пальцев, унизанных перстнями.
Насмешливая улыбка заиграла на розовых губках Сюзанны Тальгарт. Она тихо шепнула Арабелле, стоявшей рядом с ней:
— Если бы бедный лорд Грейбурн догадался хотя бы раз поцеловать маменькину ручку, она бы тут же приказала мне идти под венец с этой толстой жабой. Впрочем, — добавила она, слегка нахмурившись, — он не такой уж и отвратительный, каким показался мне в Лондоне, при первой нашей встрече. Нет, он вовсе не жаба.
— Ах, я позабыла все свои манеры, милорд, и все по вашей вине. Да, мне всегда нравились галантные мужчины, — вздохнула леди Тальгарт, делая вид, что отнимает свою руку у графа, хотя на самом деле это она удерживала его пальцы. — Мой дорогой Эдмунд, позвольте представить вам графа Страффорда, Джастина Деверилла.
Граф взглянул в сторону молодого виконта и отметил про себя, что природа одарила того не очень щедро, хотя знатное происхождение, вероятно, смягчает в глазах окружающих недостатки его внешности. Виконт был среднего роста, но из-за полноты казался гораздо ниже. Лет через пять он, наверное, окончательно растолстеет. Лицо у него тоже было ничем не примечательное — светло-голубые глаза навыкате, пухлые щеки. Но в этих глазах светились ум и доброта. Костюм денди совершенно не шел к нему. Карманные часы, украшенные драгоценными камнями, перстни на руках, накрахмаленный воротничок рубашки, подпирающий толстую шею, коричневые панталоны, обтягивающие намечающееся брюшко, — все это выглядело на нем ужасно нелепо.
К удивлению графа, голос у лорда Грейбурна был твердым и достаточно приятным, когда он промолвил в ответ на представление, сделанное леди Тальгарт:
— Рад с вами познакомиться, милорд. Надеюсь, мы не причинили вам неудобства столь ранним визитом.
— О, не стоит беспокоиться, — любезно ответил граф. Молодой человек ему сразу понравился. — Мы всегда рады видеть наших соседей.
Граф пожал протянутую ему руку и подвел виконта к дамам, представив ему по очереди леди Энн, Арабеллу, Элсбет и, наконец, Жервеза. Ему было приятно, что его жена очень приветливо встретила молодого человека и даже вежливо спросила у него, как он доехал сюда из Лондона.
Граф видел, что она старательно избегает его взгляда. Он уставился на нее, молча кляня ее упрямство. О чем она думает? Боится, что он не захочет ее простить? Он перевел взгляд на ее руки — белые, нежные пальчики, короткие отполированные ноготки. Правда, у ногтя большого пальца края немного неровные. Заметив это, он слегка улыбнулся.
Что касается Жервеза, то с ним вдруг произошла странная перемена — видимо, он решил изображать иностранца. Он что-то прошепелявил в ответ на приветствие виконта, так что тот ничего не смог разобрать, и отвесил ему церемонный поклон, который чем-то напоминал изысканные реверансы эпохи Людовика XVI. Виконт, который решил, что таким образом Жервез хочет выразить уважение к его знатному происхождению, не пожелал остаться в долгу и попытался, в свою очередь, изобразить нечто подобное. При этом его тесный корсет протестующе заскрипел.
Жервез просто лопался от гордости. Он самодовольно оглянулся вокруг, словно призывая всех разделить его победу. Ему было ужасно приятно, что он выставил виконта таким посмешищем.
Но хотя ему это вполне удалось, никто не одобрил его выходку. Он видел, как гневно сверкнули серые глаза Арабеллы. Но окончательно добило его то, что Элсбет, которая все это время тихо стояла рядом с леди Энн, вдруг выступила вперед и сказала своим чистым и нежным голоском:
— Лорд Грейбурн, я очень рада с вами познакомиться. Мы слышали о вас много хорошего, сэр. — Она протянула ему свою маленькую ручку, и виконт, совсем осмелев от собственной галантности, поднес ее пальчики к губам. Она покраснела и присела перед ним в реверансе.
— Посмотри-ка, Белла, — зашептала Сюзанна, — как утерли нос твоему французскому кузену — похоже, он скоро получит отставку. И подумать только, я еще сомневалась, ехать ли к вам сегодня. Ах, какое это было забавное зрелище!
— Что правда, то правда, — заметила в ответ Арабелла. — Никогда не знаешь, чего ждать от окружающих.
«Ага, — думал граф, — она рассердилась, в этом нет никакого сомнения: она готова наброситься на Жервеза, обозвать его невоспитанным ослом».
Граф видел, что его супруга с трудом сдерживает себя. Значит, она разочаровалась в своем любовнике — нет, он, конечно же, бывший ее любовник: теперь невооруженным глазом видно, что он ей отвратителен. Граф кивнул ей и улыбнулся. Она на мгновение встретилась с ним взглядом. Лицо ее было бледно как мел, но сверкающие серые глаза смотрели как-то странно, и в них даже промелькнуло что-то похожее на нежность. Возможно ли это? Нога у него все еще болит после вчерашнего. Нет, какая там нежность — ему это пригрезилось. Но что тогда? У него чуть было не сорвалось с языка, что он хочет остаться с ней наедине. Ему необходимо поговорить с ней, поцеловать ее, заняться с ней любовью — а признаться в этом было просто невозможно.
— Прошу всех садиться, — сказала Арабелла. — Я прикажу принести чай и кексы.
Когда гости и хозяева заняли свои места, Арабелла обратилась к лорду Грейбурну, старательно игнорируя своего мужа:
— Какие новости из Португалии, сэр? Надеюсь, вы сможете сообщить нам что-нибудь утешительное?
Лорд Грейбурн отчаянно попытался собрать воедино все те обрывки фраз, которые время от времени достигали его ушей в лондонских гостиных. Хотя он всегда был готов с патриотическим жаром ругать Наполеона и его завоевательную политику, ему было скучно слушать бесконечные разговоры о сражениях и шатком положении европейских монархов. Как англичанин, он был твердо убежден, что Англия все равно возьмет верх над корсиканским выскочкой.
Виконт откашлялся и промолвил тоном, который, как он надеялся, выражал его осведомленность:
— Вы затронули животрепещущую тему, миледи. — И тут он вспомнил, что покойный граф Страффорд, как и нынешний граф, воевал в Португалии и проявлял чудеса храбрости и героизма. О черт, вот невезение! Виконт смущенно кашлянул и взглянул в сторону графа с обезоруживающей улыбкой. — Я знаю о тамошней войне очень мало в отличие от его светлости, — честно признался он. — Мне говорили, что вы, граф, геройски отличились во многих сражениях на Пиренейском полуострове. Прошу вас, милорд, расскажите нам последние новости.
— Нет, — вмешался вдруг Жервез, подавшись вперед в своем кресле, — я хотел бы услышать их именно от вас, лорд Грейбурн. Вы были в Лондоне — кому, как не вам, знать, что происходит.
«Как его, однако, задело всеобщее осуждение», — нахмурившись, подумал граф. Чего он добивается? Неужели он настолько туп, что не замечает, как всех раздражает его грубость, и даже мягкая леди Энн укоризненно качает головой? Граф уже готов был сказать французу, чтобы тот оставил при себе свои неуместные замечания, но его опередил виконт, который спокойно промолвил:
— Как вам угодно, сэр, но, поверьте, в Лондоне об этом известно еще меньше. Ведь мы ведем войну, и наше правительство многое держит в секрете. — Он покосился в сторону леди Элсбет. Какое очаровательное создание! Она слушала его с таким вниманием, что он понял: нельзя обмануть ее ожидания. — Вы знаете, Англия до сих пор страдает от блокады, — неуверенно добавил он, молясь про себя, чтобы граф не обозвал его вслух идиотом. — Я так думаю, Персиваль находится сейчас меж двух огней — ему постоянно указывают, что делать, и здесь, и там. Нелегко ему приходится, бедняге, но он превосходно справляется со своими обязанностями.
— Вы совершенно правы, — заметил на это граф. — Немногие в Лондоне знают, под каким давлением находится сейчас Персиваль. Вы очень точно это подметили, лорд Грейбурн, что говорит о вашей наблюдательности и глубоком понимании ситуации. Если бы лорд Грейбурн был женщиной, он бы, наверное, бросился графу на шею и расцеловал бы его в обе щеки за такой великодушный поступок. А так он мог всего лишь благодарно кивнуть гостеприимному хозяину, втайне надеясь, что тот не изменит своего мнения о его умственных способностях.
— Ах, все это просто ужасно, — громко заявила леди Тальгарт. Она с нетерпением ждала, когда же наконец принесут чай и лимонные кексы, которые потрясающе печет кухарка в Эвишем-Эбби. И куда, черт возьми, подевались все слуги? Ну да, ведь хозяйка теперь — Арабелла, чего же другого ожидать от этой девчонки? Она совсем распустила слуг — они, наверное, целыми днями пляшут теперь в саду. Но до чего же восхитительны эти кексы с зернышками лимона!
— И все же, что конкретно вы можете сообщить нам о войне в Португалии? — продолжал упорствовать француз, сверля виконта недобрым взглядом.
Арабелла чуть не подскочила от возмущения. Она набрала в легкие побольше воздуха, собираясь обрушить на Жервеза поток проклятий, но граф, заговорщически подмигнув ей, спокойно ответил за виконта:
— Разве я не рассказывал вам об этом, граф? Массена уже в Португалии, и с ним шестьдесят тысяч солдат. Насколько мне известно, Веллингтон скоро двинет против него свои полки. У него отборные войска, храбрости его людям не занимать, так что победа непременно будет за нами. Простите, лорд Грейбурн, но этого вы не могли знать — эти сведения не сообщают широкой публике.
Лорд Грейбурн снова кивнул, мысленно вознося хвалу небесам за то, что граф и на этот раз вытащил его из трясины.
Жервез сердито откинулся на спинку стула, недоумевая, в чем тут дело. Он ведь поверг этого глупого толстяка на землю и уже наступил ногой ему на грудь, а граф вдруг ни с того ни с сего кинулся ему на выручку. Жервез слышал, что все эти вояки просто бесятся от злости, когда кто-нибудь начинает рассуждать о войне с таким невежеством, как этот неуклюжий виконт. Во Франции офицеры с высокомерным презрением относились к тем, кто осмеливался расспрашивать их о баталиях, в которых они принимали участие, или забрасывать их глупыми вопросами о том, что происходит.
А этот молодой граф чертовски горд и заносчив. Конечно, Жервез инстинктивно чувствовал — это всего лишь пресловутая английская солидарность. Да кроме того, граф ненавидит его, Жервеэа. Почему? Кто его знает. Ну ничего, скоро все будет кончено — он сделает то, что должен сделать, и с превеликим удовольствием. Жервез взглянул на Элсбет, и глаза его злобно сощурились. Она улыбается этому тупице лорду Грейбурну. Да как она могла так поступить с ним, Жервезом?
Черт бы ее побрал!
Черт бы побрал их всех! Скорее бы покинуть эту проклятую варварскую страну с ее грязно-серыми небесами и холодными туманами.
Тут в беседу вмешалась леди Энн:
— Остается только надеяться, что Веллингтону не придется вести боевые действия еще где-либо. Не забывайте, что после свадьбы Наполеона и Марии Луизы, которая состоялась четыре месяца назад. Австрия больше не является союзницей Англии. Французский император очень хитер, надо отдать ему должное, — он хочет постепенно переманить у Англии всех ее союзников. Ничего хорошего это не сулит, особенно если Мария Луиза в скором времени подарит ему наследника.
Граф усмехнулся: наконец-то Краппер прислал двух слуг, один из которых нес поднос с чаем, а другой — с кексами. Он смотрел, как леди Энн разливает чай. И все остальные тоже смотрели на нее, наслаждаясь чаепитием и беседой. Сам граф, как и леди Тальгарт, обожал лимонные кексы. Он с вежливым кивком принял чашку из рук леди Энн, а она добавила, продолжая свою мысль:
— Мне так жаль молодую императрицу. Бедная девушка! Уверена, ее там никто ни во что не ставит, и она не имеет никакого влияния на своего супруга.
— Да уж, этот французский император, — ворчливо отозвалась леди Тальгарт, доедая второй кусочек лимонного кекса. Она неотрывно следила за графом, который тоже только что взял второй кусок, оставив всего один на тарелке. Она слегка покашляла, пытаясь отвлечь его внимание, в то время как пальцы ее потянулись за этим последним кусочком кекса. — Я слышала, что у корсиканца прескверные манеры. И что это за мужчина, если он не умеет вести себя в обществе? Что вы думаете об этом, лорд Грейбурн?
Лорд Грейбурн чуть не поперхнулся чаем.
— Хорошие манеры — дело наживное, — наконец ответил он и взял последний кусочек лимонного кекса с тарелки.
Арабелла обратила к гостье смеющийся взгляд и сказала:
— Моя дорогая леди Тальгарт, судя по нескончаемому потоку любовниц, которых он, не стесняясь, принимает под носом у Жозефины, не все обстоит так плачевно.
Жервез преувеличенно громко расхохотался.
Граф уже готов был схватить его за накрахмаленный воротничок и вышвырнуть в окно, как вдруг Арабелла вскочила с кресла и воскликнула:
— Ах, Джастин, я, кажется, пролила чай на платье! Посмотри, пожалуйста, нет ли на нем пятна?
Ничего не скажешь, ловко она это придумала! Он смотрел, как она подходит к нему, держась за рукав платья и упорно глядя на его галстук. В душе его что-то дрогнуло. Боже правый, как она прелестна! У нее еще к тому же острый язычок, она сильная, храбрая, и он простит ее. Он скажет ей это сегодня вечером, а потом будет целовать и ласкать ее так, как он всегда мечтал. Он заставит ее забыть француза. И она во всем ему признается.
Арабелла остановилась перед ним, подняла на него глаза и тихо спросила:
— Как ты думаешь, пятно так и останется на платье?
Ему было наплевать, что все смотрят на них. Он склонился к ней, мельком глянул на маленькое пятнышко у нее на рукаве, а потом поцеловал ее в кончик носа, в подбородок и, наконец, в губы — нежно, легко.
А что еще она ожидала от него услышать? Арабелла изменила ему, ни больше ни меньше. Если бы он предал ее, простила бы она его? Вряд ли. Она такая же упрямая и решительная, как его командир в Португалии, и это ему особенно нравилось в ней. Да и вообще она просто создана для него. Вот только граф де Трекас-си… Интересно, его не присудят к пожизненному заключению, если он прикончит этого мерзкого французишку?
Граф смотрел, как Арабелла чуть замедлила шаг, подлаживаясь под неторопливую поступь своей матери. Он надеялся, что она попросит прощения у леди Энн. Хотя он не мог слышать, о чем они говорили, ему показалось, что Арабелла улыбается. Если бы она улыбалась так и ему! Он тряхнул головой и отошел от окна. Нет, он совсем спятил — она же предала его, он не должен этого забывать. Сегодня вечером он снова попытается заговорить с ней об этом. Он будет более осторожным на сей раз — нет, сначала он снова поцелует ее, будет ласкать ее, пробудит в ней желание и уж потом только задаст ей мучивший его вопрос. Да, именно так ему и надлежит сделать.
А француза он, наверное, все-таки убьет.
— Доброе утро, милорд, — громко произнес Краппер, бесшумно вплывая в комнату.
Граф кивнул и, проходя мимо дворецкого, сказал:
— Я буду в библиотеке. Да, Краппер, если я кому-нибудь понадоблюсь, сообщите мне об этом.
Не успел граф просмотреть вторую колонку цифр — это были весенние рыночные цены, — как Краппер услужливо прошествовал к его столу.
— Милорд, к нам приехали леди Тальгарт с мисс Сюзанной. С ними еще молодой джентльмен — лорд Грейбурн.
«А, этот толстяк виконт», — усмехнувшись, подумал граф. Цифры и рыночные цены тут же были забыты.
— Они в Бархатной гостиной, Краппер? — спросил он, торопливо оправляя кружевные манжеты батистовой сорочки.
— Да, милорд. Там собралась вся семья. — Дворецкий посопел носом и добавил, слегка нахмурившись: — Должен заметить, милорд, что французский граф все еще здесь. Везде он сует свой нос, что-то вынюхивает да высматривает. Не нравится мне все это, милорд. Поскорее бы он уехал.
— Я разделяю ваше мнение, Краппер. В пятницу его уже здесь не будет. А до тех пор потерпите.
Арабелла тоже там, в Бархатной гостиной. Он должен ее увидеть.
Входя в гостиную, он слышал, как леди Энн любезно приветствовала леди Тальгарт:
— Ах, моя дорогая Орелия, как мило с вашей стороны, что вы решили нанести нам сегодня визит. Я только что говорила Арабелле, как это прекрасно — иметь друзей. — Леди Энн старалась не смотреть на ядовито-фиолетовый атласный лиф платья леди Тальгарт, при взгляде на который у нее начинали болеть глаза.
— А, вот и вы, милорд! — воскликнула леди Тальгарт тонким девичьим голоском, оборачиваясь, чтобы поприветствовать графа. — Мы показываем нашему дорогому гостю, лорду Грейбурну, местные достопримечательности и вот решили заехать к вам, в Эвишем-Эбби.
Граф галантно склонился к ее руке и поцеловал кончики ее пухлых пальцев, унизанных перстнями.
Насмешливая улыбка заиграла на розовых губках Сюзанны Тальгарт. Она тихо шепнула Арабелле, стоявшей рядом с ней:
— Если бы бедный лорд Грейбурн догадался хотя бы раз поцеловать маменькину ручку, она бы тут же приказала мне идти под венец с этой толстой жабой. Впрочем, — добавила она, слегка нахмурившись, — он не такой уж и отвратительный, каким показался мне в Лондоне, при первой нашей встрече. Нет, он вовсе не жаба.
— Ах, я позабыла все свои манеры, милорд, и все по вашей вине. Да, мне всегда нравились галантные мужчины, — вздохнула леди Тальгарт, делая вид, что отнимает свою руку у графа, хотя на самом деле это она удерживала его пальцы. — Мой дорогой Эдмунд, позвольте представить вам графа Страффорда, Джастина Деверилла.
Граф взглянул в сторону молодого виконта и отметил про себя, что природа одарила того не очень щедро, хотя знатное происхождение, вероятно, смягчает в глазах окружающих недостатки его внешности. Виконт был среднего роста, но из-за полноты казался гораздо ниже. Лет через пять он, наверное, окончательно растолстеет. Лицо у него тоже было ничем не примечательное — светло-голубые глаза навыкате, пухлые щеки. Но в этих глазах светились ум и доброта. Костюм денди совершенно не шел к нему. Карманные часы, украшенные драгоценными камнями, перстни на руках, накрахмаленный воротничок рубашки, подпирающий толстую шею, коричневые панталоны, обтягивающие намечающееся брюшко, — все это выглядело на нем ужасно нелепо.
К удивлению графа, голос у лорда Грейбурна был твердым и достаточно приятным, когда он промолвил в ответ на представление, сделанное леди Тальгарт:
— Рад с вами познакомиться, милорд. Надеюсь, мы не причинили вам неудобства столь ранним визитом.
— О, не стоит беспокоиться, — любезно ответил граф. Молодой человек ему сразу понравился. — Мы всегда рады видеть наших соседей.
Граф пожал протянутую ему руку и подвел виконта к дамам, представив ему по очереди леди Энн, Арабеллу, Элсбет и, наконец, Жервеза. Ему было приятно, что его жена очень приветливо встретила молодого человека и даже вежливо спросила у него, как он доехал сюда из Лондона.
Граф видел, что она старательно избегает его взгляда. Он уставился на нее, молча кляня ее упрямство. О чем она думает? Боится, что он не захочет ее простить? Он перевел взгляд на ее руки — белые, нежные пальчики, короткие отполированные ноготки. Правда, у ногтя большого пальца края немного неровные. Заметив это, он слегка улыбнулся.
Что касается Жервеза, то с ним вдруг произошла странная перемена — видимо, он решил изображать иностранца. Он что-то прошепелявил в ответ на приветствие виконта, так что тот ничего не смог разобрать, и отвесил ему церемонный поклон, который чем-то напоминал изысканные реверансы эпохи Людовика XVI. Виконт, который решил, что таким образом Жервез хочет выразить уважение к его знатному происхождению, не пожелал остаться в долгу и попытался, в свою очередь, изобразить нечто подобное. При этом его тесный корсет протестующе заскрипел.
Жервез просто лопался от гордости. Он самодовольно оглянулся вокруг, словно призывая всех разделить его победу. Ему было ужасно приятно, что он выставил виконта таким посмешищем.
Но хотя ему это вполне удалось, никто не одобрил его выходку. Он видел, как гневно сверкнули серые глаза Арабеллы. Но окончательно добило его то, что Элсбет, которая все это время тихо стояла рядом с леди Энн, вдруг выступила вперед и сказала своим чистым и нежным голоском:
— Лорд Грейбурн, я очень рада с вами познакомиться. Мы слышали о вас много хорошего, сэр. — Она протянула ему свою маленькую ручку, и виконт, совсем осмелев от собственной галантности, поднес ее пальчики к губам. Она покраснела и присела перед ним в реверансе.
— Посмотри-ка, Белла, — зашептала Сюзанна, — как утерли нос твоему французскому кузену — похоже, он скоро получит отставку. И подумать только, я еще сомневалась, ехать ли к вам сегодня. Ах, какое это было забавное зрелище!
— Что правда, то правда, — заметила в ответ Арабелла. — Никогда не знаешь, чего ждать от окружающих.
«Ага, — думал граф, — она рассердилась, в этом нет никакого сомнения: она готова наброситься на Жервеза, обозвать его невоспитанным ослом».
Граф видел, что его супруга с трудом сдерживает себя. Значит, она разочаровалась в своем любовнике — нет, он, конечно же, бывший ее любовник: теперь невооруженным глазом видно, что он ей отвратителен. Граф кивнул ей и улыбнулся. Она на мгновение встретилась с ним взглядом. Лицо ее было бледно как мел, но сверкающие серые глаза смотрели как-то странно, и в них даже промелькнуло что-то похожее на нежность. Возможно ли это? Нога у него все еще болит после вчерашнего. Нет, какая там нежность — ему это пригрезилось. Но что тогда? У него чуть было не сорвалось с языка, что он хочет остаться с ней наедине. Ему необходимо поговорить с ней, поцеловать ее, заняться с ней любовью — а признаться в этом было просто невозможно.
— Прошу всех садиться, — сказала Арабелла. — Я прикажу принести чай и кексы.
Когда гости и хозяева заняли свои места, Арабелла обратилась к лорду Грейбурну, старательно игнорируя своего мужа:
— Какие новости из Португалии, сэр? Надеюсь, вы сможете сообщить нам что-нибудь утешительное?
Лорд Грейбурн отчаянно попытался собрать воедино все те обрывки фраз, которые время от времени достигали его ушей в лондонских гостиных. Хотя он всегда был готов с патриотическим жаром ругать Наполеона и его завоевательную политику, ему было скучно слушать бесконечные разговоры о сражениях и шатком положении европейских монархов. Как англичанин, он был твердо убежден, что Англия все равно возьмет верх над корсиканским выскочкой.
Виконт откашлялся и промолвил тоном, который, как он надеялся, выражал его осведомленность:
— Вы затронули животрепещущую тему, миледи. — И тут он вспомнил, что покойный граф Страффорд, как и нынешний граф, воевал в Португалии и проявлял чудеса храбрости и героизма. О черт, вот невезение! Виконт смущенно кашлянул и взглянул в сторону графа с обезоруживающей улыбкой. — Я знаю о тамошней войне очень мало в отличие от его светлости, — честно признался он. — Мне говорили, что вы, граф, геройски отличились во многих сражениях на Пиренейском полуострове. Прошу вас, милорд, расскажите нам последние новости.
— Нет, — вмешался вдруг Жервез, подавшись вперед в своем кресле, — я хотел бы услышать их именно от вас, лорд Грейбурн. Вы были в Лондоне — кому, как не вам, знать, что происходит.
«Как его, однако, задело всеобщее осуждение», — нахмурившись, подумал граф. Чего он добивается? Неужели он настолько туп, что не замечает, как всех раздражает его грубость, и даже мягкая леди Энн укоризненно качает головой? Граф уже готов был сказать французу, чтобы тот оставил при себе свои неуместные замечания, но его опередил виконт, который спокойно промолвил:
— Как вам угодно, сэр, но, поверьте, в Лондоне об этом известно еще меньше. Ведь мы ведем войну, и наше правительство многое держит в секрете. — Он покосился в сторону леди Элсбет. Какое очаровательное создание! Она слушала его с таким вниманием, что он понял: нельзя обмануть ее ожидания. — Вы знаете, Англия до сих пор страдает от блокады, — неуверенно добавил он, молясь про себя, чтобы граф не обозвал его вслух идиотом. — Я так думаю, Персиваль находится сейчас меж двух огней — ему постоянно указывают, что делать, и здесь, и там. Нелегко ему приходится, бедняге, но он превосходно справляется со своими обязанностями.
— Вы совершенно правы, — заметил на это граф. — Немногие в Лондоне знают, под каким давлением находится сейчас Персиваль. Вы очень точно это подметили, лорд Грейбурн, что говорит о вашей наблюдательности и глубоком понимании ситуации. Если бы лорд Грейбурн был женщиной, он бы, наверное, бросился графу на шею и расцеловал бы его в обе щеки за такой великодушный поступок. А так он мог всего лишь благодарно кивнуть гостеприимному хозяину, втайне надеясь, что тот не изменит своего мнения о его умственных способностях.
— Ах, все это просто ужасно, — громко заявила леди Тальгарт. Она с нетерпением ждала, когда же наконец принесут чай и лимонные кексы, которые потрясающе печет кухарка в Эвишем-Эбби. И куда, черт возьми, подевались все слуги? Ну да, ведь хозяйка теперь — Арабелла, чего же другого ожидать от этой девчонки? Она совсем распустила слуг — они, наверное, целыми днями пляшут теперь в саду. Но до чего же восхитительны эти кексы с зернышками лимона!
— И все же, что конкретно вы можете сообщить нам о войне в Португалии? — продолжал упорствовать француз, сверля виконта недобрым взглядом.
Арабелла чуть не подскочила от возмущения. Она набрала в легкие побольше воздуха, собираясь обрушить на Жервеза поток проклятий, но граф, заговорщически подмигнув ей, спокойно ответил за виконта:
— Разве я не рассказывал вам об этом, граф? Массена уже в Португалии, и с ним шестьдесят тысяч солдат. Насколько мне известно, Веллингтон скоро двинет против него свои полки. У него отборные войска, храбрости его людям не занимать, так что победа непременно будет за нами. Простите, лорд Грейбурн, но этого вы не могли знать — эти сведения не сообщают широкой публике.
Лорд Грейбурн снова кивнул, мысленно вознося хвалу небесам за то, что граф и на этот раз вытащил его из трясины.
Жервез сердито откинулся на спинку стула, недоумевая, в чем тут дело. Он ведь поверг этого глупого толстяка на землю и уже наступил ногой ему на грудь, а граф вдруг ни с того ни с сего кинулся ему на выручку. Жервез слышал, что все эти вояки просто бесятся от злости, когда кто-нибудь начинает рассуждать о войне с таким невежеством, как этот неуклюжий виконт. Во Франции офицеры с высокомерным презрением относились к тем, кто осмеливался расспрашивать их о баталиях, в которых они принимали участие, или забрасывать их глупыми вопросами о том, что происходит.
А этот молодой граф чертовски горд и заносчив. Конечно, Жервез инстинктивно чувствовал — это всего лишь пресловутая английская солидарность. Да кроме того, граф ненавидит его, Жервеэа. Почему? Кто его знает. Ну ничего, скоро все будет кончено — он сделает то, что должен сделать, и с превеликим удовольствием. Жервез взглянул на Элсбет, и глаза его злобно сощурились. Она улыбается этому тупице лорду Грейбурну. Да как она могла так поступить с ним, Жервезом?
Черт бы ее побрал!
Черт бы побрал их всех! Скорее бы покинуть эту проклятую варварскую страну с ее грязно-серыми небесами и холодными туманами.
Тут в беседу вмешалась леди Энн:
— Остается только надеяться, что Веллингтону не придется вести боевые действия еще где-либо. Не забывайте, что после свадьбы Наполеона и Марии Луизы, которая состоялась четыре месяца назад. Австрия больше не является союзницей Англии. Французский император очень хитер, надо отдать ему должное, — он хочет постепенно переманить у Англии всех ее союзников. Ничего хорошего это не сулит, особенно если Мария Луиза в скором времени подарит ему наследника.
Граф усмехнулся: наконец-то Краппер прислал двух слуг, один из которых нес поднос с чаем, а другой — с кексами. Он смотрел, как леди Энн разливает чай. И все остальные тоже смотрели на нее, наслаждаясь чаепитием и беседой. Сам граф, как и леди Тальгарт, обожал лимонные кексы. Он с вежливым кивком принял чашку из рук леди Энн, а она добавила, продолжая свою мысль:
— Мне так жаль молодую императрицу. Бедная девушка! Уверена, ее там никто ни во что не ставит, и она не имеет никакого влияния на своего супруга.
— Да уж, этот французский император, — ворчливо отозвалась леди Тальгарт, доедая второй кусочек лимонного кекса. Она неотрывно следила за графом, который тоже только что взял второй кусок, оставив всего один на тарелке. Она слегка покашляла, пытаясь отвлечь его внимание, в то время как пальцы ее потянулись за этим последним кусочком кекса. — Я слышала, что у корсиканца прескверные манеры. И что это за мужчина, если он не умеет вести себя в обществе? Что вы думаете об этом, лорд Грейбурн?
Лорд Грейбурн чуть не поперхнулся чаем.
— Хорошие манеры — дело наживное, — наконец ответил он и взял последний кусочек лимонного кекса с тарелки.
Арабелла обратила к гостье смеющийся взгляд и сказала:
— Моя дорогая леди Тальгарт, судя по нескончаемому потоку любовниц, которых он, не стесняясь, принимает под носом у Жозефины, не все обстоит так плачевно.
Жервез преувеличенно громко расхохотался.
Граф уже готов был схватить его за накрахмаленный воротничок и вышвырнуть в окно, как вдруг Арабелла вскочила с кресла и воскликнула:
— Ах, Джастин, я, кажется, пролила чай на платье! Посмотри, пожалуйста, нет ли на нем пятна?
Ничего не скажешь, ловко она это придумала! Он смотрел, как она подходит к нему, держась за рукав платья и упорно глядя на его галстук. В душе его что-то дрогнуло. Боже правый, как она прелестна! У нее еще к тому же острый язычок, она сильная, храбрая, и он простит ее. Он скажет ей это сегодня вечером, а потом будет целовать и ласкать ее так, как он всегда мечтал. Он заставит ее забыть француза. И она во всем ему признается.
Арабелла остановилась перед ним, подняла на него глаза и тихо спросила:
— Как ты думаешь, пятно так и останется на платье?
Ему было наплевать, что все смотрят на них. Он склонился к ней, мельком глянул на маленькое пятнышко у нее на рукаве, а потом поцеловал ее в кончик носа, в подбородок и, наконец, в губы — нежно, легко.