Страница:
Затем экскурсантов провели на галерею для гостей, и человек, одетый в черное с большим латунным диском на груди, показал Дейзи ее место. Дейзи посмотрела вниз и увидела, что человек в парике набекрень сидит теперь в другом конце зала напротив центрального прохода. По обе стороны от прохода стояли рядами обитые зеленой кожей скамейки, на которых сидели несколько мужчин и женщин. В основном они переговаривались между собой, хотя мужчина, только что вставший с одной из передних скамеек, предназначенных для членов правительства, стоял теперь за кафедрой и готовился отвечать на вопросы.
Дейзи напрасно искала глазами Эндрю. Он сказал ей, что собирается «попасться на глаза спикеру» и принять участие в дебатах по вопросам торговли. В избирательном округе Эндрю находилась небольшая шерстяная фабрика, владельцы и рабочие которой были заинтересованы в одном из пунктов билля, который будут сегодня обсуждать.
Дейзи пыталась понять, насколько тори отличаются от лейбористов. Однако она так и не смогла ответить на этот вопрос – манишки депутатов от консерваторов были безукоризненно накрахмалены, галстуки заколоты золотыми булавками, но в общем выглядели и те и другие примерно одинаково. Впрочем, сказала себе Дейзи, любые представители одной и той же профессии, когда собираются большой компанией, выглядят абсолютно одинаково. Например, журналисты.
Незадолго до окончания парламентских запросов и начала дебатов из двери за спиной спикера стали появляться все новые и новые депутаты. Жаль, что на правительственной скамье не было сегодня нового премьер-министра, Джеймса Каллагана. Неожиданно из-за спины спикера появилась Рейчел Фишер. На ней был строгий серый костюм, она перебросилась парой слов с несколькими коллегами, чему-то рассмеялась и заняла место на самой верхней скамье оппозиции.
И тут появился наконец Эндрю Харвуд. Он остановился поболтать с каким-то мужчиной, затем уселся на третью по счету скамью. Теперь все происходящее внизу приобрело для Дейзи особый смысл.
В первый раз, когда Эндрю взмахнул своим мандатом, желая привлечь внимание спикера, вместо него вызвали кого-то другого. Во второй раз спикер наконец произнес:
– Мистер Харвуд.
Дейзи не знала, что спикер был единственным человеком в палате, которому разрешалось называть депутатов по фамилии, а не произносить всякий раз: «депутат от округа такого-то».
Дейзи не могла разобрать ни слова из того, что говорил Эндрю о шерстяной промышленности Уэймера. Она целиком была поглощена самим видом Эндрю. Как уверенно и грациозно он держится. Все всяких сомнений, Эндрю Харвуд – самый симпатичный мужчина из всех присутствующих.
Эндрю вновь сел на свое место и поднял глаза в сторону галереи для гостей. Увидев Дейзи, он написал какую-то записку и отдал ее дежурному секретарю. Через несколько минут секретарь передал Дейзи сложенный вдвое листочек.
«Можешь подождать меня в центральном вестибюле? Я выйду в четыре сорок пять».
Дейзи дождалась, пока Эндрю снова поднимет голову, и несколько раз кивнула.
Дейзи и Эндрю спустились вместе по огромной лестнице с полированными дубовыми перилами на первый этаж, который заканчивался террасой, выходящей на Темзу. На террасе стояли столики, где обычно пили чай члены парламента. Отсюда открывался потрясающий вид на Темзу – баржи плыли по темно-синей воде, переливающейся в лучах июньского солнца, а подняв глаза, можно было увидеть причудливые готические башенки самого здания парламента. К их столику подходили другие члены парламента, и Эндрю представлял их всех Дейзи. Девушка чувствовала себя необыкновенно гордой и почти безоблачно счастливой.
После чая Эндрю повел Дейзи в свой кабинет. Они пересекли Нью-Пелейс-ярд, затем Бридж-стрит. Как и другие недавно избранные члены парламента, Эндрю получил кабинет не в самом Вестминстерском дворце, а в Шоу-билдинг, в нескольких минутах ходьбы от Вестминстерского дворца.
– Американцы обычно очень удивляются, увидев наши крохотные кабинетики, – предупредил девушку Эндрю. – Некоторым депутатам приходится сидеть по двое, так что, верь не верь, мне еще повезло, что досталась хотя бы эта обувная коробка.
Когда Эндрю открыл перед Дейзи дверь кабинета, девушка убедилась, что он не преувеличивает – комната была настолько мала, что здесь едва хватало места для письменного стола, трех стульев и шкафчика с картотекой. Эндрю вызвал своего секретаря, которая, кроме него, обслуживала еще одного депутата оппозиции, и поэтому ей приходилось ходить сюда из другого конца здания. Когда девушка наконец появилась, Дейзи ушла.
Что ж, жизнь рядового депутата парламента оказалась довольно скромной. И все равно Дейзи она нравилась – ведь это была частичка жизни Эндрю.
– Все равно тебе придется обо всем написать Карлу, – сказала Анджела.
– Я знаю, – уныло согласилась Дейзи.
Сегодня был вторник, и девушки завтракали в своем любимом баре.
– Понимаешь, – призналась Дейзи, – все ведь получилось в результате именно так, как надеялись мои родители.
– Ты ведь очень любишь своих стариков, – сказала Анджела. – Иначе тебе пришлось бы выйти замуж за Карла им назло, несмотря на то, что теперь твое сердце принадлежит другому. Поверь мне, Дейзи, ты – не лучшая актриса, и Карл наверняка и сам уже обо всем догадался по изменившемуся тону твоих писем.
– Но что, что я могу написать? «Дорогой Карл! Я больше не хочу выходить за тебя замуж, потому что влюбилась в одного англичанина по имени Эндрю. А поскольку моя подруга Франсез считает, что я моноэротична, я не смогу больше лечь с тобой в постель. Хотя я вовсе не уверена, что через месяц этот самый Эндрю все еще будет меня хотеть». Так, что ли?
Дейзи потерянно смотрела в тарелку с куриным салатом.
Анджела улыбнулась подруге.
– Как только ты напишешь это письмо, сразу почувствуешь себя лучше. Напечатай сначала на машинке. Когда печатаешь, то как будто составляешь официальный документ, а это помогает не попадать во власть эмоций. По крайней мере, так бывает со мной. Хотя, по правде говоря, я и без того не так уж часто попадаю во власть эмоций. Что же касается Эндрю, то он ведь из тех, кто уже почувствовал, что пора уже на ком-то остановиться и свить семейное гнездышко. Предположим, он решит, что ты вполне для этого подходишь. Ты бы вышла за него замуж?
Дейзи нахмурилась.
– Все это так отвратительно. Я до сих пор еще думаю иногда, какие замечательные дети могли бы получиться у нас с Карлом Майером. А через секунду начинаю думать то же самое про Эндрю. А раньше я именно так определяла, серьезно ли отношусь к своему любовнику – спрашивала себя, хочу ли детей от этого человека. Я вовсе не собираюсь превращаться на полжизни в кормящую мать, но, когда я действительно люблю мужчину, мне приходит в голову именно мысль о ребенке. А ты когда-нибудь думала об этом?
– Не помню. И, уж конечно, не сейчас, хотя я немного влюблена.
– В кого же? – Дейзи рада была возможности отвлечься на чужие переживания.
– Если я когда-нибудь выйду замуж, то буду относиться к этому как к очередному развлечению. Например, за Бена Фронвелла.
– Что-о-о?
– Не стоит исключать такую возможность. Ты же знаешь, Дейзи, я предпочитаю жить на этом свете, не вникая в суть вещей. Сомневаюсь, что я вообще способна на большую любовь. Да я и не хочу никакой большой любви – она всегда приносит с собой страдание. – Конечно, это так, Анджела, но ведь ты лишаешь себя огромного счастья, которое с лихвой окупает все перенесенные страдания. Я уверена, что между такими вещами всегда сохраняется равновесие – без страдания не бывает и настоящего счастья.
– Как ты думаешь, наши соседи не будут возражать, если я выкурю еще сигаретку?
Закурив, Анджела сказала:
– Думаю, ты права насчет баланса. Но я предпочитаю сохранять свой личный баланс на низком уровне. Для меня лучше никогда не испытать такого восторга, как ты, чем рискнуть положить все свои яйца в чужую корзину. Я хочу сама контролировать свои чувства и эмоции, даже если для этого придется не давать им волю. Не хочу я переживать и мучиться сомнениями по поводу того, не разлюбит ли меня через месяц какой-нибудь Эндрю или Бен. Думаю, я просто создана для брака по расчету.
– А Бен что, сделал тебе предложение?
– Нет. Но уверена, что он как раз обдумывает такую возможность. Он ведь тоже привык жить, не вдаваясь в суть вещей. А мне всегда нравилась агрессивная политика. Я имею в виду не только Вестминстер и Флит-стрит – мне всегда нравилась сила в искусстве, в бизнесе, в браке, в сексе. А Бен любит действовать с позиций силы. Я для него – неплохой источник информации, к тому же меня вполне можно использовать для удовольствий и развлечений, соответствующих его устремлениям. Я никогда не стану устраивать сцен по поводу того, что Бен не проявляет достаточного интереса к семейной жизни, поскольку и меня ведь она не особенно интересует. Мы с Беном очень хорошо подошли бы друг другу. Что ж, поживем – увидим.
18
19
20
Дейзи напрасно искала глазами Эндрю. Он сказал ей, что собирается «попасться на глаза спикеру» и принять участие в дебатах по вопросам торговли. В избирательном округе Эндрю находилась небольшая шерстяная фабрика, владельцы и рабочие которой были заинтересованы в одном из пунктов билля, который будут сегодня обсуждать.
Дейзи пыталась понять, насколько тори отличаются от лейбористов. Однако она так и не смогла ответить на этот вопрос – манишки депутатов от консерваторов были безукоризненно накрахмалены, галстуки заколоты золотыми булавками, но в общем выглядели и те и другие примерно одинаково. Впрочем, сказала себе Дейзи, любые представители одной и той же профессии, когда собираются большой компанией, выглядят абсолютно одинаково. Например, журналисты.
Незадолго до окончания парламентских запросов и начала дебатов из двери за спиной спикера стали появляться все новые и новые депутаты. Жаль, что на правительственной скамье не было сегодня нового премьер-министра, Джеймса Каллагана. Неожиданно из-за спины спикера появилась Рейчел Фишер. На ней был строгий серый костюм, она перебросилась парой слов с несколькими коллегами, чему-то рассмеялась и заняла место на самой верхней скамье оппозиции.
И тут появился наконец Эндрю Харвуд. Он остановился поболтать с каким-то мужчиной, затем уселся на третью по счету скамью. Теперь все происходящее внизу приобрело для Дейзи особый смысл.
В первый раз, когда Эндрю взмахнул своим мандатом, желая привлечь внимание спикера, вместо него вызвали кого-то другого. Во второй раз спикер наконец произнес:
– Мистер Харвуд.
Дейзи не знала, что спикер был единственным человеком в палате, которому разрешалось называть депутатов по фамилии, а не произносить всякий раз: «депутат от округа такого-то».
Дейзи не могла разобрать ни слова из того, что говорил Эндрю о шерстяной промышленности Уэймера. Она целиком была поглощена самим видом Эндрю. Как уверенно и грациозно он держится. Все всяких сомнений, Эндрю Харвуд – самый симпатичный мужчина из всех присутствующих.
Эндрю вновь сел на свое место и поднял глаза в сторону галереи для гостей. Увидев Дейзи, он написал какую-то записку и отдал ее дежурному секретарю. Через несколько минут секретарь передал Дейзи сложенный вдвое листочек.
«Можешь подождать меня в центральном вестибюле? Я выйду в четыре сорок пять».
Дейзи дождалась, пока Эндрю снова поднимет голову, и несколько раз кивнула.
Дейзи и Эндрю спустились вместе по огромной лестнице с полированными дубовыми перилами на первый этаж, который заканчивался террасой, выходящей на Темзу. На террасе стояли столики, где обычно пили чай члены парламента. Отсюда открывался потрясающий вид на Темзу – баржи плыли по темно-синей воде, переливающейся в лучах июньского солнца, а подняв глаза, можно было увидеть причудливые готические башенки самого здания парламента. К их столику подходили другие члены парламента, и Эндрю представлял их всех Дейзи. Девушка чувствовала себя необыкновенно гордой и почти безоблачно счастливой.
После чая Эндрю повел Дейзи в свой кабинет. Они пересекли Нью-Пелейс-ярд, затем Бридж-стрит. Как и другие недавно избранные члены парламента, Эндрю получил кабинет не в самом Вестминстерском дворце, а в Шоу-билдинг, в нескольких минутах ходьбы от Вестминстерского дворца.
– Американцы обычно очень удивляются, увидев наши крохотные кабинетики, – предупредил девушку Эндрю. – Некоторым депутатам приходится сидеть по двое, так что, верь не верь, мне еще повезло, что досталась хотя бы эта обувная коробка.
Когда Эндрю открыл перед Дейзи дверь кабинета, девушка убедилась, что он не преувеличивает – комната была настолько мала, что здесь едва хватало места для письменного стола, трех стульев и шкафчика с картотекой. Эндрю вызвал своего секретаря, которая, кроме него, обслуживала еще одного депутата оппозиции, и поэтому ей приходилось ходить сюда из другого конца здания. Когда девушка наконец появилась, Дейзи ушла.
Что ж, жизнь рядового депутата парламента оказалась довольно скромной. И все равно Дейзи она нравилась – ведь это была частичка жизни Эндрю.
– Все равно тебе придется обо всем написать Карлу, – сказала Анджела.
– Я знаю, – уныло согласилась Дейзи.
Сегодня был вторник, и девушки завтракали в своем любимом баре.
– Понимаешь, – призналась Дейзи, – все ведь получилось в результате именно так, как надеялись мои родители.
– Ты ведь очень любишь своих стариков, – сказала Анджела. – Иначе тебе пришлось бы выйти замуж за Карла им назло, несмотря на то, что теперь твое сердце принадлежит другому. Поверь мне, Дейзи, ты – не лучшая актриса, и Карл наверняка и сам уже обо всем догадался по изменившемуся тону твоих писем.
– Но что, что я могу написать? «Дорогой Карл! Я больше не хочу выходить за тебя замуж, потому что влюбилась в одного англичанина по имени Эндрю. А поскольку моя подруга Франсез считает, что я моноэротична, я не смогу больше лечь с тобой в постель. Хотя я вовсе не уверена, что через месяц этот самый Эндрю все еще будет меня хотеть». Так, что ли?
Дейзи потерянно смотрела в тарелку с куриным салатом.
Анджела улыбнулась подруге.
– Как только ты напишешь это письмо, сразу почувствуешь себя лучше. Напечатай сначала на машинке. Когда печатаешь, то как будто составляешь официальный документ, а это помогает не попадать во власть эмоций. По крайней мере, так бывает со мной. Хотя, по правде говоря, я и без того не так уж часто попадаю во власть эмоций. Что же касается Эндрю, то он ведь из тех, кто уже почувствовал, что пора уже на ком-то остановиться и свить семейное гнездышко. Предположим, он решит, что ты вполне для этого подходишь. Ты бы вышла за него замуж?
Дейзи нахмурилась.
– Все это так отвратительно. Я до сих пор еще думаю иногда, какие замечательные дети могли бы получиться у нас с Карлом Майером. А через секунду начинаю думать то же самое про Эндрю. А раньше я именно так определяла, серьезно ли отношусь к своему любовнику – спрашивала себя, хочу ли детей от этого человека. Я вовсе не собираюсь превращаться на полжизни в кормящую мать, но, когда я действительно люблю мужчину, мне приходит в голову именно мысль о ребенке. А ты когда-нибудь думала об этом?
– Не помню. И, уж конечно, не сейчас, хотя я немного влюблена.
– В кого же? – Дейзи рада была возможности отвлечься на чужие переживания.
– Если я когда-нибудь выйду замуж, то буду относиться к этому как к очередному развлечению. Например, за Бена Фронвелла.
– Что-о-о?
– Не стоит исключать такую возможность. Ты же знаешь, Дейзи, я предпочитаю жить на этом свете, не вникая в суть вещей. Сомневаюсь, что я вообще способна на большую любовь. Да я и не хочу никакой большой любви – она всегда приносит с собой страдание. – Конечно, это так, Анджела, но ведь ты лишаешь себя огромного счастья, которое с лихвой окупает все перенесенные страдания. Я уверена, что между такими вещами всегда сохраняется равновесие – без страдания не бывает и настоящего счастья.
– Как ты думаешь, наши соседи не будут возражать, если я выкурю еще сигаретку?
Закурив, Анджела сказала:
– Думаю, ты права насчет баланса. Но я предпочитаю сохранять свой личный баланс на низком уровне. Для меня лучше никогда не испытать такого восторга, как ты, чем рискнуть положить все свои яйца в чужую корзину. Я хочу сама контролировать свои чувства и эмоции, даже если для этого придется не давать им волю. Не хочу я переживать и мучиться сомнениями по поводу того, не разлюбит ли меня через месяц какой-нибудь Эндрю или Бен. Думаю, я просто создана для брака по расчету.
– А Бен что, сделал тебе предложение?
– Нет. Но уверена, что он как раз обдумывает такую возможность. Он ведь тоже привык жить, не вдаваясь в суть вещей. А мне всегда нравилась агрессивная политика. Я имею в виду не только Вестминстер и Флит-стрит – мне всегда нравилась сила в искусстве, в бизнесе, в браке, в сексе. А Бен любит действовать с позиций силы. Я для него – неплохой источник информации, к тому же меня вполне можно использовать для удовольствий и развлечений, соответствующих его устремлениям. Я никогда не стану устраивать сцен по поводу того, что Бен не проявляет достаточного интереса к семейной жизни, поскольку и меня ведь она не особенно интересует. Мы с Беном очень хорошо подошли бы друг другу. Что ж, поживем – увидим.
18
В четверг вечером Дейзи снова приехала в палату общин. Эндрю пригласил ее пообедать вместе с Джайлзом и Франсез в столовой для членов парламента. Комната напоминала клуб – она была в высоту почти такой же, как в длину и ширину. Стены были оклеены симпатичными бордовыми обоями с тем же причудливым орнаментом, что и в других помещениях палаты.
– Мне очень нравятся эти обои и вообще весь интерьер, – сообщила своим спутникам Франсез. – Все это сделал когда-то Пьюджин. Очень жаль, что большая часть его работы сильно пострадала во время бомбежек еще в четырнадцатом году. Как ты себя чувствуешь среди наших уважаемых законодателей, Дейзи? – спросила Франсез. – По-моему, ты немного волнуешься.
Большинство депутатов, как и Эндрю, покинули свои столики, как только раздался дребезжащий звонок и голос в радиодинамиках объявил: «Голосование по партиям».
– Ничего, все в порядке, привыкаю, – ответила Дейзи на вопрос Франсез.
– Почему бы тебе не сказать прямо, Тюльпанчик, что все они выглядят как кучка идиотов.
Дейзи громко рассмеялась.
– Да нет, я так вовсе не считаю. Просто со всеми этими депутатами так носятся средства массовой информации. Вот и ты все время пишешь о них, Джайлз. А когда наблюдаешь их с близкого расстояния, они кажутся такими обыкновенными и в то же время такими самодовольными!
– Ты сказала то же самое, что я, только повежливее, – прокомментировал Джайлз.
– Но ведь Эндрю ты не считаешь идиотом?
– Но таких, как Эндрю, здесь, к сожалению, очень мало. Большинство присутствующих в этом зале – чертовы лицемеры. Спроси любого – и он скажет тебе, что хочет служить людям, улучшать жизнь общества. И ни один не признается, что ему нужна власть, чтобы использовать ее исключительно в личных целях.
– Ну, они все-таки не всегда так поступают, – вмешалась в разговор Франсез. – История ведь знает политиков, которые действительно много делали для своего народа.
– Да. Но в основном это были откровенные фашисты, вроде Муссолини.
– Тогда непонятно, Джайлз, почему ты твердишь нам всем в своих статьях, что правительству Гарольда Вильсона, а теперь Джима Каллагана не хватает социалистических настроений. Ведь ты считаешь всех политиков по определению беспринципными эгоманьяками.
– А как насчет Рузвельта? – Дейзи пришел наконец в голову подходящий пример политика, который действительно пытался преобразовать общество.
– Что ж, признаю, он был исключением из правил. И даже в нынешнем парламенте есть несколько мужчин и женщин, слегка отличающихся от всех этих оппортунистов. Например, Эндрю. Он искренне верит, что сможет лучше бороться за процветание своего округа, если займет более высокий пост. Но ведь каждый говорит именно это, к какой бы партии он ни принадлежал. И, как ни странно, большинство при этом верят в то, что говорят. И это дает все основания считать этих людей сумасшедшими.
– Так ты считаешь Эндрю сумасшедшим? – для Дейзи всегда проще было обсуждать любую концепцию применительно к конкретной личности. К тому же ей очень нравилось говорить об Эндрю.
– Я ведь знаю Эндрю и Нела со времен Мальборо. Эндрю – человек умный, щедрый и честолюбивый. Про него можно сказать, что он слегка зациклен на идее, что должен теперь жить и платить долг обществу за двоих – за себя и беднягу Дональда. Но сумасшедший? Нет.
– А по-моему, он немного сумасшедший, если пригласил тебя сюда обедать, после того, что ты написал на прошлой неделе о лидере партии тори, – сказала Франсез. – Любой другой депутат от консерваторов вряд ли рискнул бы после этого появиться на людях в твоем обществе.
Франсез повернулась к Дейзи.
– Члены парламента обычно встречаются с журналистами в баре «У Энни» или другом подобном месте. Но мало кто решился бы пригласить сюда на обед человека, который раскритиковал лидера его партии, даже если сам он согласен с этой критикой.
– Это одна из причин, почему я обожаю Эндрю, хотя он и тори, – сказал Джайлз. – Он не из тех, кто все время трусливо оглядывается. Хотя, если он собрался и дальше играть в эту игру, лучше ему все-таки иногда смотреть через плечо.
Джайлз поглядел в сторону двери.
– Кажется, наши законодатели возвращаются.
Не успел Эндрю усесться на свое место, как в столовой появилась Рейчел Фишер. Она быстро оглядела зал, заметила в дальнем углу председателя жилищного комитета оппозиции и направилась к его столику.
Джайлз проводил Рейчел взглядом.
– Кажется, я наконец-то начинаю набирать обороты, – сообщил Эндрю. – Возможно, меня выберут в жилищный комитет. Привет, Рейчел.
Закончив разговор с председателем жилищного комитета, Рейчел Фишер направилась прямо к их столику.
– Здравствуйте все, – произнесла Рейчел. – Я была вчера в палате, когда ты выступал в дебатах, Эндрю. Хорошая речь.
– Спасибо. Не хочешь к нам присоединиться?
– Спасибо, но у меня нет времени. Как дела в «Бастионе»?
– Все так же, – сказала Франсез. Она подняла одну руку. – Взгляни на этот синяк. Вот сюда большой белый босс опустил свой кнут, когда решил, что я намекаю в своем обзоре автобиографии Макмиллана на бессердечие миссис Тэтчер.
Рейчел рассмеялась.
– Передайте Бену привет. Еще увидимся, Эндрю, – Рейчел помахала всем рукой и удалилась.
– Ну надо же, облагодетельствовала, – сказал Джайлз.
– Вообще-то я еще никогда не видела Рейчел в таком добродушном настроении, – сказала Дейзи.
– Это потому, что они с Эндрю теперь в одной команде. А с гостями коллеге по заседаниям принято разговаривать вежливо. Даже если ты всячески пытаешься обскакать этого коллегу.
Эндрю рассмеялся.
– А я и не заметил, что Рейчел пытается меня обскакать.
– Подожди, еще заметишь, – пообещал Джайлз. – На что поспорим?
– Мне очень нравятся эти обои и вообще весь интерьер, – сообщила своим спутникам Франсез. – Все это сделал когда-то Пьюджин. Очень жаль, что большая часть его работы сильно пострадала во время бомбежек еще в четырнадцатом году. Как ты себя чувствуешь среди наших уважаемых законодателей, Дейзи? – спросила Франсез. – По-моему, ты немного волнуешься.
Большинство депутатов, как и Эндрю, покинули свои столики, как только раздался дребезжащий звонок и голос в радиодинамиках объявил: «Голосование по партиям».
– Ничего, все в порядке, привыкаю, – ответила Дейзи на вопрос Франсез.
– Почему бы тебе не сказать прямо, Тюльпанчик, что все они выглядят как кучка идиотов.
Дейзи громко рассмеялась.
– Да нет, я так вовсе не считаю. Просто со всеми этими депутатами так носятся средства массовой информации. Вот и ты все время пишешь о них, Джайлз. А когда наблюдаешь их с близкого расстояния, они кажутся такими обыкновенными и в то же время такими самодовольными!
– Ты сказала то же самое, что я, только повежливее, – прокомментировал Джайлз.
– Но ведь Эндрю ты не считаешь идиотом?
– Но таких, как Эндрю, здесь, к сожалению, очень мало. Большинство присутствующих в этом зале – чертовы лицемеры. Спроси любого – и он скажет тебе, что хочет служить людям, улучшать жизнь общества. И ни один не признается, что ему нужна власть, чтобы использовать ее исключительно в личных целях.
– Ну, они все-таки не всегда так поступают, – вмешалась в разговор Франсез. – История ведь знает политиков, которые действительно много делали для своего народа.
– Да. Но в основном это были откровенные фашисты, вроде Муссолини.
– Тогда непонятно, Джайлз, почему ты твердишь нам всем в своих статьях, что правительству Гарольда Вильсона, а теперь Джима Каллагана не хватает социалистических настроений. Ведь ты считаешь всех политиков по определению беспринципными эгоманьяками.
– А как насчет Рузвельта? – Дейзи пришел наконец в голову подходящий пример политика, который действительно пытался преобразовать общество.
– Что ж, признаю, он был исключением из правил. И даже в нынешнем парламенте есть несколько мужчин и женщин, слегка отличающихся от всех этих оппортунистов. Например, Эндрю. Он искренне верит, что сможет лучше бороться за процветание своего округа, если займет более высокий пост. Но ведь каждый говорит именно это, к какой бы партии он ни принадлежал. И, как ни странно, большинство при этом верят в то, что говорят. И это дает все основания считать этих людей сумасшедшими.
– Так ты считаешь Эндрю сумасшедшим? – для Дейзи всегда проще было обсуждать любую концепцию применительно к конкретной личности. К тому же ей очень нравилось говорить об Эндрю.
– Я ведь знаю Эндрю и Нела со времен Мальборо. Эндрю – человек умный, щедрый и честолюбивый. Про него можно сказать, что он слегка зациклен на идее, что должен теперь жить и платить долг обществу за двоих – за себя и беднягу Дональда. Но сумасшедший? Нет.
– А по-моему, он немного сумасшедший, если пригласил тебя сюда обедать, после того, что ты написал на прошлой неделе о лидере партии тори, – сказала Франсез. – Любой другой депутат от консерваторов вряд ли рискнул бы после этого появиться на людях в твоем обществе.
Франсез повернулась к Дейзи.
– Члены парламента обычно встречаются с журналистами в баре «У Энни» или другом подобном месте. Но мало кто решился бы пригласить сюда на обед человека, который раскритиковал лидера его партии, даже если сам он согласен с этой критикой.
– Это одна из причин, почему я обожаю Эндрю, хотя он и тори, – сказал Джайлз. – Он не из тех, кто все время трусливо оглядывается. Хотя, если он собрался и дальше играть в эту игру, лучше ему все-таки иногда смотреть через плечо.
Джайлз поглядел в сторону двери.
– Кажется, наши законодатели возвращаются.
Не успел Эндрю усесться на свое место, как в столовой появилась Рейчел Фишер. Она быстро оглядела зал, заметила в дальнем углу председателя жилищного комитета оппозиции и направилась к его столику.
Джайлз проводил Рейчел взглядом.
– Кажется, я наконец-то начинаю набирать обороты, – сообщил Эндрю. – Возможно, меня выберут в жилищный комитет. Привет, Рейчел.
Закончив разговор с председателем жилищного комитета, Рейчел Фишер направилась прямо к их столику.
– Здравствуйте все, – произнесла Рейчел. – Я была вчера в палате, когда ты выступал в дебатах, Эндрю. Хорошая речь.
– Спасибо. Не хочешь к нам присоединиться?
– Спасибо, но у меня нет времени. Как дела в «Бастионе»?
– Все так же, – сказала Франсез. Она подняла одну руку. – Взгляни на этот синяк. Вот сюда большой белый босс опустил свой кнут, когда решил, что я намекаю в своем обзоре автобиографии Макмиллана на бессердечие миссис Тэтчер.
Рейчел рассмеялась.
– Передайте Бену привет. Еще увидимся, Эндрю, – Рейчел помахала всем рукой и удалилась.
– Ну надо же, облагодетельствовала, – сказал Джайлз.
– Вообще-то я еще никогда не видела Рейчел в таком добродушном настроении, – сказала Дейзи.
– Это потому, что они с Эндрю теперь в одной команде. А с гостями коллеге по заседаниям принято разговаривать вежливо. Даже если ты всячески пытаешься обскакать этого коллегу.
Эндрю рассмеялся.
– А я и не заметил, что Рейчел пытается меня обскакать.
– Подожди, еще заметишь, – пообещал Джайлз. – На что поспорим?
19
После того как Дейзи удалось взять интервью у жены министра иностранных дел, ей стало легче договариваться о встрече с другими важными персонами. Дейзи очень быстро обнаружила, что если включать в интервью побольше текста собеседника, а свои ремарки вставлять как можно ненавязчивее, то тебе многое сойдет с рук.
В пятницу Дейзи написала министру здравоохранения письмо с просьбой о встрече. Она добавила, что позвонит через несколько дней к нему в приемную, чтобы узнать, когда министр ее примет. «Не надо давать его секретарше возможность послать тебе письмо с отказом», – посоветовал девушке Бен Фронвелл.
В воскресенье утром Дейзи спустилась на Слоун-сквер и купила в газетном киоске свежий номер «Бастиона». Девушка сделала себе чашку кофе и растянулась поудобнее на цветастом индийском покрывале. Девушка, как всегда, немного полюбовалась верхушками платанов, а затем раскрыла газету.
Сначала Дейзи нашла ту страницу, где напечатали ее интервью с женой министра финансов. В пятницу вечером, прежде чем уйти, Дейзи видела сигнальный экземпляр этой страницы. (Большинство статей обычно распечатывали в пятницу, чтобы в субботу типографские прессы были свободны для постоянно меняющихся сводок новостей.) Как и все журналисты, Дейзи жила в постоянном страхе, что в ее статье попадется какая-нибудь досадная опечатка, которая изменит смысл написанного. В таких случаях, если удавалось обнаружить, что опечатка допущена по вине редактора, Бен Фронвелл немедленно увольнял беднягу. Но, если ошибку, пусть даже нарочно, совершал линотипист, даже грозный редактор «Бастиона» не мог ничего поделать. Да и найти виновного в этом случае было практически невозможно – типографские рабочие покрывали друг друга почти как члены мафии.
Дейзи внимательно прочитала статью и вздохнула с облегчением. Она вернулась к первой странице и стала просматривать всю газету по порядку. Минут через десять Дейзи добралась до страницы с редакционными статьями. Ее внимание немедленно привлекло знакомое имя, несколько раз упоминавшееся в колонке Бена Фронвелла.
А когда ему удается оторваться от более приятных личных дел, он даже находит иногда время заглянуть в палату общин.
Пылая от негодования, Дейзи швырнула газету на пол.
Как там говорил Эндрю о колонке Бена? «Он говорит совершенно ужасные вещи, но делает это так, что люди смеются. По крайней мере, так было до сих пор».
Дейзи подняла газету и снова перечитала колонку редактора.
Через десять минут она взяла трубку телефона, который наконец-то установили у нее в комнате, и набрала номер Франсез.
Никто не отвечал.
Тогда Дейзи решила позвонить Анджеле.
– Я так и думала, что ты позвонишь, Дейзи, – сказала Анджела. – Прежде всего, пойми, что эта статья ровным счетом ничего не значит.
– Но если это действительно так, зачем же Бен написал ее?
– Ну что ж, хорошо, скажем так: эта статья почти ничего не значит. Она не способна оказать ни малейшего влияния на карьеру Эндрю. Ведь Бен же не намекает на коррупцию или что-нибудь в этом роде.
– Но все это так противно!
– Вот тут ты права.
– После этой статьи у всех, кто не знает Эндрю, возникнет ощущение, что он просто какой-то идиот. И что это там за «личные интересы», на которые намекает Бен?
– А… Это один из любимых трюков Бена Фронвелла. Он предоставляет читателям гадать, что стоит за этими словами. Может, он намекает на незаконные заработки, может, на роман с тобой, а может, и вовсе на то, что Эндрю Харвуд – тайный садист, жестоко избивающий старушку мать.
Последние слова заставили Дейзи рассмеяться и на несколько секунд забыть о своем негодовании.
– Все, кто знает Эндрю Харвуда, – продолжала Анджела, – прекрасно поймут, что Бен Фронвелл просто решил куснуть его побольнее. А те, кто не знает, вообще забудут через две минуты о том, что прочли.
Дейзи не очень верила словам подруги.
– Я говорила тебе, Анджела, что сказал мне Бен во время того самого ланча в «Лесгарот»? Он сказал, что, как только тори вернутся к власти, любой пост, предложенный Эндрю Харвуду, окажется уже занятым Рейчел Фишер.
В трубке раздался щелчок зажигалки, затем Анджела сказала:
– Конечно, Бен сделает все возможное, чтобы поддержать карьеру Рейчел. Политика политикой, но, если хочешь поднять кого-то повыше, надо сначала освободить место – то есть сбросить кого-нибудь другого. А мы обе знаем, что Бен недолюбливает Эндрю.
– Но почему?
– Бен очень обидчив, Дейзи. Ты дала понять, что он не интересует тебя как мужчина. Такие вещи долго не забываются. Естественно, ему приятней думать, что дело не в нем самом, а в ком-то еще. И в этом смысле Эндрю – очень подходящая кандидатура. Как бы высоко ни взобрался Бен по социальной лестнице, ничто не способно победить его ненависти к тори – аристократам. В этом смысле его не исправит даже могила.
– И Бен, должно быть, всю жизнь мстит за нанесенные обиды?
– Боюсь, что да. А в тех случаях, когда невозможно нанести противнику прямой удар, он довольствуется тем, что бесконечное преследование заставляет жертву постоянно нервничать, деморализует.
– И что происходит потом?
– Противник Бена теряет равновесие и сам совершает какую-нибудь ошибку.
Дейзи молчала.
– Что касается Эндрю, – продолжала Анджела, – я уверена, что тебя эта статья расстроила гораздо больше, чем его. Хотя, конечно, ему наверняка неприятно. Кому на его месте было бы приятно? А тебе, Дейзи, по-моему, пора уже задуматься о том, стоит ли связываться с политическим деятелем.
Положив трубку, Дейзи попыталась помечтать, глядя на вершины платанов, но перед глазами ее все время всплывала ухмыляющаяся физиономия Бена Фронвелла.
В пятницу Дейзи написала министру здравоохранения письмо с просьбой о встрече. Она добавила, что позвонит через несколько дней к нему в приемную, чтобы узнать, когда министр ее примет. «Не надо давать его секретарше возможность послать тебе письмо с отказом», – посоветовал девушке Бен Фронвелл.
В воскресенье утром Дейзи спустилась на Слоун-сквер и купила в газетном киоске свежий номер «Бастиона». Девушка сделала себе чашку кофе и растянулась поудобнее на цветастом индийском покрывале. Девушка, как всегда, немного полюбовалась верхушками платанов, а затем раскрыла газету.
Сначала Дейзи нашла ту страницу, где напечатали ее интервью с женой министра финансов. В пятницу вечером, прежде чем уйти, Дейзи видела сигнальный экземпляр этой страницы. (Большинство статей обычно распечатывали в пятницу, чтобы в субботу типографские прессы были свободны для постоянно меняющихся сводок новостей.) Как и все журналисты, Дейзи жила в постоянном страхе, что в ее статье попадется какая-нибудь досадная опечатка, которая изменит смысл написанного. В таких случаях, если удавалось обнаружить, что опечатка допущена по вине редактора, Бен Фронвелл немедленно увольнял беднягу. Но, если ошибку, пусть даже нарочно, совершал линотипист, даже грозный редактор «Бастиона» не мог ничего поделать. Да и найти виновного в этом случае было практически невозможно – типографские рабочие покрывали друг друга почти как члены мафии.
Дейзи внимательно прочитала статью и вздохнула с облегчением. Она вернулась к первой странице и стала просматривать всю газету по порядку. Минут через десять Дейзи добралась до страницы с редакционными статьями. Ее внимание немедленно привлекло знакомое имя, несколько раз упоминавшееся в колонке Бена Фронвелла.
«В глазах депутата от округа Уэймер сияет надежда. Целых два года парламентская фракция тори пренебрегала мистером Эндрю Харвудом, отводя ему место на задних скамьях палаты.
Но вот фортуна наконец улыбнулась несчастному – теперь мистер Харвуд будет сидеть на относительно почетном месте члена жилищного комитета оппозиции. Однако фортуне неплохо было бы поинтересоваться – а способен ли сын баронета понять жилищные проблемы, стоящие перед нацией?
Может, самому мистеру Харвуду и кажется, что никто не сумеет понять желание беднейших слоев населения иметь хотя бы оплачиваемые туалеты, чем светский франт, выросший в доме на двенадцать спален в Лонг-Грин, в Шропшире».
* * *
Автор этой заметки вовсе не против того, чтобы члены парламента в свободное время честным путем зарабатывали деньги. Что ж, возможно, Эндрю Харвуд один из лучших наших адвокатов.А когда ему удается оторваться от более приятных личных дел, он даже находит иногда время заглянуть в палату общин.
* * *
Но разве не было бы более разумным пополнить жилищный комитет депутатом, который не только хорошо знает, как живут простые англичане, но и готов отдать себя целиком и полностью парламентской работе? Почему, к примеру, не назначили на это место депутата от округа Бедфорд Фордж, мисс Рейчел Фишер?
Эта леди, совсем недавно избранная в парламент, хорошо отдает себе отчет в том, что каждый должен внести свой вклад в общее дело, если только люди хотят наконец обрести настоящую свободу, на которую посягают сегодня сомкнувшиеся друг с другом бюрократы-лейбористы и «патриции» от консерваторов.
Наверное, всем было бы лучше, если бы свободное место в жилищном комитете заняла мисс Фишер, а достопочтенный Эндрю Харвуд мог бы по-прежнему блюсти свои личные интересы, лежащие в основном за пределами палаты».
Пылая от негодования, Дейзи швырнула газету на пол.
Как там говорил Эндрю о колонке Бена? «Он говорит совершенно ужасные вещи, но делает это так, что люди смеются. По крайней мере, так было до сих пор».
Дейзи подняла газету и снова перечитала колонку редактора.
Через десять минут она взяла трубку телефона, который наконец-то установили у нее в комнате, и набрала номер Франсез.
Никто не отвечал.
Тогда Дейзи решила позвонить Анджеле.
– Я так и думала, что ты позвонишь, Дейзи, – сказала Анджела. – Прежде всего, пойми, что эта статья ровным счетом ничего не значит.
– Но если это действительно так, зачем же Бен написал ее?
– Ну что ж, хорошо, скажем так: эта статья почти ничего не значит. Она не способна оказать ни малейшего влияния на карьеру Эндрю. Ведь Бен же не намекает на коррупцию или что-нибудь в этом роде.
– Но все это так противно!
– Вот тут ты права.
– После этой статьи у всех, кто не знает Эндрю, возникнет ощущение, что он просто какой-то идиот. И что это там за «личные интересы», на которые намекает Бен?
– А… Это один из любимых трюков Бена Фронвелла. Он предоставляет читателям гадать, что стоит за этими словами. Может, он намекает на незаконные заработки, может, на роман с тобой, а может, и вовсе на то, что Эндрю Харвуд – тайный садист, жестоко избивающий старушку мать.
Последние слова заставили Дейзи рассмеяться и на несколько секунд забыть о своем негодовании.
– Все, кто знает Эндрю Харвуда, – продолжала Анджела, – прекрасно поймут, что Бен Фронвелл просто решил куснуть его побольнее. А те, кто не знает, вообще забудут через две минуты о том, что прочли.
Дейзи не очень верила словам подруги.
– Я говорила тебе, Анджела, что сказал мне Бен во время того самого ланча в «Лесгарот»? Он сказал, что, как только тори вернутся к власти, любой пост, предложенный Эндрю Харвуду, окажется уже занятым Рейчел Фишер.
В трубке раздался щелчок зажигалки, затем Анджела сказала:
– Конечно, Бен сделает все возможное, чтобы поддержать карьеру Рейчел. Политика политикой, но, если хочешь поднять кого-то повыше, надо сначала освободить место – то есть сбросить кого-нибудь другого. А мы обе знаем, что Бен недолюбливает Эндрю.
– Но почему?
– Бен очень обидчив, Дейзи. Ты дала понять, что он не интересует тебя как мужчина. Такие вещи долго не забываются. Естественно, ему приятней думать, что дело не в нем самом, а в ком-то еще. И в этом смысле Эндрю – очень подходящая кандидатура. Как бы высоко ни взобрался Бен по социальной лестнице, ничто не способно победить его ненависти к тори – аристократам. В этом смысле его не исправит даже могила.
– И Бен, должно быть, всю жизнь мстит за нанесенные обиды?
– Боюсь, что да. А в тех случаях, когда невозможно нанести противнику прямой удар, он довольствуется тем, что бесконечное преследование заставляет жертву постоянно нервничать, деморализует.
– И что происходит потом?
– Противник Бена теряет равновесие и сам совершает какую-нибудь ошибку.
Дейзи молчала.
– Что касается Эндрю, – продолжала Анджела, – я уверена, что тебя эта статья расстроила гораздо больше, чем его. Хотя, конечно, ему наверняка неприятно. Кому на его месте было бы приятно? А тебе, Дейзи, по-моему, пора уже задуматься о том, стоит ли связываться с политическим деятелем.
Положив трубку, Дейзи попыталась помечтать, глядя на вершины платанов, но перед глазами ее все время всплывала ухмыляющаяся физиономия Бена Фронвелла.
20
Наступила середина июня. В Лондоне стояла непривычная для англичан жара. Уже к девяти часам утра воздух раскалялся настолько, что Дейзи все чаще вспоминала родную Филадельфию с ее жарким и влажным климатом. Девушка очень страдала от духоты.
Сегодня был понедельник, но Дейзи проснулась довольно рано. Она спала голой и не стала даже накрываться простыней – настолько было жарко. К тому же она оставила открытым окно, чтобы в комнату проникло как можно больше свежего ночного воздуха. Дейзи потянулась, разметав по подушке влажные волосы. И тут же буквально подскочила на кровати. О, Боже! И как она могла забыть, что сегодня за день? Дейзи взглянула на часы – уже почти семь. Самолет Карла скоро приземлится в Лондоне.
На прошлой неделе он позвонил и сообщил Дейзи, что не может дожидаться июля и собирается на три дня прилететь в Лондон. Эта новость застала девушку врасплох и, уж конечно, не обрадовала. Она не представляла себе, как скажет обо всем Карлу, а поэтому очень волновалась и даже злилась, хотя все время напоминала себе, что это Карл, а вовсе не она, имеет право разозлиться.
Сначала Карлу видны были в окно самолета только белые перистые облака. Потом в них открылся просвет, и Карл узнал причудливые башенки и бойницы Виндзорского замка. Однако облака тут же сгустились, и пассажирам рейса Нью-Йорк – Лондон так и не удалось полюбоваться английской столицей с высоты птичьего полета.
Примерно через час такси доставило Карла Майера в отель «Браун». Весь его багаж состоял из «дипломата» с бумагами и маленькой дорожной сумки.
В час дня Дейзи Брюстер вышла из автобуса на Пикадилли. Ей всегда нравился этот район, но сегодня девушка не замечала ничего вокруг. Она любила наблюдать за парочками, загорающими на лужайках Грин-парка, но сейчас лишь рассеянно взглянула в их сторону и свернула на Албемарль-стрит. Дейзи очень нервничала.
Служащий отеля «Браун» позвонил в номер профессору Майеру.
– Профессор говорит, что заказал ланч на половину второго, – сообщил молодой человек Дейзи. – Он просит подняться на несколько минут к нему в номер. Это на пятом этаже, комната двести сорок два.
– Скажите, пожалуйста, професcору Майеру, что я лучше подожду его в вестибюле.
Дейзи уселась на один из диванов, обитых дамасской парчой, и стала наблюдать за людьми, бесцельно слоняющимися по огромному вестибюлю. Девушка пыталась угадать по внешнему виду людей, чем они занимаются, но у нее ничего не получалось. Карл поставил ее в совершенно невыносимое положение. Теперь она должна чувствовать себя дурой из-за того, что отказалась подняться к нему в номер. Дейзи уже ругала себя за это – подумаешь, что здесь такого, просто подняться в номер. Что он, в самом деле, изнасилует ее?
Сегодня был понедельник, но Дейзи проснулась довольно рано. Она спала голой и не стала даже накрываться простыней – настолько было жарко. К тому же она оставила открытым окно, чтобы в комнату проникло как можно больше свежего ночного воздуха. Дейзи потянулась, разметав по подушке влажные волосы. И тут же буквально подскочила на кровати. О, Боже! И как она могла забыть, что сегодня за день? Дейзи взглянула на часы – уже почти семь. Самолет Карла скоро приземлится в Лондоне.
На прошлой неделе он позвонил и сообщил Дейзи, что не может дожидаться июля и собирается на три дня прилететь в Лондон. Эта новость застала девушку врасплох и, уж конечно, не обрадовала. Она не представляла себе, как скажет обо всем Карлу, а поэтому очень волновалась и даже злилась, хотя все время напоминала себе, что это Карл, а вовсе не она, имеет право разозлиться.
Сначала Карлу видны были в окно самолета только белые перистые облака. Потом в них открылся просвет, и Карл узнал причудливые башенки и бойницы Виндзорского замка. Однако облака тут же сгустились, и пассажирам рейса Нью-Йорк – Лондон так и не удалось полюбоваться английской столицей с высоты птичьего полета.
Примерно через час такси доставило Карла Майера в отель «Браун». Весь его багаж состоял из «дипломата» с бумагами и маленькой дорожной сумки.
В час дня Дейзи Брюстер вышла из автобуса на Пикадилли. Ей всегда нравился этот район, но сегодня девушка не замечала ничего вокруг. Она любила наблюдать за парочками, загорающими на лужайках Грин-парка, но сейчас лишь рассеянно взглянула в их сторону и свернула на Албемарль-стрит. Дейзи очень нервничала.
Служащий отеля «Браун» позвонил в номер профессору Майеру.
– Профессор говорит, что заказал ланч на половину второго, – сообщил молодой человек Дейзи. – Он просит подняться на несколько минут к нему в номер. Это на пятом этаже, комната двести сорок два.
– Скажите, пожалуйста, професcору Майеру, что я лучше подожду его в вестибюле.
Дейзи уселась на один из диванов, обитых дамасской парчой, и стала наблюдать за людьми, бесцельно слоняющимися по огромному вестибюлю. Девушка пыталась угадать по внешнему виду людей, чем они занимаются, но у нее ничего не получалось. Карл поставил ее в совершенно невыносимое положение. Теперь она должна чувствовать себя дурой из-за того, что отказалась подняться к нему в номер. Дейзи уже ругала себя за это – подумаешь, что здесь такого, просто подняться в номер. Что он, в самом деле, изнасилует ее?