Страница:
Он был уже немолод, годы походной жизни наложили свой отпечаток. Шрамы пятнали и руки, и щеку, и даже шею. Взгляд, привыкший пристально следить за противником и крестьянами, прячущими добро, был глубоким и проницательным. У него не было ни жены, ни детей, и всю страсть к жизни он перенес на войну. Удовлетворив любопытство собеседника, он сам начал задавать вопросы.
Сперва Ричард вспыхнул: что за дерзость, какой-то рыцарь смеет разговаривать с ним, королем, словно с равным! Но потом он вспомнил о своей роли (тем более что Рожер из Аржантона беседовал с ним уважительно, не так, как стал бы болтать с собратом или, скажем, с купцом, то есть простолюдином) и постарался отвечать на все вопросы охотно, как можно туманнее.
Желая сойти за торговца, но и оправдать прекрасное знание нормандского диалекта, он заявил, что родом из Алансона, городка на границе Нормандии, Перша и Мана, но рыцаря оказалось не так легко провести. Он, как выяснилось, прежде погулял по просторам родной страны, прекрасно знал эти края и потому стал расспрашивать мнимого Гуго о подробностях. Ричард с ужасом понял, что ничего толкового ответить не может. В Алансоне, хоть это и его земля, он никогда не был, не представлял себе, как выглядит этот городок, даже с окрестностями был знаком мало. И сказать ему было нечего.
А Рожер все следил – пристально, внимательно – за каждым изменением лица собеседника, и надо было хоть как-то делать хорошую мину при плохой игре.
Король принужденно рассмеялся:
– Ну хорошо. Отдаю должное твоей проницательности, рыцарь. Признаюсь. Да, я не купец и не из Алансона. Я не Гуго. Я – Ричард Плантагенет.
Он ожидал, что Рожер вскочит и поклонится. Рыцарь так и сделал, но неспешно, с чувством собственного достоинства и, надо отдать ему должное, с полным пониманием ситуации. В самом деле, он хоть и бедный рыцарь, но вне опасности. Он на земле своего господина, где его знатному собеседнику грозит опасность быть взятым в плен.
Но! Даже взятый в плен, король находится в более привилегированном положении, чем какой-то рыцарь. С ним, даже заключенным под стражу, будут обращаться с должным уважением, а рыцаря, если он попадется в плен к какому-нибудь правителю, могут и попросту казнить. Что с ним возиться?
– Вы рискуете, ваше величество, находясь на этих землях, – сказал он медленно.
В общей зале постоялого двора воцарилась тишина – вся свита прислушивалась к щекотливому разговору.
– Но граф Горица дал нам разрешение на проезд! Разве он кривил душой?
– Лишь чуть-чуть, ваше величество. Он и в самом деле ничего не собирался предпринимать против вас. Но зато известил о вас своего брата, который и отправил меня проверить все окрестные таверны.
– Salle bkte! Crapule! Gredin![12] – закричал Ричард, не слишком стараясь, чтобы его не было слышно – итальянцы все равно не поймут, а присутствующие здесь французы все прекрасно понимают. – Ну и что же теперь?
– Ваше величество, я должен буду известить своего сеньора о том, что вы находитесь здесь, – вежливо сказал рыцарь.
– Почему же?
– Ваше величество, это мой долг.
– Но разве ты не был моим вассалом, рыцарь?
– Я поступил на службу к сеньору Градиски, когда истек срок присяги сеньору Руанскому.
– Однако согласись: служить королю Английскому куда выгоднее, чем местному мелкому владетелю. Не так ли?
– Согласен.
И тут всем стало ясно, куда клонят оба. Рыцарь Рожер из Аржантона желал получить вознаграждение за свою преданность королю, а король… А король желал, чтобы эта преданность была ему явлена.
Когда два человека так единодушно приходят к общей цели, договор заключается быстро. Рыцарь посоветовал правителю Англии бежать отсюда, и как можно быстрее, в ответ Ричард заверил его в своей благодарности, подарил золотой кубок и перстень – менее приметный чем, тот, с рубином, который так и не принял граф Горица, – а в придачу мешочек золотых. Якобы на подкуп. На подкуп кого – было неясно, и даже самый наивный человек понял бы, что рыцарю просто платят за измену, стараясь представить неблаговидный поступок как благовидный.
Впрочем, Рожер, получив щедрую мзду, свое слово сдержал. Вернувшись в Градиску, он объявил своему сеньору, что никакого Ричарда не нашел: возможно, слух о прибытии короля был ложным (кто-то из купцов, наверное, глупо пошутил). Но в одной из придорожных таверн обнаружился его соотечественник, Балдуин Бэтюнский, возвращающийся из Палестины. Врал он убедительно – иначе в суровом и взыскательном христианском мире не проживешь. Владетель Градиски пришел в ярость. Он так рассчитывал на поимку знатного пленника, за которого либо с Генриха VI, либо с Леопольда Австрийского можно было бы получить изрядный выкуп, и теперь ему казалось, что кто-то оставил его в дураках.
Конечно, обвинить в этом исполнительного рыцаря, нормандца Рожера, не было никаких причин. Он стоял перед своим сеньором с суровым выражением лица и равнодушно смотрел на него – истинный воин, неизменно верный присяге. Граф смягчился.
– Отдохни, – милостиво разрешил он. – С этим Балдуином разберутся и другие мои люди.
Разумеется, получив от Рожера из Аржантона заверения, что никто ни о чем не узнает, Ричард и не подумал немедленно покинуть постоялый двор. Вернее, собирался, но для него «немедленно» означало «немедленно после обеда». Ну нельзя же, в самом деле, пускаться в путь на голодный желудок! Это чертовски глупо, особенно если вспомнить о великолепной кухне этого трактира, о винах и вкуснейших колбасках. Хозяин заведения не зря расхваливал свои колбасы – они и в самом деле показались избалованным сеньорам на редкость вкусными.
Потом из подвала появилась новая порция молодого белого вина альто адидже – его изготавливали неподалеку от Градиски, чуть севернее Удино. Досталось и слугам, они с удовольствием наполняли деревянные и глиняные кружки, славя своего короля. Сеньоры выпили за благополучный исход дела.
Стук копыт по булыжнику и легкий звон металла – так позвякивают наплечники по кольчуге да пояс бренчит, если он обшит металлическими бляхами, – услышали не сразу, а когда услышали, самое время было хвататься за оружие. Заржали у коновязи лошади, им отозвались кони новоприбывших, и Ричард вскочил, выхватывая свой меч. За ним следом повскакивала вся свита.
– Эй! – Чей-то громовой голос перекрыл шум неразберихи во дворе. – Где тут этот граф Бэтюнский? Где Балдуин?
На миг на лице короля Англии появилась обида. Как же так? При чем тут Балдуин Бэтюнский? Почему гоняются за ним, если тут есть более знатный вельможа, сам король? Зачем им какой-то граф? Но в следующее мгновение неуместная спесь была вытеснена настоящим беспокойством за свою жизнь. Значит, Рожер из Аржантона не обманул, он и в самом деле скрыл, что здесь английский государь. Но не скрыл наличия других рыцарей, возвращающихся из Палестины, подданных английского короля, и назвал их имена.
А впрочем, что ему было делать? Должен же он был хоть что-то сказать.
Бледный как смерть, Балдуин из Бэтюиа мысленно подсчитывал, сколько сможет предложить за себя в качестве выкупа. Потом он в любом случае заставит Ричарда заплатить ему эту сумму. Ведь все из-за него.
Слегка успокоившись, он великодушно предложил:
– Бегите, ваше величество. Бегите через кухню. А я прикрою ваш уход.
– Благодарю, Балдуин, этого я не забуду, – пообещал Ричард и, прихватив свой меч, выскочил в кухню.
За стенами постоялого двора он, конечно, почти сразу забыл о Балдуине – у него и без того была уйма проблем. Он подозвал хозяина трактира, вручил ему две золотые монеты и приказал, во-первых, молчать о том, что кто-то убежал, а во-вторых, потихоньку привести хотя бы двух коней. Ради двух золотых итальянец готов был рискнуть головой. Он пообещал помочь.
И в самом деле помог. Бодуэна Бэтюиского и тех слуг, которые не успели удрать вслед за своим королем, взяли и, отобрав у них оружие, посадили на коней. Пока с ними возились в общей зале, маленькая дочка хозяина трактира, незаметная и юркая, как хорек, успела увести двух лошадей прямо из-под носа у людей графа Градиски, за что получила от отца лепешку с салом и чесночную колбаску. Отец же вручил государю объемистый сверток с едой, флягу кьянти – все это вместе стоило не больше одной серебряной монетки, – получил в награду золотую номисму и исчез на кухне.
Все остались довольны. Доволен король, который все-таки не лишился своего любимого жеребца, доволен Вильгельм Этангский, довольны возвращающиеся с добычей к хозяину солдаты, отправленные за путником-французом, доволен и сам пленник, избавленный от необходимости куда-то скакать сломя голову. Доволен остался даже владетель Градиски. Пусть он не смог запереть в своих подземельях пленника, на которого так рассчитывал, но зато заполучил в свое распоряжение отличного рассказчика и собутыльника на ближайшие пару-тройку месяцев – до тех пор, пока до супруги графа Бэтюнского доберется послание и она соберет выкуп. Уже этим вечером он собирался распить со своим пленником бутылочку крепкого речиоте амароне и поговорить о войне в Палестине и о жизни в целом.
А Ричард гнал коня на север, к Вене. Он опасался встречи с людьми Генриха VI, потому что помнил, какие неприятности тот ему обещал. Его претензии и требования, пожалуй, выглядели вполне законными – с неожиданным раскаянием признал король Английский. С другой стороны, выудить сорок тысяч унций золота у скряги-императора было, наверное, попросту невозможно. Нет, правильно, что тогда корона Сицилии досталась Танкреду де Лечче. Но если бы Плантагенет смог распорядиться этой же короной еще раз, он бы отдал ее Генриху, сыну Барбароссы. И пусть бы они с бастардом последнего Гвискара сами выясняли отношения.
Король Английский боялся лишний раз остановиться на постоялом дворе. Известно, что владельцы подобных заведений очень внимательны к своим посетителям – иначе дохода не получишь, – а к знатным и уверенным в себе особенно. Не надеясь больше сойти за купца, Ричард рассчитывал, что ему удастся затеряться в более или менее крупном городе вроде Вены. Кроме того, Австрия казалась ему страной более безопасной, чем Священная Римская империя, поскольку обид, нанесенных Леопольду Австрийскому, он не помнил.
Какое это простое дело – забыть обиды, нанесенные другому. И как это трудно – забыть обиду, нанесенную тебе…
Поскольку Леопольд-то не забыл ничего. У него была удивительно хорошая память, обидчивый характером и бдительная, прекрасно вышколенная стража. В Сирии воевал небольшой отряд австрийских солдат под командованием рыцаря Стефана из Ратисборна, который состоял с герцогом Австрийским в близком родстве – был его племянником. А кроме того, вассалом. Когда его люди захватили одну из башен города, он приказал укрепить на ней знамя своего сеньора. Ричард же, не терпевший никакого ущерба своей славе, приказал знамя сорвать.
Нетрудно догадаться, что известие об этом добралось до герцога довольно быстро. В этом поступке короля Английского ратисборнский рыцарь усмотрел удар по собственной чести и своему сеньору эту историю расписал в красках и с ярым негодованием. И, надо отдать ему должное, сумел зажечь в Леопольде Австрийском такие же чувства, какие испытывал сам.
Но обо всем этом Ричард не знал. А вернее, не помнил.
Он скакал по чужой стране, напуганный охотой, открытой на него, редко слезал с седла, едва смыкал глаза ночью и не давал покоя тем, кто его сопровождал. В первый день они съели почти все, что дал им с собой трактирщик, и король разразился негодующими выкриками в адрес мошенника, который взял с него золотой и положил в сверток так мало еды. То, что днем раньше он принял этот сверток с удовольствием, нисколько не повлияло на его дурное настроение.
А раз путники не заглядывали по дороге на постоялые дворы, понятное дело, и есть им было нечего. Слуги, сопровождавшие их, умели готовить только самые простые блюда. Но из чего их готовить, если ни в один трактир нельзя заглянуть за припасами? Кроме того, сам король не давал времени на готовку – он гнал своих людей вперед. Скорее, скорее, на Вену, благословенный богатый город, где в толпах крестьян, ремесленников, купцов и солдат, даст бог, затеряется даже могущественный король Англии!
Он был зол как пес, которого раздразнили кнутом, и от непривычного голода иной раз доходил до исступления. Но через некоторое время стал опасаться срывать дурное настроение на тех, кто его сопровождал, в том числе и на слугах, потому что один из них, которого он, в ярости на свою горькую судьбу, хорошенько поколотил, к утру умер, а второй удрал, опасаясь, что его постигнет та же участь. Остался только один, самый преданный и, кроме того, отлично умевший говорить по-немецки. Его и пальцем нельзя было тронуть, потому как, если он убежит, кто же будет разговаривать с хозяевами трактиров в Вене? С Вильгельмом Этангским тем более приходилось осторожничать – его обороняло графское достоинство и крепкие кулаки.
Плантагенета поддерживала только сладостная мысль о том, как он отомстит всем сильным мира сего, добравшись до своих владений.
А через несколько дней изнурительного путешествия перед взором измученного Ричарда развернулась величественная панорама крепостных стен Вены. Он так вымотался, что даже не стал прикидывать, как будет захватывать этот город, когда снова окажется в силе. Отметил лишь массивные квадратные башни, высокие стены, сложенные из едва обработанных каменных глыб, скрепленных раствором, и прочные ворота. При желании, конечно, можно взять любой город, но этот дастся не так легко.
«Впрочем, иначе и неинтересно, – подумал Ричард. – Что за удовольствие сражаться с врагом, который мнется, как трава? Что за удовольствие в женщине, которая уступает сразу?» При мысли о женщине он испытал неясное раздражение. Во-первых, потому что хотел есть, а во-вторых, потому что вспомнил свою жену. Насколько она глупее, чем его мать, мудрая и прекрасная Альенор Аквитанская, насколько она никчемнее… Один толк с принцессы Наварры – приданое.
Вена оказалась большим городом с булыжными мостовыми меж высоких каменных домов, в стенах которых по привычке прорубали совсем маленькие окошки, больше похожие на бойницы. Их скрывали деревянные ставни с набитыми рейками, которые все-таки пропускали немного света. На верхних этажах окна, казалось, были побольше, но и заглянуть в них могли разве что соседи через улицу – из своих окон. На улицах кипела жизнь – катились тележки торговцев зеленью и глиняными горшками, хозяйки препирались из-за выгодной покупки или выясняли отношения из-за белья, кто-то ругался с соседом через улицу.
Улочки попадались всякие – и узкие, по которым только-только пройти, даже тележка проедет едва ли, и широкие, где по сторонам, у самых стен, сделаны канавы для стока нечистот. По осклизлому грязному булыжнику до омерзения противно было бы пройти босиком, но по пути королю и его спутникам встречались те, кто, видно, не имел возможности обзавестись кожаной обувью, – попрошайки, самые отбросы городского общества. Еще царил закон, по которому крестьянин, продержавшись в независимом городе год, месяц и день, становился свободным. Должно быть, среди бедноты Вены таких толклось немало, поскольку этот город не принадлежал никакому сеньору.
Зато трактир оказался богатый – двухэтажный, с несколькими комнатушками для постояльцев, которые могли заплатить за подобную роскошь, с мебелью и даже посудой. Хозяин принял путников почтительно, хоть и с легкой насмешкой. Он знал цену рыцарям, возвращающимся из Святой Земли: спеси много, а в карманах свищет ветер. Взгляд его Ричарду не понравился, и он решил, что не стоит расплачиваться здесь византийским золотом. Мало ли что могут подумать…
И слуга короля, владеющий местным наречием, отправился к менялам.
Но слугам, как известно, особое разумение ни к чему. Почувствовав в кармане приятную тяжесть пусть и не своих, но доверенных ему на время больших денег, он представил себя важным человеком. Расхаживая в рядах менял, – здесь сидели сплошь крепкие мужчины с весами и коробами, в которых хранили золото, серебро и медь; за порядком приглядывали стражники, – королевский слуга надувал щеки и поглядывал высокомерно. Менялы на его взгляды не реагировали. Они никогда не зазывали клиентов. Зачем? К ним и так придут.
В Европе ходило несметное количество разнообразных денег. Их чеканили и короли, и герцоги, и графы, да еще привозили с Востока паломники и купцы – словом, разобраться во всем этом изобилии могли только весы. Монеты оценивались по весу, затем меняла высчитывал равное по стоимости количество местных монет и, конечно, свою долю. В одних городах доля эта определялась городским магистратом, в других – спросом и предложением, но в обоих случаях была невелика. Ибо каждый торговец или хозяин постоялого двора принял бы монету любого достоинства, лишь бы она была по-настоящему серебряной или по-настоящему золотой. Главное – драгоценный металл, а что там на нем написано – неважно.
– Эй, любезный, – окликнул слуга шепотом, считая, что меняла и так должен услышать, если захочет. – Во что оценишь эту монету? – и вынул византийский золотой.
Меняла взял предложенное и бросил на весы. Уравновесил чашечки. Попробовал монету на зуб, оглядел знаки, до блеска натер о свой матерчатый пояс…
– Что за монета? – спросил он.
– Поживее, любезный, – с миной благородного лорда заявил слуга. – Я спешу.
– Что за монета? – невозмутимо повторил меняла.
– Византийская номисма. Разве ты не знаешь? Должен бы.
– Тяжелая. – Флегматичный австриец передал монету соседу. – Стоит никак не меньше французского ливра.
– Больше. Ливры за последние годы измельчали, – рассмеялся сосед.
Меняла открыл короб.
– На что меняешь?
– На серебро. – Слуга поднадул щеки. – Только хватит ли у тебя монет? – Он не удержался и потряс перед глазами собеседника увесистым мешочком.
Глаза у менялы загорелись. Он еще раз осмотрел монету, прикусил ее и снова потер о кушак (за неделю материя на кушаке тяжелела, и тогда он сжигал ткань, а после выковыривал из золы несколько крупинок золота; это был его дополнительный доход). Покосился на приятно побрякивающий мешочек.
– И что у тебя там?
Королевский слуга, не желая отказывать себе в удовольствии, распустил завязки и продемонстрировал целую пригоршню золота.
Но его ожидание не оправдалось. Лицо менялы осталось каменным.
– Откуда у тебя столько золота? – только и спросил он.
– Думаю, это не должно тебя касаться, – надменно бросил англичанин.
Меняла пожал плечами:
– Возможно. Тогда это дело нашего судьи. Сам пойдешь или позвать стражу? – и кивнул на стражника, как раз вытащившего меч – поведение чужестранца ему тоже показалось подозрительным.
Слуга побледнел. Лишь теперь он понял, в какую ловушку угодил, и отвертеться было уже невозможно. На мгновение он со злобой подумал, что уж королю-то его ничто не грозит. Ну подумаешь, подержат в плену, так и угождать небось будут получше, чем папе римскому. Ну выкуп заплатит. Так он богат, как никто. Но потом англичанин представил, что сделает с ним король, если узнает об измене. Ведь рано или поздно он обретет свободу, и тогда изменнику не поздоровится.
– Пожалуйста, – спокойно ответил слуга, хотя внутри у него все оборвалось. – Мне скрывать нечего.
Пока его вели к судье, он успел придумать убедительную версию и в магистрате рассказал о том, что служит богатому купцу, который вот-вот должен прибыть в Вену. Разумеется, нужно приготовить достойный прием. Кроме того, купец подумывает купить здесь дом и поручил своему доверенному лицу все разузнать и осмотреть. Потому и вручил ему мешочек с золотом. Судья, ненадолго вышедший на крыльцо магистрата и слушавший вполуха, в ответ лишь махнул рукой, и королевского слугу освободили. Меняла отдал ему серебро, равнодушно объяснив, что оставил себе пять медных монет за обмен и беспокойство, и англичанин вздохнул с облегчением.
– Где ты задержался, черт тебя побери? – раздраженно спросил его король, мрачно сидящий над кубком вина.
Вино было так себе, кисловатое, и это не добавляло Ричарду хорошего настроения. Кроме того, он заказал поросенка, но хозяин бесцеремонно напомнил постояльцу об обязанности каждого доброго христианина по пятницам обходиться без мясной пищи и предложил запечь карпа.
Ричард терпеть не мог рыбу.
– Государь… – шепотом ответил слуга, но король перебил его:
– Поменял ты монеты?
– Да, государь, но…
– Ты купил на рынке то, что я велел?
– Нет, государь, но…
– Как ты посмел не выполнить моего приказа?
– Ваше величество, меня заподозрили и отвели к судье.
– Ты что-то украл, болван?
– Ваше величество… – Слуга сделал оскорбленное лицо. Нутром чувствуя, что король зависит от него, он стал немного нахальнее. Но притом прекрасно понимал, что перегибать палку не стоит – его господин весьма вспыльчив и в какой-то момент может рубануть, не разбираясь, кто ему нужен, а без кого он может обойтись.
– Тогда зачем тебя потащили к судье?
– Из-за золота. Мне пришлось сказать, что я служу богатому купцу, ваше величество, и что мой господин прибудет лишь через три дня… Ваше величество, люди здесь слишком бдительны. Пусть и большой город, но затеряться здесь, похоже, не так просто. Умоляю, государь, давайте поспешим уехать отсюда!
– Вот еще! – Король фыркнул и сунул нос в кубок. Все-таки вино здесь плохое. Или может, хозяин постоялого двора из осторожности не подает своего лучшего? Ничего, когда увидит настоящее серебро, сразу станет покладистым. – Ты поменял золото?
– Да, ваше величество.
– Так что же еще надо? Больше нет причин нас в чем-либо подозревать. Ты будешь расплачиваться местным серебром… – Он вдруг дотянулся и сжал горло Слуги, да так, что тот разом побагровел. – И не распускать язык. Ты понял меня?
– Да, ваше величество, – прохрипел тот, жалея, что вообще полез с советами. Король ненавидит советы.
– Вот и замечательно. – Плантагенет отпустил слугу и вернулся к своему вину. – Мы вполне можем отдохнуть здесь несколько дней. Никто ни о чем не догадается.
Но как бы Ричард ни старался быть незаметным, он все равно вызывал подозрения. Трактирщик сдержанно поглядывал на него – впрочем, лишь чуть чаще, чем на остальных постояльцев. За слугой, любящим хвастаться деньгами, присматривали попрошайки и беднота, которыми кишели городские улицы и в особенности рынок, – вдруг да решит кинуть монетку. Возможно, если б король Английский внял совету своего слуги и покинул город в тот же день, он еще побыл бы на свободе… по крайней мере, какое-то время. Но он задержался в Вене, и финал стал неизбежным.
В одно прекрасное утро постоялый двор был окружен войсками герцога Австрийского…
Глава 6
Сперва Ричард вспыхнул: что за дерзость, какой-то рыцарь смеет разговаривать с ним, королем, словно с равным! Но потом он вспомнил о своей роли (тем более что Рожер из Аржантона беседовал с ним уважительно, не так, как стал бы болтать с собратом или, скажем, с купцом, то есть простолюдином) и постарался отвечать на все вопросы охотно, как можно туманнее.
Желая сойти за торговца, но и оправдать прекрасное знание нормандского диалекта, он заявил, что родом из Алансона, городка на границе Нормандии, Перша и Мана, но рыцаря оказалось не так легко провести. Он, как выяснилось, прежде погулял по просторам родной страны, прекрасно знал эти края и потому стал расспрашивать мнимого Гуго о подробностях. Ричард с ужасом понял, что ничего толкового ответить не может. В Алансоне, хоть это и его земля, он никогда не был, не представлял себе, как выглядит этот городок, даже с окрестностями был знаком мало. И сказать ему было нечего.
А Рожер все следил – пристально, внимательно – за каждым изменением лица собеседника, и надо было хоть как-то делать хорошую мину при плохой игре.
Король принужденно рассмеялся:
– Ну хорошо. Отдаю должное твоей проницательности, рыцарь. Признаюсь. Да, я не купец и не из Алансона. Я не Гуго. Я – Ричард Плантагенет.
Он ожидал, что Рожер вскочит и поклонится. Рыцарь так и сделал, но неспешно, с чувством собственного достоинства и, надо отдать ему должное, с полным пониманием ситуации. В самом деле, он хоть и бедный рыцарь, но вне опасности. Он на земле своего господина, где его знатному собеседнику грозит опасность быть взятым в плен.
Но! Даже взятый в плен, король находится в более привилегированном положении, чем какой-то рыцарь. С ним, даже заключенным под стражу, будут обращаться с должным уважением, а рыцаря, если он попадется в плен к какому-нибудь правителю, могут и попросту казнить. Что с ним возиться?
– Вы рискуете, ваше величество, находясь на этих землях, – сказал он медленно.
В общей зале постоялого двора воцарилась тишина – вся свита прислушивалась к щекотливому разговору.
– Но граф Горица дал нам разрешение на проезд! Разве он кривил душой?
– Лишь чуть-чуть, ваше величество. Он и в самом деле ничего не собирался предпринимать против вас. Но зато известил о вас своего брата, который и отправил меня проверить все окрестные таверны.
– Salle bkte! Crapule! Gredin![12] – закричал Ричард, не слишком стараясь, чтобы его не было слышно – итальянцы все равно не поймут, а присутствующие здесь французы все прекрасно понимают. – Ну и что же теперь?
– Ваше величество, я должен буду известить своего сеньора о том, что вы находитесь здесь, – вежливо сказал рыцарь.
– Почему же?
– Ваше величество, это мой долг.
– Но разве ты не был моим вассалом, рыцарь?
– Я поступил на службу к сеньору Градиски, когда истек срок присяги сеньору Руанскому.
– Однако согласись: служить королю Английскому куда выгоднее, чем местному мелкому владетелю. Не так ли?
– Согласен.
И тут всем стало ясно, куда клонят оба. Рыцарь Рожер из Аржантона желал получить вознаграждение за свою преданность королю, а король… А король желал, чтобы эта преданность была ему явлена.
Когда два человека так единодушно приходят к общей цели, договор заключается быстро. Рыцарь посоветовал правителю Англии бежать отсюда, и как можно быстрее, в ответ Ричард заверил его в своей благодарности, подарил золотой кубок и перстень – менее приметный чем, тот, с рубином, который так и не принял граф Горица, – а в придачу мешочек золотых. Якобы на подкуп. На подкуп кого – было неясно, и даже самый наивный человек понял бы, что рыцарю просто платят за измену, стараясь представить неблаговидный поступок как благовидный.
Впрочем, Рожер, получив щедрую мзду, свое слово сдержал. Вернувшись в Градиску, он объявил своему сеньору, что никакого Ричарда не нашел: возможно, слух о прибытии короля был ложным (кто-то из купцов, наверное, глупо пошутил). Но в одной из придорожных таверн обнаружился его соотечественник, Балдуин Бэтюнский, возвращающийся из Палестины. Врал он убедительно – иначе в суровом и взыскательном христианском мире не проживешь. Владетель Градиски пришел в ярость. Он так рассчитывал на поимку знатного пленника, за которого либо с Генриха VI, либо с Леопольда Австрийского можно было бы получить изрядный выкуп, и теперь ему казалось, что кто-то оставил его в дураках.
Конечно, обвинить в этом исполнительного рыцаря, нормандца Рожера, не было никаких причин. Он стоял перед своим сеньором с суровым выражением лица и равнодушно смотрел на него – истинный воин, неизменно верный присяге. Граф смягчился.
– Отдохни, – милостиво разрешил он. – С этим Балдуином разберутся и другие мои люди.
Разумеется, получив от Рожера из Аржантона заверения, что никто ни о чем не узнает, Ричард и не подумал немедленно покинуть постоялый двор. Вернее, собирался, но для него «немедленно» означало «немедленно после обеда». Ну нельзя же, в самом деле, пускаться в путь на голодный желудок! Это чертовски глупо, особенно если вспомнить о великолепной кухне этого трактира, о винах и вкуснейших колбасках. Хозяин заведения не зря расхваливал свои колбасы – они и в самом деле показались избалованным сеньорам на редкость вкусными.
Потом из подвала появилась новая порция молодого белого вина альто адидже – его изготавливали неподалеку от Градиски, чуть севернее Удино. Досталось и слугам, они с удовольствием наполняли деревянные и глиняные кружки, славя своего короля. Сеньоры выпили за благополучный исход дела.
Стук копыт по булыжнику и легкий звон металла – так позвякивают наплечники по кольчуге да пояс бренчит, если он обшит металлическими бляхами, – услышали не сразу, а когда услышали, самое время было хвататься за оружие. Заржали у коновязи лошади, им отозвались кони новоприбывших, и Ричард вскочил, выхватывая свой меч. За ним следом повскакивала вся свита.
– Эй! – Чей-то громовой голос перекрыл шум неразберихи во дворе. – Где тут этот граф Бэтюнский? Где Балдуин?
На миг на лице короля Англии появилась обида. Как же так? При чем тут Балдуин Бэтюнский? Почему гоняются за ним, если тут есть более знатный вельможа, сам король? Зачем им какой-то граф? Но в следующее мгновение неуместная спесь была вытеснена настоящим беспокойством за свою жизнь. Значит, Рожер из Аржантона не обманул, он и в самом деле скрыл, что здесь английский государь. Но не скрыл наличия других рыцарей, возвращающихся из Палестины, подданных английского короля, и назвал их имена.
А впрочем, что ему было делать? Должен же он был хоть что-то сказать.
Бледный как смерть, Балдуин из Бэтюиа мысленно подсчитывал, сколько сможет предложить за себя в качестве выкупа. Потом он в любом случае заставит Ричарда заплатить ему эту сумму. Ведь все из-за него.
Слегка успокоившись, он великодушно предложил:
– Бегите, ваше величество. Бегите через кухню. А я прикрою ваш уход.
– Благодарю, Балдуин, этого я не забуду, – пообещал Ричард и, прихватив свой меч, выскочил в кухню.
За стенами постоялого двора он, конечно, почти сразу забыл о Балдуине – у него и без того была уйма проблем. Он подозвал хозяина трактира, вручил ему две золотые монеты и приказал, во-первых, молчать о том, что кто-то убежал, а во-вторых, потихоньку привести хотя бы двух коней. Ради двух золотых итальянец готов был рискнуть головой. Он пообещал помочь.
И в самом деле помог. Бодуэна Бэтюиского и тех слуг, которые не успели удрать вслед за своим королем, взяли и, отобрав у них оружие, посадили на коней. Пока с ними возились в общей зале, маленькая дочка хозяина трактира, незаметная и юркая, как хорек, успела увести двух лошадей прямо из-под носа у людей графа Градиски, за что получила от отца лепешку с салом и чесночную колбаску. Отец же вручил государю объемистый сверток с едой, флягу кьянти – все это вместе стоило не больше одной серебряной монетки, – получил в награду золотую номисму и исчез на кухне.
Все остались довольны. Доволен король, который все-таки не лишился своего любимого жеребца, доволен Вильгельм Этангский, довольны возвращающиеся с добычей к хозяину солдаты, отправленные за путником-французом, доволен и сам пленник, избавленный от необходимости куда-то скакать сломя голову. Доволен остался даже владетель Градиски. Пусть он не смог запереть в своих подземельях пленника, на которого так рассчитывал, но зато заполучил в свое распоряжение отличного рассказчика и собутыльника на ближайшие пару-тройку месяцев – до тех пор, пока до супруги графа Бэтюнского доберется послание и она соберет выкуп. Уже этим вечером он собирался распить со своим пленником бутылочку крепкого речиоте амароне и поговорить о войне в Палестине и о жизни в целом.
А Ричард гнал коня на север, к Вене. Он опасался встречи с людьми Генриха VI, потому что помнил, какие неприятности тот ему обещал. Его претензии и требования, пожалуй, выглядели вполне законными – с неожиданным раскаянием признал король Английский. С другой стороны, выудить сорок тысяч унций золота у скряги-императора было, наверное, попросту невозможно. Нет, правильно, что тогда корона Сицилии досталась Танкреду де Лечче. Но если бы Плантагенет смог распорядиться этой же короной еще раз, он бы отдал ее Генриху, сыну Барбароссы. И пусть бы они с бастардом последнего Гвискара сами выясняли отношения.
Король Английский боялся лишний раз остановиться на постоялом дворе. Известно, что владельцы подобных заведений очень внимательны к своим посетителям – иначе дохода не получишь, – а к знатным и уверенным в себе особенно. Не надеясь больше сойти за купца, Ричард рассчитывал, что ему удастся затеряться в более или менее крупном городе вроде Вены. Кроме того, Австрия казалась ему страной более безопасной, чем Священная Римская империя, поскольку обид, нанесенных Леопольду Австрийскому, он не помнил.
Какое это простое дело – забыть обиды, нанесенные другому. И как это трудно – забыть обиду, нанесенную тебе…
Поскольку Леопольд-то не забыл ничего. У него была удивительно хорошая память, обидчивый характером и бдительная, прекрасно вышколенная стража. В Сирии воевал небольшой отряд австрийских солдат под командованием рыцаря Стефана из Ратисборна, который состоял с герцогом Австрийским в близком родстве – был его племянником. А кроме того, вассалом. Когда его люди захватили одну из башен города, он приказал укрепить на ней знамя своего сеньора. Ричард же, не терпевший никакого ущерба своей славе, приказал знамя сорвать.
Нетрудно догадаться, что известие об этом добралось до герцога довольно быстро. В этом поступке короля Английского ратисборнский рыцарь усмотрел удар по собственной чести и своему сеньору эту историю расписал в красках и с ярым негодованием. И, надо отдать ему должное, сумел зажечь в Леопольде Австрийском такие же чувства, какие испытывал сам.
Но обо всем этом Ричард не знал. А вернее, не помнил.
Он скакал по чужой стране, напуганный охотой, открытой на него, редко слезал с седла, едва смыкал глаза ночью и не давал покоя тем, кто его сопровождал. В первый день они съели почти все, что дал им с собой трактирщик, и король разразился негодующими выкриками в адрес мошенника, который взял с него золотой и положил в сверток так мало еды. То, что днем раньше он принял этот сверток с удовольствием, нисколько не повлияло на его дурное настроение.
А раз путники не заглядывали по дороге на постоялые дворы, понятное дело, и есть им было нечего. Слуги, сопровождавшие их, умели готовить только самые простые блюда. Но из чего их готовить, если ни в один трактир нельзя заглянуть за припасами? Кроме того, сам король не давал времени на готовку – он гнал своих людей вперед. Скорее, скорее, на Вену, благословенный богатый город, где в толпах крестьян, ремесленников, купцов и солдат, даст бог, затеряется даже могущественный король Англии!
Он был зол как пес, которого раздразнили кнутом, и от непривычного голода иной раз доходил до исступления. Но через некоторое время стал опасаться срывать дурное настроение на тех, кто его сопровождал, в том числе и на слугах, потому что один из них, которого он, в ярости на свою горькую судьбу, хорошенько поколотил, к утру умер, а второй удрал, опасаясь, что его постигнет та же участь. Остался только один, самый преданный и, кроме того, отлично умевший говорить по-немецки. Его и пальцем нельзя было тронуть, потому как, если он убежит, кто же будет разговаривать с хозяевами трактиров в Вене? С Вильгельмом Этангским тем более приходилось осторожничать – его обороняло графское достоинство и крепкие кулаки.
Плантагенета поддерживала только сладостная мысль о том, как он отомстит всем сильным мира сего, добравшись до своих владений.
А через несколько дней изнурительного путешествия перед взором измученного Ричарда развернулась величественная панорама крепостных стен Вены. Он так вымотался, что даже не стал прикидывать, как будет захватывать этот город, когда снова окажется в силе. Отметил лишь массивные квадратные башни, высокие стены, сложенные из едва обработанных каменных глыб, скрепленных раствором, и прочные ворота. При желании, конечно, можно взять любой город, но этот дастся не так легко.
«Впрочем, иначе и неинтересно, – подумал Ричард. – Что за удовольствие сражаться с врагом, который мнется, как трава? Что за удовольствие в женщине, которая уступает сразу?» При мысли о женщине он испытал неясное раздражение. Во-первых, потому что хотел есть, а во-вторых, потому что вспомнил свою жену. Насколько она глупее, чем его мать, мудрая и прекрасная Альенор Аквитанская, насколько она никчемнее… Один толк с принцессы Наварры – приданое.
Вена оказалась большим городом с булыжными мостовыми меж высоких каменных домов, в стенах которых по привычке прорубали совсем маленькие окошки, больше похожие на бойницы. Их скрывали деревянные ставни с набитыми рейками, которые все-таки пропускали немного света. На верхних этажах окна, казалось, были побольше, но и заглянуть в них могли разве что соседи через улицу – из своих окон. На улицах кипела жизнь – катились тележки торговцев зеленью и глиняными горшками, хозяйки препирались из-за выгодной покупки или выясняли отношения из-за белья, кто-то ругался с соседом через улицу.
Улочки попадались всякие – и узкие, по которым только-только пройти, даже тележка проедет едва ли, и широкие, где по сторонам, у самых стен, сделаны канавы для стока нечистот. По осклизлому грязному булыжнику до омерзения противно было бы пройти босиком, но по пути королю и его спутникам встречались те, кто, видно, не имел возможности обзавестись кожаной обувью, – попрошайки, самые отбросы городского общества. Еще царил закон, по которому крестьянин, продержавшись в независимом городе год, месяц и день, становился свободным. Должно быть, среди бедноты Вены таких толклось немало, поскольку этот город не принадлежал никакому сеньору.
Зато трактир оказался богатый – двухэтажный, с несколькими комнатушками для постояльцев, которые могли заплатить за подобную роскошь, с мебелью и даже посудой. Хозяин принял путников почтительно, хоть и с легкой насмешкой. Он знал цену рыцарям, возвращающимся из Святой Земли: спеси много, а в карманах свищет ветер. Взгляд его Ричарду не понравился, и он решил, что не стоит расплачиваться здесь византийским золотом. Мало ли что могут подумать…
И слуга короля, владеющий местным наречием, отправился к менялам.
Но слугам, как известно, особое разумение ни к чему. Почувствовав в кармане приятную тяжесть пусть и не своих, но доверенных ему на время больших денег, он представил себя важным человеком. Расхаживая в рядах менял, – здесь сидели сплошь крепкие мужчины с весами и коробами, в которых хранили золото, серебро и медь; за порядком приглядывали стражники, – королевский слуга надувал щеки и поглядывал высокомерно. Менялы на его взгляды не реагировали. Они никогда не зазывали клиентов. Зачем? К ним и так придут.
В Европе ходило несметное количество разнообразных денег. Их чеканили и короли, и герцоги, и графы, да еще привозили с Востока паломники и купцы – словом, разобраться во всем этом изобилии могли только весы. Монеты оценивались по весу, затем меняла высчитывал равное по стоимости количество местных монет и, конечно, свою долю. В одних городах доля эта определялась городским магистратом, в других – спросом и предложением, но в обоих случаях была невелика. Ибо каждый торговец или хозяин постоялого двора принял бы монету любого достоинства, лишь бы она была по-настоящему серебряной или по-настоящему золотой. Главное – драгоценный металл, а что там на нем написано – неважно.
– Эй, любезный, – окликнул слуга шепотом, считая, что меняла и так должен услышать, если захочет. – Во что оценишь эту монету? – и вынул византийский золотой.
Меняла взял предложенное и бросил на весы. Уравновесил чашечки. Попробовал монету на зуб, оглядел знаки, до блеска натер о свой матерчатый пояс…
– Что за монета? – спросил он.
– Поживее, любезный, – с миной благородного лорда заявил слуга. – Я спешу.
– Что за монета? – невозмутимо повторил меняла.
– Византийская номисма. Разве ты не знаешь? Должен бы.
– Тяжелая. – Флегматичный австриец передал монету соседу. – Стоит никак не меньше французского ливра.
– Больше. Ливры за последние годы измельчали, – рассмеялся сосед.
Меняла открыл короб.
– На что меняешь?
– На серебро. – Слуга поднадул щеки. – Только хватит ли у тебя монет? – Он не удержался и потряс перед глазами собеседника увесистым мешочком.
Глаза у менялы загорелись. Он еще раз осмотрел монету, прикусил ее и снова потер о кушак (за неделю материя на кушаке тяжелела, и тогда он сжигал ткань, а после выковыривал из золы несколько крупинок золота; это был его дополнительный доход). Покосился на приятно побрякивающий мешочек.
– И что у тебя там?
Королевский слуга, не желая отказывать себе в удовольствии, распустил завязки и продемонстрировал целую пригоршню золота.
Но его ожидание не оправдалось. Лицо менялы осталось каменным.
– Откуда у тебя столько золота? – только и спросил он.
– Думаю, это не должно тебя касаться, – надменно бросил англичанин.
Меняла пожал плечами:
– Возможно. Тогда это дело нашего судьи. Сам пойдешь или позвать стражу? – и кивнул на стражника, как раз вытащившего меч – поведение чужестранца ему тоже показалось подозрительным.
Слуга побледнел. Лишь теперь он понял, в какую ловушку угодил, и отвертеться было уже невозможно. На мгновение он со злобой подумал, что уж королю-то его ничто не грозит. Ну подумаешь, подержат в плену, так и угождать небось будут получше, чем папе римскому. Ну выкуп заплатит. Так он богат, как никто. Но потом англичанин представил, что сделает с ним король, если узнает об измене. Ведь рано или поздно он обретет свободу, и тогда изменнику не поздоровится.
– Пожалуйста, – спокойно ответил слуга, хотя внутри у него все оборвалось. – Мне скрывать нечего.
Пока его вели к судье, он успел придумать убедительную версию и в магистрате рассказал о том, что служит богатому купцу, который вот-вот должен прибыть в Вену. Разумеется, нужно приготовить достойный прием. Кроме того, купец подумывает купить здесь дом и поручил своему доверенному лицу все разузнать и осмотреть. Потому и вручил ему мешочек с золотом. Судья, ненадолго вышедший на крыльцо магистрата и слушавший вполуха, в ответ лишь махнул рукой, и королевского слугу освободили. Меняла отдал ему серебро, равнодушно объяснив, что оставил себе пять медных монет за обмен и беспокойство, и англичанин вздохнул с облегчением.
– Где ты задержался, черт тебя побери? – раздраженно спросил его король, мрачно сидящий над кубком вина.
Вино было так себе, кисловатое, и это не добавляло Ричарду хорошего настроения. Кроме того, он заказал поросенка, но хозяин бесцеремонно напомнил постояльцу об обязанности каждого доброго христианина по пятницам обходиться без мясной пищи и предложил запечь карпа.
Ричард терпеть не мог рыбу.
– Государь… – шепотом ответил слуга, но король перебил его:
– Поменял ты монеты?
– Да, государь, но…
– Ты купил на рынке то, что я велел?
– Нет, государь, но…
– Как ты посмел не выполнить моего приказа?
– Ваше величество, меня заподозрили и отвели к судье.
– Ты что-то украл, болван?
– Ваше величество… – Слуга сделал оскорбленное лицо. Нутром чувствуя, что король зависит от него, он стал немного нахальнее. Но притом прекрасно понимал, что перегибать палку не стоит – его господин весьма вспыльчив и в какой-то момент может рубануть, не разбираясь, кто ему нужен, а без кого он может обойтись.
– Тогда зачем тебя потащили к судье?
– Из-за золота. Мне пришлось сказать, что я служу богатому купцу, ваше величество, и что мой господин прибудет лишь через три дня… Ваше величество, люди здесь слишком бдительны. Пусть и большой город, но затеряться здесь, похоже, не так просто. Умоляю, государь, давайте поспешим уехать отсюда!
– Вот еще! – Король фыркнул и сунул нос в кубок. Все-таки вино здесь плохое. Или может, хозяин постоялого двора из осторожности не подает своего лучшего? Ничего, когда увидит настоящее серебро, сразу станет покладистым. – Ты поменял золото?
– Да, ваше величество.
– Так что же еще надо? Больше нет причин нас в чем-либо подозревать. Ты будешь расплачиваться местным серебром… – Он вдруг дотянулся и сжал горло Слуги, да так, что тот разом побагровел. – И не распускать язык. Ты понял меня?
– Да, ваше величество, – прохрипел тот, жалея, что вообще полез с советами. Король ненавидит советы.
– Вот и замечательно. – Плантагенет отпустил слугу и вернулся к своему вину. – Мы вполне можем отдохнуть здесь несколько дней. Никто ни о чем не догадается.
Но как бы Ричард ни старался быть незаметным, он все равно вызывал подозрения. Трактирщик сдержанно поглядывал на него – впрочем, лишь чуть чаще, чем на остальных постояльцев. За слугой, любящим хвастаться деньгами, присматривали попрошайки и беднота, которыми кишели городские улицы и в особенности рынок, – вдруг да решит кинуть монетку. Возможно, если б король Английский внял совету своего слуги и покинул город в тот же день, он еще побыл бы на свободе… по крайней мере, какое-то время. Но он задержался в Вене, и финал стал неизбежным.
В одно прекрасное утро постоялый двор был окружен войсками герцога Австрийского…
Глава 6
Дик оттолкнулся рукой от пола и вскочил на ноги. Он находился в трактирной комнатушке под самой крышей. Над ним темнели старые стропила, а дальше были видны жерди и солома, покрывавшая крышу. Он понял, что это всего лишь сон, когда увидел кровать, а на ней – крепко спящую Серпиану.
От напряжения у него дрожало все тело, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Молодой рыцарь прижал ладонь ко лбу и переступил с ноги на ногу. От его резкого движения девушка проснулась. Она приподнялась на локте, глядя сонно и немного сердито. Она спала в одной камизе,[13] тонкой, сшитой словно бы из настоящего шелка.
– Что с тобой? – спросила она испуганно.
Он молча смотрел на девушку дурными от удивления глазами.
– Что-то случилось? – Серпиана спустила с кровати голые ноги.
– Ничего. – Он очнулся. – Прости, что испугал.
– Что происходит?
– Я видел… Я видел короля, и его путешествие по Империи, и то, как его взяли в плен.
– С ним случилось что-то непоправимое?
– Нет. Но я видел. Это был не сон, сны такими не бывают.
– Они бывают очень разными, – решительно сказала девушка.
– Но это был не сон. Я видел все четко, подробно. Я видел несколько дней его путешествия, от Горицы до Вены, видел все, что…
– Я понимаю, – перебила она. – Но это просто видение, вот и все.
Рыцарь-маг, потирая висок, неотрывно смотрел на свою бывшую невесту.
– Видение, понимаешь? – повторила она, подтягивая одеяло к груди и прикрывая то, что по меркам чопорного Средневековья вполне могло считаться наготой. – Обычное дело. Их можно вызывать и силой воли, если владеешь необходимым умением и концентрацией, понимаешь?
От напряжения у него дрожало все тело, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Молодой рыцарь прижал ладонь ко лбу и переступил с ноги на ногу. От его резкого движения девушка проснулась. Она приподнялась на локте, глядя сонно и немного сердито. Она спала в одной камизе,[13] тонкой, сшитой словно бы из настоящего шелка.
– Что с тобой? – спросила она испуганно.
Он молча смотрел на девушку дурными от удивления глазами.
– Что-то случилось? – Серпиана спустила с кровати голые ноги.
– Ничего. – Он очнулся. – Прости, что испугал.
– Что происходит?
– Я видел… Я видел короля, и его путешествие по Империи, и то, как его взяли в плен.
– С ним случилось что-то непоправимое?
– Нет. Но я видел. Это был не сон, сны такими не бывают.
– Они бывают очень разными, – решительно сказала девушка.
– Но это был не сон. Я видел все четко, подробно. Я видел несколько дней его путешествия, от Горицы до Вены, видел все, что…
– Я понимаю, – перебила она. – Но это просто видение, вот и все.
Рыцарь-маг, потирая висок, неотрывно смотрел на свою бывшую невесту.
– Видение, понимаешь? – повторила она, подтягивая одеяло к груди и прикрывая то, что по меркам чопорного Средневековья вполне могло считаться наготой. – Обычное дело. Их можно вызывать и силой воли, если владеешь необходимым умением и концентрацией, понимаешь?