Страница:
Василий Прончищев был назначен в Великую Северную экспедицию в январе 1733 года вместе с выпускниками Навигацкой школы – Дмитрием Овцыным и Дмитрием Лаптевым. Сведений о его флотской службе сохранилось не много. Лишь «Реестр Академии гардемаринов и школьников», с которым мне, тогда еще курсанту Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола, активно изучавшему историю флота России на кафедре истории ВМФ, удалось познакомиться в Ленинградском Центральном военно-морском архиве, позволил найти эти скупые данные.
Родоначальником Прончищевых стал Иван Васильевич Прончищев, выехавший из Польши в Москву на службу к великому князю Ивану III. За службу в 1488 году он был пожалован вотчиной в Тарусском уезде Калужской губернии. Среди Прончищевых потомков – много служивых дворян Московской Руси, воевод, стольников, стряпчих, в том числе и служивших в Посольском приказе.
Отец будущего мореплавателя, Василий Парфентьевич, участвовал в Крымских походах 1687–1689 годов, после которых он был назначен усть-янским ротмистром.
Самым младшим из 5 его сыновей стал Василий, который родился в 1702 году в селе Богимово (по другим данным – Торбеево), сегодня Ферзиковского района Калужской области. Василию и его брату Михаилу суждено было стать первыми военными моряками в роду Прончищевых. А Василию – еще и попасть в те места, где служил их отец.
В 1715 году Василий и Михаил Прончищевы вместе с Семеном Челюскиным прибыли для учебы в вышеназванную академию.
После окончания учебы Василий участвовал в Персидском походе Петра I в 1722 году, а затем более 10 лет служил на кораблях Балтийского флота. В связи с назначением в экспедицию Прончищев был «написан» из штурманов в лейтенанты.
В начале января 1735 года в Якутске были заложены бот «Иркутск» (командир лейтенант Петр Лассиниус) и дубель-шлюпка «Якутск», которую принял под свое командование лейтенант Василий Прончищев. Их спустили на воду 23 мая. В экспедицию на «Якутске» собрались: его постоянная спутница и жена Мария (в действительности – Татьяна) Прончищева, подштурман Семен Челюскин, геодезист Никифор Чекин и еще 40 человек. Среди них, особенно выделялся Семен Челюскин – опытный моряк. Прекрасный штурман, пытливый исследователь. Еще в феврале 1728 года Челюскин был определен в подштурмана, а спустя пять лет – в штурмана. Его глубокие познания в морском деле стали одной из причин назначения Челюскина в Великую Северную экспедицию. С первых же дней Семен Челюскин стал ближайшим помощником Василия Прончищева.
«Якутск» благополучно спустился по Лене и 2 августа достиг острова Столб, от которого начинается Ленская дельта. Этот остров – одна из достопримечательностей речной дельты, которая занимает обширное пространство у южного берега моря Лаптевых между Оленекским заливом и бухтой Тикси. Остров Столб – это единственный среди прочих речных островов – скала высотой до 100 метров. Остальные – это низкие острова, созданные природой из песчаных наносов, замерзающих во время полярной зимы, а летом – под воздействием теплых речных вод, тающих и соответственно меняющих свое местоположение. Отсюда на восток, север и запад расходятся Ленские протоки. Есть версия, что именно на острове Столб и была создана в годы Второй мировой войны тайная база нацистов.
Прончищеву выгоднее всего было пройти Крестяцкой протокой, которая вела на запад, но поиски фарватера в ней из-за спада воды не увенчались успехом; поэтому он решил вести дубель-шлюпку Быковской протокой на юго-восток.
17 августа 1735 года экспедиция Прончищева вышла через Быковскую протоку и направилась морем на запад. Море было совершенно чистым. Через три недели дубель-шлюпка дошла до устья реки Оленек, где, из-за наступивших морозов, было решено зазимовать. Сначала путешественники занялись исследованием фарватера реки Оленек, прохода через бар, а затем втянулись в речку, поскольку, по словам Беринга, «за поздним временем и от великих морозов далее следовать было неможно». В устье реки в то время уже находилось русское селение, где жило 12 семей промышленников. Неподалеку – селения чукчей и тунгусов. С подходом «Якутска» селяне убежали в ближайшую лесную чащу, и лишь через некоторое время вернулись в свои дома. Как понял Прончищев, они испугались нападения чужаков. Поэтому оба зимовочных дома он стал строить в стороне от селения.
11‑месячная зимовка прошла успешно, если не считать, что часть путешественников заболела цинготной болезнью. Отношения с местным населением установились дружескими с самого начала. Прослышав о приезжих и желая посмотреть на них, к устью Оленека приезжали эвенки и якуты. Прончищев старательно собирал у них сведения о прибрежной полосе, о населении, об ископаемых. Приезжие охотно отвечали на расспросы лейтенанта: в частности, рассказали Прончищеву о руде на реке Анабаре. Зима прошла благополучно, но весною несколько зимовщиков, в том числе и сам Прончищев, заболели цингой.
В тот год Оленекский залив вскрылся ото льда в обычное время – в июне, однако сплошной лед оставался у берегов еще два месяца. Только 3 августа 1736 года льды отступили от устья реки и позволили «Якутску» направиться к Анабаре. Плавание протекало без затруднений. Но за Анабарой встретились льды, среди которых мореплаватели пробирались «с величайшей опасностью». 18 августа «Якутск» достиг залива Фаддея, сплошь покрытого гладким льдом. Далее на западе, за входом в залив, виднелся тянущийся на север берег; в том же направлении поворачивал и край припая, заполнившего все пространство до островов Самуила (ныне острова Комсомольской Правды). Прончищев повел судно на север вдоль кромки льда. Залив Фаддея поразил путешественников резким контрастом низменного галечного берега и высоких гор хребта Бырранга на горизонте. А также – многочисленными стадами моржей и белух, мирно плававших вблизи берегов.
Севернее залива Фаддея глубоко в сушу вдавались еще два залива Симса и Терезы Клавенесс. Любопытно, но, если бы льды допустили дубель-шлюпку к берегу, то такой внимательный и даже дотошный исследователь, как Василий Прончищев, уже тогда сумел бы отыскать следы неизвестных мореходов, погибших на берегу залива Симса, о которых выше вы уже прочитали. А может, они не остались бы безымянными, ведь тогда еще были живы их дети и внуки.
Лишь через три недели отряд Прончищева достиг устья Хатангской губы, на левом берегу которой было обнаружено русское зимовье, где не удалось найти ни одного жителя, хотя в избе лежал еще свежий хлеб, а на улице бродили собаки.
Утром 19 августа «Якутск» поравнялся с островами Самуила. От них далеко в море тянулась полоса невзломанного неподвижного льда. Идя вдоль ледовой кромки, судно крайне медленно двигалось на северо-восток. Стоял густой туман. Многократно бросали лот, но он не доставал дна даже при полностью вытравленном лотлине в 120 сажен длиной. Когда туман стал рассеиваться, взорам русских мореходов предстала безрадостная картина. Повсюду море было покрыто льдом; со стороны берега, остававшегося невидимым, лед оставался неподвижным, а со стороны моря было ясно видно медленное движение громадных льдин. Зарядами пошел снег. На грот– и фок-мачтах появились первые признаки оледенения, а через пару дней судно Прончищева стало походить на белую причудливую птицу, покрытую льдом.
Продолжая плавание на север, «Якутск» предположительно пришел в восточную часть будущего пролива Вилькицкого. Здесь он встретил тяжелые морские льды, по замечанию Прончищева – «самые глухие льды, которым и конца видеть не могли». Они не только накрепко закрыли проход на запад и совсем окружили судно, вода казалась густой. Около полуночи дубель-шлюпку сжало льдом, и она остановилась. В каюте больного Прончищева, который уже не поднимался с постели, собрался совет офицеров. Было решено возвращаться назад и искать подходящее место для зимовки.
Только к исходу дня «Якутску» удалось выбраться из ледовой ловушки. Шли на веслах, поскольку из-за штиля парус безжизненно болтался. Пришла угроза вмерзнуть в лед среди моря: не имея дров и с малым запасом провизии. Лед, словно острый нож, постоянно резал форштевень и обшивку судна.
Однако судьба сжалилась над русскими моряками: на следующий день сорвался свежий ветер. Паруса наполнились. Спустя 4 дня изможденные русские моряки вернулись к Хатангской губе, но встать здесь на зимовку не решились, так как на берегах не было плавника, а в пустынных скалах – хоть какого-нибудь жилья. Пришлось возвращаться к реке Оленек. Силы путешественников были на исходе. 29 августа 1736 года скончался руководитель экспедиции лейтенант Василий Прончищев. Вслед за ним умерла и тяжело болевшая его супруга. Их похоронили в одной могиле на высоком берегу мыса Тумуль (в устье реки Оленек), над этой могилой установили высокий деревянный крест, как скромный памятник подвигу семьи путешественников, которых не смогла разлучить даже смерть.
После смерти Прончищева Ленский отряд возглавил подштурман, а затем – и штурман Семен Челюскин, которому пришлось торопиться, ведь остальных членов экипажа начала косить неведомая болезнь. Однако только следующим летом немногим из них удалось вернуться в Якутск.
Широта конечного пункта, достигнутого «Якутском», в различных источниках указывается по-разному: в одних 77 градусов 25 минут, в других – 77 градусов 29 минут. Обе цифры в своих рапортах указал Челюскин после возвращения из экспедиции.
Сличение приводимых в рапортах Прончищева и Челюскина широт, указанных для известных сегодня пунктов, показывает, что оба штурмана систематически определяли широты на 20–25 минут меньше истинных. Причиной тому, несомненно, стало несовершенство существовавших тогда навигационных инструментов. Поэтому можно предположить, что истинная широта, которую достигла экспедиция Прончищева, на самом деле была равна 77 градусов 45 минут – 77 градусов 55 минут. В пользу того же говорит и информации о нехватке 120‑саженного лотлиня, который бросали «обрасопя парусы». К востоку от мыса Челюскина такие глубины имеются только севернее широты 77 градусов 35 минут.
В 1822 году отдельный отряд из экспедиции лейтенанта П. Анжу, которым командовал штурманский помощник П. Ильин, посетил зимовье Прончищева. Вот как он записал об этом в своем рапорте:
«У самого взморья лежат развалины шести деревянных домов. Подле две бани, несколько амбаров и других хозяйственных заведений. Далее к югу кладбище из нескольких братских ям, многие гробы наруже и открыты; другие хоть и были закладены камнями, но камни разворочены, кругом валяются кости и черепы». После короткого наведения порядка и уборки могил русские исследователи покинули печальное зимовье. Вновь его отыскали только через сто лет, на этот раз уже советские гидрографы. В память о посещении они поставили новый крест и прибили к нему несколько досок с надписью: «Памяти славного Прончищева и его жены Марии… Ленск. Гидрограф. Эксп. 1921 г.».
Как уже упоминалось выше, верной спутницей Василия Прончищева в походе стала его молодая супруга. Для истории долгое время она оставалась Марией Прончищевой, а в действительности была – Татьяной Прончищевой. Так как исследование этого исторического конфуза выходит за рамки данной книги, то расскажу о том коротко. Тем же, кто заинтересуется данной темой, настоятельно рекомендую обратиться к интереснейшему исследованию В. Богданова, которое было опубликовано в 1989 году в сборнике «Полярный круг» и содержало историю биографических сведений о первой русской полярнице. Итак, присоединимся к исправлению исторической ошибки, тем более что Б. Богданову удалось отыскать подлинник челобитной матери Татьяны Кондыревой (будущей Прончищевой), которая гласила:
«В нынешнем, 1733 году мая 20 дня мать ее вдова Василиса Петровна да брат родной Федор Федоров сын Кондыревы по ее воли выдали ее замуж морскаго флоту лейтенанта за Василья Васильева сына Прончищева…» Итак, верной спутницей бесстрашного моряка была Татьяна. Надеюсь историческая «точка» здесь поставлена.
Одними из пионеров плаваний в Восточно‑Сибирское море и освоения Севморпути стали устюжские купцы Никита Шалауров и Иван Бахов. Они замыслили весьма важную экспедицию, которая должна была предпринять плавание из устья Лены к берегам Чукотки и Камчатки. Их замысел был поддержан сибирским губернатором В. Мятлевым, который поручил путешественникам во время плавания вокруг Чукотского Носа к Камчатке «как вперед так и обратно» вести обстоятельную поденную записку, в которую заносить «положение мест, глубину воды, время и погоды, штормы и вихри и прочее все приключаемое, а паче всего Чукотский Нос окуратно описать, также буди в том пути где присмотрят такие примечания достойные куриозные камни, руды и прочие диковинные вещи и того без описания не оставлять и с того брать с собою для пробы». Намерение устюжан было также одобрено правительствующим Сенатом.
Известно, что в первое плавание устюжские купцы отправились из Якутска 12 сентября 1757 года и успели достигнуть только устья Вилюя, где, «будучи за заморозом и оказавшимся по Лене, крупным льдом далее уже стало плыть невозможно». Зимовка прошла благополучно, весной Шалауров и Бахов отправились в новое плавание.
10 июня 1758 года они достигли Быковского мыса в устье Лены. Здесь путешественники зазимовали во второй раз. Во время зимовки случился пожар, во время которого «приключился немалый вред судну и убыток, котлы и блоки и многие судовые снасти пригорели немалое разорение и остановка последовала». Только 12 августа 1759 года русские мореходы покинули устье Лены. Из-за позднего времени пришлось, «не дошед Яны-реки, протоки Ильина Шара и судном в берег льдом вломились». Путешественники перебрались на берег, где выстроили зимовье. Шалауров решил ехать в Нижнеколымск, где надеялся осмотреть бот «Иркутск», оставленный экспедицией Дмитрия Лаптева, надеясь его починить и предпринять плавание на Камчатку.
На обратном пути из Нижнеколымска Никиту Шалаурова застигла весна «и с великой нуждою и немалой остановкой едва доехал до Индигирки-реки, до жила Русского устья». Здесь Шалаурову пришлось из-за бездорожья задержаться до осени. Только в ноябре 1760 года он отправился в Устьянское зимовье. Добравшись до корабля, Шалауров узнал, что его спутник Иван Бахов ушел с частью команды в Якутск.
На выстроенном на Лене небольшом судне «Вера, Надежда, Любовь» с командой из ссыльных и беглых солдат 29 июня 1761 года Шалауров вышел в море, но из-за тяжелого состояния льдов дошел только до устья реки Яны, где к нему присоединился Бахов. При очередной попытке выйти в море ледовая обстановка позволила достичь устья реки Колымы, где из-за позднего времени года зазимовали. Во время зимовки, в начале 1762 года, от цинги скончался Иван Бахов, который был постоянным соплавателем Шалаурова в колымских походах.
Летом 1762 года Шалауров на своем судне продолжал плавание на восток. С трудом русские путешественники пробились до Большого Баранова Камня, где простояли более трех недель в ожидании, когда откроется море. 16 августа 1762 года на берегу моряки поставили животворящий крест в память о пребывании здесь русской экспедиции и двинулись дальше. Через три дня открыли мыс Песчаный, за которым лежала Чаунская губа с островом Айон. Но у мыса Шелагского вследствие неблагоприятных условий погоды им пришлось повернуть обратно. На обратном пути Шалауров обследовал Чаунскую губу, до того еще не посещаемую ни одним кораблем.
«От Колымы, – писал Никита Шалауров об этом плавании, – до объявленного Шелагского Носу, что дальше к востоку шел, то море глубже находил, и вода, что далее ж, то солонее становилась, а у Шелагского Носу оказалась настоящая морская горькая и соленая».
По возвращению в Нижнеколымск, а затем – в Якутск, он уже не встретил понимания в своих устремлениях. Ему пришлось направиться в Тобольск. А затем с благоволения сибирского губернатора Федора Соймонова, одновременно известного русского гидрографа и географа, оннаправился в Москву.
Сенат поддержал Никиту Шалаурова, поручив ему в новом плавании следовать из Колымы к Чукотскому Носу. В инструкции снова подчеркивалось: «и в том пути от Шелагского до Чукотского Носу положение берега и грунта и паче реки… осмотреть и описать».
Летом 1764 года Шалауров опять вышел из устья Колымы в море, но на этот раз не вернулся: судно его было раздавлено льдами и сам он со всей командой погиб. Обстоятельства гибели этой экспедиции несколько столетий были неизвестны. Хотя самые первые сведения о страшной находке – холщовой палатке, полной мертвыми людьми, вблизи устья реки Веркуне – были услышаны капитаном Тимофеем Шмалевым среди «носовых чукчей» и доложены командиру Анадырского острога Я. Пересыпкину. К этим показаниям Шмалев сделал добавление: «Слых носился чрез верноподданных коряк, что Шалауров с работными людьми вышел на берег, то чукчи пришли к ним под видом ласковости и якобы из усердия в приветствии, и тем русским людям принесли для пищи ягод называемой морошкой, коей они от начавшейся цинги вскоре все есть стали, а как де в оне ягоды те чукчи намешали лютика ядовитой соку, то сделалось к великому вреду и явной гибели, отчего они вдруг все заболели и в кратком времени померли, а оставшихся больных прибили».
Еще одним следом в судьбе пропавшей экспедиции стал рассказ) чаунских чукчей капитан-поручику Иосифу Биллингсу. В 1792 году, за несколько лет до того нашли «палатку, покрытую парусами, и в ней много человеческих трупов, съеденных песцами». В 1823 году остатки этого же зимовья, занесенные землей и снегом, обнаружил Федор Матюшкин. Она находились к востоку от устья реки Веркона, в месте, носящем на советских навигационных картах название «Шалаурова изба», возможно, это и был последний лагерь Шалаурова, где погибла команда «Веры, Надежды, Любви» под командой устюжского морехода Никиты Шалаурова.
Перед уходом в последнее плавание он отправил в Сенат карту Северного берега России от Лены до мыса Шелагского, которая была составлена на основе его прежних путешествий и которая, по словам руководителя Сибирской научной экспедиции контр-адмирала Фердинанда П. Врангеля, «восхищала геодезической верностью, делающей честь сочинителю».
Первым, кто в 1895 году увидел могилу людей кормщика Якова Чиракина, стал англичанин Пирсон. Он посетил Белушью губу и нашел здесь развалины избы штурмана Федора Розмыслова и разрытую медведями могилу, а вернее, гроб, с переломанным человеческим скелетом. Рядом лежала обломанная доска, на которой было написано «Лета… 835… на месте… погребен Яков Яковлев Чиракин». Англичане поправили могилу и установили над ней памятную доску. Позднее эту могилу посетил и зарисовал русский художник А. Борисов.
В начале 1760‑х годов архангельский вице-губернатор Егор Головцын, человек широкообразованный, от имени состоятельных купцов обратился в Адмиралтейств-коллегию с просьбой снарядить на Новую Землю экспедицию. В объяснение своего обращения он сослался на новое открытие шуерецкого кормщика Якова Чиракина, который на коче купца Антона Бармина совершил несколько плаваний к Новой Земле, а однажды даже прошел «сквозь всю Землю». И в 1767 году он рассказал, что годом раньше, промышляя у Новой Земли зверя, «одним небольшим проливом в малом извозном карбасу оную Новую Землю проходил поперек насквозь на другое, называемое Карское море». Хотя поморы неоднократно ходили к этому архипелагу, но немногие из них знали о существовании пролива Маточкин Шар. Чиракин же впервые провел его глазомерную съемку и составил описание этого пролива. Однако Адмиралтейств-коллегия не спешила рассмотреть предложение Головцына.
Дело грозило не только затянуться до зимы, но и закончиться пустой отпиской. И вице-губернатор Головцын обратился прямо к императрице Екатерине II: последовал быстрый ответ. Адмиралтейств-коллегии было приказано немедленно отправить в Маточкин Шар штурмана и несколько матросов из состава флота. Чтобы ускорить отправку экспедиции, купец Антон Бармин взялся снабдить ее продовольствие и всем самым необходимым. Он же подготовил коч, кормщиком которого был Яков Чиракин и выделил в его распоряжение 9 работников-поморов, ранее ходивших на Новую Землю. И подобное желание было неслучайно. Купец Бармин очень хотел послать на острова рудознатцев, чтобы найти здесь серебро. Самостоятельная отправка купцом собственной экспедиции могла бы вызвать неудовольствие по меньшей мере у архангельского губернатора, а вот добровольная помощь государственной экспедиции сулила значительную выгоду. И – получилось!
Получив приказание Адмиралтейств-коллегии, архангельский вице-губернатор поручил возглавить поход хорошо знающему гидрографическое и картосоставительное дело штурману Федору Розмыслову. В помощь ему были выделены подштурман Губин, корщик Чиракин и 2 матроса. И 10 июля 1768 года экспедиционная кочмара (небольшое трехмачтовое парусное судно) вышла из Архангельска в открытое море.
Розмыслов должен был действовать «в интересах Российской коммерции…» и «… для открытия водяного хода с Тобольским городом». В инструкции, данной Розмыслову, предполагалось «осмотреть в тонкости, нет ли на Новой Земле каких руд и минералов, хрусталя и оных каких курьезных вещей, соляных озер и тому подобного, и каких особливых ключей и вод, жемчужных раковин, и какие звери и птицы и в тамошних водах морские животные водятся, деревья и травы отменные и неординарные и тому подобных всякого рода любопытства достойных вещей и произращений натуральных».
Затем он должен был идти вдоль северо-восточных берегов Новой Земли и собирать данные, «…нельзя ли от тех широт, до которых он может дойти, воспринять путь в Северную Америку». Вот какие грандиозные планы было поручено выполнить команде небольшой парусной кочмары.
Руководителем экспедиции стал штурман-поручик Федор Розмыслов. В 1744–1766 годы на кораблях Балтийского флота он совершил 4 перехода из Кронштадта в Архангельск и обратно. Кормщик Яков Чиракин, родился в семье кемского крестьянина, но уже в молодые годы много раз плавал на промыслы к Новой Земле и не менее 10 раз там зимовал. В 1767 году Чиракин совершил первое известное нам плавание через Маточкин Шар в Карское море и дал общее описание этого пролива. Одновременно он составил его схематическую карту. Новая экспедиция не заладилась с самого начала.
Уже на пути к Новой Земле судно попало в сильнейший шторм, и в его корпус стала поступать забортная вода. Не покладая рук, и днем и ночью моряки поочередно откачивали воду. Несмотря на все трудности, 25 августа экспедиция Розмыслова все же достигла западных берегов Новой Земли, а к восточным берегам вышла только 10 сентября. Так как это была первая научная экспедиция, то вполне закономерно, что Розмыслов делал одно открытие за другим. Он с огромным интересом рассматривал находки, свидетельствовавшие о посещениях архипелага поморами. На острове Бритвин он нашел старинный русский крест, а в Маточкином Шаре – промысловую избу, которую решил разобрать и перевезти к месту будущей стоянки. С помощью Якова Чиракина Розмыслов установил значительную ошибку в местоположении мыса Гусиный Нос, устранил расхождения в местоположении соседних географических объектов и выполнил первую в истории исследований инструментальную опись берегов пролива Маточкин Шар. Пройдя через пролив, разделяющий Новую Землю на две части, экспедиция вышла в Карское море, но из-за встреченных льдов далеко уйти не смогла и вернулась на зимовку. Здесь, на Дровяном Носу, недалеко от восточного выхода в Карское море, был высажен подштурман Губин с 6 поморами, которые на мысу соорудили небольшую избушку, начали заготовку продовольствия к приходу зимы, а затем приступили к ремонту кочмары.
С остальными Розмыслов и Чиракин перешли на берег Тюленьего залива (Белужья губа) и поставили здесь промысловую избу, доставленную от западного входа в Маточкин Шар. Сразу же уточним, что не стоит ее смешивать с Белушьей губой, которая находилась на юго-западе Новой Земли.
От сильных морозов и сырого воздуха страдали и болели все члены экспедиции, как на Дровяном мысу, так и в бухте Тюленьей.
Первым 28 ноября 1768 года умер Яков Чиракин. Сделанный наспех гроб был опущен в неглубокую могилу, которая, в свою очередь, была обложена каменными плитами. Вслед за Чиракиным зимой и весной цинга погубила еще 7 зимовщиков, то есть более половины экипажа кочмары. Кроме того, 31 января один из работников, живших на Дровяном мысу, увидя на северном берегу стадо оленей, решил поохотиться на них. Неожиданно поднялся сильнейший ветер и «наш определенный к смерти промышленник через сутки уже назад не возвратился, отчего и положили считать его в числе мертвых без погребения».
Родоначальником Прончищевых стал Иван Васильевич Прончищев, выехавший из Польши в Москву на службу к великому князю Ивану III. За службу в 1488 году он был пожалован вотчиной в Тарусском уезде Калужской губернии. Среди Прончищевых потомков – много служивых дворян Московской Руси, воевод, стольников, стряпчих, в том числе и служивших в Посольском приказе.
Отец будущего мореплавателя, Василий Парфентьевич, участвовал в Крымских походах 1687–1689 годов, после которых он был назначен усть-янским ротмистром.
Самым младшим из 5 его сыновей стал Василий, который родился в 1702 году в селе Богимово (по другим данным – Торбеево), сегодня Ферзиковского района Калужской области. Василию и его брату Михаилу суждено было стать первыми военными моряками в роду Прончищевых. А Василию – еще и попасть в те места, где служил их отец.
В 1715 году Василий и Михаил Прончищевы вместе с Семеном Челюскиным прибыли для учебы в вышеназванную академию.
После окончания учебы Василий участвовал в Персидском походе Петра I в 1722 году, а затем более 10 лет служил на кораблях Балтийского флота. В связи с назначением в экспедицию Прончищев был «написан» из штурманов в лейтенанты.
В начале января 1735 года в Якутске были заложены бот «Иркутск» (командир лейтенант Петр Лассиниус) и дубель-шлюпка «Якутск», которую принял под свое командование лейтенант Василий Прончищев. Их спустили на воду 23 мая. В экспедицию на «Якутске» собрались: его постоянная спутница и жена Мария (в действительности – Татьяна) Прончищева, подштурман Семен Челюскин, геодезист Никифор Чекин и еще 40 человек. Среди них, особенно выделялся Семен Челюскин – опытный моряк. Прекрасный штурман, пытливый исследователь. Еще в феврале 1728 года Челюскин был определен в подштурмана, а спустя пять лет – в штурмана. Его глубокие познания в морском деле стали одной из причин назначения Челюскина в Великую Северную экспедицию. С первых же дней Семен Челюскин стал ближайшим помощником Василия Прончищева.
«Якутск» благополучно спустился по Лене и 2 августа достиг острова Столб, от которого начинается Ленская дельта. Этот остров – одна из достопримечательностей речной дельты, которая занимает обширное пространство у южного берега моря Лаптевых между Оленекским заливом и бухтой Тикси. Остров Столб – это единственный среди прочих речных островов – скала высотой до 100 метров. Остальные – это низкие острова, созданные природой из песчаных наносов, замерзающих во время полярной зимы, а летом – под воздействием теплых речных вод, тающих и соответственно меняющих свое местоположение. Отсюда на восток, север и запад расходятся Ленские протоки. Есть версия, что именно на острове Столб и была создана в годы Второй мировой войны тайная база нацистов.
Прончищеву выгоднее всего было пройти Крестяцкой протокой, которая вела на запад, но поиски фарватера в ней из-за спада воды не увенчались успехом; поэтому он решил вести дубель-шлюпку Быковской протокой на юго-восток.
17 августа 1735 года экспедиция Прончищева вышла через Быковскую протоку и направилась морем на запад. Море было совершенно чистым. Через три недели дубель-шлюпка дошла до устья реки Оленек, где, из-за наступивших морозов, было решено зазимовать. Сначала путешественники занялись исследованием фарватера реки Оленек, прохода через бар, а затем втянулись в речку, поскольку, по словам Беринга, «за поздним временем и от великих морозов далее следовать было неможно». В устье реки в то время уже находилось русское селение, где жило 12 семей промышленников. Неподалеку – селения чукчей и тунгусов. С подходом «Якутска» селяне убежали в ближайшую лесную чащу, и лишь через некоторое время вернулись в свои дома. Как понял Прончищев, они испугались нападения чужаков. Поэтому оба зимовочных дома он стал строить в стороне от селения.
11‑месячная зимовка прошла успешно, если не считать, что часть путешественников заболела цинготной болезнью. Отношения с местным населением установились дружескими с самого начала. Прослышав о приезжих и желая посмотреть на них, к устью Оленека приезжали эвенки и якуты. Прончищев старательно собирал у них сведения о прибрежной полосе, о населении, об ископаемых. Приезжие охотно отвечали на расспросы лейтенанта: в частности, рассказали Прончищеву о руде на реке Анабаре. Зима прошла благополучно, но весною несколько зимовщиков, в том числе и сам Прончищев, заболели цингой.
В тот год Оленекский залив вскрылся ото льда в обычное время – в июне, однако сплошной лед оставался у берегов еще два месяца. Только 3 августа 1736 года льды отступили от устья реки и позволили «Якутску» направиться к Анабаре. Плавание протекало без затруднений. Но за Анабарой встретились льды, среди которых мореплаватели пробирались «с величайшей опасностью». 18 августа «Якутск» достиг залива Фаддея, сплошь покрытого гладким льдом. Далее на западе, за входом в залив, виднелся тянущийся на север берег; в том же направлении поворачивал и край припая, заполнившего все пространство до островов Самуила (ныне острова Комсомольской Правды). Прончищев повел судно на север вдоль кромки льда. Залив Фаддея поразил путешественников резким контрастом низменного галечного берега и высоких гор хребта Бырранга на горизонте. А также – многочисленными стадами моржей и белух, мирно плававших вблизи берегов.
Севернее залива Фаддея глубоко в сушу вдавались еще два залива Симса и Терезы Клавенесс. Любопытно, но, если бы льды допустили дубель-шлюпку к берегу, то такой внимательный и даже дотошный исследователь, как Василий Прончищев, уже тогда сумел бы отыскать следы неизвестных мореходов, погибших на берегу залива Симса, о которых выше вы уже прочитали. А может, они не остались бы безымянными, ведь тогда еще были живы их дети и внуки.
Лишь через три недели отряд Прончищева достиг устья Хатангской губы, на левом берегу которой было обнаружено русское зимовье, где не удалось найти ни одного жителя, хотя в избе лежал еще свежий хлеб, а на улице бродили собаки.
Утром 19 августа «Якутск» поравнялся с островами Самуила. От них далеко в море тянулась полоса невзломанного неподвижного льда. Идя вдоль ледовой кромки, судно крайне медленно двигалось на северо-восток. Стоял густой туман. Многократно бросали лот, но он не доставал дна даже при полностью вытравленном лотлине в 120 сажен длиной. Когда туман стал рассеиваться, взорам русских мореходов предстала безрадостная картина. Повсюду море было покрыто льдом; со стороны берега, остававшегося невидимым, лед оставался неподвижным, а со стороны моря было ясно видно медленное движение громадных льдин. Зарядами пошел снег. На грот– и фок-мачтах появились первые признаки оледенения, а через пару дней судно Прончищева стало походить на белую причудливую птицу, покрытую льдом.
Продолжая плавание на север, «Якутск» предположительно пришел в восточную часть будущего пролива Вилькицкого. Здесь он встретил тяжелые морские льды, по замечанию Прончищева – «самые глухие льды, которым и конца видеть не могли». Они не только накрепко закрыли проход на запад и совсем окружили судно, вода казалась густой. Около полуночи дубель-шлюпку сжало льдом, и она остановилась. В каюте больного Прончищева, который уже не поднимался с постели, собрался совет офицеров. Было решено возвращаться назад и искать подходящее место для зимовки.
Только к исходу дня «Якутску» удалось выбраться из ледовой ловушки. Шли на веслах, поскольку из-за штиля парус безжизненно болтался. Пришла угроза вмерзнуть в лед среди моря: не имея дров и с малым запасом провизии. Лед, словно острый нож, постоянно резал форштевень и обшивку судна.
Однако судьба сжалилась над русскими моряками: на следующий день сорвался свежий ветер. Паруса наполнились. Спустя 4 дня изможденные русские моряки вернулись к Хатангской губе, но встать здесь на зимовку не решились, так как на берегах не было плавника, а в пустынных скалах – хоть какого-нибудь жилья. Пришлось возвращаться к реке Оленек. Силы путешественников были на исходе. 29 августа 1736 года скончался руководитель экспедиции лейтенант Василий Прончищев. Вслед за ним умерла и тяжело болевшая его супруга. Их похоронили в одной могиле на высоком берегу мыса Тумуль (в устье реки Оленек), над этой могилой установили высокий деревянный крест, как скромный памятник подвигу семьи путешественников, которых не смогла разлучить даже смерть.
После смерти Прончищева Ленский отряд возглавил подштурман, а затем – и штурман Семен Челюскин, которому пришлось торопиться, ведь остальных членов экипажа начала косить неведомая болезнь. Однако только следующим летом немногим из них удалось вернуться в Якутск.
Широта конечного пункта, достигнутого «Якутском», в различных источниках указывается по-разному: в одних 77 градусов 25 минут, в других – 77 градусов 29 минут. Обе цифры в своих рапортах указал Челюскин после возвращения из экспедиции.
Сличение приводимых в рапортах Прончищева и Челюскина широт, указанных для известных сегодня пунктов, показывает, что оба штурмана систематически определяли широты на 20–25 минут меньше истинных. Причиной тому, несомненно, стало несовершенство существовавших тогда навигационных инструментов. Поэтому можно предположить, что истинная широта, которую достигла экспедиция Прончищева, на самом деле была равна 77 градусов 45 минут – 77 градусов 55 минут. В пользу того же говорит и информации о нехватке 120‑саженного лотлиня, который бросали «обрасопя парусы». К востоку от мыса Челюскина такие глубины имеются только севернее широты 77 градусов 35 минут.
В 1822 году отдельный отряд из экспедиции лейтенанта П. Анжу, которым командовал штурманский помощник П. Ильин, посетил зимовье Прончищева. Вот как он записал об этом в своем рапорте:
«У самого взморья лежат развалины шести деревянных домов. Подле две бани, несколько амбаров и других хозяйственных заведений. Далее к югу кладбище из нескольких братских ям, многие гробы наруже и открыты; другие хоть и были закладены камнями, но камни разворочены, кругом валяются кости и черепы». После короткого наведения порядка и уборки могил русские исследователи покинули печальное зимовье. Вновь его отыскали только через сто лет, на этот раз уже советские гидрографы. В память о посещении они поставили новый крест и прибили к нему несколько досок с надписью: «Памяти славного Прончищева и его жены Марии… Ленск. Гидрограф. Эксп. 1921 г.».
Как уже упоминалось выше, верной спутницей Василия Прончищева в походе стала его молодая супруга. Для истории долгое время она оставалась Марией Прончищевой, а в действительности была – Татьяной Прончищевой. Так как исследование этого исторического конфуза выходит за рамки данной книги, то расскажу о том коротко. Тем же, кто заинтересуется данной темой, настоятельно рекомендую обратиться к интереснейшему исследованию В. Богданова, которое было опубликовано в 1989 году в сборнике «Полярный круг» и содержало историю биографических сведений о первой русской полярнице. Итак, присоединимся к исправлению исторической ошибки, тем более что Б. Богданову удалось отыскать подлинник челобитной матери Татьяны Кондыревой (будущей Прончищевой), которая гласила:
«В нынешнем, 1733 году мая 20 дня мать ее вдова Василиса Петровна да брат родной Федор Федоров сын Кондыревы по ее воли выдали ее замуж морскаго флоту лейтенанта за Василья Васильева сына Прончищева…» Итак, верной спутницей бесстрашного моряка была Татьяна. Надеюсь историческая «точка» здесь поставлена.
Пропавшая экспедиция Никиты Шалаурова
«И тогда, де подошел увидели в ней мертвые человеческие тела, коих де было сорок человек в суконной и холщовой одежде и при бедрах по небольшому ножу, а при том имелось же и до шестидесяти ружей… Оных чукчи признали за русских, а умерли де якоб от обдержимого гладу». Так 11 декабря 1766 года рапортом командиру Охотского порта доложил командир Анадырского острога Я. Пересыпкин, до которого дошел рассказ «носовых чукчей» о страшной находке летом 1765 года. Почти триста лет этот доклад пылился в Архиве внешней политики России (Фонд Российско-Американской компании). А меж тем судьба пропавшей экспедиции под командой Никиты Шалаурова вызывала многочисленные споры ученых мужей России.Одними из пионеров плаваний в Восточно‑Сибирское море и освоения Севморпути стали устюжские купцы Никита Шалауров и Иван Бахов. Они замыслили весьма важную экспедицию, которая должна была предпринять плавание из устья Лены к берегам Чукотки и Камчатки. Их замысел был поддержан сибирским губернатором В. Мятлевым, который поручил путешественникам во время плавания вокруг Чукотского Носа к Камчатке «как вперед так и обратно» вести обстоятельную поденную записку, в которую заносить «положение мест, глубину воды, время и погоды, штормы и вихри и прочее все приключаемое, а паче всего Чукотский Нос окуратно описать, также буди в том пути где присмотрят такие примечания достойные куриозные камни, руды и прочие диковинные вещи и того без описания не оставлять и с того брать с собою для пробы». Намерение устюжан было также одобрено правительствующим Сенатом.
Известно, что в первое плавание устюжские купцы отправились из Якутска 12 сентября 1757 года и успели достигнуть только устья Вилюя, где, «будучи за заморозом и оказавшимся по Лене, крупным льдом далее уже стало плыть невозможно». Зимовка прошла благополучно, весной Шалауров и Бахов отправились в новое плавание.
10 июня 1758 года они достигли Быковского мыса в устье Лены. Здесь путешественники зазимовали во второй раз. Во время зимовки случился пожар, во время которого «приключился немалый вред судну и убыток, котлы и блоки и многие судовые снасти пригорели немалое разорение и остановка последовала». Только 12 августа 1759 года русские мореходы покинули устье Лены. Из-за позднего времени пришлось, «не дошед Яны-реки, протоки Ильина Шара и судном в берег льдом вломились». Путешественники перебрались на берег, где выстроили зимовье. Шалауров решил ехать в Нижнеколымск, где надеялся осмотреть бот «Иркутск», оставленный экспедицией Дмитрия Лаптева, надеясь его починить и предпринять плавание на Камчатку.
На обратном пути из Нижнеколымска Никиту Шалаурова застигла весна «и с великой нуждою и немалой остановкой едва доехал до Индигирки-реки, до жила Русского устья». Здесь Шалаурову пришлось из-за бездорожья задержаться до осени. Только в ноябре 1760 года он отправился в Устьянское зимовье. Добравшись до корабля, Шалауров узнал, что его спутник Иван Бахов ушел с частью команды в Якутск.
На выстроенном на Лене небольшом судне «Вера, Надежда, Любовь» с командой из ссыльных и беглых солдат 29 июня 1761 года Шалауров вышел в море, но из-за тяжелого состояния льдов дошел только до устья реки Яны, где к нему присоединился Бахов. При очередной попытке выйти в море ледовая обстановка позволила достичь устья реки Колымы, где из-за позднего времени года зазимовали. Во время зимовки, в начале 1762 года, от цинги скончался Иван Бахов, который был постоянным соплавателем Шалаурова в колымских походах.
Летом 1762 года Шалауров на своем судне продолжал плавание на восток. С трудом русские путешественники пробились до Большого Баранова Камня, где простояли более трех недель в ожидании, когда откроется море. 16 августа 1762 года на берегу моряки поставили животворящий крест в память о пребывании здесь русской экспедиции и двинулись дальше. Через три дня открыли мыс Песчаный, за которым лежала Чаунская губа с островом Айон. Но у мыса Шелагского вследствие неблагоприятных условий погоды им пришлось повернуть обратно. На обратном пути Шалауров обследовал Чаунскую губу, до того еще не посещаемую ни одним кораблем.
«От Колымы, – писал Никита Шалауров об этом плавании, – до объявленного Шелагского Носу, что дальше к востоку шел, то море глубже находил, и вода, что далее ж, то солонее становилась, а у Шелагского Носу оказалась настоящая морская горькая и соленая».
По возвращению в Нижнеколымск, а затем – в Якутск, он уже не встретил понимания в своих устремлениях. Ему пришлось направиться в Тобольск. А затем с благоволения сибирского губернатора Федора Соймонова, одновременно известного русского гидрографа и географа, оннаправился в Москву.
Сенат поддержал Никиту Шалаурова, поручив ему в новом плавании следовать из Колымы к Чукотскому Носу. В инструкции снова подчеркивалось: «и в том пути от Шелагского до Чукотского Носу положение берега и грунта и паче реки… осмотреть и описать».
Летом 1764 года Шалауров опять вышел из устья Колымы в море, но на этот раз не вернулся: судно его было раздавлено льдами и сам он со всей командой погиб. Обстоятельства гибели этой экспедиции несколько столетий были неизвестны. Хотя самые первые сведения о страшной находке – холщовой палатке, полной мертвыми людьми, вблизи устья реки Веркуне – были услышаны капитаном Тимофеем Шмалевым среди «носовых чукчей» и доложены командиру Анадырского острога Я. Пересыпкину. К этим показаниям Шмалев сделал добавление: «Слых носился чрез верноподданных коряк, что Шалауров с работными людьми вышел на берег, то чукчи пришли к ним под видом ласковости и якобы из усердия в приветствии, и тем русским людям принесли для пищи ягод называемой морошкой, коей они от начавшейся цинги вскоре все есть стали, а как де в оне ягоды те чукчи намешали лютика ядовитой соку, то сделалось к великому вреду и явной гибели, отчего они вдруг все заболели и в кратком времени померли, а оставшихся больных прибили».
Еще одним следом в судьбе пропавшей экспедиции стал рассказ) чаунских чукчей капитан-поручику Иосифу Биллингсу. В 1792 году, за несколько лет до того нашли «палатку, покрытую парусами, и в ней много человеческих трупов, съеденных песцами». В 1823 году остатки этого же зимовья, занесенные землей и снегом, обнаружил Федор Матюшкин. Она находились к востоку от устья реки Веркона, в месте, носящем на советских навигационных картах название «Шалаурова изба», возможно, это и был последний лагерь Шалаурова, где погибла команда «Веры, Надежды, Любви» под командой устюжского морехода Никиты Шалаурова.
Перед уходом в последнее плавание он отправил в Сенат карту Северного берега России от Лены до мыса Шелагского, которая была составлена на основе его прежних путешествий и которая, по словам руководителя Сибирской научной экспедиции контр-адмирала Фердинанда П. Врангеля, «восхищала геодезической верностью, делающей честь сочинителю».
О чем молчат берега Тюленьего залива?
Острова Новой Земли разделены узким проливом Маточкин Шар. Здесь много небольших заливов и губ, на берегах которых и до наших дней хранятся следы пребывагия поморов-первопроходцев. Среди них берег Тюленьего залива и мыс Дровяной Нос, которые больше столетия молчаливо хранят память о подвиге первых русских моряков-исследователей.Первым, кто в 1895 году увидел могилу людей кормщика Якова Чиракина, стал англичанин Пирсон. Он посетил Белушью губу и нашел здесь развалины избы штурмана Федора Розмыслова и разрытую медведями могилу, а вернее, гроб, с переломанным человеческим скелетом. Рядом лежала обломанная доска, на которой было написано «Лета… 835… на месте… погребен Яков Яковлев Чиракин». Англичане поправили могилу и установили над ней памятную доску. Позднее эту могилу посетил и зарисовал русский художник А. Борисов.
В начале 1760‑х годов архангельский вице-губернатор Егор Головцын, человек широкообразованный, от имени состоятельных купцов обратился в Адмиралтейств-коллегию с просьбой снарядить на Новую Землю экспедицию. В объяснение своего обращения он сослался на новое открытие шуерецкого кормщика Якова Чиракина, который на коче купца Антона Бармина совершил несколько плаваний к Новой Земле, а однажды даже прошел «сквозь всю Землю». И в 1767 году он рассказал, что годом раньше, промышляя у Новой Земли зверя, «одним небольшим проливом в малом извозном карбасу оную Новую Землю проходил поперек насквозь на другое, называемое Карское море». Хотя поморы неоднократно ходили к этому архипелагу, но немногие из них знали о существовании пролива Маточкин Шар. Чиракин же впервые провел его глазомерную съемку и составил описание этого пролива. Однако Адмиралтейств-коллегия не спешила рассмотреть предложение Головцына.
Дело грозило не только затянуться до зимы, но и закончиться пустой отпиской. И вице-губернатор Головцын обратился прямо к императрице Екатерине II: последовал быстрый ответ. Адмиралтейств-коллегии было приказано немедленно отправить в Маточкин Шар штурмана и несколько матросов из состава флота. Чтобы ускорить отправку экспедиции, купец Антон Бармин взялся снабдить ее продовольствие и всем самым необходимым. Он же подготовил коч, кормщиком которого был Яков Чиракин и выделил в его распоряжение 9 работников-поморов, ранее ходивших на Новую Землю. И подобное желание было неслучайно. Купец Бармин очень хотел послать на острова рудознатцев, чтобы найти здесь серебро. Самостоятельная отправка купцом собственной экспедиции могла бы вызвать неудовольствие по меньшей мере у архангельского губернатора, а вот добровольная помощь государственной экспедиции сулила значительную выгоду. И – получилось!
Получив приказание Адмиралтейств-коллегии, архангельский вице-губернатор поручил возглавить поход хорошо знающему гидрографическое и картосоставительное дело штурману Федору Розмыслову. В помощь ему были выделены подштурман Губин, корщик Чиракин и 2 матроса. И 10 июля 1768 года экспедиционная кочмара (небольшое трехмачтовое парусное судно) вышла из Архангельска в открытое море.
Розмыслов должен был действовать «в интересах Российской коммерции…» и «… для открытия водяного хода с Тобольским городом». В инструкции, данной Розмыслову, предполагалось «осмотреть в тонкости, нет ли на Новой Земле каких руд и минералов, хрусталя и оных каких курьезных вещей, соляных озер и тому подобного, и каких особливых ключей и вод, жемчужных раковин, и какие звери и птицы и в тамошних водах морские животные водятся, деревья и травы отменные и неординарные и тому подобных всякого рода любопытства достойных вещей и произращений натуральных».
Затем он должен был идти вдоль северо-восточных берегов Новой Земли и собирать данные, «…нельзя ли от тех широт, до которых он может дойти, воспринять путь в Северную Америку». Вот какие грандиозные планы было поручено выполнить команде небольшой парусной кочмары.
Руководителем экспедиции стал штурман-поручик Федор Розмыслов. В 1744–1766 годы на кораблях Балтийского флота он совершил 4 перехода из Кронштадта в Архангельск и обратно. Кормщик Яков Чиракин, родился в семье кемского крестьянина, но уже в молодые годы много раз плавал на промыслы к Новой Земле и не менее 10 раз там зимовал. В 1767 году Чиракин совершил первое известное нам плавание через Маточкин Шар в Карское море и дал общее описание этого пролива. Одновременно он составил его схематическую карту. Новая экспедиция не заладилась с самого начала.
Уже на пути к Новой Земле судно попало в сильнейший шторм, и в его корпус стала поступать забортная вода. Не покладая рук, и днем и ночью моряки поочередно откачивали воду. Несмотря на все трудности, 25 августа экспедиция Розмыслова все же достигла западных берегов Новой Земли, а к восточным берегам вышла только 10 сентября. Так как это была первая научная экспедиция, то вполне закономерно, что Розмыслов делал одно открытие за другим. Он с огромным интересом рассматривал находки, свидетельствовавшие о посещениях архипелага поморами. На острове Бритвин он нашел старинный русский крест, а в Маточкином Шаре – промысловую избу, которую решил разобрать и перевезти к месту будущей стоянки. С помощью Якова Чиракина Розмыслов установил значительную ошибку в местоположении мыса Гусиный Нос, устранил расхождения в местоположении соседних географических объектов и выполнил первую в истории исследований инструментальную опись берегов пролива Маточкин Шар. Пройдя через пролив, разделяющий Новую Землю на две части, экспедиция вышла в Карское море, но из-за встреченных льдов далеко уйти не смогла и вернулась на зимовку. Здесь, на Дровяном Носу, недалеко от восточного выхода в Карское море, был высажен подштурман Губин с 6 поморами, которые на мысу соорудили небольшую избушку, начали заготовку продовольствия к приходу зимы, а затем приступили к ремонту кочмары.
С остальными Розмыслов и Чиракин перешли на берег Тюленьего залива (Белужья губа) и поставили здесь промысловую избу, доставленную от западного входа в Маточкин Шар. Сразу же уточним, что не стоит ее смешивать с Белушьей губой, которая находилась на юго-западе Новой Земли.
От сильных морозов и сырого воздуха страдали и болели все члены экспедиции, как на Дровяном мысу, так и в бухте Тюленьей.
Первым 28 ноября 1768 года умер Яков Чиракин. Сделанный наспех гроб был опущен в неглубокую могилу, которая, в свою очередь, была обложена каменными плитами. Вслед за Чиракиным зимой и весной цинга погубила еще 7 зимовщиков, то есть более половины экипажа кочмары. Кроме того, 31 января один из работников, живших на Дровяном мысу, увидя на северном берегу стадо оленей, решил поохотиться на них. Неожиданно поднялся сильнейший ветер и «наш определенный к смерти промышленник через сутки уже назад не возвратился, отчего и положили считать его в числе мертвых без погребения».