Страница:
Арабелла расхохоталась ему в лицо при этих словах:
— Так вот оно, мнение мужчин! Ваши доводы неубедительны, сэр. Однако, я полагаю, это все, что вы можете придумать. Вы, наверное, заметили, что с самого начала, там, у пруда, произвели на меня весьма неблагоприятное впечатление. После того как вы порвали мой рукав в библиотеке, я вас уже ненавидела. А сейчас, будь у меня с собой кинжал, я бы не задумываясь воткнула его вам между ребер. Отец в вас ошибся. Вы просто негодяй и мне отвратительны. Убирайтесь к черту!
В голосе графа послышались насмешливые нотки, когда он заметил в ответ на ее тираду:
— Вы меня разочаровали, мэм. Сегодня утром вы были куда красноречивее. Вы ненавидите меня, я вам противен, вы хотите, чтобы я убирался ко всем чертям, но я все же скажу вам то, что должен сказать. Если вы не согласитесь стать моей женой, вы будете вынуждены покинуть Эвишем-Эбби в течение двух месяцев. Если вы надеетесь, что я позволю вам остаться здесь как бедной родственнице, вы глубоко ошибаетесь. Я собственноручно вышвырну вас отсюда. В конце концов, почему я должен заботиться о вас? Своим поведением вы начисто отбили у меня охоту предоставлять вам угол в моем доме. А вам известно, что с сегодняшнего дня, после прочтения завещания, это мой дом, мэм. Я здесь хозяин, а вы — пустое место.
У Арабеллы все поплыло перед глазами, желудок стянуло узлом, к горлу подкатила тошнота. Ее упорядоченный, привычный жизненный уклад, ее казавшееся нерушимым положение любимой дочери графа Страффорда — все это внезапно рухнуло в один миг, словно древние стены старого аббатства. Этот заносчивый господин прав в одном — у нее ничего, ничего не осталось. Он теперь хозяин, а она никто. Колени несчастной подкосились, она упала на траву, и ее буквально стало выворачивать наизнанку. Арабелла почти ничего не ела с утра, и поэтому ее всю колотило от сухих спазмов.
Граф остановился и оторопело уставился на нее. Только теперь он начал понимать, в чем дело. Мысленно он ругал себя самыми последними словами — Арабелла, наверное, и не знала таких проклятий. Он ошибочно принял ее презрительную браваду за тщеславное, гордое высокомерие. Внезапная смерть отца, неожиданно объявившийся наследник, завещание графа — все это явилось для нее большим потрясением. Он совершил непростительную оплошность — нельзя было обращаться с ней так жестоко. Боже правый, ведь она еще совсем ребенок и в душе, наверное, умирает от неловкости и смущения. Она уверена, что ее предал единственный человек на земле, которого она любила и которому верила безоговорочно, — ее отец.
Джастин приподнял ее, мягко обхватив ее трясущиеся плечи руками, и убрал пряди волос, упавшие ей на лицо. Она, казалось, ничего не замечала. Когда приступ рвоты прошел, граф вытащил из кармана жилета платок и молча протянул ей. Она зажала его в кулачке и, не поднимая глаз, вытерла им рот.
— Арабелла…
— Мэм.
Он с трудом подавил улыбку:
— Ну хорошо, мэм. Вы сможете подняться с моей помощью? Уже стемнело, и ваша матушка, должно быть, очень беспокоится. Я обещал ей, что доставлю вас домой целой и невредимой. Что ж, вы почти не пострадали, и я сдержу свое обещание.
«Как спокойно он говорит об этом — словно мы остановились полюбоваться цветочками. Он считает, что я почти не пострадала? Да у меня все внутри переворачивается от боли. Вставай же, Арабелла. Посмотри, как темно вокруг: он не заметит, как пылают твои щеки от стыда. Он не увидит твоего истинного лица».
Она глубоко вздохнула и, сделав над собой усилие, приподнялась на колени.
Джастин подхватил ее под локти и поставил на ноги спиной к себе.
Арабелла попыталась высвободиться из объятий графа, но у него была железная хватка.
— Я не нуждаюсь в вашей помощи. — Ее полный неприкрытого страдания голос резко прозвучал в тишине сгущающихся сумерек.
Она сжала руки в кулаки и, неожиданно развернувшись, ударила Джастина в грудь с безрассудной яростью пойманного животного.
Он выпустил ее, чуть не задохнувшись скорее от неожиданности, чем от боли.
— Неплохой удар. Хорошо, что вам не пришло в голову лягнуть меня пониже.
Она бросилась бежать прочь от него, волосы ее разметались и рассыпались по плечам.
Острые камешки гравия впивались в тонкие подошвы ее комнатных туфель, кололи ступни, как тысячи маленьких иголочек, но Арабелла ничего не замечала. Ее охватила слепая, безрассудная паника, и она неслась так, словно сама смерть гналась за ней по пятам. Маленький бугорок внезапно вырос у нее на пути, но ноги не слушались ее, и она со всего разбегу налетела на него, споткнулась, отчаянно замахала руками, пытаясь восстановить равновесие, и, инстинктивно закрыв руками лицо, растянулась прямо на дорожке. Гравий поранил ей руки, порвал платье. Арабелла вскрикнула, резкая боль от ушиба вызвала давно копившиеся в ее сердце слезы утраты, и они потекли по ее щекам, горькие, жгучие. Она не плакала с того самого дня, как ее отец с мрачной решимостью направил дуло пистолета в голову ее любимого пони и спустил курок. С самого детства в ней старательно искоренялась эта презренная женская слабость, и вот теперь все ее самообладание, воспитанное годами суровой дисциплины, растаяло как дым.
Граф в мгновение ока очутился рядом с ней.
«Это уже входит у меня в привычку», — машинально подумал он, опускаясь подле нее на колени.
Платье ее, все в узких прорехах, испачкалось в грязи; кровь от мелких порезов пятнами выступила на черной ткани. Что-то говорило ему, что ее отчаянные рыдания вызваны вовсе не падением: вряд ли она стала бы плакать по таким пустякам. Граф не сказал ни слова и не попытался утешить ее, чувствуя, что слова тут не помогут. Он вздохнул, поднял ее с земли и подхватил на руки.
Она тут же застыла, напряженная как струна, и он устало подумал, что она, наверное, снова собирается ударить его. Джас-тин еще крепче прижал ее к себе и, стараясь не глядеть ей в лицо, зашагал по тропинке к дому.
Но Арабелла и не думала сопротивляться. Прикосновение мужских рук так поразило ее, что она вся сжалась как пружина. Никто еще, кроме отца, не обнимал ее. Она чувствовала мощь рук графа и вместе с тем ту внутреннюю силу, спокойную уверенность в себе, которая исходила от него и которая привносила успокоение в ее опустошенную душу.
Дойдя до крыльца, граф остановился, задумчиво глядя на ярко освещенные окна огромного особняка.
— Скажите, в вашу комнату можно пройти с западного входа?
Она утвердительно кивнула, устало склонившись к его плечу.
Но только граф собрался свернуть с дорожки, чтобы обойти главный вход, как парадные двери неожиданно распахнулись и на пороге появилась леди Энн.
— Джастин, слава Богу, наконец-то вы нашли ее. Мы все тут просто обезумели от тревоги. Несите ее сюда скорее.
Он слегка наклонился к уху Арабеллы и тихо промолвил:
— Мне очень жаль, мэм, но из нашей затеи ничего не выйдет. Я бы вас, конечно, пощадил, если бы мог. Но раз ваша матушка этого требует, я должен повиноваться. Сожалею, но другого выхода у меня нет.
Она ничего не ответила, только еще больше сжалась в его руках. Граф громко сказал, обращаясь к леди Энн:
— Да, я нашел ее, Энн, и передаю вам дочь из рук в руки.
С леди Энн не сделалось истерики. Глаза ее широко распахнулись, когда она взглянула на измученное лицо своей дочери. Заметив следы слез на ее измазанных кровью и грязью бледных щеках, она выдохнула: «Боже правый», — и больше не прибавила ни слова.
Граф почувствовал, как Арабелла вцепилась в его сюртук, словно хотела спрятаться от взоров окружающих. Видя, что она не знает, куда деваться от стыда, он быстро произнес:
— Она почти не пострадала, Энн, просто немного ушиблась при падении. Ничего страшного. Доктор Брэнион все еще здесь? Нужно, чтобы он ее осмотрел.
Арабелла собрала остатки гордости и пошевелилась на руках у графа, чтобы посмотреть в лицо матери.
— Не надо звать доктора Брэниона, мама, я себя отлично чувствую. Граф ведь уже сказал, я просто упала и немного поранилась. Отпустите же меня, сэр.
— Слушаюсь, мэм. — Джастин осторожно поставил ее на ноги.
Арабелла пошатнулась и, наверное, упала бы, если бы он вовремя не обхватил ее за талию. «У меня еще есть и гордость, и достоинство, — подумала она, — нужно только взять себя в руки». Она вздернула подбородок, оперлась на руку графа и прошествовала в дом.
Доктор Пол Брэнион выпрямился над Арабеллой, которую успели уже умыть и переодеть, и сказал, улыбаясь:
— Ну, моя маленькая Белла, хоть ты вся и перепачкалась с головы до ног, я не нашел у тебя никаких серьезных повреждений, которые не смогла бы излечить теплая ванна. Правда, несколько дней у тебя поболит здесь и здесь, но все быстро пройдет. И тем не менее я настоятельно советую тебе хорошенько выспаться.
Сегодня вечером ласковая усмешка, мерцавшая в глазах доктора Брэниона, не вызвала улыбки у Арабеллы. Да, она обожала его, ибо он был неотъемлемой частью ее жизни с самого младенчества. Но сегодня он стал свидетелем ее падения, ее унижения, хотя, возможно, и не отдавал себе в этом отчета. Она ненавидела себя за проявленную слабость. Все тело ее ныло от ушибов. Она смотрела, как он аккуратно отмерил несколько капель из маленького пузырька и разбавил их водой в стакане. Как и отец, Арабелла терпеть не могла болезни и недомогания: граф постоянно твердил ей, что болезнь — удел слабых людишек, которые используют ее с целью привлечь к себе внимание. Бесконечные жалобы — верный признак бесхарактерности.
— Я не буду принимать опиум, доктор. Ведь это опиум, правда?
— Да. Выпей совсем чуть-чуть, дорогая моя.
— Нет. Отдайте его лучше миссис Такер. Я знаю, она всегда подмешивает его себе в чай. Она говорит, что это снимает усталость в ногах.
— Опять командуешь, — улыбаясь, заметил доктор Брэнион. — У тебя неплохо получается, но на сей раз этот номер у тебя не пройдет. Я не хочу, чтобы твоя матушка покрошила меня на кусочки, а так и будет, если я как следует не примусь за тебя. Я прав, Энн?
Леди Энн выступила вперед и сказала с твердостью, которая неприятно поразила Арабеллу:
— Успокойся, Арабелла. У тебя был тяжелый день — в твоей жизни наступило множество перемен, и тебе есть о чем поразмыслить. У тебя уже глаза слипаются — ложись спать, утро вечера мудренее. Прими лекарство, которое дает тебе доктор.
Арабелла уставилась на нее, не веря своим ушам:
— Мама? Неужели это говорите вы? Не может быть — вы же никогда не повышаете голос. Раньше вы всегда уступали без борьбы и споров. Я никак поверить не могу, что вы способны на такое. Ничего не понимаю!
— Придет время — поймешь, — сказала леди Энн строго и в то же время насмешливо. — Ну же, Арабелла, пей. Ты нуждаешься в отдыхе больше, чем бедные ступни миссис Такер. Пей сейчас же, иначе будешь иметь дело с нами обоими — с Полом и со мной.
Арабелла, все еще не оправившись от потрясения, вызванного необычным поведением матери, залпом осушила стакан. Леди Энн с трудом подавила усмешку. Так, значит, в глазах дочери она была слабохарактерной тихоней? А теперь стоит ей чуть повысить голос, Арабелла повинуется ей беспрекословно.
— Я пришлю к тебе Грейси, любовь моя. Позвони, если тебе что-нибудь будет нужно. — Леди Энн быстро наклонилась к дочери и легко прикоснулась губами к ее щеке. — Прости, что я не сказала тебе раньше о существовании Джастина, — мягко добавила она. — Меня тревожило твое неведение, но я дала обещание твоему отцу. Я много раз пыталась переубедить его, но ты же знаешь, он никогда не менял своих решений.
— Правда, мама? Разве папа всегда был так уверен в себе?
Леди Энн ничего не ответила, и Арабелла вздохнула. Да, наверное, это так. Ей всегда хотелось иметь отцовскую силу воли. Но теперь у нее появились сомнения в правильности его действий — достаточно вспомнить, к чему привело его неукротимое желание иметь прямого наследника: она должна в течение двух месяцев выйти замуж за человека, похожего на нее как две капли воды, за человека, которого вполне можно было принять за ее брата или отца, за человека холодного и высокомерного, как и ее отец, за человека, которого она ненавидела всем сердцем. И что ей теперь делать?
— Спокойной ночи, моя маленькая Белла. — Доктор Брэни-он улыбнулся и легонько потрепал ее по щеке.
Рука у него твердая и сильная. Арабелла помнила прикосновения его рук с самого раннего детства.
Не успели они выйти из ее спальни, тихим шепотом переговариваясь между собой, как она уже спала крепким сном.
Доктор Брэнион не смог сдержать улыбку.
— Неужели я это видел своими глазами? — спросил он, взглянув сверху вниз на леди Энн. — Вы указываете Арабелле, что ей надлежит делать? И она вас слушается? Должно быть, я сплю. А может быть, вы стали колдуньей и черная кошка помогает вам в ваших колдовских делах?
Она ничего не ответила, о чем-то глубоко задумавшись. Он хорошо знал этот взгляд, он чувствовал малейшие оттенки ее настроения.
— Вы похитили силу воли у своей дочери. Раньше я никогда не замечал, чтобы за вами оставалось последнее слово в споре. Это радует меня, Энн.
Леди Энн вздохнула:
— Вы правы. Я была сущей размазней.
— Ну, не совсем так. Просто граф, ваш муж, и Арабелла, мне кажется, несколько подавляли вас энергией и жизнелюбием. Да к тому же оба они любят командовать и подчинять всех своей воле. Поэтому в Эвишем-Эбби никогда не чувствовалось влияния леди Энн.
— Они ужасно похожи. Я все чаще задумываюсь, Пол, над тем, что делала все эти годы, как жила, что чувствовала. — Она нахмурилась и с видимой неохотой взглянула на фамильное кольцо Девериллов на своем среднем пальце. Ей показалось, что оно теперь не так сильно оттягивает ей руку. Леди Энн глубоко вздохнула и доверчиво посмотрела в лицо доктора — лицо, каждая черточка которого давным-давно отпечаталась в ее памяти. — Порой у меня такое чувство, что это я дитя, а Арабелла — моя любящая, но строгая мать. Иногда мне становится не по себе в ее присутствии — я замечаю, что она посматривает на меня с некоторой долей сочувствия и даже снисхождения. Вы же знаете, так обращался со мной ее отец. — Она вдруг осознала, что говорит об этом без горечи и сожаления.
Доктор Брэнион с трудом подавил знакомый прилив ярости, который глодал его душу все эти годы.
— Да, я знаю.
Она не могла видеть, как напряглись его скулы и потемнели глаза, но он понимал, что, если бы она даже и заметила его гнев, ее бы это не удивило и не огорчило.
Леди Энн остановилась посреди холла и окинула окружавшее ее великолепие безразличным взглядом. Тяжелые портьеры времен Ренессанса, два сводчатых прохода, разделенных рифлеными пилястрами и украшенных дубовыми панелями с искусной резьбой. На стенах — многочисленные военные трофеи: щиты и морионы, колеты из буйволиной кожи, мушкеты, шпаги и другие предметы военной амуниции времен гражданских войн в Англии. Старинные фламандские гобелены, изображавшие сцены боевых сражений, поблескивали в свете старинных факелов, от которых вверх к почерневшим балкам потолка поднимались спиралевидные струйки черно-синего дыма.
— Странно, — промолвила она вслух, — я никогда не любила Эвишем-Эбби, хотя меня всегда поражала его древняя величественная красота. В этом холле витает дух старины — вся история Англии заключена в этих стенах, но я не чувствую ни гордости, ни восхищения. Вы только что говорили, мой друг, что я похитила у Арабеллы ее силу и стойкость. А я вам скажу вот что: если бы Арабелле пришлось покинуть Эвишем-Эбби, мне было бы страшно даже представить себе, что могло бы с ней случиться. — С этими словами леди Энн повела рукой вокруг. — Каждая арка, каждая резная панель, каждый уголок в этом доме — часть ее самой. Вся ее несгибаемая воля, как вы изволили выразиться, заключена в этих стенах. Итак, теперь вы понимаете, почему я должна быть с ней построже, — я обязана попытаться убедить ее, что отец вовсе не предал ее, что он, наоборот, сделал все возможное, чтобы она смогла остаться здесь, в доме, который она так любит.
— Значит, вы считаете, что ей надо выйти замуж за нового графа Страффорда, как и завещал отец?
— Да, Пол, она должна выйти замуж за Джастина.
Глава 7
— Так вот оно, мнение мужчин! Ваши доводы неубедительны, сэр. Однако, я полагаю, это все, что вы можете придумать. Вы, наверное, заметили, что с самого начала, там, у пруда, произвели на меня весьма неблагоприятное впечатление. После того как вы порвали мой рукав в библиотеке, я вас уже ненавидела. А сейчас, будь у меня с собой кинжал, я бы не задумываясь воткнула его вам между ребер. Отец в вас ошибся. Вы просто негодяй и мне отвратительны. Убирайтесь к черту!
В голосе графа послышались насмешливые нотки, когда он заметил в ответ на ее тираду:
— Вы меня разочаровали, мэм. Сегодня утром вы были куда красноречивее. Вы ненавидите меня, я вам противен, вы хотите, чтобы я убирался ко всем чертям, но я все же скажу вам то, что должен сказать. Если вы не согласитесь стать моей женой, вы будете вынуждены покинуть Эвишем-Эбби в течение двух месяцев. Если вы надеетесь, что я позволю вам остаться здесь как бедной родственнице, вы глубоко ошибаетесь. Я собственноручно вышвырну вас отсюда. В конце концов, почему я должен заботиться о вас? Своим поведением вы начисто отбили у меня охоту предоставлять вам угол в моем доме. А вам известно, что с сегодняшнего дня, после прочтения завещания, это мой дом, мэм. Я здесь хозяин, а вы — пустое место.
У Арабеллы все поплыло перед глазами, желудок стянуло узлом, к горлу подкатила тошнота. Ее упорядоченный, привычный жизненный уклад, ее казавшееся нерушимым положение любимой дочери графа Страффорда — все это внезапно рухнуло в один миг, словно древние стены старого аббатства. Этот заносчивый господин прав в одном — у нее ничего, ничего не осталось. Он теперь хозяин, а она никто. Колени несчастной подкосились, она упала на траву, и ее буквально стало выворачивать наизнанку. Арабелла почти ничего не ела с утра, и поэтому ее всю колотило от сухих спазмов.
Граф остановился и оторопело уставился на нее. Только теперь он начал понимать, в чем дело. Мысленно он ругал себя самыми последними словами — Арабелла, наверное, и не знала таких проклятий. Он ошибочно принял ее презрительную браваду за тщеславное, гордое высокомерие. Внезапная смерть отца, неожиданно объявившийся наследник, завещание графа — все это явилось для нее большим потрясением. Он совершил непростительную оплошность — нельзя было обращаться с ней так жестоко. Боже правый, ведь она еще совсем ребенок и в душе, наверное, умирает от неловкости и смущения. Она уверена, что ее предал единственный человек на земле, которого она любила и которому верила безоговорочно, — ее отец.
Джастин приподнял ее, мягко обхватив ее трясущиеся плечи руками, и убрал пряди волос, упавшие ей на лицо. Она, казалось, ничего не замечала. Когда приступ рвоты прошел, граф вытащил из кармана жилета платок и молча протянул ей. Она зажала его в кулачке и, не поднимая глаз, вытерла им рот.
— Арабелла…
— Мэм.
Он с трудом подавил улыбку:
— Ну хорошо, мэм. Вы сможете подняться с моей помощью? Уже стемнело, и ваша матушка, должно быть, очень беспокоится. Я обещал ей, что доставлю вас домой целой и невредимой. Что ж, вы почти не пострадали, и я сдержу свое обещание.
«Как спокойно он говорит об этом — словно мы остановились полюбоваться цветочками. Он считает, что я почти не пострадала? Да у меня все внутри переворачивается от боли. Вставай же, Арабелла. Посмотри, как темно вокруг: он не заметит, как пылают твои щеки от стыда. Он не увидит твоего истинного лица».
Она глубоко вздохнула и, сделав над собой усилие, приподнялась на колени.
Джастин подхватил ее под локти и поставил на ноги спиной к себе.
Арабелла попыталась высвободиться из объятий графа, но у него была железная хватка.
— Я не нуждаюсь в вашей помощи. — Ее полный неприкрытого страдания голос резко прозвучал в тишине сгущающихся сумерек.
Она сжала руки в кулаки и, неожиданно развернувшись, ударила Джастина в грудь с безрассудной яростью пойманного животного.
Он выпустил ее, чуть не задохнувшись скорее от неожиданности, чем от боли.
— Неплохой удар. Хорошо, что вам не пришло в голову лягнуть меня пониже.
Она бросилась бежать прочь от него, волосы ее разметались и рассыпались по плечам.
Острые камешки гравия впивались в тонкие подошвы ее комнатных туфель, кололи ступни, как тысячи маленьких иголочек, но Арабелла ничего не замечала. Ее охватила слепая, безрассудная паника, и она неслась так, словно сама смерть гналась за ней по пятам. Маленький бугорок внезапно вырос у нее на пути, но ноги не слушались ее, и она со всего разбегу налетела на него, споткнулась, отчаянно замахала руками, пытаясь восстановить равновесие, и, инстинктивно закрыв руками лицо, растянулась прямо на дорожке. Гравий поранил ей руки, порвал платье. Арабелла вскрикнула, резкая боль от ушиба вызвала давно копившиеся в ее сердце слезы утраты, и они потекли по ее щекам, горькие, жгучие. Она не плакала с того самого дня, как ее отец с мрачной решимостью направил дуло пистолета в голову ее любимого пони и спустил курок. С самого детства в ней старательно искоренялась эта презренная женская слабость, и вот теперь все ее самообладание, воспитанное годами суровой дисциплины, растаяло как дым.
Граф в мгновение ока очутился рядом с ней.
«Это уже входит у меня в привычку», — машинально подумал он, опускаясь подле нее на колени.
Платье ее, все в узких прорехах, испачкалось в грязи; кровь от мелких порезов пятнами выступила на черной ткани. Что-то говорило ему, что ее отчаянные рыдания вызваны вовсе не падением: вряд ли она стала бы плакать по таким пустякам. Граф не сказал ни слова и не попытался утешить ее, чувствуя, что слова тут не помогут. Он вздохнул, поднял ее с земли и подхватил на руки.
Она тут же застыла, напряженная как струна, и он устало подумал, что она, наверное, снова собирается ударить его. Джас-тин еще крепче прижал ее к себе и, стараясь не глядеть ей в лицо, зашагал по тропинке к дому.
Но Арабелла и не думала сопротивляться. Прикосновение мужских рук так поразило ее, что она вся сжалась как пружина. Никто еще, кроме отца, не обнимал ее. Она чувствовала мощь рук графа и вместе с тем ту внутреннюю силу, спокойную уверенность в себе, которая исходила от него и которая привносила успокоение в ее опустошенную душу.
Дойдя до крыльца, граф остановился, задумчиво глядя на ярко освещенные окна огромного особняка.
— Скажите, в вашу комнату можно пройти с западного входа?
Она утвердительно кивнула, устало склонившись к его плечу.
Но только граф собрался свернуть с дорожки, чтобы обойти главный вход, как парадные двери неожиданно распахнулись и на пороге появилась леди Энн.
— Джастин, слава Богу, наконец-то вы нашли ее. Мы все тут просто обезумели от тревоги. Несите ее сюда скорее.
Он слегка наклонился к уху Арабеллы и тихо промолвил:
— Мне очень жаль, мэм, но из нашей затеи ничего не выйдет. Я бы вас, конечно, пощадил, если бы мог. Но раз ваша матушка этого требует, я должен повиноваться. Сожалею, но другого выхода у меня нет.
Она ничего не ответила, только еще больше сжалась в его руках. Граф громко сказал, обращаясь к леди Энн:
— Да, я нашел ее, Энн, и передаю вам дочь из рук в руки.
С леди Энн не сделалось истерики. Глаза ее широко распахнулись, когда она взглянула на измученное лицо своей дочери. Заметив следы слез на ее измазанных кровью и грязью бледных щеках, она выдохнула: «Боже правый», — и больше не прибавила ни слова.
Граф почувствовал, как Арабелла вцепилась в его сюртук, словно хотела спрятаться от взоров окружающих. Видя, что она не знает, куда деваться от стыда, он быстро произнес:
— Она почти не пострадала, Энн, просто немного ушиблась при падении. Ничего страшного. Доктор Брэнион все еще здесь? Нужно, чтобы он ее осмотрел.
Арабелла собрала остатки гордости и пошевелилась на руках у графа, чтобы посмотреть в лицо матери.
— Не надо звать доктора Брэниона, мама, я себя отлично чувствую. Граф ведь уже сказал, я просто упала и немного поранилась. Отпустите же меня, сэр.
— Слушаюсь, мэм. — Джастин осторожно поставил ее на ноги.
Арабелла пошатнулась и, наверное, упала бы, если бы он вовремя не обхватил ее за талию. «У меня еще есть и гордость, и достоинство, — подумала она, — нужно только взять себя в руки». Она вздернула подбородок, оперлась на руку графа и прошествовала в дом.
Доктор Пол Брэнион выпрямился над Арабеллой, которую успели уже умыть и переодеть, и сказал, улыбаясь:
— Ну, моя маленькая Белла, хоть ты вся и перепачкалась с головы до ног, я не нашел у тебя никаких серьезных повреждений, которые не смогла бы излечить теплая ванна. Правда, несколько дней у тебя поболит здесь и здесь, но все быстро пройдет. И тем не менее я настоятельно советую тебе хорошенько выспаться.
Сегодня вечером ласковая усмешка, мерцавшая в глазах доктора Брэниона, не вызвала улыбки у Арабеллы. Да, она обожала его, ибо он был неотъемлемой частью ее жизни с самого младенчества. Но сегодня он стал свидетелем ее падения, ее унижения, хотя, возможно, и не отдавал себе в этом отчета. Она ненавидела себя за проявленную слабость. Все тело ее ныло от ушибов. Она смотрела, как он аккуратно отмерил несколько капель из маленького пузырька и разбавил их водой в стакане. Как и отец, Арабелла терпеть не могла болезни и недомогания: граф постоянно твердил ей, что болезнь — удел слабых людишек, которые используют ее с целью привлечь к себе внимание. Бесконечные жалобы — верный признак бесхарактерности.
— Я не буду принимать опиум, доктор. Ведь это опиум, правда?
— Да. Выпей совсем чуть-чуть, дорогая моя.
— Нет. Отдайте его лучше миссис Такер. Я знаю, она всегда подмешивает его себе в чай. Она говорит, что это снимает усталость в ногах.
— Опять командуешь, — улыбаясь, заметил доктор Брэнион. — У тебя неплохо получается, но на сей раз этот номер у тебя не пройдет. Я не хочу, чтобы твоя матушка покрошила меня на кусочки, а так и будет, если я как следует не примусь за тебя. Я прав, Энн?
Леди Энн выступила вперед и сказала с твердостью, которая неприятно поразила Арабеллу:
— Успокойся, Арабелла. У тебя был тяжелый день — в твоей жизни наступило множество перемен, и тебе есть о чем поразмыслить. У тебя уже глаза слипаются — ложись спать, утро вечера мудренее. Прими лекарство, которое дает тебе доктор.
Арабелла уставилась на нее, не веря своим ушам:
— Мама? Неужели это говорите вы? Не может быть — вы же никогда не повышаете голос. Раньше вы всегда уступали без борьбы и споров. Я никак поверить не могу, что вы способны на такое. Ничего не понимаю!
— Придет время — поймешь, — сказала леди Энн строго и в то же время насмешливо. — Ну же, Арабелла, пей. Ты нуждаешься в отдыхе больше, чем бедные ступни миссис Такер. Пей сейчас же, иначе будешь иметь дело с нами обоими — с Полом и со мной.
Арабелла, все еще не оправившись от потрясения, вызванного необычным поведением матери, залпом осушила стакан. Леди Энн с трудом подавила усмешку. Так, значит, в глазах дочери она была слабохарактерной тихоней? А теперь стоит ей чуть повысить голос, Арабелла повинуется ей беспрекословно.
— Я пришлю к тебе Грейси, любовь моя. Позвони, если тебе что-нибудь будет нужно. — Леди Энн быстро наклонилась к дочери и легко прикоснулась губами к ее щеке. — Прости, что я не сказала тебе раньше о существовании Джастина, — мягко добавила она. — Меня тревожило твое неведение, но я дала обещание твоему отцу. Я много раз пыталась переубедить его, но ты же знаешь, он никогда не менял своих решений.
— Правда, мама? Разве папа всегда был так уверен в себе?
Леди Энн ничего не ответила, и Арабелла вздохнула. Да, наверное, это так. Ей всегда хотелось иметь отцовскую силу воли. Но теперь у нее появились сомнения в правильности его действий — достаточно вспомнить, к чему привело его неукротимое желание иметь прямого наследника: она должна в течение двух месяцев выйти замуж за человека, похожего на нее как две капли воды, за человека, которого вполне можно было принять за ее брата или отца, за человека холодного и высокомерного, как и ее отец, за человека, которого она ненавидела всем сердцем. И что ей теперь делать?
— Спокойной ночи, моя маленькая Белла. — Доктор Брэни-он улыбнулся и легонько потрепал ее по щеке.
Рука у него твердая и сильная. Арабелла помнила прикосновения его рук с самого раннего детства.
Не успели они выйти из ее спальни, тихим шепотом переговариваясь между собой, как она уже спала крепким сном.
Доктор Брэнион не смог сдержать улыбку.
— Неужели я это видел своими глазами? — спросил он, взглянув сверху вниз на леди Энн. — Вы указываете Арабелле, что ей надлежит делать? И она вас слушается? Должно быть, я сплю. А может быть, вы стали колдуньей и черная кошка помогает вам в ваших колдовских делах?
Она ничего не ответила, о чем-то глубоко задумавшись. Он хорошо знал этот взгляд, он чувствовал малейшие оттенки ее настроения.
— Вы похитили силу воли у своей дочери. Раньше я никогда не замечал, чтобы за вами оставалось последнее слово в споре. Это радует меня, Энн.
Леди Энн вздохнула:
— Вы правы. Я была сущей размазней.
— Ну, не совсем так. Просто граф, ваш муж, и Арабелла, мне кажется, несколько подавляли вас энергией и жизнелюбием. Да к тому же оба они любят командовать и подчинять всех своей воле. Поэтому в Эвишем-Эбби никогда не чувствовалось влияния леди Энн.
— Они ужасно похожи. Я все чаще задумываюсь, Пол, над тем, что делала все эти годы, как жила, что чувствовала. — Она нахмурилась и с видимой неохотой взглянула на фамильное кольцо Девериллов на своем среднем пальце. Ей показалось, что оно теперь не так сильно оттягивает ей руку. Леди Энн глубоко вздохнула и доверчиво посмотрела в лицо доктора — лицо, каждая черточка которого давным-давно отпечаталась в ее памяти. — Порой у меня такое чувство, что это я дитя, а Арабелла — моя любящая, но строгая мать. Иногда мне становится не по себе в ее присутствии — я замечаю, что она посматривает на меня с некоторой долей сочувствия и даже снисхождения. Вы же знаете, так обращался со мной ее отец. — Она вдруг осознала, что говорит об этом без горечи и сожаления.
Доктор Брэнион с трудом подавил знакомый прилив ярости, который глодал его душу все эти годы.
— Да, я знаю.
Она не могла видеть, как напряглись его скулы и потемнели глаза, но он понимал, что, если бы она даже и заметила его гнев, ее бы это не удивило и не огорчило.
Леди Энн остановилась посреди холла и окинула окружавшее ее великолепие безразличным взглядом. Тяжелые портьеры времен Ренессанса, два сводчатых прохода, разделенных рифлеными пилястрами и украшенных дубовыми панелями с искусной резьбой. На стенах — многочисленные военные трофеи: щиты и морионы, колеты из буйволиной кожи, мушкеты, шпаги и другие предметы военной амуниции времен гражданских войн в Англии. Старинные фламандские гобелены, изображавшие сцены боевых сражений, поблескивали в свете старинных факелов, от которых вверх к почерневшим балкам потолка поднимались спиралевидные струйки черно-синего дыма.
— Странно, — промолвила она вслух, — я никогда не любила Эвишем-Эбби, хотя меня всегда поражала его древняя величественная красота. В этом холле витает дух старины — вся история Англии заключена в этих стенах, но я не чувствую ни гордости, ни восхищения. Вы только что говорили, мой друг, что я похитила у Арабеллы ее силу и стойкость. А я вам скажу вот что: если бы Арабелле пришлось покинуть Эвишем-Эбби, мне было бы страшно даже представить себе, что могло бы с ней случиться. — С этими словами леди Энн повела рукой вокруг. — Каждая арка, каждая резная панель, каждый уголок в этом доме — часть ее самой. Вся ее несгибаемая воля, как вы изволили выразиться, заключена в этих стенах. Итак, теперь вы понимаете, почему я должна быть с ней построже, — я обязана попытаться убедить ее, что отец вовсе не предал ее, что он, наоборот, сделал все возможное, чтобы она смогла остаться здесь, в доме, который она так любит.
— Значит, вы считаете, что ей надо выйти замуж за нового графа Страффорда, как и завещал отец?
— Да, Пол, она должна выйти замуж за Джастина.
Глава 7
Этого он не ожидал. Он взглянул на нее сверху вниз, и на мгновение ему нестерпимо захотелось дотронуться до мягких золотистых волос у нее на висках. Но вместо этого он откашлялся и заметил:
— Принимая во внимание события прошедшего дня, я могу сказать, что вы поставили перед собой весьма нелегкую задачу.
— Арабелла плакала, — возразила ему леди Энн. — Я до сих пор не могу поверить, но это так. Что стало причиной ее слез: она разозлилась на Джастина или на нее так подействовала смерть отца? Вы же знаете, она никогда не плачет. Мне кажется, это хороший знак.
Она повернулась и, кивнув мимоходом лакею, распахнувшему перед ней двери, вошла в Бархатную гостиную.
— Джастин, Элсбет, — промолвила она, одарив их обоих очаровательной, теплой улыбкой. — Надеюсь, мы не заставили вас долго ждать?
— О нет, мэм, — сказала Элсбет. Она подошла к мачехе и смущенно спросила: — Как себя чувствует Арабелла?
В разговор вступил доктор Брэнион:
— Она заснула, как только мы вышли из комнаты. Завтра утром она вернется в свое обычное расположение духа и будет такой, как всегда.
— Жаль, — буркнул молодой граф, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Вы уверены в этом, сэр? Может, на нее снизойдет благодать и она обретет способность здраво рассуждать? А может, станет вести себя поприветливее? Я не буду возражать, если она решит хотя бы чуть-чуть пригубить из чаши благожелательности.
Леди Энн подавила смешок, нахмурилась в его сторону и сказала, обращаясь к падчерице:
— Ты уже познакомилась с его светлостью графом, моя дорогая?
Она заметила, что Джастин удивленно вскинул на нее глаза. Это потому, что новый титул еще звучит для него непривычно, догадалась она. Ему предстоит теперь освоиться со своим новым положением.
— О нет, леди Энн. Господин граф ходил переодеваться — он испачкал свой костюм, пока гулял с Арабеллой. Мы с ним не успели еще и словом перемолвиться — он подошел прямо перед вашим приходом. Его светлость граф очень любезен: сначала он называл меня «мэм», но я сказала ему, что, поскольку мы с ним кузен и кузина, он может звать меня просто Элсбет.
— Мне нравится обращение «мэм», но, если вы предпочитаете, чтобы я звал вас Элсбет, я должен спросить разрешения у леди Энн.
— «Мэм»? — повторила леди Энн, склонив голову набок. — Это звучит уж очень официально. Мне кажется, обращение «мэм» сразу же делает женщину старше. Зовите ее Элсбет, Джастин, я разрешаю.
— Благодарю. Не соблаговолите ли вы сесть на этот изящный стул с позолотой, обитый алым бархатом, Элсбет? Боюсь, под моей тяжестью он сломается.
Леди Энн расположилась перед чайным сервизом, украшенным витиеватой росписью, и спросила, обращаясь к молодому графу:
— Вы не добавляете сливки в чай, Джастин? А сахар? Мы должны узнать ваши вкусы и привычки.
— О, не беспокойтесь, леди Энн, я вполне удовольствуюсь одним чаем, — ответил он.
— Вы считаете это излишествами, милорд? — спросил доктор Брэнион, поднося к губам свою чашку.
— В Португалии мы обходились без молока, пока нам не удалось поймать заблудившуюся козу. Что же касается сахара и лимона, то о них там и не вспоминали. Поневоле станешь противником излишеств, если обстоятельства принуждают к этому.
Доктору Брэниону все больше нравился молодой хозяин поместья. Он не выглядел напыщенным и властным, как покойный граф Страффорд. Он был высокого роста, как и его двоюродный дядя, но, несмотря на атлетическое сложение, движения его были исполнены непринужденной грации и изящества. Хотя бронзовый загар, покрывавший его лицо, выдавал в нем искателя приключений, его элегантный, хорошо пригнанный вечерний костюм вовсе не выглядел на нем как нечто чужеродное. Похоже было, что он так же свободно чувствует себя в гостиной, как и на поле битвы. Молодой граф ощутил на себе пристальный взгляд доктора и с вопросительной улыбкой посмотрел в его сторону. Улыбка совершенно преобразила его лицо, смягчив холодные и суровые черты.
Доктор Брэнион подумал, что леди Энн, возможно, не ошиблась в своих ожиданиях. Граф вполне может стать единственной подходящей партией для Арабеллы. По крайней мере он не позволит ей верховодить собой. С другой стороны, если он, в свою очередь, решит, что предназначение женщины — рожать ему сыновей, наследников, то Арабелла пристрелит его на месте. То же случится, если он, как и покойный граф, возомнит, что джентльмен волен изменять своей жене, когда только ему заблагорассудится.
Граф обратил свое внимание к леди Энн:
— Я должен признать, Энн, что вы превратили эту комнату в настоящее произведение искусства. Кажется, она называется Бархатной гостиной, если я не ошибаюсь?
— Благодарю вас за комплимент, но я его не заслужила. В этой комнате уже много лет ничего не менялось. Не правда ли, бархат прекрасно сохранился? Первая жена графа, Магдалена, занималась обстановкой гостиной. Мне кажется, алый бархат и позолота смотрятся очень богато. И эти белые колонны — иногда я чувствую себя здесь, как в ожидании королевского выхода. Конечно, я не имею в виду Георга — он совсем помешался, бедняга.
Граф отпил из чашечки — чай был темный, крепкий, как раз по его вкусу. Он спросил, обращаясь к Элсбет:
— Вы хотели бы остаться в Эвишем-Эбби?
Элсбет вздрогнула, и чашечка в ее руках заколотилась о блюдце.
— О Господи, конечно, нет, милорд. То есть я хочу сказать, вы очень добры, милорд, если позволяете мне остаться, но теперь у меня другие планы. — Она вдруг просияла. — Я все еще не могу поверить, что это правда. Но это в самом деле так, вот и леди Энн о том же говорит, и, значит, я не ошиблась. Наверное, отец и в самом деле не забыл о моем существовании. Леди Энн уверяет, что он всегда помнил обо мне. Я и не надеялась на такое внимание с его стороны, но он ведь сам доказал это, упомянув меня в завещании, не так ли?
На такой вопрос ответить было нелегко: отец завещал ей десять тысяч фунтов — какие, казалось бы, тут могли быть сомнения? — но все было не так просто.
— Да, — наконец промолвил граф, — он действительно позаботился о вашем будущем. Что вы намерены делать со своим приданым, Элсбет? Поехать в Париж? Купить виллу в Италии?
— Я еще не решила, милорд. — Она стрельнула глазами в сторону леди Энн, которая тотчас добавила:
— Мы пока только обсуждаем возможные варианты, Джастин. Но я полагаю, Элсбет понравится в Лондоне. Я бы с удовольствием отправилась сопровождать ее. — Она на секунду умолкла и прямо взглянула в его серые глаза. — После того как вы с Арабеллой поженитесь, мы должны будем пересмотреть наши планы. Но в любом случае мы не останемся здесь и не будем вам мешать.
Его левая бровь взлетела вверх — точно такую же привычку Арабелла унаследовала от отца. Энн не переставало удивлять их сходство. Остается только молиться, что они не станут относиться друг к другу, как брат и сестра. Граф ничего не ответил на ее замечание, но она чувствовала, что ему стоило большого труда промолчать.
После того как Краппер убрал поднос с чаем, доктор Брэнион приблизился к леди Энн и тихо сказал:
— Не торопите события, моя дорогая. Мне бы очень хотелось знать, что собирался сказать вам граф. Ему нелегко было молчать. Как бы то ни было, это хороший знак — он вселяет надежду.
— Чепуха! Джастин прекрасно понимает, что поставлено на карту. Он сделает все возможное, чтобы привести Арабеллу к алтарю, — попомните мое слово.
— Но если она этого не захочет, я ума не приложу, что нам тогда делать.
— А нам ни в коем случае нельзя вмешиваться, Пол. Я не верю, что Джастин настолько глуп или бестактен, что не сможет уладить это дело. Что ж, поживем — увидим. Нам и правда остается только ждать.
Доктор Брэнион кинул быстрый взгляд в сторону Элсбет, которая старательно поддерживала разговор с графом.
— Вы не сказали мне, что уезжаете вместе с Элсбет.
Леди Энн почувствовала, как внутри нее что-то встрепенулось. Она растерянно заморгала и отвела взгляд. Перед ее мысленным взором вдруг всплыло давнее воспоминание, и она неожиданно спросила:
— Пол, вы помните тот день, когда я родила Арабеллу? Я никогда не говорила вам этого, но я знаю, что вы были тогда со мной все те ужасные часы. Я знаю, что вы не покинули меня. Я помню ваш голос — он приказывал мне собраться с силами, даже когда я готова была сдаться и умереть. В тот день вы спасли мне жизнь.
Забыл ли он? Да ему до конца жизни не забыть ужаса тех бесконечных часов у ее постели: как он боялся, что она не выдержит страданий и умрет, как он ненавидел графа за его проклятое безразличие!
— Конечно, помню, — медленно ответил мистер Брэнион, — но не думал, что вы помните об этом. Боль была чрезвычайно сильной, и я полагал, что ваш разум милосердно изгладит из вашей памяти ужасные подробности того дня.
Она сказала это просто из вежливости, понял он. Леди Энн хочет убедить его, что он по-прежнему желанный гость в этом доме и всегда им будет. Доктор внезапно поднялся, чувствуя, что не может более ни минуты оставаться здесь. Ее снисхождения ему не вынести.
— Принимая во внимание события прошедшего дня, я могу сказать, что вы поставили перед собой весьма нелегкую задачу.
— Арабелла плакала, — возразила ему леди Энн. — Я до сих пор не могу поверить, но это так. Что стало причиной ее слез: она разозлилась на Джастина или на нее так подействовала смерть отца? Вы же знаете, она никогда не плачет. Мне кажется, это хороший знак.
Она повернулась и, кивнув мимоходом лакею, распахнувшему перед ней двери, вошла в Бархатную гостиную.
— Джастин, Элсбет, — промолвила она, одарив их обоих очаровательной, теплой улыбкой. — Надеюсь, мы не заставили вас долго ждать?
— О нет, мэм, — сказала Элсбет. Она подошла к мачехе и смущенно спросила: — Как себя чувствует Арабелла?
В разговор вступил доктор Брэнион:
— Она заснула, как только мы вышли из комнаты. Завтра утром она вернется в свое обычное расположение духа и будет такой, как всегда.
— Жаль, — буркнул молодой граф, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Вы уверены в этом, сэр? Может, на нее снизойдет благодать и она обретет способность здраво рассуждать? А может, станет вести себя поприветливее? Я не буду возражать, если она решит хотя бы чуть-чуть пригубить из чаши благожелательности.
Леди Энн подавила смешок, нахмурилась в его сторону и сказала, обращаясь к падчерице:
— Ты уже познакомилась с его светлостью графом, моя дорогая?
Она заметила, что Джастин удивленно вскинул на нее глаза. Это потому, что новый титул еще звучит для него непривычно, догадалась она. Ему предстоит теперь освоиться со своим новым положением.
— О нет, леди Энн. Господин граф ходил переодеваться — он испачкал свой костюм, пока гулял с Арабеллой. Мы с ним не успели еще и словом перемолвиться — он подошел прямо перед вашим приходом. Его светлость граф очень любезен: сначала он называл меня «мэм», но я сказала ему, что, поскольку мы с ним кузен и кузина, он может звать меня просто Элсбет.
— Мне нравится обращение «мэм», но, если вы предпочитаете, чтобы я звал вас Элсбет, я должен спросить разрешения у леди Энн.
— «Мэм»? — повторила леди Энн, склонив голову набок. — Это звучит уж очень официально. Мне кажется, обращение «мэм» сразу же делает женщину старше. Зовите ее Элсбет, Джастин, я разрешаю.
— Благодарю. Не соблаговолите ли вы сесть на этот изящный стул с позолотой, обитый алым бархатом, Элсбет? Боюсь, под моей тяжестью он сломается.
Леди Энн расположилась перед чайным сервизом, украшенным витиеватой росписью, и спросила, обращаясь к молодому графу:
— Вы не добавляете сливки в чай, Джастин? А сахар? Мы должны узнать ваши вкусы и привычки.
— О, не беспокойтесь, леди Энн, я вполне удовольствуюсь одним чаем, — ответил он.
— Вы считаете это излишествами, милорд? — спросил доктор Брэнион, поднося к губам свою чашку.
— В Португалии мы обходились без молока, пока нам не удалось поймать заблудившуюся козу. Что же касается сахара и лимона, то о них там и не вспоминали. Поневоле станешь противником излишеств, если обстоятельства принуждают к этому.
Доктору Брэниону все больше нравился молодой хозяин поместья. Он не выглядел напыщенным и властным, как покойный граф Страффорд. Он был высокого роста, как и его двоюродный дядя, но, несмотря на атлетическое сложение, движения его были исполнены непринужденной грации и изящества. Хотя бронзовый загар, покрывавший его лицо, выдавал в нем искателя приключений, его элегантный, хорошо пригнанный вечерний костюм вовсе не выглядел на нем как нечто чужеродное. Похоже было, что он так же свободно чувствует себя в гостиной, как и на поле битвы. Молодой граф ощутил на себе пристальный взгляд доктора и с вопросительной улыбкой посмотрел в его сторону. Улыбка совершенно преобразила его лицо, смягчив холодные и суровые черты.
Доктор Брэнион подумал, что леди Энн, возможно, не ошиблась в своих ожиданиях. Граф вполне может стать единственной подходящей партией для Арабеллы. По крайней мере он не позволит ей верховодить собой. С другой стороны, если он, в свою очередь, решит, что предназначение женщины — рожать ему сыновей, наследников, то Арабелла пристрелит его на месте. То же случится, если он, как и покойный граф, возомнит, что джентльмен волен изменять своей жене, когда только ему заблагорассудится.
Граф обратил свое внимание к леди Энн:
— Я должен признать, Энн, что вы превратили эту комнату в настоящее произведение искусства. Кажется, она называется Бархатной гостиной, если я не ошибаюсь?
— Благодарю вас за комплимент, но я его не заслужила. В этой комнате уже много лет ничего не менялось. Не правда ли, бархат прекрасно сохранился? Первая жена графа, Магдалена, занималась обстановкой гостиной. Мне кажется, алый бархат и позолота смотрятся очень богато. И эти белые колонны — иногда я чувствую себя здесь, как в ожидании королевского выхода. Конечно, я не имею в виду Георга — он совсем помешался, бедняга.
Граф отпил из чашечки — чай был темный, крепкий, как раз по его вкусу. Он спросил, обращаясь к Элсбет:
— Вы хотели бы остаться в Эвишем-Эбби?
Элсбет вздрогнула, и чашечка в ее руках заколотилась о блюдце.
— О Господи, конечно, нет, милорд. То есть я хочу сказать, вы очень добры, милорд, если позволяете мне остаться, но теперь у меня другие планы. — Она вдруг просияла. — Я все еще не могу поверить, что это правда. Но это в самом деле так, вот и леди Энн о том же говорит, и, значит, я не ошиблась. Наверное, отец и в самом деле не забыл о моем существовании. Леди Энн уверяет, что он всегда помнил обо мне. Я и не надеялась на такое внимание с его стороны, но он ведь сам доказал это, упомянув меня в завещании, не так ли?
На такой вопрос ответить было нелегко: отец завещал ей десять тысяч фунтов — какие, казалось бы, тут могли быть сомнения? — но все было не так просто.
— Да, — наконец промолвил граф, — он действительно позаботился о вашем будущем. Что вы намерены делать со своим приданым, Элсбет? Поехать в Париж? Купить виллу в Италии?
— Я еще не решила, милорд. — Она стрельнула глазами в сторону леди Энн, которая тотчас добавила:
— Мы пока только обсуждаем возможные варианты, Джастин. Но я полагаю, Элсбет понравится в Лондоне. Я бы с удовольствием отправилась сопровождать ее. — Она на секунду умолкла и прямо взглянула в его серые глаза. — После того как вы с Арабеллой поженитесь, мы должны будем пересмотреть наши планы. Но в любом случае мы не останемся здесь и не будем вам мешать.
Его левая бровь взлетела вверх — точно такую же привычку Арабелла унаследовала от отца. Энн не переставало удивлять их сходство. Остается только молиться, что они не станут относиться друг к другу, как брат и сестра. Граф ничего не ответил на ее замечание, но она чувствовала, что ему стоило большого труда промолчать.
После того как Краппер убрал поднос с чаем, доктор Брэнион приблизился к леди Энн и тихо сказал:
— Не торопите события, моя дорогая. Мне бы очень хотелось знать, что собирался сказать вам граф. Ему нелегко было молчать. Как бы то ни было, это хороший знак — он вселяет надежду.
— Чепуха! Джастин прекрасно понимает, что поставлено на карту. Он сделает все возможное, чтобы привести Арабеллу к алтарю, — попомните мое слово.
— Но если она этого не захочет, я ума не приложу, что нам тогда делать.
— А нам ни в коем случае нельзя вмешиваться, Пол. Я не верю, что Джастин настолько глуп или бестактен, что не сможет уладить это дело. Что ж, поживем — увидим. Нам и правда остается только ждать.
Доктор Брэнион кинул быстрый взгляд в сторону Элсбет, которая старательно поддерживала разговор с графом.
— Вы не сказали мне, что уезжаете вместе с Элсбет.
Леди Энн почувствовала, как внутри нее что-то встрепенулось. Она растерянно заморгала и отвела взгляд. Перед ее мысленным взором вдруг всплыло давнее воспоминание, и она неожиданно спросила:
— Пол, вы помните тот день, когда я родила Арабеллу? Я никогда не говорила вам этого, но я знаю, что вы были тогда со мной все те ужасные часы. Я знаю, что вы не покинули меня. Я помню ваш голос — он приказывал мне собраться с силами, даже когда я готова была сдаться и умереть. В тот день вы спасли мне жизнь.
Забыл ли он? Да ему до конца жизни не забыть ужаса тех бесконечных часов у ее постели: как он боялся, что она не выдержит страданий и умрет, как он ненавидел графа за его проклятое безразличие!
— Конечно, помню, — медленно ответил мистер Брэнион, — но не думал, что вы помните об этом. Боль была чрезвычайно сильной, и я полагал, что ваш разум милосердно изгладит из вашей памяти ужасные подробности того дня.
Она сказала это просто из вежливости, понял он. Леди Энн хочет убедить его, что он по-прежнему желанный гость в этом доме и всегда им будет. Доктор внезапно поднялся, чувствуя, что не может более ни минуты оставаться здесь. Ее снисхождения ему не вынести.