Страница:
– Понимаю.
Он медленно опустился на свою солому и теперь смотрел на нее снизу верх. В бледном свете, просачивающемся сквозь рейки ставней, она была волшебно-прекрасной, нежной и трепетной, как утренний туман. Казалось, дунь – и не останется даже следа. И оттого, как она далека от него сейчас, хоть лежит под одеялом на расстоянии вытянутой руки, было больно.
– Прости меня.
– За что? – Серпиана приподняла бровь. Девушка была спокойна, но почему же ему все казалось, что она вот-вот обернется огромным черным удавом?
– За то, как я вернул тебя к жизни. Прости меня.
– Как я могу на тебя сердиться? Ведь ты фактически дал мне вторую жизнь.
– Но вопрос в том, как именно это произошло. То, что я сделал, просто издевательство.
– Ты не знал, – ответила она. В изгибе ее темных губ витала ирония, легкая насмешка, но не над ним – над собой.
– Прости меня. – Он протянул к ней ладонь.
Она вздохнула и пожала его пальцы.
– Все в порядке. К этому надо просто привыкнуть.
– К чему? Ведь все уже исправлено.
– Да, конечно. – Она отвернулась и улеглась на тюфяке. – Позволь, я все-таки досплю.
Он замолчал.
А наутро они двинулись дальше – мимо Реккьо и горы Монтальто, мимо Мелиды и аббатства Святой Троицы. Трагерну пришлось купить лошадь. Средств у Дика хватило бы и на французского жеребца, которого в Мелиде предлагали за огромные деньги – двадцать три ливра, – но друид предпочел спокойного италийского меринка с лохматой гривой и пушистым хвостом, послушного и ласкового. Герефорд не торговался, поэтому в придачу торговец дал ему седло и сбрую.
Дороги в Калабрии были на удивление хороши – почти нет выбоин, мало пыли, землл, выжженная солнцем до звонкости терракоты, красивые кусты, растущие по обочинам. Дальше тянулись оливковые рощи, пашни и пастбища, иногда деревеньки, прячущие от чужих глаз соломенные крыши в зарослях фруктовых деревьев. Все это они уже видели на пути в Мессину, но тогда Дик не имел возможности всматриваться – он был очень занят. При таком беспокойном короле, как Ричард, до созерцания окрестностей дело не доходило. Теперь он с удовольствием вертел головой, то и дело тянулся за веточкой оливы или цветком шиповника – просто так, от полноты чувств.
Трагерн тоже с удовольствием полюбовался бы на освещенную ярким солнцем Калабрию, но торговец, который продал им коня, похоже, решил сэкономить на седле и всучил им негодное. Теперь на нем постоянно ослабевал ремешок. Сам друид даже не пытался его поправить, объясняя, что во всей этой сбруе понимает меньше, чем в телегах.
– На чем же ездят эти ваши друиды? – спросил Дик, соскакивая на землю и пытаясь затянуть подпругу.
С тихим щелчком ремень лопнул, конец его шлепнул мерина по боку. Тот взбрыкнул и обиженно покосился на человека.
– Спокойно, одр! Ну вот, приехали. Снимай.
Трагерн помог другу снять с конька седло.
– И что теперь?
– Чинить, конечно. – Дик огляделся. – Должен же здесь быть какой-нибудь трактир… Нам надо остановиться и заняться торным ремеслом. Заодно и поедим.
– Вон там. – Серпиана, зрение у которой было острым, как у ястреба, махнула рукой вдоль дороги.
– Очень хорошо, – обрадовался Дик. – Идем.
Конька пришлось вести в поводу. Друид заявил было, что отлично умеет ездить и без седла, но не учел, что его новый меринок не привык к такому обращению. Когда хозяин попытался закинуть ногу ему на круп, животное взбрыкнуло и отскочило в сторону. Трагерн не удержался на ногах и шлепнулся в пыль. Повторять попытку он не стал и согласился идти пешком.
Путники добрались до постоялого двора. Это был небольшой глинобитный домик, крытый свежей соломой, еще не успевшей потемнеть от времени. Прячась в зарослях ежевики и винограда, он выглядел таким уютным, что пройти мимо него казалось невозможным. Хотелось подобраться поближе к накаленной солнцем серой стенке построечки, свернуться клубком и уснуть, если уж не хватает медяков заплатить за ужин и постой. У входа в трактир молодая женщина в зеленом платье развешивала мокрое белье. Она обернулась, тряхнув длинными черными косами из-под белого платка, и замахала рукой.
– Подходите, господа, – крикнула она на французском. – Здесь и ужин, и отдых, и если что не в порядке, мой хозяин поможет исправить.
И тут увидела Дика. Ее глаза расширились от изумления, и, уронив в пыль мокрую свежепостиранную камизу, она кинулась к нему. С визгом повисла на шее.
Ошеломленный, молодой рыцарь машинально приобнял ее за талию, потом заметил взгляд Серпианы и убрал руку. Чернокосая девушка в сбившемся на затылок платке подняла залитое слезами лицо, и он увидел в ее глазах настоящий восторг. Казалось, она любуется им, но не как возлюбленная, а как, может быть, мать, дождавшаяся сына из далеких стран, или пленница, увидевшая избавителя.
В следующий миг Герефорд подумал, что она ошиблась. Но выражение счастья было таким неподдельным, что у него просто не поднялась рука оттолкнуть ее. Молодой рыцарь осторожно обнял ее за талию и поставил на дорогу. Она не сопротивлялась.
Из дверей выглянул высокий молодой парень с куском полотна через плечо и широким поясом – должно быть, хозяин трактира и, наверное, муж порывистой итальянки (судя по ее платку, она и в самом деле замужем). Вспомнив о горячем нраве местных жителей, Дик отступил на шаг, потому что вовсе не желал спорить с каким-нибудь трактирщиком из-за женщины, которая к тому же совсем ему не нужна. Но парень и не подумал хватать колун и кидаться в драку. Он прислонился к притолоке и стал смотреть.
– Salve! Salve, francese! Salve, milite![14] – радостно кричала она, и Дик начал смутно о чем-то догадываться. Кажется, она и в самом деле знает его. И кажется, он ее тоже. Просто не помнит.
– Я не француз, – сказал он.
– Ну да, конечно, ты же воин короля Риккардо! – обрадовалась девица, ловко управляясь со словами французского языка. – Ты англичанин. Но английского я не знаю.
– Оно и понятно.
Дик все ломал голову, где же он ее видел. Лицо не казалось ему знакомым, а вот голос… повадки… и волосы…
А она, словно почувствовав его мучения, отступила на шаг и с улыбкой назвалась:
– Джиованна. Джиованна. Ты помнишь? Мы ехали из аббатства Святой Троицы. Ты вез меня в мою деревню почти с самого ложа короля Риккардо. – И прыснула. Казалось, то, что прежде вызывало у нее дрожь колен, бессильные слезы и желание броситься в омут, теперь стало лишь поводом для шуток.
А он вспомнил. Конечно, это же та самая девушка, которую приказал поймать и привести к себе его отец и король. Та самая, которую он пожалел, насыпал полную горсть золота и довез до дома, потому что сомневался, что она пешком доберется до родительского крова живой и невредимой. Он уже почти забыл это происшествие. А она, оказывается, помнит.
– Добро пожаловать, – твердила Джиованна. – Входите и будьте гостями. Ты должен посмотреть мое хозяйство, воин. Если бы не ты, у меня не было бы ни мужа, ни трактира. Входите, входите, не по жалеете. У нас лучшие колбасы в Калабрии. – И убежала в трактир. Видимо, готовить угощение.
– Где-то я это уже слышал, – пробормотал Трагерн, подтягивая своего меринка к коновязи. Он растерянно оглянулся на друга – такое радушное и настойчивое приглашение его даже испугало.
Дик заметил его взгляд и мотнул головой:
– Ну заводи коня. Мы же все равно собирались где-нибудь остановиться на отдых.
Полный сомнений и самых мрачных предположений, друид повел всех трех коней на конюшню. Арабский жеребец, принадлежащий Серпиане, немного нервничал. Он оглядывался и поджимал задние ноги. Но хозяйка впервые не обращала на него никакого внимания. Она холодно смотрела на Дика.
– Я вижу, ты ее знаешь.
– Знаком, – согласился он, медля у коновязи.
– Ты не хочешь говорить об этом? Мне не вставать между вами?
Молодой рыцарь с удивлением смотрел на свою возлюбленную. Ее губы дрожали, а во взгляде была такая ярость, какой он прежде никогда не видел, тем более у нее, мягкой и всегда сдержанной. Но пламя ее ярости соседствовало с таким холодом, что даже притронуться к ней было страшно.
– О чем ты говоришь? Джиованна, в конце концов, замужем.
– Это единственное, что тебя останавливает?
Он посмотрел на нее:
– Я думал, мои слова для тебя все-таки что-то значат. Я говорил, что люблю тебя. Впрочем, могу и повторить. Причин сомневаться во мне, кажется, у тебя нет никаких.
– Никаких причин? Эта замужняя женщина вешается тебе на шею!
– Итальянки очень импульсивны. У меня с ней ничего не было.
– Тогда почему?!
– Помнишь, как мы ехали с королем по Калабрии в Мессину? Близ Мелиды он приказал своим людям прихватить трех девиц. Джиованна была в их числе.
Ярость из взгляда Серпианы постепенно ушла, как огонек свечи, на который дули-дули и наконец задули. Губы ее все еще дрожали, но Дику показалось, что это происходит уже по другой причине, нежели раньше.
– Так вот что она имела в виду, говоря о ложе короля Ричарда? Странное у нее отношение к случившемуся. Со смехом…
– Тогда у нее было другое отношение.
– Так это ты способствовал возвращению ее веры в лучшее? – язвительно произнесла девушка. Казалось, она провоцирует его на грандиозную ссору.
Ему это надоело.
– Прекрати, – сказал он.
Она осеклась. Неизвестно, что было в его голосе такого, но она немедленно подчинилась, и не со злостью или раздражением. И то и другое ушло в один миг, словно по мановению руки мага. Осталось только смущение. В этот момент он видел ее насквозь: его возлюбленная мучилась сомнением – порвать с ним или нет, – и скандал мог облегчить ей выбор. Она жаждала хоть какого-нибудь выхода, неустойчивость ситуации была для нее тягостна.
Дик взял ее ладонь в свою и мягко поцеловал. В его поцелуе была только нежность, только восхищение и признание того, что она – первая и единственная, выше всех первых и единственных на свете. Серпиана зарделась.
– В ту ночь я вывел Джиованну из аббатства Святой Троицы и повез в деревню. У нас был очень короткий разговор. Я говорил ей, что случившееся – не повод ставить на себе крест, что удача еще повернется к ней лицом. Еще я дал ей денег. Золото. Не помню, сколько. Это все.
Девушка кивнула в знак того, что верит, и он заметил, что ее глаза стали еще больше от напитавшей их соленой влаги.
Из низенькой дверки трактира вынырнула Джиованна с огромным блюдом на ладони правой руки и со свернутым грубым покрывалом в левой. Она радушно улыбалась.
– Решили на солнышке остаться? И правильно. – Итальянка махнула тяжелым покрывалом. – Вон там, под виноградными лозами, будет очень даже уютно.
На утоптанную траву ложилась резная тень от листьев винограда, по крепко вкопанным шестам тянущегося к небу. Джиованна расстелила покрывало прямо на земле, ловко управляясь левой рукой, и аккуратно поставила поднос. Оплетенная соломкой фляга кьянти, стопка горячих лепешек, колбаски, жареные перцы и кружочки моркови, соленый овечий сыр, большой кусок пирога с эндивием, спелыми оливками и изюмом… Это был замечательный ужин. Улыбающаяся итальянка с поклоном подала Серпиане тонкостенный глиняный бокал, и та, растерявшись, взяла его.
– Попробуйте, – предложила итальянка. – Лучшее кьянти из того, что могут предложить в деревенских трактирах. Густое и сладкое. Попробуйте, синьора.
– Ана! – Из-за угла трактира вывернул Трагерн и замахал рукой. – Иди успокой своего жеребца!
– Что такое? – Девушка вскочила, едва не плеснув себе на юбку вином. – Он разносит конюшню?
– Пока нет. Но есть уже отказывается.
– Вот капризная скотина, – пробормотала Серпиана, сунула Дику свой бокал и побежала кормить жеребца, которого называла Адэурон.
Джиованна проводила ее взглядом и прыснула.
– Что ж за конек такой? – спросила она.
– Арабский, – объяснил Дик. – Породистый и в самом деле очень капризный.
– Это тот черный красавец с длинной гривой? Я сперва решила, что он твой.
– Я подарил его невесте.
– Она все еще твоя невеста? Ты так долго терпишь? – Итальянка залилась смехом. – Вас, французов, не поймешь.
– Я англичанин.
– Ах, да. Я помню.
– А ты, я вижу, пристроилась, как я и предполагал.
– Ты был прав. Нашелся и на меня охотник. – Она вновь рассмеялась. Похоже, в этот солнечный день у нее было не менее солнечное настроение. – Даже не один. Видел бы ты, как я выбирала. Когда сперва за меня посватался наш деревенский бортник, мать меня ругала: мол, выходи, пока зовут, кому ты, порченая, нужна.
– А что не пошла?
– Да он дерется больно. Его жена рассказывала. Ее в прошлом году на кладбище снесли.
– Да уж…
– Дело, конечно, житейское, но он мне не нравился… А потом, когда уже сразу трое посватались, мать по-другому заговорила. Сам знаешь, как бывает. Тут уж она стала носом вертеть и выбирать, мол, тот нехорош, этот нехорош. – Джиованна хохотала неудержимо. – Ты же понимаешь, в деревне вести быстро разносятся. Уже через пару дней все знали, сколько за мной приданого будет. Все твое золото, деньги большие.
– Ну-ну…
– А потом ко мне посватался Виченцо. Он славный… Я его спрашиваю: как же так, мол, ты, такой видный, красивый парень, возьмешь в жены порченую девицу? А он мне: ты ему, мол, на один раз досталась, а мне на всю жизнь, так кто в выигрыше? Я уж так смеялась…
– Ты и сейчас не умолкаешь, – подбодрил ее Дик. Поднял кубок. – За тебя и твою удачу.
– Да уж. Виченцо оказался парень с головой. На мое приданое купил эту таверну и привел ее в порядок. Заглянешь внутрь, увидишь.
– Так, значит, тебе попался неревнивый итальянец? Я думал, это невозможно.
– Ну уж… – Она опять засмеялась. – Он не то чтобы совсем неревнивый. Он спокойный.
– Наверное, это лучше всего. – Дик задумался. – Я очень рад за тебя. Должно же хоть кому-то в этом мире везти.
– А тебе – не везет? – Она лукаво наклонила головку и стала похожа на любопытную сойку.
– Мне? – Он ненадолго задумался. – Мне – везет. Но речь не обо мне. Ты слышала о судьбе короля Ричарда?
– Риккардо? Конечно. Кто же не слышал? По всей Италии идет молва о его пленении. А мы в трактире новости узнаем первыми.
– Возможно, ты слышала что-то такое, о чем не слышал я. Ты сможешь мне помочь?
– Я буду рада тебе помочь, воин. Кстати, ты ведь даже не назвал мне своего имени. Как тебя зовут?
– Ричард.
– Как твоего короля?
– Мать не знала, как меня назвать. Назвала в честь отца.
Джиованна, которой он так бездумно на ночной дороге от аббатства до маленькой калабрийской деревеньки по первому движению души рассказал свою историю, понимающе покивала.
– Да, конечно, понимаю. Если б я родила, тоже назвала бы Риккардо. Я рада буду тебе помочь. Рас скажу все, что знаю.
– Я хочу найти его, понимаешь?
– Понимаю.
– Я хочу его вытащить… Так о чем ты слышала?
– Я слышала, что короля взял в плен герцог Леопольдо из Австрии.
– В Вене, так?
– Ты уже что-то об этом слышал?
– Ну… Кое-что. Как с ним обошлись?
– Я слышала, герцог обошелся с ним почтительно, хоть и велел его запереть и сторожить лучшим воинам. Днем и ночью. Его поместили на самом верхнем этаже донжона. Там на окнах были решетки, но слуги едва не каждые полчаса проверяли, не подпилил ли он. Но яства подавались самые отборные. И даже служанок отправляли самых красивых. Самых сочных. Стражники только облизывались.
– А король?
– А король выбрал самого крепкого слугу и избил его. Слуга потом умер. Видно, государь пар выпускал. Впрочем, его тоже можно понять.
– Боже мой, откуда ты все это знаешь?
Джиованна таинственно улыбалась:
– Трактирные хозяйки всегда все знают… Ладно, у нас останавливался один из рыцарей австрийского герцога. Он ехал на Сицилию, к королю Танкреду, с каким-то тайным поручением.
– Продолжай.
– Вот… Ну а потом о пленении короля Риккардо узнал император, кесарь Германский. Он потребовал к себе герцога Австрийского, – а тот его вассал, ты помнишь, – и заявил, что лишь император может держать в заключении короля. Герцог сделал вид, что согласен с таким странным рассуждением, но при этом выговорил себе долю выкупа. Риккардо тогда перевезли из Вены па берега Рейна – название замка вот запамятовала; может, муж помнит. А потом император…
– Генрих?
– Он самый. Отправил королю Франции, Филиппо-Аугусто, письмо, в котором объявлял об этом.
– Думаю, Филиппу известие понравилось.
– Еще бы. Он все возится с нормандскими графствами, и ему очень надо, чтобы английский король там не появлялся. Филиппо предложил императору огромную сумму – ту же, которую император потребовал от матушки английского короля как выкуп, – если Риккардо передадут под его надзор. Сердце Дика екнуло.
– Генрих согласился?
– О, он созвал… consiglio…
– Совет? Сейм?
– О, сейм. Он созвал сейм. Обсуждение шло день и ночь. Император изложил основания – просьбы французского короля, обвинение Риккардо в убийстве маркиза де Монферра, обида, которую он нанес австрийскому герцогу, перемирие с сарацинами…
– Понимаю. Вспомнить можно было многое.
– И придумать тоже. И вот… riunione… reunione…[15] Да, собрание. Собрание решило, что Риккардо подлежит имперскому суду по возводимым на него обвинениям, но в выдаче королю Французскому отказали. Правда, Филиппо не растерялся. Получив отказ, он заявил, что больше не признаёт английского правителя своим вассалом, вызывает его на бой и объявляет ему войну. И даже нарочного отправил к пленнику, чтобы сообщил об этом.
– А он шутник…
– Почему же? – захохотала Джиованна. – Все сделал как надо. Но как бы там ни было, своего врага он не заполучил.
– Ну и слава богу!
Джиованна с любопытством смотрела на собеседника.
– Это так страшно?
– Если и есть кто-то, кто метает королю Филиппу жить в свое удовольствие и подгребать под себя Францию, то это только мой король. Ты понимаешь, живым он бы оттуда не вышел.
– Ты думаешь, будет лучше, если выйдет? Говорят, он уже разорил свою страну…
– Зато, как только его не станет, в Англии ко всему прочему начнется еще и хаос. Представляешь, что будет там твориться?
– Нет.
– И я не представляю. И не хочу. Так что лучше я его выручу.
– И правильно, – покладисто согласилась Джиованна. – Он тебя тогда пожалует. Не меньше, чем баронством.
– Он меня уже пожаловал графством.
– Ну так тем более! Сейчас, попытаюсь припомнить, что за замок… Эр… Ур… Дюр… Помню только, что заканчивается на «штайн».
– Названия всех знаменитых замков Германии заканчиваются на «штайн», – заявил Трагерн, подходя к расстеленному покрывалу и ловко укладываясь возле подноса. – Или «штейн»… Мне хоть немножко оставили?
– Чего? Кьянти?
– К черту кьянти! Пирога с эндивием! Всю жизнь мечтал попробовать неаполитанский пирог…
– Не чертыхайся.
– Виноват.
– Держи свой ломоть. Что там Ана? Она не заблудилась?
– Нет. Занята. Ублажает Адэурона. Тот кокетничает и ревнует. У арабов это бывает.
– Ты, я вижу, разбираешься в арабских скакунах?
– Немного. Я бывал в Арабистане Даже на верблюдах катался. На беговых.
– А какие они, верблюды? – Джиованна буквально вспыхнула любопытством.
– Здоровенные, вонючие, волосатые твари с горбами, – проворчал Дик, перебив Трагерна. – Уродливые, как черти, да еще и плюются.
– Не чертыхайся, – злорадно сказал друид.
– Виноват.
– Я слышала, на Востоке только на них и ездят.
– Не только на них, но верблюды в Сирии встречаются частенько. Целый караван таких ужасных тварей, представляешь? Вонь стоит, как в выгребной яме.
Джиованна прыснула.
– Это потому, что верблюдов никогда не моют, – объяснил улыбающийся друид. – Даже вычесывают редко. В пустыне пресная вода ценится на вес золота, тратить ее на таких огромных животных не возможно.
– А в море искупать?
– Нельзя по той же причине, что и коней. Как ты сможешь проследить, чтобы они не сделали ни глотка?
– Jiovanna, il caldalia![16] – Из дверей трактира выглянул хозяин, Виченцо, и его супруга, вскочив с покрывала, бросилась к нему. Видимо, проверять готовность похлебки.
Дик задумчиво отщипывал по кусочку от лепешки, запивал ароматный хлеб с салом отличным кьянти и обдумывал услышанное. Значит, его король в руках Генриха VI, на территории Германии, в каком-то из замков на Рейне. Впрочем, сведениям этим уже почти год, короля наверняка перевезли куда-нибудь еще. И придется искать его по всей Священной Римской империи.
Впрочем, для мага, наверное, это будет не так сложно. Раз – залез в голову какому-нибудь стражнику, два – увидел все, что тебе надо, три – отправился в путь. Главное – выбрать того, кто наверняка знает…
А может, залезть в голову самому императору? Эта мысль показалась Дику интересной. Он даже привстал с места, но тут же лег обратно. Неплохая мысль. Остановка лишь за тем, чтобы где-нибудь повстречаться с ним. И, кстати, выяснить, где именно император находится сейчас.
– Он в Риме, – сказал Виченцо, когда гость задал ему этот вопрос. – А потом, как говорят, намерен направиться в Геную. Впрочем, это только слухи.
– Но даже слухи бывают полезны, – завершил за него молодой рыцарь, понимая, что хозяину трактира проще соглашаться или не соглашаться с гостем, чем заставлять себя говорить на малознакомом французском языке. – По крайней мере, они дают направление.
– Che cosa e?[17]
– Direzione… Dare…[18]
– А… Да, конечно.
– Ну и что ты решил делать? – спросил друга Трагерн, когда хозяева трактира отправились готовить еду еще нескольким постояльцам, доковылявшим сюда к вечеру. Из дверей домика давно уже замечательно вкусно пахло похлебкой с овечьим сыром, и друид невольно облизывался, прислушиваясь, что там происходит внутри. Тем не менее он готов был внимать всему, что скажет ему Дик.
– Мы отправляемся в Рим.
– Что, в паломничество?
– Да, больше нам нечем заняться. Тем более что к Папе меня проводят со всеми почестями.
– Не остри. С чего это ты решил посетить оплот Католической церкви? Что, хочешь исповедаться и причаститься? Далхан нам вроде не угрожает.
– Не говори «гоп». Кроме того, я слышал, туда собирался заглянуть император. Вдруг застанем.
– Зачем тебе император? Ты что, решил его убить?
– Джон Друидович, если будешь и дальше высказывать такие идиотские предположения, лучше вообще молчи. Я хочу точно знать, где держат короля. У Генриха в голове, я уверен, окажется уйма полезной информации.
– И стоит добиваться встречи с императором, чтобы узнать такую ерунду? По всей Италии ходят слухи, мы наверняка и без того скоро станет известно, где держат такого знатного пленника.
– Не сомневаюсь, мы узнаем названия десятка мест, где его держат. Если не полусотни. Ты прекрасно знаешь цену всем этим слухам. А я должен знать точно.
Трагерн пожал плечами:
– Ты среди нас троих главный, решай.
Дик повернул голову и посмотрел на Серпиану. После дневной размолвки, чуть не закончившейся ссорой, она весь день промолчала, но не от обиды. Возможно, все так же решала непростой вопрос, желает она оставаться рядом с бывшим женихом или нет. Или думала о своем. Молодой рыцарь догадывался, о чем еще она может размышлять. Изумленные взгляды, которые Серпиана бросала на молодую итальянку, были красноречивы. Девушка не могла не вспомнить плен, который пережила сама, и не понимала, как по истечении всего одного года Джиованна, тоже познавшая унижение насилия, могла снова стать жизнерадостной. Счастье окружало итальянку зримым облаком, она то и дело ластилась к своему неразговорчивому, философски спокойному мужу, и сияние любви делало ее очень красивой женщиной, хотя внешность Джиованны была, в общем-то, самой обычной.
Герефорд осторожно взял руку Серпианы в свою большую грубую ладонь и слегка сжал, стараясь быть нежным.
– А ты что думаешь об этом?
– Я думаю, – ответила она, с трудом отвлекаясь от своих мыслей, – что так или иначе, но мы без особого труда узнаем местонахождение короля. Надо только не стоять на месте и ловить свежие слухи. Рим в качестве направления подходит не хуже, чем любой другой город.
– Я в меньшинстве. – Трагерн развел руками. – Значит, на Рим.
Глава 7
Он медленно опустился на свою солому и теперь смотрел на нее снизу верх. В бледном свете, просачивающемся сквозь рейки ставней, она была волшебно-прекрасной, нежной и трепетной, как утренний туман. Казалось, дунь – и не останется даже следа. И оттого, как она далека от него сейчас, хоть лежит под одеялом на расстоянии вытянутой руки, было больно.
– Прости меня.
– За что? – Серпиана приподняла бровь. Девушка была спокойна, но почему же ему все казалось, что она вот-вот обернется огромным черным удавом?
– За то, как я вернул тебя к жизни. Прости меня.
– Как я могу на тебя сердиться? Ведь ты фактически дал мне вторую жизнь.
– Но вопрос в том, как именно это произошло. То, что я сделал, просто издевательство.
– Ты не знал, – ответила она. В изгибе ее темных губ витала ирония, легкая насмешка, но не над ним – над собой.
– Прости меня. – Он протянул к ней ладонь.
Она вздохнула и пожала его пальцы.
– Все в порядке. К этому надо просто привыкнуть.
– К чему? Ведь все уже исправлено.
– Да, конечно. – Она отвернулась и улеглась на тюфяке. – Позволь, я все-таки досплю.
Он замолчал.
А наутро они двинулись дальше – мимо Реккьо и горы Монтальто, мимо Мелиды и аббатства Святой Троицы. Трагерну пришлось купить лошадь. Средств у Дика хватило бы и на французского жеребца, которого в Мелиде предлагали за огромные деньги – двадцать три ливра, – но друид предпочел спокойного италийского меринка с лохматой гривой и пушистым хвостом, послушного и ласкового. Герефорд не торговался, поэтому в придачу торговец дал ему седло и сбрую.
Дороги в Калабрии были на удивление хороши – почти нет выбоин, мало пыли, землл, выжженная солнцем до звонкости терракоты, красивые кусты, растущие по обочинам. Дальше тянулись оливковые рощи, пашни и пастбища, иногда деревеньки, прячущие от чужих глаз соломенные крыши в зарослях фруктовых деревьев. Все это они уже видели на пути в Мессину, но тогда Дик не имел возможности всматриваться – он был очень занят. При таком беспокойном короле, как Ричард, до созерцания окрестностей дело не доходило. Теперь он с удовольствием вертел головой, то и дело тянулся за веточкой оливы или цветком шиповника – просто так, от полноты чувств.
Трагерн тоже с удовольствием полюбовался бы на освещенную ярким солнцем Калабрию, но торговец, который продал им коня, похоже, решил сэкономить на седле и всучил им негодное. Теперь на нем постоянно ослабевал ремешок. Сам друид даже не пытался его поправить, объясняя, что во всей этой сбруе понимает меньше, чем в телегах.
– На чем же ездят эти ваши друиды? – спросил Дик, соскакивая на землю и пытаясь затянуть подпругу.
С тихим щелчком ремень лопнул, конец его шлепнул мерина по боку. Тот взбрыкнул и обиженно покосился на человека.
– Спокойно, одр! Ну вот, приехали. Снимай.
Трагерн помог другу снять с конька седло.
– И что теперь?
– Чинить, конечно. – Дик огляделся. – Должен же здесь быть какой-нибудь трактир… Нам надо остановиться и заняться торным ремеслом. Заодно и поедим.
– Вон там. – Серпиана, зрение у которой было острым, как у ястреба, махнула рукой вдоль дороги.
– Очень хорошо, – обрадовался Дик. – Идем.
Конька пришлось вести в поводу. Друид заявил было, что отлично умеет ездить и без седла, но не учел, что его новый меринок не привык к такому обращению. Когда хозяин попытался закинуть ногу ему на круп, животное взбрыкнуло и отскочило в сторону. Трагерн не удержался на ногах и шлепнулся в пыль. Повторять попытку он не стал и согласился идти пешком.
Путники добрались до постоялого двора. Это был небольшой глинобитный домик, крытый свежей соломой, еще не успевшей потемнеть от времени. Прячась в зарослях ежевики и винограда, он выглядел таким уютным, что пройти мимо него казалось невозможным. Хотелось подобраться поближе к накаленной солнцем серой стенке построечки, свернуться клубком и уснуть, если уж не хватает медяков заплатить за ужин и постой. У входа в трактир молодая женщина в зеленом платье развешивала мокрое белье. Она обернулась, тряхнув длинными черными косами из-под белого платка, и замахала рукой.
– Подходите, господа, – крикнула она на французском. – Здесь и ужин, и отдых, и если что не в порядке, мой хозяин поможет исправить.
И тут увидела Дика. Ее глаза расширились от изумления, и, уронив в пыль мокрую свежепостиранную камизу, она кинулась к нему. С визгом повисла на шее.
Ошеломленный, молодой рыцарь машинально приобнял ее за талию, потом заметил взгляд Серпианы и убрал руку. Чернокосая девушка в сбившемся на затылок платке подняла залитое слезами лицо, и он увидел в ее глазах настоящий восторг. Казалось, она любуется им, но не как возлюбленная, а как, может быть, мать, дождавшаяся сына из далеких стран, или пленница, увидевшая избавителя.
В следующий миг Герефорд подумал, что она ошиблась. Но выражение счастья было таким неподдельным, что у него просто не поднялась рука оттолкнуть ее. Молодой рыцарь осторожно обнял ее за талию и поставил на дорогу. Она не сопротивлялась.
Из дверей выглянул высокий молодой парень с куском полотна через плечо и широким поясом – должно быть, хозяин трактира и, наверное, муж порывистой итальянки (судя по ее платку, она и в самом деле замужем). Вспомнив о горячем нраве местных жителей, Дик отступил на шаг, потому что вовсе не желал спорить с каким-нибудь трактирщиком из-за женщины, которая к тому же совсем ему не нужна. Но парень и не подумал хватать колун и кидаться в драку. Он прислонился к притолоке и стал смотреть.
– Salve! Salve, francese! Salve, milite![14] – радостно кричала она, и Дик начал смутно о чем-то догадываться. Кажется, она и в самом деле знает его. И кажется, он ее тоже. Просто не помнит.
– Я не француз, – сказал он.
– Ну да, конечно, ты же воин короля Риккардо! – обрадовалась девица, ловко управляясь со словами французского языка. – Ты англичанин. Но английского я не знаю.
– Оно и понятно.
Дик все ломал голову, где же он ее видел. Лицо не казалось ему знакомым, а вот голос… повадки… и волосы…
А она, словно почувствовав его мучения, отступила на шаг и с улыбкой назвалась:
– Джиованна. Джиованна. Ты помнишь? Мы ехали из аббатства Святой Троицы. Ты вез меня в мою деревню почти с самого ложа короля Риккардо. – И прыснула. Казалось, то, что прежде вызывало у нее дрожь колен, бессильные слезы и желание броситься в омут, теперь стало лишь поводом для шуток.
А он вспомнил. Конечно, это же та самая девушка, которую приказал поймать и привести к себе его отец и король. Та самая, которую он пожалел, насыпал полную горсть золота и довез до дома, потому что сомневался, что она пешком доберется до родительского крова живой и невредимой. Он уже почти забыл это происшествие. А она, оказывается, помнит.
– Добро пожаловать, – твердила Джиованна. – Входите и будьте гостями. Ты должен посмотреть мое хозяйство, воин. Если бы не ты, у меня не было бы ни мужа, ни трактира. Входите, входите, не по жалеете. У нас лучшие колбасы в Калабрии. – И убежала в трактир. Видимо, готовить угощение.
– Где-то я это уже слышал, – пробормотал Трагерн, подтягивая своего меринка к коновязи. Он растерянно оглянулся на друга – такое радушное и настойчивое приглашение его даже испугало.
Дик заметил его взгляд и мотнул головой:
– Ну заводи коня. Мы же все равно собирались где-нибудь остановиться на отдых.
Полный сомнений и самых мрачных предположений, друид повел всех трех коней на конюшню. Арабский жеребец, принадлежащий Серпиане, немного нервничал. Он оглядывался и поджимал задние ноги. Но хозяйка впервые не обращала на него никакого внимания. Она холодно смотрела на Дика.
– Я вижу, ты ее знаешь.
– Знаком, – согласился он, медля у коновязи.
– Ты не хочешь говорить об этом? Мне не вставать между вами?
Молодой рыцарь с удивлением смотрел на свою возлюбленную. Ее губы дрожали, а во взгляде была такая ярость, какой он прежде никогда не видел, тем более у нее, мягкой и всегда сдержанной. Но пламя ее ярости соседствовало с таким холодом, что даже притронуться к ней было страшно.
– О чем ты говоришь? Джиованна, в конце концов, замужем.
– Это единственное, что тебя останавливает?
Он посмотрел на нее:
– Я думал, мои слова для тебя все-таки что-то значат. Я говорил, что люблю тебя. Впрочем, могу и повторить. Причин сомневаться во мне, кажется, у тебя нет никаких.
– Никаких причин? Эта замужняя женщина вешается тебе на шею!
– Итальянки очень импульсивны. У меня с ней ничего не было.
– Тогда почему?!
– Помнишь, как мы ехали с королем по Калабрии в Мессину? Близ Мелиды он приказал своим людям прихватить трех девиц. Джиованна была в их числе.
Ярость из взгляда Серпианы постепенно ушла, как огонек свечи, на который дули-дули и наконец задули. Губы ее все еще дрожали, но Дику показалось, что это происходит уже по другой причине, нежели раньше.
– Так вот что она имела в виду, говоря о ложе короля Ричарда? Странное у нее отношение к случившемуся. Со смехом…
– Тогда у нее было другое отношение.
– Так это ты способствовал возвращению ее веры в лучшее? – язвительно произнесла девушка. Казалось, она провоцирует его на грандиозную ссору.
Ему это надоело.
– Прекрати, – сказал он.
Она осеклась. Неизвестно, что было в его голосе такого, но она немедленно подчинилась, и не со злостью или раздражением. И то и другое ушло в один миг, словно по мановению руки мага. Осталось только смущение. В этот момент он видел ее насквозь: его возлюбленная мучилась сомнением – порвать с ним или нет, – и скандал мог облегчить ей выбор. Она жаждала хоть какого-нибудь выхода, неустойчивость ситуации была для нее тягостна.
Дик взял ее ладонь в свою и мягко поцеловал. В его поцелуе была только нежность, только восхищение и признание того, что она – первая и единственная, выше всех первых и единственных на свете. Серпиана зарделась.
– В ту ночь я вывел Джиованну из аббатства Святой Троицы и повез в деревню. У нас был очень короткий разговор. Я говорил ей, что случившееся – не повод ставить на себе крест, что удача еще повернется к ней лицом. Еще я дал ей денег. Золото. Не помню, сколько. Это все.
Девушка кивнула в знак того, что верит, и он заметил, что ее глаза стали еще больше от напитавшей их соленой влаги.
Из низенькой дверки трактира вынырнула Джиованна с огромным блюдом на ладони правой руки и со свернутым грубым покрывалом в левой. Она радушно улыбалась.
– Решили на солнышке остаться? И правильно. – Итальянка махнула тяжелым покрывалом. – Вон там, под виноградными лозами, будет очень даже уютно.
На утоптанную траву ложилась резная тень от листьев винограда, по крепко вкопанным шестам тянущегося к небу. Джиованна расстелила покрывало прямо на земле, ловко управляясь левой рукой, и аккуратно поставила поднос. Оплетенная соломкой фляга кьянти, стопка горячих лепешек, колбаски, жареные перцы и кружочки моркови, соленый овечий сыр, большой кусок пирога с эндивием, спелыми оливками и изюмом… Это был замечательный ужин. Улыбающаяся итальянка с поклоном подала Серпиане тонкостенный глиняный бокал, и та, растерявшись, взяла его.
– Попробуйте, – предложила итальянка. – Лучшее кьянти из того, что могут предложить в деревенских трактирах. Густое и сладкое. Попробуйте, синьора.
– Ана! – Из-за угла трактира вывернул Трагерн и замахал рукой. – Иди успокой своего жеребца!
– Что такое? – Девушка вскочила, едва не плеснув себе на юбку вином. – Он разносит конюшню?
– Пока нет. Но есть уже отказывается.
– Вот капризная скотина, – пробормотала Серпиана, сунула Дику свой бокал и побежала кормить жеребца, которого называла Адэурон.
Джиованна проводила ее взглядом и прыснула.
– Что ж за конек такой? – спросила она.
– Арабский, – объяснил Дик. – Породистый и в самом деле очень капризный.
– Это тот черный красавец с длинной гривой? Я сперва решила, что он твой.
– Я подарил его невесте.
– Она все еще твоя невеста? Ты так долго терпишь? – Итальянка залилась смехом. – Вас, французов, не поймешь.
– Я англичанин.
– Ах, да. Я помню.
– А ты, я вижу, пристроилась, как я и предполагал.
– Ты был прав. Нашелся и на меня охотник. – Она вновь рассмеялась. Похоже, в этот солнечный день у нее было не менее солнечное настроение. – Даже не один. Видел бы ты, как я выбирала. Когда сперва за меня посватался наш деревенский бортник, мать меня ругала: мол, выходи, пока зовут, кому ты, порченая, нужна.
– А что не пошла?
– Да он дерется больно. Его жена рассказывала. Ее в прошлом году на кладбище снесли.
– Да уж…
– Дело, конечно, житейское, но он мне не нравился… А потом, когда уже сразу трое посватались, мать по-другому заговорила. Сам знаешь, как бывает. Тут уж она стала носом вертеть и выбирать, мол, тот нехорош, этот нехорош. – Джиованна хохотала неудержимо. – Ты же понимаешь, в деревне вести быстро разносятся. Уже через пару дней все знали, сколько за мной приданого будет. Все твое золото, деньги большие.
– Ну-ну…
– А потом ко мне посватался Виченцо. Он славный… Я его спрашиваю: как же так, мол, ты, такой видный, красивый парень, возьмешь в жены порченую девицу? А он мне: ты ему, мол, на один раз досталась, а мне на всю жизнь, так кто в выигрыше? Я уж так смеялась…
– Ты и сейчас не умолкаешь, – подбодрил ее Дик. Поднял кубок. – За тебя и твою удачу.
– Да уж. Виченцо оказался парень с головой. На мое приданое купил эту таверну и привел ее в порядок. Заглянешь внутрь, увидишь.
– Так, значит, тебе попался неревнивый итальянец? Я думал, это невозможно.
– Ну уж… – Она опять засмеялась. – Он не то чтобы совсем неревнивый. Он спокойный.
– Наверное, это лучше всего. – Дик задумался. – Я очень рад за тебя. Должно же хоть кому-то в этом мире везти.
– А тебе – не везет? – Она лукаво наклонила головку и стала похожа на любопытную сойку.
– Мне? – Он ненадолго задумался. – Мне – везет. Но речь не обо мне. Ты слышала о судьбе короля Ричарда?
– Риккардо? Конечно. Кто же не слышал? По всей Италии идет молва о его пленении. А мы в трактире новости узнаем первыми.
– Возможно, ты слышала что-то такое, о чем не слышал я. Ты сможешь мне помочь?
– Я буду рада тебе помочь, воин. Кстати, ты ведь даже не назвал мне своего имени. Как тебя зовут?
– Ричард.
– Как твоего короля?
– Мать не знала, как меня назвать. Назвала в честь отца.
Джиованна, которой он так бездумно на ночной дороге от аббатства до маленькой калабрийской деревеньки по первому движению души рассказал свою историю, понимающе покивала.
– Да, конечно, понимаю. Если б я родила, тоже назвала бы Риккардо. Я рада буду тебе помочь. Рас скажу все, что знаю.
– Я хочу найти его, понимаешь?
– Понимаю.
– Я хочу его вытащить… Так о чем ты слышала?
– Я слышала, что короля взял в плен герцог Леопольдо из Австрии.
– В Вене, так?
– Ты уже что-то об этом слышал?
– Ну… Кое-что. Как с ним обошлись?
– Я слышала, герцог обошелся с ним почтительно, хоть и велел его запереть и сторожить лучшим воинам. Днем и ночью. Его поместили на самом верхнем этаже донжона. Там на окнах были решетки, но слуги едва не каждые полчаса проверяли, не подпилил ли он. Но яства подавались самые отборные. И даже служанок отправляли самых красивых. Самых сочных. Стражники только облизывались.
– А король?
– А король выбрал самого крепкого слугу и избил его. Слуга потом умер. Видно, государь пар выпускал. Впрочем, его тоже можно понять.
– Боже мой, откуда ты все это знаешь?
Джиованна таинственно улыбалась:
– Трактирные хозяйки всегда все знают… Ладно, у нас останавливался один из рыцарей австрийского герцога. Он ехал на Сицилию, к королю Танкреду, с каким-то тайным поручением.
– Продолжай.
– Вот… Ну а потом о пленении короля Риккардо узнал император, кесарь Германский. Он потребовал к себе герцога Австрийского, – а тот его вассал, ты помнишь, – и заявил, что лишь император может держать в заключении короля. Герцог сделал вид, что согласен с таким странным рассуждением, но при этом выговорил себе долю выкупа. Риккардо тогда перевезли из Вены па берега Рейна – название замка вот запамятовала; может, муж помнит. А потом император…
– Генрих?
– Он самый. Отправил королю Франции, Филиппо-Аугусто, письмо, в котором объявлял об этом.
– Думаю, Филиппу известие понравилось.
– Еще бы. Он все возится с нормандскими графствами, и ему очень надо, чтобы английский король там не появлялся. Филиппо предложил императору огромную сумму – ту же, которую император потребовал от матушки английского короля как выкуп, – если Риккардо передадут под его надзор. Сердце Дика екнуло.
– Генрих согласился?
– О, он созвал… consiglio…
– Совет? Сейм?
– О, сейм. Он созвал сейм. Обсуждение шло день и ночь. Император изложил основания – просьбы французского короля, обвинение Риккардо в убийстве маркиза де Монферра, обида, которую он нанес австрийскому герцогу, перемирие с сарацинами…
– Понимаю. Вспомнить можно было многое.
– И придумать тоже. И вот… riunione… reunione…[15] Да, собрание. Собрание решило, что Риккардо подлежит имперскому суду по возводимым на него обвинениям, но в выдаче королю Французскому отказали. Правда, Филиппо не растерялся. Получив отказ, он заявил, что больше не признаёт английского правителя своим вассалом, вызывает его на бой и объявляет ему войну. И даже нарочного отправил к пленнику, чтобы сообщил об этом.
– А он шутник…
– Почему же? – захохотала Джиованна. – Все сделал как надо. Но как бы там ни было, своего врага он не заполучил.
– Ну и слава богу!
Джиованна с любопытством смотрела на собеседника.
– Это так страшно?
– Если и есть кто-то, кто метает королю Филиппу жить в свое удовольствие и подгребать под себя Францию, то это только мой король. Ты понимаешь, живым он бы оттуда не вышел.
– Ты думаешь, будет лучше, если выйдет? Говорят, он уже разорил свою страну…
– Зато, как только его не станет, в Англии ко всему прочему начнется еще и хаос. Представляешь, что будет там твориться?
– Нет.
– И я не представляю. И не хочу. Так что лучше я его выручу.
– И правильно, – покладисто согласилась Джиованна. – Он тебя тогда пожалует. Не меньше, чем баронством.
– Он меня уже пожаловал графством.
– Ну так тем более! Сейчас, попытаюсь припомнить, что за замок… Эр… Ур… Дюр… Помню только, что заканчивается на «штайн».
– Названия всех знаменитых замков Германии заканчиваются на «штайн», – заявил Трагерн, подходя к расстеленному покрывалу и ловко укладываясь возле подноса. – Или «штейн»… Мне хоть немножко оставили?
– Чего? Кьянти?
– К черту кьянти! Пирога с эндивием! Всю жизнь мечтал попробовать неаполитанский пирог…
– Не чертыхайся.
– Виноват.
– Держи свой ломоть. Что там Ана? Она не заблудилась?
– Нет. Занята. Ублажает Адэурона. Тот кокетничает и ревнует. У арабов это бывает.
– Ты, я вижу, разбираешься в арабских скакунах?
– Немного. Я бывал в Арабистане Даже на верблюдах катался. На беговых.
– А какие они, верблюды? – Джиованна буквально вспыхнула любопытством.
– Здоровенные, вонючие, волосатые твари с горбами, – проворчал Дик, перебив Трагерна. – Уродливые, как черти, да еще и плюются.
– Не чертыхайся, – злорадно сказал друид.
– Виноват.
– Я слышала, на Востоке только на них и ездят.
– Не только на них, но верблюды в Сирии встречаются частенько. Целый караван таких ужасных тварей, представляешь? Вонь стоит, как в выгребной яме.
Джиованна прыснула.
– Это потому, что верблюдов никогда не моют, – объяснил улыбающийся друид. – Даже вычесывают редко. В пустыне пресная вода ценится на вес золота, тратить ее на таких огромных животных не возможно.
– А в море искупать?
– Нельзя по той же причине, что и коней. Как ты сможешь проследить, чтобы они не сделали ни глотка?
– Jiovanna, il caldalia![16] – Из дверей трактира выглянул хозяин, Виченцо, и его супруга, вскочив с покрывала, бросилась к нему. Видимо, проверять готовность похлебки.
Дик задумчиво отщипывал по кусочку от лепешки, запивал ароматный хлеб с салом отличным кьянти и обдумывал услышанное. Значит, его король в руках Генриха VI, на территории Германии, в каком-то из замков на Рейне. Впрочем, сведениям этим уже почти год, короля наверняка перевезли куда-нибудь еще. И придется искать его по всей Священной Римской империи.
Впрочем, для мага, наверное, это будет не так сложно. Раз – залез в голову какому-нибудь стражнику, два – увидел все, что тебе надо, три – отправился в путь. Главное – выбрать того, кто наверняка знает…
А может, залезть в голову самому императору? Эта мысль показалась Дику интересной. Он даже привстал с места, но тут же лег обратно. Неплохая мысль. Остановка лишь за тем, чтобы где-нибудь повстречаться с ним. И, кстати, выяснить, где именно император находится сейчас.
– Он в Риме, – сказал Виченцо, когда гость задал ему этот вопрос. – А потом, как говорят, намерен направиться в Геную. Впрочем, это только слухи.
– Но даже слухи бывают полезны, – завершил за него молодой рыцарь, понимая, что хозяину трактира проще соглашаться или не соглашаться с гостем, чем заставлять себя говорить на малознакомом французском языке. – По крайней мере, они дают направление.
– Che cosa e?[17]
– Direzione… Dare…[18]
– А… Да, конечно.
– Ну и что ты решил делать? – спросил друга Трагерн, когда хозяева трактира отправились готовить еду еще нескольким постояльцам, доковылявшим сюда к вечеру. Из дверей домика давно уже замечательно вкусно пахло похлебкой с овечьим сыром, и друид невольно облизывался, прислушиваясь, что там происходит внутри. Тем не менее он готов был внимать всему, что скажет ему Дик.
– Мы отправляемся в Рим.
– Что, в паломничество?
– Да, больше нам нечем заняться. Тем более что к Папе меня проводят со всеми почестями.
– Не остри. С чего это ты решил посетить оплот Католической церкви? Что, хочешь исповедаться и причаститься? Далхан нам вроде не угрожает.
– Не говори «гоп». Кроме того, я слышал, туда собирался заглянуть император. Вдруг застанем.
– Зачем тебе император? Ты что, решил его убить?
– Джон Друидович, если будешь и дальше высказывать такие идиотские предположения, лучше вообще молчи. Я хочу точно знать, где держат короля. У Генриха в голове, я уверен, окажется уйма полезной информации.
– И стоит добиваться встречи с императором, чтобы узнать такую ерунду? По всей Италии ходят слухи, мы наверняка и без того скоро станет известно, где держат такого знатного пленника.
– Не сомневаюсь, мы узнаем названия десятка мест, где его держат. Если не полусотни. Ты прекрасно знаешь цену всем этим слухам. А я должен знать точно.
Трагерн пожал плечами:
– Ты среди нас троих главный, решай.
Дик повернул голову и посмотрел на Серпиану. После дневной размолвки, чуть не закончившейся ссорой, она весь день промолчала, но не от обиды. Возможно, все так же решала непростой вопрос, желает она оставаться рядом с бывшим женихом или нет. Или думала о своем. Молодой рыцарь догадывался, о чем еще она может размышлять. Изумленные взгляды, которые Серпиана бросала на молодую итальянку, были красноречивы. Девушка не могла не вспомнить плен, который пережила сама, и не понимала, как по истечении всего одного года Джиованна, тоже познавшая унижение насилия, могла снова стать жизнерадостной. Счастье окружало итальянку зримым облаком, она то и дело ластилась к своему неразговорчивому, философски спокойному мужу, и сияние любви делало ее очень красивой женщиной, хотя внешность Джиованны была, в общем-то, самой обычной.
Герефорд осторожно взял руку Серпианы в свою большую грубую ладонь и слегка сжал, стараясь быть нежным.
– А ты что думаешь об этом?
– Я думаю, – ответила она, с трудом отвлекаясь от своих мыслей, – что так или иначе, но мы без особого труда узнаем местонахождение короля. Надо только не стоять на месте и ловить свежие слухи. Рим в качестве направления подходит не хуже, чем любой другой город.
– Я в меньшинстве. – Трагерн развел руками. – Значит, на Рим.
Глава 7
Италия была удивительной страной. Земля несла на себе бремя прежней великой истории. То и дело попадались окруженные тополями старые патрицианские виллы, когда-то отделанные мрамором, а теперь обветшавшие, превращенные в винодельни или отведенные под жилье работникам полей. Некоторые были отремонтированы, и там жила знать. Но италийские князья, постоянно воевавшие друг с другом, все-таки предпочитали замки, а тех, что соглашались тратиться еще и на эту старину, находилось немного. То и дело в зарослях плюща или травы показывался обломок колонны или кусок расколотой статуи. Чаще всего обработанный камень растаскивали крестьяне, в хозяйстве которых именно таких кусков и не хватало, и нередко в хижинах подпирающим стену камнем служил какой-нибудь языческий алтарь.