Страница:
— Каральо?.. Это Эмилио?
— Да. Я видела фотографии. Господи, там был ужас! Пожар распространился повсюду, особенно в восточной части острова. Дом, аэродромы, даже причал, где взорвались другие лодки, — все уничтожено. К тому времени, как прибыли вертолеты ВМФ с морскими пехотинцами, там все были напуганы до смерти и столпились на западном берегу. Они приветствовали наших людей как освободителей.
— Значит, Гринелла взяли?
Калейла бросила взгляд на Эвана, помедлила, затем покачала головой:
— Нет. Прости, дорогой.
— Но как же?.. — Кендрик начал подниматься, морщась от боли в зашитом и забинтованном плече. Рашад снова ласково поддержала его и уложила на подушку. — Он ведь не мог сбежать! Они его просто не искали!
— Им не нужно было. Потому что мексиканцы сказали...
— Что?
— Прилетел гидроплан и подобрал его.
— Не понимаю. Все коммуникации были вырублены!
— Не все. Ты не знал — не мог знать, — что в подвале центральной усадьбы у Гринелла были дополнительные генераторы, достаточно мощные, чтобы он мог связаться со своими людьми на аэродроме в Сан-Фелипе. Мы все это узнали от мексиканских властей. Гринелл убежал и постарается скрыться, но не сможет спрятаться навсегда; мы держим конец следа.
— Очень образно, как сказал бы мой палач.
— Кто?
— Не важно...
— Я бы хотела, чтобы ты перестал так говорить.
— Извини, не буду. Что насчет юриста Ардис и книги, о которой я тебе говорил?
— Мы близки к цели, но пока не нашли ее. Поверенный Ардис где-то прячется, но где — никто не знает. Все его телефоны взяты на прослушивание, рано или поздно по одному из них юрист позвонит. И как только это сделает — он наш.
— Этот поверенный может подозревать, что вы за ним следите?
— Трудно сказать. Гринелл мог связаться с материком и через Сан-Фелипе передать ему весточку. Мы просто не знаем.
— А Мэнни? — нерешительно спросил Эван. — У тебя снова не было времени...
— Ошибаешься. У меня не было ничего, кроме времени, времени отчаяния, чтобы быть точной. Вчера вечером я звонила в госпиталь в Денвере, дежурная сестра сказала, что его состояние стабильное... и, как я поняла, он создает им массу неудобств.
— Он умирает, Калейла. — Кендрик закрыл глаза, медленно качая головой. — Он умирает, и никто ничего не может с этим поделать.
— Мы все умираем, Эван. Каждый день убавляет наши жизни. Утешение небольшое, но Мэнни за восемьдесят, а приговор не действует, пока не произнесен.
— Знаю. — Кендрик посмотрел на их переплетенные руки, потом поднял взгляд на ее лицо. — Ты очень красивая...
— Не хотелось бы на этом задерживаться, но, полагаю, сдала бы экзамен на «хорошо с плюсом». Но и ты не похож на Квазимодо.
— Да, только хожу как он... Не очень скромно, но, по-моему, у наших детей много шансов выглядеть хорошенькими маленькими паршивцами.
— Целиком поддерживаю первую часть, но как-то сомневаюсь насчет второй.
— А ты понимаешь, что сейчас согласилась выйти за меня замуж? А?
— Только попробуй от меня убежать, увидишь, как я хорошо обращаюсь с оружием.
— Мило... Ах, миссис Джонс, вы знакомы с моей женой-снайпершей? Если кто-то явится на вашу вечеринку без приглашения, она врежет ему точно между глаз.
— А еще у меня черный пояс, первый класс, на случай, когда оружие производит слишком много шума.
— Вот это здорово! Больше меня никто не обидит. Пусть только вызовут на бой, и я спущу тебя с привязи.
— Р-р-р-р, — зарычала Калейла, обнажая сверкающие ровные зубы. Затем посерьезнела и внимательно посмотрела на Эвана, как бы его изучая. Ее темные глаза были полны нежности. — Я и правда тебя люблю. Бог знает, что нам, двум неудачникам, пришло в голову, но, по-моему, попытаться стоит.
— Нет, не попытаться. — Правой рукой Эван дотронулся до нее. — На всю жизнь.
Она наклонилась к нему, и они поцеловались, держа друг друга так крепко, словно кто-то из них мог вдруг потеряться. И тут зазвонил телефон.
— Проклятие! — Калейла вскочила.
— Я такой неотразимый?
— Черт, не ты. Я же распорядилась, чтобы сюда не звонили! — Она подняла трубку и резко проговорила: — Да, и кто бы вы ни были, я требую объяснений. Как вы дозвонились в эту палату?
— Объяснение, офицер Рашад, — ответил Митчелл Пейтон из Лэнгли, Вирджиния, — сравнительно простое. Я отменил приказ своего подчиненного.
— Эм-Джей, ты просто не видел этого человека! Он выглядит как Годзилла, на которую сбросили атомную бомбу!
— Для взрослой женщины, Адриенна, — а ты как-то в моем присутствии утверждала, что тебе за тридцать, — это странная привычка — болтаешь как подросток... Между прочим, я говорил с врачами. Эвану нужно отдохнуть, день-другой подержать лодыжку и ногу в покое, а рану на плече периодически осматривать. В остальном он настолько здоров, что может хоть сейчас снова ринуться в бой.
— Вы — рыба замороженная, дядя Митч! Да он еле говорит!
— Тогда почему ты с ним болтаешь?
— Откуда вы узнали?..
— А я и не знал. Ты сама мне только что сказала... Пожалуйста, моя дорогая, вернемся к реальности.
— А Эван что, нереальный?
— Дай-ка телефон. — Кендрик неуклюже взял аппарат из рук Калейлы. — Это я, Митч. Что происходит?
— Как вы, Эван?.. Полагаю, глупый вопрос.
— Очень. Ответьте на мой.
— Юрист Ардис Ванвландерен находится в своем летнем доме в горах Сан-Джачинто. Он звонил к себе в офис, чтобы прослушать сообщения, и мы определили его местоположение. Подразделение направляется туда, чтобы оценить обстановку. Через несколько минут они должны уже быть там.
— Оценить? Какого черта там оценивать? У него книга! Войдите и заберите ее! Там, очевидно, перечислены все их глобальные структуры, каждый гнилой торговец оружием, которого они использовали в мире! Гринелл может убежать к любому из них, и его спрячут. Возьмите же ее!
— Забываете об инстинкте самосохранения Гринелла. Вероятно, Адриенна... Калейла вам сказала...
— Да, его подобрал гидроплан. И что?
— Ему, так же как и нам, нужна эта книга. И к настоящему моменту он, несомненно, связался с человеком миссис Ванвландерен. Гринелл не станет рисковать, сам не объявится, но кого-то, кому он может доверять, пошлет, чтобы ее вернуть. А если Гринелл знает, что мы близко, какие, по-вашему, инструкции он даст своему курьеру, который, помимо всего прочего, должен везти книгу в Мексику?
— Где его могут остановить на границе в аэропорту...
— В нашем присутствии. Так что, по-вашему, он прикажет тому человеку?
— Сжечь проклятую книгу, — спокойно ответил Кендрик.
— Точно.
— Надеюсь, ваши ребята свое дело знают.
— Их двое, и один — вроде бы лучшее, что у нас есть. Его зовут Пряник! Можете спросить о нем свою подругу.
— Пряник? Что за идиотское имя?
— Позже, Эван, — перебил его Пейтон. — Мне нужно вам что-то сказать. Сегодня после обеда я вылетаю в Сан-Диего, нам с вами надо поговорить. Надеюсь, вы будете в состоянии беседовать, потому что это срочно.
— Я буду в состоянии, но почему мы не можем поговорить сейчас?
— Потому что пока я не знаю, что сказать... Не уверен, что буду знать позже, но, по крайней мере, надеюсь. Понимаете, через час я встречаюсь с одним человеком, влиятельным человеком, который сильно вами интересуется, интересовался весь последний год.
Кендрик закрыл глаза, чувствуя слабость, и нырнул обратно в подушки.
— Он возглавляет группу или комитет, который называет себя... «Инвер Брасс».
— Так вы что, знаете?
— Только это. Понятия не имею, кто они и что. Мне известно лишь одно: они перевернули всю мою жизнь.
Он позвонил в звонок.
Служанка провела Пейтона через огромную гостиную, окна которой выходили на залив, к другой величественной двери. Потом открыла ее, и начальник Отдела специальных проектов вошел в настолько необычное помещение, что прежде всего вынужден был оглядеться. Всю левую стену занимала огромная консоль с телевизионными мониторами, циферблатами, проекционным оборудованием; правую — серебристый экран и горящий камин; прямо напротив двери перед соборными окнами стоял большой круглый стол. Самуил Уинтерс встал со стула под стеной со сложным оборудованием и шагнул вперед, протягивая руку.
— Слишком долго, Эм-Джей, можно вас так называть? — спросил историк с мировой известностью. — Насколько я помню, вас все зовут Эм-Джей.
— Конечно, доктор Уинтерс. — Они обменялись рукопожатиями, и семидесятилетний ученый обвел рукой комнату.
— Я хотел, чтобы вы все это увидели. Мы держали пальцы на пульсе мира, но не ради собственной выгоды, вы должны это понять.
— Понимаю. Кто остальные?
— Садитесь, пожалуйста. — Уинтерс показал на стул напротив своего, на противоположной стороне круглого стола. — Ради Бога, снимите плащ. Когда человек доживает до моего возраста, во всех его комнатах достаточно тепло.
— Если не возражаете, останусь в нем. Наш разговор будет недолгим.
— Вы в этом уверены?
— Вполне, — ответил Пейтон, усаживаясь.
— Ну хорошо, — негромко, но выразительно произнес Уинтерс, подходя к своему стулу. — Необычный интеллект выбирает свою позицию безотносительно параметров дискуссии. А у вас действительно есть интеллект, Эм-Джей.
— Спасибо за щедрый, хотя и в чем-то снисходительный комплимент.
— Звучит скорее враждебно, да?
— Не более чем ваше решение, кто должен управлять страной и быть избранным на высший государственный пост.
— Он, — нужный человек в нужное время по всем нужным причинам.
— Не могу не согласиться с вами. Но способы, которыми вы это делаете... Когда кто-то дает волю мошенничеству для достижения цели, он не может знать, каковы будут последствия.
— Другие тоже так делают. Да они прямо сейчас это делают.
— Это не дает вам права. Разоблачите их, если можете, а вы с вашими возможностями, я уверен, сможете, но не подражайте им.
— Это софистика! Мы живем в животном мире, политически ориентированном мире, в котором доминируют хищники!
— Нам не нужно становиться хищниками, чтобы бороться с ними... Разоблачение, а не подражание.
— Ко времени, когда слово будет произнесено, ко времени, когда немногие поймут, что случилось, безжалостные толпы растопчут нас, обращая в паническое бегство. Они изменят правила, переделают законы. Они недосягаемы.
— При всем почтении позвольте с вами не согласиться, доктор Уинтерс.
— Взгляните на Третий рейх!
— Посмотрите на то, что с ним стало. Посмотрите на Великую хартию вольностей, посмотрите на жестокости французского двора при Людовике XVI, посмотрите на зверства царей, наконец, на Филадельфию в 1787 году! Конституция, доктор! Люди чертовски быстро реагируют на угнетение и беззаконие!
— Скажите это гражданам Советского Союза.
— Шах и мат. Но не пытайтесь объяснить это отказникам и диссидентам, которые день за днем освещают миру темные углы кремлевской политики. Они-то чувствуют разницу, доктор.
— Это крайности! — воскликнул Уинтерс. — Повсюду на нашей бедной, обреченной планете крайности. Они нас разорвут на части.
— Нет, если разумные люди разоблачают крайности и не присоединяются к ним в истерии. Ваше дело, может быть, и правое, но вы-то в своей крайности нарушили законы — писаные и неписаные — и стали причиной смерти невинных мужчин и женщин, потому что считали себя выше законов страны. Вы предпочли манипулировать страной, а не рассказать о том, что вам известно.
— Таково ваше решение?
— Да. Кто другие члены «Инвер Брасс»?
— Так вы знаете название?
— Только что сказал. Так кто же они?
— От меня их имен вы не узнаете.
— Мы их найдем... в конце концов. Но удовлетворите мое личное любопытство: когда создалась эта организация? Если не хотите отвечать, не отвечайте.
— О, но я действительно хочу ответить. — Тонкие руки старого историка дрожали; он сцепил их на столе. — Много десятков лет тому назад «Инвер Брасс» была рождена в хаосе, когда нацию раздирало на части, когда она была на грани самоуничтожения. Это было в разгар «великой депрессии»; страна зашла в тупик, повсюду были взрывы насилия. Голодных мало волнуют пустые лозунги и еще более пустые обещания, а люди, занятые производительным трудом, потерявшие гордость не по своей вине, доведены до ярости... «Инвер Брасс» была образована небольшой группой необычайно богатых, влиятельных людей, следовавших советам таких личностей, как финансист Бернард Манн Барух, и не пострадавших от экономического краха. У них также была общественная совесть, и они помещали свои средства в работу практически, преодолевая мятежи и насилие не только солидными вливаниями капитала и припасов в воспламененные районы, но и тихо проводя через конгресс законы, помогавшие осуществлять меры, ведущие к облегчению. Мы следуем именно их традиции.
— Именно их? — тихо спросил Пейтон; его глаза, изучающие старика, излучали холод.
— Да, — подчеркнуто выразительно ответил Уинтерс.
— "Инвер Брасс"... Что это значит?
— Это название одного болотистого заливчика на севере Шотландии, которого нет ни на одной карте. Его придумал первый глава организации, банкир, шотландец по происхождению, понимавший, что группе придется действовать втайне.
— Значит, никакой подотчетности?
— Повторяю. Для себя мы ничего не искали!
— Тогда зачем тайна?
— Она необходима, ибо, хотя наши решения (в конечном счете) беспристрастно направлены на благо страны, в глазах многих они не всегда приятны и даже вряд ли могут быть оправданны. И все же они действительно были направлены на благо страны.
— Вряд ли могут быть оправданны? — повторил Пейтон, пораженный тем, что слышит.
— Приведу пример. Несколько лет назад наши непосредственные предшественники столкнулись с тираном в правительстве, у которого были свои взгляды на перемену законов страны, человеком по имени Джон Эдгар Гувер. Этот гигант под конец жизни стал одержимым, перешел границы рационального, шантажировал президентов и сенаторов — порядочных людей — своими грязными материалами, погряз в сплетнях и инсинуациях. «Инвер Брасс» устранила его до того, как он поставил исполнительную и законодательную ветви власти, по существу правительство, перед собой на колени. Затем возник молодой писатель по имени Питер Ченселор и подошел слишком близко к правде. Именно его недопустимая рукопись стала тогда причиной чуть ли не кончины «Инвер Брасс»...
— О Боже! — негромко воскликнул начальник Отдела специальных проектов. — Позволить себе решать, что есть добро, что зло, выносить приговоры... Какая самонадеянность!
— Это несправедливо! Вы не правы!
— Это правда. — Пейтон встал, задвигая за собой стул. — Мне больше нечего сказать, доктор Уинтерс. Я ухожу.
— Что вы собираетесь делать?
— Все, что нужно. Подам рапорт президенту, министру юстиции и комитетам конгресса по надзору. Этого требует закон... Вы обанкротились, доктор. И не трудитесь провожать меня до двери, я найду дорогу.
Пейтон вышел на холодный серый утренний воздух. Он глубоко дышал, стараясь наполнить легкие, но не мог. Навалилась усталость, слишком много грустного и отвратительного в канун Рождества. Пейтон подошел к ступенькам и начал уже спускаться, когда внезапно услышал потрясший землю громкий звук — звук выстрела. Водитель Пейтона стремительно выпрыгнул из машины, распластался на дорожке, держа оружие обеими руками.
Эм-Джей медленно покачал головой и продолжил путь к автомобилю. Силы его были на исходе. Их не из чего было черпать — полное истощение. Отпала и необходимость срочно лететь в Калифорнию. «Инвер Брасс» прекратила свое существование, ее лидер покончил с собой. А без фигуры и авторитета Самуила Уинтерса она превратилась в руины. А способ, каким он умер, сообщение о крахе тем, кто остался... Эван Кендрик? Ему необходимо все рассказать, все стороны этой истории, и заставить его понять. Но это может подождать по меньшей мере день. Все, о чем мог думать Эм-Джей, пока шофер открывал перед ним дверцу, это как бы побыстрее добраться до дома, выпить несколько больше, чем обычно, и отоспаться.
— Мистер Пейтон, — сказал шофер, — вам радиограмма, код пять, сэр.
— Что за сообщение?
— Связаться с Сан-Джачинто. Срочно.
— Поезжайте в Лэнгли, пожалуйста.
— Есть, сэр.
— О, на всякий случай, если я забуду. Счастливого Рождества!
— Спасибо, сэр.
Глава 44
— Да. Я видела фотографии. Господи, там был ужас! Пожар распространился повсюду, особенно в восточной части острова. Дом, аэродромы, даже причал, где взорвались другие лодки, — все уничтожено. К тому времени, как прибыли вертолеты ВМФ с морскими пехотинцами, там все были напуганы до смерти и столпились на западном берегу. Они приветствовали наших людей как освободителей.
— Значит, Гринелла взяли?
Калейла бросила взгляд на Эвана, помедлила, затем покачала головой:
— Нет. Прости, дорогой.
— Но как же?.. — Кендрик начал подниматься, морщась от боли в зашитом и забинтованном плече. Рашад снова ласково поддержала его и уложила на подушку. — Он ведь не мог сбежать! Они его просто не искали!
— Им не нужно было. Потому что мексиканцы сказали...
— Что?
— Прилетел гидроплан и подобрал его.
— Не понимаю. Все коммуникации были вырублены!
— Не все. Ты не знал — не мог знать, — что в подвале центральной усадьбы у Гринелла были дополнительные генераторы, достаточно мощные, чтобы он мог связаться со своими людьми на аэродроме в Сан-Фелипе. Мы все это узнали от мексиканских властей. Гринелл убежал и постарается скрыться, но не сможет спрятаться навсегда; мы держим конец следа.
— Очень образно, как сказал бы мой палач.
— Кто?
— Не важно...
— Я бы хотела, чтобы ты перестал так говорить.
— Извини, не буду. Что насчет юриста Ардис и книги, о которой я тебе говорил?
— Мы близки к цели, но пока не нашли ее. Поверенный Ардис где-то прячется, но где — никто не знает. Все его телефоны взяты на прослушивание, рано или поздно по одному из них юрист позвонит. И как только это сделает — он наш.
— Этот поверенный может подозревать, что вы за ним следите?
— Трудно сказать. Гринелл мог связаться с материком и через Сан-Фелипе передать ему весточку. Мы просто не знаем.
— А Мэнни? — нерешительно спросил Эван. — У тебя снова не было времени...
— Ошибаешься. У меня не было ничего, кроме времени, времени отчаяния, чтобы быть точной. Вчера вечером я звонила в госпиталь в Денвере, дежурная сестра сказала, что его состояние стабильное... и, как я поняла, он создает им массу неудобств.
— Он умирает, Калейла. — Кендрик закрыл глаза, медленно качая головой. — Он умирает, и никто ничего не может с этим поделать.
— Мы все умираем, Эван. Каждый день убавляет наши жизни. Утешение небольшое, но Мэнни за восемьдесят, а приговор не действует, пока не произнесен.
— Знаю. — Кендрик посмотрел на их переплетенные руки, потом поднял взгляд на ее лицо. — Ты очень красивая...
— Не хотелось бы на этом задерживаться, но, полагаю, сдала бы экзамен на «хорошо с плюсом». Но и ты не похож на Квазимодо.
— Да, только хожу как он... Не очень скромно, но, по-моему, у наших детей много шансов выглядеть хорошенькими маленькими паршивцами.
— Целиком поддерживаю первую часть, но как-то сомневаюсь насчет второй.
— А ты понимаешь, что сейчас согласилась выйти за меня замуж? А?
— Только попробуй от меня убежать, увидишь, как я хорошо обращаюсь с оружием.
— Мило... Ах, миссис Джонс, вы знакомы с моей женой-снайпершей? Если кто-то явится на вашу вечеринку без приглашения, она врежет ему точно между глаз.
— А еще у меня черный пояс, первый класс, на случай, когда оружие производит слишком много шума.
— Вот это здорово! Больше меня никто не обидит. Пусть только вызовут на бой, и я спущу тебя с привязи.
— Р-р-р-р, — зарычала Калейла, обнажая сверкающие ровные зубы. Затем посерьезнела и внимательно посмотрела на Эвана, как бы его изучая. Ее темные глаза были полны нежности. — Я и правда тебя люблю. Бог знает, что нам, двум неудачникам, пришло в голову, но, по-моему, попытаться стоит.
— Нет, не попытаться. — Правой рукой Эван дотронулся до нее. — На всю жизнь.
Она наклонилась к нему, и они поцеловались, держа друг друга так крепко, словно кто-то из них мог вдруг потеряться. И тут зазвонил телефон.
— Проклятие! — Калейла вскочила.
— Я такой неотразимый?
— Черт, не ты. Я же распорядилась, чтобы сюда не звонили! — Она подняла трубку и резко проговорила: — Да, и кто бы вы ни были, я требую объяснений. Как вы дозвонились в эту палату?
— Объяснение, офицер Рашад, — ответил Митчелл Пейтон из Лэнгли, Вирджиния, — сравнительно простое. Я отменил приказ своего подчиненного.
— Эм-Джей, ты просто не видел этого человека! Он выглядит как Годзилла, на которую сбросили атомную бомбу!
— Для взрослой женщины, Адриенна, — а ты как-то в моем присутствии утверждала, что тебе за тридцать, — это странная привычка — болтаешь как подросток... Между прочим, я говорил с врачами. Эвану нужно отдохнуть, день-другой подержать лодыжку и ногу в покое, а рану на плече периодически осматривать. В остальном он настолько здоров, что может хоть сейчас снова ринуться в бой.
— Вы — рыба замороженная, дядя Митч! Да он еле говорит!
— Тогда почему ты с ним болтаешь?
— Откуда вы узнали?..
— А я и не знал. Ты сама мне только что сказала... Пожалуйста, моя дорогая, вернемся к реальности.
— А Эван что, нереальный?
— Дай-ка телефон. — Кендрик неуклюже взял аппарат из рук Калейлы. — Это я, Митч. Что происходит?
— Как вы, Эван?.. Полагаю, глупый вопрос.
— Очень. Ответьте на мой.
— Юрист Ардис Ванвландерен находится в своем летнем доме в горах Сан-Джачинто. Он звонил к себе в офис, чтобы прослушать сообщения, и мы определили его местоположение. Подразделение направляется туда, чтобы оценить обстановку. Через несколько минут они должны уже быть там.
— Оценить? Какого черта там оценивать? У него книга! Войдите и заберите ее! Там, очевидно, перечислены все их глобальные структуры, каждый гнилой торговец оружием, которого они использовали в мире! Гринелл может убежать к любому из них, и его спрячут. Возьмите же ее!
— Забываете об инстинкте самосохранения Гринелла. Вероятно, Адриенна... Калейла вам сказала...
— Да, его подобрал гидроплан. И что?
— Ему, так же как и нам, нужна эта книга. И к настоящему моменту он, несомненно, связался с человеком миссис Ванвландерен. Гринелл не станет рисковать, сам не объявится, но кого-то, кому он может доверять, пошлет, чтобы ее вернуть. А если Гринелл знает, что мы близко, какие, по-вашему, инструкции он даст своему курьеру, который, помимо всего прочего, должен везти книгу в Мексику?
— Где его могут остановить на границе в аэропорту...
— В нашем присутствии. Так что, по-вашему, он прикажет тому человеку?
— Сжечь проклятую книгу, — спокойно ответил Кендрик.
— Точно.
— Надеюсь, ваши ребята свое дело знают.
— Их двое, и один — вроде бы лучшее, что у нас есть. Его зовут Пряник! Можете спросить о нем свою подругу.
— Пряник? Что за идиотское имя?
— Позже, Эван, — перебил его Пейтон. — Мне нужно вам что-то сказать. Сегодня после обеда я вылетаю в Сан-Диего, нам с вами надо поговорить. Надеюсь, вы будете в состоянии беседовать, потому что это срочно.
— Я буду в состоянии, но почему мы не можем поговорить сейчас?
— Потому что пока я не знаю, что сказать... Не уверен, что буду знать позже, но, по крайней мере, надеюсь. Понимаете, через час я встречаюсь с одним человеком, влиятельным человеком, который сильно вами интересуется, интересовался весь последний год.
Кендрик закрыл глаза, чувствуя слабость, и нырнул обратно в подушки.
— Он возглавляет группу или комитет, который называет себя... «Инвер Брасс».
— Так вы что, знаете?
— Только это. Понятия не имею, кто они и что. Мне известно лишь одно: они перевернули всю мою жизнь.
* * *
Светло-коричневая машина с правительственными номерами, принадлежащими Центральному разведывательному Управлению, въехала во внушительные ворота имения на берегу Чесапикского залива и по дугообразной подъездной Дорожке подъехала к гладким каменным ступеням входа. Высокий человек в распахнутом плаще, из-под которого виднелись помятые костюм и рубашка — свидетельство того, что их носили не снимая почти семьдесят два часа, — вылез с заднего сиденья и устало побрел по ступенькам к большой, величественной парадной двери. Холодный воздух хмурого утра заставил Пейтона поежиться и напомнил о приближающемся Рождестве. Но что такое канун Рождества для начальника Отдела специальных проектов? Просто обычный рабочий день. И все же сегодня это был совершенно особый день, внушавший ему страх, потому что приближалась встреча, за отмену которой он отдал бы несколько лет жизни. За долгие годы своей деятельности Пейтон сделал немало вещей, заставлявших желчь извергаться в желудок, но никогда не губил хороших, нравственных людей. Однако сегодня он погубит такого человека. Пейтон ненавидел себя за это, но выбора у него не было. Потому что существует высшее добро, высшая нравственность — это разумные законы нации порядочных людей. А если эти законы нарушаются, значит, отрицается и порядочность.Он позвонил в звонок.
Служанка провела Пейтона через огромную гостиную, окна которой выходили на залив, к другой величественной двери. Потом открыла ее, и начальник Отдела специальных проектов вошел в настолько необычное помещение, что прежде всего вынужден был оглядеться. Всю левую стену занимала огромная консоль с телевизионными мониторами, циферблатами, проекционным оборудованием; правую — серебристый экран и горящий камин; прямо напротив двери перед соборными окнами стоял большой круглый стол. Самуил Уинтерс встал со стула под стеной со сложным оборудованием и шагнул вперед, протягивая руку.
— Слишком долго, Эм-Джей, можно вас так называть? — спросил историк с мировой известностью. — Насколько я помню, вас все зовут Эм-Джей.
— Конечно, доктор Уинтерс. — Они обменялись рукопожатиями, и семидесятилетний ученый обвел рукой комнату.
— Я хотел, чтобы вы все это увидели. Мы держали пальцы на пульсе мира, но не ради собственной выгоды, вы должны это понять.
— Понимаю. Кто остальные?
— Садитесь, пожалуйста. — Уинтерс показал на стул напротив своего, на противоположной стороне круглого стола. — Ради Бога, снимите плащ. Когда человек доживает до моего возраста, во всех его комнатах достаточно тепло.
— Если не возражаете, останусь в нем. Наш разговор будет недолгим.
— Вы в этом уверены?
— Вполне, — ответил Пейтон, усаживаясь.
— Ну хорошо, — негромко, но выразительно произнес Уинтерс, подходя к своему стулу. — Необычный интеллект выбирает свою позицию безотносительно параметров дискуссии. А у вас действительно есть интеллект, Эм-Джей.
— Спасибо за щедрый, хотя и в чем-то снисходительный комплимент.
— Звучит скорее враждебно, да?
— Не более чем ваше решение, кто должен управлять страной и быть избранным на высший государственный пост.
— Он, — нужный человек в нужное время по всем нужным причинам.
— Не могу не согласиться с вами. Но способы, которыми вы это делаете... Когда кто-то дает волю мошенничеству для достижения цели, он не может знать, каковы будут последствия.
— Другие тоже так делают. Да они прямо сейчас это делают.
— Это не дает вам права. Разоблачите их, если можете, а вы с вашими возможностями, я уверен, сможете, но не подражайте им.
— Это софистика! Мы живем в животном мире, политически ориентированном мире, в котором доминируют хищники!
— Нам не нужно становиться хищниками, чтобы бороться с ними... Разоблачение, а не подражание.
— Ко времени, когда слово будет произнесено, ко времени, когда немногие поймут, что случилось, безжалостные толпы растопчут нас, обращая в паническое бегство. Они изменят правила, переделают законы. Они недосягаемы.
— При всем почтении позвольте с вами не согласиться, доктор Уинтерс.
— Взгляните на Третий рейх!
— Посмотрите на то, что с ним стало. Посмотрите на Великую хартию вольностей, посмотрите на жестокости французского двора при Людовике XVI, посмотрите на зверства царей, наконец, на Филадельфию в 1787 году! Конституция, доктор! Люди чертовски быстро реагируют на угнетение и беззаконие!
— Скажите это гражданам Советского Союза.
— Шах и мат. Но не пытайтесь объяснить это отказникам и диссидентам, которые день за днем освещают миру темные углы кремлевской политики. Они-то чувствуют разницу, доктор.
— Это крайности! — воскликнул Уинтерс. — Повсюду на нашей бедной, обреченной планете крайности. Они нас разорвут на части.
— Нет, если разумные люди разоблачают крайности и не присоединяются к ним в истерии. Ваше дело, может быть, и правое, но вы-то в своей крайности нарушили законы — писаные и неписаные — и стали причиной смерти невинных мужчин и женщин, потому что считали себя выше законов страны. Вы предпочли манипулировать страной, а не рассказать о том, что вам известно.
— Таково ваше решение?
— Да. Кто другие члены «Инвер Брасс»?
— Так вы знаете название?
— Только что сказал. Так кто же они?
— От меня их имен вы не узнаете.
— Мы их найдем... в конце концов. Но удовлетворите мое личное любопытство: когда создалась эта организация? Если не хотите отвечать, не отвечайте.
— О, но я действительно хочу ответить. — Тонкие руки старого историка дрожали; он сцепил их на столе. — Много десятков лет тому назад «Инвер Брасс» была рождена в хаосе, когда нацию раздирало на части, когда она была на грани самоуничтожения. Это было в разгар «великой депрессии»; страна зашла в тупик, повсюду были взрывы насилия. Голодных мало волнуют пустые лозунги и еще более пустые обещания, а люди, занятые производительным трудом, потерявшие гордость не по своей вине, доведены до ярости... «Инвер Брасс» была образована небольшой группой необычайно богатых, влиятельных людей, следовавших советам таких личностей, как финансист Бернард Манн Барух, и не пострадавших от экономического краха. У них также была общественная совесть, и они помещали свои средства в работу практически, преодолевая мятежи и насилие не только солидными вливаниями капитала и припасов в воспламененные районы, но и тихо проводя через конгресс законы, помогавшие осуществлять меры, ведущие к облегчению. Мы следуем именно их традиции.
— Именно их? — тихо спросил Пейтон; его глаза, изучающие старика, излучали холод.
— Да, — подчеркнуто выразительно ответил Уинтерс.
— "Инвер Брасс"... Что это значит?
— Это название одного болотистого заливчика на севере Шотландии, которого нет ни на одной карте. Его придумал первый глава организации, банкир, шотландец по происхождению, понимавший, что группе придется действовать втайне.
— Значит, никакой подотчетности?
— Повторяю. Для себя мы ничего не искали!
— Тогда зачем тайна?
— Она необходима, ибо, хотя наши решения (в конечном счете) беспристрастно направлены на благо страны, в глазах многих они не всегда приятны и даже вряд ли могут быть оправданны. И все же они действительно были направлены на благо страны.
— Вряд ли могут быть оправданны? — повторил Пейтон, пораженный тем, что слышит.
— Приведу пример. Несколько лет назад наши непосредственные предшественники столкнулись с тираном в правительстве, у которого были свои взгляды на перемену законов страны, человеком по имени Джон Эдгар Гувер. Этот гигант под конец жизни стал одержимым, перешел границы рационального, шантажировал президентов и сенаторов — порядочных людей — своими грязными материалами, погряз в сплетнях и инсинуациях. «Инвер Брасс» устранила его до того, как он поставил исполнительную и законодательную ветви власти, по существу правительство, перед собой на колени. Затем возник молодой писатель по имени Питер Ченселор и подошел слишком близко к правде. Именно его недопустимая рукопись стала тогда причиной чуть ли не кончины «Инвер Брасс»...
— О Боже! — негромко воскликнул начальник Отдела специальных проектов. — Позволить себе решать, что есть добро, что зло, выносить приговоры... Какая самонадеянность!
— Это несправедливо! Вы не правы!
— Это правда. — Пейтон встал, задвигая за собой стул. — Мне больше нечего сказать, доктор Уинтерс. Я ухожу.
— Что вы собираетесь делать?
— Все, что нужно. Подам рапорт президенту, министру юстиции и комитетам конгресса по надзору. Этого требует закон... Вы обанкротились, доктор. И не трудитесь провожать меня до двери, я найду дорогу.
Пейтон вышел на холодный серый утренний воздух. Он глубоко дышал, стараясь наполнить легкие, но не мог. Навалилась усталость, слишком много грустного и отвратительного в канун Рождества. Пейтон подошел к ступенькам и начал уже спускаться, когда внезапно услышал потрясший землю громкий звук — звук выстрела. Водитель Пейтона стремительно выпрыгнул из машины, распластался на дорожке, держа оружие обеими руками.
Эм-Джей медленно покачал головой и продолжил путь к автомобилю. Силы его были на исходе. Их не из чего было черпать — полное истощение. Отпала и необходимость срочно лететь в Калифорнию. «Инвер Брасс» прекратила свое существование, ее лидер покончил с собой. А без фигуры и авторитета Самуила Уинтерса она превратилась в руины. А способ, каким он умер, сообщение о крахе тем, кто остался... Эван Кендрик? Ему необходимо все рассказать, все стороны этой истории, и заставить его понять. Но это может подождать по меньшей мере день. Все, о чем мог думать Эм-Джей, пока шофер открывал перед ним дверцу, это как бы побыстрее добраться до дома, выпить несколько больше, чем обычно, и отоспаться.
— Мистер Пейтон, — сказал шофер, — вам радиограмма, код пять, сэр.
— Что за сообщение?
— Связаться с Сан-Джачинто. Срочно.
— Поезжайте в Лэнгли, пожалуйста.
— Есть, сэр.
— О, на всякий случай, если я забуду. Счастливого Рождества!
— Спасибо, сэр.
Глава 44
— Мы заглядываем к нему каждый час, мисс Рашад, — сказала медсестра средних лет. — Так что можете быть абсолютно спокойны... Знаете, сегодня после обеда конгрессмену звонил сам президент!
— Да, я знаю. Кстати, насчет звонков: в его палате телефон отключен.
— Понимаю. Вот записка: телефонисты на коммутаторе получили распоряжение все звонки к этому пациенту переключать на отель «Уэстлейк», к вам в номер.
— Правильно. Большое спасибо.
— Жаль, правда? Канун Рождества, но вместо того чтобы быть с друзьями и распевать рождественские гимны и все такое, он валяется в госпитале, а вы торчите одна в гостиничном номере.
— Признаюсь вам, сестра. То, что он здесь и жив, делает для меня это Рождество лучшим из всех, которые я когда-либо надеялась встретить.
— Знаю, дорогая. Я видела вас обоих вместе.
— Пожалуйста, позаботьтесь о нем. Если я немного не посплю, то утром вряд ли буду для него подарком.
— Конгрессмен — наш пациент номер один. А вы отдыхайте, молодая леди. У вас личико осунулось. Говорю вам это как медик.
— Вероятно, я просто дурочка.
— В молодости я тоже была такой.
— Вы милая. — Калейла положила руку на предплечье медсестры и пожала его. — Спокойной ночи. До завтра.
— Счастливого Рождества, дорогая!
— Да, и вам счастливого Рождества.
По белому коридору Калейла прошла к лифту и нажала кнопку вызова. Ей действительно нужно было поспать: не считая тех кратких двадцати минут, когда они вместе с Эваном вздремнули, она не смыкала глаз почти сорок восемь часов. Итак, программа на ночь: душ, горячая еда в номер и постель. Утром надо зайти в один из магазинов, оставшихся открытыми для забывчивых покупателей, и приобрести какие-нибудь глупые подарки для... ее суженого? Бог мой, подумала Калейла, для моего жениха! Это уж слишком.
Однако забавно, как приближающееся Рождество делает людей более мягкими и добрыми, независимо от их расы и убеждений. Вот, например, эта медсестра. Какая милая, хотя, возможно, и очень одинокая женщина! С таким могучим телом и грубыми чертами лица ее вряд ли сфотографировали бы для рекламного плаката, призывающего записываться в армию. И все же она старается быть отзывчивой и доброй. Сказала, что понимает чувства подруги конгрессмена, потому что видела их вместе, хотя на самом деле вовсе не видела. Калейла помнила всех, кто заходил в палату Эвана, но этой медсестры среди них не было. Особая доброта и внимание — это все Рождество. Но самое главное — ее мужчина в безопасности.
Двери лифта раздвинулись, и Калейла, спокойная, умиротворенная, вошла в спускающуюся кабину.
Кендрик открыл глаза. В палате было темно, но все-таки что-то его разбудило... Что это было? Дверь... Да, конечно, дверь. Калейла сказала, что всю ночь его будут проверять и перепроверять. Любопытно, куда, по ее мнению, он может уйти? На танцы? Эван снова опустил голову на подушку, глубоко дыша. Сил не было, вся энергия куда-то испарилась... Да нет, не дверь. Тут кто-то есть. Кто-то в комнате!
Медленно, дюйм за дюймом, он начал поворачивать голову на подушке. В темноте белело какое-то пятно: не полоса света — просто тусклое светлое пятно.
— Кто здесь? — спросил Эван еле слышно. — Кто вы? Молчание.
— Да кто вы, черт побери? Чего вы хотите?
Неожиданно, словно в кошмарном сне, белая масса надвинулась и обрушилась на его лицо. Подушка! Невозможно дышать! Он выкинул вверх правую ладонь и наткнулся на мускулистую руку, затем нащупал лицо, мягкое лицо, и, наконец, волосы... Женские волосы! Схватив их пряди, Кендрик перекатился на узкой койке вправо и изо всех сил потянул напавшего на него хищника вниз. Оказавшись на полу, отпустил волосы и замолотил по лицу их хозяйки. Плечо болело, швы явно разошлись... Он попытался закричать, но выдавил из себя лишь хриплое бормотание. Массивная женщина схватила его за горло, впившись острыми ногтями в кожу, потом вцепилась в глаза, царапая веки и лоб. И все-таки Эван вырвался, поднялся, ударившись о стену. Боль была невыносимой. Шатаясь, он направился к двери, но женщина набросилась на него сзади и с силой швырнула на кровать. Его рука нащупала на тумбочке графин с водой. Схватив его, Кендрик снова вывернулся и, размахнувшись, ударил им в маниакальное лицо над собой. Женщина была оглушена. Отшвырнув ее массивное тело к стене, он бросился к двери и толкнул ее.
Единственным ярким пятном в полумраке стерильно-белого коридора была горевшая посреди него на посту лампа.
Эван снова попытался закричать:
— Кто-нибудь!.. Помогите! — Но вместо слов вылетели только глухие гортанные звуки. Спотыкаясь, он едва передвигался из-за раздутой лодыжки и поврежденной ноги. Да где же все? Никого... И на посту никого! Наконец в дальнем конце коридора показались две медсестры, Кендрик поднял правую руку и отчаянно замахал; потом ему все-таки удалось прокричать: — Помогите!..
— О Боже! — вскрикнула одна из женщин, и они обе устремились к нему.
Одновременно Эван услышал топот других бегущих ног. Он повернулся и лишь беспомощно наблюдал, как крупная мускулистая медсестра выбежала из его палаты и побежала по холлу к двери, на которой горела красная надпись «Выход». Через мгновение, распахнув дверь, она исчезла.
— Позвони врачу вниз, в реанимацию! — закричала напарнице медсестра, добежавшая до Кендрика первой. — Скорее! Он весь в крови!
— Тогда я вначале позвоню этой Рашад. — Вторая медсестра подошла к столу. — Ей надо звонить в случае любого изменения состояния. О Господи, это как раз тот самый случай!
— Нет! — закричал Эван наконец в полный голос, хоть и задыхаясь. — Оставьте ее в покое!
— Но, конгрессмен...
— Пожалуйста, сделайте так, как я говорю. Не звоните ей! Она не спала две или три ночи. Просто позовите врача и помогите мне вернуться в палату... Потом мне понадобится телефон.
— Митч, извините, что разбудил...
— Эван?
— Вам лучше узнать о том, что случилось. — Кендрик описал весь пережитый им кошмар, включая свое решение избежать вмешательства полиции, гражданской или военной. — Может, я не прав, но, по-моему, раз ей удалось выйти отсюда, не много шансов ее схватить, зато есть опасность, что эта история попадет в газеты.
— Вы правы, — быстро согласился Пейтон. — Ее наняли, чтобы она вас убила...
— Подушкой, — уточнил Эван.
— Что ж, тоже смертоносное оружие, если бы вы не проснулись. Наемные убийцы обычно заранее осматривают место, определяют несколько разных выходов, имеют при себе запасной комплект одежды. Вы поступили правильно.
— Кто нанял ее, Митч?
— Я бы сказал, это очевидно. Гринелл. С тех пор как этот тип покинул остров, он все время строит козни.
— Что вы имеете в виду? Калейла мне ничего не рассказывала.
— Да, я знаю. Кстати, насчет звонков: в его палате телефон отключен.
— Понимаю. Вот записка: телефонисты на коммутаторе получили распоряжение все звонки к этому пациенту переключать на отель «Уэстлейк», к вам в номер.
— Правильно. Большое спасибо.
— Жаль, правда? Канун Рождества, но вместо того чтобы быть с друзьями и распевать рождественские гимны и все такое, он валяется в госпитале, а вы торчите одна в гостиничном номере.
— Признаюсь вам, сестра. То, что он здесь и жив, делает для меня это Рождество лучшим из всех, которые я когда-либо надеялась встретить.
— Знаю, дорогая. Я видела вас обоих вместе.
— Пожалуйста, позаботьтесь о нем. Если я немного не посплю, то утром вряд ли буду для него подарком.
— Конгрессмен — наш пациент номер один. А вы отдыхайте, молодая леди. У вас личико осунулось. Говорю вам это как медик.
— Вероятно, я просто дурочка.
— В молодости я тоже была такой.
— Вы милая. — Калейла положила руку на предплечье медсестры и пожала его. — Спокойной ночи. До завтра.
— Счастливого Рождества, дорогая!
— Да, и вам счастливого Рождества.
По белому коридору Калейла прошла к лифту и нажала кнопку вызова. Ей действительно нужно было поспать: не считая тех кратких двадцати минут, когда они вместе с Эваном вздремнули, она не смыкала глаз почти сорок восемь часов. Итак, программа на ночь: душ, горячая еда в номер и постель. Утром надо зайти в один из магазинов, оставшихся открытыми для забывчивых покупателей, и приобрести какие-нибудь глупые подарки для... ее суженого? Бог мой, подумала Калейла, для моего жениха! Это уж слишком.
Однако забавно, как приближающееся Рождество делает людей более мягкими и добрыми, независимо от их расы и убеждений. Вот, например, эта медсестра. Какая милая, хотя, возможно, и очень одинокая женщина! С таким могучим телом и грубыми чертами лица ее вряд ли сфотографировали бы для рекламного плаката, призывающего записываться в армию. И все же она старается быть отзывчивой и доброй. Сказала, что понимает чувства подруги конгрессмена, потому что видела их вместе, хотя на самом деле вовсе не видела. Калейла помнила всех, кто заходил в палату Эвана, но этой медсестры среди них не было. Особая доброта и внимание — это все Рождество. Но самое главное — ее мужчина в безопасности.
Двери лифта раздвинулись, и Калейла, спокойная, умиротворенная, вошла в спускающуюся кабину.
Кендрик открыл глаза. В палате было темно, но все-таки что-то его разбудило... Что это было? Дверь... Да, конечно, дверь. Калейла сказала, что всю ночь его будут проверять и перепроверять. Любопытно, куда, по ее мнению, он может уйти? На танцы? Эван снова опустил голову на подушку, глубоко дыша. Сил не было, вся энергия куда-то испарилась... Да нет, не дверь. Тут кто-то есть. Кто-то в комнате!
Медленно, дюйм за дюймом, он начал поворачивать голову на подушке. В темноте белело какое-то пятно: не полоса света — просто тусклое светлое пятно.
— Кто здесь? — спросил Эван еле слышно. — Кто вы? Молчание.
— Да кто вы, черт побери? Чего вы хотите?
Неожиданно, словно в кошмарном сне, белая масса надвинулась и обрушилась на его лицо. Подушка! Невозможно дышать! Он выкинул вверх правую ладонь и наткнулся на мускулистую руку, затем нащупал лицо, мягкое лицо, и, наконец, волосы... Женские волосы! Схватив их пряди, Кендрик перекатился на узкой койке вправо и изо всех сил потянул напавшего на него хищника вниз. Оказавшись на полу, отпустил волосы и замолотил по лицу их хозяйки. Плечо болело, швы явно разошлись... Он попытался закричать, но выдавил из себя лишь хриплое бормотание. Массивная женщина схватила его за горло, впившись острыми ногтями в кожу, потом вцепилась в глаза, царапая веки и лоб. И все-таки Эван вырвался, поднялся, ударившись о стену. Боль была невыносимой. Шатаясь, он направился к двери, но женщина набросилась на него сзади и с силой швырнула на кровать. Его рука нащупала на тумбочке графин с водой. Схватив его, Кендрик снова вывернулся и, размахнувшись, ударил им в маниакальное лицо над собой. Женщина была оглушена. Отшвырнув ее массивное тело к стене, он бросился к двери и толкнул ее.
Единственным ярким пятном в полумраке стерильно-белого коридора была горевшая посреди него на посту лампа.
Эван снова попытался закричать:
— Кто-нибудь!.. Помогите! — Но вместо слов вылетели только глухие гортанные звуки. Спотыкаясь, он едва передвигался из-за раздутой лодыжки и поврежденной ноги. Да где же все? Никого... И на посту никого! Наконец в дальнем конце коридора показались две медсестры, Кендрик поднял правую руку и отчаянно замахал; потом ему все-таки удалось прокричать: — Помогите!..
— О Боже! — вскрикнула одна из женщин, и они обе устремились к нему.
Одновременно Эван услышал топот других бегущих ног. Он повернулся и лишь беспомощно наблюдал, как крупная мускулистая медсестра выбежала из его палаты и побежала по холлу к двери, на которой горела красная надпись «Выход». Через мгновение, распахнув дверь, она исчезла.
— Позвони врачу вниз, в реанимацию! — закричала напарнице медсестра, добежавшая до Кендрика первой. — Скорее! Он весь в крови!
— Тогда я вначале позвоню этой Рашад. — Вторая медсестра подошла к столу. — Ей надо звонить в случае любого изменения состояния. О Господи, это как раз тот самый случай!
— Нет! — закричал Эван наконец в полный голос, хоть и задыхаясь. — Оставьте ее в покое!
— Но, конгрессмен...
— Пожалуйста, сделайте так, как я говорю. Не звоните ей! Она не спала две или три ночи. Просто позовите врача и помогите мне вернуться в палату... Потом мне понадобится телефон.
* * *
Сорок пять минут спустя, с заново зашитым плечом, обмытым лицом и шеей, Кендрик сидел на кровати, держал в руках телефон и набирал номер в Вашингтоне, который он помнил. Несмотря на энергичные возражения врача и сестер, он приказал им не звонить ни в военную полицию, ни в больничную службу безопасности. Как быстро установили, на этаже никто ничего не знал о толстухе медсестре, кроме ее имени, конечно же, скорее всего, вымышленного! Бумага о ее переводе поступила после обеда из базового госпиталя в Пенсаколе, штат Флорида. Высококвалифицированные медсестры нужны везде — по прибытии ее никто не расспрашивал, а когда она убегала, две женщины вряд ли смогли бы такую силачку остановить. Пока вся картина не прояснится, не стоит проводить никакого официального расследования, чтобы новость не попала в средства массовой информации. Секретность должна оставаться в силе.— Митч, извините, что разбудил...
— Эван?
— Вам лучше узнать о том, что случилось. — Кендрик описал весь пережитый им кошмар, включая свое решение избежать вмешательства полиции, гражданской или военной. — Может, я не прав, но, по-моему, раз ей удалось выйти отсюда, не много шансов ее схватить, зато есть опасность, что эта история попадет в газеты.
— Вы правы, — быстро согласился Пейтон. — Ее наняли, чтобы она вас убила...
— Подушкой, — уточнил Эван.
— Что ж, тоже смертоносное оружие, если бы вы не проснулись. Наемные убийцы обычно заранее осматривают место, определяют несколько разных выходов, имеют при себе запасной комплект одежды. Вы поступили правильно.
— Кто нанял ее, Митч?
— Я бы сказал, это очевидно. Гринелл. С тех пор как этот тип покинул остров, он все время строит козни.
— Что вы имеете в виду? Калейла мне ничего не рассказывала.