Страница:
[252]. И что же – мы теперь ежедневно молимся о «комбинации цифр», а не о человеке, носящем имя Алексия и патриарший сан? Такой вывод абсурден? – Ну, значит, абсурдно и представление, будто регистрация под набором цифр лишает человека его христианского имени.
И, значит, лишь по ведомству поэтических преувеличений может числиться триллер из газеты «Сербский крест» – «строится всемирное антихристово царство, в котором каждому уж заготовлены вместо имени номер, вместо паспорта чип, а вместо души ее электронная тень» [253]. Компьютер, похищающий человеческие души и заменяющий их своей «электронной тенью» – да ежели бы такая идея пришла в голову голливудскому сценаристу, то он бы стал миллионером! Ему, впрочем, пришлось бы из сценария выбросить плач об утерянном советском паспорте, подло замененном на «чип»…
Я не испытываю никаких «трансформаций» и «мистических воздействий», когда компьютер при сканировании моего фото превращает мои черты лица в поток цифр. Тогда зачем же опасаться что какая-то мистическая дурь произойдет со мною, если компьютер сделает то же самое при подсчете моих денег. Зачем писать, будто «Компьютерная система узнаёт только числа и данные. То есть мы перестаём быть личностями со свободой воли и действия и становимся информационными и исполнительными объектами предписаний и запретов» [254]. А турникет в метро вообще «узнает» только мою тень (и то он не может ее отличить от тени другого прохожего). И что же – раз я прошел через турникет – то и превратился тем самым в тень на его фотодатчике? Осталась ли моя «свобода воли и действия» заложником у московского метро?
Есть ли грех в том, что мое имя будет занесено в компьютер? Нет, компьютер всего лишь хранит в своей памяти ту информацию, которую вносят в него люди. Как магнитофонная запись хранит записанные на нее голоса и при этом не оказывает никакого тайного воздействия на тех людей, чьи голоса зафиксированы на пленке, так и компьютер никак не влияет на души тех людей, чьи имена записаны на диске. Раньше при оформлении на работу автобиографию я писал на бумаге, потом – печатал на машинке, теперь вот набираю на компьютере. Это – чисто техническая перемена, которая просто экономит нам время.
Есть, правда, люди, которые считают, что компьютер, как и телевизор, сам по себе опасен. Например, Почаевская лавра приобрела компьютер, чтобы набирать на нем православные книги и газеты в защиту Православия. Среди братии нашлись такие монахи, которых это весьма смутило. Они заявили, что не зайдут в келию, где стоит компьютер, потому что боятся получить там «печать антихриста»… И если бы они свой страх держали при себе! Так они начинают и прихожан смущать: как это, мол, жутко, страшно: там, где компьютеры, – там нет Христа… В Троице-Сергиевой лавре, кстати, «компьютерный цех» появился еще в начале 80-х годов [255].
Разговоры же о некоем «излучении» и «зомбировании» через компьютер и телевизор лишены серьезности [256]. Я сам смотрю телевизор – но при этом никогда не ем «Марс», не пользуюсь прокладками, не жую «орбит без сахара» и терпеть не могу тетю Асю с ее стиральным порошком. И компьютер всегда у меня с собой, – потому что при диспутах с сектантами бывает необходимо срочно найти нужный источник и подтвердить все предельно точно. И в Интернете есть у меня своя страничка ( www.kuraev.ru), как есть она и у Троице-Сергиевой лавры, и у Московской Патриархии, и у Русской Зарубежной Церкви. Так что нет основания предполагать автоматически-зловредное влияние компьютера на людей.
И даже если мое имя вносится в компьютер, который находится в руках людей, враждебных к христианству и ко мне, – это никак не вредит мне самому. Например, по нескольку раз в год появляются статьи и листовки, в которых весьма критически упоминается мое имя. Эти статьи публикуются в сектантских изданиях, изготовленных с помощью компьютерной верстки. Значит, мое имя хранится в памяти тех компьютеров, что находятся в руках сект (оккультных и протестантских). Но неужели же оттого, что они занесли меня в свои компьютеры, я перестал быть христианином?
***
Вывод Синодальной Богословской Комиссии: «На вопрос о том, утрачивает ли христианин свое имя, принимая ИНН, мы можем ответить словами архимандрита Иоанна (Крестьянкина): „Дорогие мои, как мы поддались панике – потерять свое христианское имя, заменив его номером? Но разве это может случиться в очах Божиих? Разве у Чаши жизни кто-то забудет себя и своего небесного покровителя, данного в момент крещения? И не вспомним ли мы всех тех священнослужителей, мирян-христиан, которые на долгий период жизни должны были забыть свои имена, фамилии, их заменил номер, и многие так и ушли в вечность с номером. А Бог принял их в Свои Отеческие объятия как священномучеников и мучеников, и белые победные ризы сокрыли под собой арестантские бушлаты. Не было имени, но Бог был рядом, и Его водительство вело верующего заключенного сквозь сень смертную каждый день. У Господа нет понятия о человеке как о номере, номер нужен только современной вычислительной технике, для Господа же нет ничего дороже живой человеческой души, ради которой Он послал Сына Своего Единородного Христа-Спасителя. И Спаситель вошел в мир с переписью населения“».
Вспомним, что древние христиане по заповеди Спасителя платили налоги языческому государству, а на монетах того времени были языческие надписи и знаки. Но Церковь не запрещала брать их в руки и пользоваться ими.
У той ситуации имелся и еще один значимый оттенок: в древности язычество было государственной религией. Из средств госказны выделялись пособия языческим жрецам; на «бюджетные» деньги строились языческие храмы. Таким образом, часть денег, передаваемых христианами сборщикам государственных налогов, затем шла в языческие храмы. И однако древняя Церковь не считала, что деньги, отданные языческому государству, есть форма языческой жертвы.
А если сегодня владельцы чужого компьютера не просто запишут в него мое подлинное имя, но и дадут мне какую-то оскорбительную кличку? [257]Что ж, это будет просто их грехом, но отнюдь не моим. В советские времена КГБ присваивал священникам клички, именуя их: «Объект разработки такой-то» и «Объект наблюдения такой-то». В этих «кличках» вместо реальных имен фигурировали выдуманные. Но если бы какой-нибудь майор КГБ шутки ради, издевательства ради присвоил бы тому священнику, за которым следил, кличку «антихрист» – разве и в самом деле этот священник превратился бы во врага Христова?
Во время иконоборческих гонений византийского императора Феофила на Церковь, в середине IX в., на лицах двух исповедников Православия – святых Феодора и Феофана – было повелено выжечь хулящие их стихи. Но хоть они и были названы «отступниками», на деле они не отступили от Христа (см.: Четьи Минеи, 27 декабря).
Итак, если государство в своих компьютерах и в самом деле заключает наши имена в штрихи, обозначающие три шестерки, это не оказывает никакого влияния на нашу духовную жизнь. Государство грешит, если оно играет в эти кощунственные символы. Но это – его грех, а не наш.
Однако теперь встает иной вопрос: может ли христианин брать в руки и использовать такие документы, которые содержат в себе антихристианскую символику? Можно ли класть во внутренний нагрудный карман (к сердцу) предмет, который помечен антихристовым числом? И тем более – можно ли просить выдать такой предмет?
Кажется, все просто: нет, нельзя ни брать, ни прикасаться, ни тем более стремиться к обретению такого предмета…
Но вся эта простота рушится – как только вместо абстрактного слова «предмет» ставим в эти вопросы простое и ныне всем наглядно-знакомое – «доллар».
Возьмите долларовую банкноту и измерьте линейкой ее ширину. И получится у вас, что ширина любого доллара – 66, 6 мм. Причем, в отличие от валют других стран, долларовые банкноты одинакового размера – они не разнятся в зависимости от величины номинала. И бумажка в один доллар и в сто – все они одной ширины (в длину же доллар составляет 6 дюймов с небольшим) [258]. И все несут в себе тревожное число. Значит ли это, что в США вообще не осталось ни одного христианина? Значит ли это, что о. Серафим Роуз, живший в Америке, принял печать сатаны? [259]
Этот пример с долларом – не ответ на вопрос о том, можно ли брать предметы с такой символикой. Это – лишь обнажение вопроса, его наличия и его сложности.
С точки же зрения церковной истории ответ на этот вопрос ясен: да, может! «Для чистых все чисто» (Тит.1, 15). "Случилось некогда святому старцу послать ученика своего принести воды из колодца. Когда он пошел, то увидел внизу аспида, и не почерпнув воды, возвратился и сказал ему: "умрем мы, авва, ибо я видел аспида в колодце. " Он же внушал ему не бояться и качая головою сказал: «если захочется сатане, чтобы в колодце был змей или аспид, и попал в источники вод, неужели ты никогда не будешь пить?» И пошел старец, и сам зачерпнув полный сосуд, первый попробовал говоря: «где возложен крест, там не имеет силы никакое зло» (Древний Патерик 20, 23).
Разбирая вопрос о том, крещен ли человек, который желал креститься в православной вере, но священник, крестивший его, оказался невером или еретиком, блаж. Августин отвечает: «Я не пятнаюсь злой совестью другого тогда, когда она мне неизвестна и могу сделаться чистым… Но если я пятнаюсь злой совестью крещающего, то пятнаюсь и тогда, когда она мне неизвестна.. Я не знаю совести человека, но я знаю милосердие Христа» (Против книги Петалиана 1.1, 2, 3 и 6, 8).
В Турецкой империи каждый Константинопольский патриарх и каждый епископ, будучи избранным, нуждался в султанском берате, подтверждавшем его духовный и светский авторитет [259_1]. Причем документы, касающиеся православных подданных, сопровождались мусульманскими формулами («Во имя Аллаха…») [260]. В языческих странах государственные документы сопровождались и сопровождаются упоминаниями и изображениями соответствующих божеств. Но если государство вписывало имя христианина в бумагу, на которой государство же исповедовало свои религиозные взгляды – то христиане не считали, будто такого рода процедуры лишали их общения со Христом. Для совести важно – что написал я, а не то, что другие написали рядом с моим текстом или с моим именем. Если я сделал заметки на оборотной стороне какой-то странички – это еще не значит, будто я исповедую то, что на этой страничке написано.
Советские документы и деньги несли на себе символы, у которых было оккультно-антихристианское толкование. На первых советских банкнотах было изображение свастики. И во все последующие годы пентаграммы, молот с серпом, изображения яростного ненавистника Церкви В. Ленина метили и деньги, и советские паспорта. Но люди не придавали никакого значения этой зловещей символике. Они видели в дензнаках просто знаки, отражавшие их собственный труд, и как частичку своего труда приносили эти бумаги в храмы. И подавали деньгами милостыню, и жертвовали их на церковные нужды. Та лепта, которую мы подавали нищим и жертвовали на содержание храмов, носила на себе нехристианские символы и портреты. Но разве от того милостыня переставала быть милостыней?
Более того – и на церковных документах (и даже на антиминсах) встречались зловещие имена. Митрополит Иоанн (Снычев) долгое время подписывался: «Архиепископ Куйбышевский». Затем на своих антиминсах он ставил подпись: «Митрополит Ленинградский». Бывали даже архиереи с титулами «Сталинградский и Молотовский». Но разве священнодействия этих архиереев были безблагодатны?
Христос не запретил пользоваться языческими деньгами («отдавайте кесарево кесарю» [Мф.22, 21]). Значит, не всякое прикосновение к символу, имеющему нехристианское и (или) антихристианское религиозное значение, сквернит христианина.
Дело не в том, чего касается человек, а в том, как и зачем он это делает. «Не ту, чту входит в уста, оскверняет человека, но ту, чту выходит из уст» (Мф.15, 11). Не предмет и не место оскверняют христианина, но его внутреннее отношение к тому, к чему он прикасается.
Были мученики, которые в дерзновении своем входили в языческие храмы и прикасались к идолам. Но – для того, чтобы ниспровергнуть их. Они не боялись, что эти боги несут какую-то «черную энергетику» и что, если к ним прикоснуться – от них будет перенята какая-то «черная печать». И то, что кончина этих мучеников от рук разъяренной толпы происходила в языческом капище, нисколько не мешало их душам восходить в Небесные обители. Святитель Николай Японский, будучи в Сингапуре, заходил в языческий индуистский храм [261]. И он, христианин, нисколько не был осквернен этим. Первым учеником святителя Николая Японского был буддистский жрец Савабе. Чтобы никто не заметил, что он изучает Евангелие, он читал его в языческой кумирне во время службы и постукивал одновременно в барабан. «Никто и не думал, что я читаю иностранную ересь», – признавался потом Савабе [262]. Как видим, языческо-идольское окружение не помешало Духу Святому просветить сердце Савабе.
Шестиконечные звезды очень популярны у оккультистов. В каббалистике «звезда Давида» означает соитие мужского и женского начал в весьма акробатической позе: «Белый человек наверху, и внизу черная женщина в обратном положении, головою вниз, причем ноги ее проходят под протянутыми руками мужской фигуры и выходят из-за его плечей, тогда как кисти рук их соединяются, образуя угол на каждой стороне» [263].
Но совсем не обязательно для христианина видеть в каждом шестиугольнике столь «изощренный» символ. Вспомним, что сияние Божией Славы, исходящее от Христа на иконе Преображения Господня, нередко имеет шесть лучей (например, на иконе Феофана Грека). Да и столпники на фресках Феофана Грека стоят на шестиугольных башнях.
… А вот и совсем головокружительное событие из церковной истории: император Юстиниан II в 695 г. решил разрушить храм (т. н. «митрополичью церковь»), чтобы построить вместо него цирковые трибуны. Императору не хотелось, чтобы это событие воспринималось верующими как прямое кощунство. Для этого он заставил Патриарха составить и произнести соответствующие молитвы. Придя на разрушение православного храма, Патриарх сказал: «Слава Богу, долготерпящему всегда, ныне и присно и во веки веков» [264]. Для Юстиниана это кончилось плохо: началось восстание и он был свергнут (на время). Но тот Патриарх, который прочитал молитву «на разрушение храма», – это святитель Каллиник Константинопольский (память 23 августа)…
Из этого случая не будем извлекать никаких поспешных уроков (кроме одного: не торопиться с осуждением тех иерархов советской поры, которые вынуждены бывали подписывать распоряжения о закрытии храмов), но вернемся к главному вопросу: как же должен христианин относиться к тем знакам и изображениям, которые для язычников имеют религиозное значение?
Здесь надо помнить слова апостола Павла: «Идол в мире <есть> ничто» (1 Кор.8, 4). Это «ничто» никак не должно влиять на наше поведение. Если я иду в храм и вдруг вижу, что на перекрестке какие-то сектанты установили свой идол, появление этой диковинки не должно никак повлиять на мое поведение. Я не должен подбегать к идолу и целовать ему ноги. Но я и не должен переходить на другую сторону улицы или же обходить его за квартал. Я не должен показывать язычникам, что я разделяю их религиозно-благоговейные чувства по отношению к идолу. Но я и не должен выражать страха перед ним. «Не бойтесь их, ибо они не могут причинить зла, но и добра делать не в силах» (Иер.10, 5). И проявленное мною почтение, и выказанный мною страх лишь укрепят язычников в их вере, будто их идол столь силен, что может привлечь к себе или даже победить христианина.
Вспомним советы апостола Павла – как поступать с идоложертвенной пищей. Я, например, пришел в гости к знакомому язычнику. Свт. Феофан Затворник поясняет, почему не стоит отклонять приглашение в гости к заведомому язычнику – «Потому что невозможно было бы уловлять неверных, прекратив сообщение» [265]. Итак, пользуясь случаем, я иду к нему в надежде рассказать ему о Христе. А он по ходу беседы угощает меня каким-то мясом. Вполне возможно, что плов, поставленный передо мной, изготовлен из того ягненка, который был принесен в жертву перед статуей Аполлона, то есть является «идоложертвенным». Как я должен вести себя? «Если кто из неверных позовет вас… то все, предлагаемое вам, ешьте без всякого исследования» (1 Кор.10, 27).
Мы можем даже догадываться, что предлагаемая нам пища была как-то по язычески «освящена». Но пока нам прямо об этом не сказано – мы должны обращаться с ней как с самой обычной пищей. Мы просто должны помнить, что «Господня земля, и чту наполняет ее» (1 Кор.10, 26). «Господня, а не бесов. Если же земля Господня, то Господни и деревья и животные, а если все Господне, то по природе нет ничего нечистого, но все зависит от мысли каждого» [266].
Что нам до того, что сделал какой-то язычник, исходя из ложных принципов своей веры. Его мысли – не мои. Мы должны помнить о наших правилах благочестия: «Едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию» (1 Кор.10, 31). Все я должен делать с мыслью о своем Боге, а не о чужих лжебогах.
Но представим себе, что наш собеседник прямо сказал нам, что этот ягненок так вкусен именно потому, что вчера он был заколот у алтаря Аполлона. Тогда надо отказаться. Но почему? Совсем не потому, что в этом случае пища станет сквернее, чем она была до этого «объявления». Апостол Павел поясняет: «Но если кто скажет вам: это идоложертвенное, – то не ешьте ради того, кто объявил вам» (1 Кор.10, 28). Если христианин станет есть идоложертвенное в присутствии язычника – тем самым христианин даст повод язычнику считать, будто этот христианин нетверд в своей вере. Ведь язычник может знать, что церковные правила запрещают вкушать идоложертвенное (см.: Деян.15, 29), а тут он увидит, что его знакомый нарушает церковное правило. Видя такое пренебрежение христианина к его же собственным правилам, язычник перестанет уважать его и уже не будет слушать христианскую проповедь из уст этого своего знакомого. Как об этой опасности предупреждал христианский апологет II века Минуций Феликс – «Всякое произведение природы как ненарушимый дар Божий, не оскверняется никаким употреблением; но мы воздерживаемся от ваших жертв, чтобы кто не подумал, будто мы уступаем демонам, которым они принесены, или стыдимся нашей религии» (Октавий.38).
Кроме того, языческий угощатель может счесть, будто христианство одобряет языческую религию. И можно совмещать участие в языческих мистериях и в христианских таинствах. Уверившись в том, что и христиане прибегают к языческим ритуалам, он еще прочнее будут держаться за них [267].
Так одна бытовая ошибка, один жест могут столкнуть человека в болото религиозной всеядности.
Наконец, вкушение христианином идоложертвенной пищи может иметь еще два дурных последствия. Одно из них – если об этом случае могут узнать иудеи. Для них идоложертвенное – это безусловно «трефное», недопустимая пища. И если они узнают, что христиане вкушают такие продукты, они, иудеи, станут закрыты для евангельской проповеди. Другое дурное эхо может зазвучать внутри самой церковной общины. Ибо среди христиан есть такие, что не очень твердо понимают правила христианского поведения. Вот как об этом писал святитель Феофан Затворник: «Более совершенные христиане считали идолов за ничто и идоложертвенное считали чистою пищей. Другие, менее совершенные, не могли еще отрешиться от прежнего, языческого своего взгляда на идолов как богов и на жертвы им как действительным скверным богам. При таких мыслях вкушение идоложертвенного считали противным своей христианской совести, которая еще была немощна – бессильна, чтобы считать идолов за ничто. Но, увлекаемые примером более совершенных, принимают участие в идольских трапезах, едят идоложертвенное как идоложертвенное и тем сквернят свою немощную совесть. Причиной же соблазна немощных служит то, что само по себе не имеет никакой цены пред Богом: едим ли идоложертвенное – мы ничего не приобретаем, не едим ли его – ничего не теряем перед Богом» [268]. Этими словами св. Феофан пересказывает размышления блаж. Феофилакта Болгарского.
Тот, кто позволяет себе вкусить идоложертвенное при убеждении, что это обычная еда – оказывается, совершенный христианин. Так пишет Апостол. Так это понимают Святые Отцы. «Сильные рассуждением смотрят на идоложертвенное как на всякую другую пищу, вкушают то со спокойной совестью» [269]. Тот же, кто боится идоложертвенного и приписывает еде причастность тем несуществующим лжебогам, с призыванием мифических имен которых были закланы идоложертвенные животные, еще остается несовершенным христианином.
По еврейскому закону два основных источника осквернения, нечистоты – это все, что связано с язычеством и все, что связано со смертью. Прикосновение к мертвому телу считалось скверной. Но так ли сегодня у христиан? Для христианского сознания «ни смерть не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Римл.8, 38-39) [270]. Тело было храмом духа при жизни, становится мощами по смерти. Мы прикасаемся к останкам даже с благоговением… Этот перелом в отношении к останкам тоже давался Церкви не без труда. Но он все же произошел очевидно и до конца. А вот в отношении к идоложертвенному и по сю пору приходится различать поневоле «эзотерическое» учение Церкви и педагогические соображения.
Есть люди, сохранившие «идольскую совесть» (1 Кор.8, 7) [271]. Они «имеют об идолах такое же мнение, какое имели до обращения, почитая их за нечто и боясь их, как могущих нанести вред» [272]. Такие люди, если им доводится вкушать идоложертвенное, «испытывают подобное тому, как если бы кто-нибудь по обычаю иудейскому, почитал прикосновение к мертвецу осквернением, но, видя, что другие прикасаются к нему с чистой совестью, из стыда пред ними прикоснулся бы и сам, но осквернился бы и сам в совести, будучи осуждаем ею» [273].
Параллель вполне ясна: христианину, в любой ситуации призванному помышлять о Едином Боге и стяжавшему такую привычку, не скверно прикоснуться к мертвым останкам, равно как нет для него никакой убыли и при вкушении идоложертвенной пищи.
Так что надо различать онтологию (или богословие) и педагогику.
С точки зрения бытийной, реально-сущей, идол есть ничто и идоложертвенное не вредит человеку. «Нет в них никакой тайной силы», – пишет об идоложертвенных трапезах Климент Александрийский [274].
Поэтому, приобретая пищу для самого себя на рынке можно не интересоваться – идоложертвенная она или нет – «дабы опять не сделались они разборчивыми сверх должного, не стали бы отказываться от продаваемого на торгу из опасения, что это может быть идоложертвенное, [апостол] говорит: все, что продается, ешьте без исследования о продающих, без расспроса, не идоложертвеннное ли продается, как будто зазирает вам совесть, и вы хотите очистить ее. Или так: дабы не зазирала тебе совесть, ты не исследуй; ибо при разбирательстве можешь узнать, что предполагаемое тобою в покупке – идоложертвенное, и совесть твоя будет беспокоиться» [275]. «Все, что продается на торгу, ешьте без всякого исследования, для спокойствия совести» (1 Кор.10, 25).
С точки же зрения педагогической – прежде чем самому пользоваться этим своим знанием, надо подумать: не повредит ли это тому человеку, у которого такого знания еще нет, не понудит ли это и его прикоснуться к пище, которую он же сам еще считает нечистой, и не смутит ли это тем самым его совесть. «Совесть же разумею не свою, а другого: ибо для чего моей свободе быть судимой чужою совестью» (1 Кор.10, 29). Оттого апостольский собор, созванный для разрешения споров между христианами из иудеев и из язычников, по сути призвал обе стороны к уступкам: евреев он призвал не смущать неевреев требованием обрезания, а неевреев он призвал не смущать евреев вкушением идоложертвенного.
Теперь понятно, «в каком он (апостол) находился затруднении. Он хочет доказать два предмета – и то, что надо воздерживаться от такой трапезы, и то, что она не может вредить вкушающим от нее. Эти предметы не совсем согласуются между собою. Слыша, что идольские жертвы не причиняют вреда, коринфяне могли пользоваться ими как безразличными. А слыша запрещение прикасаться к ним, они могли подозревать, что эти вещи запрещены потому, что могут вредить. Потому, отвергнув понятие об идолах, первой причиной воздержания он поставляет соблазн братий»
И, значит, лишь по ведомству поэтических преувеличений может числиться триллер из газеты «Сербский крест» – «строится всемирное антихристово царство, в котором каждому уж заготовлены вместо имени номер, вместо паспорта чип, а вместо души ее электронная тень» [253]. Компьютер, похищающий человеческие души и заменяющий их своей «электронной тенью» – да ежели бы такая идея пришла в голову голливудскому сценаристу, то он бы стал миллионером! Ему, впрочем, пришлось бы из сценария выбросить плач об утерянном советском паспорте, подло замененном на «чип»…
Я не испытываю никаких «трансформаций» и «мистических воздействий», когда компьютер при сканировании моего фото превращает мои черты лица в поток цифр. Тогда зачем же опасаться что какая-то мистическая дурь произойдет со мною, если компьютер сделает то же самое при подсчете моих денег. Зачем писать, будто «Компьютерная система узнаёт только числа и данные. То есть мы перестаём быть личностями со свободой воли и действия и становимся информационными и исполнительными объектами предписаний и запретов» [254]. А турникет в метро вообще «узнает» только мою тень (и то он не может ее отличить от тени другого прохожего). И что же – раз я прошел через турникет – то и превратился тем самым в тень на его фотодатчике? Осталась ли моя «свобода воли и действия» заложником у московского метро?
Есть ли грех в том, что мое имя будет занесено в компьютер? Нет, компьютер всего лишь хранит в своей памяти ту информацию, которую вносят в него люди. Как магнитофонная запись хранит записанные на нее голоса и при этом не оказывает никакого тайного воздействия на тех людей, чьи голоса зафиксированы на пленке, так и компьютер никак не влияет на души тех людей, чьи имена записаны на диске. Раньше при оформлении на работу автобиографию я писал на бумаге, потом – печатал на машинке, теперь вот набираю на компьютере. Это – чисто техническая перемена, которая просто экономит нам время.
Есть, правда, люди, которые считают, что компьютер, как и телевизор, сам по себе опасен. Например, Почаевская лавра приобрела компьютер, чтобы набирать на нем православные книги и газеты в защиту Православия. Среди братии нашлись такие монахи, которых это весьма смутило. Они заявили, что не зайдут в келию, где стоит компьютер, потому что боятся получить там «печать антихриста»… И если бы они свой страх держали при себе! Так они начинают и прихожан смущать: как это, мол, жутко, страшно: там, где компьютеры, – там нет Христа… В Троице-Сергиевой лавре, кстати, «компьютерный цех» появился еще в начале 80-х годов [255].
Разговоры же о некоем «излучении» и «зомбировании» через компьютер и телевизор лишены серьезности [256]. Я сам смотрю телевизор – но при этом никогда не ем «Марс», не пользуюсь прокладками, не жую «орбит без сахара» и терпеть не могу тетю Асю с ее стиральным порошком. И компьютер всегда у меня с собой, – потому что при диспутах с сектантами бывает необходимо срочно найти нужный источник и подтвердить все предельно точно. И в Интернете есть у меня своя страничка ( www.kuraev.ru), как есть она и у Троице-Сергиевой лавры, и у Московской Патриархии, и у Русской Зарубежной Церкви. Так что нет основания предполагать автоматически-зловредное влияние компьютера на людей.
И даже если мое имя вносится в компьютер, который находится в руках людей, враждебных к христианству и ко мне, – это никак не вредит мне самому. Например, по нескольку раз в год появляются статьи и листовки, в которых весьма критически упоминается мое имя. Эти статьи публикуются в сектантских изданиях, изготовленных с помощью компьютерной верстки. Значит, мое имя хранится в памяти тех компьютеров, что находятся в руках сект (оккультных и протестантских). Но неужели же оттого, что они занесли меня в свои компьютеры, я перестал быть христианином?
***
Вывод Синодальной Богословской Комиссии: «На вопрос о том, утрачивает ли христианин свое имя, принимая ИНН, мы можем ответить словами архимандрита Иоанна (Крестьянкина): „Дорогие мои, как мы поддались панике – потерять свое христианское имя, заменив его номером? Но разве это может случиться в очах Божиих? Разве у Чаши жизни кто-то забудет себя и своего небесного покровителя, данного в момент крещения? И не вспомним ли мы всех тех священнослужителей, мирян-христиан, которые на долгий период жизни должны были забыть свои имена, фамилии, их заменил номер, и многие так и ушли в вечность с номером. А Бог принял их в Свои Отеческие объятия как священномучеников и мучеников, и белые победные ризы сокрыли под собой арестантские бушлаты. Не было имени, но Бог был рядом, и Его водительство вело верующего заключенного сквозь сень смертную каждый день. У Господа нет понятия о человеке как о номере, номер нужен только современной вычислительной технике, для Господа же нет ничего дороже живой человеческой души, ради которой Он послал Сына Своего Единородного Христа-Спасителя. И Спаситель вошел в мир с переписью населения“».
Вредят ли христианину подброшенные нечистоты?
Предположим, что контакты гражданина с государством происходят с употреблением предметов, нагруженных нехристианской, языческой символикой. Возникает ли для христианина опасность в этом случае? – Не всегда.Вспомним, что древние христиане по заповеди Спасителя платили налоги языческому государству, а на монетах того времени были языческие надписи и знаки. Но Церковь не запрещала брать их в руки и пользоваться ими.
У той ситуации имелся и еще один значимый оттенок: в древности язычество было государственной религией. Из средств госказны выделялись пособия языческим жрецам; на «бюджетные» деньги строились языческие храмы. Таким образом, часть денег, передаваемых христианами сборщикам государственных налогов, затем шла в языческие храмы. И однако древняя Церковь не считала, что деньги, отданные языческому государству, есть форма языческой жертвы.
А если сегодня владельцы чужого компьютера не просто запишут в него мое подлинное имя, но и дадут мне какую-то оскорбительную кличку? [257]Что ж, это будет просто их грехом, но отнюдь не моим. В советские времена КГБ присваивал священникам клички, именуя их: «Объект разработки такой-то» и «Объект наблюдения такой-то». В этих «кличках» вместо реальных имен фигурировали выдуманные. Но если бы какой-нибудь майор КГБ шутки ради, издевательства ради присвоил бы тому священнику, за которым следил, кличку «антихрист» – разве и в самом деле этот священник превратился бы во врага Христова?
Во время иконоборческих гонений византийского императора Феофила на Церковь, в середине IX в., на лицах двух исповедников Православия – святых Феодора и Феофана – было повелено выжечь хулящие их стихи. Но хоть они и были названы «отступниками», на деле они не отступили от Христа (см.: Четьи Минеи, 27 декабря).
Итак, если государство в своих компьютерах и в самом деле заключает наши имена в штрихи, обозначающие три шестерки, это не оказывает никакого влияния на нашу духовную жизнь. Государство грешит, если оно играет в эти кощунственные символы. Но это – его грех, а не наш.
Однако теперь встает иной вопрос: может ли христианин брать в руки и использовать такие документы, которые содержат в себе антихристианскую символику? Можно ли класть во внутренний нагрудный карман (к сердцу) предмет, который помечен антихристовым числом? И тем более – можно ли просить выдать такой предмет?
Кажется, все просто: нет, нельзя ни брать, ни прикасаться, ни тем более стремиться к обретению такого предмета…
Но вся эта простота рушится – как только вместо абстрактного слова «предмет» ставим в эти вопросы простое и ныне всем наглядно-знакомое – «доллар».
Возьмите долларовую банкноту и измерьте линейкой ее ширину. И получится у вас, что ширина любого доллара – 66, 6 мм. Причем, в отличие от валют других стран, долларовые банкноты одинакового размера – они не разнятся в зависимости от величины номинала. И бумажка в один доллар и в сто – все они одной ширины (в длину же доллар составляет 6 дюймов с небольшим) [258]. И все несут в себе тревожное число. Значит ли это, что в США вообще не осталось ни одного христианина? Значит ли это, что о. Серафим Роуз, живший в Америке, принял печать сатаны? [259]
Этот пример с долларом – не ответ на вопрос о том, можно ли брать предметы с такой символикой. Это – лишь обнажение вопроса, его наличия и его сложности.
С точки же зрения церковной истории ответ на этот вопрос ясен: да, может! «Для чистых все чисто» (Тит.1, 15). "Случилось некогда святому старцу послать ученика своего принести воды из колодца. Когда он пошел, то увидел внизу аспида, и не почерпнув воды, возвратился и сказал ему: "умрем мы, авва, ибо я видел аспида в колодце. " Он же внушал ему не бояться и качая головою сказал: «если захочется сатане, чтобы в колодце был змей или аспид, и попал в источники вод, неужели ты никогда не будешь пить?» И пошел старец, и сам зачерпнув полный сосуд, первый попробовал говоря: «где возложен крест, там не имеет силы никакое зло» (Древний Патерик 20, 23).
Разбирая вопрос о том, крещен ли человек, который желал креститься в православной вере, но священник, крестивший его, оказался невером или еретиком, блаж. Августин отвечает: «Я не пятнаюсь злой совестью другого тогда, когда она мне неизвестна и могу сделаться чистым… Но если я пятнаюсь злой совестью крещающего, то пятнаюсь и тогда, когда она мне неизвестна.. Я не знаю совести человека, но я знаю милосердие Христа» (Против книги Петалиана 1.1, 2, 3 и 6, 8).
В Турецкой империи каждый Константинопольский патриарх и каждый епископ, будучи избранным, нуждался в султанском берате, подтверждавшем его духовный и светский авторитет [259_1]. Причем документы, касающиеся православных подданных, сопровождались мусульманскими формулами («Во имя Аллаха…») [260]. В языческих странах государственные документы сопровождались и сопровождаются упоминаниями и изображениями соответствующих божеств. Но если государство вписывало имя христианина в бумагу, на которой государство же исповедовало свои религиозные взгляды – то христиане не считали, будто такого рода процедуры лишали их общения со Христом. Для совести важно – что написал я, а не то, что другие написали рядом с моим текстом или с моим именем. Если я сделал заметки на оборотной стороне какой-то странички – это еще не значит, будто я исповедую то, что на этой страничке написано.
Советские документы и деньги несли на себе символы, у которых было оккультно-антихристианское толкование. На первых советских банкнотах было изображение свастики. И во все последующие годы пентаграммы, молот с серпом, изображения яростного ненавистника Церкви В. Ленина метили и деньги, и советские паспорта. Но люди не придавали никакого значения этой зловещей символике. Они видели в дензнаках просто знаки, отражавшие их собственный труд, и как частичку своего труда приносили эти бумаги в храмы. И подавали деньгами милостыню, и жертвовали их на церковные нужды. Та лепта, которую мы подавали нищим и жертвовали на содержание храмов, носила на себе нехристианские символы и портреты. Но разве от того милостыня переставала быть милостыней?
Более того – и на церковных документах (и даже на антиминсах) встречались зловещие имена. Митрополит Иоанн (Снычев) долгое время подписывался: «Архиепископ Куйбышевский». Затем на своих антиминсах он ставил подпись: «Митрополит Ленинградский». Бывали даже архиереи с титулами «Сталинградский и Молотовский». Но разве священнодействия этих архиереев были безблагодатны?
Христос не запретил пользоваться языческими деньгами («отдавайте кесарево кесарю» [Мф.22, 21]). Значит, не всякое прикосновение к символу, имеющему нехристианское и (или) антихристианское религиозное значение, сквернит христианина.
Дело не в том, чего касается человек, а в том, как и зачем он это делает. «Не ту, чту входит в уста, оскверняет человека, но ту, чту выходит из уст» (Мф.15, 11). Не предмет и не место оскверняют христианина, но его внутреннее отношение к тому, к чему он прикасается.
Были мученики, которые в дерзновении своем входили в языческие храмы и прикасались к идолам. Но – для того, чтобы ниспровергнуть их. Они не боялись, что эти боги несут какую-то «черную энергетику» и что, если к ним прикоснуться – от них будет перенята какая-то «черная печать». И то, что кончина этих мучеников от рук разъяренной толпы происходила в языческом капище, нисколько не мешало их душам восходить в Небесные обители. Святитель Николай Японский, будучи в Сингапуре, заходил в языческий индуистский храм [261]. И он, христианин, нисколько не был осквернен этим. Первым учеником святителя Николая Японского был буддистский жрец Савабе. Чтобы никто не заметил, что он изучает Евангелие, он читал его в языческой кумирне во время службы и постукивал одновременно в барабан. «Никто и не думал, что я читаю иностранную ересь», – признавался потом Савабе [262]. Как видим, языческо-идольское окружение не помешало Духу Святому просветить сердце Савабе.
Шестиконечные звезды очень популярны у оккультистов. В каббалистике «звезда Давида» означает соитие мужского и женского начал в весьма акробатической позе: «Белый человек наверху, и внизу черная женщина в обратном положении, головою вниз, причем ноги ее проходят под протянутыми руками мужской фигуры и выходят из-за его плечей, тогда как кисти рук их соединяются, образуя угол на каждой стороне» [263].
Но совсем не обязательно для христианина видеть в каждом шестиугольнике столь «изощренный» символ. Вспомним, что сияние Божией Славы, исходящее от Христа на иконе Преображения Господня, нередко имеет шесть лучей (например, на иконе Феофана Грека). Да и столпники на фресках Феофана Грека стоят на шестиугольных башнях.
… А вот и совсем головокружительное событие из церковной истории: император Юстиниан II в 695 г. решил разрушить храм (т. н. «митрополичью церковь»), чтобы построить вместо него цирковые трибуны. Императору не хотелось, чтобы это событие воспринималось верующими как прямое кощунство. Для этого он заставил Патриарха составить и произнести соответствующие молитвы. Придя на разрушение православного храма, Патриарх сказал: «Слава Богу, долготерпящему всегда, ныне и присно и во веки веков» [264]. Для Юстиниана это кончилось плохо: началось восстание и он был свергнут (на время). Но тот Патриарх, который прочитал молитву «на разрушение храма», – это святитель Каллиник Константинопольский (память 23 августа)…
Из этого случая не будем извлекать никаких поспешных уроков (кроме одного: не торопиться с осуждением тех иерархов советской поры, которые вынуждены бывали подписывать распоряжения о закрытии храмов), но вернемся к главному вопросу: как же должен христианин относиться к тем знакам и изображениям, которые для язычников имеют религиозное значение?
Здесь надо помнить слова апостола Павла: «Идол в мире <есть> ничто» (1 Кор.8, 4). Это «ничто» никак не должно влиять на наше поведение. Если я иду в храм и вдруг вижу, что на перекрестке какие-то сектанты установили свой идол, появление этой диковинки не должно никак повлиять на мое поведение. Я не должен подбегать к идолу и целовать ему ноги. Но я и не должен переходить на другую сторону улицы или же обходить его за квартал. Я не должен показывать язычникам, что я разделяю их религиозно-благоговейные чувства по отношению к идолу. Но я и не должен выражать страха перед ним. «Не бойтесь их, ибо они не могут причинить зла, но и добра делать не в силах» (Иер.10, 5). И проявленное мною почтение, и выказанный мною страх лишь укрепят язычников в их вере, будто их идол столь силен, что может привлечь к себе или даже победить христианина.
Вспомним советы апостола Павла – как поступать с идоложертвенной пищей. Я, например, пришел в гости к знакомому язычнику. Свт. Феофан Затворник поясняет, почему не стоит отклонять приглашение в гости к заведомому язычнику – «Потому что невозможно было бы уловлять неверных, прекратив сообщение» [265]. Итак, пользуясь случаем, я иду к нему в надежде рассказать ему о Христе. А он по ходу беседы угощает меня каким-то мясом. Вполне возможно, что плов, поставленный передо мной, изготовлен из того ягненка, который был принесен в жертву перед статуей Аполлона, то есть является «идоложертвенным». Как я должен вести себя? «Если кто из неверных позовет вас… то все, предлагаемое вам, ешьте без всякого исследования» (1 Кор.10, 27).
Мы можем даже догадываться, что предлагаемая нам пища была как-то по язычески «освящена». Но пока нам прямо об этом не сказано – мы должны обращаться с ней как с самой обычной пищей. Мы просто должны помнить, что «Господня земля, и чту наполняет ее» (1 Кор.10, 26). «Господня, а не бесов. Если же земля Господня, то Господни и деревья и животные, а если все Господне, то по природе нет ничего нечистого, но все зависит от мысли каждого» [266].
Что нам до того, что сделал какой-то язычник, исходя из ложных принципов своей веры. Его мысли – не мои. Мы должны помнить о наших правилах благочестия: «Едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию» (1 Кор.10, 31). Все я должен делать с мыслью о своем Боге, а не о чужих лжебогах.
Но представим себе, что наш собеседник прямо сказал нам, что этот ягненок так вкусен именно потому, что вчера он был заколот у алтаря Аполлона. Тогда надо отказаться. Но почему? Совсем не потому, что в этом случае пища станет сквернее, чем она была до этого «объявления». Апостол Павел поясняет: «Но если кто скажет вам: это идоложертвенное, – то не ешьте ради того, кто объявил вам» (1 Кор.10, 28). Если христианин станет есть идоложертвенное в присутствии язычника – тем самым христианин даст повод язычнику считать, будто этот христианин нетверд в своей вере. Ведь язычник может знать, что церковные правила запрещают вкушать идоложертвенное (см.: Деян.15, 29), а тут он увидит, что его знакомый нарушает церковное правило. Видя такое пренебрежение христианина к его же собственным правилам, язычник перестанет уважать его и уже не будет слушать христианскую проповедь из уст этого своего знакомого. Как об этой опасности предупреждал христианский апологет II века Минуций Феликс – «Всякое произведение природы как ненарушимый дар Божий, не оскверняется никаким употреблением; но мы воздерживаемся от ваших жертв, чтобы кто не подумал, будто мы уступаем демонам, которым они принесены, или стыдимся нашей религии» (Октавий.38).
Кроме того, языческий угощатель может счесть, будто христианство одобряет языческую религию. И можно совмещать участие в языческих мистериях и в христианских таинствах. Уверившись в том, что и христиане прибегают к языческим ритуалам, он еще прочнее будут держаться за них [267].
Так одна бытовая ошибка, один жест могут столкнуть человека в болото религиозной всеядности.
Наконец, вкушение христианином идоложертвенной пищи может иметь еще два дурных последствия. Одно из них – если об этом случае могут узнать иудеи. Для них идоложертвенное – это безусловно «трефное», недопустимая пища. И если они узнают, что христиане вкушают такие продукты, они, иудеи, станут закрыты для евангельской проповеди. Другое дурное эхо может зазвучать внутри самой церковной общины. Ибо среди христиан есть такие, что не очень твердо понимают правила христианского поведения. Вот как об этом писал святитель Феофан Затворник: «Более совершенные христиане считали идолов за ничто и идоложертвенное считали чистою пищей. Другие, менее совершенные, не могли еще отрешиться от прежнего, языческого своего взгляда на идолов как богов и на жертвы им как действительным скверным богам. При таких мыслях вкушение идоложертвенного считали противным своей христианской совести, которая еще была немощна – бессильна, чтобы считать идолов за ничто. Но, увлекаемые примером более совершенных, принимают участие в идольских трапезах, едят идоложертвенное как идоложертвенное и тем сквернят свою немощную совесть. Причиной же соблазна немощных служит то, что само по себе не имеет никакой цены пред Богом: едим ли идоложертвенное – мы ничего не приобретаем, не едим ли его – ничего не теряем перед Богом» [268]. Этими словами св. Феофан пересказывает размышления блаж. Феофилакта Болгарского.
Тот, кто позволяет себе вкусить идоложертвенное при убеждении, что это обычная еда – оказывается, совершенный христианин. Так пишет Апостол. Так это понимают Святые Отцы. «Сильные рассуждением смотрят на идоложертвенное как на всякую другую пищу, вкушают то со спокойной совестью» [269]. Тот же, кто боится идоложертвенного и приписывает еде причастность тем несуществующим лжебогам, с призыванием мифических имен которых были закланы идоложертвенные животные, еще остается несовершенным христианином.
По еврейскому закону два основных источника осквернения, нечистоты – это все, что связано с язычеством и все, что связано со смертью. Прикосновение к мертвому телу считалось скверной. Но так ли сегодня у христиан? Для христианского сознания «ни смерть не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Римл.8, 38-39) [270]. Тело было храмом духа при жизни, становится мощами по смерти. Мы прикасаемся к останкам даже с благоговением… Этот перелом в отношении к останкам тоже давался Церкви не без труда. Но он все же произошел очевидно и до конца. А вот в отношении к идоложертвенному и по сю пору приходится различать поневоле «эзотерическое» учение Церкви и педагогические соображения.
Есть люди, сохранившие «идольскую совесть» (1 Кор.8, 7) [271]. Они «имеют об идолах такое же мнение, какое имели до обращения, почитая их за нечто и боясь их, как могущих нанести вред» [272]. Такие люди, если им доводится вкушать идоложертвенное, «испытывают подобное тому, как если бы кто-нибудь по обычаю иудейскому, почитал прикосновение к мертвецу осквернением, но, видя, что другие прикасаются к нему с чистой совестью, из стыда пред ними прикоснулся бы и сам, но осквернился бы и сам в совести, будучи осуждаем ею» [273].
Параллель вполне ясна: христианину, в любой ситуации призванному помышлять о Едином Боге и стяжавшему такую привычку, не скверно прикоснуться к мертвым останкам, равно как нет для него никакой убыли и при вкушении идоложертвенной пищи.
Так что надо различать онтологию (или богословие) и педагогику.
С точки зрения бытийной, реально-сущей, идол есть ничто и идоложертвенное не вредит человеку. «Нет в них никакой тайной силы», – пишет об идоложертвенных трапезах Климент Александрийский [274].
Поэтому, приобретая пищу для самого себя на рынке можно не интересоваться – идоложертвенная она или нет – «дабы опять не сделались они разборчивыми сверх должного, не стали бы отказываться от продаваемого на торгу из опасения, что это может быть идоложертвенное, [апостол] говорит: все, что продается, ешьте без исследования о продающих, без расспроса, не идоложертвеннное ли продается, как будто зазирает вам совесть, и вы хотите очистить ее. Или так: дабы не зазирала тебе совесть, ты не исследуй; ибо при разбирательстве можешь узнать, что предполагаемое тобою в покупке – идоложертвенное, и совесть твоя будет беспокоиться» [275]. «Все, что продается на торгу, ешьте без всякого исследования, для спокойствия совести» (1 Кор.10, 25).
С точки же зрения педагогической – прежде чем самому пользоваться этим своим знанием, надо подумать: не повредит ли это тому человеку, у которого такого знания еще нет, не понудит ли это и его прикоснуться к пище, которую он же сам еще считает нечистой, и не смутит ли это тем самым его совесть. «Совесть же разумею не свою, а другого: ибо для чего моей свободе быть судимой чужою совестью» (1 Кор.10, 29). Оттого апостольский собор, созванный для разрешения споров между христианами из иудеев и из язычников, по сути призвал обе стороны к уступкам: евреев он призвал не смущать неевреев требованием обрезания, а неевреев он призвал не смущать евреев вкушением идоложертвенного.
Теперь понятно, «в каком он (апостол) находился затруднении. Он хочет доказать два предмета – и то, что надо воздерживаться от такой трапезы, и то, что она не может вредить вкушающим от нее. Эти предметы не совсем согласуются между собою. Слыша, что идольские жертвы не причиняют вреда, коринфяне могли пользоваться ими как безразличными. А слыша запрещение прикасаться к ним, они могли подозревать, что эти вещи запрещены потому, что могут вредить. Потому, отвергнув понятие об идолах, первой причиной воздержания он поставляет соблазн братий»