Страница:
Сидя в своем «Мерседесе», Орделл читал ему лекцию о том, как быть плохим и при этом добиться успеха. Запросто оперируя огромными суммами, желая произвести впечатление на своего единственного слушателя. Подумать только, всего одна поставка, и он тоже может стать миллионером.
Орделл уже собрался уезжать, когда Луис наконец сказал:
— Ладно, ты тут говорил про оружие. А про какое именно?
— А какое тебя интересует? Пятнадцатизарядная «Беретта», «Кольт .45»? Черт возьми, да ты только скажи. Может быть тебе нужен МАС-11 полностью автоматический и с глушителем к нему? Я покажу тебе демонстрационный фильм, и тогда сможешь сам выбрать.
— А где ты берешь все это?
— Кое-что покупаю. Ворую то, что нельзя купить или трудно достать. Товар ходовой. На меня работают ребята, которые не остановятся ни перед чем, лишь бы только добыть то, что от них требуется. Это «шестерки» и грабители-профессионалы. Своему ремеслу они учились, устраивая налеты на склады, где хранились наркотики. Они одержимы и потому бесстрашны. У нас тут сейчас наклевывается одно дельце, и тебе это могло бы быть интересно — судя по тому, как ты распрашиваешь меня о моем бизнесе. Тебе решать, потому что деньги там ожидаются действительно немалые. Я тебя ни в коем случае не агитирую.
— И что это за дельце такое? — спросил Луис, ощущая себя хоть и постепенно, но верно вовлекаемым в игру.
— Помнишь, я показал тебе Верзилу? — напомнил ему Орделл. — Того бритоголового нациста, который очень с виду напоминает нашего с тобой общего приятеля Ричарда? Так вот, мы собираемся наехать на его дом, и обнести его по полной программе: взять все его военного барахло и загнать за хорошие деньги. Верзила не настолько туп, как Ричард, ты сам имел возможность убедиться, что настроен он исключительно серьезно. Поэтому он наверняка попытается защитить свою собственность.
— Так вы что, собираетесь убить его? — переспросил Луис.
— Ты разве не слушал, о чем я говорил тебе всего минуту наза? Заранее я ничего такого никогда не планирую, — ответил Орделл. — Я лишь хочу получить то, что мне нужно для продажи. А уж что там случится с Верзилой в процессе, над тем я не властен. Что будет, то будет.
Луис с сомнение покачал головой.
— Даже и не знаю.
— Чего не знаешь?
— Насчет того, чтобы согласиться на это дело.
— Не знаешь, потому что просто сомневаешься или потому что уже твердо решил отказаться?
Луис пожал плечами и затянулся сигаретой.
— Как я тебе уже неоднократно и раньше повторял, я не собираюсь тебя агитировать. Но просто ответь мне вот на какой вопрос, Луис: чего терять такому трижды неудачнику, как ты? — Он начал было сдавать назад, выезжая на шоссе, но остановился. — Знаешь, Луис, тебе только кажется, что ты весь из себя такой хороший. На самом же деле ты ничем не лучше меня, просто тебе выпало родиться белым.
Глава 7
Глава 8
Орделл уже собрался уезжать, когда Луис наконец сказал:
— Ладно, ты тут говорил про оружие. А про какое именно?
— А какое тебя интересует? Пятнадцатизарядная «Беретта», «Кольт .45»? Черт возьми, да ты только скажи. Может быть тебе нужен МАС-11 полностью автоматический и с глушителем к нему? Я покажу тебе демонстрационный фильм, и тогда сможешь сам выбрать.
— А где ты берешь все это?
— Кое-что покупаю. Ворую то, что нельзя купить или трудно достать. Товар ходовой. На меня работают ребята, которые не остановятся ни перед чем, лишь бы только добыть то, что от них требуется. Это «шестерки» и грабители-профессионалы. Своему ремеслу они учились, устраивая налеты на склады, где хранились наркотики. Они одержимы и потому бесстрашны. У нас тут сейчас наклевывается одно дельце, и тебе это могло бы быть интересно — судя по тому, как ты распрашиваешь меня о моем бизнесе. Тебе решать, потому что деньги там ожидаются действительно немалые. Я тебя ни в коем случае не агитирую.
— И что это за дельце такое? — спросил Луис, ощущая себя хоть и постепенно, но верно вовлекаемым в игру.
— Помнишь, я показал тебе Верзилу? — напомнил ему Орделл. — Того бритоголового нациста, который очень с виду напоминает нашего с тобой общего приятеля Ричарда? Так вот, мы собираемся наехать на его дом, и обнести его по полной программе: взять все его военного барахло и загнать за хорошие деньги. Верзила не настолько туп, как Ричард, ты сам имел возможность убедиться, что настроен он исключительно серьезно. Поэтому он наверняка попытается защитить свою собственность.
— Так вы что, собираетесь убить его? — переспросил Луис.
— Ты разве не слушал, о чем я говорил тебе всего минуту наза? Заранее я ничего такого никогда не планирую, — ответил Орделл. — Я лишь хочу получить то, что мне нужно для продажи. А уж что там случится с Верзилой в процессе, над тем я не властен. Что будет, то будет.
Луис с сомнение покачал головой.
— Даже и не знаю.
— Чего не знаешь?
— Насчет того, чтобы согласиться на это дело.
— Не знаешь, потому что просто сомневаешься или потому что уже твердо решил отказаться?
Луис пожал плечами и затянулся сигаретой.
— Как я тебе уже неоднократно и раньше повторял, я не собираюсь тебя агитировать. Но просто ответь мне вот на какой вопрос, Луис: чего терять такому трижды неудачнику, как ты? — Он начал было сдавать назад, выезжая на шоссе, но остановился. — Знаешь, Луис, тебе только кажется, что ты весь из себя такой хороший. На самом же деле ты ничем не лучше меня, просто тебе выпало родиться белым.
Глава 7
В приемной с Джеки сняли наручники и занесли сведения о ней в журнал регистраций, после чего её отвели к стойке, находившейся в самом конце длинного узкого коридора, где её сфортографировали и сняли отпечатки пальцев на целых шесть разных бланков. Она молча разглядывала вывешенный на стене список поручителей, в то время как её вещи вновь подвергилсь самому тщательному досмотру. У неё забрали сумку, часы, украшения, а также сняли золотые крылышки, что были приколоты к лацкану её форменного пиджака. Ее также заставили снять колготки и туфли на каблуках, взамен которых ей была тут же выдана пара тапочек, похожих на банные шлепанцы. Из туалетного набора было конфисковано лезвие и зеркало. Все остальное ей позволили держать при себе, возвращены также были также и сигареты — две штуки, оставшиеся в пачке — а также мелочь, находившаяся в кошельке. Еще на запястье ей нацепили идентификационный браслет из голубого пластика, сказав, что ей вообще повезло, что она поступила к ним так рано, пока ещё не привезли очередную партию отловленных проституток. На служащих была темно-зеленая униформа. Оружия в кобуре не было ни у кого. Еще ей сказали, что она может сделать положенный ей телефонный звонок.
Джеки набрала номер. Молодой женский голос на том конце провода ответил ей: «Его нет дома,» и в трубке наступила тишина. Джеки снова набрала номер. «Его нет дома,» — ответил тот же невозмутимый женский голос. «Подождите,» — хотела остановить её Джеки. Но не успела. Ей сказали, что она может позвонить и позже, из спальни.
Спальня. В памяти тут же всплыли давнишние воспоминания о колледже.
Но на самом деле это совсем не было похоже ни на колледж, и ни на форт, как она себе это представляла по пути сюда: высокий забор из частокола, вкопанные в землю, заостренные сверху круглые бревна. Заборы были из колючей проволоки, одноэтажные строения выстроены из железобетонных блоков или облицованы снаружи. В темноте, при въезде на территорию, она заметила строительное оборудование и сложенные тут же строительные материалы.
Из административного корпуса её отвели в другое здание, где находился медицинский кабинет, где ей дали заполнить анкету, измерили температуру и давление, а также проверили, нет ли у неё вшей. Потом они снова оказались на улице, и наконец сержант сказал, кивнув в сторону постройки, окруженной со всех сторон двойным заграждением: "Вот это корпус "F", спальни. Ваше место здесь." Свет прожекторов отражался от витков туго натянутой поверху и острой, как лезвие бритвы, проволоки. Отпирая ворота, он улыбнулся ей: «Сгораете от любопытства?» Джеки взглянула на него: молоденький мальчик, чисто выбрит, волосы старательно зачесаны. «После вас,» — он отступил в сторону, и она вошла, ожидая увидеть камеры с решетками.
Вместо этого она увидела шесть дверей, ведущих в спальни: три с одной стороны коридора и три с другой. Каждая спальня имела окна со вставленными в них армированными стеклами, выходящие в коридор, где находился пост надзирателя. Она видела, как из окон на неё глядят какие-то женщины, слышала приглушенные звуки, чьи-то голоса. За невысоким барьером стояла женщина-надзиратель: высокая, широкоплечая блондинка с зачесанными наверх волосами. Она курила папиросу; початая пачка папирос торчала из пустой кобуры.
— Мисс Кей, будьте добры позаботиться об этой леди, — обратился к ней сержант, протягивая ей карточку на очередную заключенную.
— Разумеется, Терри, — она заглянула в карточку, а затем посмотрела на Джеки. — Ну надо же, вы у меня первая стюардесса за последние три года.
Джеки не сказала ничего, начиная подумывать, а не разыгрывают ли они её. Она почувствовала запах табака от папиросы мисс Кей. Нет, это случилось с ней взаправду.
И вот, с двумя простынями подмышкой, она покорно зашаркала в своих шлепанцах, вслед за мисс Кей к первой двери слева. Мисс Кей сказала, что эта спальня предназначалась для задержанных, кому ещё только предстояло впервые появиться в суде. Лица в окнах за проволочной сеткой, исчезли, когда мисс Кей открыла дверь и остановилась на пороге. Джеки прошла мимо неё в комнату, где за двумя из четырех столиков, расставленных недалеко от двери, собрались женщины. Негритянки и одна или две латиноамериканки. Все они теперь глядели в её сторону, не обращая ни малейшего внимания на включенный телевизор. Двухярусные койки у дальней стены как будто пустовали. Мисс Кей сказала Джеки, что она может занять любую из свободных коек. «Если кто-нибудь потребует у вас заплатить за койку, скажите мне,» — предупредила она. Туалет и душ находились за перегородкой. Два телефона на стене: один — прямая линия с офисом государственного правозащитника и таксофон, сделать междугородный звонок по которому можно было лишь за счет абонента, которому этот звонок адресовывался. Заключенным разрешалось иметь при себе не больше шести долларов мелочью. По телевизору показывали какой-то фильм, в главной роли Мел Гибсон... А женщины все выжидающе разглядывают её. Мисс Кей не может запретить им этого. Он говорила, что эта спальня расчитана на шестнадцать человек, но сейчас в ней находятся только семь женщин-заключенных. Две спальни из оставшихся отведены для женщин, так или иначе провинившихся перед законом и уже осужденных, ещё две спальни для осужденных за преступления, связанные с наркотиками и одна камера для особо опасных преступниц. Мисс Кей обернулась к женщинам за столиками — одежда на них была самой обычной, несколько женщин были одеты в платья — и сказала:
— Это Джеки. Прошу любить и жаловать.
Негритянка в черном густом парике заметила в ответ на это:
— А она кто? Генеральша? Почему в форме?
Это вызвало бурное веселье со стороны остальных женщин, некоторые из которых просто-таки заходились в смехе, то ли для того, чтобы угодить негритянке, то ли просто ради того, чтобы дать волю чувствами и услышать свои голоса, громко звенящие в закрытом пространстве, со всех сторон ограниченном голыми железобетонными стенами. Они смеялись до тех пор, пока мисс Кей наконец не прикрикнула: «Отставить веселье!», и все тут же замолчали. Надзирательница перевела взгляд на остроумную негритянку и строго наказала: «Рамона, предупреждаю первый и последний раз. Держись подальше от нее.»
Она забрала со столика выданные ей простыни и под пристальными взглядами обитательниц спальни зашаркала, еле переставляя ноги в тот угол, где у дальней стены стояли в два ряда восемь двухъярусных коек. На потолке над койками не было светильников, но зато они были на противоположной стене, и в голове у Джеки мелькнула мысль, что скорее всего эти лампы будут гореть всю ночь. Поэтому будет лучше занять койку внизу. Пять кроватей были уже застелены. В спальне играло радио и работал телевизор, по которому все ещё шел какой-то фильм. Она выбрала себе койку, и раздумывая о том, удастся ли ей сегодня вообще уснуть, наклонилась, держась одной рукой за ограждение верхней койки, желая получше рассмотреть матрас. Что-то большое приблизилось к ней сзади, загораживая собой свет. Джеки подспудно догадывалась, кто это может быть, и, выпрямившись, обернулась, оказываясь лицом к луцу с Рамоной.
Перед ней стояла крупная, темнокожая женщина в парике, который теперь оказался ярко освещенным светом лампы позади нее.
— Может быть поговорим? — спросила она.
— Поговорим, если вам так хочется, — ответила Джеки. — Только не издевайтесь надо мной, ладно? У меня и так полно неприятностей.
— А ты стюардесса, что ли? И летаешь на самолетах? — Джеки кивнула в ответ, и тогда Рамона задала новый вопрос. — Я просто хотела спросить, правда ли, что там хорошо платят?
Несколько раз ей ужасно хотелось заплакать.
Но она передумала, вновь и вновь мысленно прокручивая в памяти эпизоды своего недавнего разговора с Рамоной, ожидавшей здесь официального предъявления обвинения в словесном оскорблении и угрозе физического насилия. Если верить Рамоне, то выходило, что она проломила кому-то череп, когда тот отказался покинуть её дом. Ее могли бы обвинить и в непреднаменном покушении на убийство, но потерпевший оказался человеком великодушным и незлопамятным. Постойте, а как же быть с работой в авиакомпании?.. Джеки сказала ей, что уже имея десятилетний опыт работы, можно зарабатывать от тридцати пяти до сорока тысяч, при этом не летая больше семидесяти часов в месяц, и имея возможность выбирать маршруты на свое усмотрение. Что касается её самой, то она отработала три года с авиакомпанией «TWA», четырнадцать лет на «Дельте», откуда её уволили. А на «Островных Авиалиниях» она не зарабатывает и половины тех денег, которые обычно получала прежде за ту же работу. Откровенно говоря, ей и так с трудом удавалось наскрести денег, чтобы заплатить за найм квартиры, за машину, да чтобы ещё при этом осталось на страховку и на покупку одежды, а уж теперь, как только руководству «Островных Авиалиний» станет известно о том, что она побывала в тюрьме, они попросту выкинут её с работы. Рамона же тогда ей сказала: «Если тебя не устраивает эта работа, то зачем горевать о том, что тебя оттуда уволят?» И ещё она рассказала, что сама она убиралась в чужих домах, и если очень повезет, брала за работу пятьдесят долларов в день. Но вот только найти такую работу ей удавалось не чаще чем раза три-четыре в неделю, потому что сейчас люди в основном наводят дома порядок самостоятельно, да к тому же ещё и приезжие гаитяне отбивают работу у приличных людей. Она ещё спросила Джеки, а есть ли у неё приходящая прислуга, которая убиралась бы у неё в квартире.
Джеки подробно обрисовала Рамоне свою ситуацию, в надежде получить дельный совет от поденщицы в парике за сорок девять долларов, и к тому же некурящей.
— Хранение с какой целью? — серьезно переспросила Рамона. — На мой взгляд у тебя с этим никаких проблем не будет. Ты только посмотри на себя: ты классно выглядишь, у тебя такие шикарные волосы. Если бы на твоем месте оказалась я, то меня упекли бы за решетку. Но тебя не посадят. Тебе просто погрозят пальцем и скажут: «Так делать нехорошо.» Нет, если тот мужик, на которого ты работаешь, при деньгах, он сможет оплатить хорошего адвоката, и тебе тогда вообще не о чем беспокоиться. Если же он этого не сделает, то тебе нужно будет подумать о том, чтобы по возможности заключить взаимовыгодную сделку с фараонами: но только если ты им поможешь, пусть они, со своей стороны, полностью снимут с тебя все обвинения, а не просто скостят срок. Поняла?
Джеки рассказала ей, как те двое легавых чуть не лопнули от злости, когда она отказалась сотрудничать с ними, и даже не пожелала разговаривать, на что Рамона заметила:
— Об этих не беспокойся. Но вот о чем тебе и в самом деле стоит подумать, так это о том, нет ли у того человека, кого ты собираешься заложить, друзей-приятелей, которых он мог бы потом навести на тебя. Это довольно щекотливая проблема. Тебе нужно подставить его так, чтобы ему самому и в голову никогда не пришло бы, чьих это рук дело. Но даже в худшем случае, если ты не пойдешь на сделку с полицией, то тебе придется отсидеть всего... ну да... месяца три. Самое большее полгода — а это пустяки.
— Потрясающе, — кивнула Джеки. — И в сорок пять лет я начну новую жизнь.
Ей также запомнилось, как Рамона, которая по возрасту вполне годилась ей в матери, улыбнулась в ответ, обнажая зубы в золотых коронках, сказав: «Так вот, значит, сколько тебе лет. А когда же у тебя день рождения, милая?»
Джеки снова уснула, а когда проснулась, то вспомнила, как она стояла у окна в кабинете Тайлера, глядя на погружавшийся в сумерки Пальм-Бич; потом она вспомнила ковбойские сапоги Николета на уголке письменного стола, его голос, расказывающий о том парне с Ямайке, обнаруженном на днях в багажнике «Олдсмобиля».
— Сколько нам ещё ждать? — спросила Джеки.
— Столько, сколько они сочтут нужным. В тюрьме, моя милая, только и остается делать, что ждать, — ответила ей Рамона.
С того момента, как судебный пристав начал вызывать подзащитных, прошло не меньше полутора часов, прежде, чем Джеки наконец подвели к столу государственного защитника. Он пододвинул к себе паппку с заведенным на неё делом, и затем спросил, каким будет её решение.
— А мне что, есть из чего выбирать?
— Вы можете признать свою вину, не признавать за собой вины или отказаться отвечать на вопросы.
Николет и Тайлер тоже были здесь. Они стояли поодаль у стены, наблюдая за ней.
Тогда Джеки сказала государственному защитнику:
— Я не знаю, как лучше поступить.
Он был молод, лет тридцать, не больше: молодой человек с резкими чертами лица, в меру привлекательный, пользующийся хорошим лосьоном после бритья... Его присутствие здесь почему-то подействовало на неё обнадеживающе, и ей стало казаться, что он действительно хочет и может ей помочь.
— Я могу свести все дело просто к хранению, — сказал он, — если вы согласитесь рассказать нашему департаменту по борьбе с преступностью то, что они хотят от вас узнать.
И все надежды в тот де миг улетучились.
— Моя прислуга и то смогла бы предложить мне сделку получше этой, — презрительно проговорила Джеки, подмечая при этом, каким изумленным стал взгляд её защитника. Недобрый знак. — Можете сказать своим ребятам, пусть научатся сначала хорошо вести себя, а до этого они от меня даже «здрасте» в свой адрес не услышат.
Николет и Тайлер стояли в стороне, напустив на себя безразличный вид сторонних наблюдателей.
— Таково было их предложение, — не замедлил себя ждать ответ. — Если вам будет предъявлено обвинение в хранении наркотиков, залог составит всего тысячу долларов. В противном же случае, департамент по борье с преступностью потребует увеличить эту сумму до двадцати пяти тысяч долларов, мотивируя это тем, что за вами кое-какие грехи числились и до этого, а также риском того, что вы можете попросту покинуть страну. Если же вы окажетесь не в состоянии заплатить требуемой суммы или не сможете найти кого-либо, кто мог бы сделать это за вас, то время до суда — а это месяца полтора-два — вам придется провести в Форте.
— Скажите, а вы сами-то на чьей стороне здесь? — спросила Джеки.
— Что, простите? — не понял он.
— А что со мной будет, если я признаю за собой вину?
— Если станете сотрудничать? Тогда вас могут условно освободить на поруки.
— Нет, если не стану.
— Уже имея до этого судимость? Тогда вы реально можете получить от года до пяти лет тюрьмы — все будет зависеть от того, какой вам попадется судья. Хотите подумать? У вас есть ещё пара минут.
Джеки не могло не задеть его безразличие. И ещё то, как Николет и Тайлер с невозмутимым видом в ожидании расположились у стены.
— В таком случае, я буду молчать, — объявила Джеки, — и больше вы от меня ни единого слова не услышите.
— Ну, если это именно то, чего вы хотите..., — начал было её государственный защитник.
— Я хочу заиметь какого-нибудь чертова адвоката, — не дала договорить ему Джеки.
Судя по всему, это заявление его озадачило.
— Я другое имела в виду, — сказала Джеки. Немного помолчав, она огляделась по сторонам, прежде, чем снова заговорить с ним. — А у вас случайно не найдется для меня пачки сигарет.
— Я не курю, — ответил он.
— А я об этом как-то не подумала.
Джеки набрала номер. Молодой женский голос на том конце провода ответил ей: «Его нет дома,» и в трубке наступила тишина. Джеки снова набрала номер. «Его нет дома,» — ответил тот же невозмутимый женский голос. «Подождите,» — хотела остановить её Джеки. Но не успела. Ей сказали, что она может позвонить и позже, из спальни.
Спальня. В памяти тут же всплыли давнишние воспоминания о колледже.
Но на самом деле это совсем не было похоже ни на колледж, и ни на форт, как она себе это представляла по пути сюда: высокий забор из частокола, вкопанные в землю, заостренные сверху круглые бревна. Заборы были из колючей проволоки, одноэтажные строения выстроены из железобетонных блоков или облицованы снаружи. В темноте, при въезде на территорию, она заметила строительное оборудование и сложенные тут же строительные материалы.
Из административного корпуса её отвели в другое здание, где находился медицинский кабинет, где ей дали заполнить анкету, измерили температуру и давление, а также проверили, нет ли у неё вшей. Потом они снова оказались на улице, и наконец сержант сказал, кивнув в сторону постройки, окруженной со всех сторон двойным заграждением: "Вот это корпус "F", спальни. Ваше место здесь." Свет прожекторов отражался от витков туго натянутой поверху и острой, как лезвие бритвы, проволоки. Отпирая ворота, он улыбнулся ей: «Сгораете от любопытства?» Джеки взглянула на него: молоденький мальчик, чисто выбрит, волосы старательно зачесаны. «После вас,» — он отступил в сторону, и она вошла, ожидая увидеть камеры с решетками.
Вместо этого она увидела шесть дверей, ведущих в спальни: три с одной стороны коридора и три с другой. Каждая спальня имела окна со вставленными в них армированными стеклами, выходящие в коридор, где находился пост надзирателя. Она видела, как из окон на неё глядят какие-то женщины, слышала приглушенные звуки, чьи-то голоса. За невысоким барьером стояла женщина-надзиратель: высокая, широкоплечая блондинка с зачесанными наверх волосами. Она курила папиросу; початая пачка папирос торчала из пустой кобуры.
— Мисс Кей, будьте добры позаботиться об этой леди, — обратился к ней сержант, протягивая ей карточку на очередную заключенную.
— Разумеется, Терри, — она заглянула в карточку, а затем посмотрела на Джеки. — Ну надо же, вы у меня первая стюардесса за последние три года.
Джеки не сказала ничего, начиная подумывать, а не разыгрывают ли они её. Она почувствовала запах табака от папиросы мисс Кей. Нет, это случилось с ней взаправду.
И вот, с двумя простынями подмышкой, она покорно зашаркала в своих шлепанцах, вслед за мисс Кей к первой двери слева. Мисс Кей сказала, что эта спальня предназначалась для задержанных, кому ещё только предстояло впервые появиться в суде. Лица в окнах за проволочной сеткой, исчезли, когда мисс Кей открыла дверь и остановилась на пороге. Джеки прошла мимо неё в комнату, где за двумя из четырех столиков, расставленных недалеко от двери, собрались женщины. Негритянки и одна или две латиноамериканки. Все они теперь глядели в её сторону, не обращая ни малейшего внимания на включенный телевизор. Двухярусные койки у дальней стены как будто пустовали. Мисс Кей сказала Джеки, что она может занять любую из свободных коек. «Если кто-нибудь потребует у вас заплатить за койку, скажите мне,» — предупредила она. Туалет и душ находились за перегородкой. Два телефона на стене: один — прямая линия с офисом государственного правозащитника и таксофон, сделать междугородный звонок по которому можно было лишь за счет абонента, которому этот звонок адресовывался. Заключенным разрешалось иметь при себе не больше шести долларов мелочью. По телевизору показывали какой-то фильм, в главной роли Мел Гибсон... А женщины все выжидающе разглядывают её. Мисс Кей не может запретить им этого. Он говорила, что эта спальня расчитана на шестнадцать человек, но сейчас в ней находятся только семь женщин-заключенных. Две спальни из оставшихся отведены для женщин, так или иначе провинившихся перед законом и уже осужденных, ещё две спальни для осужденных за преступления, связанные с наркотиками и одна камера для особо опасных преступниц. Мисс Кей обернулась к женщинам за столиками — одежда на них была самой обычной, несколько женщин были одеты в платья — и сказала:
— Это Джеки. Прошу любить и жаловать.
Негритянка в черном густом парике заметила в ответ на это:
— А она кто? Генеральша? Почему в форме?
Это вызвало бурное веселье со стороны остальных женщин, некоторые из которых просто-таки заходились в смехе, то ли для того, чтобы угодить негритянке, то ли просто ради того, чтобы дать волю чувствами и услышать свои голоса, громко звенящие в закрытом пространстве, со всех сторон ограниченном голыми железобетонными стенами. Они смеялись до тех пор, пока мисс Кей наконец не прикрикнула: «Отставить веселье!», и все тут же замолчали. Надзирательница перевела взгляд на остроумную негритянку и строго наказала: «Рамона, предупреждаю первый и последний раз. Держись подальше от нее.»
* * *
Джеки снова набрала тот же номер, по которому безуспешно пыталась позвонить до этого. Молодая женщина на другом конце провода только и успела сказать: «Его...,» но Джеки не дала ей закончить, и перебивая её выкрикнула в трубку: «Скажите ему, что звонила Джеки.» В трубке воцарилось молчание. «Скажите ему, что я в тюрьме, в Форте. Вы меня слышите?» На том конце провода снова немного помолчали, а затем положили трубку.Она забрала со столика выданные ей простыни и под пристальными взглядами обитательниц спальни зашаркала, еле переставляя ноги в тот угол, где у дальней стены стояли в два ряда восемь двухъярусных коек. На потолке над койками не было светильников, но зато они были на противоположной стене, и в голове у Джеки мелькнула мысль, что скорее всего эти лампы будут гореть всю ночь. Поэтому будет лучше занять койку внизу. Пять кроватей были уже застелены. В спальне играло радио и работал телевизор, по которому все ещё шел какой-то фильм. Она выбрала себе койку, и раздумывая о том, удастся ли ей сегодня вообще уснуть, наклонилась, держась одной рукой за ограждение верхней койки, желая получше рассмотреть матрас. Что-то большое приблизилось к ней сзади, загораживая собой свет. Джеки подспудно догадывалась, кто это может быть, и, выпрямившись, обернулась, оказываясь лицом к луцу с Рамоной.
Перед ней стояла крупная, темнокожая женщина в парике, который теперь оказался ярко освещенным светом лампы позади нее.
— Может быть поговорим? — спросила она.
— Поговорим, если вам так хочется, — ответила Джеки. — Только не издевайтесь надо мной, ладно? У меня и так полно неприятностей.
— А ты стюардесса, что ли? И летаешь на самолетах? — Джеки кивнула в ответ, и тогда Рамона задала новый вопрос. — Я просто хотела спросить, правда ли, что там хорошо платят?
* * *
Ей все же удалось поспать какое-то время, а проснувшись, она осталась неподвижно лежать, бессмысленно глядя на обратную сторону матраса над собой, лежащего на сетке койки второго яруса. Тусклый свет освещал спальню, откуда-то доносились незнакомые голоса, играло радио. Она провела рукой по пластиковому браслету, переворачивая и передвигая его по запястью. Ей вспомнилась оброненная вчерашним сержантом фраза: «Сгораете от любопытства?», и она снова явно ощутила то удивление, с которым она тогда смотрела на него, как если бы ей был непонятен смысл его слов.Несколько раз ей ужасно хотелось заплакать.
Но она передумала, вновь и вновь мысленно прокручивая в памяти эпизоды своего недавнего разговора с Рамоной, ожидавшей здесь официального предъявления обвинения в словесном оскорблении и угрозе физического насилия. Если верить Рамоне, то выходило, что она проломила кому-то череп, когда тот отказался покинуть её дом. Ее могли бы обвинить и в непреднаменном покушении на убийство, но потерпевший оказался человеком великодушным и незлопамятным. Постойте, а как же быть с работой в авиакомпании?.. Джеки сказала ей, что уже имея десятилетний опыт работы, можно зарабатывать от тридцати пяти до сорока тысяч, при этом не летая больше семидесяти часов в месяц, и имея возможность выбирать маршруты на свое усмотрение. Что касается её самой, то она отработала три года с авиакомпанией «TWA», четырнадцать лет на «Дельте», откуда её уволили. А на «Островных Авиалиниях» она не зарабатывает и половины тех денег, которые обычно получала прежде за ту же работу. Откровенно говоря, ей и так с трудом удавалось наскрести денег, чтобы заплатить за найм квартиры, за машину, да чтобы ещё при этом осталось на страховку и на покупку одежды, а уж теперь, как только руководству «Островных Авиалиний» станет известно о том, что она побывала в тюрьме, они попросту выкинут её с работы. Рамона же тогда ей сказала: «Если тебя не устраивает эта работа, то зачем горевать о том, что тебя оттуда уволят?» И ещё она рассказала, что сама она убиралась в чужих домах, и если очень повезет, брала за работу пятьдесят долларов в день. Но вот только найти такую работу ей удавалось не чаще чем раза три-четыре в неделю, потому что сейчас люди в основном наводят дома порядок самостоятельно, да к тому же ещё и приезжие гаитяне отбивают работу у приличных людей. Она ещё спросила Джеки, а есть ли у неё приходящая прислуга, которая убиралась бы у неё в квартире.
Джеки подробно обрисовала Рамоне свою ситуацию, в надежде получить дельный совет от поденщицы в парике за сорок девять долларов, и к тому же некурящей.
— Хранение с какой целью? — серьезно переспросила Рамона. — На мой взгляд у тебя с этим никаких проблем не будет. Ты только посмотри на себя: ты классно выглядишь, у тебя такие шикарные волосы. Если бы на твоем месте оказалась я, то меня упекли бы за решетку. Но тебя не посадят. Тебе просто погрозят пальцем и скажут: «Так делать нехорошо.» Нет, если тот мужик, на которого ты работаешь, при деньгах, он сможет оплатить хорошего адвоката, и тебе тогда вообще не о чем беспокоиться. Если же он этого не сделает, то тебе нужно будет подумать о том, чтобы по возможности заключить взаимовыгодную сделку с фараонами: но только если ты им поможешь, пусть они, со своей стороны, полностью снимут с тебя все обвинения, а не просто скостят срок. Поняла?
Джеки рассказала ей, как те двое легавых чуть не лопнули от злости, когда она отказалась сотрудничать с ними, и даже не пожелала разговаривать, на что Рамона заметила:
— Об этих не беспокойся. Но вот о чем тебе и в самом деле стоит подумать, так это о том, нет ли у того человека, кого ты собираешься заложить, друзей-приятелей, которых он мог бы потом навести на тебя. Это довольно щекотливая проблема. Тебе нужно подставить его так, чтобы ему самому и в голову никогда не пришло бы, чьих это рук дело. Но даже в худшем случае, если ты не пойдешь на сделку с полицией, то тебе придется отсидеть всего... ну да... месяца три. Самое большее полгода — а это пустяки.
— Потрясающе, — кивнула Джеки. — И в сорок пять лет я начну новую жизнь.
Ей также запомнилось, как Рамона, которая по возрасту вполне годилась ей в матери, улыбнулась в ответ, обнажая зубы в золотых коронках, сказав: «Так вот, значит, сколько тебе лет. А когда же у тебя день рождения, милая?»
Джеки снова уснула, а когда проснулась, то вспомнила, как она стояла у окна в кабинете Тайлера, глядя на погружавшийся в сумерки Пальм-Бич; потом она вспомнила ковбойские сапоги Николета на уголке письменного стола, его голос, расказывающий о том парне с Ямайке, обнаруженном на днях в багажнике «Олдсмобиля».
* * *
На следующий день, в четверг, где-то в районе полудня, Джеки, Рамону и ещё четырех женщин из их камеры, соединили между собой наручниками и вывели из корпуса на улицу, где им по пути к дожидавшемуся их тюремному автобусу, предстояло пройти мимо группы мужчин-заключенных, работавших на уборке территории. Джеки шла, уставившись в землю, не отрывая взглядя от голых пяток идущей перед ней сокамерницы. Один из стоявших в стороне, опершись на метлу, мужчин, объявил во всеуслышание: «Леди из барака для ледей». Джеки посмотрела на Рамону, когда та бросила ему в ответ: «Закрой поддувало, сынок». Заключенный с метлой не унимался: «Пойди сюда, красавица, и я дам тебе посидеть на нем». — «Да врешь ты все,» — махнула рукой Рамона. Все рассмеялись, и женщины, шедшие в одной веренице с Джеки заметно оживились: теперь они шли небольшими шажками, кокетливо покачивая бедрами и с усмешкой поглядывая на провожавших их взглядами мужчин. Один из них прикрыл ладонями ширинку на брюках и объявил: «А у меня тут кое-что есть». Джеки взглянула в его сторону — молодой парень в мокрой от пота рубашке, по крайней мере лет на двадцать моложе её — и снова отвела взгляд. Она слышала, как он сказал: «Отдали бы мне вон ту белобрысую, и я согласен остаться здесь навсегда», а Рамона, которая все это время шла рядом, тихо проговорила: «Слышала, что сказал тот красавчик? Это он тебя имел в виду.»* * *
Зал суда, где и должны были зачитать обвинения, во многом напоминал интерьер храма: в центре зала оставлен широкий проход, по обеим сторонам от которого расставлены скамьи, похожие на те, что обычно стоят в церквях. Несколько первых рядов уже были заняты мужчинами-заключенными, доставленными сюда из окружной тюрьмы, темно-синие тюремные робы которых делали их с виду похожими на бригаду подсобных рабочих. С женщин сняли наручники и приказали занять ряд позади мужчин, которые тут же стали вертеться на своих местах и отпускать разного рода замечания по их адресу, и это продолжалось до тех, пор пока надзиратель наконец не прикрикнул на них, приказав замолчать, сидеть смирно и не оборачиваться. Когда в зал вошел судья, все встали с мест и снова сели. Но и после этого ничего особенного не произошло. Служащие суда и люди в форме полицейских то и дело подходили к судье, и, обменявшись с ним несколькими фразами, подавали какик-то бумаги ему на подпись.— Сколько нам ещё ждать? — спросила Джеки.
— Столько, сколько они сочтут нужным. В тюрьме, моя милая, только и остается делать, что ждать, — ответила ей Рамона.
С того момента, как судебный пристав начал вызывать подзащитных, прошло не меньше полутора часов, прежде, чем Джеки наконец подвели к столу государственного защитника. Он пододвинул к себе паппку с заведенным на неё делом, и затем спросил, каким будет её решение.
— А мне что, есть из чего выбирать?
— Вы можете признать свою вину, не признавать за собой вины или отказаться отвечать на вопросы.
Николет и Тайлер тоже были здесь. Они стояли поодаль у стены, наблюдая за ней.
Тогда Джеки сказала государственному защитнику:
— Я не знаю, как лучше поступить.
Он был молод, лет тридцать, не больше: молодой человек с резкими чертами лица, в меру привлекательный, пользующийся хорошим лосьоном после бритья... Его присутствие здесь почему-то подействовало на неё обнадеживающе, и ей стало казаться, что он действительно хочет и может ей помочь.
— Я могу свести все дело просто к хранению, — сказал он, — если вы согласитесь рассказать нашему департаменту по борьбе с преступностью то, что они хотят от вас узнать.
И все надежды в тот де миг улетучились.
— Моя прислуга и то смогла бы предложить мне сделку получше этой, — презрительно проговорила Джеки, подмечая при этом, каким изумленным стал взгляд её защитника. Недобрый знак. — Можете сказать своим ребятам, пусть научатся сначала хорошо вести себя, а до этого они от меня даже «здрасте» в свой адрес не услышат.
Николет и Тайлер стояли в стороне, напустив на себя безразличный вид сторонних наблюдателей.
— Таково было их предложение, — не замедлил себя ждать ответ. — Если вам будет предъявлено обвинение в хранении наркотиков, залог составит всего тысячу долларов. В противном же случае, департамент по борье с преступностью потребует увеличить эту сумму до двадцати пяти тысяч долларов, мотивируя это тем, что за вами кое-какие грехи числились и до этого, а также риском того, что вы можете попросту покинуть страну. Если же вы окажетесь не в состоянии заплатить требуемой суммы или не сможете найти кого-либо, кто мог бы сделать это за вас, то время до суда — а это месяца полтора-два — вам придется провести в Форте.
— Скажите, а вы сами-то на чьей стороне здесь? — спросила Джеки.
— Что, простите? — не понял он.
— А что со мной будет, если я признаю за собой вину?
— Если станете сотрудничать? Тогда вас могут условно освободить на поруки.
— Нет, если не стану.
— Уже имея до этого судимость? Тогда вы реально можете получить от года до пяти лет тюрьмы — все будет зависеть от того, какой вам попадется судья. Хотите подумать? У вас есть ещё пара минут.
Джеки не могло не задеть его безразличие. И ещё то, как Николет и Тайлер с невозмутимым видом в ожидании расположились у стены.
— В таком случае, я буду молчать, — объявила Джеки, — и больше вы от меня ни единого слова не услышите.
— Ну, если это именно то, чего вы хотите..., — начал было её государственный защитник.
— Я хочу заиметь какого-нибудь чертова адвоката, — не дала договорить ему Джеки.
Судя по всему, это заявление его озадачило.
— Я другое имела в виду, — сказала Джеки. Немного помолчав, она огляделась по сторонам, прежде, чем снова заговорить с ним. — А у вас случайно не найдется для меня пачки сигарет.
— Я не курю, — ответил он.
— А я об этом как-то не подумала.
Глава 8
Вечером в четверг Макс дожидался в приемной, когда надзиратели приведут Джеки Берк. Он уже успел ознакомиться с её регистрационной карточкой, с отчетом о её аресте, а также приготовил документы, необходимые для её освобождения: письменное обязательство явиться в суд и доверенность. Теперь же он коротал время ожидания, поддерживая беседу о том, о сем с совсем ещё юным сержантом по имени Терри Боланд. В свое время Макс работал в подчинении у его отца, Гарри Боланда, когда тот возглавлял сыскное бюро при канцелярии шерифа. С тех пор он продвинулся по служебной лестнице, получив звание полковника и став начальником тактического подразделения, оставаясь хорошим приятелем Макса и его незаменимым источником информации.
— Я вижу, здесь наконец взялись за постройку новых корпусов.
Терри сказал, что да, добавив, что к тому времени, когда стройка будет завершена, этих корпусов им понадобится ещё больше.
— Жаль, что нелья инвестировать деньги в тюрьмы, как в освоение земель, — мрачно пошутил Макс. — Это наверное единственный бизнес, который все продолжает расширяться. — Терри же как будто ещё не решил для себя, стоит ли ему и здесь выражать свое согласие или нет, и тогда Макс сказал: — А как дела у госпожи Берк? У неё все в порядке?
— Никаких проблем.
— Но то, что с ней хлопот не будет, наверное, было уже ясно с самого начала?
— Я хотел сказать, что она не потеряла самообладания, — пояснил Терри.
— Знаете ли, некоторым людям очень трудно перенести тот шок, который они испытывают, попадая сюда, оказываясь отрезанными от цивилизованного мира.
— С ней уже случалось нечто подобное, — сказал Макс. — Это помогает. Читая регистрационную карточку, Макс был удивлен возрастом Джеки Берк.
До этого воображение рисовало ему юную и легкомысленную стюардессу. Теперь же ему представлялась умудренная жизнью женщина сорока четырех лет. Но только когда она в сопровождении двоих надзирателей появилась в дверях, он понял, что и сейчас он все ещё слишком далек от истины.
Это была красивая женщина. И если бы он только не знал точно, сколько ей лет, то наверняка решил бы, что ей примерно лет тридцать пять. Изящная фигурка в летной униформе, рост примерно пять футов и пять дюймов — ему нравились женщины её типа, и в ней ему тоже нравилось даже то, как она идет, шаркая подошвами шлепанцев по застеленному линолеумом полу, как подносит к лицу руку, чтобы отбросить выбившуюся прядь волос...
— Я вижу, здесь наконец взялись за постройку новых корпусов.
Терри сказал, что да, добавив, что к тому времени, когда стройка будет завершена, этих корпусов им понадобится ещё больше.
— Жаль, что нелья инвестировать деньги в тюрьмы, как в освоение земель, — мрачно пошутил Макс. — Это наверное единственный бизнес, который все продолжает расширяться. — Терри же как будто ещё не решил для себя, стоит ли ему и здесь выражать свое согласие или нет, и тогда Макс сказал: — А как дела у госпожи Берк? У неё все в порядке?
— Никаких проблем.
— Но то, что с ней хлопот не будет, наверное, было уже ясно с самого начала?
— Я хотел сказать, что она не потеряла самообладания, — пояснил Терри.
— Знаете ли, некоторым людям очень трудно перенести тот шок, который они испытывают, попадая сюда, оказываясь отрезанными от цивилизованного мира.
— С ней уже случалось нечто подобное, — сказал Макс. — Это помогает. Читая регистрационную карточку, Макс был удивлен возрастом Джеки Берк.
До этого воображение рисовало ему юную и легкомысленную стюардессу. Теперь же ему представлялась умудренная жизнью женщина сорока четырех лет. Но только когда она в сопровождении двоих надзирателей появилась в дверях, он понял, что и сейчас он все ещё слишком далек от истины.
Это была красивая женщина. И если бы он только не знал точно, сколько ей лет, то наверняка решил бы, что ей примерно лет тридцать пять. Изящная фигурка в летной униформе, рост примерно пять футов и пять дюймов — ему нравились женщины её типа, и в ней ему тоже нравилось даже то, как она идет, шаркая подошвами шлепанцев по застеленному линолеумом полу, как подносит к лицу руку, чтобы отбросить выбившуюся прядь волос...