Кудашев Алексей. Ледяной остров (в сокращении)

   Поднявшись со льда и чувствуя на себе взгляды десятков людей, Иванцов с виноватым видом побрел к себе. Он нашел Копылова в палатке. Бригадир, надрываясь, кричал в телефонную трубку:
   - Семнадцатый, семнадцатый! Горячев! Товариш Горячев!..
   Заметив Иванцова, Копылов спросил:
   - Ты что, уже приехал?
   - Нет... Я- я утопил его.
   - Кого?!
   - Бульдозер.
   - Какой бульдозер?
   - Свой, вместе с тележкой... Сорвался с берега и прямо в море.
   Лицо Копылова вдруг вытянулось. Он опустил руку с телефонной трубкой и изменившимся голосом сказал:
   - Да знаешь ли, что ты наделал? Вот почему не отвечает семнадцатый землесос.- Копылов, приложив трубку к уху, часго забарабанил по рычагу телефонного аппарата: - Девушка, дайте скорей Байрамова. Разъедините! Как не можете? Аварийно, понимаете, аварийно!
   А в это время Байрамов из административной палатки отчитывал по телефону Плюева:
   - Что ты мне голову морочишь. Я тебя спрашиваю: где цемент? Почему до сих пор не разгружен Енисей? Ну что ты мне заладил: Трубы, трубы? Зачем они мне, твои трубы? Что? Какой бульдозер? При чем тут семнадцатый землесос?
   Байрамов забарабанил по рычагу аппарата, переключаясь на громкоговоритель:
   - Зачем вы меня разъединили?
   - Вас просят аварийно,- раздался в репродукторе голос телефонистки.
   - Ну, давайте. Что еще? Кто говорит? Что случилось?
   - Али Гасанович, на семнадцатый землесос упал бульдозер. Землесос повредило, не отвечает,-торопливо рассказывал Копылов.
   - Так, так,-отвечал Байрамов на каждую фразу Копылова.- А почему вы думаете, что машина упала на него?
   - Семнадцатый землесос прекратил подачу грунта... и связь оборвалась.
   - Ну хорошо, сейчас выясним.
   - Алексей Петрович,-обратился Байрамов к вошедшему Трофимову,- а районе семнадцатого землесоса в море упал бульдозер с тракторной тележкой. После этого землесос прекратил подачу гидромассы, и связь с ним прервалась.
   - Туда отправился Виктор Николаевич. Надо его разыскать. Позвоните на шестнадцатый.
   Байрамов пододвинул к себе поближе микрофон и сказал:
   - Дайте шестнадцатый землесос да никуда не отходите.
   - Хорошо.
   - Шестнадцатый слушает.
   - Говорит Байрамов. У вас был Виктор Николаевич?
   - Да, недавно уехал на семнадцатый,
   Байрамов и Трофимов тревожно переглянулись.
   - Теперь соедините с восемнадцатым. Восемнадцатый!
   - Восемнадцатый слушает.
   - Байрамов говорит. Виктор Николаевич у вас был?
   - Он здесь, только что прибыл.
   - Дайте ему трубку.
   - Я слушаю.
   В палатку неслышно вошла Таня Березина с электронным газоанализатором в руках. Вошла и остановилась, прислушиваясь к разговору, который вел по аппарату Байрамов с Виктором Дубравиным. Сообщив Дубравину о случившемся, Байрамов спросил:
   - Вы не помните, кто работал на семнадцатом?
   - Если смены не было, то Горячев, а фамилию второго не помню. Он сегодня первый день на землесосе - только что окончил курсы. Потом там остался журналист Зарубин.
   У входа в палатку раздался звон разбитого стекла. Байрамов и Трофимов оглянулись. Таня, бледная, растерянная, широко открытыми глазами смотрела на тревожные лица Байрамова и Трофимова. Перед ней на дощатом настиле валялись осколки электронного газоанализатора.
   - Вы слышали, Таня?-спросил ее Байрамов.
   Таня трижды кивнула. Прикусив губу, она села на скамейку.
   - Виктор Николаевич,- Байрамов повернулся к микрофону,-немедленно отправляйтесь к семнадцатому. Узнайте, какое там положение, и позвоните с шестнадцатого.
   Байрамов выключил репродуктор и подошел к Тане.
   - Ну что ж ты, Танюша, плачешь? Пока ведь еще ничего не случилось.
   - Я лучше пойду,- сказала девушка.
   - О ком это она? - серьезно спросил Байрамов Трофимова, когда девушка вышла.
   - Должно быть, о Зарубине.
   - Да... Ты не знаешь, где может быть сейчас Корнев?
   - Видел его в порту.
   Байрамов разыскал Корнева и приказал немедленно подготовить к спуску с подводного корабля водолазов в жестких скафандрах.
   Вскоре позвонил Виктор Дубравин и подтвердил, что землесос поврежден при падении бульдозера.
   - Разбит переходный тамбур, нарушен кабель и, очевидно, повреждено аккумуляторное отделение. Света на землесосе нет. Боюсь, что и воздушная линия порвана.
   - А сами всплыть они не могут? -спросил Трофимов.
   - Это исключено: уравновешивающие цистерны пробиты.
   * * *
   Все трое долго молчали. Зарубин после первых страхов и волнений вдруг успокоился. Сначала он вспомнил Москву, свою мать. В темноте не надо было закрывать глаз, чтобы представить ее. Вот она стоит, глядя на него добрыми глазами. Потом перед ним промелькнуло смеющееся лицо Тани. Он посмопрел на слабо светящийся циферблат своих часов: было десять минут седьмого.
   - Сейчас в Москве на улицах людно. Кончился рабочий день. Все спешат.
   - А сколько времени? - спросил Горячев.
   - Седьмой час.
   - Уже третий час пошел.
   - А на сколько нам хватит воздуха?
   - Если лежать и не двигаться, то часов на десять. Вот если бы аккумуляторы были целы, тогда мы могли бы долго продержаться.
   - Где же помощь? -- уныло спросил Сыров.
   - Ничего, Вася, будет помощь, обязательно спасут,-успокоил товарища Горячев.-Только не надо много разговаривать, кислород беречь надо.
   Наступила долгая пауза.
   Вдруг о корпус что-то звякнуло.
   - Что это, Ваня?
   - Должно быть, водолазы,- ответил Горячев, вглядываясь в слабый свет за носовым иллюминатором.
   В это время по корпусу землесоса снаружи кто-то трижды ударил.
   Горячев, нащупав в темноте гаечный ключ, ответил.
   Снова послышались удары. На этот раз то частые, то с паузами.
   - Что передают?-спросил Зарубин.
   - Спрашивают, как мы себя чувствуем.
   Снова последовала серия частых и редких ударов.
   - А теперь что?
   - Спрашивают, сколько мы можем продержаться.
   Горячев долго что-то выстукивал.
   Наконец разговор прекратился.
   Горячев сказал:
   - Я им предложил свой план. Вы извините, что я с вами не посоветовался,- спешил.
   - Какой?-в один голос спросили Зарубин и Сыров.
   - Аварийная гондола у нас исправна? Да. Но ее подъемная сила недостаточна, чтобы поднять нас всех троих. Я предложил следующее. Подводная лодка подходит к нам, спускает в жестком скафандре водолаза, с его помощью берет гондолу на буксир. Мы забираемся в гондолу и освобождаемся от землесоса.
   - И всплываем? - радостно вставил Сыров.
   - Нет. Там наверху шторм, и нам придется плохо, если лодка всплывет. Она в подводном положении отбуксирует нас в порт. И лишь там нашу гондолу вытащат на поверхность.
   - Вот это здорово ты придумал, Ваня!
   - Здорово, Вася, да не совсем.
   - Почему?
   - А хватит Ли нам в гондоле воздуха?
   Снова наступила гнетущая тишина.
   Час за часом томительно тянулось время. Дышать становилось все труднее и труднее. Наконец в одиннадцать часов снаружи в иллюминаторы ударил яркий свет. Затем по корпусу землесоса снова раздались удары. Горячев ответил. Снаружи просигналили, что план Горячева принят.
   - Все готово,- сообщил водолаз через некоторое время,- переходите в гондолу.
   Ощупью один за другим все трое поднялись к аварийному люку. Ослабевший Горячев с трудом приподнял тяжелую крышку. Отдышавшись, он проник внутрь гондолы и помог забраться в нее товарищам. Воздух здесь был свежий. Несколькими поворотами маховика он освободил стягивающий замок и, повернув кран, впустил в переходный тамбур воду. Просигналил:
   - Готово. Осторожней, сейчас перевернемся.
   Через минуту гондола, плавно покачнувшись, перевернулась люком вверх. Горячев включил аварийную лампочку.
   - Лежите, не двигайтесь и не разговаривайте. Воздуха мало.
   Зарубин вскоре действительно почувствовал, что дышать нечем. Сильно кружилась голова, перед глазами плыли зеленые круги.
   - Корреспондент,-шепотом сказал Горячев,-как себя чувствуешь?
   Но ответить у Зарубина уже не было сил. Без сознания лежал и Сыров.
   "А кто же откроет люк, если и со мной случится то же?" - подумал Горячев, тяжело дыша. Собрав последние силы, он стал лихорадочно освобождать замки, прижимавшие люк к наружному кольцу. Когда последний замок был открыт, герметичность нарушилась и в гондолу потекли струйки воды. Горячев снял с себя ремень, сделал на одном конце его петлю, а другой конец привязал за скобу люка. Последним усилием он просунул в петлю с двух сторон до локтей обе руки и всей тяжестью повис на ремне, теряя сознание.
   Облокотившись на поручни Океана, Таня Березина застывшим взглядом смотрела на неспокойную поверхность воды, тускло отражавшую ночные огни стоявших в порту кораблей. Порывистый ветер трепал ее каштановые локоны. На палубе суетились и кричали люди. Но девушка ничего не слышала и не видела. Вдруг недалеко от Океана появился бурунчик, и вскоре темный корпус подводного корабля заблестел своей мокрой поверхностью.
   - Вот он! - крикнул кто-то совсем рядом.
   Таня вздрогнула и с каким-то страхом стала смотреть на подводный корабль, пришвартовавшийся к Океану. Открылся люк, и первым из корабля вышел Виктор Дубравин. Следом появились еще люди и стали проворно выбирать из воды буксирный трос. На поверхности показался сигарообразный корпус аварийной гондолы.
   Потом скопившиеся на налубе подводного корабля люди закрыли собой от Тани аварийную гондолу. Она услышала, как подошедший врач крикнул:
   - Подымайте наверх!
   Одно за другим мимо Тани пронесли три безжизненных тела. Спазма сжала горло девушки. Она даже не шевельнулась, когда ее обняла за плечи Ольга.
   - Живы, все трое живы!
   - А? - Таня отсутствующим взглядом посмотрела на Ольгу.
   - Живы, говорю, Тангоша. Все трое живы, только без сознания. Воздуха им не хватило.
   - Что? Повтори, Оля, что ты сказала!
   - Я говорю, что все трое живы.
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   Ольга с радостным чувством смотрела в окно самолета. Первый этап сражения был выигран. Внизу, уплывая назад, серел Ледяной остров - кусок искусственной суши, созданный волей и трудом человека. Море штормовало. Волны одна за другой кидались на остров с севера, разбиваясь о лобастый берег. От радости Ольге хотелось крикнуть так, чтобы ее голос могли услышать там, внизу. "А что, если в самом деле?"- озорно подумала она, но, оглянувшись и обведя взглядом устало сидевших людей, рассмеялась. Рядом сидел Воронин.
   - А здорово получилось, Иван Николаевич! Живет наш остров!
   - Знаешь, Ольга Петровна, на кого ты сейчас похожа? Сказать?
   - На кого?
   - На забияку-мальчишку после потасовки.- Воронин показал Ольге на зеркало в спинке переднего сиденья.
   Ольга расхохоталась, разглядев свое перепачканное лицо и копну всклокоченных волос. На блузке не хватало верхней пуговицы, и откинувшийся воротничок обнажал шею.
   - Ну и пусть!-задорно бросила Ольга.-Дома, отмоюсь,- но уже через минуту украдкой от Воронина оттирала платком кончик носа.
   С аэродрома Ольга поспешила домой. Байрамов отпустил ее всего на сутки, и Ольга договорилась с Трофимовым, который часом позже прилетит в Приморск, сходить в Летний театр. Заказав по телефону билеты, она отправилась в ванную комнату.
   -Ну вот я и готова,- Ольга рассматривала свое новое платье, поворачиваясь к зеркалу то боком, то лицом.-Может, позвонить ему,- с нетерпением подумала она, глянув на часы.- Нет, раз обещал зайти - значит, зайдет.
   -Он,-замирала она каждый раз, чутко прислушиваясь к шагам на лестнице. Но шаги затихали где-то выше этажом или двумя. Так проходила минута за минутой, а Алексея Петровича все не было. Ну что же он не идет? - мысленно спрашивала Ольга.
   Зазвонил телефон. Наконец-то! - Ольга бегом кинулась к аппарату.
   - Знаешь, Оля, я сегодня не могу, занят,- как-то виновато говорил Алексей Петрович.
   Помолчав, добавил:
   - Понимаешь, никак не могу...
   Очевидно, их разъединили, потому что в трубке послышались короткие тревожные гудки. Ольга собралась было сама позвонить еще, но, подумав, решила: Чего же звонить? Раз яе может - значит не может.
   Одной в театр идти не хотелось. Вот если бы Таня была в Приморске! Но ни Березиной, ни других подруг в городе не было. Ольга вспомнила, что с Ледяного острова должна возвратиться Вера Югова. Вот с ней и пойдем. Ольга позвонила Вере, но ее еще не было дома. "Поеду на аэродром, встречу ее там. Ничего, что опоздаем на первое действие." На аэродроме было оживленно. Самолеты приземлялись один за другим с короткими интервалами. Уставшие, невыспавшиеся люди, прибывавшие с Ледяного острова, не задерживаясь, направлялись к воротам аэродрома. Знакомые на ходу здоровались с Ольгой и проходили мимо, усталые, неразговорчивые. Среди прибывших на первых двух самолетах Веды не было. Третьим был самолет дальнего следования. Oльга не обратила внимания на толпу встречающих. Улыбающиеся пассажиры с чемоданами, свертками, цветами спускались на землю прямо в объятия родственников и знакомых. Ольге у самолета делать было нечего. Она хотела было повернуть назад, но неожиданно увидела среди встречающих Трофимова. Она остановилась в нерешительности, раздумывая, подойти к нему или нет. Она собралась уже окликнуть его, но в это время в открытой двери самолета показалась стройная молодая женщина. За ней выскочила и стремглав кинулась вниз по трапу большая серая овчарка в наморднике. Атаман с радостным лаем начал прыгать вокруг хозяина, но Алексей Петрович, отмахиваясь от пса, бросился вверх по лестнице. Навстречу, улыбаясь, торопливо спускалась женщина. Это была не улыбка, а сама экзотика. Смеялось все: и большие выразительные глаза под смелым жгуче-черных бровей, и несколько большой красивый рот с карминно-яркими губами и ровным рядом ослепительных зубов, и порозовевшие бледные щеки с такими милыми ямочками. Трофимов подхватил на руки ребенка лет трех, которого черноглазая красавица держала за ручку, взял ее чемоданчик и стал спускаться. Мальчик, смеясь, крепко обхватил шею Алексея Петровича.
   Когда женщина, опираясь на плечо Трофимова, спустилась на бетонные плиты аэродрома, Алексей Петрович нежно поцеловал малыша, осторожно поставил его на землю и повернув ся к женщине, которая с восхищением сказала:
   - Алешка! Милый! Как я по тебе соскучилась!
   Она порывисто обняла Трофимова и стала часто целовать его в щеки, в нос, в глаза, в губы. Ольга не смогла дольше смотреть.
   Она почти не помнила, как добралась до дому. Уткнувшись в подушку, долго плакала, а когда слез не стало, поднялась и в отчаянии стала ходить по комнате. Горькая обида жгла ее.
   Ольга вспомнила о своем дневнике.
   Вынула из, ящика стола тетрадь и, не видя написанного, стала листать страницу за страницей. Она листала все медленней и медленней и, наконец, совсем остановилась. Словно из тумана, выплыли и обожгли выведенные ее рукой слова:
   "Я счастлива."
   "Только такие; дуры, как я, пишут дневники!"- Ольга рванула страницу. Бумажный листок, покружившись в воздухе, нырнул под тумбу письменного стола. Вслед за первой страницей на пол полетело еще несколько листков. Потом она остановилась, на минуту задумалась, посмотрела на камин, которым давно никто не пользовался, деловито подобрала разлетевшиеся листки, бросила их на решетку, чиркнула спичкой. Огонек лизнул бумагу, лениво, почти невидимый, пополз по ее кромке, потом, словно войдя во вкус, взметнулся веселым желтым пламенем, коробя темнеющие листки. Ольга, сидя на корточках, бесстрастно вырывала из дневника -страницу за страницей. Когда вспыхнул и сгорел последний листок, она швырнула в угол пустой переплет.
   Проведя бессонную ночь, Ольга чуть свет вернулась на Ледяной остров. Тихо поднялась на безлюдную палубу Океана.
   - Что с тобой? - встретила ее сонная, потягивающаяся Таня, рассматривая осунувшееся, бледное лицо Ольги.
   Но даже Тане, своей лучшей подруге, Ольга не могла рассказать о том, что случилось.
   Ольга в этот день была первым посетителем административной палатки. Молча подошла она к столу и положила перед Байрамовым заявление об освобождении ее от работы.
   - Что случилось, Ольга Петровна?-Байрамова поразили распухшие, красные глаза Ольги.
   - Мама заболела, просит приехать,-солгала Ольга, пряча взгляд.
   - А кто же заменит вас?
   - Не знаю...-безразлично сказала Кириллова.-Может Березина, может, Ахундов.
   - А больше ничего не случилось, Ольга Петровна? - Кириллова посмотрела в пластмассовое прозрачное окошко и ничего не ответила.
   - Конечно,- снова заговорил управляющий,- причина очень серьезная. Но зачем же уезжать совсем? Возьмите отпуск или привезите мать сюда. Она в Москве?
   Вспыхнула красная лампочка переговорного аппарата. Байрамов включил репродуктор.
   - Али Гасанович, извините, Кириллова не у вас? Говорит Ахундов.
   - Нет,-солгал Байрамов.-А что случилось, Ашурбек?
   - Изоляция на северном откосе обрушилась на дно.
   - Большой участок? - встревожился Байрамов.
   - Метров двести. Там, где вчера не успели намыть грунт. Мы тут кое-что придумали, да хотели посоветоваться с Ольгой Петровной.
   - Решайте сами, Ольга Петровна не сможет у вас быть. Она уезжает.Байрамов выключил аппарат.
   - Вот так, Ольга Петровна,- Байрамов перевернул заявление написанной стороной к столу.- Берите отпуск, а там видно будет.
   Ольга хотела сказать, что остается, но, вспомнив, что произошло нa аэродроме, проговорила:
   - Хорошо.
   Байрамов встал, подошел к Кирилловой и по-отечески сказал:
   - Ничего, не убивайтесь. Все будет хорошо. Мать ваша поправится. Вы вернетесь вместе с ней, и мы будем намораживать новый остров. Договорились, Ольга Петровна?
   - Да,- почти неслышно прошептала она.
   - Значит, с сегодняшнего дня,-услышала Ольга слова управляющего.
   Когда Трофимов днем вернулся на Ледяной остров, Кирилловой уже не было.
   Сидя в самолете, она в сотый раз спрашивала себя: "Куда я еду и зачем?" "Неважно куда и зачем,- отвечало ей второе я,-только бы подальше от Приморска и Ледяного острова."Как я буду жить, не видя его, не слыша его голос?"-с тоской вспомнила Ольга о Трофимове. Все равно. Пусть, только подальше от него... Но ведь то, что я сейчас делаю, это же бегство, позорное бегство,-мучилась Ольга.
   Самолет шел на посадку. Нет, так нельзя,-решила-она, всматриваясь в знакомые очертания Московского аэропорта.
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
   - Я вам завидую, Виктор Николаевич, что вы сейчас отправляетесь на Ледяной остров,- сказал Сорокин, склонившись над эскизом пневматического вибратора.
   - Почему?
   - Там идет сражение, от которого, возможно, зависит судьба нашего треста.
   - Вы преувеличиваете. Судьба Морнефти уже решена, и ничто и никто не может сделать нашу работу бесполезной.
   Нехорошо хихикнул Осипов.
   Сорокин ничего не ответил. Виктор Дубравин, надев морскую фуражку и перекинув через руку легкий плащ, обернулся к Сорокину:
   - На Ледяном острове идет сражение не за судьбу Морнефти, а за выигрыш времени. Но этот выигрыш ничего нам не даст, если мы задержим проект ПБУ-8. И если бы не эти новые подводные землесосы, которые сегодня надо пустить во что бы то ни стало, то я никуда бы не поехал.
   - Ну что, Илья Тимофеевич, прослушали лекцию о том, что дважды два четыре, а не пять? - съязвил Родионов, когда Дубравин вышел.
   - Да, но Виктор Николаевич прав.
   - Конечно, он всегда прав,-ехидно бросил Родионов.- Не люблю я его поучающего тона.
   - Александр Емельянович, ваша группа задерживает всю работу,- сказал вошедший в комнату Комолов.
   - У меня срок завтра.
   - У других тоже, но они закончили досрочно. Вы, кажется, тоже такое обязательство брали.
   Комолов взял с полки чертеж и вышел.
   - Старый дурак! - процедил сквозь зубы Родионов. ...Сорокин, недавно перешедший работать в трест Морнефть, сразу заметил неприязнь Родионова к Комолову. И сейчас, будучи свидетелем неприятного разговора между ними, как ни в чем не бывало обратился к Родионову:
   - Александр Емельянович, вы что сегодня вечером делаете?
   - Еще не знаю. А что?
   - Может, зайдем в ресторан? Посидим часок-другой.
   Родионов удивленно поднял брови.
   - Что, не хотите?
   - Нет, почему же,-ответил Родионов, а сам подумал : Сорокин,- и вдруг ресторан. А впрочем, неплохо было бы этого дурня привлечь на свою сторону.. Я-то думал, он святоша.
   Так началась дружба этих двух людей. Все видели ее благотворное влияние на Родионова. Его реже видели пьяным, он много работал. Проект скелетной группы не получил премии. Но жюри отметило целесообразность использования его для разработки одиночных морских месторождений. И теперь скелетная группа вновь вернулась к своему проекту. Большую помощь группе Родионова оказывал Сорокин. Он с увлечением работал над деталями проекта, заражая товарищей своей деловитостью.
   Когда проект в основном был готов, он был рассмотрен техническим совещанием, созванным Трофимовым. Докладывал Родионов. Оригинально и разумно был решен вопрос облегчения стальной трехсотпятидссятаметровой каркасной башни. Несколько выше центра тяжести башня имела пустотелый тонкостенный сфероид. Верхняя, меньшая часть башни опиралась на него, а нижняя оказывалась как бы подвешенной. Башня закaнчивалась площадкой, на которой должно было находиться необходимое оборудование для бурения и эксплуатации нефтяных скважин и жилые помещения для людей.
   В зависимости от того, в какой мере сфероид заполнялся воздухом башня могла либо плавать, либо опираться своими стальными башмаками на морское дно.
   Не решен был вопрос лишь о монтаже башни. Собирать башню в порту или закрытой бухте из-за мелководности было нельзя. Для этого нужна была минимум двухсотметровая глубина. Таких глубоких, закрытых от штормов бухт ни в Приморске, ни вблизи его не было.
   - Есть такое место,- сказала Березина.
   - Где? Что вы имеете в виду?
   - Порт Ледяного острова.
   - Александр Емельянович, а зачем вы хотите бурить обязательно с башни, когда у наc есть самоходная буровая ПБУ-8? Пусть башня служит базой.
   Одна за другой вносились поправки в проект скелетной группы. Вместо подводного нефтепровода для перекачки нефти Виктор Дубравин предложил установить подводные резервуары-ловушки, откуда нефть под напором столба морской воды будет самотеком поступать к танкерам и нефтеналивным баржам.
   После изготовления чертежей подводной буровой ПБУ-8 в доработку проекта Родионова включились почти все инженеры проектного отдела. Вскоре проект был утвержден. Решено было начать бурение на одиночном крупном месторождении, расположенном на большой глубине в ста километрах к востоку от Ледяного острова.
   Однажды поздно вечером Трофимову, задержавшемуся в управлении, позвонил Винокуров и попросил немедленно приехать.
   Проходя через вестибюль, Алексей Петрович увидел Родионова, который нес сверток с чертежами. Делая вид, что он не замечает Трофимова, Родионов, не повернув в его сторону головы, вышел. Алексей Петрович, постояв минутку, направился следом. На улице было пустынно и тихо. Трофимов оглянулся на здание управления треста. Светились только окна кабинета профессора Дубравина, да одно окно в нижнем этаже. "Должно быть, Виктор Николаевич вернулся с Ледяного острова,подумал Трофимов.-Нет, его окно рядом". Алексей Петрович подошел ближе и через просвет в неплотно задернутой шторе увидел Сорокина, склонившегося над чертежной доской. "Работяга, только со странностями,"-впервые сказал себе Алексей Петрович.
   Винокуров встретил Трофимова приветливо.
   - Извините, Алексей Петрович, я сейчас освобожусь. Закуривайте.-Он подвинул к Трофимову коробку с папиросами и углубился в лежавший перед ним исписанный листок бумаги, делая пометки.
   Инженер потянулся к папиросам, но рука его застыла в воздухе. Рядом с коробкой лежала фотография. Вместо папиросы Алексей Петрович взял ее.
   Что-то знакомое показалось Трофимову в этих светлых, словно выцветших навыкате глазах, но тут же ускользнуло. Трофимов прикрыл ладонью лицо, до боли сжав пальцами виски, пытаясь поймать что-то далекое, страшное. Ara. Вот... Темная непогожая ночь... Шквал минометного огня... Могильный холод перепаханной в боях, по-осеннему мокрой земли...
   Винокуров, краем глаза следивший за Трофимовым, оторвался от работы. Когда тот отнял от лица руку и облегченно вздохнул, капитан спросил:
   - Узнаете?
   - Ну, конечно.
   - Что конечно? Кто это, по-вашему?
   - Сорокин. Или во всяком случае кто-нибудь из его родственников. Тут он очень молодой, совсем еще мальчишка. А глаза те же.
   - Вы знали его юношей?
   - Нет.- Трофимов еще раз взглянул на фотбграфию.- Ну да, это он. Эти глаза я на всю жизнь запомнил осенью 1944 года. Они иногда мне даже снятся.
   Винокуров выжидающе посмотрел на собеседника.
   - Осенью 1944 года,- после небольшой паузы продолжал Алексей Петрович,- выполнив боевое задание во вражеском тылу, я возвращался на свою сторону. При переходе линии фронта был ранен.
   - Так, так,- выпрямился в напряжении капитан.
   - Очнулся от страшной боли и первое, что увидел при вспышке ракеты и что запомнил на всю жизнь, были вот эти глаза, глаза Сорокина. Он и вынес меня, рискуя жизнью, к нашим окопам...
   Трофимов, растревоженный воспоминаниями, замолчал.
   - Да, лицо человека, особенно юноши, через четверть века сильно меняется,- как бы отвечая на свои мысли, задумчиво произнес капитан, снова углубляясь в работу.
   А Трофимов, забыв о папиросах, долго еще вертел в руках пожелтевшую карточку, выжидая, когда Винокуров оторвется от работы. Наконец, тот нажал кнопку звонка.